Про раздолье мысли

 
       Глубокого смысла и здесь не сыскать, названием обманываться не стоит. Всего лишь бесконечный трёп для тех, кому не жаль драгоценного времени, однозначно потерянного зря.

      1. Действующие лица:

Карл Укралович Кораллов – «КарКор» – модник, денди и тот еще повеса, заговорит зубы любому, в эти же зубы глядя (оценивая на глаз щели меж них). Парень целеустремленный на словах, но крайне ленивый в благих делах. Живет припеваючи, напевая песни не только в душе и запивая недешевым алкоголем все субботы, но и мыча их себе под нос в любой подходящий и неподходящий момент. За его образ жизни порицаем, порицаем и порицаем. Умеет замечать нужных и игнорировать не нужных людей. И на этом, пожалуй, всё, что о нём нужно знать.

Клара Рудиковна Изольдич – мечтательная особа в не мечтательном мире, в котором место есть только работе, сплетням, разным печалям и нескончаемым жалобам. Когда-то теснила школьную скамью с КарКором, Марианной и Луизой. Последние две – числятся в её близких подругах, в которых она, собственно, не особо-то и нуждается, но время от времени общается по привычке, традиции и, разумеется, от скуки. Живет ну очень тяжело. Если точнее – выживает. По профессии – учитель химии и биологии, работает в соседнем поселке городского типа на несчастные полставки. Любит, всё, что связано с непорочным белым цветом, а еще – подснежники, напрочь забывая, что они практически зеленые, ведь их мелкие белые цветочки превалирующего травяного цвета не затмят.

Луиза Ахтардиевна Туманова – очень внимательная персона со щенячьими глазками (за которые сама себя люто ненавидит), едким мышлением, острым языком, скверным характером, миловидной и безобидной внешностью. Однако ж, не красавица, что и сама осознает в деталях, но стремлений и притязаний – море. Не глупая, с умом бабенка: прошла и девять классов среднего образования, и промышленный техникум, и специальные подготовительные курсы, неважно, чего именно. Работает на трепыхающемся из последних сил и бывшем градостроительном предприятии, точнее, в его пятнадцатом механосборочном цеху на пятом токарном участке. Презирает фрезеровщиков и одну кладовщицу. Личность крайне вспыльчивая и импульсивная, оттого конфликтная, от чего страдает, между прочим, сама.

«Смутьян» Даня Игнатович Грашевски – коллега Клары Рудиковны Изольдич по школе, биолог и заодно ведет уроки физкультуры, а также предмет, включающий в себя общество, право и гражданскую оборону – ну, это так, как дополнительные курсы для общего развития желающих того учеников (ибо платные и не всем доступные). В общем, парень крутится, как белка в колесе, дабы сколотить капитал, которым стремится соблазнить и очаровать восходящую звезду – Марианну Никакойлову, о которой жужжит каждую свободную минуту во все уши Кларе, чем и выносит ей мозг.

Марианна «Ника» Койлова (Марианна Викторовна Никакойлова, из части нелюбимой фамилии сотворила себе псевдоним, чем и укоротила её) – единственная из трех «лучших» подруг, кто упрямо и тараном идет вперед и претворяет мечты в жизнь (ну, и цели тоже). При этом является, грубо говоря, пустышкой и ничем не примечательным глупым человеком, крайне уверенным в себе из-за идеальной и продвигающей её вперед внешности. Подруга со школьной скамьи Клары и Луизы. С Луизой еще и горшок в яслях делили, когда вся группа без болезней посещала сад.

Баба Паша – управляющая №1, живет в подвале и строго контролирует его же. О ней будет сказано мало, или же совсем ничего.

Баба Нюра – управляющая №2, понятно, кто и где. О ней тоже мало что промелькнет.

«Княжна Сырогиевна» – тоже не особо важные данные – это всего лишь псевдоним, под которым пишет некий, средне популярный и не шибко грамотный, но неизвестный никому, человек.

Аза Петровна Авдотьевская – будущий новый директор школы, в которой работает Клара Рудиковна. Про таких людей коротко и ясно говорят: «самодур». В данном случае, как выражался один небезызвестный актер, – самодура. Особого внимания не привлекает, в тексте почти отсутствует. Приведена, так, для галочки.

Маньяки-эстеты соседнего и близлежащего шахтерского поселка (в количестве тринадцати штук) – 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13 – всех описывать-расписывать нет и в ближайших планах. Допустим, ходят кучно: все как один – в ногу, в походку и такт. Любят до боли и хруста в суставах всё красивое, прекрасное, великолепное и неповторимое. Короче, дорога им в музей.

Озорной дедок из троллейбуса – с виду обычный дедушка, который оказывается непростым и обычным дедом, а шаловливым и самым настоящим дедулей Карла Кораллова. Занимает пост заместителя главы по заместительствам в городской управе.

Поучающая дама на двенадцатом сидении – личность одноразовая, так, для раскрытия обидной ситуации и ничего боле. Как говорит Клара Рудиковна: «Плюнуть на нее и забыть», да жаль, уехала в неизвестном направлении.

Токарь, обучающий Луизу и сыплющий цеховыми афоризмами – Лев Семенович, – учитель, ставший настоящим гуру мата и философии на мате (а также нецензурного, но простого и понятного, объяснения азов токарных работ на трех из четырех имеющихся пальцев левой руки с наколкой примитивного солнца). Осыпает трехэтажным (плюс мансарда) матом за поломанные подрезные резцы, но хвалит за вовремя прочищенный от стружки и смазанный маслом станок. Справедливый. Честный. Жесткий. Временами коммунист, временами анархист. А поддатым – отстаивает конституционную монархию. Хороший человек, по словам Луизы Ахтардиевны, и мы ей будем верить на эти самые слова. К сожалению, в тексте он, так же, как и директриса (а еще многие другие), фактически – не присутствует.


           2. Начнем?

           Есть в одном маленьком не провинциальном городишке один большой многоквартирный дом. В доме этом много этажей, на глаз семнадцать, по проекту – двадцать три, плюс подвальный. Подвальный этаж обычно не считается жилым, однако, в нем живут те, кому не по карману жизнь в доступных (людям без широких и тугих кошельков) шикарных апартаментах, признанных высококлассным комфортабельным жильем всеми надлежащими инстанциями.
            Подвальный этаж – это не то, что мы себе представляем в виде подземной парковки, и это вовсе не просторное бетонное пространство для разнообразных труб под первым этажом. Это гораздо ниже. Примерно та часть здания, что фундаментом глубоко залегает в грунт по самое основание. Как минимум, еще на два этажа ниже официального первого, и здесь обитает (а проживанием это никак не назовешь) около тридцати полных семей. И все они вынуждены возвращаться домой поздно ночью, а уходить рано утром, с первыми лучами солнца, которых им и не видать своими глазами – окна не предусмотрены на их уровне. Да и на что смотреть-то? На червей, упорно прорывающих глинистый грунт и врезающихся в водопроводные и канализационные трубы?
            Почему вынуждены они соблюдать такой график? Всё для того, чтобы основная масса жильцов с виду приличного дома ненароком не увидела их, ведь это противозаконно и нарушает все нормы прав человека, по сути, заточенного в подобие тюремных подвалов, пусть и с возможностью своевольно отлучаться утром и ночью.
            Да, трудна и тяжела жизнь этих подвальных людей, однако (снова), моя история не о них. И тем более не об их тяжелом существовании. А о жильце с двадцать второго этажа – моднике, утонченном ценителе высокого искусства и олимпийских видов спорта, а так же неизменного и глубокоуважаемого члена жюри на всех дворовых конкурсах: от кидания в кусты гранаты до бега с препятствиями на детской площадке – Карле Украловиче Кораллове. 
            Тот еще щегол и знатный денди! Бывал на верфях, хотя не знает, что это. Коллекционировал всё, кроме кораллов и был бесконечно многим занят. В час дня с пятницы по субботу в обязательном порядке посещает уроки крикета. С понедельника по пятницу – атакует теннисный корт непременно в белой теннисной форме, а потом на выходных курит папироску «Кавказ» (и где их находит-то?) за домом, пока управляющая домом баба Нюра не видит, ибо у неё запланированные видеоуроки по самообороне. От кого конкретно эта женщина, весом под центнер и фигурой с идеальный цилиндр, планирует самообороняться, Карл Укралович доподлинно не знал, но исподтишка косился, мысленно глумился, а вслух – восхищался её рвением, осыпая её лестными словами и высокопарными цитатами из модных женских журналов при каждой случайной встрече. Умел, паразит, одаривать комплиментами. А зубы-то, зубы как заговаривал, что из щелей не выковыряешь!
           За глаза все называли этого сносного повесу КарКор, тут, думаю, каждому ясно, что за сокращение (понемногу от имени и фамилии). Но история, опять-таки, немного уводит в сторону подвала, чтобы напустить в безразличные и сытые глаза тумана необъятной жалости и драмы.
           Среди ущербных и ничтожных жильцов подвального этажа, едва влачащих жизнь и сводивших дрожащими от голода руками концы с концами, была одна особа, что ютилась с многодетной семьей, у которой она снимала четверть коридора. Не бросайтесь так сразу в меня камнями и горстями щебенки, обвиняя в неоправданном преувеличении, ведь снимать в однокомнатной квартире было больше нечего – в комнате проживала сама семья в составе бабушки, дедушки, мужа, жены и четырех пар тройняшек-погодок. Кухню, чтобы как-то выживать, они сдавали еще одной семье с гораздо меньшим составом и умеренным количеством вечно голодных ртов, а санузел предоставляли в аренду, как общественную баню и туалет. Нашей героине досталась только четверть коридора, потому что семье нужно было еще место для хранения детской коляски, в которой жила баба Паша – управляющая подвального этажа дома. Но нашей неприхотливой особе и этой четверти узкого низкого, сырого и основательно проеденного грибком, коридора было достаточно – умещалось всё, что только нужно: она сама. Стоя.
           Стоя спала. Стоя ела. А потом что, работа от самого рассвета до самого (не, не заката)…хм, до самой полуночи. Оставшееся время девушка спала и ела. Времени, как понимаете, оставалось немного – вдохнуть воздуха после короткого сна и снова торопиться на изнурительную работу.
            Трудяга пташка, звали её Клара Рудиковна Изольдич. Любила подснежники и надснежники, а еще поглядывала тайком и с опаской на белые хризантемы, что продавались за три квартала отсюда и ежедневно поутру выносились к ларьку трудолюбивой цветочницей, и под вечер, ею же, немного увядшие, беспощадно выбрасывались на помойку. У Клары сердце в ком сжималось от вида вялых белых хризантем на горке мусора в ржавой урне. Соответственно, отсюда уже известный вывод: любимый цвет – белый, о нем она ночами грезила и всегда мечтала открыть глаза и увидеть белый потолок в затхлом коридоре над головой, а не черные разводы пушистой плесени. Эта девушка была необычайно добра душой и красива, но по-своему. Поэтому никому не нравилась. Вкус её оставлял желать лучшего и непременно нуждался в подсказках, ведь шапочка из плесени, на её взгляд, может, тонко и элегантно, но давно не последний «ах!» моды. Тогда как её сумочка, из склеенных вместе пластиковых и дешевых мусорных совочков, еще могла дать фору и вознести на пик блаженства в удовлетворительном крике хулиганку и немножко проститутку – моду. Но не вознесла.
            Не потому что её сумка попахивала старым и едким (легко узнаваемым любителями им подышать) клеем и отдавала противным запахом некачественной пластмассы. А потому что шла вразрез с этими отвратительными на вид туфельками с протоптанными до основания пятки каблуками и плесневелыми бантиками на стертых носочках.
          Да. Этим утром напрасно Клара Рудиковна Изольдич старалась быть неотразимой. Она была отразимой, отразима и даже немного образина, что, собственно, и сама прекрасно понимала, особенно, когда гляделась в лужу у тайного лаза подвала вместо зеркала, чтобы на ходу поправить выбившуюся кривую челку с ранней и редкой проседью. Но она продолжала невозмутимо и, сохраняя чувство собственного, откровенно нищего, достоинства шагать рано-рано на рассвете на свою работу.
           На рассвете – потому как путь лежал неблизкий (дело вовсе не в бессердечном и непреклонно-строгом работодателе, понукавшим рабочих хлыстом, пряча за пазухой бюджетные пряники) – пешком в соседний индустриальный поселок городского типа через три, менее развитых, варварских поселка (деревеньки и села учитывать не будем).
           Варвары являлись теми еще закоренелыми маньяками и извращенцами, но, на её счастье, чувство прекрасного в них было высоко развито. И красота жертвы для них  была превыше всего, а прекрасной, как вы понимаете, Клара Рудиковна не была ни разу. Только однажды, в далекие-далекие и, разумеется, не прекрасные, школьные времена, когда еще будучи юной, романтичной и мечтательной особой, она таки исхитрилась состряпать, корпя три ночи кряду и, безусловно, напролет, платьице из белоснежного пергамента, в котором на школьном балу всё так же не соблазнила на истомные вздохи злодейку-моду. Зато очаровала на две минуты и сорок семь секунд с половиной местного красавца и отличника учебы, единственного школьника-медалиста из её класса, коим был, уже известный нам, КарКор – он же денди и тот еще повеса (и безжалостный разбиватель женских сердец) с двадцать второго этажа.
            В который раз, да. По стечению обстоятельств им был Карл Укралович Кораллов, который совершеннейше не помнил мимолетного и не туда лётного помутнения того школьного новогоднего вечера. Как и не помнил (якобы не помнил) саму Клару Рудиковну в платье из многочисленных конфетных пергаментных бумажек, пахнущих шоколадом и ликером (которые собирали всем миром), чей звездный час был вовсе и не час и, вообще, не звездный. Так, тусклая вспышка в ночи где-то под утро.
            Таких историй полон дом и подвал этого дома, где одни зажиточные и живущие в достатке люди не помнили других, вроде бы таких же людей, влачащих жалкое существование, и разбирать всё это я не буду. Только переплетения двух из них, это, разумеется, будут Клара Рудиковна Изольдич и Карл Укралович Кораллов. Если это у меня получится.
            А получается у меня редко.

          3.
          Итак. Цивильно проследуем за ней до самой школы в поселке городского типа, в которой Клара Рудиковна – скромный учитель химии на скромные полставки. Понаблюдаем за тем, как ответственно она ведет свой урок.
          Хм. Первые же три секунды – и уже не впечатляет: скучновато. Промотаем первый урок. Второй, третий. Затем небольшое совещание в учительской. И на этом всё, работа же на полставки, часов у сей молодой учительницы немного, потому-то, она уже чинно спешит по коридору. Спешит, чтобы скорее покинуть этот храм знаний и успеть на поселковый транспорт, а с него пересесть на городской и добраться вовремя до условленного места встречи с давними подругами.
           С подругами мы условно знакомы, знакомство с ними ближе последует ниже. Ну, а пока же, наша Клара Рудиковна, по-учительски строго отвечая на беззаботные приветствия учеников, бегущих мимо неё на следующие уроки, шла и думала о том, что надо бы зайти к завучу (будущему директору – Азе Петровне) и пожаловаться на не работающую вытяжку в вытяжном шкафу, где она хранит реактивы, и…
            Мысль сбилась, её нагнал (он до тошноты часто это делал) коллега – Даниил Грашевски, которого все звали либо Даней, либо Смутьяном Интригановичем (за его непревзойденное умение настигать в самые неподходящие моменты со своими интригами, редко кому нужными). Клара Изольдич жуть как не любила Даниила за то, что он любил говорить о её подруге Марианне, обворожившей его физкультурное сердце с первого и случайного взгляда. А говорить он любил только о Марианне, особенно с Кларой. В иных случаях – о себе, своей маме и коте, с которыми дружно жил да не тужил.
- Привет, Клара! – бодро зашагал с ней в ногу Даниил Игнатович. – А ты чего это вчера не пришла на наши педагогические посиделки?
           «Скидываться не хотела, вот и не пришла. Не из чего было скидываться…», - язвительно подумала Клара Рудиковна и ответила ему небрежно:
            - Отстань, я не в настроении. Как и вчера.
            - Тогда спроси, как у нас всё прошло?
           «Ты дурак? Зачем мне это нужно?», - подумала она невежливо, пробурчав:
            - Сказано же, я не в настроении…
            - Ну, спроси, спроси, - не отставал коллега.
            - Ты дурак?
- Я отказываюсь отвечать на провокационные вопросы, - обижено нахохлился он, и вновь продолжил. – Спроси меня, ну-у, спроси.
- Ладно. Как прошел ваш корпоратив? Судя по твоему лицу, от мамы знатных люлей отхватил, алкаш.
- Нет-нет, Клара, там без этого было. Очень трезвый банкет, - торопился оправдаться, боясь, что она всё передаст Марианне и, не ведая, что при ней о нём Клара и рта не открывает. – Интеллигенция не бухает, а в чужой монастырь, как говорится…
- Со своей скамейкой и свечками не ходят, - зло буркнула, обрывая его, девушка. – Скучные вы, неинтересные. Я-то думала, без игристого шампусика и холодного пивасика у вас не обошлось.
- Пивасика пусть употребляет Стасик (Станислав Андреевич являлся учителем географии, видный молодой и высокообразованный парень, практикант, он был нарасхват и предметом печальных охов-вздохов женской части преподавательского коллектива, за что и был не любим мужской половиной коллектива, в особенности Даней).
- А ты тогда кто, Афанасик? – метко раскусила его зависть и ревность по этому поводу Клара Рудиковна.
- Нет, лучше уж зови Афанасием. Хватит и того, что живность не уважает дома. Ну, не кот, а подлец полосато-усатый! – быстро перевел опасную тему парень. – Ему главное, чтобы хозяин еды принес, остальное его не волнует.
«А меня волнует?!», - у Рудиковны закатывался мозг от натуги и поисков того, как по-быстрому от этого прилипалы отделаться. Но до заветной развилки коридорных дорог, у которой ему направо – в спортзал, ей налево – на выход, идти и идти. Минут десять, не меньше. Школа, хоть и поселковая, но достаточно габаритная, в неё ходили дети из нескольких близлежащих поселков, деревень и сел. Почти районное учреждение.
- Только и знай, хрустит сухим кормом и хвостом машет.
- О, он у тебя и такой ест?
- Да, конечно. Со страстью! Только и слышно: хрусть, хрусть, мрр-мрр.
- Как назвал-то? – безучастно спросила Клара, сама не знала, зачем это делает.
- Рубёйд.
Тут бы логичный вопрос задать за нереальную странность имени, но это же Клара Рудиковна:
- Рубёйду своему одну затрещину от меня влепи, чтобы уважал, кланялся и не кусался.
- Убежит и будет жалобно мяукать, ты что! – выразил неудовольствие её советом Даниил Игнатович. – Он в последнее время часто чихает…
- Скажи ему, чтобы пошел в поликлинику.
- Кошачью? – усмехнулся тот.
- Собачью, - огрызнулась Клара Рудиковна, уже нервничая и ускоряясь больше прежнего. Бежала во всю прыть по школьному лабиринту, а не шла. – Что же ты тупой такой, - прорвалось из неё слышно, но она не была услышана.
- Я вот чего хотел сказать, - торопливо начал приставучий коллега, видя, что скоро им надо будет прощаться.
«Да знаю я, что про Марианну опять начнешь!», - знала наперед Клара и потому настырно молчала.
           - Можешь нам с ней свидание устроить?
- Чего-чего? – сощурилась гневно учительница химии.
- Извиняюсь, я просто неправильно сказал. Или невнятно…
- Ты просто таким родился. Невнятным.
- Не надо шутить над тем, что я недоношенный.
- Недоносок, переноска, выносок, носок… - намеренно завелась Карла.
- Ну, ладно брось, - пропускал мимо ушей с улыбкой коллега. – Ты, как надумаешь с Марианной прогулку устроить, скажи и мне. Я тоже приду.
- Конечно-конечно, на днях хотели с ней договориться. – «Но знать я тебе, ни в коем случае не дам», - подумала Клара, скорее убегая от коллеги, безответно сохнущего по Марианне. Ведь её подруга на него и не взглянет, слишком уж он небогатый. Но не всё так просто в её жизни, Даниил Грашевски ни на шаг не отставал. Поэтому она решила прозрачно намекнуть. – Уже вот-вот звонок на урок.
            - Ты меня гонишь?
            - Ага, брысь на урок, двуногое!
            - Брысь в учительскую, филилогорукое!! – это, услышав и оценив посыл Клары, поддразнили ученики, пробегая мимо нелюбимого учителя физкультуры.
           Даниил Грашевски сурово пригрозил им пальцем вслед и продолжил шагать с коллегой, уже вещая о своих проблемах и переживаниях:
            - Мы давеча приставили на дачке нашей трубу, которую убирали весной в надежде поставить другую, более современную, печь в дом, но, увы. Как всегда, ожидания не оправдались, и труба вернулась на место.
            - Всегда так. Планируешь поменять шины на своей новенькой «Тойоте Камри», а, оказывается, у тебя нет никакой «Тойоты», и уж тем более, «Камри».
            - Вот, только ты меня понимаешь, Рудиковна.
            - Слушай, я тебя понимаю, а ты меня, почему-то – нет. Как мне еще тебе сказать, чтобы ты от меня отстал? А?
            - Какая ты вредная, Клара!
            - Просто прямолинейная. И не тупая.
            - Нет-нет, ты вредная, Клара, - улыбался он. – Просто редиска. Козявка. Паучья ножка. Сороконожья пятка, тараканья ляжка, крысиная лапка, мышиная улыбка, змеиный оскал, голубиный кульбит, воробьиный вжик, вороний кар…
            - Всё сказал? – коллега от его определений была в бешенстве, но всё еще сдерживалась.
            - Ладно-ладно, понял я. Всё, убегаю, - шагнул в сторону спортивного зала, торопясь на урок, Даниил Грашевски. – Ты только про мою встречу с Марианной не забудь!
           «Ага, как же!», - подумала ехидно и про себя Рудиковна и устремилась к выходу из школы.

          4.
           Надо сказать, что наша Клара Рудиковна Изольдич вовсе не вредина, не редиска, не козявка, не всё остальное, и – не совсем прямолинейная. То есть, прямолинейная, но не со всеми. Особенно прямолинейна она с этим навязчивым коллегой, пытающимся устроить свою жизнь её усилиями (нет бы, самому покорять даму сердца!). Не то что бы она его за это презирала или еще что-то в этом роде. Наоборот, она, в какой-то мере, его понимала и жалела, сама ведь была не из смелых людей. Скорее даже, из трусливо выжидающих слабаков, чем сама себе временами напоминала Даниила и часто из-за этого злилась. Опять же, на себя.
           Ведь и ей было, что похожее вспомнить: когда-то был у неё один парень, который безумно нравился. Но однажды повстречался он ей в компании его друзей. Клара как раз возвращалась с рынка с большими и полными пакетами (для себя и бабы Паши, а она давно слаба ногами и плоха глазами, и посему редко куда выходит), которые едва тащила, и из которых торчали пучки петрушки (ох, и любила свежую зелень бабка Паша!). Парни поглядели на тяжелые пакеты и, вместо ожидаемой ею помощи, начали дружно хохотать над ней, а проходя мимо неё, затягивали громче. И громче всех – он. С тех пор этот человек перестал ей нравиться, а его друзья – тем более.
          Вновь вспоминая об этом, Клара Рудиковна успела выбежать из школьного автобуса и забежать в уже отъезжающий старый и разваленный муниципальный транспорт – в городской, десятилетиями погоняемый троллейбус, задние двери-гармошки которого не всегда нормально закрывались, и зачастую оставались открытыми, позволяя «зайцам», «матерым волкам» и тем еще «бегемотам» лихо бежать через них. Она же, как порядочный человек, приобрела билетик и теперь стояла в самом конце, в углу у поручней, среди таких же вынужденных любителей постоять и пошататься (ибо молодежь, пущай стоит!), и в полном унынии смотрела в немытое годами окно.
           На последних двух сидениях, по старому укладу обращенных в противоположную сторону от остальных сидячих мест (то есть, лицом к стоячим юным пассажирам в хвосте троллейбуса), оставалось одно свободное, и оно многих манило к себе, зазывало, соблазняло. Но к нему уже пробивался сквозь толпу стоячих «молодых» пассажиров, расталкивая в спешке их всех, один бодренький и невысокий, полноватый и седоватый мужичок, всем показывая, что имеет виды на это сидение, особенно стоящей напротив Кларе. Достигнув цели, мужичок плюхнулся в него и удовлетворенно подул себе в густые и седые усы. По ним будто волна прошла, её мало кто заметил.
           Клара Изольдич периодически отрывала взгляд от мелькающих серых улиц за окном и поглядывала на него, ощущая на себе его взгляд, который он с запозданием и едва приметной лукавой улыбкой отводил куда-то, каждый раз на другого стоячего пассажира. Но он нисколько не смущался того, что его застукали за этим делом, и очей своих он не прятал, и когда Клара переставала осудительно и строго на него смотреть, то вновь вонзал взор своих, не по годам озорных, глаз в неё.
           И вроде бы до известных и избирательных маньяков ему было далеко. Да и внешне на таких опасных изгоев он не тянул: скромненько одет, как и подобает людям не сильно преклонного возраста – выцветшая курточка, немодная кепочка со стертым козырьком и старые-старые, но еще не протертые до дыр, вельветовые коричневые штанишки. Кстати, подобраны штаны были на тон темнее куртки и два тона светлее обуви со старомодным, почти квадратным носиком и неуместными шнурками. Со вкусом, скажу я, был мужичок, и, скорее, дедок. А от загадочного выражения на его лице у Клары Рудиковны складывалось впечатление, что его прямо распирает от неутолимого желания заговорить и затянуть её в водоворот долгих и бессмысленных разговоров о днях своей бесшабашной молодости или еще чего похожего. Потому мисс Изольдич и радовало, что она стоит подальше в углу и уши её плотно закупорены некачественными, по причине дешевизны, наушниками, один из которых уже шипел, хрипел и садился, причиняя боль, а не наслаждение. И всё же она радовалась, что не сидит рядом с ним. Ух, он бы поездил ей по ушам!
          Мужичок всё играл в эту игру глазами, будто намеренно поддаваясь и позволяя себя застукивать на рассматривании. Он лукаво потягивал уголок губ, каждый раз, когда Клара ловила его за зрительным преступлением, двигая при этом не сильно пышными усами, за которыми явно пряталась улыбка. Казалось, вот сейчас он заговорит, вот сейчас подзовет, якобы для срочного вопроса, насядет прочно на уши и от него уже будет не спастись. Но тот вроде с этим не торопился, осматривал теперь других девушек, стоявших поблизости.
          Еще никогда прежде Клара Рудиковна так не ликовала, завидев свою остановку (она та еще была любительница подольше покататься на разваливающемся городском транспорте, который на каждой кочке расшатывал в пух и прах позвоночный столб, и особенно сотрясал все кости на выбоинах), да Клара же буквально мухой из транспорта вылетела и полетела дальше, краешком глаза в полете замечая, что зашевелился на сидении этот озорник в летах.
          «Неужели и его остановка?!», - прибавив громкости в потрескавшемся и обклеенном со всех видимых сторон скотчем кассетном плеере, девушка застучала каблучками по тротуарной плитке, убегая прочь от остановки, как от головного офиса черта.
           На пятый шаг она больше нутром, чем слухом ощутила, что кто-то к ней громко обращается и даже что-то настырно говорит. А, так как такого давно в её жизни не случалось – её избегали именитые маньяки, и стороною обходила всякая живность, даже голуби никогда не срали, и некому было сказать со смехом: «О, птичка нагадила? Счастливой будешь!» (может, потому она и несчастливая вся такая?), то она очень испугалась. Застопорилась Клара Рудиковна. Мотая головой, тактично вынимая хрипящий наушник, с надеждой думая, что это кто-то очень привлекательный и обаятельный, например, туземец, который на ломанном русском ищет нужную ему улицу, которую она с удовольствием покажет, обернулась. К её ужасу перед ней, а точнее, по правому боку от неё, стоял и шаловливо улыбался под усами озорной старик. Он уже больше минуты что-то ей настойчиво втирал и продолжал активно развивать вслух свою глубочайшую мысль:
            - … и поэтому, при виде вас, я сочинил стихи, которые не могу унести с собой, так и не продекламировав их вам, красавица.
           Клара напряженно вслушивалась, настроенная на то, что от него прозвучит нечто из ряда вон выходящее. Она хмуро и молчаливо буравила его вострыми глазами из-под кустистых черных бровей.
           - Ты стройна, как орхидея! – сказал он восхищенно, глядя в это мрачное и немного испуганное лицо девушки, натужно думавшей лишь о том, что он сейчас будет либо клянчить деньги, которых у неё самой даже кот не наплакал (по той же причине, что живность её принципиально обходит и отворачивается). А если не клянчить деньги, то еще что-нибудь несильно приятное.
           Но, принюхавшись, она сразу поняла, что он просто перед поездкой где-то пригубил то ли винца, то ли самогону и ему захотелось развернуть пошире душу, а вместе с ней и невидимую гармонь любимую. Чем и собирался привлечь внимание молодой девушки, доказав себе, что он еще не сброшен со счетов и по праву тот еще ловелас и повеса. Девушка, впрочем, его алкогольных порывов не оценила, и старик, невнятно что-то пробормотав, пристыжено ретировался, теперь уже шустро перебирая ногами и убегая от неё. Изольдич, стоя на месте, недоуменно глядела ему вслед, запоздало осознав всю эту комичную ситуацию, прокручивая в голове его слова:
           «Ты стройна, как орхидея…», - и приговаривая вслух:
          - А не должно быть «кипарис»? – «И это же всего-то одна строчка, и то, чья-то. Какой же это стих?!», - осуждающе подумала она и стыдливо огляделась, проверяя, видел ли еще кто этот казус, а также всматриваясь вперед в поисках престарелого романтика, который будто в воду канул – не было его нигде. Как говорится: бес в ребро, но бес какой-то робкий.
         «Славно, что никто этого не видел», - погружаясь в волнения по этому поводу, девушка поторопилась наверстать упущенное из-за ловеласа время и прибыть на назначенную встречу, которую ждала всю эту неделю.
          Поплыла, полетела, окрыленная Изольдич к небольшому кафетерию в центре города, в котором дешево и не сердито можно было отобедать, то есть, с учетом её финансового состояния – скорее, водой запить и запахом свежей булочки занюхать. Но, к счастью, её всегда здесь угощали те, с кем она и встречалась.
          А именно (вот, наконец, и они!): две давние и любимые подружки – Луиза, которую она временами звала Лией, и Марианна. Они тоже не знатного рода, конечно, но деньги у них периодически водились, и когда это происходило, то немедленно назначались такие вот встречи. Разумеется, первой на них всегда прибегала вечно голодная «стройная орхидея» – Клара Рудиковна. Впрочем, одновременно с ней добегала и запыхавшаяся грубиянка Лия Ахтардиевна, которая знала, что стыдящаяся своего положения, подруга первой в кафе не зайдет и в любую непогоду будет торчать снаружи, как всеми нелюбимый бедный родственник. Потому-то Луизе приходилось выжимать из себя пунктуальность, которой она была не шибко наделена.
           Успела Луиза Ахтардиевна на доли секунды раньше войти в кафе и уже спешила занять столик, показывая идущей следом Кларе, что всё в порядке, волноваться не о чем, будь как дома, то да сё. Тепло и кратко поприветствовав друг дружку, девушки заняли свободный столик на четыре персоны у окна, и понеслась:
           - Уф, еле добежала!
           - Ты на работе была? – спросила Клара у запыхавшейся Луизы.
           - Я могу быть еще где-то? – переспросила язвительно Луиза и вбросила встречный вопрос. – А ты чего сегодня бездельничаешь?
           - Имею право. Законный послеобеденный выходной по ставке.
           - Тогда, согласна, полностью поддерживаю. И напоминаю, что у меня сегодня день рождения, если ты забыла.
           - О, и правда! – вспомнила и немного устыдилась Клара Рудиковна, что о том не помнила. – Поздравляю подруга! Всех благ тебе, мой смелый труженик завода. Деталей побольше в загрузку, неукоснительного соблюдения требований и правил техники безопасности, а также непринужденных приключений на кран-балке, улыбок искренних и счастливых в цеху, умеренного аппетита и, конечно же, море денег.
           - Заточила меня, как резец, подруга, - расщедрилась на улыбку именинница.
           - Разве я пыталась? Я, к слову, сегодня ощутила себя грязной совратительницей дедов. Вот только со мной такое приключается! – тут Клара, как на духу, пересказала всё, что случилось с ней по пути сюда.
- Тухлый курьез вышел. Потому-то я и предпочитаю городские автобусы, - сказала наставительно Луиза Ахтардиевна. – Это же настоящий кинематограф, а не простая поездка! Кипит настоящая автобусная жизнь: можно увидеть таких людей, каких и в жизни никогда не встретить! А как, как они выходят – это же просто театральное искусство! Один на выходе оборачивается и на прощание бросает такой печальный взгляд, будто ждет, что все разом начнут упрашивать его остаться! Другой – успевает переругаться со всеми, да так, что пассажиры рады спровадить его на ближайшей остановке бурными аплодисментами…
           - Не знаю, чего тебя это всё так воодушевляет, но я не люблю автобусы, а уж троллейбусы – теперь точно ненавижу!
           - Чего так любимые свои троллейбусы возненавидела, тоже ведь дешевый транспорт?
           - Говорю же, надоело, что со мной в них постоянно что-то приключается! – начала с обидой жаловаться Рудиковна. – То дедок, то тётка, обзывающая огрызающейся невоспитанной хамкой. Хотя, я, вполне вежливо и воспитанно дала полагающийся ответ одной даме, возомнившей себя справедливым спасателем пассажиров. Спасала их она, впрочем, сидя на самом удобном месте у окна.
           - На моём веку таких супергероев достаточно полегло, Клара.
           - Легко тебе говорить, Лия. Ты хоть и выглядишь временами мило и безобидно, всегда можешь парой тройкой слов ввергнуть в смертельный шок и до поседения любого, виды видавшего, зека. Но даже при этом, тебя выручают твои щенячьи глазки, посмотрев в которые, напрочь расхочется тебя обижать.
           - Чуть не засучила рукава, чтобы дать тебе в рыло.
           - Вот-вот, я именно об этом.
           - А они, что, у меня, правда, щенячьи?
           - Это не оскорбление, дорогая, а комплемент.
           - Мне комплементов отродясь не делали, - нахмурилась Лия. – Еще и за глаза. Что ж, спасибо, учительница. Но я частенько замечала, что кошки при виде меня задирают заднюю лапку и принимаются вылизывать хвост. Будто так и говорят мне этим: «Что за лохудра со щенячьими глазами, надо лизнуть шерстку».
            - Это ты уже придираешься к моим словам, - улыбнулась Рудиковна и нетерпеливо огляделась по сторонам. – Что-то наша «Ника» задерживается.
            - Да нет же, вон, идет.
         И они обе прервались и в ожидании повернули головы к вошедшей в заведение девушке.

       5.
       К ним торопливо подсела эффектная блондинка с броским и мерцающим макияжем и высоким начесом на всю голову. Она сразу же поймала официанта, заказала какой-то особенный чай на троих, отпустила парня и только потом поздоровалась с умолкнувшими собеседницами:
           - Привет девчонки, как дела?
           - Дела наши неизменны, - с улыбкой и хором отвечали ей подруги. – А ты, цветешь и пахнешь?
           - Ну да, - как обученная этому, засмущалась «Ника»-Марианна. – Как видите.
           - Видим. Чувствуем, - ехидно отзывалась Ахтардиевна.
           - Тут один мой коллега влюбился в тебя до беспамятства, жениться хочет, спрашивает, - начала не совсем что бы издалека Клара Рудиковна. Всё-таки решилась прямо и в лоб, вдруг Марианна будет не против связать свою судьбу с обыкновенным учителем? Чем черт не шутит, да?
           - Пусть арестует её один день и знакомится сам! Чего они все через тебя к нашей топ-модели лезут? – не понравилось это Луизе Ахтардиевне. Не любила она, когда другие пользуются Кларой. А ведь тоже ею пользовалась. Иногда. Нагло.
           - Ну, как? Как он её задержит, Лия?
           - Да как угодно, Клара: пусть сам её караулит, ловит и опрашивает.
           - Ага, - без интереса слушала их Марианна Никакойлова. – Без страха и упрека. Что-то типа: «Мисс, пройдемте в отделение, хорошая погодка сегодня. Вы замужем? Дети, внуки, долги есть?». Смех и грех. Кто хоть он?
           - Да есть там один педагог из моей школы, Даня. Прикололся с тебя.
           - Да что в ней прикольного? – опять язвила и закатывала глаза Луиза.
           - Скажи, что я замужем, двое детей, отбивать у мужа нельзя, - на ходу придумывала безотказный вариант отказа Марианна Викторовна, которую жизнь на учительскую зарплату не устраивала. – Намекни, что валом девушек красивых и незамужних есть на свете и без меня.
           - Это где же? – спросила Лия.
           - Каждый день через вашу проходную мимо тебя ходят.
           - Что-то я никого не замечала. Или ты кого-то определенного имеешь в виду?
           - Себя точно не имею. В виду, - ответила жестковато Луизе Марианна и обратилась к другой подруге, стремилась уйти от этого неприятного разговора. – Ты почему вчера к нам в парк не пришла, Клара?
           - Я всё хотела к вам присоединиться, как и обещала, да не вышло.
           - Кстати, где вчера была, чего заставила так долго ждать и не явилась? – строго допрашивалась и Лия.
           - В школе, кружок химический, как самой безотказной мямле, мне в нагрузку повесили. Потом по тем же причинам коллегу пришлось одну подменить, а за тем бежать на замену урока математики в младшие классы.
           - Бедная-бедная моя педагогическая золушка, - искренне жалела её Луиза.
           А Клара Рудиковна продолжала, как заведенная:
           - Ну и вот, провела все свои замены, отпустила детей, написала свои планы на завтра, и подытожила собственный энтузиазм и неумение говорить даже шепотом робкое «Нет!».
           - Теперь посади сорок кустов роз и двадцать полыни, подмети школьный двор дважды, вымой поселковую трассу, выстели её ковровой дорожкой ручного и твоими руками плетения и можешь потом на бал. Смело. Ломать личики светским принцессам своим умным выражением лица химика-биолога. Одна сторона – химика, вторая – биолога.
           - Я тебя прошу, без этого, Луиза. И без того нет настроения.
           - Отчего же? – вклинилась Марианна, получив книжечку меню от официанта, пробегавшего к соседнему столику.
           - Проснулась в шесть и на голодный желудок решила заранее два контрольных варианта по намеченному срезу, еще и дочери одной соседки написала четыре варианта сочинения на установленную тему.
           - Мои хвалебные речи поднимут твой настрой, Рудиковна?
           - Хвали меня полностью, Луиза, с жаром и экспрессией.
           - Красавица несусветная, жимолость прекрасная, одуванчик полевой…
           - О, да, еще.
           - Скоростной гимназист, бесстрашный экзаменатор, экзаменационный Гэтсби, трое в лодке, не считая экзамен. Д'артаньян и три экзамена…
           - Всё, Луиза, на сегодня хватит. Этой ночью я лягу с чувством собственного достоинства и перевыполненного долга.
           - И всё равно, это лучше, чем сходить к стоматологу, - скорчила печаль Лия.
           - Так ты после нашей прогулки всё-таки пошла? – уставилась на неё с восхищением Марианна, она до жути боялась стоматологов, потому, Луиза в её глазах сейчас выглядела настоящим героем.
           - Ага. Пошла и через час обратно вышла с надутой, как шар, щекой, - отвечала ей Лия Ахтардиевна с горечью в лице. – Еще и праздник, какой-то чертов, вчера ведь был. Как назло, все девушки идут радостные и с цветами да коробками конфет, а им навстречу я – с завернутым в дешевую бумажную салфетку окровавленным зубом мудрости в кармане. Иду и думаю, ненавидя счастливых девиц, что кому-то моя беда – прибавка к заработку.
           - Стоматолог не виноват, что у тебя зуб воспалился, - сказала ей наставительно Клара. – Не нужно так печалиться, мы же все за деньги работаем. Кто-то за деньги зубы дерет, кто-то знания дает, кто-то болтики вытачивает. За копейки.
           Ахтардиевна на это молчаливо и очень тяжело вздохнула и выдохнула, печальнее неё, казалось, здесь не было человека.
           - Что, снова печалит завод? – ухмыльнулась Марианна, косясь на Луизу.
- Неизменно и до конца дней моих, подруга.
- Не печалься и знай, я – с тобой. Как говорится, весь мир кастрюля, а я в ней – плесень, покрывшая, позабытую всеми, манную кашу, между прочим, сваренную на молоке и сахаре.
- Неа. Мир – завод, Клара, а я в нем – забытый в цеху штангенциркуль.
            - О, ты Клара, кстати, почему не в школе своей? – запоздало поинтересовалась и Марианна. Она-то еще ответа не получала.
           Рудиковна не захотела опять пересказывать о своем отработанном рабочем дне, потому позволила себе немного приврать с молчаливого согласия Луизы. А Лия её всегда поддержит, Клара это знала.
           - Я сегодня бунтую. Не пошла на работу, хоть и дежурная, и два урока еще имею – шестой и седьмой в восьмых классах. Сказала, что голова болит.
           - Чего вдруг? – знатно удивилась фотомодель.
           - Надоело всего из-за двух уроков таскаться туда через три поселка, - уныло пояснила ей Клара и немного оживилась. – Ну, как тебе мое проявление смелости и бунта?
            - Какое-то неведомое послевкусие, - вместо Марианны задумчиво и несколько секунд подбирала в уме подходящие определения Луиза Ахтардиевна, оценивающе причмокивая губами. – Сладко-приторный, но жалкий протест, подруга. Лучше бы ты так на позапрошлой неделе к нам с Марианной приехала – вот это был бы бунт всему и вся. А так, сегодняшнее твое геройство – всего лишь бунт нежелания, подстегнутый ленью. Завтра ведь, как миленькая, пойдешь в школу.
           - Ты умеешь вернуть меня в действительность, - вздохнула Клара. – Да, завтра пойду.
           - Тем более что ты сказала, что у тебя голова болит, - продолжала отчитывать её Луиза и не слышала. – Вот если бы просто не пошла и не отчиталась, я засчитала бы за безусловный мятеж.
           - Ну. В принципе, в школе не все узнают причины, по которым я не прихожу. Но ты всё равно могла быть менее жестокой ко мне.
           - Прости меня, учитель, я не со зла. Всё дело в моей жестокой действительности, - сложила теперь губы трубочкой Луиза и послала ей воздушный поцелуй. – И ладно, уговорила: протест засчитан, учитель, и он потрясающ! Я буду звать тебя отныне не вялой и вечной практиканткой, а только «учителем непокоренным»!
           - Опять издеваешься, Лия?
           - Почему же, я в восторге! И, разве я похожа на того, кто издевается?!
           - Я теперь даже не знаю, впечатлило ли тебя это, или ты просто решила из жалости поддержать меня.
           - И то, и другое, и можно икру баклажанную на запеченный хлеб поверх слоя меда намазать.
           - Ну, ты и тварь, подруга.
           - Не отрицаю, и восхищаюсь тобой, Рудиковна.
           - Завязывай, твои насмешки ранят сердце, Ахтардиевна. Мне и так его солью на работе засыпают горочкой.
            - А соль морская, или йодированная? – Луиза, увидев новую порцию обиды в лице собеседницы, быстро переключилась. – Ладно-ладно, а что там в вашей уездной канцелярии, в которых валом пустословов, пинающих словесно юный ум?
            - Сижу иногда в учительской и слушаю, как они обсуждают всякую чепуху. На языке всё, кроме образования и обучения детей.
            - Лицемеры, да? – Луиза посмотрела на часы, намекая этим на то, что третья собеседница порядком запаздывает с заказом. А сегодня их угощала и выбирала блюда – Марианна. Она как раз тщательно листала меню, оттого и выпала из их диалога. Ненадолго. – А ты встань в такие моменты нетерпеливо, с яростью, и гневно скажи: «Позвольте сделать заявление!», после чего многозначительным, почти рентгеновским, взглядом обведи всех и каждого, громко и протяжно зевни и прибавь: «У меня всё». Затем гордо покинь никчемных.
             - Они и без того асы в своей сфере дураков. Но после этого меня дружно и непременно затопчут, и мигом позабыв об этом, опять со мной же начнут планировать субботники, экскурсии, походы и пикники.
             - Такое впечатление, что ты, профурсетка оренбургская, переживаешь, что можешь остаться без этого всего? Сплошная лень и наплевательское отношение к работе. – Марианне Викторовне надоело молчать, влезла и она, впрочем, продолжая придирчиво разглядывать блюда в меню.
             - Именно! Единственное, что я могу позволить себе в этой жизни без оплаты и предоплаты, без всяких придирок и замечаний – это лениться. То есть, в любую свободную минуту просто ничего не делать.
            - Ходи тогда в эту школу и зря не позорься в других местах, раз там временами сплошные празднества и путешествия, чего уж теперь.
            - Не позориться?! – натурально оскорбилась неверием в себя Клара.
            - Мне мягче сказать, учитель-предметник? – оскалилась в ответ Луиза. – А не ты ли боишься бросить школу в разгар весенне-летних путешествий и развлечений, о чем и жалеешь, еще не сделав?
            - Нет, не жалею. Я уже несколько лет там работаю, и каждый год наблюдаю однотипные посиделки. Одни хвастаются тем, что есть, и чего нет, другие угождают, кому ни попадя, успевая при этом вставлять хвалебные словечки и о себе, третьи сидят и умудряются незаметно подкалывать первых и вторых.
            - А четвертые – ты, слушают и злостно ненавидят, да?
            - Да. Вот и всё веселье, Луиза.
            - Вот как? – удивилась Марианна, на секунду подняв голову от заинтересовавшей страницы меню. – А я уж было вообразила культурные беседы у костра в лесу о политике и новом курсе правящей партии, а еще дерзкие танцы под «Руки вверх!».
          - Политику они тоже успевают обсудить, только ни черта в ней не понимают, зато имеют уверенность в своей правоте и непревзойденном понимании всего происходящего, - поправила её Изольдич. – А танцы – это отдельный пункт. Они все якобы стеснительные и стараются показывать, что не любят танцы, хотя готовы отрываться с ночи до утра. Лицемерие на лицензии, сказала бы я, да всё-таки считаю, что еще мало видела, дабы судить столь резко об окружающем меня обществе.
           - То есть, и мне нельзя?
           - Ты же их каждый день не видишь, куда тебе лезть с осуждениями, Лия?
           - Ну, ладно, я молчу, - Луиза, состроив серьезную мину, посмотрела опять внимательно на неё. – А если честно, то сдалась тебе такая работа? Плюнь ты, и поищи что-нибудь другое.
           - Всегда об этом думаю, но я, похоже, трус, - Клара опустила голову и спрятала глаза, ожидая смеха и осуждения от подруг.
           - Да я сама такая. Знаешь, сколько лет сама себе ору, что уволюсь?! – Ахтардиевна с горечью усмехнулась. – С две тысячи девятого года ору.
           - Тебя твои соратники добровольно не отпустят. Надо вселенскую катастрофу запустить, чтобы их сдвинуть с точки, - заметила Марианна Викторовна и снова перелистала меню. – И то, конец света с треском провалится перед их непоколебимой непоколебимостью, выработанной с годами, ведь всю жизнь отработали на заводе.
            - И что же делать? – усмехнулась Луиза, не возражая её словам.
            - Вырыть во дворе яму, представить, что бассейн…
            - И нырять? – с оживлением спросила Марианна.
            - Просто загорать всё лето рядом в экстравагантном бикини. Нет-нет фотографируйся тоже на этом фоне: уголок довольного лица на экране, бассейн и вода. Я буду смотреть на твои фото, верить и завидовать, продолжая ненавидеть школу.
- А бикини из остатков тканей маминых клиенток сшить прикажешь?
            - Зачем из остатков, Марианна? Ты почему себя так не любишь? – хмыкнула Клара Изольдич. – Берешь мамино любимое парадное платьице и вырезаешь со спины три треугольника. И платье с виду целое, и ты – аппетитная цыпочка на пляже.
            - По-моему, это тебе необходимо что-то срочно изменить в жизни, мечтатель, а не мне, - усмехнулась Луиза, отмечая про себя быстрый ход мысли подруги. Хотя, впрочем, ей и должно. Учитель, как-никак.
           - Значит, предлагаешь всё же решительно уволиться?
           - Я не настаиваю, просто с высоты своих седин предложила. Не обязательно моему слову следовать. Но если ты действительно захочешь уволиться и вынести дверь директора этого учреждения ударом с ноги – то делай, как и запланировала. Я только «за». Даже ускорения для пафосного полета придам и попробую тебя же поймать.
            - У нас всё еще во главе завуч, исполняющий обязанности, а директора так и нет, - посчитала нужным пояснить ей Клара. – Бывший директор – безразличный ко всему человек – всё, что скажешь в пылу ярости, мимо ушей пропустит. Даже жалко порой, что на оскорбления тратилась.
             - Ишь, какой оригинал. А у него есть чему поучиться. Помню все твои претензии к нему и надеюсь коленом под зад основательно дали. По самые гланды и до верхних зубов. И чтобы один еще выбили обязательно. – Луиза Ахтардиевна немного потупила взгляд и напустила скромности. – А вообще-то, я добрый человек, просто меня директора бесят.
           - Вон, кстати, и он, - Клара Рудиковна заметила и узнала беспечного мужчину, проходящего мимо окна, возле которого расположился их столик.
            - Какое знакомое лицо, - пробормотала Марианна Викторовна, выворачивая свою изящную шею в окно. Чуть меню из рук не выронила.
            - Да все директора похожи, подруга.
            - Наш еще очки носит, - дополнила Луиза.
            - Наш вечно носил черные – солнцезащитные, типа крутой. А еще в кабинете держал кальян.
            - Он типа байкер, но без байка, косухи и идеологии. Это как я, со своим пятым разрядом, но который год выполняю простейшие базовые операции ученика. И, вообще, он у вас действительно крутой: кальян – это то, что нужно в вашем полуучебном и полувоспитательном учреждении, - оценивающе кривила ртом и зачем-то кивала себе Луиза Ахтардиевна, прибавляя. – Ты к нему придираешься. Завидуешь и не понимаешь.
           - Да-да, все мы коллективом давимся от зависти, - опять вздыхала Клара.
           - Будь ты директором, в кабинете установила бы шест для стриптиза, на котором упражнялась бы каждую свободную… - Марианна резко осеклась. – А впрочем, зная твой график и лень, ты бы просто спала бы. В твоем случае о танцах на шесте можно и не думать.
            - Да-да, я бы просто спала. А насчет байка, - усмехнулась Изольдич. – Зачем ему байк, когда у него есть две шикарные машины?
            - Всё, всё, молчи. Не надо нам его имущество описывать.
            - За него и без меня уже все описали, Лия.
           - Твари? – уточняла определение тем, кто описывал, со злобной усмешкой Марианна.
           - Подлые клеветники, - вторила Клара Рудиковна.
           - Я, кстати, как-то давно слышала, что он на грани увольнения и почти уволен. И уже даже открыли конкурс на место директора. Кто больше даст, того и возьмут, - сказала Луиза, поучительно поднимая кверху указательный палец, затем им же потирая свой острый подбородок.
           - Ни рубля не дала бы. – Клара Изольдич с грустью смотрела в окно и вздыхала, не представляя себя директором даже захудалого ларька.
           - Я бы заменила твои слова нецензурной бранью, куда лучше передающей все твои негативные эмоции.
           - Не надо, подруга.
           - А, у вас уже скоро будет новый директор, - решила влететь в этот унылый разговор с тем, что уже знала – последними новостями, Марианна. Она умудрилась сделать заказ, пока, сидя за столиком, быстро стаскивала с себя пиджак, развешивала его на спинке стула и туда же вешала черную лакированную сумочку, всё это время мешающую ей на коленках. Многозадачная девушка, не модель, а прямо император римский.
- И кто он? – с уходом официантки, Луиза встрепенулась будто воробей, намокший под дождем и увидевший солнышко, показавшееся бочком из-за туч.
           - Женщина!
           - Феминизмом запахло, - опять после Марианны тянула уныло Клара, помня, что большая часть их коллектива – мужчины, которые найдут, на что пожаловаться. Особенно Даня Игнатович.
           - Почему не мужчина? – тут же поддержала с возмущением Луиза.
           - Чтобы патриархатом не пахло, - совсем растеклась по столу Карла Рудиковна, уронив руки на него и следом опустив голову.
           - Ты чего, подруга? – Марианна двумя пальцами подняла её челку, ища глаза, в которые хотела заглянуть. Увы, они были плотно закрыты.
           - Хочешь, веки подниму, - улыбнулась ей Луиза. – А ты посмотришь в омут этих учительских глаз?
           - Не надо, я сама, - Клара разомкнула веки и уставилась на парня, как раз проходившего мимо них.
           - Ого, какой милый, - вертела ему вслед головой и Марианна, тут же его оценивая. – Такой маленький, щупленький, одевается, к тому же, классно…
           - И на нетрадиционного смахивает, - лишь бы очернить её вывод, вставила Луиза и посмотрела на Клару, ожидая поддержки.
           - Хм. Я как раз по ним, - задумчивая пауза от неё, – диссертации пишу.
           - Ну, девочки, - обиженно потянула Марианна и надула губки.
           - Да-да? – притворялась Луиза, что её просто позвали, и она ничего дурного и обидного до этого не говорила. Поэтому, ища поддержки, Марианна Викторовна перевела обиженный взор с неё на Клару.
            - А я что могу? – задалась обреченно вопросом Изольдич. – Я всего лишь вошь в необъятных просторах вселенной.
            - А я тогда клоп в тех же размеров твоей вселенной, - ухмылялась Луиза. – А ты, «Ника» – шалопайка, заплутавшая в кольцах Сатурна.
            - Я тебе уже говорила, что твой завод тебя совсем испортил? – недовольно бросила ей в лицо Марианна. – Вся такая грубая, словно мужчина, отошедший от станка отлить за углом и там же перекурить. Причем сделать это одновременно.
            - Это твоя индустрия моды сделала из тебя черте что!
            - Не ссорьтесь так громко, мне и без вас в классах ругани хватает, - тихо попросила Клара и не была услышана.
            - Зато я знаю себе цену! – выпалила Марианна, оскорбившись тем, что её прибыльным занятием её же попрекают.
            - Куприн сказал, подруга, - прогундосила надменно Луиза Ахтардиевна. – Что ценность жизни определяется тем, что человек оставит после себя…
            - И поэтому ты не хочешь ничего после себя оставить, чтобы не догадались, насколько твоя жизнь была обесценена, в которой кроме цехового мата ничего и не было?!
            - А это больно, - после жесткого тона «Ники» Клара Изольдич бросила взгляд на Луизу, выжидая, как отреагирует ярая станочница. Швырнет головой об переднюю бабку или сразу намотает на шпиндель?
            - В твоей голове возможно зарождение и столь суровых мыслей? – усмехнулась Ахтардиевна, кажется, Луизу речь подруги не задела. – Весьма неожиданно.
            - Я не тупая!
            - А я того и не говорила.
            - Ну, хватит вам, - вклинилась просительно Клара и повернулась всем корпусом к Луизе. – Что там насчет нашего будущего слета и поездки? Ты отпросилась у кучи своих мелких начальников?
          - Я подошла и к мастеру, и старшему мастеру, и заместителю начальника, которые мне с хитрющими физиономиями сказали, что могут это сделать только с согласия моего наставника, который, на деле, никакого отношения ко мне не имеет. Видимо, они уже заранее знали, что он успел с обеда где-то набраться, а в такие моменты он бывает непреклонен, как скала.
           - Как странно действует на него алкоголь, - задумчиво пробубнила Марианна Викторовна. – После него, наоборот, добреют.
           - И? – ждала уже известного ответа Клара. – Ты подошла к нему, спросила?
           - Ну, в общем, если опустить весь мат и те же предлоги и междометия, то там останется только «нет». Да и то, смысловое, а не буквенное.
           - Хорош твой цеховой учитель, ничего не скажешь, - сказала с сомнением Клара.
           - Да уж, - вздыхала Марианна, не представляя себя на месте Луизы и в цеху.
           - Такая вот жизнь на заводе, девочки. Все друг друга знают, хотя и не знают.
           - То есть? – не поняла её Марианна.
           - Ну, они прекрасно знают, что у меня есть узкий круг общения, хотя не знают, какой именно и кто в него входит. Как и я не знаю, откуда им это известно, если я сама о том не распространяюсь, и ни с кем близко не общаюсь. Точно так же и я многое о них знаю, хотя целенаправленно свой нос в их тайны не сую, и ни у кого не выспрашиваю. Прямо загадки человечества!
           - Выходит, узнав, что у тебя не особо важные причины, а всего лишь посиделки, они намеренно споили его и предупредили не отпускать тебя? – дошло до Марианны.
           - В яблочко.
           - А эта тётка, ну, - Клара Рудиковна задумалась, наморщила лоб не в силах вспомнить. – Та, с которой ты вечно цапаешься, как она теперь?
           - Кладовщица, - напомнила ей Марианна и улыбнулась, ожидая ответа Лии.
           - Да все также: кладет хрен так, будто он у неё имеется на всех сорока шести полках. – Луиза немного помрачнела. – Лишь через мастера у неё резцы отрезные выбиваю. Иначе никак. Только словесный мордобой и никакого взаимного уважения.
         Сказав, Луиза Ахтардиевна зашевелилась – отодвинулась на стуле и встала.
           - Куда?! – вцепилась в неё Марианна, подумав, что та на что-то обиделась и потому уходит.
           - Пусти, в уборную надо.
           - А-а, иди. – Клара отвечала вместо фотомодели, кивая той и разрешая отпустить.
           - Не говори со мной как вахтерша, - бросила недовольно её Лия и ненадолго отлучилась.
           В это время подоспела официантка с огромным подносом, умещающим на себе множество десертов к заказанному чаю. Лия Ахтардиевна вернулась как раз к тому моменту, когда девушка в черном переднике закончила выкладывать блюда и, пожелав приятного аппетита, удалилась прибирать соседний столик.
           - Ну что, - Марианна ткнула ножиком в десерт и посмотрела на Луизу, снова занявшую свой стул. – Будем драться за вот этот причудливый пряник?
           - На ножах? – уточнила с опаской учительница.
           - Не нужно, - сказала Лия. – Мы, как старшие, уступим его тебе, Клара.
        За столиком воцарилось молчание, Рудиковна недовольно щурилась на подруг.
           - Ну а что, что?! – нахохлилась Луиза, складывая руки на груди.
           - Уступаете, «Потому что я младше?!», - переспросила Карла и оторвала голову от стола. – Такой сомнительный аргумент, если честно.
           - Подруги, не ругайтесь, - Марианна Викторовна, не глядя, запустила руку назад в сумочку и извлекла печенье в золотистой и хрустящей, но непрозрачной обертке с нарисованным на ней совершенно другим и аппетитным десертом в виде двойного печенья с нугой, щедро покрытого шоколадом. – Смотрите, что у меня тут: не яблоко раздора, и не слиток золота. Да, этого у меня нет, зато есть вот этот фокус.
         Луиза и Карла, широко раскрывая глаза, уставились на Марианну.
           - М-м-м, резиновый вкус нищего детства, - протянула задумчиво, предаваясь воспоминаниям Клара. Она, не моргая, изучала обертку.
           - И где ты только его нашла, их же не выпускают? – Луиза схватила сладость первой, поворачивая в руках и внимательно рассматривая.
           - Срок, срок проверь, - нагнулась к ней Изольдич, и они вместе принялись щуриться и читать мелкий шрифт на обороте.
           - По-вашему, я его с детства в морозилке продержала?! – оскорбилась Никакойлова и вдруг вспомнила. Ассоциативная память сработала. – А, Луиза, как тебе пришлось то мороженное, которое я вчера приносила? С братом сильно за него дрались?
           - Ну. Всё было примерно так, - нахмурилась Луиза, припоминая и понижая при повествовании голос. – «Лу, там мороженое в морозилке тает», «Не хочу, ешь сам». «Я тоже не хочу, ты поешь», и я ему: «Нет, я боюсь заболеть, ты ешь»…
          Она замолчала, уронив взгляд на стол.
           - А дальше? – спросила с любопытством Марианна.
           - А дальше – конец фильма. Оно, наверное, так и лежит в морозильнике, ожидает, пока придет США и схватит его.
           - США – это, в основном, твой средний брат? Или отец? – поинтересовалась, щурясь на неё, Клара Рудиковна.
           - Или ты? – улыбнулась, глядя на Луизу, Марианна.
           - Я – это Япония. А США – мой батя, - исправила быстро Луиза и вдруг закопошилась, доставая из кармана куртки телефон. – Хорошо, что напомнили, брату же надо позвонить!
          Сказав, она приложила его к уху, а подруги молчаливо переглядывались и ждали, когда она закончит свой странный диалог:
           - Алло, ты дома?
           -…
           - Если рано придешь домой, почисти и помой три картошки. Если они есть, конечно.
           - …
           - Пожарю их с мясом. Если оно есть, конечно.
           - …, - отвечал её что-то в трубке голос.
           - И яйцами. Если они есть, конечно, - закончив раздавать приказы младшим родственникам, Луиза Ахтардиевна сунула опять телефон в карман и посмотрела на улыбающихся девушек за одним столиком с ней. – Чего?
           - Хороший у тебя брат, - завидовала Марианна, выросшая в большой семье в кругу сестер – старших сестер, любивших помыкать ею, а еще перекладывать с себя все домашние и малоприятные обязанности на неё одну. Пусть они все давно выросли и заимели свои семьи, ей всё же такого сурового эксплуатирования было не забыть.
           - А почему это ты ей мороженного притаранила, а меня обделила? – увела в сторону интересующего её вопроса мисс Изольдич, обращаясь к «Нике».
           - Клара, в следующий раз и тебе занесу, - извинительно сложила ладошки перед собой Марианна. – Не обижайся, пожалуйста.
           - На вот, возьми, - протянула ей древнюю сладость от «Ники» Луиза, добровольно и заботливо уступала сей артефакт ей.
           - Поем по дороге домой, - быстро спрятала в карман его Изольдич.
           - Я слышала, у тебя, Ника, сегодня предрассветная фотосессия была. – Лия смотрела не без зависти на Марианну. – Смогла встать этой ночью?
            - На бровях до кухни доползла, - с болью на лице ответила Марианна, показывая, насколько тяжело ей это далось.
            - Перебирая бровями витиеватый рисунок тонюсенькими полосками на паркете, Марианна Никакойлова ползла уверенно и наощупь в трапезную, дабы оттрапезничать в час ночи…
            - А по-другому можешь? – обратилась с вызовом к Кларе Луиза, чтобы услышать иной вариант того же действия.
            - Только если: карабкаясь изящной ниточкой бровей по ровным линиям паркета. Как еще переиначить? – задумалась Клара и пробубнила под нос. – А! Нежно облизывая тонкими бровями наброски паркета на фанерной доске, туша натурщицы ползла пожрать?
           - Королева синонимов, - оценила Луиза.
           - Хватит меня унижать, - обиделась Марианна и набросилась на запретные десерты. Ей их запрещали, но она их всё равно ела. И только на таких вот встречах и с подругами. – Вечно вы меня дурой делаете.
           - Мы тоже дуры, всё в порядке, - успокаивала её Луиза, наливая себе еще чая.
           - Тогда ладно, - простила обиженная обиду.
           - А помнишь, ты мне тетрадки школьные по химии давала? – вдруг обратилась к Марианне Клара и обхватила руками горячую чашку. – За какие классы, не помнишь? А то найти на полках не могу, затерялись в куче бумажной.
           - Помню, про алканы какие-то записывала скрупулезно что-то в классе девятом, а тетради – нет.
           - То есть, они-то есть, но не за старшие классы. – Клара резко повернулась к Луизе Ахтардиевне. – У тебя, кстати, столько ошибок за восьмой класс. Ты, бедняга, похоже, в химии бревном плавала.
           - А грамматические или химические? – облизнула десертную ложку, счищая с неё крем со сгущенкой, и с заумным видом уточнила Луиза, не припоминая, когда это она отдавала свои тетради начинающей учительнице для примеров. Ей казалось, что она все сбросила в старый деревенский туалет, когда гостила у бабушки. Так сказать, чтобы нигде и никогда больше не всплыло.
            - Химические, радость моя, химические.
            - Хм, - насупилась тут же Луиза Ахтардиевна. – Хорошо, что напомнила. Ах, да, это действительно было так. Горение – это химический процесс и, увы, это всё что я из химии помню.
           - Потому и ушла в техникум? – ехидно оскалилась Марианна.
           - Со мной уходила в те же просторы и ты, так что не зазнавайся, - схватила её за нос и, немного сжав, отпустила Луиза. – И, между прочим, Клара, я слышала, что в вашем университете задержаны два преподавателя и четыре магистранта, которые в лабораторных условиях синтезировали недешевый наркотик, который там же и сбывали.
            - А я тоже, даже где-то эту статью специально сохранила, - воодушевилась Марианна, доставая телефон и быстро открывая ссылку. На экране телефона открылось фото. Она тут же протянула его Кларе.
            - Вы обе намекаете, что я закупаюсь героином не через местного барыгу, а тоже нехитрыми манипуляциями и простыми способами изготавливаю его сама в своей школьной лаборатории? – голос Изольдич натянулся до невозможности. – То есть, если я выпускник того же самого биохимического факультета и работаю по специальности, то знатно экономлю на наркотиках, создавая их своими руками?!
             Марианна и Луиза, резко пряча хитрые улыбочки, обменялись взглядами и промолчали, за них говорили их глаза и синхронные кивания.
            - Обижаете. Беру по рыночным ценам! – с обидой огрызнулась она и опустила взор на экран протянутого телефона, на котором одним кадром и была запечатлена та самая лаборатория, в которой и были пойманы с поличным подлый преподаватель и его студенты. – Печка хорошая. В школе на такой печи мы растворы греем. А в целом, грязно. Не одобряю.
            - Зачем им чистота, Клара, когда они на этом деньги мешками рубили?
            - Порядочный химик, Луиза, грязи вокруг себя не допустит, пусть он и занимается грязным и запрещенным делом. Тьфу на них три раза, не лаборатория, а мусорный срач.
            - Смените уже тему, хоть на политические новости, - Марианна показывала, как сильно она уже скучает.
            - И мы готовы будем это слушать!? – не вдохновилась Лия.
            - Явно не интереснее нищих химиков, идущих на тяжкое преступление ради заработка, - поддразнивала Клара.
           - Ах, значит, занятия их ты полностью одобряешь?! – взвизгнула Марианна.
           - Не осуждаю. Зарабатывают, как могут.
           - Странно слышать это от учителя средней школы, - покривила губами Луиза.
           - Будь я не в школе, а университете, занялась бы тем же, - съязвила Клара, увеличивая фото, случайно смахнула влево и открыла следующий файл из телефонной галереи Марианны. – Ого, это твоя мама?
           - Ага, - придвинулась та, чтобы забрать телефон, а вместе с ней и любопытная Луиза перегнулась через стол.
           - В натуре она как герой у подножия скалы высматривает интервентов. О, вы дверь покрасили?! – заметила и быстро переключилась Ахтардиевна.
           - Хорошо смотрится твоя maman на фоне красного цвета двери, - рассуждала вслух и Клара, отдавая мобильник хозяйке. – Надо, чтобы непременно с красным развевающимся плащом везде ходила: и на работу, и на рынок, и во двор. Будет пафосно.
            - Ага, и чтобы цитировала постоянно: «Я ужас, летящий на крыльях ночи!», - хмыкнула Луиза.
            - Ну, вообще-то, не ужас, а учитель младших классов, - поправила нудно Марианна Викторовна, которой не нравилась низкооплачиваемая работа матери. Она давно хотела затянуть её в своё ремесло в качестве личной швеи, и у неё это почти получалось.
           - И не на крыльях ночи, а на крыльях образования, - сделала ремарку Клара.
           - И еще на защите орфографии, да? – улыбалась Луиза.
           - То есть, - начала излагать полный вариант Клара. – «Я – учитель младших классов, летящий на крыльях образования на защиту орфографии!».
           - Отлично, - оценила, тут же вообразив, Луиза. – Даже плащ, волнующийся на ветру за спиной, вижу.
           - Ага, кучу сопливых школят за ним, - хохотнула Марианна. – Фантазерки!
           - Ах, да! Ника, мне недавно снилась тетя твоей подруги, - шепотом сказала Клара. – Та самая, которая когда-то выгнала меня с экзамена.
           - А из-за чего выгнала-то? – спросила равнодушно Марианна, вспоминая сейчас ту подругу и её тетю. Неловкости она не ощущала, подумаешь, дела давно минувших дней.
           - Задачник не купила под её рекламой и редакцией. Денег на то не было.
           - А во сне уже были, и ты его купила? – скалилась Лия.
           - Нет, всё так же, не было.
           - Не у всех они есть, - утешающе сказала Лия. – Я вот, на неделе побывала на рынке, и там аж за два рубля две тетки пересрались.
           - Ну, на ранках подобные эксцессы – не в новинку, - скучая, прокомментировала Клара Рудиковна.
           - Я это к тому, девочки, что половина населения озабочена нехваткой денег.
           - А половина – избытком, да? – спросила Марианна. – Здорово, будь у всех в избытке.
           - Размечталась! Деньги в избытке! Можешь себе такое представить, Рудиковна?
           - Представить – нет, Лия, но временами мечтаю. Да только хрен там плавал.
           - Шшшш, - зашикала на Клару Луиза. – Молчи. Чтобы там не плавало. И думай о поставленных целях.
           - Когда это я их ставила, Лия? Не помню за собой такого.
           - Как? А разве встретиться кое с кем вчера утром – разве не цель? Или ты не поехала вчера?
           - Нет, конечно. Я дала бы знать. А что?
           - Испугалась, что ты приехала и уехала, а ей – не сказала, - подсказывала с улыбкой Марианна. Задаваясь вопросом о том, с кем это собиралась встречаться Клара, и почему ей об этом не сказали.
           - Я, временами, тварь и мразь, но не до этого уровня и степени. Чуть меньше, подруга.
           - А я думала, что да. Еще и просклоняла тебя хорошенько про себя за это.
           - О, ты еще помнишь, как склонять по падежам? – удивилась Рудиковна.
           - Нет. Но ты попробуй на примере любого слова.
           - Именительный: кто? Лия, - затянула Клара. – Родительный: без кого?
           - Ну, конечно же, без Лии, - блеск умом в исполнении Марианны Викторовны.
           - Дательный, - вступила тут же Лия, глядя на неё. – И, между прочим, твой любимый падеж, он тебе так подходит. За глаза скажу, что он тебе к лицу.
            - Кому? – пронзила назревающую ссору Клара и ответила сама же на поставленный падежный вопрос. – Лие.
            - Всё, заткнитесь, - следом и недовольно потребовала Марианна. – Шутки у тебя, Лия, тупее дачной отвертки.
            - Не хочешь шутки, могу песни.
            - Нет, Лия, обойдемся без твоих заводских нецензурных частушек, - остановила ту Клара Рудиковна.
           - Стихи! – объявила Луиза и тут же начала декламировать (стихотворную форму опустим). – Белые ночи, серый завод. Ясные очи, много невзгод. Руки в карманах, хруст круассана, пива глоток. Это не ночи, в сумерках точишь смачной морохи кусок. А за забором, серым забором, я у станка побеждаю. Бросок…
           - «Смачной морохи кусок», ха! – посмеялась Карла. – Поэт из тебя никакой, без обид, подруга.
           - Может, рассказы? – не унывала Луиза.
           - Ты не умеешь культурно излагать, - закатывала красивые и густо подведенные глазки Марианна Викторовна.
           - Не разбивай мне сердце, не разобьется – из металла, - огрызнулась Лия Ахтардиевна. – Могу не хуже, чем в восемнадцатом столетии: сударыня, направляемся в ваше имение, извольте-с подготовить гончих, сегодня будет охота на кабана.
- Распоряжусь, дабы вам приготовили покои, - подыгрывала Клара. – Охота на вепря-с, мамзель?
           - Да вы верно шутите! Нет, постреляем рябчиков, - Луиза резко развернулась к Марианне. – Ну как, культурно тебе было?
           - Вот если бы всегда так было, - замечталась та.
           - Не надо. Мне будет не хватать злобного, некультурного и вечного ученика токаря, - сказала Клара Рудиковна.
           - Мы, между прочим, пусть и ругачие, но очень находчивые!
           - Мы? – спросила у Лии с сомнением Марианна Викторовна. – Кто «мы»?
           - Токаря, - внесла некоторую ясность Лия. – Нам вот, на участке, в обед после перловки с котлетами в столовке скучновато стало, надумали впятером с девчатами….
           - Ты, вроде бы, там одна в токарях, - опять засомневалась Марианна.
           - Ну, две фрезеровщицы…
           - Твои нелюбимые? – перебила в предвкушении Клара.
           - Ага, - подтверждала живо Лия Ахтардиевна. – Я, кладовщица и крановщица…
           - Что надумали? – перебила её в этот раз уже Марианна.
           - Покататься на моем токарно-винторезном станке на холостом ходу, прежде, для удобства, разобрав его на составные части…
           - Он же у тебя, по твоим словам, на ладан дышал, - усмехнулась Марианна.
           - Лет шестьдесят как дышит, и, так же прерывисто дыша, меня переживет, - прокомментировала быстро Лия.
           - Ох, и отхватила ты потом за это, да?
           - Да, Клара, но об этом пока рано. Так вот, открутили мы трехкулачковый патрон, зараза, тяжеленный был, если бы не Фая, со своим виртуозным владением кран-балкой, не справились бы!
           - Патрон хоть зачем трогать? – в Марианне всё еще теплились её знания и умения, полученные в том же учреждении, в котором их получила Лия.
           - Как зачем?! Получить раздолье для продольного проезда по станине!
           - Эх, еще бы понимать, о чем вы, - бубнила тихо Клара.
           - Выходит, и заднюю бабку постигла та же участь ради ваших продольных покатушек? – Марианна улыбалась во весь рот. – И куда же мастер участка смотрел?
           - В нарды в слесарной до последнего вздоха бился. А мы, тем временем, разобравшись с задней бабкой, тут опять спасибо крановщице Фае, принялись раскручивать и освобождать будущие «качели» от инструментов и их держащих болтов: заморочились знатно с суппортом и его резцедержателем…
           - Как же вы их открутили-то, там же дюжая силища нужна?! – щурилась в неверии Марианна.
           - Налегали в четыре руки вдвоем на ключи, поддавались болты, хоть и неохотно и не сразу. В общем, освободили мы поверхность над кареткой почти полностью, установили фанеру поплотнее и тверже, села одна, ножки свои подобрала. А с ними халат и все свисающие части рабочей формы – всё чин-чином и почти по технике безопасности. Одна встала рядом, кнопки пуска и остановки контролировать, чтобы ненароком на шпиндель не намотало и за станину не унесло, а то же ведь, бабки задней нет, и…
           - И понеслась! – силилась вообразить всё это Марианна, впервые в жизни захотев оказаться на заводе и в цеху.
           - Ух, столько счастья, визга и смеха этот цех отродясь не видывал и не увидит! – сказала Лия восхищенно и мгновенно скисла. – И надо же было явиться Льву Семеновичу с мастером именно тогда, когда очередь на прокат по станине дошла на меня!
           - Работали впятером, а отхватила – одна, ты?
           - Да, Клара.
           - Чем отделалась? – Марианна непонаслышке знала, что за подобные выкрутасы суровое наказание неизбежно.
           - Выговором и вычетом из месячной премии.
           - В одиночку собирать станок не заставили? – ухмылялась Клара.
           - Неа, это Лев Семенович сам сделал. Любимое его занятие – косяки за мной устранять.
           - Ой, девочки, вы такие унылые и скучные иногда, а иногда – грубые и непонятные, но с вами, почему-то, всё равно весело и хорошо!
           - Хорошо-то, хорошо, а тебе, Марианна, всё равно надо уходить, да? Опять? – поняла, к чему клонит так внезапно подруга-модель Клара Рудиковна.
           - Знаете же, у меня плотный график, - извиняюще пропела Марианна и подумала, нетерпеливо поглядывая на свои часы и привставая. – «Если хочу продвинуться и чего-то добиться, надо ему следовать, а не сидеть здесь и сопли жевать, как бы приятна не была мне эта компания». – Если вас это утешит, то ради вас, я намеренно сегодня опаздываю и заставляю людей себя ждать.
           - Вообще не утешает, - с презрением грубила Лия.
           - Дайте знать, как надумаете найтись на неделе. – Марианна Викторовна, проигнорировав её, буквально отскочила от стола, прихватив сумочку и куртку, стремительно побежала к выходу, на бегу бросая своим подругам. – Увидимся!
          Уже давно привыкшие к таким побегам модели, подруги за столом просто переглянулись, проводили её глазами, помахали вяло ладошками, когда она величаво проплыла за окном, и продолжили сидеть и доедать десерты. Говорить за столом особо было не о чем, уже наговорились, поэтому, они просто обсудили, где и как встретятся, допили чай и зашевелились, освобождая столик.
           Прежде чем окончательно разойтись, девушки немного прогулялись. Гуляя, еще раз обсудили, где будут собираться в следующий раз, после чего распрощались, и каждая пошла своей дорогой, чтобы этой же дорогой вновь (втроем или вдвоем) сойтись в другом заведении.
           Одна из них, как обычно, заторопилась домой. Другая – тоже по обыкновению, вынуждена была еще немного шататься по улицам, поджидая, когда достаточно стемнеет для её тайного спуска в подвал. В самый решающий момент – то есть, в момент, когда Клара Рудиковна надумала подступиться к лазу, по тому же обыкновению, ей повстречался Карл Кораллов, выпорхнувший из подъезда и устремившийся к ожидающему его автомобилю.
        Узрев во дворе Клару, он бегло обсмотрел её, как самого обыкновенного незнакомого человека, и скрылся в салоне автомобиля. Удивляться этому даже не нужно, Клара тоже не стала. Выждала пару минут, убедилась в отсутствии свидетелей и юркнула в лаз.

         6.
          Следующая их встреча, как и намечалось, состоялась в сквере, неподалеку от детской площадки. Подруги договаривались встретиться и прогуляться по набережной. Луиза Ахтардиевна подоспела первой и уже сидела на поломанной детской лавочке, теперь похожей на цветной пенек. К ней со всех ног спешила Клара Рудиковна, только-только выпрыгнувшая из троллейбуса на остановку, которая примыкала к этому скверу.
          - Лия, Лия, - подбежала запыхавшаяся учительница, и пошли признания шепотом. – Безумный рокер во мне рыдает в отчаянии! Узнай мне название той композиции, что играет так громко из вон того автомобиля, и поделись названием этой заводной танцевальной песенки, послушаю и её вечерком для полного счастья.
           - Песенкой с ней поделись, ишь ты, - улыбнулась Лия. – Да хоть спою!
           - Только не здесь, - Клара оглянулась на детей, беспечно играющих в песочнице, и их мамаш, болтающих на ближайшей скамейке. – Идем, по парку пройдемся. Гляди, и Марианна как раз оттуда к нам фотогенично плывет.
          Луиза Ахтардиевна, нехотя, встала, и они пошли навстречу модели, которую подхватили под руки и развернули в сторону парка.
          Три подруги долго бродили по аллеям и, в конечном итоге, забились в открытый кафетерий у дороги. Заказали коктейли и завели в их ожидании унылые беседы:
           - Лия, ты чего такая уставшая, всего-то шестой час? – присмотрелась к ней Марианна Викторовна. – Опять завод виной?
           - Завод, - зевнула максимально безразлично Луиза.
           - А мне недавно сон снился, - вклинилась к ним Клара, подпирая в унынии подбородок рукой и глазами обегая передние столики, за которыми царили шум и веселье. – И во сне этом я выкупила этот завод и отдала его твоему бате.
           - Чего?! – Луиза расхохоталась на всё кафе. – А почему не мне, тварь?!
           - Ты же не хочешь работать там, - толкнула её в плечо Марианна и повернулась к Кларе. – И как это всё было?
          - Это было так реально, - округлила на неё глаза Клара. – Я пришла вся такая взвинченная, разъяренная и злая, наорала на директора, типа, что вы с заводом натворили, сволочи!? Пригрозила рукой, топнула ногой, выкупила, уволила весь директорский состав и отдала пакет документов отцу твоему, прикинь, Лия.
          - Как у тебя всё просто во сне, аж бесит, - поджала губы Луиза. – В жизни бы так было, вот это была бы сказка, а не морока!
          - А до сна что делала? О заводе её думала? – полюбопытствовала Марианна.
          - Нет, опять мысленно планы на распечатку готовила, - увидев, как те усмехаются, Клара прибавила. – Да, да, тонкие аристократические забавы на селе.
           - Крестьянские утехи, - вбросила модель.
           - Невинная романтика. Ты знаешь даже в этом толк, учитель. – Луиза не отставала с определениями.
           - Я познала всё в этом бренном мире, подруги.
           - Вы быстрее ветра, учитель. Нет! Вы – мудрее мудрости, учитель.
           - О, да. Хвали меня больше, Лия.
           - Вы древнее древностей. Вы – древний мир, и даже причина гибели чудных динозавриков.
           - Ох, как я любила их по детству!
           - Вы – тунгусский метеорит, штаны Пифагора и Сашка Македонский, - попробовала и Марианна себя в этом.
           - Точнее: его шлем.
           - Главное, чтобы не забрало. Заканчивай, Лия.
           - Вы дерзкий соседский мальчишка, что задирал и вечно доводил до слез Конфуция.
- А такой вообще был?
           - Не знаю, Клара, - Луиза зевнула и поинтересовалась. – Завтра снова в обитель знаний?
           - С чистым сердцем и смиреной душой.
           - Учитель! Эй, учитель, - решила развеселить унылую подругу не унывающая Луиза Ахтардиевна. – Смотрите только на меня, учитель, ведь отношения с необразованными малолетками вам ни к чему. А я читала и «Войну и мир» Толстого, и «Детство», нам будет, что обсудить. А, и еще, осилила первый томик «Карениной». Будем дискутировать на тему конфликта Вронского с самим собой.
            - Луиза, я же химик и биолог…
          Но Клару не слушала подруга, посредственно игравшая им неизвестную роль:
            - Вы меня разлюбили, учитель? Вы уже не смотрите на меня, как на отличника.
- Ладно, всё, уймись, - влезла вместо Клары Марианна, ей это уже надоело.
           - Это так ранит. Как огромный гнойный фурункул на задней стороне коленки при ходьбе в обтягивающих латексных лосинах.
            - Я просто промолчу, Лия.
            - Ах, так?! Пойду в слезах рвать все домашние задания по литературе, которые вы задавали мне на лето. Я не прочту ни одной книги! Это моя месть, учитель. Вам!
            - Лия, я – химик! Ты сильно заблуждаешься…
            - Облачайте ваши высказывания в менее грубые формы, учитель. Сердце у меня ранимое, пусть лицо того и не показывает, а общество заведомо вешает ярлык бессердечной грубиянки.
            - Ага, порассуждай мне тут о том, бывает ли общественное мнение ошибочным, - язвила Марианна, намекая, что она и есть самая настоящая бессердечная грубиянка.
            - Ты еще спроси из той же школьной темы про отличие смелости от безрассудства, - догоняла упрек к себе же насмешливо Луиза, переводила всё в другое русло.
            - Легко отвечу на оба вопроса, - задрала горделиво нос Клара.
            - Ты только кратко, - предупредила Марианна Викторовна. – А то знаю я, дремлющего в каждом химике, литературоведа.
           - Итак, - начала тоном доктора философских наук Клара. – Общественное мнение – само по себе всегда ошибочно, ведь ты сама или сам будешь считать, совершая то или иное действие, или же поступок, что бесконечно права, или прав. А общество-то, всё равно тебя осудит: не так сделала, не так сказала, не так подумала и посмотрела. Общество редко признает за тобой твою правоту, ну, это если не рассматривать отдельные криминальные случаи. Так что, бегать за данным мнением, контролируя его относительно себя, бессмысленно.
            - Как-то ты поверхностно прошлась, - поморщилась Марианна.
            - Ты сама хотела кратко, - кривила лицом Лия. – Что там по второму вопросу, Клара?
            - Смелость и безрассудство. Разница для кого-то велика, для кого-то незначительная, а кому-то и вовсе не видна. Попробую на примере. Смелость – это, когда бежишь во всю прыть, чтобы остановить бочку, выпавшую из кузова грузовика и несущуюся на детей, играющих в неположенном месте у дороги…
            - А безрассудство? – не терпелось Марианне.
            - Не перебивай, - нахмурилась строго, как на шкодливого ученика, Клара. – Так вот. В этой ситуации, в самом процессе, ты, хочешь – не хочешь, мгновенно взвешиваешь свои возможности: успеешь ли ты добежать со своим дохлым темпом и остановить бочку? Тяжела ли эта бочка, по силам ли её остановить и удержать? Не додумаются ли дети разбежаться раньше, чем ты опозоришься, не удержав бочку?
           - Получается, осознанно к действию подходишь?
           - Скорее, - вставила следом за моделью и Лия. – Рассудительно подходишь к жертве своими силами, телом и жизнью. Верно?
           - А безрассудство тогда как? – опять спрашивала Марианна.
           - Само слово говорит за себя, подружка моя, нетерпеливая. – Клара Рудиковна улыбалась. – Ты не думаешь, возможно, на думы нет времени – важнее скорые действия, на которые необдуманно бросаешься, даже не успев принять того факта, что исход лично для тебя будет плачевным.
           - А ситуация будет с той же бочкой? – поинтересовалась Лия.
           - Слишком просто. Не подходит под безрассудное действие. Тут нужен другой пример, в котором ты бросаешься без страха и упрека навстречу смертельной опасности.
           - Не надо примеров, - попросила Марианна. – Будем считать, что мы поняли.
           - Но поняли ли? – хмыкнула Лия.
           - Я не тупая, - оскорбилась быстро та. – Если я фотомодель, это вовсе не значит, что у меня низкий уровень знаний, отсутствует мышление и присутствуют невысокие нормы морали.
           - Ты еще про права что-нибудь скажи, а то не весь набор перечислила, - посмеивалась Ахтардиевна.
           - А хотите, поговорим про падение нравов? – завелась вдруг учительница.
           - Нет, - слишком быстро ответила модель, подозревая, что затронут её саму.
           - Может, про падение с лестниц?
           - Нет, - была настроена отрицательно Марианна.
           - Падение юбок? – не унывала учительница.
           - Нет, - всё возражала ей Марианна Викторовна.
           - Я бы послушала про всё разом, - загадочно сказала Лия. – Но, давай-ка, лучше про юбки. Полагаю, не с тебя лично падали, Клара?
           - Прикроюсь привычным: «У одной моей подруги…».
           - Наши имена только потом не употребляй, Клара, - попросила с насмешкой Марианна.
         Рудиковна кивнула на замечание подруги и заговорила:
           - Жила-была одна очень нервная, вспыльчивая и импульсивная, но жутко замкнутая, девочка…
           - Чего это ты сразу с меня-то начала? – возмутилась умеренно Лия. – Начни с себя.
           - Так, это же я собирательно, - предупредила Клара. – Так вот, она росла не как все, любила вслух и в полном одиночестве бормотать о том, как стремительнее с каждым годом учащаются падения нравов общества, а также её болезненные падения со всевозможных – мраморных, бетонных, железных, деревянных, веревочных и даже социальных лестниц. Но еще чаще – падения её собственных юбок – совершенно, казалось бы, беспричинные.
           - Что, прямо-таки сами по себе падали? – спросила Марианна.
           - Ну, там предшествовали незначительные обстоятельства, но, да, падали.
           - А обстоятельства какие? – волновалась и Лия.
           - Ослабевали или лопались резинки, рвался внезапно поясок, у одной джинсовой с лямочками – оторвались обе лямки от пуговок и тому подобное.
           - А что, поймать руками их – не судьба тебе была? Ты же чувствуешь, когда с тебя медленно, но верно, что-то сползает.
           - Нет, Марианна, - отвечала уныло Клара. – Я слишком поздно осознавала и обращала внимание на тактильные подсказки.
           - Когда юбка уже была на полу, да? – посмеивалась Лия, в уме что-то прикидывая.
           - Ага, - подтвердила учительница. – Стыдоба, да?
           - Однозначно. Я бы от таких позоров жизни не только замкнутой и импульсивной, но еще и невменяемой стала бы.
           - Лия, ты и так такой станешь с твоими-то условиями работы и токсичным коллективом, - презрительно сощурилась Марианна Викторовна.
           - Не зря ты молоко получаешь, - усмехнулась тут же Клара. – Хотя, лучше бы тебе не молоко давали, а пиво.
- Сказал мне школьный химик, ага, - оскалилась Лия и зашевелилась, доставая из сумочки деньги, сегодня по уговору угощала она.
            - Уже? – расстроилась заметно Клара, видя, что и Марианна суетится, намереваясь уйти.
            - Мне на съемки надо успеть, - сказала модель «Ника», и этому никто не удивлялся. – «Время моё не бесконечно, не могу его тратить только на вас. Мне бы свои цели достичь прежде, а там уже подумаю…».
            - А мне домой пора, - отвечала почти одновременно с ней Лия, успокаивая и пропуская модель вперед себя, Марианна очень торопилась. – Не скисай, учитель, скоро увидимся.
          Прежде чем уйти, Ахтардиевна оставила на столике сложенные вчетверо листы бумаги, на которые кивнула, мол, забери, Кларе. На немые вопросы Рудиковны отвечать было некому – подруги разбрелись в разные стороны. Поэтому она взяла бумажное послание подруги, спрятала в сумочке, покинула кафетерий и побрела своей дорогой.
          И пока Марианна-«Ника» элегантно бежала на свои съемки, а Лия привычно спешила домой, Клара Рудиковна, недолго думая, пошла гулять по канцелярским магазинам, рассчитывая скоротать время до нужной темноты, а то ведь увидят, как лезет в подвал. А ей этого не хотелось.
          Как и не хотелось опять натыкаться на того, кто играючи рисовался незнающим и непомнящим.
          Знаем же, о ком она?


          7.
          С Кларой и Марианной почти всё понятно. Проследим, немного и для разнообразия, за злой грубиянкой Луизой, хочется уж знать, со всеми ли она такая грубая и невыносимая.
          Подбиралась она к подъезду своему на цыпочках, так как заметила одного юркого мальчика-соседа со второго этажа, любителя расписывать своими яркими фантазиями и красками серые стены домов, гаражей, а еще – парковки, беседки, дороги и скамейки. За что его часто шпыняли и ругали, оттого он научился улавливать малейшие звуки, чтобы вовремя дать деру и не получить по шее от взрослых. Вот и сейчас мальчик будто бы на интуитивном уровне учуял её приближение – он резко развернулся, спрятал баллончик за спину и отпрянул от своего рисунка. Покосился на другое своё художество.
           На асфальте у самой скамейки его руками час назад была нарисована огромная роза в багрово-черных тонах, в её центре – желтая мясистая личинка мухи в солнцезащитных очках от «Gucci» и кубинской сигарой зубах. Зубы у личинки – акульи челюсти.
          «И как только он умудрился совместить несовместимое?!», - Луиза Ахтардиевна с минуту разглядывала челюсти личинки, даже позабыла, что собиралась коварно подкрасться, напугать до полусмерти и поругать до покраснения этого сорванца.
           - Здрасти, теть! – просиял сосед, усерднее заводя руку с баллончиком за спину.
           - Забор не крась! – невпопад отвечала она, почему тепло и ласково улыбаясь мальчишке, не то что своим близким подругам. Отложила даже свои гнусные планы по его запугиванию. Прибавила. – Ну, что ты, Микеланджело да Винчи?       
           - Так уж, тетенька, потихонечку. Творю свои творения, а вы как? – он сконфуженно прятал глаза и одновременно пытался незаметно избавиться от баллончика, которым несколько секунд назад обрызгал и закрасил на стене свою прошлую картину. Нашел в ней ошибки, разонравилась, вот и решил закрасить. Порвать и сжечь – не получится, разве что дом целиком снести. Да только кто ему позволит?
           - Не менее тишайше точу свои детали.
           - Похвально, тетя.
           - Сам ты тетя! – Луиза отвесила затрещину, почти по воздуху, так и не прикоснувшись ладонью даже к волосам юного художника. – Мою скульптуру когда будешь делать, нос мне покороче сделай, и грудь побольше. Не в смысле три-четыре штуки, а размер. К примеру, четвертый.
           - Теть, я же не скульптор, а художник, - утер нос рукавом, запачканным краской, малец (не такой уж он и малец!). – Но нарисовать такие богатства в два счету смогу, еще и фрезерный станок на фоне выведу. Где хотите, в подъезде или на детской площадке?
           - На детской точно не надо. Увидят же.
           - Но так не интересно. Искусство создано для созерцания!
           - Создай в укромном месте, чтоб созерцала только я, - шепотом возразила Лия и, устало махнув ему рукой, шагнула к подъезду.
         «Эх, талантливый мальчишка, - подумала она про себя. – Жаль только, что его семье не до него и его талантов».
           Она поднялась на свой этаж и потянула на себя дверь. Заперто.
           Луиза Ахтардиевна повозилась с ключами, отворила, вошла и родных не обнаружила.
           «Как привычно повеяло домашним холодом. И пустотой», - Лия взглянула на часы, висевшие в коридоре на стене. До возвращения всех членов семьи оставалось, как минимум, два часа, в гостях они всегда засиживались. Повздыхав, что некому о ней, уставшей, холодной, злой и голодной, позаботиться, она прошла к холодильнику. Достала тарелку с холодным-холодным и вчерашним картофельным ядрено-перченным пюре и пошла к кухонному столу.
           Идти недалеко – всего полшага. Села, включила электрочайник и принялась так, не разогревая, есть, в процессе роняя горькие-горькие слезы прямо на холодное и трудно проглатываемое пюре.
           Плакала эта едкая колючка не из-за переперченной еды, плакала из-за припомнившейся начисленной этим днем заработной платы после ежегодного отпуска и многочисленных предшествующих больничных. Сумма эта заставляла её прокручивать все рухнувшие планы и намеченные покупки, а также чувствовать себя никчемным и ни на что не годным созданием, напрасно топчущим разбитые тротуары и асфальты в прохудившихся пятилетних кедах.
           Ненавидя себя, завод, этот город и парочку людей вдовесок, рыдала беззвучно злая Лия Ахтардиевна и давилась острым пюре, в данный момент ожидая лишь щелчка кнопки чайника и настраиваясь носить ненавистные кеды еще несколько месяцев. Утешало только отсутствие глобальных проблем со здоровьем у родных и близких, а еще – предстоящее дружеское собрание, на которое идти всё в тех же кедах.
         «Что-то мы зачастили каждую неделю собираться», - подумала она, механическими движениями набивая рот пюре. Отложив ложку, Лия потянулась к баночке быстрорастворимого и дешевого кофе, откупорила, засыпала на глаз без чайной ложки в свою огромную кружку и вернулась к мысли. Поправила её. – «Хотя, нет. Не зачастили, раньше было гораздо чаще».
         Добавила в кружку кипятка и опять принялась за еду.
         Такие вот дела. У каждого свои «трагедии», хотя, трагедией это не назовешь – всего лишь мелочи жизни. Подумаешь, денег и дружеских встреч ей не хватает! Их всегда кому-то не хватает, даже когда завален ими по горло. Так что, это как посмотреть.
          И смотря, с кем говорить, да? Выходит, она, всё-таки, не грубая и грубит не всем. Просто обиженная. На кого-то больше, на кого-то меньше. На кого-то – вообще, нет.
          Что ж, будем знать. Раньше, чем закончим с ней, открою маленькую тайну – равно так же, как ждала эту встречу она, ждали её и две другие девушки, порядком уставшие от людей, которые их не понимают, но многого требуют. Чего стоит один новый директор в школе у Клары Рудиковны, да и у Марианны Викторовны директор не подарок…
          Ну, не будем вдаваться и утопать в этих деталях, вернемся к мисс Изольдич.


          8.
          Вот, вот она – наша пташка – Клара Рудиковна, спешит на новой неделе, бежит, летит вон из школы, умудрившись избежать столкновения с неугомонным Даней Игнатовичем, торопится изо всех сил, чтобы вбежать на остановку и успеть дождаться нужного транспорта. Ох, как важна для неё эта долгожданная встреча!
          Влетев под козырек, она, вдруг вылупив глаза, начала пятиться назад, чтобы незаметно выползти и замереть подальше от двух типов, которых сразу же узнала. Первым был Карл Кораллов, который строго отчитывал, похоже, своего дедушку, к которому так и обращался и делал это ну очень громко. Отчитывал за то, что тот любил выпить и делал это по всякому поводу и без, и особенно часто – когда было нежелательно: перед выходом на работу и походом в гости.
         Деда этого повесы и модника Клара Рудиковна тоже узнала мгновенно, хватило одного косого и секундного взгляда, чтобы вспомнить того престарелого и поддатого поэта из троллейбуса с пышными усами, коричневыми штанишками и ботинками.
          И вот потому-то, тут впервые первой, вместо Карла Кораллова, отвернулась и пустилась в бегство именно Клара, дабы не смущать того тем, что стала свидетельницей этого разговора враждующих поколений. Она, как говорилось выше, не просто отвернулась и выскочила, чтобы скорее сделать с остановки ноги, но и принялась искать любой подходящий транспорт, ведь, в отличие от Карла Кораллова, его дед её и увидел, и признал: его уже кренило к ней. Из озорного деда рвался его вопрос, прерывающий все наставления и порицания, щедрого на то, внука:
          - О, а это не давешняя ли орхидея?
        Клара припустила вниз по дороге от остановки, в пояснице у неё будто пропеллер проклюнулся, благо, не жужжало ничего. Может, потому и донеслись до неё слова Карла Кораллова:
          - Что еще за орхидея, дед? Хватит приставать к серым мышкам, еще и на нетрезвую голову! Это нисколько не красит заместителя по заместительствам! И не носи больше эти старые туфли, ты меня позоришь…
        Рудиковна с еще большей скоростью скрылась за поворотом, добежала аж до следующей остановки, где и влетела в первый попавшийся и переполненный автобус, на удачу, номер его говорил, что маршрут ей подходит. Стоя у поручня, она порадовалась тому, что сумела столь ловко среагировать и не столкнуться ни с тем, ни с другим. От прочих обид отошла еще быстрее, намечавшаяся встреча стирала все её негативные эмоции.
         Через двенадцать остановок она вышла. Клара подошла к условленному заведению первой, опять. Но ждать ей не пришлось – у самых дверей хлопнула по плечу, нагнав, мисс Туманова. Луиза Ахтардиевна, как Клара Рудиковна сразу же заметила, была хмурой и чем-то недовольной. Похоже, она давно здесь, и давно ждет. Делает то, чего не любит делать. Ага, ждать.
           - Ну, здравствуй, Лия.
           - И тебе привет, - Ахтардиевна уже присаживалась за ближайший столик. – Чего ты так поздно? Что делала?
           - Сидела и планы печатала.
           - Хо, опять романтика? – понимающе улыбнулась Лия. – Завтра в обитель знаний? С чистым сердцем и смиреной душой? Как всегда, будешь наставлять нерадивых учеников, вспоминая лучшего своего ученика?
           - То есть, тебя?
           - Ага. Будешь их корить в трусости, ставя в пример храбрую меня, ведь я в одиночку положила войска на лопатки…куропатки.
           - Иногда я думаю, лучше перестать существовать, чем до конца дней ходить туда, - Клара Рудиковна повесила нос. – Убейте уже меня.
           - Пиф-паф, вжик, вжух! Вы мертвы, учитель. Можете отключать будильник, первый урок – уже не ваш.
           - Проще вены вскрыть.
           - Перочинным ножичком? Или лучше кортик? Кинжал? Секира? Меч? Топор? Кувалда? Там, в списке, еще норвежская открывалка для пива имеется, показать?
           - Да уж не надо. Напоминаешь мне своими речами современные фильмы.
           - А вот и нет, они совсем на меня не похожи: в них сплошная похоть и нецензурщина. Хотя, идеи довольно занимательные бывают. Иногда.
           - Идея может не пройти без пошлости. Люди же, в большинстве своем, этого и хотят, Лия. – Клара Рудиковна помолчала немного, пока её собеседница принимала из рук официантки меню. – Нужно чем-то привлечь внимание аудитории сначала.
           - Привлекли и потом стали скучными и скромными, да?
           - Прямо как ты, - усмехнулась учительница и увидела, как вытянулось в обиде лицо подруги. Поспешила исправить это дело. – Не переживай, ты – мой герой. И, кстати, я столько смеялась над тем твоим посланием, остановиться не могла. Чуть не умерла от смеха.
           - Да что там такого было-то? Обыкновенный буквенный бред, - не согласилась Луиза.
           - Умение рассказывать, это в тебе есть, хоть ты и не замечаешь, оттого, что привыкла быть такой. Потому и не понимаешь, что для других это не так, что не все так могут. В общем, я не знаю, как еще это тебе объяснить, чтобы до тебя донести.
           - Это ты видишь что-то родное и знакомое во всем этом, зная меня. Посторонний человек ничего необычного в том не заметит и не оценит, подруга.
           - Возможно, и так, пока точно не определилась, - согласилась, нехотя, Клара и сказала, листая меню в поисках интересных десертов. – Марианна сегодня опоздает. Говорила, намечены съемки в столице.
           - Столичная штучка, - Лия усмехнулась и прибавила. – Как водка столичная.
           - Ага, путана – публичная, - отозвалась в рифму Клара и, задумавшись, пробурчала. – Я портовая.
           - А я – цехОвая, - улыбнулась Луиза и задала вопрос. – Почему портовая-то?
           - Мимо старого порта всё время к вам хожу, когда денег на проезд не хватает.
           - Сама себя принизила, спасибо, учитель.
          - Да за что?! То есть, не за что, - Клара Рудиковна, помолчав с секунду, вдруг заявила. – Луиза, я хочу такие же истории, разные смешные. Как в школе, помнишь? Или кучу сообщений по утрам и ни о чем. Почему ты мне их больше не пишешь?
           - Тот раз был внезапным заплывом в прошлое. – Луиза была непривычно мрачна и грустна, однако огонек, блеснувший в глазах, ей было не скрыть. – На этом я окончательно завязала…
           - Почему!? У тебя же много всего в голове.
           - Мне кажется, я – графоман.
           - Ты решила, что ты – бездарность?! – округлила возмущенно глаза Клара. – Ты просто слишком самокритична. На самом деле, ты не замечаешь, но у тебя развита фантазия, и ты не безграмотна, и словарный запас не скуден. Бездарнее намного пишут люди, подруга.
           - Это не так.
           - Так! Ты на ровном месте что угодно сообразишь, скажешь или продумаешь.
           - Научилась этому у тебя.
           - Я, как видишь, к этому не стремлюсь.
           - Стремись, это будет куда лучше.
           - Мне нравится твое, - стояла на своем Изольдич.
           - Но мне совсем не нравится то, что я пишу.
           - Потому что ты постоянно сравниваешь с прочитанным, критикуя то, что пишешь сама, Лия. Не надо равняться на кого-то.
           - Ты же знаешь, я делаю это не сама, - вздохнула тяжело Луиза Ахтардиевна, не вдохновляясь восторгом подруги. – Мои идеи и их зачатки идут прямиком из нашего с тобой общения.
           - Не осуждаю. Понимаю, что у каждого своя муза. Твоей, пусть, буду я, - лукаво улыбалась Клара Рудиковна. – Судить не буду. Лишь читать.
           - Ладно, уговорила, - она быстро извлекла из сумки растрескавшийся старый пакет с неровной стопкой исписанных бумаг и протянула над столом. – Это лишь по воле случая оказалось со мной, и я вовсе не рассчитывала тебе показывать.
           - Лестно, лестно. Приступлю прямо сейчас.
           - Нет-нет, лучше дома.
           - Увидишь «Нику», дай знак, спрячу, - успокоила Клара Рудиковна, открыла первую страницу и принялась читать. Они читала скоро, в былые времена по скорочтению в школе ей не было равных, плюс еще имелось умение мгновенно усваивать прочитанное, а не просто выплевывать на скорости слова и предложения выделенного учителем текста. В миг осилив, она перевернула одну страницу и замерла. – Так, погоди-ка.
           - Что не так?
           - Это предложение. – Клара начала читать вслух. – «Вот бывает пройдет пятнадцать лет, а родные места изменятся до неузнаваемости, пустырь застроен  высотками, болота заболочены и вместе с берегом моря засушены, прорыты котлованы под те же немыслимые высотки. Всюду пестрят вывески развлекательных заведений, рекламные таблоиды, дорогие рестораны и экзотичные клубы, на местах которых  в прошлом были хлебные ларьки, газетные киоски, остановки, гастрономы и детские сады. А бывает, что прошедшие вихрем года, никак не сказываются на облике города, вот и пустырь себе пустырем раскинулся, и болот, заросших гуще непобедимым камышом вдоль дорог разбитых, не убавилось…», - оборвав своё чтение, Клара Рудиковна покосилась на молодого автора.
           - Говори.
- Ты и так уже депрессивно начала, чего всё больше в это углубляешься? Но это не так сильно задевает, мне больше боли причиняют твои ошибки.
           - Какие ошибки!? – удивилась Лия, до сих пор уверенная в своем произведении.
- Тут у тебя (агрессивно тычет пальцем в текст) пропущены две запятые, а тут нужно двоеточие, ведь обобщающее слово стоит перед однородными членами предложения…
           - Ты вроде бы химик, с чего такие познания в великом и могучем языке?
           - Должно, дорогая моя, как нормальному учителю. То есть, грамотному. Но, в целом, эта вещь меня заинтересовала, заберу домой, на досуге вместо книг прочту.
           - Тогда возьми еще и это, - играя в фальшивую скромницу, Лия извлекла из сумки еще пару толстых-толстых черновиков и подтолкнула к ней.
           - Это то, о чем я думаю? – расплылась в улыбке Клара.
           - Смотря, о чем ты думаешь, - усмехнулась Луиза. – К следующей встрече буду ждать твоего наказания. И заранее скажу, в одном из них есть то, что импонировало мне. Эм, громкие слова говорю. Если проще, то, это про цеховые страдания: мрак, тоску и уныние.
           - Вбрось еще подробностей, углуби мой интерес.
           - Завязка обыкновенная, одна жалкая группа людей из трех-четырех человек задумала показательно наказать парочку других. Наказать то же как – запереть в темных складах цеха и свершить свою месть за постоянно пропадающие инструменты и прочую бытовуху. В общем, реалии машиностроительно-промышленной жизни и заезженные фразы типа: «Если у тебя есть деньги вкупе с властью, то ты можешь делать всё, остальные люди тебе не нужны».
           - И в твоём черновике всё точно так?
           - Я постаралась показать так, как это сама вижу.
- Фразы, скажу я тебе, ты выбрала заезженные, они не очень по стилю и звучанию, но это пока интуитивный вывод, как прочту, дам развернутый ответ, - Клара Рудиковна поторопилась спрятать все рукописи в своей сумочке, и та поскрипела, угрожая разойтись по склеенным швам. – С тебя не только кофе и блины, я еще малинового джема закажу сегодня.
           - Достойная плата, - согласилась Лия Ахтардиевна с её притязаниями за оказываемые услуги. Она определилась с десертами, поискала глазами свободную девушку в переднике и подозвала её. – Ты только ошибки не забудь подправить мне.
            - Как же без этого. Всё будет, как надо, подруга. Только дай время, нелегко мне будет в ночи корпеть и рассуждать.
        На некоторое время разговор их был прерван, Лия Ахтардиевна оформляла заказ. Когда официантка отошла от них со своим блокнотиком, Рудиковна спросила:
           - Почему ты вдруг решила мне их показать?
           - Ты, вроде, умная. Хотела прежде тобой проверить, а там уже дальше думать, что с этим безобразием делать, - призналась Ахтардиевна.
            - Вот как, - Клара Рудиковна завертела головой и уловила у входа знакомую фигуру. – Гляди-ка, а она успела к нам прилететь. Люблю, когда мисс Никакойлова сдерживает обещания.
             - Сама удивляюсь, что наша «Ника» Викторовна временами пунктуальна, - уставилась на приближающуюся Марианну с воинственно раскрашенным лицом (она так спешила, что не нашла времени смыть грим, нанесенный на съемках рекламного ролика) и Луиза.
             - Девочки, привет, - выдвинув стул, уселась модель за их стол. – Сама не ожидала, но вас, всё-таки, застала.
             - И мы тому рады, - в голос отвечали, улыбаясь, подруги.
             - От радости вашей проку нет, мне бы чаю.
             - Заказали твой любимый, с тортиком и булочками, - сказала Клара и прибавила. – Тоже любимыми.
             - И я тоже ваша любимая, - просияла от такой заботы модель. Она занимала стул между ними, поэтому могла обратиться к любой из них резко, надо только голову в нужную сторону повернуть. Вот и повернула к Луизе. – Чего ты ко мне не приходишь? В последнее время даже и не звонишь!
           Они с Луизой жили в одном городе и фактически по соседству. По детству часто друг у дружки засиживались в отсутствие родителей, еще и Клара временами присоединялась, она тогда тоже жила в том же городе, но не сейчас.
           - А чего ты сразу на меня нарезной крошишь? Не хочу и не прихожу, есть, что возразить, дрянь?
           - Нет.
           - Вот и славно, что нет.
           - Вечно ты злая, Лия, будто с войн масштабных и трижды проигранных вернулась, - обиженно нахохлилась Марианна Викторовна.
           - Ошибаешься, у меня везде мир. Миру мир, войне – мой буйковый уравномер, украденный лично мною с участка, на котором свалены выбракованные сосуды, работающие в былые времена под давлением.
            - А я по природе своей далека от того, что ты сейчас говоришь, поэтому ни черта не понимаю, - процедила недовольно Клара и нарушила свое молчание.
            - Я немедленно тебе его выточу на токарно-винторезном станке типа 16К20, подберу кулачки для трехкулачкового патрона, подкачу заднюю бабку с нужным мне приспособлением для поддержки в центрах, зажму между ними болванку и пройдусь проходным резцом по его длине, придавая необходимую форму и размеры. Ух!
            - Невероятно, но я помню всё, о чем ты говоришь, - встряла в их разговор и Марианна. – А значит, не позабыла еще токарные азы.
            - Мда, - вздохнула с грустью Луиза. – Люди мечтают о двухэтажных особняках с трехэтажными гаражами, на каждом этаже которых по три джипа, два «Порше» и четыре «Мерседеса». А мне подавай старый и ржавый, с потеками по сварным швам, гараж, в темном и сыром углу которого светится желтым светом зелененький и древний, времен аж самого Сталина, токарный станок – предок типа 1К62. И вместе с ним в придачу халат болотно-серого цвета, небрежно повешенный вопреки всем правилам техники безопасности на рычаг регулирования частоты вращения шпинделя.
             - Выходит, это всё – действительно твоё предназначение? – спросила и задумалась Клара.
             - Временное помешательство, - мгновенно и с ужасом подправила её Луиза Ахтардиевна. – Надеюсь.
            - Надеешься, пройдет? – спросила Марианна и зло усмехнулась. – Сама решила опробовать себя на заводе, чего ты щас жалуешься и хочешь?
            - Такие знакомые вопросы задаешь, подруга, - пробормотала, хмурясь и что-то вспоминая, при этом намеренно перебивая разъяренную Луизу, Клара Рудиковна.
          А Луиза умела мгновенно переключаться:
           - Как это, знакомые вопросы? Чем они тебе знакомы, Клара?
           - Помню, как мне одна в нашей травматологии также заявила, когда я с рукой пошла. После моей травмы две недели прошло, болела рука сильно. Думаю, дай-ка, пойду и снимок сделаю, с хирургом переговорю, вдруг что скажет. Прихожу и говорю тамошней дежурной, дававшей клятву Гиппократа, мол, так и так, недели две назад сильно упала и руку повредила… а она мне и договорить не дала, перебила нетерпеливо и надменно: «А че ты щас хочешь?». И я такая про себя: «А, действительно, че я щас хочу?!». Развернулась и молча ушла.
            Её собеседницы разразились смехом, не замечая, как так корчит обиженную мордашку. Но и они быстро притихли, к ним подошла официантка с заказанными блюдами и чаем.
            На этом разговоров за столиком поубавилось, девушки накинулись на еду, голодны были все – и Лия, и Ника, и Клара. Между делом они заранее обговорили, взвешивая все «за» и «против», следующую их встречу и место встречи, ведь выбрать точный день с бухты-барахты у них не получается: то одна занята на работе, то другая, то третья. Поэтому, в процессе их перекуса, и нашли компромисс на троих – определили нужный день, время и интересное заведение, в котором они еще не бывали.
          А раз со всем этим определились, еда сметена с тарелок, десерты поглощены, чай – выпит, то и делать больше нечего. Расплатившись, они покинули кафе и пошли гулять. Блуждали девицы по городу до самой ночи, пока за Марианной Викторовной не подъехал её агент на такси.
          С её уходом разойтись решили и Лия с Кларой, последней – самое время возвращаться домой – под покровом ночи, то, что она всегда практиковала, никому о том не говоря. Поспешила восвояси и Луиза Ахтардиевна, не ночевать же ей на улице в компании такого же агрессивного быдла, как и она сама.
           И в отличие от двух других, Кларе Рудиковне, как всегда, повстречался тот, кто при встрече натужно делал вид, что её не знает и, вообще, не видит. Отчаянно притворялся и сейчас, что он её не помнит, что никогда в жизни не видел. Хотя налицо обратное. Да-да, Карл Укралович Кораллов. Он в это позднее время имел запись в бассейне, где только и делал, что хвастался своими рекордными заплывами брассом, хотя и плавать без надувного жилета не умел.
           Еще раз да. Да. Он настойчиво и мастерски игнорировал свою старую и очень даже хорошо знакомую – Клару Рудиковну Изольдич, которая на это всё всего лишь устало улыбнулась, выждала, когда он скроется со своей фирменной спортивной сумочкой и модной кепочкой за периметром двора, и полезла в подвал.
          Допустила в процессе, всё же, одну такую гадкую и ранящую её воспитанную душу, мыслишку:
          «Так ли бы ты себя вел, будь на моем месте Марианна?».
          Ответ знает не только она, но и мы, верно?

          9.
          Она выбралась из своего угла очень рано, но, как всегда, до рассвета, чтобы никто её не увидел. Бодренько пересекла пустой двор, на котором в такое время никогда никого не встречала (напомню: даже живность бродяжная не попадалась), и побрела мимо остановки, так как на транспорт у неё не осталось денег, точнее, осталось, но в один конец. Вот она и принять решение их приберечь на обратный путь, уставшей ходить пешком не хотелось. А там, глядишь, и выходные скоро, а за ними – день получки.
           Утешая себя этим днем получки, Клара Рудиковна шагала вдоль дороги к поселку, совершенно забывая о маньяках, по обыкновению, встречающихся ей на пути. К тому моменту, когда она доходила до не меняющегося места встречи с ними (а это небольшой мостик через канализационную речку-вонючку), солнце всходило, освещая её одинокую фигуру у дороги.
           Маньяки любили потеху, особенно любили потешаться над этой пунктуальной дамочкой, которая им, хоть и никогда не нравилась, но всегда позиционировалась постоянным зрителем и просто человеком, кому можно продемонстрировать своё тупое остроумие. А оно у них, действительно, было тупое. Вот и сейчас, оно неудержимо лезло из них.
            Кучка маньяков выкатилась ей навстречу, когда она пересекла речку через мост и остановилась, чтобы протереть запылившиеся носики и без того облезлых туфелек.
            - Смотрите, кто к нам пришел?! – развел руками третий по счету маньяк. Он был из непритязательных, к искусству был несильно приближен. Сердце эстета в нем билось слабее, чем в остальных. Положа руку на сердце, его компания ему никогда не нравилась. Но он всё еще не решался промышлять в одиночку. Несмелый, зато болтливый. – А как вовремя!
            - Опять ты бесчинствуешь, - укоряя его взором и силой задвигая в сторону от Клары, вылез вперед маньяк под номером два. Презрительно осмотрел необаятельную и непривлекательную, а еще – не богатую, учительницу химии и биологии. К тому же очень скромную.
         Она, впрочем, не очень скромно их склоняла про себя. Такие мысли присущи грубиянке Лие, но за это ругать ни ту, ни другую не будем.
            - Я сегодня навигатор, идемте сюда, - возобладало чувство прекрасного в главном из них – маньяк под номером один с презрением уводил их за собой с дороги и подальше от Клары Изольдич.
          - Ты сегодня шут гороховый, - возразил ему раздраженно другой маньяк, но ослушаться не стал, как и все остальные поселковые эстеты.
          «Да вы все сегодня шуты гороховые! Каждый день одно и то же! Неужели не надоело!?», - подумала гневно Клара и с мрачным лицом обошла их, ускоряясь, боялась опоздать в школу, в которую еще идти и идти.
           Ей этим утром, как и всегда, однозначно, повезло. Марианне Викторовне точно не повезло бы так, как ей, Кларе Рудиковне. И почему же на ум всегда приходит подруга-красавица «Ника»?
           Знать бы.
           Следующая неделя выдалась у девушек суматошной. В школе у Клары сплошные олимпиады, кружки, химические вечера. В агентстве у Марианны – выездные фотосессии, повальные рекламные ролики и участие в благотворительных показах. А у Луизы – свои цеховые баталии и завал по работе, нет и у неё сил куда-либо выбираться. И всё равно они не забывали и ждали день намеченной встречи.
           В равных степенях на эту встречу спешили Лия и Клара, Марианне было совершенно не до них: опять затяжные съемки, на которых она допускала мыслишку, что хочет оказаться среди подруг, потому и надеялась, что успеет подойти вовремя. Однако на всякий случай, предупредила, что может и не успеть.
           Девушки договаривались сначала побродить по парку. Там, у одной из скамеек под цветущей акацией и около фонтана и ждала Клара Рудиковна. Ахтардиевна сегодня немного опаздывала, но бежала со всех ног.
          - Привет, - добежала и мигом приземлилась рядом с педагогом Луиза. – Судя по выражению твоего лица, у меня всё очень плохо, да?
          - Приветствую тебя, мой юный друг. И, не теряя даром времени, начнем сию же минуту – рубрику «Лясы на трасе», в которой мы сегодня с вами поговорим о произведениях таинственного писателя.
          - Лясы на трассе? – Лия звонко рассмеялась.
          - Короче, - перебила её собеседница и прервалась. – Неприятное и грубое слово, но стойкое в употреблении. Короче, черт, в общем, уткнулась я в твое загадочное название и, подумав: «Ага!», ринулась читать аннотацию. Зацепила. Особенно тем, что ты сразу предупредила об отсутствии вымысла и всё будто бы на основе реальных событий. Хотя, про живучесть злодея и совместимость с реальностью, вот что тебе с укором скажу: тут лишний раз мозоль на пятке натрешь, и то, неделями не заживает – страдаешь, хромаешь и ходишь, как будто три войны прошла. А твои персонажи тут же после серьезных ранений встают и скачут дальше героев и других злодеев порицать. Негоже, подруга, так фантастикой жонглировать, когда сама пишешь в противоположном жанре, - Клара усмехнулась после короткой передышки. – Походу потихоньку критик просыпается во мне.
          - Критик в тебе и не спал, - подбросила вслед Лия, поглядывая на свои рукописи, которые механически перелистывала Клара.
           - Еще гасили интерес эти часто возникающие сцены с воспоминаниями из детства, мне не хотелось этого читать, видеть, представлять, наоборот – только перелистывать. Однако, упоминание в самом начале о мучениях и страданиях героя, над которым измывались все, кому не лень, меня держало и не отпускало.
            - И ты, вдохновленная этим, продолжила читать?
            - Ага, в ожидании развернутого и обещанного описания мучений, страданий, притеснений, преследований и угроз с последующими избиениями. Таких уж прямо мучений я там не увидела, как ни старалась. А еще, когда главный мучитель объявляет одним ярким солнечным днем, что покидает главный офис по причине повышения и перевода со словами: «Прощайте, твари!», и сразу же исчезает, оставляя всех облегченно думать: «Ура! Наконец-то вздохнем без него!», меня накрыло недоумением. Потом вдруг ты без объяснений переводишь и всех в другое местечко. Герои туда приезжают, и вуа-ля, их встречает все тот же злостный мучитель и опять продолжает измываться только над главным героем. Не логично. Словом, следует поработать над всем, но только не прикасайся к концовке. Она идеальна, - сказав, она протянула первый черновик хозяйке и вынула из пакета другой. Клара раскрыла на коленках еще одну рукопись подруги и, не теряя времени, начала. – Тут всё сложнее: некоторые моменты – явно клише, и они, к тому же, гиперболизованы.
            - Ты про романтические?
            - Да. Именно эти сцены, скажу еще раз, гиперболизованы. Не злись, подруга, но их больше, чем просто много, и это отвлекает, мешает и не несет в себе хоть какой-то сути. Особенно там, где она с отвратительным постоянством корчит мордашку со щенячьими глазками на скамейке в зимнюю и студеную пору, и снег, снежинки на голову ей романтично падают, и он стоит в белом пиджачке пред нею под теми же коварными снежинками. Ну, что это такое, блевать же от скуки тянет! Ты или выбери пару лучших моментов, либо сделай один микс из всего – этого достаточно. Думаю, ты поняла, о чем я.
           - Да, редактор, - с улыбкой покорности соглашалась и не отстаивала свое творение Лия Ахтардиевна.
           - Касательно ссор этих твоих героев, в которых ты, похоже, не осознанно, выставляешь её полной идиоткой, не способной сообразить и обличить в виновности всех своих бед третье лицо. Таким образом, ты делаешь её круглой дурой, наивным ребенком, не соответствующим своему, обозначенному не раз, возрасту – тридцати пяти лет. Человеку столько лет, а она очевидной вины злодея не видит! Тогда уже скости жизненные сроки, ей должно быть гораздо меньше лет. – Изольдич немного приостановилась, сделала необходимую паузу, вспоминая все свои претензии, и продолжила. – Ссор, к сведению, тоже многовато будет. Утрамбуй и их тоже. Постоянно читать о том, как безумно они любят друг друга и головы от этой любви теряют, но при этом собачатся в пух и прах после каждого любовного признания – немного странно. Знаешь, они мне напоминают персонажей из одной не безызвестной басни. Просматривается некая аналогия с Лисой и Журавлем: то этот парень пришел с мешком чувств, а твоя дурочка его прогнала, и потом подумала: «Я ведь его люблю!», и побежала за ним, чтобы быть посланной им от гордости. После чего он, подумав: «А зачем я её послал, когда так сильно ее люблю?!», и пошел нагонять её и опять прочь от неё. Она к нему и опять от него – и вот так вот по кругу друг к другу ходят, но при этом грызутся, как настоящие гиены. Ты один раз так сделай, второй, ладно, третий и то, в начале становления их отношений, к примеру. Но не постоянно же подавать его приход к ней с трепетными чувствами в кармане, в котором они тут же начинают гавкаться, и он обиженный уходит, и только после этого героиня осознает, что она зря нагавкалась. Извини меня, Лия, но потолок тому – один-два раза, хватит, дальше уже не надо. У меня уже на то вдохновение не стоит и, вообще, не стояло.
        Виноватым молчанием автора Клара Изольдич воспользовалась, чтобы критиковать и дальше:
           - А еще у тебя есть множество совершенно нераскрытых героев, которых ты, как я поняла, завела для какой-то одной точной цели, по достижении которой в них отпадает надобность, и ты сама уже не знаешь, что дальше с ними делать. Конечно же, свободное время на книжку у меня всегда найдется, дорогая моя, но тратить его на перелистывание страниц с однотипными сценами и диалогами скучных, блеклых и одноразовых персонажей мне очень жалко, и поверь мне, большинство читателей разделяет тоже мнение.
       Луиза Ахтардиевна, опустив глаза, слушала и медленно кивала всему головой.
          - Тебе не больно? – поинтересовалась, на всякий случай, Клара Изольдич, пряча улыбку.
           - Нет. Я старательно мотаю на ус, продолжай, мой первый читатель, - «единственный» она предпочла не произносить.
           - Уж прости, такой я человек, который с самого начала любого произведения может предугадать весь сюжет, развязку и концовку. Могу даже будущую речь героев предсказать. Иногда бывает, подумаю: «Сейчас он скажет так», и он так говорит. Или: «Сейчас будет вот так», и это происходит. Вот и твое творение я предугадала с точностью до каждого второго слова.
           - Это оттого, что ты слишком много читала и читаешь, знаешь множество приемов, переходов, моментов, внезапных изменений и всевозможных неожиданных поворотов – и это всё предсказуемо для тебя, какую бы книгу ты в руках не держала. Надеюсь, ты, читая мою рукопись, не ощущала, что в конце я, как автор, обделаюсь и налажаю так, что у тебя будет кипеть всё, что еще не закипело. И прекращай извиняться, если бы не хотела критики, я тебе этого не показала бы. Тем более, заведомо зная, что тебе кровь, кишки и трех злостных маньяков подавай на блюде.
           - Да хоть про твой завод, лишь бы в жанре реалистичного ужаса.
           - Будет тебе и такое.
           - Жду непременно, - Клара Рудиковна отдала ей второй черновик. Она в раздумьях просунула руку в пакет за третьей стопкой, над которой эта учительница чахла всю ночь, завороженная и увлеченная, под светом несчастной подарочной свечи на сколотой стеклянной чаше, которую ей поднесла старшая из соседских тройняшек. Ибо баба Паша громко ругалась на зажженный в коридоре свет, вот и пришлось ломать глаза во тьме при тусклом огоньке детского подарочка. – Поработай над ней немного еще разок, и я с наслаждением перечитаю снова, ведь твой стиль подачи материала, мне определено нравится.
           Не заметив в словах подруги очевидной похвалы, Луиза Ахтардиевна забрала свою рукопись, поторопилась поместить к такому же черновику в сумку и приготовилась к новой порции ранящей критики. Она знала, что та не со зла, и искренне говорит о том, чего хотела бы прочитать и представлять без понимания того, что пишется о чем-то несовместимом с законами физики и реальностью, о чем зачастую Луиза забывала, с головой погружаясь в свои фантазии.
           - Прочитала я «Хрип» и честно скажу, то, что ты там задумала сделать, у тебя не получилось сделать.
            - Это как?
            - Ну, смотри. Ты же разбила всё якобы на эпилог, пролог, первую, вторую и в том порядке до восьмой части по главам, так?
           - Так.
           - Разбить ты разбила, но у тебя не было связующего между всеми этими частями. Я точно ничего не перелистывала и точно помню, что ощущение нехватки чего-то общего между главами меня настигало и не отпускало до самого конца. А чего именно не доставало – поняла в самом конце. Говорить тебе не буду, хочу, чтобы сама до этого созрела и внесла необходимые поправки. В плане идеи, ничего так, даже неплохо. Но меня жутко выбешивало то, что ты слишком часто перескакиваешь с одного действия на другое, толком не покончив и не разобравшись с начальной сценой.
           - Всё надо закончить сразу, значит?
           - Хотя бы первые два действия, Лия! Дай понять читателю, что и как, а потом уже играй пафосно в эти свои секреты и недомолвки в непроходимом лабиринте.
           - Пафоса тоже излишек?
           - Нет, в самый раз.
           - Значит, что-то другое?
           - Да, Лия. Меня еще жутко выбешивало, знаешь что?
           - Что же?
           - Это то, что я только додумала сама все эти твои недосказанности в самом начале, а ты взяла и сделала всё хуже, чем очевидно, так еще резко прервала это и убежала дня на три в будущее без каких-либо предупреждений. Ты же не фильм снимаешь, а книгу пишешь, в которой всё должно быть четче, разложено по полочкам. Только и делаешь, что ставишь читателя в затруднительное положение. Не каждому захочется ломать голову над твоими ребусами так, как это делаю я.
           - Учту. Есть еще что-то?
           - Вот чего я никак не могу принять в твоей идее, так это заоблачное количество подельников главного злодея. Получается, что это твое, сильно простуженное, «вселенское зло» сидит не на троне, а на мягком пуфике в салоне красоты за маникюрным столиком перед мастером, раздает унылые приказы, а у самого артрит, подагра и атеросклероз. Лениво-болезненное зло какое-то, а главный герой, наоборот, чрезмерно везучий, но малоактивный и неприятный. Он словно червяк, скользкий, хитрый и наглый, который целенаправленно ползет в логово змеи. А змея, как раз, дома сидит, «Аргументы и факты» читает, увлеченно скандворды отгадывает и червяка совершенно не ждет.
            - Ну и сравнения у тебя, - рассмеялась Луиза, в уме отмечая, что та, в принципе-то, во всём права.
            - Признаться честно, когда я прочитала твою короткую и не имеющую отношения конкретно к тексту, но адресованную мне, аннотацию на обложке, то описанная в трех-пяти строчках идея зацепила куда лучше того, что ты затем детально расписала на девяносто семь листов.
            - Ожидала большего, опираясь на скомканный пересказ?
- Несомненно, - подтвердила Клара Рудиковна. – Но это не означает, что мне не понравилось, отнюдь. Просто всё это, опять-таки нуждается в доработке. Главный минус – в этих нескончаемых пособниках. Я предпочитаю, чтобы зло злостно марало загребущие руки. Само. И чтобы без маникюра.
            - Дальше? – принимая у неё стопку бумаг и по её лицу определяя, что на этом не закончится, Лия мысленно делала себе пометки.
            - Помимо пособников у тебя задействовано слишком много людей: насыщенные персонажами сцены, нескончаемые разговоры без представлений и объяснений – кто есть кто – в этом можно было потонуть и остаться лежать на этом дне бездыханным. До меня только к концу дошло, что этот твой бесцветный и неприметный очкарик и есть противник зла, что он твой главный герой, и для меня это было настоящим открытием. Я думала постоянно о нем, гадала, кто же этот непримечательный мужчина, и вся твоя рукопись была пролистана с назойливой мыслью о начальной сцене и вопросами, не дающими покоя: «Кто же был этот очкарик и почему ты его разок выделила? Кто был этот мужик? Кем же был этот мужчина?!». При этом я повторюсь, меня раздражало, что была подобных мужиков целая туча. То ты их толпой вдруг собираешь: они беседуют, ругаются, общаются, ссорятся. Разумеется, пропихнула на миг и безумно усталое зло к ним, и, разумеется, зло обложилось пособниками и запаслось пафосом. И хорошим парфюмом.
           - Пафосно в этот момент хоть было?
           - Было, но не так, чтобы я хлопала в ладоши с упоением. Напомню, в твоем предыдущем творении, в «Узурпаторе», было куда пафоснее, чем тут. Но «Узурпатор» – это «Узурпатор». Мы не будем про «Узурпатор», мы будем про «Хрип». Так вот, это несметное количество непонятных мужиков и перебрасывание от одних представителей закона к другим, а кидаешь ты, скажу я, не тая, безжалостно: отсюда – туда, оттуда – сюда. Когда ты это делала, так и хотелось кричать им: «Ты кто? А ты кто?! Ты, вообще, кто? Отойдите все, покажите мне главного героя!».
           - Всё настолько плохо?
           - Говорю же, когда ты упомянула в аннотации необычного героя, то я настроилась на многое: на его приключения, столкновения, повреждения, страдания и переживания. Но его у тебя было так мало на протяжении всей истории, что можно буквально на пальцах посчитать, сколько раз промелькнул он в твоем произведении, и эти короткие и незначительные сцены.
           - Поняла, Клара, я поработаю и над этим.
           - Обязательно. Десять-двенадцать сцен из всей книги – это не для героя. Я рассчитывала на нечто большее, чем просто куцые обрывки, а прочитала в основном жужжание каких-то непонятных мужиков, и жужжание их, в действительности, было непонятным, как и сами мужики. К слову, убийство главного подручного твоего злодея меня не на шутку ошарашило. Я подумала: «Как?! Как такое возможно?! Зачем это сейчас? Тем более выстрелом в голову, от которого он не умер». Хорошо, он не умер, но он таки и не пришел в себя до конца твоей книги, почему?! Для чего тогда ты его ввела в сюжетную линию? Для чего столько сталкивала со всеми, ошибочно заставляя думать, что он – главный герой? И я так и не поняла, почему же твой расхрабрившийся очкарик так лояльно на всё реагировал, и так и не поняла причин его безразличия и его связи со злом? Для чего он нужен был злодею? Что, деньги у него были?! Хорошо, допустим, деньги, но всё еще не ясны причины зла! Отдельный абзац главная героиня, точнее, тот еще абзац…
           - Потом, - прервала её с волнением в голосе Лия, увидев приближающуюся к повороту от памятника главному революционеру Марианну Викторовну, она застегнула молнию на сумке, в которой покоились её три раскритикованные стопки.
            - Допустим, обсуждаем мою нелюбимую книгу, - понизив голос, сказала Клара и начала с той же серьезностью тараторить про будто бы прерванный обзор на известное издание. – Читала как-то я знаменитого беллетриста, судя по всему, расхваленного зазря и исключительно ради прибыли. Я, конечно, не много за эту книгу отдала…
           - Но?
- Но и этого не стоило отдавать, - сокрушалась весьма разочарованно Рудиковна. – Долго хотела её найти и прочесть, когда-то давным-давно о ней услышав и поставив себе галочку в списке обязательной к прочтению литературе. Может, ты слышала о ней,  автора узнаешь сразу, как озвучу название. Книга его называется «Беда подкралась нежно». Я думала, что это будет что-то вроде любовной романтики, то есть, нечто чувственное, неровня тем отвратительным любовным романам, которые я презираю. Терпеть не могу все эти: «…он её обхватил, она томно вздохнула, стол подогнулся, звезда пала в ночи, птица встрепенулась…». Ну, не люблю я это, не люблю.
           - Видно, что знакома и не раз читала, - ухмылялась Лия, поглядывая на шагавшую ритмично их общую подругу.
          Марианна Никакойлова не спешила к ним, шагала, разглядывая людей на скамейках и двух подруг-болтушек в тени под ивой. «Ника» Викторовна сумела вырваться и сбежать со съемок, сославшись на плохое самочувствие, да и вторая модель, вовсе не явившаяся, заставила пойти на уступку и перенести на следующий день.  Поэтому она спокойно шла на свою встречу.
          Разговоры на скамейке не стихали:
           - Было дело, отрицать не стану. Но теперь и ты знаешь, что это я не люблю.
           - Да мне твоего критицизма для того уже хватило, не стоило пояснять.
           - В общем, душа моя ждала трагичную сюжетную линию, тонкую историю неразделенных чувствах с несчастным, жестоким концом и, желательно, внезапной смертью одного из главных героев, можно даже обоих. Ну, название «Беда подкралась нежно» само по себе заставляет в уме складывать что-то такое печальное, скорбное, жалкое, только и вертится гибель в самый неожиданный момент. Но. Но! Это было….
           - Впервые вижу, что тебе не хватает слов. Надо ж было так разочаровываться, а?
           - Самое странное и нелогичное для меня, это хвалебные речи в адрес автора на обороте книги. Он возносился едва ли не до небес, весь такой популярный, неподражаемый и неповторимый писатель, известный с такого-то-такого-то столетия, который всегда во всем превосходил других авторов и стремился в этом процессе написать нечто гениальное, и, якобы, «Беда подкралась нежно» и является его супер-пупер произведением. Короче говоря, хвалят его в стиле лизоблюдов и даже не краснеют. А я вот читала и не понимала, за что же даны эти похвалы?
            - Давай конкретнее о сути, подруга.
            - Замечу, что такого плана повествование, которое практиковал этот гуру романов, я не люблю. Автор повествует, базару нет, и начинает с определенных событий, вроде бы интересных, но вдруг прерывается и как бы случайно упоминает, что там был какой-то топчан, и он, черт возьми, начинает описывать этот топчан так, что хочется им же автора убить. Он описывает неторопливо и крайне длинным предложением и в мельчайших деталях сам топчан, его покрывало, потом сравнивает и топчан с чем-то столь замудренно, выстраивает целую аллегорию науки, затем по тому же принципу следует покрывало, подушка с подлокотника старинного кресла, еще что-то, потом еще и еще. Потом совершенно случайно его взгляд скользит в сторону и падает куда-то, допустим, на масляный радиатор….
            - И?
            - И он начинает описывать радиатор! На черта?! Ну, на черта?! – кипела эмоциями обычно спокойная Клара Рудиковна. – Пусть автор на меня обидится, но на кой черт это нужно!? Что, объема редактор в его книжонке не усмотрел, и он решил таким вот образом страниц прибавить?! Тьфу, три раза на такие приемы!
            - Аха-ха-ха.
- Погоди-погоди, я тебе про его историю еще ничего не сказала, а она от начала весьма интересна: затягивает, захватывает, приковывает, но, увы, повествователь опять на что-то отвлекается и снова начинает рассусоливать ненужные детали и в том же стиле их описывать. Ну, ёлки-палки, Толстого так разносят за его любовь к описанию дуба, но я бы лучше почитала Лёвушку Толстого, ведь он хотя бы, описывает так, что это не кажется чем-то нереальным. А этот прямо пытается, пыжится, в каком-то неизведанном формате это подать, упрямо сравнить. Несравнимо сравнить, вот! Точно! Несравнимо сравнить, как еще никто не сравнивал – вот оно – он пытался сделать именно это! Я уже, честно сознаюсь, читая и видя, что он начинает отступать от сюжетной линии к лишним мелочам, просто пропускала эти строчки, предложения, абзацы, страницы и беглым взглядом выискивала нужное мне продолжение. Не люблю я, когда меня ерундой отвлекают, ох, не люблю.
            - И ты всё же читала? – «Я бы такую книгу швырнула сразу в мусор», - подумала Лия Ахтардиевна.
            - Хотела я знать, чем же всё закончилось.
            - И чем?
            - А ни чем не закончилось! Я первый раз видела такую книгу, которая ничем не заканчивается. Автор просто взял и забил на всё, я была в шоке. Что это за писатель!? Потом на задней обложке прочла второе дополнение к хвалебным речам, оказывается, он просто стремился создать произведение с высоким слогом и непременно переплюнуть в этом всех своих конкурентов, с которыми соревновался. Да, он, действительно, соревновался. Да, видно по его книге, что он показывал лишь то, что лучше всех может сравнивать полную чушь с какими-то нереальными, невообразимыми мечтаниями. Не будь, как он. Никогда.
           - Все пять минусов от Клары? – улыбнулась Лия. – «Больше, чем у меня».
           - Плюс шестой за ощутимое высокомерие. Я не оценила положительно. Вероятно, истинные знатоки литературы, которые обучены и со всем этим общую связь имеют и выводы правильные делать умеют, оценят, а я – нет. Ведь в конечном итоге, эм, не буду раскрывать всего, но концовка была никакая: ни логического завершения, ни какого-либо умозаключения, ни жизни после в эпилоге – ничего. Хоть что-то дал бы, ан-нет, ни черта! Просто: так и так, и то – туманно. А что с героем-то дальше?! Как он? Где он?!
          И пока Луиза Ахтардиевна раздумывала над своими комментариями, планируя вклиниться в короткую паузу, их фотогеничная подруга успела добраться до них.
          И помешать.

          10.
            - Опять за книги два червя ссорятся, - подошла вплотную, наконец-то к ним Марианна Викторовна, и их окутало облаком её сладкого, ядовито-приторного парфюма. Хорошо, что они находились на улице, иначе пришлось бы бежать к окнам, чтобы распахнуть их. – Лучше бы косметикой в журналах интересовались, ходите обе – хуже серых мышек.
           - Нам хватает, что ты у нас такая красивая, - огрызнулась Лия и не от зависти к внешне удачному виду подруги, а от того, что своим появлением та прервала их литературные обсуждения.
           - У меня хандра, подруги, - не придала значения её словам и созналась на выдохе Марианна, она бесцеремонно присела между ними, заставляя отодвинуться и создать место для себя.
           - А у меня грусть-тоска Пушкина снедает, - оскалилась Клара.
           - По поводу чего хандришь? – спросила из вежливости Лия у модели.
           - На работу вот зовут сразу в два места, а я определиться не могу.
           - Ну, неужели и ты теперь начнешь работать?! Первая твоя зарплата – моя! – заявила нагло и оскалилась ей Луиза.
           - С чего бы? – недоумевала Марианна.
           - Ладно-ладно, твоя она. – Лия стала серьезнее. – Но угощать всё равно будешь.
           - Не понимаю я твоих продуктовых разговоров…
           - Продуктивных, подруга. Надо говорить: продуктивных, - поправила Марианну Лия с нескрываемым презрением.
          Избегая их ссоры, попробовала вмешаться и увести разговор в сторону Клара Рудиковна, она обратилась к самой агрессивной, к Лие:
           - Ты сегодня опоздала, я ждала тебя уж слишком долго.
           - Столько дел, столько дел! – завелась Ахтардиевна, тоже откладывая ссору с «Никой» на потом.
           - Как говорила моя мама, когда опаздывала куда-то, а от машинки оторваться не могла, подшивая мои модные брюки на заказ и в ограниченное время, - начала Марианна Викторовна (а мама у неё бросила школу и основательно переквалифицировалась в швею, уступив амбициям дочери). – «Хорошо, что у человека только две ноги!».
           - А то будь еще третья, точно опоздала бы? – спросила Луиза и громко посмеялась.
- Эй, слушай, - резко обратилась к ней, что-то важное припомнив, Марианна Викторовна. – Можешь мне рассказать что-нибудь одновременно грустное и веселое, но так, чтобы это было несильно выдуманной историей? Хочу кое-что проверить.
            - А что проверяешь-то? – насторожилась Клара Рудиковна и посмотрела на задумавшуюся Луизу.
             - Потом скажу, - ушла от ответа, лукаво потягивая губы, Марианна Викторовна.
             - Могу, почему бы и нет.
             - Приступай, можно и в некультурном формате, - Марианна была вся внимание.
             - Как-то в месяце марте и года два назад, когда начальства не было, я злостно весь месяц прогуливала, как вздумается. И вот в один пасмурный день решила снова с обеда фокус в виде прогула провернуть, имея весомый аргумент – мне надо было сходить кое-куда по делам. Так вот, иду я себе спокойно и не спеша, и вдруг отец меня нагоняет, такой веселый, весь на положительных эмоциях, подкрадывается ко мне сзади со строго-насмешливым приветствием: «Здравствуйте!» и замедляется. Я говорю, здравствуйте, и он мне: «Куда сбегаешь?». Я ему: «Дела есть», а он: «Что за дела?». Ну, тут я и решила подшутить немного, улыбаюсь, говорю, так и так, иду документы на загранпаспорт оформлять. Он такой, посмеиваясь: «Зачем тебе загранпаспорт?», притом шагает со мной рядом в ногу терпеливо и безмятежно, хотя у него такие огромные шаги, он же в пять секунд может меня обогнать и на другом конце города очутиться. Но нет, он идет и шагает со мной. На его последний вопрос отвечаю, что в Австрию собралась, надоело, говорю, здесь жить, уезжаю скоро от вас. А он мне: «А кто тебя отпускает?», - улыбнулся при этом лукаво, потом громко и беспечно посмеялся, прибавил шагу для ускорения и скрылся на горизонте. Мой ответ был уже не нужен, ведь это был не столько вопрос, сколько его стойкий ответ на все мои поползновения. Что-то вроде: дальше своего города шагу не сделаешь, доченька.
           - Довольно обидно, знаешь ли, – выслушав, пробубнила Клара Рудиковна и повернулась к Марианне. – Так, а что ты проверяла-то?
           - Говори, мне тоже интересно, - уставилась с ней на модель и Лия.
           - Начну с того, что в одной длительной поездке мне посоветовали скоротать время за чтением и даже дали ссылку на какой-то обыкновенный, но странный, рассказ. Вы знаете, что я со школы читать редко люблю…
           - Как интересно ты выразилась, - перебила Лия Ахтардиевна и повторила для себя её слова. – Читать редко люблю…
           - Так вот, книги – не для меня, однозначно. Но, когда я читала тот рассказ, то чувствовала себя не в своей тарелке. Складывалось впечатление, что это не я читаю, а со мной люди с экрана разговаривают. Очень знакомые мне люди, подозрительно знакомые. Один уж точно знаком…
           - А проверяла-то что? – притворилась, что не поняла прозрачного намека Клара Рудиковна и снова повторяла свой вопрос. Луиза Ахтардиевна же молчала и смотрела в упор на модель.
           - Мне это чем-то напомнило манеру нашей заносчивой колючки – Лии отвечать у доски, будто она не параграф, а бородатые анекдоты иронично травит. Мигом вспомнились школьные времена, вот и решила лично проверить, вдруг найдутся совпадения.
           - Нашлись? – спросила равнодушно Луиза, а сама порядком напряглась.
           - Нет, ты уж слишком уныло повествуешь, рассказ из телефона был поинтереснее, - ядовито уколола её Марианна Викторовна и потянулась к карману джинсовой жилетки, у неё зазвонил телефон. – Ой, я сейчас, - сказала она, встала и отошла на дюжину шагов от них. Этого ей показалось мало, она зашагала подальше. Прямо к фонтану.
         А им только этого и надо.
           - Слушай, а что там насчет агента ноль-ноль и две семерки с половиной?
           - Опять ты про него, Клара? Об этом давно пора забыть, - Лия с тоской смотрела на улыбавшуюся Марианну с телефоном. – А что с твоим шпионом, играющим в беспамятство, ты говорила …
           - Да ну его! Можно уже забыть. Да и на черта ему я-то?! – «Я тебе о том в шутку сказала, а ты поверила?!» – изумилась про себя Клара.
           - Хм, - задумалась Луиза Ахтардиевна, собирая в столбик и в уме аргументы, рвущиеся с языка. – У тебя глаза голубые. А еще, ты – почти филолог, пусть документально и химик-биолог. Вы идеальная пара, прямо как Бони и Клайд, Сид и Нэнси, Чук и Гек, Лелик и Болик, Маша и медведь, Руслан и Людмила…
           - Да-да, мартышка и очки еще скажи, - не оценив юмора, закатила глаза Клара Рудиковна.
           - А, вообще-то, мне бы не шутки шутить, а всерьез собой заняться. Ведь мне сегодня в очередной раз сказали, что следует поработать над культурой моей речи.
           - Потому и хандришь? – улыбнулась Клара, радуясь, что это не от её претензий к писательской деятельности Лии. – Странно, что тебя это так задело.
           - Но ведь печальная же тенденция, я качусь в бездну мата. Мыслю на нем, говорю на нем, а читая техпроцесс, добавляю матерых слов к каждой указанной операции и сноскам к ним. И даже моментально преобразую весь чертеж в мат.
           - Это ведь тоже не каждому дается.
           - Не думаю, что это повод для гордости.
           - Ну, смотри, со мной же ты прилично разговариваешь, - не переставала утешать Клара Рудиковна. – Пусть ты и мастер попадать в курьезные ситуации, это...
           - Их давно со мной не случалось, видимо уже возраст не тот.
           - Будет еще, посмеемся.
           - Не надейся, мне уже двадцать семь, впереди только тишина и громкий скрежет шейных позвонков.
           - Возраст не помеха забавным происшествиям, - Клара сегодня искрила оптимизмом. С чего бы?
           - Нет у меня больше ничего. Особенно, забавного и …
         Луиза Ахтардиевна осеклась, её толкнула локтем в бок Клара Рудиковна, предупреждая о приближении Марианны Викторовны. Модель, завершив свой таинственный разговор, величаво шагала к ним, при этом натужно припоминая то, о чем они ранее говорили:
          - Так вот, вернемся к моим подозрениям, - «Ника» сощурилась, усаживаясь опять между подругами и пронзая этим прищуром Луизу Ахтардиевну. – Скажи мне по секрету, этот всем известный, но при этом же никому не известный, писака со странным псевдонимом – ты ведь? Чутье меня не обманет, сознавайся.
          - Конечно же я. Кто же еще может быть этой бездарностью? – ядовито тянула Лия.
           - Ну чего же так мрачно все? – спросила Клара.
           - Однажды мы бы всё равно поняли, что ты про себя пишешь, - сказала Марианна Лие, не подозревая, что Клара уже давно в курсе всего. – Надо бы здесь какую-то умную и заезженную фразу употребить, да на мой скудный ум ничего не идет.
           - Краткость сестра таланта, к примеру, - подсказывала негромко Клара.
           - Хороши слова, но они явно не про тебя, Лия.
           - То есть, я, по-твоему, ни разу не краткость?! – смотрела на Марианну, насмешливо кривя губами, Луиза Ахтардиевна.
           - Ага, но еще больше – не талант.
           - И за что же ты меня так сильно ненавидишь?
           - За то же, за что и ты меня, Лия.
           - А я вот, вас обеих одинаково люблю, - как всегда пыталась тушить ссоры двух подруг Рудиковна.
           - А не любишь что? – спросила у неё Марианна Викторовна.
           - Цветы.
           - Почему? Они же красивые! – истинно возмутилась модель и предположила. – Аллергия?
           - Нет.
           - Тогда почему? – черед спрашивать Луизы.
           - Ну не люблю я цветы и всё, - повторила Клара.
           - Чего так принципиально-то? – осведомилась Марианна. – Уж не потому ли, что никто их тебе не дарил?
           - Выдумала себе нелюбовь в оправдание их отсутствия? – с пониманием спрашивалась Лия. Сама ж такая, еще бы не понять.
           - Да, а ведь и вправду, мне за все эти годы всего два раза их подарили: букет пионов и три гвоздики.
           - И когда это было? – решила докопаться до самых глубин Марианна.
           - Первое было чистой случайностью – букет предназначался не мне, а матери. Но, так как любопытная и маленькая я выбежала из комнаты первой на непонятный хрустящий громкий шелест (за что потом была отругана матерью), то получила букет в свои руки от улыбчивого отца. А букет из трех несчастных гвоздик уже был вручен многим позже и наряду со всем женским студенческим коллективом, так что, ни то, ни другое можно не причислять к чему-либо добровольному.
           - В первом случае напросилась, да? – сделала вывод Лия.
           - Ага.
           - А во втором всё было лишь обязательством, - прибавила грустно Марианна.
           - Угу.
           - Ты, кстати, куда ездила-то, с проблёвываниями? – обратилась к ней язва Лия, немного больше знавшая о жизни модели, они чаще пересекались по жизни и поддерживали общение в соцсетях.
           - Куда-то в чертовы горы, с корзинкой грибов и веночком из плюща насыщенные естественными цветами природы ракурсы ловить. Мало того, гнали по горам, не слыша моих возмущений, так еще непонятные люди в трех автобусах увязались: сотрудники спонсорского банка, люди из администрации города, чьи-то знакомые судьи, прокуроры, приставы…
           - Сутенеры, стриптизеры, - тихо и со злостью подбрасывала Лия.
           - Потом еще и шины прокололи, - не слыша её, продолжала извергать жалобы модель, - пришлось ехать за колесами…
           - Мефедрон, кокс, экстази, - всё искажала и выворачивала, бубня за ней, Лия.
           - М-м, моё любимое, - насмешливо ввернула и Клара.
           - Всё еще мечтаешь стать наркоманкой? – попыталась уколоть Марианна, упустив, что хотела сделать это Луизе, а не Кларе. Увы, подвернулась Клара. Почему-то всем она и подворачивается. То маньякам, то шаловливым дедулям, то злым управляющим, то разгневанным подругам…
           - Разумеется, Ватсон, героиновый шприц неизменно торчит из учительской венки, - быстрее мысли Клары, язык Луизы Ахтардиевны.
           - Вечно вы о том, чего я не понимаю, - насупилась Марианна.
           - Модели в этом больше всех понимают, - сказала Лия и, вздохнув, уставилась на фонтан.
           - О чем вздыхаешь так печально? – повернулась к ней Клара. – Завод?
           - Как всегда, - едва слышно и обреченно подтвердила Лия.
           - Есть хоть у тебя там работа? А то ведь я не раз хвасталась, что, вот, у меня подруга – такая хрупкая-хрупкая девочка, а на заводе бронетранспортеры собирает!
           - Ну, ты пальнула, конечно! – усмехнулась Марианна.
           - А с чего это ты меня склоняешь по высшей форме? – щурилась Лия.
           - Да разок речь просто зашла на педсовете в учительской за машиностроение и всё прочее…
           - Зачем такие неинтересные речи, тем более что я не делаю ничего такого, всего лишь огромные куски металлов подгоняю на заготовки средних размеров.
           - Не помню даже, как речь зашла, но я как бы уточнила, что ты доводишь до идеала особо важные элементы и детали узлов военных машин.
           - Ага-ага, болты, шурупы, гайки, - умелое закатывание глаз обыкновенного токаря.
           - Ну, Лия!
           - Ладно-ладно, убедила. Буду думать и сама так.
           - Ты хоть знаешь, как я тобой гордилась, когда ты после девятого ушла, поступила и сказала, что будешь вскоре работать на большом градостроительном предприятии, где делают отнюдь не кастрюльки и мясорубки.
           - Ух! – подбрасывала с обидой «Ника» Викторовна. – Я, как бы, тоже туда же ушла. Гордись и мной, Клара.
           - Ты потонула в модельном бизнесе, в конце предательски свернув с пути, - сказала укоризненно Рудиковна и повернулась опять к Луизе Ахтардиевне. – Так что, не разбивай сейчас мою подростковую гордость.
           - Я почти вдохновилась, - кривила лицом Лия. – Помню, сама недолго и наивно гордилась, что батя на заводе, пока не поняла, какая это яма. Увы, чтобы понять, пришлось в неё попасть. Выражение: «Работать буду, как мой папа, на заводе!», брошенное мною спесиво в классе втором, было будто проклятием.
          - А ведь и я всегда гордилась, что моя мама – учительница, хотя, сама не оказалась в той же роли, - задумчиво пробормотал Марианна.
           - Вот оно, разочарование юной жизни, - вторила Рудиковна.
           - И на всю жизнь, - констатировала Ахтардиевна. – Хотя, это не у всех.
           - Я вам этого никогда не говорила, - начала вдруг с непривычной грустью в голосе Марианна, приняв намек Лии на себя. – Но и у меня бывали безденежные, наполненные отчаянием, дни.
           - Да, - резковато перебила Лия. – Ты нам никогда не говорила. Я всегда считала, что тебе наши проблемы не знакомы.
           - Это не так. – Марианна возражала, не особо-то выражая это возражение. – Я потому и бросила учебу, понимала, что из ямы она меня не вытянет. Нужно карабкаться самой, как бы сложно это не было.
        Клара и Луиза с искренним удивлением смотрели на неё, прежде не выдавалось слышать от Марианны Викторовны столь печальных откровений. А Марианна Никакойлова продолжала:
           - Бросив Лию перед самым выпуском и устремившись покорять журналы и объективы, я поняла, что и на это нужны деньги: одежда, постоянные разъезды, поездки – в это следовало усиленно вкладываться, чтобы заметили. А откуда вкладываться-то, когда нет ничего? – с чувством вопрошала, ни к кому конкретно не обращаясь, «Ника». – Частенько я оставалась без рубля в кармане. Был даже случай у меня, возвращалась как-то с конкурса из соседнего города, для чего в спешке цокала на туфлях с уже расшатавшимися каблуками на нужную мне остановку, вдруг вижу, что-то протягивают, суют чуть ли не в лицо. Хватаю, не глядя, протягиваемый кем-то журнал, наивно считая, что его раздают бесплатно. Но потом, прервав мысли, замечаю, что, раздающий журналы, человек бежит со мной и протягивает в дополнение какую-то визитку.
           - Визитку? – задумчиво зачем-то переспросила Лия.
           - Ага, - подтвердила Марианна. – Машинально говорю ему: «Спасибо» и, чисто случайно опускаю на неё взор и пробегаюсь по тексту, прежде чем спрятать в карман.
            - Рекламный агент? – попробовала угадать Клара.
            - Нет. Смысл совсем иной, визитка уведомляла о том, что журнал стоит пятьдесят рублей, что он не бесплатный, а продавец сказать о том не может, так как глух и нем, потому говорит это своей визиткой, с которой бегает за всеми, кто радуется бесплатному журналу. – Марианна усмехнулась, увидев вытянутые лица подруг. – Я тогда растерялась от собственной спешки и невнимательности, да и от всей ситуации в целом, но от искреннего желания помочь тому, кто так тяжело зарабатывает, сунула руку в карман, планируя заплатить за журнал…
            - И? – не выдержала затянувшейся паузы Луиза, подруга, похоже, стеснялась договорить.
            - Сунула руку и только тогда осознала, что отдавать за журнал – нечего. То есть, есть что, но сделав это, я теряла половину суммы, необходимой мне на проезд. А пешком этот путь я не осилила бы и за день, - сказала фотомодель и вздохнула. – Чувствуя себя безумно неловко за это, я вернула ему журнал и визитку, стараясь не смотреть в эти разочарованные глаза, стыдливо извинилась и с еще большей скоростью умчалась от глухонемого к автобусной остановке.
            - Как это знакомо…
        Это пробормотала Клара, Луиза заторможено кивнула, и на некоторое время подруги замолчали. Осмысливая эту историю про себя, они задумчиво разглядывали беззаботную и свободную детвору, наяривающую круги возле фонтана, затем кошку, упрямо пытающуюся в этой суматохе поймать воробья, и мамочек с колясками.
           - Ладно, - прервала это неловкое и унылое молчание Марианна Викторовна, она встала со скамейки. Жалея об этом признании и вспоминая того, кто недавно звонил ей и сначала требовал, а потом упрашивал вернуться вновь на съемочную площадку, сказала – С вами мне всегда тепло и грустно, но меня ждут объективы.
           - Точнее, с объективами, - поправила Луиза.
           - Потом поругаемся, подруга. Я побежала.
         Клара и Луиза молчаливо провожали глазами вечно занятую и восходящую звезду модельного бизнеса. В этот раз временную тишину прервала Лия:
           - А теперь, завершим прерванные выводы по анализу рукописей? Что скажешь в завершение…
           - Ну, мне ли критиковать, - ответила Изольдич и попробовала дать что-то вроде совета или пожелания на будущее, но чтобы не сразу хвалить и осуждать. – Если убрать все твои таинственные обращения ко мне, а еще фразы, которые понимаем только я и ты, то...
           - То, что там ничего не останется? – рискнула угадать Луиза.
           - То, очень даже круто, - заметила Клара Изольдич и поторопилась исправить себя. – Ну, то есть, не убрать фразы, а заменить их на такие, которые поймут все, и не только русскоговорящие и также читающие.
           - Я так не думаю, - вздыхала Ахтардиевна. – Но критик из тебя хорош. Когда-нибудь станешь известным на всю страну. Все критики начинают с малого, начни с меня, Клара, я как раз метр с кепочкой.
           - Неплохо для метра с кепочкой, знаешь ли, - улыбнулась ей Клара. – Но слишком громко меня хвалишь. Я умею делать анализ произведения, или писать сочинение по тексту, только не критику выносить в свет.
           - Так это всё и надо уметь критикам.
           - А, между прочим, тот твой коротенький рассказ в дополнении одного из черновиков мне нравится. Очень интересно, что с ней будет. Буду ждать, когда ты мне дашь прочитать про эту дурочку в лечебнице…
           - Это случится нескоро, подруга, у меня дел невпроворот. Совсем не до этого, - сказала ей Лия.
           - Ах, ты! Не смей забрасывать! Я её жду, не подводи своего пылкого читателя.
           - Четко ты меня уколола.
           - Это не укол, не подколка и не всё остальное. Я её, правда, жду.
           - Увы, мой друг, сериалы, фильмы и мультики – меня отвлекают и мешают. Сказать им полутвердое «нет» не могу.
           - Откажись и поработай над тем, что умеешь лучше, чем за своим станком. Ведь я еще хочу прочесть давнюю историю про ту, что живет в подвале.
- Она списана, вообще-то, с тебя, подруга.
            - Помню, что с меня. Оттого и жду, - с огнем в глазах смотрела на неё Клара Рудиковна. – Хочу эту историю прочитать.
            - Амур, лямур крути, и еще каким-нибудь нормальным делом займись.
            - Не отнекивайся от работы. Читатель ждет.
            - Читатель? Ты один, можно и не ждать, - усмехнулась Лия.
            - Если есть хоть один искренний читатель, то стоит писать.
            - Слабо, но мотивируешь, - ухмыльнулась Луиза Ахтардиевна и встала. – Может, прогуляемся?
        Она кивнула куда-то назад, в сторону набережной, приглашая бродить по ней, пока ноги не устанут. Кларе только этого и надо – возвращаться рано – не стемнело так, как ей было нужно. Поэтому она с удовольствием приняла предложение подруги и поднялась со скамейки.

         11.
         Пожалуй, надо закругляться. А раз так, то, чтобы не тратить еще больше, уже потраченного, времени, представим, что прошло два года, в течение которых произошли существенные изменения в жизни трех подруг. И не только их.
         Значительных перемен почти не произошло, глобально жизнь у них не изменилась, разве что у Никакойловой Марианны, бросившей их легко и без раздумий и умотавшей в дальние страны, чтобы продолжать строить свою карьеру.
          Всё дело в том, что Марианна взяла и внезапно выиграла междугородний конкурс красоты, и на неё еще больше посыпалось предложений и приглашений от модельных агентств. Поэтому Марианна Викторовна больше не была в этом кругу ноющих неудачниц, она, как и хотела, прославилась красотой на всю Европу, плюнула легко на подруг, которых не вспоминала ни письмом, ни звонком. В общем, их красавица «Ника» смело улетела покорять остальной модный мир, снимаясь для журналов в неглиже.
          Луиза Туманова тоже выпала из графика дружеских встреч: увязла в работе, с головой окунувшись в «зарабатывание денег» – бегала на свой завод в две смены – на их предприятие посыпались заказы, Ахтардиевна оказалась по горло завалена техпроцессами и деталями, которые лихо обрабатывала на станке. «Княжна Сырогиевна», коей она значилась на неких ресурсах, стала немного популярной (чуточку, не глобально). Так что, у Лии Ахтардиевны тоже имелась, какая-никакая известность, тут не только «Ника» преуспела.
          В отличие от второй, Лия всё же оставалась неизвестной личностью, популярность псевдонима её нисколько не радовала. Хоть и прошумела под этим псевдонимом книга со странным названием «Продольное качение», в которой подробно говорилось про падение нравов, падение юбок и падение с лестниц, Луиза всё еще оставалась критически недовольной собой.
          У Клары Изольдич тоже кипела жизнь, в которой не до встреч: она рискнула участвовать в педагогических конкурсах, как учитель-новатор, и, столь же внезапно, сколь и Марианна, была замечена, оценена и получила приглашение в один лицей на работу завуча. А вскоре, возглавила сие учебное учреждение, да и не только его. Изменения для неё последовали одно за другим, сразу же, как она заимела то, чего ей не хватало – деньги. Теперь Клара Рудиковна могла позволить себе многое, в чем ранее отказывала.
          Она так и осталась ранней пташкой, но теперь это был её образ жизни, а не вынужденные меры. Клара Изольдич больше не вставала ни свет, ни заря, не спала стоя в коридоре под облачком плесени, и всё равно оставалась очень живым и подвижным жаворонком, всегда спешащим по утрам на работу. Любимую работу. Работу, на которую она не боялась опоздать – имела свой транспорт любимого цвета и зависела только от себя. Не хватало только одного – былых встреч с подругами, которые в этой жизненно-бытовой суете как-то сами по себе сошли на нет, никто не подавал идеи найтись и поговорить, все, будто разом, стали предельно занятыми и ненужными друг другу.
        Раздумывая над этим, Клара спустилась на лифте аж с двадцать первого этажа…
        Поглядим на это со стороны?
        Вот он двор многоэтажного дома. Дом, из подъезда которого вышла дамочка, одетая со вкусом. Теперь от взгляда на неё проказница мода не только ахнет, но еще и в смертельный обморок упадет! Не оглядываясь и не осматриваясь, как это было не раз по старой привычке, она уверенно зашагала к дворовой стоянке, прямиком к своему новенькому автомобилю (умолчим, что приобретен в кредит, а то как-то ломает все ощущения безграничной состоятельности и самостоятельности).
         Человек, с утра карауливший её у подъезда, чтобы сделать вид, что случайно столкнулся и узнал, дабы этим хитрым приемом пригласить на ужин и заодно самому на халяву прокатиться, встрепенулся. Это был давний знакомый и по совместительству сосед, которого она в своей утренней суматохе не заметила (да и привыкла не замечать, как и быть им же незамеченной), наблюдал за ней недолго. Как только она открыла дверцу автомобиля, он элегантно, с дежурной улыбкой во все тридцать два выбеленных зуба, подвалил к ней и необычайно вежливо поздоровался:
            - Доброе утро, Клара.
        Клара Рудиковна не без удивления в лице обернулась к Карлу Кораллову, обсмотрела его недоверчиво, сдерживая в себе, с годами накопившиеся, колкости, и села за руль. Бросила небрежно и сквозь него:
            - Вы обознались, - и, захлопнув дверцу, повернула ключ в зажигании.
         Карл Кораллов ничуть не смутился конфузом, он остался стоять на месте с неизменной улыбкой. Она была настолько натренированной и фальшивой, что даже не дрогнула на его устах. Только когда Клара Рудиковна отъехала, он поправил ремешок своего рюкзака и подкатил к следующей соседке, выходящей из подъезда к стоянке. Искал себе того, кто его подбросит на занятия по фитнесу, при этом обдумывая план, в котором сможет Клару заставить себя заметить и признать.
         Мусолить это утреннее происшествие у себя в мозгу Клара Рудиковна не стала. Не было на это времени: вся в делах и заботах о лицее и его учениках, которым не хватало нужных учебников. За ними она и вырвалась после полудня в город.
         И вот тут просто обязана случиться встреча двух давних подруг. Она должна произойти неожиданно, и только для двух, ведь третья, как уже сказано, основательно раскрутилась в индустрии моды, исчезла из страны и про всё прошлое забыла, да и вспоминать не мыслила. Зачем оно ей, когда есть деньги? А раз так, то и нам она не нужна. Достаточно будет и двух.
          Они столкнулись у книжного магазина, Клара Рудиковна подъехала сюда на автомобиле, чтобы забрать, заказанные ею, учебники по русскому языку для средних классов. По чистейшей случайности Луиза Ахтардиевна выходила из того же магазина с какой-то книжкой по психологии. Подруги остановились как вкопанные, глядя друг на друга. До этого времени, они, хоть и редко, но договаривались о будущих встречах, которые, по каким-то причинам отменялись, откладывались, забывались и не случались. А тут нате, внезапно натолкнулись друг на друга!
          - Узнала меня? – улыбалась, опуская приветствия (зачем они, им они не нужны), Клара Рудиковна, зажимавшая модную сумочку подмышкой.
          - А ты что же, думала, что мимо пройду, как Марианна? – усмехалась Ахтардиевна, тоже одетая с иголочки, пусть и не в дорогую шубку. Зато уже не в старых пятилетних кедах.
           - Чаяла, что нет, - Клара Изольдич оглядывалась на ближайшую скамеечку возле кофейни. Кивнула подруге на неё. – Присядем? Расскажешь мне, куда запропастился токарь пятого разряда.
           - А ты взамен поведаешь, где растворился учитель химии и биологии?
          Они обе негромко рассмеялись и, не сговариваясь, одновременно побрели к той лавочке.
           - Я теперь директор лицея и почти заместитель министра образования по совместительству, - без грамма гордости сказала Клара Рудиковна.
           - А я редактор крупного издательства, - сказала Лия и с усмешкой прибавила.  – В мыслях. На самом деле заведую одной частной типографией в свободное время. И удаленно.
        Тут подруги переглянулись и в голос сказали:
           - А Марианна всё равно круче и богаче.
         Посмеявшись, они обе присели на лавочку.
           - Сколько гривен накопили, сэр писатель?
           - Нет так, чтобы много, но мне теперь хватает, Клара. – Ахтардиевна с интересом рассматривала её. – Как насчет того, чтобы встретиться в эти, надеюсь, свободные, выходные и ненавязчиво поболтать?
           - Сейчас безумно занята, да?
           - Как и ты, - усмехнулась Луиза и задумчиво добавила. – А раньше Марианну мы не понимали.
           - Я и сейчас её не понимаю, Лия. Но не будем об этом, - Клара расположила на коленях сумочку. – Как у тебя дела?
            - У меня всё также, дорогая моя подруга, - начала рассказывать Луиза Ахтардиевна непрерывно улыбаясь ей, сияя этой улыбкой и не зная, как перестать это делать. – За исключением того, что теперь я обучаю, а не являюсь обучаемым токарем. Получила уже шестой разряд вопреки возмущенным воплям мастеров и начальников.
           - Завод не бросила, значит, – усмехалась ей ныне заместитель министра – Клара, тоже почему-то без конца улыбающаяся. – А обучаешь, так же, как и тебя – матом?
           - Нет, теперь я крайне воспитанный человек. Не смею даже думать о том.
           - Работа писателя тебя изменила, или же сама?
           - Врать не буду, скорее, ни первое, ни второе, а третье. И мне неизвестное. – Лия метнула взор на часы.
           - Тоже спешишь? – заметила Клара. – Встреча в выходные в силе, я приду. Буду ждать у фонтана. Надеюсь, на тебе будет удобная обувь, ибо день сулит серьезные испытания в виде прогулок.
           - Надейся, – поднялась первой Луиза со скамейки. – Как доеду, позвоню,
           - Кто первый доберется, - намекала подруге Клара Рудиковна, не без улыбки, на свои пешие и затяжные прогулки, оставшиеся в прошлом после приобретения автомобиля. – Тот – графоман.
- То есть, я? – усмехнулась Лия. – Я ведь никогда не опаздываю. Надо успевать туда, где теперь везде одни и те же разговоры про магический предел – тридцатник.
            - Поясни? – улыбнулась Клара Рудиковна, в прочем, догадываясь: у самой всё обстояло так же.
            - Опуская типичные коридоры и очереди, приведу, к примеру: ты уставшая вернулась домой, прилегла на кровать, думая уснуть. И тут накрыли всё те же мысли, угнетая еще больше и мешая уснуть. Еще и дверь от сквозняка приоткрылась, донеслись слова из мыльного сериала: «Вот недаром говорят, что если женщина не родит до тридцати, то после начинаются проблемы».
            - Аха-ха-ха-ха, как это знакомо!
            - Тварь, - подумала я, перевернулась на другой бок и схватилась за голову руками, в которой невольно вспоминались все те же люди в белых халатах, кто этим возрастом пугал, порицал и упрекал.
            - А с наглыми тетками в коридорах подраться за очередь успела?
            - Нет. Я мысленно бросала их на туше.
            - И много их мысленно от Лии пострадало?
            - Конца не видать, Клара, - видя, что поднимается со скамейки и она, Луиза Ахтардиевна, будто бы опаздывая, тоже шагнула к пешеходному переходу. – Что ж, увидимся на выходных.
          Клара в ответ махнула ей рукой и заторопилась в книжный, предстояло еще оплатить доставку её учебников, и заказать наглядные пособия в математический класс для особо одаренных деток лицея.

           12.
           Опустим скучные подробности из их повседневной и немного новой жизни и перенесемся сразу в день их встречи, намеченной в выходные у фонтана.
           Клара Рудиковна Изольдич уже сидела под солнышком на скамейке, закинув ногу на ногу и покачивая туфелькой, она смотрела, как к ней спешит, бежит в своих модных ботиночках Луиза Ахтардиевна Туманова, только-только выпрыгнувшая из троллейбуса на остановку.
          - Не верится, что я опаздываю, - подбежав, мигом опустилась на скамейку Лия. – Здравствуй, деловая. Едва тебя узнала.
          - Привет, - отвечала сдержанно подруга. – И я бы тебя спутала, если бы не твоя запоздалая пробежка. И, чтобы не терять ни секунды из нашего времени, начну я с осуждений.
         Луиза Ахтардиевна с недоумением уставилась на неё.
          - Читала я твое предпоследнее произведение, и возмущена до глубины души! Зачем?! Зачем так? Хоть признаться бы он успел, - злилась Клара Рудиковна. – Вот знаю, что выдумка, но все равно бурлят и бушуют чувства.
- Да она же и так все поняла. К чему там признания?
- Она хотела услышать от него! И я тоже.
- Куда ж его признания сунуть, да и зачем в подобном произведении слащавая концовка?
- Вовсе не слащавая, в ней и так столько потерь! – сокрушалась Клара. – Описала такую неординарную личность, отвратительный характер и поведение, которые мало-помалу, по мере повествования и благодаря его словам и поступкам, объясняются и раскрываются. Как и его прошлое. Только-только весь этот ком с усилием расхлебываешь и осознаешь, привыкаешь, принимаешь, и всё вроде бы становится понятным, и ты вдруг скосила его будто сорную траву! Просто взяла и убрала!
- Вообще-то, раскрывать его я собиралась отдельной частью. Оказывается, я всё уже раскрыла, - пробурчала расстроено Лия Ахтардиевна и тут же сникла.
- Я так ждала их отношений, - не желала слушать её Клара. – А ты, получается, придумала такого героя, чтобы потом его навсегда задвинуть могильным камнем!
- Не могла я закончить так, как тебе бы этого хотелось.
- Можно было просто намекнуть, увести туманно к счастливому концу и закончить на этом сцену. Что-то типа: «Не расслабляйтесь, дальше домысливайте сами», или хоть пару раз точнее передать их чувства.
- Так коротко между ними двумя? – усмехнулась Лия. – Неа, лучше убить. Уж прости.
           - Всё равно не прощу тебе его смерть. Пока что.
           - Какая ты капризная тварь, тебе фиг угодишь, - пробурчала Луиза. – Давай-ка, поговорим не про мои попытки что-то путное выдать. Может, обсудим нашумевшие книги?
           - В этом я мастер, - хмыкнула Клара. – Но я тебя послушаю.
           - Вот что мне хотелось сказать по поводу книги мистера Фрейда, которую ты видела в моих руках в том книжном магазине. Безусловно, это очень интересная книжка, но и в ней для меня нашлось множество минусов. Всё потому что в ней изложены его труды, как он сам сразу же и говорит – в виде лекций, которые он когда-то где-то читал. И вроде бы в них временами он так понятно всё подавал, а временами запутанно: приходилось не столько перечитывать, сколько несколько раз бегло пробегаться глазами по этим предложениям, чтобы понять, что, что он пытался в мою голову вложить? Что это было и почему я этого не понимаю? Ну-ка, попробую еще разок прочитать.
           - И так лучше усваивалось? – интересовалась Клара, подумывая почитать. Она тоже эту книгу купила, но до чтения еще не созрела, имелись иные варианты на подходе.
           - Да. Но, оттого что это, всё-таки, лекции, и на этих лекциях реально как на лекциях: много ненужных фраз, много ненужных обращений к слушателям то одного пола, то второго, то обоих сразу – и это всё дословно приведено. И я вот силюсь в его лекции вникнуть и временами ощущаю себя в технаре на самой задней скамье и на самом нелюбимом мною предмете – на сопромате. Прямо вижу, как я сижу, вполуха слушаю и засыпаю. Читаю вроде бы Фрейда за рабочим местом, а ощущаю на все сто процентов себя там и думаю: «Ну, тебя, к черту, посплю на этой паре». При этом у автора в этих лекциях постоянные отклонения в сторону защиты психоанализа – только-только становившейся науки, в которой он как бы уже не новичок, но судя по всему, чей-то последователь и уже как бы раскрыватель своих трудов, опытов, открытий, умозаключений и простых истин, после которых всё снова сводится к обращениям. Они появлялись неожиданно: только пытаешься осознать и переварить суть заумных слов, бац, и на сцене вновь общение с аудиторией – «Дамы и господа, тру-ля-ля, лю-лю-ля…», которое основательно сбивает с толку. Это и опустить не можешь, ведь внезапно в середине этих обращений и в самом центре строчки длиннейшего предложения он опять мог взяться за продолжение прерванной мысли, темы, обсуждение проблемного вопроса. Поэтому пропустить и слова не можешь, а оттого, что всю эту ерунду читаешь – в сон клонит, и всё, что дальше серьезное идет – уже не понимаешь.
           - Оно тебе надо было?
           - Не поверишь, но, читая эту книгу и от имеющегося добавочного и собственного затяжного недосыпа – стоя засыпаю и клюю носом в станок. Это было для меня очень трудно, особенно когда написанное сложно объяснялось и нелегко усваивалось. Временами так тяжело он приводил свои доказательства и теории, притом снова и снова возвращаясь к бесконечной защите психоанализа, отстаивал науку, которую все высмеивали, отвергали, кричали: «На костер!», и проч. проч. Еще всё усложнялось приводимыми примерами опытов чужих и своих, а также ссылками на те или иные труды и заключения коллег. Постоянные перебежки от одного к другому, то ко второму, то к третьему кружили меня в водовороте всего неизвестного и едва понятного.
            - Так зачем же тебе нужно было это?
            - Мое стремление прочесть эту книгу зародилось очень-очень давно, еще на заре нашей юности. Частенько натыкалась на обсуждение его трудов, если ты помнишь, было мобильное приложение когда-то, называлось «аська».
           - Как не помнить, помню. Им еще пользуются, Лия.
           - Так вот, в нем я и натыкалась чаще, чем возможно, на обсуждения Фрейда и его теории, в которых его, зачастую, высмеивали. И вот, не зная ничегошеньки о нем и его работах, но читая этот чат, я интуитивно предполагала, что мистер Сигизмунд Фрейд что-то интересное написал, и надо бы это почитать. И с тех самых пор, периодически вспоминая об этом, я всё думала: «Почитать бы Зигмунда Фрейда. Почитать бы Зигмунда Фрейда. Почитать бы Зигмунда Фрейда». И я это сделала в тридцать лет, ха-ха!
            - И каков же твой вердикт?
            - Ну, - Луиза Ахтардиевна позволила себе ненадолго задуматься. – Скажу опять, было очень сложно, очень-очень сложно это понять. Очень сложно было это принять, временами, но, ты знаешь, это стоит почитать, однозначно, стоит. Возмутительно, но стоит.
           - Приму к сведению.
- Прими. А я: Фрейда – на полочку, а все остальные снесу в мусор, – сказала Луиза и пояснила. – Как раз, две книги есть, давно хочу выбросить за этот столь бесполезный треп, но душа кричит мне укоризненно: «Как ты можешь, Антонио?!».
           - Ты же самый большой ценитель книг, не удивительно. За что ты так с ними?
           - За эти две бессмысленные части нашумевшего произведения я отдала примерно тысячу рублей.
           - И что?
           - Жалею каждый, чертов, рубль.
           - Но-но! – пригрозила пальцем Клара и нахмурилась укоризненно, напоминая Лие, что та больше не сквернословит и не ругается. Никак.
           - Хорош мне уже пальцы показывать, итак Зигмунд в пучину отчаяния окунул.
           - Кем нарек по завершении?
           - Я, оказывается, невротик, дегенерат, истерик и извращенец, - вздохнула Луиза.
           - Ого, а как это?
           - Разом, непонятно что ли?! – усмехнулась Ахтардиевна. – А и еще, Фрейд открыл глаза на то, что Софокл не только приверженцем нетрадиционных отношений был, но и мысленный претендент на место собственного отца. Этот лектор краткий психоаналитический разнос его произведению устроил в одной из частей своих лекций. В этот момент я испытывала самый настоящий культурно-некультурный шок.
           - Пока не знакома ни с тем, ни с другим, но, - Клара Рудиковна признавалась и удивленно вопрошала. – Софокл что-то писал?!
           - Про некого Эдипа.
           - Разве это был не Сократ? – щурилась, вспоминая усиленно, Клара.
           - Если я не заснула при упоминании автора, то, вероятно, – он. Теперь я думаю об этом произведении. Настойчиво вертится: «Надо почитать». Не классика, конечно, но надо бы ознакомиться.
           - После твоих туманных размышлений и мне захотелось.
           - Ты первая пробуй, мне расскажешь, потом, - усмехнулась Луиза Ахтардиевна и придвинулась по скамейке ближе. – Клара, а как продвигается твоя работа по защите бродячих животных? Слышала, ты всерьез занялась этим, вплоть до организации митингов в поддержку их защитников, сцепившихся с охранниками порядка в прошлый раз…
            - Люди нынче нервные, чуть что – сразу в оскорбления, драки, мордобой. Какой к черту митинг, с такими нервами? Лучше самой за этими животными бегать и подкармливать. Тихо и молча. И проблем не будет, ни у кого.
            - Действительно, какие митинги, когда со всей ситуации люди только и делают, что смеются. Бессердечные! – Луиза перевела взор на фонтан. – А я сегодня утром вышла. Не на Петербургскую площадь и не на митинг, конечно, но побродила кое-где по городу чуть-чуть. На людей в форме тоже презрительно поглядывала нет-нет. В солнцезащитных очках в солидарность протестующим гражданам, недовольных произволом стражей закона, пару гневных кричалок проорала. У себя в уме.
           - Камни в их сторону не кинула, надеюсь?
           - Ну, я же не вандал.
           - Главное, кто ты в душе, Лия.
           - В душе я жирный-прежирный кот, обваленный в сметане и посыпанный мелко нарезанной петрушкой. А коты камнями не кидаются. У ног трутся и урчат.
          Клара Рудиковна на это негромко посмеялась и спросила:
- Как обстоят дела в цеху, кот?
            - Мой наставник, Лев Семенович, ушел на пенсию, провожали всем цехом, прежде подготовившись к прощальному застолью: коврики резиновые почти постирали, двор цеха побелили…
           - Золушка. А, нет, Дворпобелилушка.
           - Ха! На меня тебе определений не хватит.
           - Со мной такое случилось только раз, - сказала, припоминая, Клара. – Это я о тех финансовых и любовных махинациях, забыть их никогда не смогу, похоже.
           - Ага, - ухмылялась Луиза. – Я тоже.
           - Всегда, когда я думаю о той фабрике, то моментально вспоминаю тринадцать миллионов, и глаз дергаться начинает.
           - Клара, тринадцать миллионов, две незаконные заправки и четыре любовницы. Ах, да, и еще один лев на привязи у ресторана.
           - Как скучно мы живем, Лия.
           - Зато честно.
           - Любишь ты эту честность, - вздохнула Рудиковна. – Честность, которая тебя саму обходит.
           - Согласна. Это нечестно! Нечестно, что на слуху самое глупое из всех моих творений! – начала вдруг жаловаться Ахтардиевна. – Я столько пота, сил и времени вложила во всё другое, а оценили, то в чем я даже не напрягалась, Клара! Почему? Почему же признали самое бездарное?! Как, как они могли признать «Продольное качение»?! Там же никакого смысла!
           - Так обычно случается, кто-то видит осмысленное…
           - В бессмысленном?! – перебила с чувством Лия.
           - Ты, что же, еще не читала отзывы о глубоком смысле, в нем сокрытом, от ленивых критиков? – лишь немного удивилась Клара Рудиковна. – А ведь много рассуждений было над этим твоим резким разделением по весу и физическим способностям.
           - Самое примитивное, нелогичное и не новое разделение по весу: на худых и толстых. Худых – на умственные и не тяжелые работы, так как потреблять будут меньше, меньше расхода еды, но больше умственных работ. А толстых, соответственно, физически тяжелые работы, непосильный труд. Что тут нереального?
           - Это, кстати, высмеяли.
           - И правильно сделали! Надо было больше нелюбимых и бесконечных описаний впихнуть вместо интересующих меня, действий. Моя самая большая ошибка, а не роман!
        Клара Рудиковна с ней спорить не стала. Задумчиво помолчала, глядя перед собой, и вдруг спросила то, что её волновало больше всего:
           - Ты как, с Марианной не связывалась?
           - А как с ней свяжешься, если она того совсем не хочет? – Луиза Ахтардиевна разочарованно выдохнула и отвернулась, пряча взгляд за разглядыванием торгового центра через дорогу. Видимо, её это тоже тревожило и печалило, но по натуре своей, как всегда, она отозвалась грубостью.
           - Тоже не берет трубку?
           - Я после одного раза больше и не проверяла, твержу себе, что, когда захочет – сама свяжется.
           - Может, правда, времени у неё нет, - вяло защищала и подыскивала оправдания всемирно известной фотомодели Клара Рудиковна.
           - У нас ведь тоже оно ограничено, - вздыхала тоскливо Лия. – Но хоть час выкроить смогли же? А ей – и минуты жалко!
           - Выходит, правду говорят, что деньги меняют людей, - констатировала Клара.
           - Мы же не изменились, - упрямо возражала подруга.
           - Так их у нас не так много, как у неё – это раз.
           - А два?
           - Я тоже изменилась.
           - Но я этого не заметила, Клара.
           - Это потому что я не прохожу мимо тебя, Лия, притворяясь, что знать не знаю.
           - А мимо кого проходишь?
           - Того, кто много лет со мной это практиковал, - теперь уже Клара как-то тяжело вздыхала и изучала этот торговый центр.
           - Карл носатый? – спросила и сама себе ухмыльнулась Луиза, по глазам подруги видя, что угадала.
            - Носатый? – с улыбкой переспросила Клара и сказала укоризненно. – Зачем ты так о внешности-то, Лия? Нормальный у него нос.
            - Нос-то нормальный, да. Но задирает он его сильно, словно клюв! Этого павлина и замечать тебе не надо! – Ахтардиевна сбилась от собственной мысли, рвущейся наружу. – Стоп, а он, что же, вдруг взял и узнал тебя?
            - Чуть ли не в пояс кланялся, косясь на мою машину.
            - А ты?
            - А я надменно: «Извините, вы обознались», и мимо.
            - Ни разу не ошиблась в действиях! – поддержала восхищенно Лия. – Правильно сделала, Клара.
            - Ты только легенды о том не слагай, - улыбалась директор образовательного учреждения.
            - Этот альфонс и без моих художественных легенд на слуху, подруга. И раз уж о том зашел разговор, то, что там с твоим коллегой, воздыхателем Марианны?
            - Заложил жилье, кота, взял кредит и умотал покорять Марианну. Всё надеется столкнуться с ней и очаровать своим обаянием.
            - Наивный!
            - Не будем осуждать, завоевывает, как может, - Клара Рудиковна мельком глянула на экран телефона.
            - Что, наш свободный час уже истек?
            - Растаял без следа.
            - След, где-нибудь, да останется. Я думаю, - сказала Лия Ахтардиевна. – А меня  не подбросишь?
            - Куда угодно будет, сэр токарь? – усмехалась Клара, убирая телефон в сумочку.
             - Сегодня выходной, завод отменяется, поэтому сбрось меня сразу через дорогу – в парке. А потом, может, еще когда-нибудь увидимся, Клара. Если найдешь на меня время.
            - Найду, я же не Марианна. – Рудиковна улыбалась ей добродушно. – Ты что там делать-то будешь?
            - Пойду, поброжу одиноко по пляжу. Хоть этим себе денёк скрашу.
             - Не дам я тебе бродить одной. Пойдем вместе, так и быть, - передумала Клара и направилась вместе с подругой, планировавшей пробираться к пляжу через парк.
             - А ты всё еще учитель, или став директором, распрощалась с уроками? – спросила Лия, медленно шагая по тротуару к автомобилю подруги.
            - Ты для чего интересуешься-то?
            - Если всё еще учитель, то заставлю, как и раньше, отвечать на мои наполовину философские вопросы.
            - На такие вопросы и я тебе всегда готова отвечать. Задавай.
            - Можно ли, будучи летучей мышью, научиться летать днем?
            - Я основательно подумаю над этим и дам ответ в нашу следующую встречу, - сказала Рудиковна и открыла ей дверцу, приглашая занять место.
          Вскоре они подъехали к парку, в котором задерживаться не стали, сразу направились на пляж, где бродили и разговаривали о всякой всячине около часа, а устав, в молчании вернулись к автомобилю, припаркованному на стоянке. Сели в него.
          Луиза Ахтардиевна, удовлетворенная затяжной прогулкой и беседами, долго молчала. А когда Клара Рудиковна съехала на дорогу и посмотрела на неё, Луиза зачем-то себе кивнула, поразмыслила секунды три и все-таки решилась задать вопрос, который считала не очень-то тактичным, и даже неудобным.
           Но Кларе можно его задавать, и Лия спросила:
            - Так, что ты думаешь насчет этого пижона-то?
            - Про Карла? – улыбаясь, уточнила Клара. – А что думать-то? Буду просто наблюдать, так же ли он и впредь будет пытаться попасть в поле моего зрения…
            - Тебе, определенно, с первой же его попытки надо было к черту послать.
            - Да, я хотела его в первые же три секунды именно туда отправить, но следом вспоминала всякий раз, когда он высокомерно, набивая себе цену, проходил молча мимо меня, и посмела сделать также. Эх, а надо было сразу сказать: «Слушай, иди ты к черту!». Вот как надо было сказать! Можно было даже: «А не хочешь пойти к черту?!». Или: «У меня два билета, оба тебе и оба к черту». Увы, нет, я просто притворилась им самим.
        Ахтардиевна на это тихо посмеялась и сказала:
             - Успеется. И не такое еще скажешь. Он ведь не сдастся просто так, - она прервалась и замахала рукой, указывая на ближайшую остановку. От парка она жила не так уж далеко, можно прогуляться до дома на своих двух. – Здесь, здесь мне останови.
        Высадив на остановке подругу и попрощавшись с ней, Клара долго смотрела той вслед, но думала вовсе не о ней. Голову заполнили мысли об одном человеке, да всё о том же – Карл Кораллов и то, почему же он с ней начал здороваться. Почему вдруг переменил своё отношение и стал замечать? Не просто замечать, а именно – здороваться, еще и первым!
       Почему переменил свои взгляды, в принципе, понятно, но зачем так настойчиво это показывать? Зачем? Зачем, если она сама в ответ его даже взглядом не вознаграждает?
       «Так почему же он здоровается?», - Клара Рудиковна съехала со стоянки и взяла курс на свой район, к себе домой.
       Ну, так почему же? Почему он так?
       Не потому ли, что она обзавелась личным транспортом? Заимела комфортабельное жилье на застекленной мансарде с тремя лоджиями, куда забрала с собой из подвала всю семью, с которой ютилась, управляющую Бабу Пашу и даже детскую коляску (ну, а сама, темными и непроглядными ночами, в поисках тишины и покоя уходила в подвал – эти квадратные метры были выкуплены ею). То есть, она стала состоятельной, оттого и узнаваемой, соответственно, заметной, ведь изменился и её внешний вид со всеми отсюда вытекающими последствиями: подкорректирован был не только стиль одежды.
         Но даже так, в этой видоизмененной красавице внезапно узнал бывшую простушку-одноклассницу сам Карл Укралович Кораллов! И не только узнал, но и не раз показал, что давно её знал, просто игнорировал! А теперь вдруг, сталкиваясь с ней каждый раз и по чистой случайности, брал и здоровался.
        Только вот теперь её черед его не узнавать, не замечать и проходить мимо, как это делал сотни, нет, тысячи раз, он. И это изрядно тешило душу.
        Припарковав машину, прошла к подъезду в молчании мимо него Клара Изольдич и в этот раз. Мы же на это скажем: «Поделом, тебе, Карл непомнящий!», и снова проследим за злой колючкой – Лией.

        13.
         Попрощавшись с Кларой, Луиза Ахтардиевна со всех ног устремилась домой, планируя скорее к себе добраться, переодеться во что-то удобное, чтобы заняться своей удаленной подработкой.
         Однако ж, оказавшись во дворе и увидев у торца дома знакомого человека, она вдруг замедлилась и, злобно ухмыляясь, принялась привычно подкрадываться на носочках своих туфель к своему гениальному соседу, усовершенствовавшемуся в своих художественных умениях.
         Ага, к тому самому талантливому и уже вовсе не мальчишке, а почти парню.
         Как всегда, он её почуял, резко забросил свой пустой баллончик краски прямо в мусорную урну и молниеносно развернулся к ней с коварным и довольным выражением на лице, так и кричащим, мол, ты ничего не докажешь. Затем обезоруживающе улыбнулся.
          - Здорова, теть, - шел он в опережение её насмешливым осуждениям. – Давно не видел вас. Почему больше меня не караулите и не ругаете? Что, нашли себе занятие получше?
          - А с чего это ты меня укоряешь? Опух что ли? Как будто я у тебя за спиной героин покупаю! Или деньги у тебя и твоих родителей беру и закупаюсь тем же героином, тоже мне! Иди отсюда! И так в жизни грамма радости нет…
           - Где там укор и упрек, теть? Как вам удается услышать отсутствующую интонацию?! – с улыбкой возмутился сосед.
            - Шучу, шучу. Так, и где твои последние творения, а? – она посмотрела на стену дома, здесь пока что красовался только эскиз, еще не раскрашенный основательно, а по его эскизам сложно было что-либо предугадать.
            - Там, за домом. Я гаражи опять разукрасил, вам точно понравится!
            - Полагаю, опять шприцы и сигареты в пасти у акулы размером с бабочку?
            - Да нет же, теть…
            - Сам ты тетя, - щелкнула, не касаясь толком лба, пальцами Лия, будто мощный и смертельный щелбан дала. – Ладно, пойдем, покажешь. Надеюсь, в этот раз меня нарисовал?
            - Русалку. Но на вас очень похожа, - вприпрыжку побежал сосед впереди, на ходу доставая и взбалтывая баллончик с желтой краской из расстегнутого рюкзака.
            - Такая же, как и я, злая, небось, - бормотала и без особой охоты плелась за ним Луиза Ахтардиевна, подумывая заказать ему портрет Фрейда на каком-нибудь, еще не раскрашенном, гараже или, на худой конец, заборе.
         А еще лучше, найти совместную фотографию с Марианной, Кларой и ней, чтобы он по заказу где-нибудь вывел их трех, а она ходила бы каждый день мимо и смотрела, наслаждаясь тем, что хоть где-то они неразлучными мелькают в этом городе.
        Неудержимые мысли Луизы замерли, когда она оказалась возле масштабной картины, почти во весь гараж (а гараж был самый большой из всего ряда гаражей), наверняка сосед ухитрился и на крыше что-то намалевать, но туда Лие уже не заглянуть – с возрастом стала осторожнее: никаких необдуманных и безрассудных поступков больше не совершала. А залезть на гараж из-за чужого художества для неё теперь было больше, чем просто безрассудно.
        Художество соседа впечатляло и без путешествий по ржавой крыше. Лия смотрела с открытым ртом на русалочку с семью переливающимися хвостами и щупальцами спрута вместо рук, у которой четко были прорисованы во всю шею и до ключиц жабры. Рот – как всегда – акулья пасть, видимо, стиль у художника такой, своего рода подпись, пусть и зубастая. От страшной пасти и жабр отвлекала пышная шевелюра русалки, обвивающая её саму и простирающаяся всюду, где не были изображены пенящиеся волны и щупальца с хвостами. Отдельно и крайне ярко мелькали в водах позади неё безобидные пучеглазые рыбки, две пираньи запутались в её волосах, один конек и морские звезды, тараща глазки, уворачивались от хвостов. Где-то в верхнем правом углу мелькал пятнистый скат верхом на трезубце, словно злая ведьма из сказок.
       Заворожено глядя на это буйство красок, Луиза Ахтардиевна думала:
       «Как же порой не уловима человеческая мысль! Мысль, не знающая границ и пределов. Кто-то не может её, даже самую простую, толком и выразить, а кто-то – воплощает в тончайших деталях, передавая в точности так, как сам её видит, слышит, воображает. Интересно, доволен ли он тем, как поймал, запечатлел и отобразил свою мысль, которую сейчас показывает мне? А ведь у него это не просто мысль, а настоящее её раздолье! Мне бы так, да только буквами и в монотонном тексте научиться…».
       Она прервала свое молчаливое созерцание, чтобы озвучить прорвавшуюся собственную мысль:
       - По-моему, о тебе должны знать не только наши ворчливые бабули и те несчастные, чьи гаражи ты намалевал…
        - Еще узнают, теть! – усмехаясь и продолжая взбалтывать баллончик, сказал ей подросток, опустился на корточки у гаража, где значилась зона песка, и принялся разбрызгивать краску.
       На этом, в принципе, и всё.
       В завершение, что хотелось бы сказать о той, кого эти две подруги помнили (да-да, о Марианне Викторовне), так это то, что она их даже и не вспоминала. У неё теперь были другие друзья и другие подруги. И они ценились ею больше, ведь они не знали её настоящей, не знали её прошлой жизни. Жизни, о которой она не желала даже слышать. Будто её и не было.
         Не осуждаем «Нику», с людьми и такое бывает. Некоторыми.
          
 30.07.2020. – 31.11.2022.