За Путина! Основано на реальных событиях

К тому времени я уже успел уволиться из рядов Военно-морского флота, а вот главный герой этого рассказа, не смотря на то, что был старше меня лет на пять, еще руководил структурным подразделением в одной из воинских частей ЛенВМБ. Он-то, собственно, и поведал мне историю, которую я в своем изложении, максимально приближенном к авторскому, и предлагаю на читательский суд.
Был это 2017-й год – время не спокойное во всех отношениях: тут тебе и обострение отношений с Америкой, и санкции европейских государств (никогда не мог понять, что это такое, так как не ощущал их, наверное, как и большинство жителей России), и антитеррористическая компания в Сирии, и присоединение Крыма, и гражданская война на востоке Украины. И хотя простой народ нашей многострадальной страны воспринимал все эти катаклизмы несколько отстраненно, но вот по последнему пункту – на счет Украины – все-таки переживал.
И то сказать! В страшном сне не могло присниться, что отношения между братскими народами обостряться на столько, что моя страна станет государством агрессором по отношению нашей бывшей республики. Правда, так только незалежная считала, хотя в последнее время она так дискредитировала себя в глазах россиян, что даже я, украинец по национальности, стал относиться к ней, как к враждебному образованию. Было такое выражение в Советские времена «кулацкий подпевала»; так вот, нынешнюю правящую элиту бывшей братской республики, воспринимали именно таким образом: нагадит где-то Большому брату, и смотрит с надеждой в рот США и Европейского Союза – похвалят ли? Дадут ли сахарку? Эдакий шакал Табаки при Шерхане.
Сначала было горько, потом больно, затем обидно, и, в конце концов, стало смешно. Но обида осталась.
Мой друг – дипломированный ученый, полковник, автор нескольких монографий и порядка сотни научных трудов – был человек, несомненно, хороший, но не всегда сдержанный. И будучи сам родом из Крыма, переживал обострение «дружбы народов», многое принимая значительно ближе к сердцу, чем оно того стоило. Впрочем, в нашей среде это никак не выделялось, потому что мы – офицеры, служившие с ним, придерживались примерно таких же взглядов.
Частенько, насмотревшись новостных каналов и передач типа «Время покажет», мы собирались в одном из помещений части, и на все лады обсуждали услышанное. Наверное, не все, что нам говорили по телевизору, было истиной в последней инстанции (на эту мысль меня натолкнуло заявление правительства, что инфляция у нас, оказывается, постоянно снижается, и составляет не более четырех процентов год, тогда как, ходя по магазинам, я видел, что цифра эта занижена примерно на порядок), но российские офицеры и гражданские сотрудники привыкли доверять тому, что говорилось от лица Государства. Так что, спорить нам не приходилось, просто горячо обменивались мнениями, и решали на своем, конечно, уровне извечный вопрос всех времен и народов – будет большая война или нет? Именно большая, потому что малых и так хватало в избытке. И почти всегда приходили к единому мнению, что третья мировая уже идет, но не в горячем поле, а в поле информационном, кибернетическом и финансовом.
Так вот, мой друг полковник Кусков Геннадий Константинович, в этот непростой для всего мира момент, выпил. Надо признать, что это дело, как и я, он любил, и частенько злоупотреблял горячительными напитками сверх меры, а сегодня была пятница, впереди два выходных – грех не расслабиться. Начав в конце рабочего дня на службе за одной из вышеописанных дискуссий, он плавно переместился в кафе неподалеку, где с одним из сослуживцев употребил еще некоторое количество, после чего, решив, что хватит, поехал домой. Сел в метро, доехал до станции назначения, вышел на свежий воздух.
И тут, как это часто случается, до дома ему помешали доехать привнесённые обстоятельства, в качестве которых на этот раз послужило неожиданное знакомство с респектабельным гражданином средних лет. А так как произошло оно уже на улице, аккурат у забегаловки с интригующим названием «Веселые ребята», и время до 23-х часов оставалось порядочно, то чтобы закрепить возникшую взаимную приязнь, новые друзья решили переместиться из-под моросящего осеннего дождичка в теплое лоно кафешки, что немедленно и было исполнено.
Прямо у барнойстойки под бутерброды с соленой горбушей приняли по сто пятьдесят «за знакомство». Выдохнули, сообщили друг другу о взаимном уважении и, сделав небольшой заказ, переместились за один из свободных столиков.
– Коля,– вещал новому товарищуГеннадий Константинович,– в какое время живем! Я, полковник Российской армии, в долгах, как в шелках! С двенадцатого года получку не повышают, а цены в два раза выросли! Кручусь, верчусь, а едва концы с концами свожу.
– Гена,– в столь же панибратской манере отвечал собеседник,– вся Россия так живет. Москва и Питер – еще куда ни шло, а поедь в глубинку – нищета и разруха. Деревни вымирают, молодежь подается в города на заработки, сплошные покосившиеся полуразрушенные дома вдоль дорог стоят, с заколоченными окнами и дверьми. Да и дорог-то нет – так, направления.
– Ну, – Кусков поднял рюмку,– чтобы страна возродилась.
Новый друг Гены как-то с сомнением покачал головой, но предложенный тост выпил. Закусили фисташками, овощным салатом, запили томатным соком.
– Но в Сирии наши, конечно, молодцы,– Геннадий поковырял вилкой в зубах,– дали просраться всем этим коалициям во главе с америкосами. А сколько разговоров было, что, мол, ничего не сделаем, увязнем, только деньги на ветер выбросим.
– А что?– Николай вскинул брови. – Не так?
Полковник с удивление посмотрел на собеседника.
– Конечно, не так,– сказал, как отрезал,– наши ВКС всю эту сволочь игиловскую почти добили, недолго осталось.
– Ну, тут еще не известно, кто ее добил – похоже, что как раз войска коалиции здесь поработали, а мы своими «Калибрами» пуляем в белый свет, как в копеечку.
Удивленный взгляд сменился недобрым, беседа съезжала с привычных для Гены рельс.
– А американцы вообще плюют на нас,– не заметил перемены настроения визави Коля,– разбомбили аэродром, а мы и утерлись. Наверно, потому химическое оружие и применяем, что иначе ничего сделать не можем, и вообще…
– Подожди, подожди,– брови полковника сдвинулись к переносице,– кто это доказал, что мы химоружие использовали?
– А чего тут доказывать?– Коля пожал плечами и потянулся к бутылке – разлить,– и так все ясно.
Геннадий Константинович побагровел.
– Кому ясно?– недобро спросил он,– тебе? Мне, например, ничего не ясно, а если уж точнее – ясно как раз обратное, что это чистой воды провокация!
– Пропагандистские штучки,– Николай, наконец, разлил водку по рюмкам,– кричим на весь мир, мол, мы такие сильные, такие справедливые, что защищаем конституционную власть в Сирии, а на деле – язык в задницу засунули и одними дипломатическими нотами воюем.
Он поднял рюмку.
– За женщин,– неожиданно сменил он тему.
Гена на автомате чокнулся и выпил – женщины были его слабым местом, за них не выпить нельзя. Зажевали отраву.
«В конце концов,– думал про себя Геннадий Константинович,– у нас демократия, как это там раньше говорилось… плюрализм мнений. Ну, считает этот недоносок так – его дело. Вон, так вся Европа считает, а это почитай полмиллиарда идиотов, или лицемеров».
И совсем уже было собрался домой от греха пойти, поднялся даже, но новоявленный захмелевший дружок, не замечая насупленных бровей собеседника, вдруг продолжил политинформацию.
– Война эта столько денег из бюджета сожрала, что народ по миру пошел, на воде и хлебе сидит, чуть ли не траву кушает. Все власть нынешнюю ненавидят, да только боятся сказать, а то…
– Кто ненавидит?– Перебил Гена, сжимая кулаки,– это какой же народ власть ненавидит? Те семьдесят пять процентов, что за Путина?
– Враки все это… – Начал было Николай.
– А кто траву кушает? Я что-то таких не видел,– снова перебил Геннадий Константинович.
– Сам же говоришь,– удивился собеседник, – что в долгах, как в шелках, хоть и полковник.
– Я траву не ем,– Кусков еле сдерживался, что, несомненно, очень удивило бы тех, кто знал его получше, будь они свидетелями этого разговора, – а в долгах я, потому что машину в кредит купил, и тринадцатилетняя дочка у меня шестой год болеет, никак вылечиться не может.
– Вот-вот,– не уловил изменившегося к себе отношения Коля,– и медицина у нас дерьмовая.
Разлил остатки водки из графина, подвинул рюмку случайному собутыльнику. Кусков сел, уходить ему внезапно расхотелось.
– Погоди-ка,– он побарабанил пальцами по столу,– а ты родом-то откуда? Не с незалежной, случаем?
– Не-е,– махнул рукой Николай,– здешний; как в конце девяностых сюда приехал, так и живу.
– А раз тут так плохо – чего ж приехал?
– Да, кто ж знал! Тогда перестройка, ускорение, демократия, гласность – думал, ну вот, наконец-то! Заживем, как люди, как в Европе живут.
Он опять махнул рукой и, не дожидаясь собеседника, выпил.
– Не было тогда уже никакой перестройки; война в Чечне была, дефолт 98-го года был, Путин Ельцина сменил на посту Главы Государства – то же факт. И вообще, чего же ты тут сидишь?– Гена поставил рюмку, пить не стал,– вот и езжал бы туда, в Европу-то.
– А кому я там нужен?
– И то верно… Так с такими рассуждениями ты и здесь никому не нужен.
– Но, но!– Коля построжал лицом, выглядело это несколько комично, – это мы еще посмотрим. Я, между прочим…
– А откуда ты приехал-то?– Кусков уже все для себя понял, и слушать дальше нового знакомца не хотел.
– Из Новосветловки.
– Это где?
– Да есть там такой поселок под Луганском.
– С Украины что ли?
– Да, да,– отмахнулся, поморщившись, Николай, и продолжил гнуть свое,– а обещали то: снизим цены на ЖКХ, всем россиянам долю от недр, импортозамещение, инновационные технологии, Русский мир на всю Евразию от Германии до Таиланда, Европа от Лиссабона до Владивостока. Ага, раскатали губу! Накося, выкуси!
Он состроил фигуру из трех пальцев, и поднес ее к лицу собеседника. Тот отстранился.
– Да, не тараторь ты! – Геннадий уже не старался скрыть враждебность,– значит, убежал со своей Родины, и к нам за лучшей жизнью подался, а теперь, когда бандеровские бандиты уничтожают твой же народ, бомбят города, ты вместо того, чтобы вернуться и их защищать, поносишь приютившую тебя Россию? Ту, Россию, которая за тебя всю эту работу делает?
Полковник прекрасно понимал, что кое-что из того, про что говорил его новый знакомый, правда, но одно дело говорить это самому, ругая не столько страну в целом, сколько себя в ней, и совсем другое – услышать это от неблагодарного маргинала.
– Кого защищать?!– Вскинулся собеседник,– сепаратистов? Которые под дудку Москвы пляшут? Всех этих Захарченко и Плотницких? Путинских прихвостней! Да, и Путин ваш, тот еще…
Терпение и толерантность – штука для Кускова Геннадия Константиновича не характерная, особенно когда он находится в сильном подпитии; и если бы кто-нибудь из сослуживцев имел удовольствие присутствовать при этой дискуссии людей, в соответствии с демократическими принципами свободно выражающих свои взгляды на политическое устройство современного мира, то очень бы удивился – до того пригоже и тихо вел себя полковник до сих пор. Но всякому терпению приходит конец.
Гена перегнулся через стол, ухватил Николая за отвороты пиджака, с силой потянул к себе. Тот грудью опрокинул пустую бутылку, воротником залез в недоеденный салат.
– А ну ка, пойдем, подышим свежим воздухом,– сказал Кусков тоном, не терпящим возражений.
Их и не последовало.
На улице уже потемнело, моросящий дождик прошел, и дышалось действительно легко.
– Отпустите,– Николай попытался вырваться,– в чем дело? Что это за хулиганство! Приличные люди так себя не ведут. Вы только подтверждаете мнение глав европейских государств о том, что русские привыкли все вопросы решать силой.
– Ну, так я тебя и не буду разочаровывать!
Гена ударил правой, почти без замаха, попав куда-то в область между левой скулой и подбородком, и тут же подцепил апперкотом накренившегося набок собутыльника. Тот упал на спину. По всем правилам благородного поединка, следовало дать противнику подняться, после чего можно было продолжать «дуэль». Но, во-первых, полковник был сильно пьян, а потому отчасти утратил контроль над своими действиями, а во-вторых, уж очень сильно его задели слова про «русский мир». Если бы все то же самое он услышал у себя на родине в Керчи, или от коренного киевлянина, с промытыми украинской пропагандой мозгами, ничего бы этого не было – он либо молча ушел, либо продолжил спор, заказав еще горячительного. Но мирно дискутировать с человеком, который бросил свою родину, называя ее бандитским образованием, а обретя новую, стал поносить и ее, было выше его сил.
Геннадий, не дав опомниться оглушенному Коле, быстро оседлал его, и стал отвешивать увесистые пощечины – по его разумению, настоящих ударов этот гад не заслуживал. Тот попытался закричать, позвать на помощь, но под градом ударов, захлебнулся, и теперь только тихо скулил.   
– Сволочь либеральная,– шлеп, голова налево,– маргинал поганый,– хлоп, голова направо,–прихвостень штатовский,– опять налево,– бандеровец,– направо.
Он хлестал по лицу, в принципе, ни в чем не повинного Николая за свою больную дочку, за хрушевку, в которой ютилась его семья без всяких перспектив на улучшение жилищных условий, за детей Донбаса и Луганска, загнанных в подвалы обстрелами украинской армии, за ребят, погибших в Сирии, за всю ту грязь, что вылила и продолжает лить на Россию либеральная Европа со своими гнилыми ценностями.
Устал, решил – хватит. Конечно, Николаю было больно, но пощечины  – средство не для увечий, скорее, для обиды. Коля искоса смотрел снизу на раздувающиеся ноздри своего мучителя.
– Сво… – тихо начал он.
– Что-о?
– Сволочь,– вытолкнул из гортани,– фашист.
– Я?!!– Красная пелена поплыла перед глазами Гены, одурманенный алкоголем мозг окончательно перестал адекватно мыслить.– Это я-то фашист?!!
Бах! На этот раз уже кулаком.
– Вот тебе за фашиста!
Бах!
– За Бандеру!
Бах!
– За Шухевича!
Трах!
– За Новоросиию!
Бум!
– За Сирию.
Полковник плохо соображал, бил и за чужих и за своих – это была его маленькая война, и он в ней безоговорочно побеждал, не смотря на то, что его враг был лет на пятнадцать моложе, килограмм на десять тяжелее и значительно выше.
На противоположной стороне дороги скрипнули тормоза. Полицейский УАЗик остановился перед железными дверьми. Кусков машинально посмотрел в его сторону.
«Управление Министерства внутренних дел Российской Федерации по NN-скому району города Санкт-Петербурга. Такой-то отдел полиции», – прочел он вывеску рядом с дверью.
Из машины вышел подполковник в синей форме, погоны были с голубыми просветами. Кускову показалось, что он даже различил зеленый кант воротника.
«Прокурорский работник,– отметил на автомате Геннадий».
Вместе с подполковником на асфальт пружинисто выпрыгнули два СОБРовца с укороченными автоматами Калашникова. Заметил их и Николай, осклабился.
– Пипец тебе,– сказал он, отметив подбитым глазом, что троица направилась к ним.
– Ну, тебя-то это не спасет!
Бах!
– За Питер!
– Прекратить!– Услышал Кусков; кричал, по-видимому, прокурор,– немедленно прекратить!
Трое правоохранителей были уже в шаговой доступности.
Но остановиться Геннадий Константинович уже не мог.
«Все одно под суд,– подумал он,– оттянусь напоследок».
– За Крым! За Украину!– Орал Кусков и мордовал недавнего собутыльника, – за Россию!
Подполковник и СОБРовцы приблизились вплотную, и уже собрались было «завернуть ласты» хулигану, когда тот, сам уже изрядно обессилевший, нанес последний, совсем уже слабенький удар.
– За Путина!.. – Выдохнул он и опустил разбитые в кровь руки.
Прокурор вдруг резко остановился и придержал сопровождающих. Последние несколько шагов все трое сделали очень неторопливо.
– За Путина,– повторил Геннадий и смазал Николая по щеке ладошкой.
– Хулиганит?– Неожиданно обратился подполковник к Кускову, кивнув на затихшего под ним противника.
– Такого про нас наговорил,– Гена тяжело, тяжело дыша, поднялся,– не иначе агент влияния.
– Ну, ну,– прокурор довольно сильно ткнул носком ботинка распростертое тело в бок,тело хрюкнуло, – а вы, простите, кто будите?
Кусков извлек из внутреннего кармана удостоверение личности офицера, протянул спросившему. Тот полистал документ, присвистнул и вернул владельцу.
– Идите домой, товарищ полковник, – сказал офицер,– вам надо хорошенько выспаться.
Геннадий Константинович удивленно посмотрел на прокурорского работника, пожал плечами.
– Есть,– ответил.
Хотел отдать честь, но вовремя вспомнил, что он без формы, развернулся и побрел в сторону своего дома. Здесь всего-то было метров триста.
– А с этим что?– Спросил один из полицейских охранников.
Теперь уже прокурор пожал плечами.
– Что, что,в отделение его, в «обезьянник». Очухается, дайте умыться и пусть катится на все четыре стороны.
Так и сделали.
А в понедельник, видя опухшие кулаки Геннадия Константиновича, все в мелких шрамах, я поинтересовался о природе их возникновения.
Гена отвел меня в свой кабинет, где доверительно, под сто грамм коньяка, и поведал мне произошедшее с ним приключение.
– Везет тебе, – усмехнулся я, – могло все плохо кончиться.
– Могло,– согласился он и поднял на уровень глаз полную рюмку,– ну, за Путина!