Леселидзе. Первая любовь

До тех пор, пока мы жили в центре города, наша семья на лето уезжала на дачу.  Но после смерти моего отца и нашего переезда из коммуналки в отдельную квартиру на окраине, на Пискарёвке, мы уже никуда не выезжали. В микрорайоне, где мы поселились было много воздуха, много деревьев… На клочке земли возле нашего подъезда бабушка посадила кусты сирени, цветы. Жаль, что позже, когда уже я вновь сменила  место жительства, на участке производили какие-то ремонтные работы и вырвали все насаждения. После того как я увидела этот искореженный экскаватором кусок земли, слёзы выступили у меня на глазах, и долгое время я избегала возвращаться в эти места, где прошли 23 года моей жизни…

 После переезда я постепенно привыкла жить в новом районе, мне понравилось гулять там с собакой – вокруг было много незастроенного зеленого пространства. Мне нравилось то, что наша пятиэтажка находилась поблизости от железнодорожной станции, и по ночам слышно было гудение поездов. Это навевало мечты о путешествиях, с этими мыслями я и засыпала. Летом можно было сесть на электричку и поехать в Кавголово, на большое озеро, или в Токсово, туда, где столько лет мы снимали у знакомых дачу…

Когда мне было четырнадцать лет, я впервые поехала на юг, в Крым, и увидела море. На самом деле о море я мечтала давно. Помню, что еще раньше, я втайне завидовала моей подружке Ире Дмитриевой, когда она рассказывала о том, что ездила с родителями и сестрой в Анапу. Она с гордостью демонстрировала южный загар и, говоря о море, употребляло слово «моречко», словно это было что-то близкое для неё, принадлежащее лично ей. Но вот и мне выпал шанс поехать на море, впрочем, вместе с Ирой и другими девочками из хора Дворца пионеров, где я тогда занималась. С нами были также ребята из оркестра. Мы поехали на месяц в Крым, в лагерь Артек.

Море я увидела еще из автобуса, на котором на везли в лагерь, и сразу полюбила его. Эта лазурная полоска, показавшаяся на горизонте, была прекрасна как воплощение мечты. Также меня сразу же поразил запах роз, которых так много было и на территории лагеря, и в окрестностях. Само пребывание в Артеке, было в общем-то счастливым временем: масса новых впечатлений, новых друзей, экскурсии в красивейшие места на Южном берегу Крыма, наши ночные вылазки (вопреки всем правилам) в Гурзуф… И всё же в глубине души я часто чувствовала себя неудовлетворенной, какая-то тоска поселилась в моей душе. Я не могла её объяснить самой себе и не могла поделиться ей с подругой. Самой близкой подругой тогда стала для меня Галя Петрова. Она и осталась самой верной и лучшей моей подругой на всю жизнь. Что же происходило со мной? Куда же делась та весёлая девчонка, способная на разные выдумки и озорные выходки? Всему виной стал подростковый возраст, этот переходный период, когда ты уже не ребенок, но ещё и не взрослый, ты не понимаешь природу изменений, происходящих в твоем организме и ощущаешь от этого постоянный дискомфорт. Наверно, не для всех этот период проходит тяжело, но для меня он стал каким-то проклятьем. Если в детстве я была очень подвижной и ловкой, мне нравилось бегать, делать всякие акробатические трюки, танцевать, то теперь меня словно подменили: я превратилась в какое-то неуклюжее, скованное существо, которому словно мешали собственный руки, ноги. Во мне всё словно противилось формированию женского начала: я постоянно сутулилась, специально подстриглась очень коротко, «под мальчика», в речи употребляла нарочито грубые слова, короче старалась делать всё, чтобы эпатировать окружающих, но при этом я испытывала внутреннюю неуверенность, которую всячески старалась скрыть. Я   была одновременно застенчивой и заносчивой, иногда грубо отвечала даже педагогам, в частности Валентине Николаевне, которая собственно говоря и пригласила меня заниматься в хоре. Я и сама сожалела об этом, но сделать с собой ничего не могла.
Этот внутренний дискомфорт сопровождал меня повсюду, в том числе и в школе. Дважды я сменила школу по своему собственному желанию, но сменить своё «я» мне не удавалось.

Как бы там ни было, после поездки в Крым, желание вновь поехать на юг, на море не покидало меня на протяжении всего школьного года. Это был восьмой класс, зимой мне и исполнилось 15 лет…

Накануне летних каникул, я стала просить бабушку о поездке на море. И она, так любившая меня, не могла отказать. Сейчас я понимаю, что ей хотелось, чтобы несмотря на отсутствие родителей, я ни в чем не испытывала бы недостатка. Да к тому же я не часто о чем-то просила: до этого самым моим заветным желанием было желание иметь собаку. Итак, было решено, что в июле мы едем на море, на Кавказ! Дедушка оставался дома с тещей, моей прабабушкой Марией Ивановной, которая также жила с нами в двухкомнатной «хрущёвке», а также на его попечение оставались спаниель Маечка и кот Вася.

Когда билеты на самолет до Адлера уже были куплены, предстоящая поездка полностью захватила мое воображение. Я перечитывала стихи Пушкина и Лермонтова о Кавказе, продумывала, какую одежду я возьму с собой, впрочем, выбор был невелик, так как в нашей семье этому не придавалось большого значения. У меня была пара ситцевых летних платьев, шорты, купальник…

Я жила ожиданием поездки… И вот заветный день наступил. До Адлера мы летели на самолете, а там пересели на поезд. За окном разворачивались великолепные пейзажи, особенно, когда мы ехали вдоль моря.  Место, куда мы прибыли, называлось Леселидзе (по имени какого-то грузинского генерала, отличившегося во время Второй мировой войны) и находилось на границе России и Абхазии, точнее это был первый поселок на территории Абхазии, сразу же после моста через реку Псоу.
Мы сняли комнату совсем близко к пляжу у хозяйки – немногословной пожилой эстонки. Надо сказать, что население поселка было чрезвычайно пестрым, здесь жили представители самых разных национальностей: абхазцы, грузины, русские, армяне, греки, эстонцы, чуваши….

Мне сразу понравилось всё: ласковое море, пляж из гальки, линия гор на горизонте, запах южных растений … Понравилась наша комнатка с крашеными в белый цвет стенами. На море я могла проводить целый день, с самого утра. Именно в ранние утренние часы море и пустынный пляж были особенно красивы в розовых, еще не горячих, солнечных лучах. Я жила словно в сказке. Я исподволь поглядывала на местных парней: обращала на себя внимание их гордая осанка, неспешная, слегка небрежная походка, непривычно и красиво звучала их гортанная речь.
Моя бабушка, очень добрая и скромная женщина, всегда располагала к себе окружающих. На пляж она почти никогда не ходила: она не умела плавать, загорать она не любила, тем более она стеснялась показываться на людях в купальном костюме из-за своей полной фигуры. Она ходила на рынок за фруктами, и вскоре её стали сопровождать две маленькие местные девочки: девятилетняя Ася и семилетняя Зина, дочки соседа, армянина по фамилии Маркарян, у которого было человек десять детей, от мала до велика. Ася, красивая девочка с гладкими чёрными волосами и ее белокурая кудрявая сестренка Зина быстро завели дружбу с моей бабушкой. Дружба была не совсем бескорыстной, так как бабушка во время походов на рынок по первому намеку покупала им мороженое. Но скорее всего, дома, в семье  им не хватало заботы и внимания. Целыми днями они были предоставлены самим себе… Иногда я встречала их старшую сестру, девушку лет двадцати по имени Эва: как все в любой провинции она старалась всегда выглядеть нарядно: обязательно на высоких каблуках, в яркой юбке и с модной «сеточкой», поверх «начёса» на голове. Их мать зарабатывала, продавая отдыхающим на пляже свои вязаные изделия. Ася и Зина вскоре подружились и со мной. Часто они присоединялись ко мне на пляже. Иногда к нам подходила малолетняя кроха из семьи местных греков, чей дом стоял тут же рядом с пляжем. Малышка почти всегда разгуливала голенькой, когда она улыбалась, во рту виднелись гнилушки от молочных зубов. На вид ей было, может быть, два с половиной года, не больше. Если её спрашивали, как её зовут, она гордо отвечала: «Магдалена», о на вопрос о национальности не менее гордо произносила: «Я гречанка». Мне нравилась компания детей, тем более, что Ася с Зиной владели местными языками: они говорили и по-армянски, и по-грузински, и при случае могли служить мне переводчицами. Однажды Зина отправилась вместе со мной прогуляться в местном парке. Нам навстречу попались двое  парнишек, и один негромко сказал по-грузински своему спутнику, глядя на меня: «Ламази гогона» («Красивая девушка»). Зина тут же заносчиво выпалила: «Красивая! А тебе-то что?!». А разве я считала себя красивой? Странно, но именно после моего приезда на Кавказ, от неуклюжего подростка, который не знал куда девать руки и ноги, не осталось и следа. Словно во время сна какая-то добрая фея, коснулась меня  своим жезлом и тихо сказала: «Ты будешь красивой!», и проснувшись, я ощутила себя совершенно другой. Это преобразование было чудесным.

Когда я шла одна по пляжу (а мне не нравилось долго лежать), я ловила на себе заинтересованные взгляды. И мне нравилось то, что мой загар самый темный (так как я смуглая от природы), нравилось то, что я заплываю дальше всех и не боюсь волн, наконец-то я почувствовала себя свободной от всех сомнений и страхов, и это чувство свободы опьяняло меня. Уже через несколько дней нашего отдыха в Леселидзе, я совершенно освоилась: из-за сильного загара и «неславянской» внешности многие из вновь прибывших отдыхающих принимали меня за местную.  Среди приезжих были жители Ленинграда и Москвы, было также много грузин, армян…  Многие лица мне были уже знакомы. Как-то на пляже появилась новая компания, которая невольно привлекла к себе внимание. Это были трое парней, как выяснилось потом трое студентов из Тбилиси, которые сняли хибару у самого пляжа у пожилого грека, отца многодетного семейства (малышка Магдалена была именно его дочкой).
Вновь приехавших на море парней было трудно не заметить: каждый из них был красив, причём красив по-своему. Рамаз был небольшого роста, худощавый брюнет, с большими черными глазами. Эти глаза были обрамлены невероятно длинными  ресницами. Таких ресниц я больше ни у кого не видела: они буквально касались кончиками его густых бровей. Позже, когда я как-то сидела на пляже с этими парнями, мимо проходили две девушки (москвички, судя по самоуверенным манерам) и одна из них, рассматривая Рамаза, демонстративно заявила: «Ничего себе штучка!», что вызвало у ребят ухмылки.

Второй из друзей – Тенгиз – был высокий, широкоплечий  парень атлетического сложения, он подрабатывал спасателем на пляже. Как мне казалось, именно так выглядели герои известного произведения Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Каштановые коротко остриженные волосы слегка выгорели, глаза орехового цвета словно светились  добротой и мягким юмором.
Третьего друга звали Тамаз. Можно сказать, что его внешность не соответствовала стереотипам, согласно которым русские представляют обычно грузина. Он не был брюнетом, волосы его были пепельно-русого цвета, из-под прямых бровей внимательно смотрели серо-зеленые глаза. Сейчас, когда я вспоминаю его лицо, я думаю, что его привлекательность состояла в четко очерченных, правильных чертах (прямой нос, выразительный упрямый подбородок) и в этом пристальном, слегка насмешливом взгляде. От него исходила спокойная уверенность в себе.

По прошествии долгого времени забылись подробности моего знакомства с этой троицей. Как обычно, я гуляла по пляжу, собирая ракушки и красивые камушки, и они окликнули меня. Даже не помню, что именно они сказали. Скорее всего, это была какая-то шутка типа «мадам шоколад», я улыбнулась, что-то ответила… Позже они признались, что по внешнему виду решили, что мне по крайней мере лет восемнадцать. И неудивительно, так как через три года, когда мне уже действительно исполнилось восемнадцать, я совершенно не изменилась, а тогда выглядела старше. Конечно, по моему лицу было трудно догадаться о том, какая романтическая чепуха была в моем голове!

Как бы то ни было, я сразу почувствовала себя непринужденно в компании этих парней и каждый день стала приходить к ним на пляж. Мне было весело и в то же время спокойно с ними. Они часто шутили: как-то надели мне на голову сомбреро Тенгиза и сразу придумали прозвище «Хуана Гальо» (это была героиня какого-то, кажется, мексиканского фильма). Я узнала, что они были студентами третьего курса Тбилисского политехнического института. Тамаз больше других разговаривал со мной: спросил меня про бабушку, и у него вызвало уважение то, что она знает несколько языков, работает переводчиком в Публичной библиотеке. Я рассказала ему, что самостоятельно изучаю итальянский, а также попросила его обучать меня грузинскому языку. И вот уже у нас появилась школьная тетрадка, куда Тамаз аккуратным почерком записывал грузинские слова красивыми замысловатыми буквами, затем транскрипцию и русский перевод этих слов. Эта тонкая, пожелтевшая от времени тетрадочка хранится у меня до сих пор. Когда мои новые друзья говорили между собой по-грузински, я никогда не скучала: прислушиваясь к их речи, пыталась уловить знакомые слова, запомнить новые…

Мне было лестно то, что несмотря на разницу в возрасте (а в тот период жизни шесть или семь лет – это много), парни обращались со мной как с равной, и я чувствовала себя  рядом с ними уверенно и свободно. Однажды под вечер к нашей компании присоединился какой-то русский парень из Москвы, кажется, он был знакомым Тенгиза.  На голове у него была бандана, а в руках гитара. Он представился и по очереди пожал каждому руку, но, когда дело дошло до меня, сделал вид, что просто меня  не заметил. Но Тамаз, который исподволь наблюдал за ним, как бы  между прочим бросил: «А Ольгу ты не знаешь?»,  тогда тот был вынужден протянуть руку и мне.  Этот москвич играл нам на гитаре и пел. Ребята пригласили его приходить на пляж по вечерам, когда они зажигали костер…
Среди отдыхающих на пляже  мне часто попадались на две женщины с их дочерьми. Девушки были приблизительно моего возраста, как выяснилось позже, на год старше. Они тоже приехали из Ленинграда. Однажды, когда я пришла на пляж с бабушкой, женщины завязали с ней знакомство. Девочки, откровенно говоря, не вызвали у меня симпатии: они показались мне жеманными и претенциозными.

Пока я плавала в море, мамаши, которые при метили меня ещё раньше, высказали бабушке свои опасения по поводу того, что я постоянно провожу время на пляже в компании вполне взрослых парней, к тому же грузин. На это моя бабушка сказала, что полностью доверяет мне, рассчитывая на моё благоразумие и привычку к самостоятельности. Однако анализируя события прошлого, я понимаю сейчас, насколько бабушка разбиралась в людях. Ей было достаточно совсем недолго понаблюдать за человеком, чтобы составить о нем безошибочное мнение. Я думаю, что, не будучи знакомой с моими новыми друзьями, она уже представляла себе, что это за люди, и можно ли им довериться. Однако забегая вперед, надо сказать, что по поводу моего благоразумия она немного заблуждалась … 
 
Девушек звали Иветта и Ольга. Матери их никуда не отпускали, а по вечерам они иногда вместо ходили на танцы. Танцевали, должно быть, друг с другом, впрочем, я этого не знаю, так как сама туда не ходила. При всей моей тогдашней неопытности я прекрасно понимала, что идти одной на танцы мне не следует, так как знакомство на танцах предполагает какое-то продолжение. А мысль о  «взрослых» отношениях меня совершенно не вдохновляла…
Иветта с Ольгой, по-моему, изрядно завидовали моей независимости и свободе. Они тоже были бы не прочь пообщаться с моими друзьями,  но контроль со стороны их мамаш был неусыпным. Интересно, что Иветта попросила меня дать ей номер телефона, чтобы встретиться в Ленинграде. Но это было началом уже совершенно другой истории.

Посещать танцпол, как я уже упомянула,  у меня не было никакого желания, но после того, как я узнала, что ребята поздно вечером сидят на пляже у костра, мне ужасно захотелось к ним присоединиться. Понятно, что бабушка, при всей широте ее взглядов, вряд ли пришла бы в восторг от этой моей затеи, поэтому у меня созрел тайный план. Вечером мы как обычно улеглись спать в нашей комнатке с побеленными стенами. Я выждала время, когда бабушка заснула, тихонько надела халат и выскользнула из комнаты. До пляжа было хода максимум минут семь. Южная ночь очень темная, поэтому хоть я и была  настроена решительно, все-таки слегка волновалась. Но вот за поворотом открылся пляж и там горит костер, как раз напротив хибары, которую снимали мои друзья! Слышны звуки гитары… Какая радость! Я спешу к компании и пристраиваюсь рядом с Тамазом. Он не ожидал моего появления и был порядком удивлен: пришлось рассказать ему о маленькой хитрости, к которой мне пришлось прибегнуть… Тот вечер стал для меня особенным.

Когда стали расходиться, было уже довольно поздно. Тамаз проводил меня до калитки. Здесь мы остановились… Тамаз поцеловал меня в лоб, как ребенка, и я уже собралась уйти, когда он осторожно привлек меня к себе и поцеловал в губы.  Я очень хорошо помню вкус его губ, они были сухими и горячими. После этого прошло много лет, через мою жизнь прошли разные мужчины, но этот первый поцелуй был самым прекрасным. Он стал и единственным нашим поцелуем. После этого вечера я уже сознавала, что безнадежно влюблена в Тамаза. Я интуитивно почувствовала, что он поддался эмоциям, когда поцеловал меня, но больше он этого себе не позволит.
Вскоре после этого вечера произошел эпизод, в результате которого я по своей инициативе прервала наше общение…  Дело было так. Как-то днем я зашла в хибару к своим друзьям, откуда доносились звуки записанной на магнитофон музыки. Тамаз был один. Он собирался вечером на танцы и спросил меня, не могу ли я погладить ему рубашку. Конечно, я прекрасно умела гладить, но здесь меня охватила досада: как же так, я буду наглаживать ему рубашку, чтобы вечером он, нарядный и как всегда аккуратный, танцевал с какой-нибудь теткой? И, конечно же, он будет обниматься и, возможно, целоваться с ней?! А я тут у него вроде прислуги… Конечно, какая-то сопливая школьница.  Распалившись я ответила ему, что нет, ничего гладить для него я не буду. Почему? А вот не важно почему. Не буду и точка. И вообще до свидания. Так и не объяснив ничего, я поспешно  вышла из хибары. Вернулась домой, затем вновь отправилась к морю и ушла подальше от места, где могла встретит кого-то из знакомых…

А на следующий день мы с бабушкой должны были возвращаться в Адлер и затем – на самолете в Ленинград. Мы прожили в Леселидзе ровно девятнадцать дней. За это время я  успела испытать и райское блаженство и адские муки. Перед самым  отъездом я вышла пройтись в последний раз по пляжу. Совсем недалеко расположилась компания моих друзей. Почему я не подошла к ним попрощаться? Ведь можно было обменяться адресами, телефонами. Нет, я этого не сделала. Всё ещё во власти захватившей меня глупой обиды, я отвернулась и пошла по пляжу в другую сторону.
В поезде по пути в Адлер я только и думала, что о Тамазе. Я знала о нем лишь то, что в сентябре ему исполнится 22 года, он живет в Тбилиси и учится в Политехе. Я даже не знала его фамилии. Единственное что мне осталось на память о нем – тетрадка с грузинскими словами, написанными его рукой…  В голове у меня как молот звучала одна единственная мысль: я должна обязательно снова его увидеть!
Спустя год летом мы вновь поехали с бабушкой в Леселидзе. На этот раз бабушка пригласила поехать с нами мою подругу Галю. Мы сняли комнату у Тамары Александровны,  сухонькой, сгорбленной старушки, которая была немного похожа на старую колдунью из сказки. Помню ее испещренное морщинами лицо и прекрасные карие глаза. У нас с Галей быстро появилась куча знакомых, были и верные поклонники – наши ровесники, местные ребята Амик и Славик. Мы выдавали себя за двоюродных сестер, приключений у нас было хоть отбавляй, иногда довольно рискованных…. Но Тамаз, которого я так ждала и так надеялась увидеть так и не приехал в то лето. Не было и его верных друзей Рамаза и Тенгиза.

На следующий год, когда мне уже исполнилось семнадцать, а надумала поехать с Галей на весенние каникулы в Тбилиси, куда нас пригласила одна знакомая семья, и решила во чтобы то ни стало найти там Тамаза. Столица Грузии необыкновенно красива, особенно в конце марта, когда у нас на севере только начинает таять снег, а там уже тепло, солнечно, пахнет акациями и еще какими-то цветами. Каждый день мы с Галей гуляли по городу, намотали несколько кругов вокруг Политехнического института, но всё тщетно…  Больше мне никогда не было суждено увидеть мою первую любовь...

В тот год я сдала вступительные экзамены на филфак (после разных сомнений я решила, чтобы буду поступать именно на филфак, в частности, потому что именно так мне советовал Тамаз, видя мои способности к языкам). Естественно ни о какой поездке на море в то лето не было и речи… Но я еще не рассталась со своей мечтой. После первого курса я, отработав месяц в Крыму в стройотряде и заработав немного денег, отправилась одна на Кавказ, конечно же, в Леселидзе. Но в то лето я не встретила никого из старых знакомых…  Вновь получилось так, что я познакомилась с компанией грузинских ребят, проводила время с ними. Никто меня не обижал, а один парень за эту неделю даже успел в меня влюбиться и сделать предложение… Но никто кроме Тамаза мне тогда не был нужен…
Такой была история моей первой любви… Больше я уже не ездила в Леселидзе, в моей личной жизни произошли большие перемены.

Но до сих пор в памяти эта картина: южная ночь, костер на берегу моря, первый поцелуй… Прошло более тридцати лет, и по земле Абхазии прокатилась кровавая волна войны. 2008 год – вооруженный конфликт между Абхазией и Грузией, вмешательство России… Из краткой военной сводки я узнала о том, что бои проходили и в Леселидзе, мост через реку Псоу, отделяющую Абхазию от России разрушен. Позже я услышала из уст моего троюродного брата Миши, морского офицера, о том, как на военном корабле, на котором он служил, вывозили беженцев из Абхазии. Корабль был уже перегружен, а люди кричали, умоляли взять их на борт… Это была уже другая, страшная реальность, а тот сказочный поселок Леселидзе, утопавший в солнечных лучах, остался лишь в воспоминаниях.
До сих пор я очень люблю посещать грузинские рестораны, мне нравится грузинская кухня, я слушаю грузинские песни. Иногда клиенты говорят между с собой по-грузински. Я вслушиваюсь в их речь, гортанные звуки словно ласкают мой слух. И после очередного бокала домашнего вина приходит ностальгия по юности, по прошлому. Но никому не дано повернуть время вспять чтобы снова пережить первую любовь.