П. Сорокин. Символы в общественной жизни

П. Сорокин. Символы в общественной жизни
IV. Происхождение и влияние символов
В предыдущем мы кратко очертили различные типы социального символизма и убедились, что почти вся социальная жизнь представляет сплошной поток символизации; вся социальная жизнь извне представляет постоянный обмен символическими кредитными знаками. Теперь нам необходимо поставить следующие основные вопросы теории символизма и кратко ответить на них:
а) какова та общая почва, которая делает необходимым появление и существование символизма?
b) как вырастают и появляются сами символы и какова та роль, которую играют они в социальной жизни?
c) почему той или иной мысли соответствует тот, а не иной символ?
d) и, наконец, какое влияние имеют символы на саму душевную жизнь или психику человека, из которой они произошли?
Таковы главнейшие вопросы. Что касается первого из поставленных вопросов, то в предыдущем мы уже ответили на него, а именно: в виду того, что мысль, или, вообще говоря, психическое явление по своей природе «безплотно и невещественно», то во вне оно может проявиться только тогда, когда оно «облачится» в вещественную форму. А символ и есть ничто иное, как эта вещественная форма мысли, или этот значок или сигнал мысли. Такова основная причина, вызывающая необходимость символов.
Ответив на этот вопрос, теперь мы можем перейти и ко второму поставленному вопросу - а именно, имеются ли какие-нибудь различия в самих условиях происхождения или «рождения» символов? Такие различии несомненны. Возьмем для примера область звуковых символов и, в частности, язык. Стоит для этого сравнить возникновениe, напр., таких языков, как русский, французский, немецкий - с одной стороны, и возникновение такого языка, как эсперанто, - с другой. Относительно каждого из основных «естественных» языков - французского, латинского и т.д. - наука языкознания доказала ясно и неопровержимо, что каждый из них возник самопроизвольно и безсознательно: нельзя здесь говорить о том или ином лице, как творце языка, а равным образом о каком-нибудь сознательно - целесообразном его творчестве. Совершенно безсознательно возникнув из восклицаний, междометий и т.д., эти языки исподволь и незаметно усложнялись и изменялись на протяжении веков, развившись в конце концов в богатую и сложнейшую симфонию звуковых символов. Почему, напр., в русском языке мысль «солнце» выражается звуками «с+о+л+н+ц+е», во французском: «le s+o+l+e+i+l» и т. д., мы не знаем и не можем говорить совершенно о том, что эта связь между мыслью «солнце» и звуками «солнце» и «le soleil» кем то сознательно установлена. Нет, как эти слова, так и весь язык образовался здесь безсознательно, импульсивно, творцами его были сотни и тысячи поколений и т.д. Иное по своему происхождению представляет, напр., такой звуковой концерт символов, как язык эсперанто. Здесь уже творцами являются отдельные лица, в самом творчестве дана на лицо определенная цель - создание простого общечеловеческого языка, а равным образом на лицо здесь и сознательная установка связи между определенней мыслью и определенным комплексом звуков.
Из сказанного видно, что по своему происхождению символы подразделяются на безсознательно-установленные, где нет определенной цели, и сознательно-установленные, где связь между определенной мыслью и символом установлена вполне сознательно. Все «коренные» языки - могут служить иллюстрацией символов первого рода, язык эсперанто - иллюстрацией символов второго рода.
Это же различие символов по своему происхождению мы можем наблюдать постоянно на каждом шагу. Возьмем для примера сложные - звуко-двигательные символы. Возьмите для опыта лягушку или мышь и неожиданно поднесите ее молоденькой девушке. В большинства случаев такой «сюрприз» вызовет у нее крик ужаса («ай, ох» и т.д.) и ряд движений ужаса (махание руками и т.д.). Ряд этих символов, выражающих определенное душевное состояние - страх, испуг, ужас - данным лицом производится совершенно инстинктивно, без всякого сознательного выбора символов. Иное мы можем наблюдать, напр., на сцене, когда актер желает выразить ту или иную мысль или то или иное душевное состояние; - в этом случае - большею частью - его движения, жесты, его мимика, тон его слов сознательно установлены -и изучены им, он «играет» и очень часто, хотя сам он и не испытывает вовсе тех чувств, которые он выражает своей игрой, однако - ему удается заразить своей символической игрой зрителей или слушателей.
Недостаток места не позволяет нам привести другие иллюстрации сознательно-возникших и безсознательно-появившихся символов, иллюстраций, иногда представляющих любопытнейший психологический и социологический материал. Впрочем, после сказанного читателю, вероятно, стала достаточно ясной разница между теми и другими символами.
Этот ответ на второй из поставленных вопросов приводит нас непосредственно к третьему вопросу: почему той или иной мысли соответствуем тот, а не иной символ? - иначе говоря, чем обусловливается вполне определенная связь между мыслью и символом, сигнализирующим эту мысль?
На этот вопрос могут быть различные ответы. Прежде всего относительно многих безсознательно-возникших символов нужно сказать, что нами совершенно затеряны те вехи, которые указывали бы на источник их происхождения. Но, вообще говоря, можно утверждать, что в большинстве как сознательно, так и безсознательно установленных символов связь между той или иной мыслью и тем или иным символом покоится на психологических законах ассоциаций, а именно - ассоциаций смежности и сходства.
Каждому, вероятно, известно, что в нашей душе образы (представления) возникают и сменяются, именно следуя или сходству или смежности. Когда у меня возникает представление определенного дома, вслед за этим же возникает представление и улицы, на которой стоит этот дом. Это объясняется тем, что и дом, и улицу я видел смежными (пространственная смежность). Когда в «голове» возникает представлении «о молнии», вслед за ним обычно появляется и представление грома, ибо обычно, когда я видел молнию, вслед за ней я .слышал и гром (временная смежность). Таковы простейшие примеры ассоциаций по смежности.
Другим основным видом ассоциаций является ассоциация по сходству. Образ одного предмета или вызывает представление, сходное с этим предметом целиком, или имеющее какое-нибудь частичное сходство. Портрет человека вызывает образ самого человека; увидев человека, почему либо сходного с Сократом, я вспоминаю и образ самого Сократа. Представление о спиральной линии вызывает представление о штопоре. Слово «коса» в смысле волос, благодаря звуковому сходству слова «коса», вызывает представление «косы» как сельско-хозяйственного инструмента и «косы» как части берега, впающейся в реку. Таковы примеры ассоциации по сходству.
Вот на этих то законах ассоциации и покоится связь между символом и мыслью, которую выражает этот символ. Приведем примеры. Мысль осел выражается египтянами звуками (словом) «ео». Разве это слово не подражание реву осла? Символ «ео», сходный с ревом осла (ассоциация по сходству) и выражает мысль об осле. Приведем еще ряд примеров: кошка (по китайски) «мау», соловей - «бульбуль» (по персидски), муха по австралийски «бумбероо», барабан ,- «дунду» (по санскритски), флейта по гречески «улюле», колокольчик по якасасми «ква-ля-ква-ляль» и т.д. Во всех этих примерах определенная мысль выражена звуковым символом, сходным с звуками, которые производить эти предметы.
То же можно сказать и о других символах. По вполне верному замечанию проф. Л.И. Петражицкого (см. теория права, т.II), мысль о праве и обязанности (аттрибутивно-императивное отношениe) и выражается в соответственных двигательно-звуковых символах. Здесь представление о долге, закрепленном за одним, и праве, принадлежащем другому, выражается в соответственных символах - связывания рук, «битья по рукам», разрывания стебля, обменом слюны или дыхания, питья крови обязывающегося и т.д.
То же следует сказать и о других символах. Мысль о солнце символизируется в виде рисунка, обозначающего круг (сходство), о треугольнике символом д, квадрате - символом ;. Переживания веселья символизируются «мажорными» аккордами, печали - минорными, в которых слышны вздохи, рыдания, «нытье» и т.д.
После сказанного читатель сам приведет сколько угодно примеров, свидетельствующий о том, что связь символа и мысли покоится именно на ассоциации сходства.
Наряду с этим, как уже было указано, эта же связь объясняется и ассоциацией смежности. Возьмем для примера «крест», как символ религиозной святыни и символ страдания. Не заходя вглубь религии арийцев, а ограничиваясь историей христианства, мы видам, что символика креста основана на ассоциации смежности. Образ Иисуса Христа, распятого на кресте, вызывает и представление креста; святость Христа переносится по ассоциации и на крест, и крест становится вообще символом христианства, а затем и символом страдания вообще. Христос, как человек (как Бог он не мог страдать), будучи пригвожденным к кресту, страдал. Мысль о страдании Христа обобщается и, благодаря смежности, переносится на крест, в силу чего крест и становится символом страдания.
Подобных примеров можно было бы при желании привести, сколько угодно.
Те же принципы ассоциации, хотя и в менее ярком виде, выступают и в случаях вполне сознательного установления символов. Характерны в этом отношении, (если приглядеться, напр., такие предметные символы, как «царские скипетры, державы», «здания храмов» и «формы различных ведомств». Мысль о том, что царь держит в своих руках все царство и землю - вызвала и символ скипетра и державы, представляющей «шар» (символизация земли), который он держит в руках, и жезл - символ власти над землей. Загляните в учебник богослужения, и вы там увидите полное объяснение архитектурной символики храма и его предметов. Крестообразное очертание фундамента - символ креста, обращение алтаря на восток - символ того, что с «востока нам свет возсия», купол храма обозначает небесный купол и т.д.
Когда существовало еще убеждение в том, что люди делятся на людей «белой кости» и «черной кости», когда существовало разделение общества на касты - духовенства, воинов и простых смертных, - эта мысль о различии людей необходимо должна была символизироваться так или иначе и во внешних знаках. Формы одежды и представляют символ этого различия, соответствующий при том занятию и специальности каждой касты. Одежда жрецов говорит нам об их духовном величии, о том, что они служители Бога, отрешенные от забот мира сего. Отсюда - черные рясы, капюшоны, величавое и спокойное лицо и т.д. Иное представляет «форма» воинов. Она по своей сущности воинственна. Латы, кольчуги, шлемы, мечи, щиты, кинжал, шпоры, и т.д. - все это символы воинственности и орудия битвы, которая и являлась специальностью воинов. Одежда же простых смертных проста и незатейлива. Если обратить внимание, напр., на кокарды наших ведомств, то и здесь символика почти целиком построена на ассоциации сходства. Кокарда студента «лесника» изображает ветки деревьев, технолога и путейца - «топор и якорь», психо-невролога - «чашу мудрости, из которой пьют мудрость змеи» и т.д.
Вообще исчерпать конкретно все виды символики, основанной на сходстве и смежности невозможно. Их великое множество...
***
Итак, коротко говоря, - «символ есть значок мысли». Где есть мысль - там есть и символы. А так как общественная жизнь людей есть жизнь психическая, где мыслительные процессы совершаются непрерывно, как в одном человеке, так и во многих людях, и так как обмен мыслями, чувствами и переживаниями совершается в человеческом мире безпрестанно - то отсюда следует, что общественная или социальная жизнь людей есть сплошная символика, ибо без символов невозможно никакое проявление какой-угодно мысли. Таковы в кратких чертах определение социального символизма и его исходные точки...
Ответив на вопрос, почему та или иная мысль выражается в тех, а не иных символах, поставим теперь обратный вопрос: «а как действуют символы, в свою очередь, обратно на самую мысль или психику человека?»
Ответ будет гласить: символы могут преобразить и преображают саму психику человека в направлении, соответствующем смыслу символа. «Человек, выступающий в качестве предсказателя или жреца, подобно актеру, изменяет свое поведение согласно плану и образам, которые рисует ему религиозный законодатель», совершенно справедливо говорить М.А. Рейснер. «Не только его внешнее поведение, движения и жесты, но и его внутреннее настроение, чувство и воля наперед предопределены рядом подробных предписаний, которые дают в общем не менее определенную роль, чем дает это драматург в своей пьесе», не менее справедливо продолжает он. (См. Государство, ч. I., стр. 9-10).
И действительно, сплошь и рядом нам приходится встречаться с подобными трансформациями. Военный человек или губернатор одетый в простую штатскую одежду и находящийся в салоне или в простом собрании совершенно отличается и по манерам, и по жесту, и по голосу и вообще по поведению от того же человека, находящегося при «исполнении своих служебных обязанностей». В первом случай он прост, приветлив, вежлив и искренен, как, и все мы, простые смертные; во втором же случае он становится неузнаваемым: появляется важное лицо, властные движения, чопорность, торжественность и напыщенность всего поведения; обычная мягкость сменяется какой-то формальностью, сухостью, порой жестокостью и т.д. Вообще человек вдруг перерождается. Особенно ярко это влияние символа на психику можно наблюдать у судей. В летописи судов и пыток известны примеры, где человек безжалостно выносящий самые суровые приговоры, обрекавший на ужаснейшие пытки своих жертв при «исполнении своих обязанностей», придя домой и снявши знаки своего судейского достоинства, плакал горячими слезами над безсердечностью судей И над своей безсердечностью, рвал на себе волосы и нередко кончал с собой. Этот трагикомизм и объясняется рикошетным влиянием символа на психику. Как простой смертный он был милосерд, но как только надевал свои «символы» - он, помимо своей воли, благодаря «магическому» влиянию символов, изменялся и мыслил: «fiat justiitia и pereat mundus» (да здравствует справедливость и пусть гибнет мир!).
То же мы видим и в других случаях рикошетного действия символов на психику людей.
Из приведенных примеров ясно то громадное значение, которое производят символы на психику. При этом следует иметь в виду еще следующий любопытный факт, имеющей место в тех случаях, когда символы устанавливаются сознательно. Возьмем факт с флагом. Вначале этот флаг (или стяг) является простой эмблемой определенного полка. Но фигурируя очень часто в этой роли, в дальнейшем он получает несколько иное значение. Вначале флаг сам по себе безценен, он только лоскуток материи; долженствующий изображать определенный полк. Но затем, при частом выполнении своей эмблематической функции, флаг постепенно начинает приобретать какую-то данность, которая приписывается ему, уже как таковому, которая становится его ценностью, - одним словом, флаг из простой эмблемы превращается в какую-то самоценность и в полном смысле слова становится фетишем. Солдат умирает очень часто за флаг, не только как за эмблему родины, но и за флаг, как таковой. В его уме исчезает мысль, что флаг сам по себе - ничто, простой лоскуток, что его ценность - ценность производная; эта мысль всецело заменяется мыслью, что надо умирать именно за самый флаг, как таковой, что самый флаг - ценен. Здесь происходит тот же процесс превращения символа в фетиш, что фактически бывает почти во всех областях общественной жизни.
Особенно разительны примеры этого перехода символа, не имеющего самостоятельной ценности, в фетиш, становящийся самоценностью, - в области религиозной жизни. Возьмем любую религию, начиная от первобытных, наивных верований и кончая
развитыми религиозными системами - почти весь культ их и все религиозные реликвии представляют сплошное превращение символа в самоценность. Обоготворение кусков дерева («чурин га» австралийцев), камней, скал, определенных животных и растений, напр., крокодилов, кошек, быков, ибисов в Египте и т.д.) - все это примеры, подтверждающие сказанное. Справедливо говорить М.М. Ковалевский, что «одним фетишизмом можно объяснить ту веру, что, ударив кликушу о царские врата, можно избавить ее от ее одержимости или беснования». Статуя «Мадонны», в воззрении простого человека-католика, перестает быть символом и становится самоценной святыней. Она для него не знак, изображающий Св. Марию, и не знак, напоминающий то или иное священное событие; нет, она сама для него святыня, он молится ей, как таковой, совершенно забывши о том, что она только символ.
Частным примером тоже является история культа дерева и его символов. «От культа дерева, говорит тот же проф. Ковалевский, произошел и культ его символических изображений: священный шест у американских краснокожих, и крест у краснокожих Мексики и Центральной Америки. «Раннее искусство нередко прибегает к кресту, как к символическому изображению дерева, а так как дерево, в свою очередь, служит выражением жизни и ветров, порождающих дожди и воду, то и крест является нередко условным символическим знаком всего этого». Вначале будучи простым знаком, он постепенно стал самодовлеющей ценностью для этих примитивно-языческих народов Мексики и Америки и превратился, таким образом, из символа в ценность, которая уже почитается сама по себе.
То же самое происходить и в других областях социальной жизни; так называемая «честь мундира» у военных, - уже по своему выражению говорит нам об этом превращении знака в самодовлеющую святыню. Сорвать погоны, или издеваться над символами того или иного полка не позволить ни один уважающийш себя офицер: он покончит скорее с собой, а не даст «замарать» честь полка или мундира.
Из всех этих примеров видно, что какой-нибудь предмет, будучи вначале простым знаком, при продолжительном функционировании становится самодовлеющим началом, которое уважают и ценят уже как таковое, как какую-то ценность, тогда как фактически: оно, как было, так и осталось тем же лоскутком или куском дерева или просто символом.
Принявши во внимание сказанное, мы поймем вышеприведенное, рикошетное действие символа на психику людей. Человек, принужденный иметь дело с символом, превратившимся в фетиш, и сам становится как бы причастным к этому фетишу. Если символ-фетиш считается кем-либо важной святыней, то и человек приобщается к этой святости, раз он входит с ней в близкое соприкосновениe. И в своей, и в чужой психике в этом случае он уже не простой смертный, но человек, причастный к святости символа и, до известной степени, носитель этой святости. Отсюда неизбежна та моментальная перемена, примеры которой были приведены выше.
Судья, надевший цепь и возседающий за судебным столом, благодаря этим символам-фетишам, сразу, (сознательно или безсознательно) изменяет свою психику и из «милого и добрейшего Иван-Иваныча, который и мухи не обидит», «чудесно» превращается в неумолимого и жестокого вершителя судеб человеческой жизни. Даже и закон в этом случае считает его не «Иван-Иванычем», а чем-то более важным, что и выражается, напр., в более строгом наказании лиц, оскорбивших «Ивана Ивановича» при исполнении им служебных обязанностей. Все сказанное применимо и к ряду других примеров. Человек, несущий какую-нибудь религиозную реликвию (вспомним, напр., «Граф Габсбургский» Жуковского), офицер, или генерал облеченный в свою форму, и т.д., совершенно отличны от них же самих, лишенных своих символов. Тот же генерал, который сегодня по-товарищески кутит с офицером, завтра (при наличности генеральских символов) уже совершенно иначе относится к тому же офицеру.
Не только вещественные в узком смысле, но и вещественные в более широком смысла символы испытывают очень часто то же изменение и производит такую же пертурбацию в психике человека. Для примера можно взять хотя бы словесные символы (звуковые) и, в частности, молитвы. Молитва очень часто вначале была совокупностью звуковых символов, означавших просьбу человека к божеству; иначе говоря, она была простым средством. Но мало-по-малу она в ряде религий, как, напр., в ведийской (брахман), в Авесте и т.д., превратилась в какую-то самоценно-магическую формулу, всесильную и способную управлять самими силами природы. То же представляют и все так называемые заговоры. И здесь, следовательно, слово-символ стало словом-фетишем. А вследствие этого немудрено, что и люди, знавшие эти формулы, (напр., брахманы у арийцев от брахман - молитва), сделались тоже «священными»
и высшими по сравнению с простыми смертными.
Таково вкратце рикошетное влияние символа на психику, вызываемое часто тем, что символ превратился в фетиш.
На этом мы и окончим эскиз социального символизма. Как видно из сказанного, проблема эта достаточно важна и интересна и может дать целую научную систему, объясняющую многие загадки социальной жизни. Здесь, конечно, мы могли провести только штрихи будущей науки социального символизма; однако эти штрихи показывают, что при достаточном терпении и способностях они могут послужить отправной точкой для плодотворнейших социологических изследований.
П.А. Сорокин. Символы в общественной жизни. - Рига: Наука и жизнь, 1913. c.48 (Миниатюрная библиотека «Наука и жизнь»; № 32)
Данные вопросы и ответы автора, касающиеся природы социального символизма, представлены в виде следующей таблицы:
Какова та общая почва, которая делает необходимым появление и существование символизма?
Основная причина, вызывающая необходимость символов, - облечение психического явления, мысли в вещественную форму.
Каковы виды символов по критерию их происхождения?
По своему происхождению символы подразделяются на бессознательно-условные, где нет определенной цели, и сознательно-установленные, где связь между определенной мыслью и символом установлена вполне сознательно. Примером служит различие в возникновении «естественных» языков (русский, французский и т.д.) и языка эсперанто.
Почему той или иной мысли соответствует тот, а не иной символ?
Связь между той или иной мыслью и тем или иным символом покоится на психологических законах ассоциаций, а именно: ассоциаций смежности и сходства.
Как действуют символы на мысль или психику человека?
Символы могут преобразить и преображают саму психику человека в направлении, соответствующем смыслу символа.
Ксения Павловна Лазебная. Теория символического в ранних работах П.А. Сорокина и российская социология начала XX века // Питирим Сорокин: Новые материалы к научной биографии. М., 2012, с.157-167