В окопе Третьей мировой

Уж сколько их упало в эту бездну, Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
                М.Цветаева


"В Третьей мировой войне окопов не будет". - Говорил мой учитель начальной военной подготовки - Николай Рудольфович Пастухов, в конце восьмидесятых.  Мол, это будет война кнопок, радаров, ракетных шахт, атомных субмарин и воздушных ракетоносцев на боевом дежурстве. А вот, хрен там, товарищ учитель с глубинно русским отчеством - Рудольфыч!
Если то, где мы сидим - не окоп, а снаружи - не Третья мировая, то я - испанский лётчик. В позиционной войне снайперов и артиллеристов, штурмовиков и лёгкой бронетехники, несколько раз мы уступали геройски свои фортификации и затем не менее геройски отбивали их обратно. Как переходящее знамя от противника к нам и от нас к противнику переходил и деревянный сортир, спрятанный в ивняке. А, что, удобства на войне - первое дело. Говорят, вероятный противник и не подумает воевать без трёхслойной туалетной бумаги.
Это во Второй мировой, по рассказам ветеранов, существовал некий негласный кодекс чести: не трогать человека справляющего нужду. Третьей мировой - не до сантиментов, у неё - свои правила. Скинуть лимонку с дрона в оголившего зад противника,  или дать очередь по сортиру - милое дело.
О том, президент, какой именно страны первым воспользовался ядерным чемоданчиком, историки будут спорить ещё долго. Офицер ли Корпуса морской пехоты США положил перед своим боссом чёрный, кожаный кейс фирмы "Zero Halliburton", или наш капитан первого ранга ВМФ, предоставил президенту чемоданчик с кодовыми замками - не ясно. Ясно то, что коды запуска ядерных боеголовок - стоили не  дороже негорючего материала, на который они были нанесены. Ни одна ракета не вылетела, рычащей сатаной из наземной шахты, из грозного нутра покатых субмарин, ни один ракетоносец, беременный апокалиптическим чудовищем, не смог разродиться повальным хаосом. Все электронные мозги оружия Судного дня одномоментно были выжжены неведомой силой.
А потом - погасло Солнце. Вернее, - после ночи просто не наступил рассвет. Кромешной тьмы, впрочем, тоже не было: небосвод, как бы - слабо подсвечивал и ночник Луны горел, как будто - ярче.
Это были ещё не все чудеса Третьей мировой. Оживать стали мертвецы. Ровно через сутки, погибшие солдаты воскресали аки Лазарь из Вифании и вставали в боевые порядки.
Вот, кстати, полковник Крабокрадов, сидящий на БМП, лязгающей траками и чадящей голубоватым дымом, три раза возвращался из "холодной" лазарета. Полковник потягивал "афганку" из трубки в виде головы Мефистофеля и всматривался в таинственный пейзаж, с тополями "зелёнки", укутанными туманом.
- Что, "Лего", погода сегодня не для охоты?
"Лего": снайпер якут Лэгэнтэй, белозубо улыбается обнимая СВД.
- Так точно, товарищ полковник.
Из пелены тумана, проступили три фигуры. Два "спеца", бесшумно ступали с оружием наизготовку. Третье тело, в натовской форме и с мешком на голове, располагалось между разведчиками. Тройка растворилась так же неожиданно и тихо, как и появилась.
- Поймали мышА и е..т не спеша! - прокомментировал ефрейтор Шило.
Шило был из рекрутированных осужденных. В нашем взводе, кроме меня, он единственный, кто ещё не погибал. Таких называли "целики" или более обидно - "целки".
А ещё, методом наблюдений было выявлено, что не оживают лишь декапитированные трупы. Отчего, нередко, две противоборствующие стороны делали рейды в спецхранилища, где отлёживались мертвецы, и отсекали тем головы. Наши головорезы, для пущей жути, составили один раз даже целый курган, как на картине Верещагина "Апофеоз войны".
В редкие часы затишья, бойцы собирались у буржуйки, и травили байки. Смешные или страшные, делились непонятными случаями с гражданки и просто бытовыми историями. Именно в окопе Третьей мировой, я услышал три истории: таинственную, криминальную и романтическую. Три истории, из мирного времени. Они были разные, но связывало их одно - слабость человеческой воли перед силой внешних обстоятельств.
Сегодня, отхлёбывая обжигающий чай, травил Лэгэнтэй.
             Чучуна.
- А я раз в тайге - чучуну встретил.
- Кого? - спросил миномётчик Шмаков.
- Чучуна - снежный человек по вашему. Олень подросток от стойбища в лес ушёл. Меня отец искать отправил. Я долго ходил, две луны в лесу ночевал. Все сухари сжевал и сахар. Снег долго не шёл, следы, где ходил неблюй - я читал, как книжку. Неблюй - молодой олень по-якутски...
- А...- протянул Шмаков, - у нас прапора в учебке так звали! Он, конечно, ещё тот олень! Но прозвали его так - за умение уничтожать спирт в любом количестве.
- Когда я увидел, - продолжил "Лего", - что за оленем шёл взрослый волк, я решил вернуться в стойбище, крайний раз переночевав в лесу. Нарубил хвойных веток, уложил их под лапами большого кедра и сам залез под навес, положив рядом карабин.
Лэгэнтэй замолчал, согревая ладони о железную кружку с горячим чаем. В наступившей тишине трещали дрова в печи и гудел закопчённый чайник.
- Ну? - первым не выдержал полковник Крабокрадов.
"Лего" не торопясь закурил, отхлебнул из кружки и продолжил.
- И тут появился чучуна. Сначала я услышал шаги, как глубоко он проваливался в плотный снег. Он остановился в паре метров, а меня сковал такой ужас, что я пальцем не мог пошевелить и посмотреть в его сторону.
- Так, получается, ты его и не видел? - спросил ефрейтор.
- Не надо видеть, чтобы знать кто это был. А ещё от него несло падалью. Чучуна воняет, как мёртвый - говорили старики. Сколько он стоял - не знаю, только из меня, каждую секунду, ледяной страх высасывал жизнь. Он прошёл дальше и я, не дожидаясь утра, скорей поспешил домой.
- Дела-а-а. - иронично подметил Шило. - Это - х...я! У нас, когда зона встала, таких чучун в скафандрах пригнали: неделю потом кровью ссали...
Шило осудили за участие в террористической организации, и странно было видеть в одном окопе, плечом к плечу, анархиста-радикала и полковника Росгвардии, в прошлом - Внутренних войск. Тот же самый Крабокрадов вполне мог винтить боевика Шило на очередном антиправительственном митинге.
- Товарищ полковник, - "Лего" обратился к Крабокрадову, - а, что будет, когда включат Солнце?
- Мёртвые окончательно умрут, - ответил офицер. - А, ты, "Лего", не переживай. Ты умер ещё тогда, в лесу. Чучуна забрал твою жизнь. И в стойбище ты не вернулся...
- Нееет, - робко улыбнулся Лэгэнтэй, - я вернулся.
- Это - не справедливо. - вдруг, неожиданно даже для самого себя , произнёс Шмаков.
- Справедливо. - ответил полковник. - Чтобы уступить место живым. Война, как чучуна, высасывает из человека всё тёплое и эмоциональное. Пока, в конце концов не выпьет самою жизнь. Ты, Шмак, разве не заметил, как изменился за это время? А, Шило?
- Шило, по жизни, едет в чёрном паровозе...- начал было Шмаков.
- Ага, в чёрном паровозе на красных колёсах!
На грубом, глиняного цвета, лице анархиста, проступила затаённая мысль.
           Журналист.
Перед арестом, поступил заказ на устранение журналиста газеты "Секретная информация". Чем тот не угодил заказчику, Шило не уточнял. Он вообще, старался не задавать глупых вопросов, подрабатывая киллером в одной из преступных группировок.
Журналист работал над статьёй в дачном посёлке "Дубки". Шило, оставив автомобиль у кафе на трассе, добрался до населённого пункта и без труда отыскал нужный адрес. Деревянный, дачный домик тонул в зелени садовых деревьев и кустарников. Легко перемахнув небольшой забор, Шило достал пистолет и приблизился к сезонному жилищу. На летней веранде, над пиалой с медовыми сотами кружило несколько ос, да в доме - тихо работал приёмник настроенный на музыкальную станцию. Летний вечер клонился к закату, разливая в блаженной тишине розовое гиппопотамье молоко.
Журналист Дмитрий Комов, выйдя на улицу в прекрасном расположении,  увидел перед собой абрис дульного супрессора, а проще говоря - чёрную глазницу глушака примастыренного к ТТ.
- Папа, папа.., - девочка лет пяти, выбежала вслед за отцом, держа в руке крупную ягоду клубники, - смотри, какая!
Шило едва успел спрятать оружие за спину, виновато улыбнулся и скользнул за угол дома. Дочку, Комову, буквально на один день завезла тёща журналиста. Отец не видит ребёнка, совсем заработался, да и девочка соскучилась...
Сколько времени Шило ехал по трассе, он не помнил. За окном уже была глубокая ночь. Он остановился и вышел из машины на пустой эстакаде. Вниз, туда, где в темноте поднимался молодой лесок, он выбросил пистолет.
- А, если бы ребёнок вышел после того, как ты завалил журналиста? - спросил Шмаков.
Шило молчал.
- Да, он двоих и завалил. - среди оглушающей тишины произнёс полковник. - Читал я его дело. А потом ещё и сам в околоток пришёл.
             Перрон.
Проводив меня до вагона, она уходила по залитому солнцем перрону. Я смотрел ей вслед и тончайшая, серебряная струна предчувствия, где-то глубоко внутри, беззвучно вибрировала. Где-то глубоко, я уже знал: наши отношения нисходят по глиссаде, впереди - неизбежное расставание и крах, во всяком случае для меня.
Я, спустя лет пятнадцать, проезжал этот город на поезде. Что характерно, там ничего не поменялось. Этот грёбаный вокзал, всё такого же весёлого зелёного цвета.
Она устроилась в нашу медиакомпанию, переехав из города N-ска. Не знаю, почему она выбрала меня в качестве лекарства от скуки...Были в нашем коллективе и более видные сердцееды.
Наш роман завертелся внезапно, как вихрь, мы теряли головы, подчас забывая об осторожности. Да, надо сказать: моя знакомая была замужем и новоиспечённый рогоносец работал в этой же компании. Когда наши ночные смены совпадали, я не выпускал её из своих объятий. И был тогда  по-настоящему счастлив.
В одну из таких летних ночей, она сказала, что уезжает в отпуск к себе домой в посёлок под N-ском. В порыве минутной слабости, моя любимая призналась: "как бы я хотела поехать с тобой".
Говно вопрос! Что делает Лёха Шмаков? А Лёха Шмаков покупает билет на тот же поезд и забив болт на работу, на неделю "закатывается с Лёлей в Кисловодск".
Не буду рассказывать, какими глазами на меня смотрели её мать и сестра, мне было абсолютно всё равно, я был ослеплён и одержим предметом своей страсти. Через неделю я покидал N-ск, и моя любовь меня провожала. Я смотрел, как она уходит и понимал - ВСЁ!
После отпуска она вернулась другим человеком. Наши встречи стали реже, объятия короче, а поцелуи торопливей и формальней.
Я покинул медиакомпанию и вскоре наше общение совсем сошло на нет.
Однажды, она позвонила. Я не мог поверить глазам, увидев знакомое имя на экране телефона. Что это было: жалость, отголоски чувств, любопытство или случайно набранный номер - не знаю. Я не ответил.

Я не смотрел на Шмакова, когда он рассказывал свою историю, но был уверен, что его глаза увлажнились от поднятых, со дна души, воспоминаний и я боялся больше всего - насмешек в его сторону от прожжённого циника Шило.
- Да... - выпустив гашишный дым, сказал полковник, - весёлое было время в конце двадцатого века!
- Не справедливо, - опять повторил Шмаков.
- Справедливо, - на этот раз уже ответил Шило. - Все мы тут - за своё. "Лего", живую душу не спас, повернул из-за страха. Я, смалодушничал ради денег. Шмаков - предал свои чувства и отказался от любимой. О Крабокраде - вообще молчу. У человека прошедшего столько горячих точек, не то, что - скелет в шкафу...У него в шкафу - целый филиал Ваганьковского кладбища!
Да, полковник позволял фамильярное отношение, но сейчас он молчал по иной причине. Его воспалённые от усталости глаза не мигая смотрели туда, где сквозь пелену испарений, зарёй нового, чистого мира, разгоралось постапокалиптическое солнце.
В окопе Третьей мировой, из нашего взвода выжили двое: ефрейтор Шило и я. Вернее - один я. Ефрейтор вскоре повесился за тем  самым деревянным сортиром, спрятанным в ивняке и чудом уцелелевшем в позиционных баталиях. Может, к нему, разом пришли все мертвецы из прошлой жизни, а может, он так и не нашёл выхода из дачного домика утопающего в зелени, где над пиалой с медовыми сотами кружили осы, а в руке маленькой девочки багровела огромная ягода.
(2023г.)