И вновь о советском детстве. Часть 8

В девятый класс я пошла в школу № 45 (до войны и после –  школа № 24 для девочек). Большое деревянное двухэтажное здание на высоком кирпичном фундаменте. Входить надо было по высоченному широкому крыльцу; и уже это давило на меня, как бы символизируя препятствие. После семи лет учебы в одной школе перейти в другую – большое испытание. А для девочки, причем невысокого роста и с внешностью, отнюдь не взрослой девятиклассницы, а подростка – это настоящая мука. В классе, где женскую половину составляли вполне себе уже девушки, конечно, свысока смотревшие на меня, я ощущала себя ущербной. Поэтому каждый учебный день становился для меня  большим испытанием, и я с нетерпением ждала, когда, наконец, он закончится.

К счастью, я проучилась здесь лишь одну четверть: семья переехала в новую квартиру на ул. Курнатовского, поближе к месту работы отца, и я пошла в школу № 3. Он и привел меня сюда на первый урок. Я, наверное, здорово всех насмешила своими красными рейтузами: в те времена у меня еще не выработалось собственное отношение к одежде,  надевала то, что предоставляли родители. Позже, вспоминая мой первый день в школе, вместе с моими новыми подругами по школе Ольгой Беловодовой и Валей Павловой, смеялись: вот ведь «монах в красных штанах». Когда мы  подходили к школе, папа сказал, что в этом здании до войны располагалось педучилище, и до того, как училищу переехать в Сковородино, он здесь учился полтора года, в 1937 – 1938-м. Я в этом и сама убедилась: во время уроков физкультуры мы выходили из спортзала на балкончик, нависавший над парадным школьным крыльцом, и там, на кирпичной стене было выцарапано имя: Коля Стромилов. А еще спустя годы  узнала, что как раз перед тем, как мне прийти в эту школу, Александр Константинов, в будущем мой муж, из нее перешел во вторую школу, ближе к своему  дому. Узнала еще о том, что весь период 60-х годов в третьей школе директорствовала его мама – Вера Петровна Константинова, что она вместе с учениками изучала историю учительской семинарии, для которой в начале века и было построено здание из красного кирпича – в нашу бытность третья школа. И что здесь же ее старший сын Михаил Васильевич Константинов в конце 60-х проходил педпрактику (а намного позже какое-то время уроки истории будет вести его жена – Татьяна Андреевна).

Говорится, как тесен мир, и неисповедимы пути Господни. Мы не знаем, что будет с нами, но мы можем предполагать. Еще школьницей, когда однажды шла по первочитинской улочке из своей восьмилетки, – даже помню на каком отрезке этого пути, – размышляла о своем будущем. Не поверите, но я надумала вот что: как вырасту, у меня будет муж археолог, что имя у него будет Александр, что будет он бородатым брюнетом. Так и произошло. Но не подумайте, что после я пыталась следовать этой почти бредовой идее, я даже и забыла о ней! Все это всплыло в памяти лишь сейчас, когда приступила к воспоминаниям, и когда пришлось сопоставлять факты моей жизни, связанные со школой, в которой проучилась лишь два выпускных года. С той школой, с которой, так или иначе, были связаны люди, в будущем оказавшиеся моей родней. Пройдут годы, и в школе № 3 завучем и учителем истории и обществоведения  будет мой муж Александр Васильевич Константинов, и вместе с мамой они организуют Музей истории учительской семинарии. Здесь все десять лет будет учиться мой сын Сергей, и все годы начальных классов будет ходить в пристроенное к основному здание, появившееся в 60-е годы благодаря хлопотам его  бабушки Веры Петровны. Поучится здесь в шестом и седьмом классах и наша дочь Марина, правда, вспомнит об этих двух учебных годах, как о беспрестанных мучениях.

Мое же пребывание в третьей школе особо не огорчало меня. Хотя весьма ощутимой в сравнении с восьмилеткой оказалась программа средней школы, и здесь я, бывшая отличница, впервые стала получать тройки по математике, физике, химии – это глубоко не огорчало меня. Конечно, чтобы завоевать расположение учителей, пришлось с упорством готовить домашние задания, и, если мою химию, физику с математикой поправлять было некому, то с новейшей историей и обществоведением на помощь приходила мама. Почему так была необходима ее помощь? Почти одновременно со мной в третью школу пришла молодая и неопытная учительница Лариса Леонидовна Сметанина. И речь льется ручейком, и знаний – хоть отбавляй,  но на уроках – шум и гвалт, стало быть – пользы никакой. А я уже тогда четко нацелилась на профессию, связанную с общественными дисциплинами. До сих пор помню эти домашние мамины уроки по теории империализма и истории Европы нового времени.

В школе были сильные учителя. Наш директор Елизавета Анатольевна Пирожок, со стрижкой под мальчика, подслеповато вглядываясь из-под очков и приветствуя нас хрипловатым от курения голосом,  заходила в  кабинет литературы и усаживалась за стол. И так весь урок читала нам интересную лекцию,  прерываясь на разговор о писателях, произведениях, литгероях и их характерах. Как-то по поводу моего свободного сочинения, где маленький мальчик, наблюдая за рыбками в аквариуме,  размышлял о своем будущем, прочувственно сказала: «Свеженько», а по завершению мной школьного курса забрала мою общую тетрадь в бордовой обложке, сказав: «Сочинения возьму на память и в пример ученикам». Химичка, наша классная руководительница, с аккуратно уложенной кудрями головой Клавдия Макаровна Тищенко, редко повышала на нас голос, казалось, всех любила, и, выводя   плохую отметку, как будто виновато извинялась. Невысокая, с худощавым лицом и глазами-хитринками, Елена Тимофеевна Малышева преподавала физику, и, если до кого-то никак не доходили ее разъяснения, с удивленной улыбкой упиралась в него глазами как бы говоря: «Милый тупица, это же так просто». Географию, позже и  биологию, а затем еще и астрономию вела Нина Ивановна Серебрякова; преподавала хорошо, но монотонно, сердилась, если кто-то ее не слушал, и в качестве палочки-выручалочки держала свою  дочь Ларису, получавшую у нее хорошие отметки. Позже я ощутила с ее стороны неприятие, так как у меня появились более интересные для меня подруги, сменившие ее дочь.
 
Математик Лия Васильевна Голубева была строга, настойчива, бескомпромиссна. Как мне казалось, уж очень часто и более других вызывала меня решать примеры и задачи. Я с неохотой шла к доске, дрожала как осиновый лист, и, по ее любимой поговорке, которую она с усмешкой любила бросать  классу, «сбивалась с последнего ума». Но вот что удивительно, именно она вызывала у меня симпатию, и именно ее уроки больше всего запомнились мне. Запомнилась и юная англичанка Тамара Сергеевна Макиенко, по слухам, съездившая в Лондон, прочившая мне инязовскую будущность: по английскому я хоть и  успевала, но сама считала, что недостаточно. И если мне иняз не улыбнулся, то с ним сдружилась моя дочь, став переводчиком. Это как в моей семье: мою маму неотступно бередила мечта написать школьный учебник по истории Забайкалья; ей это не удалось, но удалось мне. Удивительно, как желание одних может стать реальностью для других….
         
Класс наш, как тогда говорили, был передовой. Хотя и здесь был    период моей адаптации, но так ощутимо, как в сорок пятой школе, он прошел довольно легко. Здесь как-то быстро появились друзья: Люся Олекминская, Лариса Серебрякова, Валя Китаевич и самые закадычные – Валя Павлова и Оля Беловодова, которая также была новичком в классе. Когда  учились во вторую смену, мы часто после уроков оставались в школе поиграть в теннис или в баскетбол. Меня даже девочки из школьной баскетбольной команды, а это были достаточно высокие Вера Казанцева, Наташа Ганн и Вера Ситнова, попытались затянуть к себе, но я, имея малый рост, понимала, что это пустая затея, хотя в прежней школе-восьмилетке играла в команде и занималась легкой атлетикой.  Нельзя сказать, что класс был дружен, как говорится, все по парам или по группам. Конечно, были те, кому кто-то был симпатичен, кто-то кого-то привечал или наоборот. Были лидеры, но не влиявшие на остальных: отличники Саша Куйдин и Валя Китаевич, раскрепощенная и модная Вера Казанцева; выделявшиеся из массы красавчики Игорь Логач, Миша Петров и Толя Козлов. Ну а наша девичья группа не стремилась к лидерству, мы были сами по себе, и нам было уютно друг с другом. Возвращаясь из школы, останавливались возле соседнего с моим дома, стояли «на углу», обсуждая, как прошел  школьный день, и, выражаясь на жаргоне, ржали… Или сразу же после уроков отправлялись в соседний Пионерский парк и оттуда тоже никак не могли разойтись по домам: обходили все дорожки и скамейки, которых здесь было кот наплакал, подтрунивали друг над другом. Как-то сидели плотно втроем на высокой и неудобной лавочке-перекладине, в центре – Валя; я слегка потянула ее сзади за кофту, она взмахнула руками и смела нас с Ольгой вниз на землю. Лежим: ноги вверху, зацепившись за скамью, с задранными подолами; и опять неустанный хохот …

Тогда парк оставался полудиким, пустынным, и в том месте, где раньше было деревянное здание кинотеатра, только-только начиналось строительство большого  Дворца пионеров (сейчас это Центр детского творчества). Разыскивая дополнительные сведения о парке сейчас, от своей приятельницы Ольги Михайловны Шарак узнала, что в 50–60-х годах в кинотеатре можно было посмотреть фильм по билету за 10 копеек в 17-00 или 19-00 часов. В другом похожем здании, располагавшемся ближе к ул. Подгорбунского (Песчаная) работал дневной летний пионерский лагерь (позже строение использовалось как склад и сохранялось еще в 90-х); рядом находился памятник Ленину. Сам же парк до середины 50-х, возможно, и в 40-е годы принадлежал санаторно-лесной школе, располагавшейся в нынешнем помещении зоопарка (до 1994 года здесь находился детский сад, который, кстати, с месяц посещала моя дочь Марина). Да и со всеми этими местами – с Пионерским парком, Дворцом пионеров с теплицей возле детсада – связаны имена многих Константиновых: моей свекрови Веры Петровны и ее двух сыновей Михаила и Александра. Как только вступит в строй Дворец пионеров, ее назначат сюда директором, позже во дворце она организует  ЗМАН (Забайкальская малая академия наук), Александр станет вести здесь секцию туризма-краеведения и археологический кружок, а его старший брат, ученый и вузовский преподаватель возглавит это детское научное учреждение.

Так вот, возле Пионерского парка мы встречались, чтобы пойти в библиотеку готовиться к сочинению. Шли по улице им. Балябина, а иногда по Угданской, почти по проезжей части, переходя улицы Журавлева, Бутина, Ленинградскую. Здесь практически не было автодвижения, хотя Бутина и Ленинградская были заасфальтированы, а улицы Балябина и Журавлева оставались песчаными. Тогда еще почти повсюду на Балябина была лишь старая деревянная застройка, и лишь там, где она упиралась в ул. Горького, стояли первые «каменные» пятиэтажки – район проживания семей геологов, и во весь этот квартал был проложен асфальт, были и газоны с кустами черемухи и дикой яблони. В одном из этих домов до сих пор небольшая библиотека, в ней-то мы и готовили домашние сочинения. Посетителей мало, не то, что в Пушкинской библиотеке, куда надо было идти и идти… А эта библиотека  рядом, и под рукой вся нужная литература.

Когда я пришла в девятый класс третьей школы, места за столами (партами) были распределены. Видимо, никто не хотел сидеть с Вовкой Кобыляченко, крупноватым, насмешливым и хулиганистым юношей. Вот меня и посадили с ним за один стол. Он, как будто выражая нежелание моего соседства, сразу же подтолкнул меня локтем. Постоянно устраивал провокации, и все это делал демонстративно на угоду публике, поглядывая на своих приятелей, ожидал их одобрения. Я, конечно, терпела, не говоря ни слова. Однажды мы с ним были дежурными по классу, и этот гаденыш повесил на доску тренировочные штаны, приспособленные под тряпку для мытья полов. Учитель, кажется, историчка, вошла и возмущенно потребовала все это убрать, спросив, кто дежурный. Конечно, этот гад не поднялся, поднялась я, вышла к доске и потянула штаны, ухватив их за промежную часть. Класс так и грохнул. Ну а Вовка был на высоте. Вообще этот Кобыла, так мы его называли между собой, постоянно меня задирал, даже говорили, что был не равнодушен, поэтому-то и издевался. Также как и я с Ольгой, новичком в классе был Саша Тимофеев, приятель моего соседа по подъезду десятиклассника третьей школы Романа Таскаева (в будущем летчик-испытатель, Герой России). Таскаевы жили этажом выше, и когда Роман,  спускаясь с четвертого этажа, шумно перескакивал через ступеньки, мой папа с улыбкой говорил: «Рома Таскаев идет на прогулку». Все мы были из семей служащих железнодорожного ведомства, переселившихся в три соседних дома на ул. Курнатовского, тоже еще без асфальта, а школа была в квартале от нас.