Белая кружевница

Забравшись на подставленный к подоконнику стул, Катя посмотрела в окно.
– Ой, бабушка, смотри! — показав пальчиком на разрисованное морозным узором стекло, девочка обернулась, с улыбкой посмотрев на бабушку, суетившуюся у плиты. — Смотри как красиво, — она захлопала в ладоши.
– Зимой так всегда бывает, — оглянувшись, с ласковой улыбкой на лице, ответила пожилая женщина.
– Бабушка, а почему так бывает? — с детским любопытством спросила Катя. — А как мороз их рисует?
– Это зима их рисует. Она ещё та мастерица, по таким узорам.
– Зима? — удивлённо вытаращив глазёнки, она снова посмотрела на узор. — Она же холодная и злая.
– Ну, почему злая? — бабушка пожала плечами.
– Ну, она же и правда холодная. Вон вчера как мело, а ветер холо-о-о-дный-холодный, — девочка, поёжившись, спрятала руки в рукава свитера.
– Замёрзла? — женщина с нежностью погладила её по голове. — Ничего, сейчас чайку попьём с пирожками, тепло-о-о будет.
– Ну, бабушка. Ну, почему она так красиво рисует, если она такая холодная и злая?
– Холодная, только какая же она злая? — бабушка лукаво улыбнулась. — Она другая.
– Бабушка, а расскажи, какая она? — Катя пересела на диван.
– Она? — женщина задумалась. — Когда я была такая же маленькая, как и ты, мне моя бабушка Пелагея рассказывала сказку.
– Ой, бабушка, а расскажи мне, — девочка, захлопав в ладоши, поудобнее устроилась на диване.
– Ну, хорошо, расскажу, — улыбнувшись, она устроилась рядом с внучкой. 
***
Когда-то давно у Матушки Природы родились четыре дочери. Все они были разные, каждая красива по-своему. У каждой — свой характер. Одна дочка — зеленоглазая красавица — с яркими веснушками, густо усыпавшими её нежное, светлое личико. Была она доброй и улыбчивой. Всё до чего она дотрагивалась, тут же оживало, тянуло свои тонкие руки-стебельки и руки-веточки к яркому, тёплому солнышку. Люди глядя на неё и сами как будто расцветали. А птицы, заслышав её любимую свирель, с которой она почти не расставалась, тотчас же просыпались, и подпевали ей своими звонкими голосами. Ходила она всегда в зелёном одеянии, а свои светлые волосы любила украшать венком из ярких жёлтых одуванчиков. Назвала Матушка эту дочку — Весна.
Другая дочка — с весёлыми искорками в ярко-голубых глазах — была ласковой и озорной, будто солнцем согревая своей улыбкой, каждого, кто встречался на её пути. Все звери, птицы, цветы и деревья любили её, за добрый нрав и теплоту. Заиграет она какую-нибудь весёлую мелодию на своей любимой флейте, птицы подпевают ей, цветы вокруг так и оживают, радостно распуская свои лепестки. Одевалась она всегда ярко, а свои русые волосы украшала венком из разноцветных цветов: ромашек, колокольчиков, незабудок. Матушка назвала эту дочку — Лето.
Третья дочка — гордая кареглазая красавица. В отличие от двух других сестёр была она серьёзная, строгая. Завидев её люди как будто и сами становились серьёзнее. Выйдет, бывало, она на улицу покрытая своей золотистой вуалью, вместе с неизменным своим спутником ветром, жившим у неё на чердаке. А ветер этот хулиганистый такой, сорвёт с неё вуаль эту и летит она по округе, а золото так и осыпается с неё, на всё вокруг: на деревья, кусты, траву. А потом наиграется и обратно возвращает. Любила она играть на своей скрипке, засыпало потихоньку всё кругом, укутанное тихой колыбельной мелодией гордой красавицы. А ходила она всегда в тёплых красных, жёлтых, оранжевых платьях, а волосы украшала венком из золотистых кленовых листьев. Эту дочку звали — Осень.
Ну, а четвёртая родилась доброй, но тихой. Играла всегда одна, вот люди и стали шептаться за её спиной и показывать пальцем. Стала прятаться девочка от всех, сидела дома, смотря в окно на злых, как он считала, людей. Хотя и похолодело её сердце, но не заледенело совсем. Хотя и пряталась она от людей, но любила и радовать их. Насыпала горки для детворы, чтобы они могли кататься на санках и лыжах. Вырезала из глыб льда скульптуры. Сёстры любили её за добрый, хотя и холодный нрав, а ещё за заботу.  Расстилала она свою белоснежную перину, укрывая своим теплом, скрытым где-то глубоко внутри, убаюканных Осенью любимцев сестёр — животных, травы и цветы. Ходила она в белых нарядах, а волосы украшала серебряной короной с многочисленными хрустальными камушками, любоваться которыми она очень любила. И звали её — Зима.
Жили они дружно, матушка любила каждую из девочек, заботилась, учила. И вот выросли красавицы. Решила матушка, что пора им помогать ей, а чтобы они не ссорились, каждой отвела свой черёд. И стали они вместе с матушкой хозяйками, каждая на три месяца.
У каждой появился свой дом.
Деревянный бревенчатый с садом, в котором всегда цвели сирень, яблони, вишни, росли нарциссы, тюльпаны и одуванчики, так любимые ласковой Весной.
Дощатый, окрашенный в любимый зелёный цвет и обвитый виноградными плетями. С пёстрыми клумбами под окнами, на которых разноцветной россыпью раскинулись незабудки, ромашки, колокольчики, пышные пионы, разноцветные космеи. Многочисленные бабочки всегда кружились над этим ярким лугом, радуя улыбчивую озорную Лето.
Каменный, из тёмного, но тёплого камня, окружённый кленовой рощей. Перед окнами дома яркими пятнами красовались многочисленные клумбы из разноцветных астр; острых, будто меч, цветов гладиолусов; хризантем; георгинов и солнечно-жёлтых кустов золотых шаров, которые так любила гордая, строгая Осень.
Только одна дочка поселилась дальше всех. Подальше от людских глаз, в своём любимом доме, из белого, холодного мрамора. Не было там цветов, не было там сада. Только белый снег, и глыбы льда, словно застывшие фигуры, которыми так любила любоваться нелюдимая, одинокая Зима. 
Когда приходило их время — одной из дочерей, она приходила жить к ней.   
И вот снова пришёл черёд Зимы. Снова укрыла она всё вокруг своим белым пушистым одеялом. Заснули под ним звери, уснули пригретые белоснежным пухом цветы. Зима иногда выходила из дома, проверить не сползло ли где-то одеяло, и не проснулись ли под ним любимцы сестёр. Ей нравилось тёмной ночью пройтись по городам и сёлам, заглянуть в окна сладко спящим людям, пригретым теплом печки или камина. Но и днём не сидела она без дела. Насыпала горки, на радость ребятишкам, которые с громким визгом съезжали с них на деревянных санках. Нравилось ей насыпать для них сугробы, чтобы лепили они причудливых снеговиков, лепили снежки и с радостными криками кидали их друг в друга. Но больше всего она любила рисовать, но боялась показывать людям своё умение.
«Люди не оценят, посмеются надо мной», — говорила матушке она.
***
– Ой, смотри какие сугробы! — девочка радостно подпрыгнула, захлопав в ладоши. — Пап, ну, пап, смотри, сколько снега Зима насыпала нам. Теперь с Никиткой снеговиков лепить будем.
– Чего хорошего? — разогнувшись мужчина оглянулся, посмотрев на прочищенную дорожку. — Вон сколь ещё чистить. Ни пройти, ни проехать.
– Зато весело! — девочка с радостным смехом упала спиной в сугроб. — Здорово ведь! — раскинув руки она посмотрела на голубое небо.
– Всё бы вам, ребятне, только в сугробах валяться. Здорово, здорово, — пробурчал мужчина, недовольно посмотрев на дочку. — А мне тут чисти с утра до вечера. Метель, кажись, будет.
– Небо же голубое, — удивлённо ответила девочка, посмотрев на отца.
– А вот чувствую, будет ещё та метель. Зима без этого не может. Только и делает, что злиться да метёт.
***
– Сколько лет мы уже не были у родителей? Тебя даже не заставишь к ним пойти, — женщина сердито посмотрела на мужа. — Как хорошо раньше было. Собирались у камина, или у печки, если были у бабушки. За окном метёт, а дома тепло, уютно, все рядом. А тут даже навестить некогда.
– Ну, чего там у них может быть? Живут себе потихоньку. Спешить надо, — мужчина посмотрел на небо. — А вдруг метель, а нам ещё сколько добираться.
– Эх, холодный ты и чёрствый, — женщина вздохнула. — Чего спешить-то? Небо чистое, откуда метель? — она удивлённо пожала плечами.
– Да кто её, Зиму, знает. Сейчас солнце, а потом пурга как затянет свою песню, так и с дороги недолго сбиться, — мужчина обошёл сани. — Разломает ещё чего. Мы отдельно, а лошадь убежит от испуга. Чего тогда делать будем?
– Могли бы и здесь жить. У родителей дом большой, кроме меня и нет никого. 
***
Зима, грустно вздохнула, отставив своё волшебное зеркало, через которое она смотрела иногда на мир. Ей всегда было грустно, когда люди ругали её, не замечая, сколько радостей она приносит их детям, сколько пользы приносит её перина, согревая их сады и огороды. Достав из серебряной шкатулки свою любимую серебряную дудочку, она начала наигрывать мелодию. Вначале музыка звучала тихо, но постепенно мелодия нарастала, становясь всё громче и громче…
***
– Смотри, ветер усиливается, — женщина, поёжившись, посмотрела на небо. — Тучи набегают. Наверно, метель всё-таки будет.
– Как бы дорогу не замело. 
– Я же тебе говорила! Давай лучше к родителям заедем, у них и переночуем. Недалеко же.
– А может ещё обойдётся? — почесав затылок, он задумчиво посмотрел на небо.
Резкий треск заставил их вздрогнуть. Остановившись, они с ужасом посмотрели на упавшее впереди, недалеко от них старое, кривое дерево.
– Ну, вот, я же говорила. Куда теперь ехать-то? — всхлипывая спросила женщина.
– Ну, ладно, поехали к родителям, раз так. Они нам всегда рады будут.
Зима, как будто не замечая ничего, играла и играла свою громкую мелодию.
***
– Ой, пап, смотри снежинка! — девочка с улыбкой посмотрела на ладошку.
На пушистой варежке, красовалась хрупкая снежинка. Девочка крутила поворачивала ладошку, то влево, то в право, любуясь необычным узором.
– Ну, вот и ещё одна метель. Опять потом чистить. Ну, чего ты расселась? Бери вон лопатку и помогай. 
– Да прочистим, — девочка махнула рукой, с грустью посмотрела на тающую от тёплого детского дыхания снежинку. — Никитка придёт, поможет. — Ну, вот и растаяла, — она полными слёз глазами посмотрела на отца. — Она наверно обиделась на тебя, за то, что ты ругаешься, вот и растаяла.
– Вот ещё напридумала. Я-то тут причём? Это всего лишь вода, пусть и замёрзшая. Вон ещё летят, снежинки твои любимые, — мужчина кивнул на небо. — Ветер усиливается. Метель начинается. Пошли в дом, вечером ещё наиграешься.
Снова вздохнув, она пошла следом за отцом. Взявшись за дверную ручку, девочка оглянулась, посмотрев на небо.
– Спасибо, Зима. Ты самая лучшая, — улыбнувшись, тихо, чтобы никто не слышал, произнесла она и вошла в дом.
***
– Опять злишься? — матушка, тихо подойдя к дочери, с улыбкой погладила её по голове. — Вьюга метёт, замело всё кругом.
Отложив дудочку, Зима вздохнула.
– Я разбудила сестёр? — она посмотрела на мать.
– Девочек уже не разбудить. Придёт их время, тогда и проснутся, — матушка, снова погладив дочь по голове, села рядом.
Зима снова посмотрела на своё волшебное зеркало. 
– Почему они меня не любят, мама? — она перевела на неё грустный взгляд. — Мои сёстры всегда вызывают улыбку, им всегда рады, а мне совсем нет, — Зима опустила голову, снова горько вздохнув. — Всегда недовольны, всегда ругают?
– Ну, и твоим сёстрам не все рады, — с той же доброй улыбкой на губах, матушка посмотрела на грустную дочку. — Весна тоже иногда грустит и плачет, а люди её тогда ругают. Когда она только приходит, люди торопят её, подгоняют. Топчут, срывают цветы, так заботливо выращенные ею, даже не успевая ими полюбоваться. Ругают за слишком громкое пение её питомцев. А Лето? Ругают и твою весёлую, тёплую, озорную сестру за то, что слишком согревает своим теплом. Когда дарит дождь, чтобы цветы, поля, сады, вдоволь напившись и умывшись снова оживили, люди опять не довольны, снова просят тепла. Ну, а Осень? Она часто грустит, и люди грустя вместе с ней. Она даёт людям передохнуть от жарких щедрот Лето, а они всё равно не довольны, и тоже ругают её.
– Но они всё равно им рады. Весну любят за её сады, за её доброту, за её забавные веснушки. Лето любят за её теплоту, за её щедрые, сочные подарки. Осень за её золотые украшения, а меня?
– И тебя любят, и тебя ждут.
– Ждут, а потом ругают, — Зима снова грустно вздохнула. — А ведь я радую детвору, — она улыбнулась. — Рассыпаю пушистый снег, а дети лепят из него забавных снеговиков и кидаются снежками. Я насыпаю им высокие горки, а они с радостными криками катаются с них на санках. Разве это плохо? Посмотри, как красиво блестит снег на ярком солнце, — Зима протянула матери ладошку с белоснежным искрящимся снегом. — Почему они этого не видят? Разве этого мало? Неужели только дети могут радоваться такой красоте?
– Нет, и взрослые могут также радоваться. Только у взрослых слишком много забот, и они забывают своё детство, и перестают замечать ту красоту, что их окружает.
– А что же делать, чтобы и они заметили? Что же мне сделать, чтобы и они меня полюбили?
– Не грусти, дитя моё. И ты нужна людям. Смотри, — Матушка повернула зеркало.
***
– Как хорошо, мы снова собрались вместе, — пожилая женщина, улыбнувшись, подала тёплую шаль. — Может, оно и к лучшему. У вас уже такой старый дом, а мы с отцом одни, нам тяжело уже. А вы как будто дорогу к нам забыли уже.
– Ну, что ты, мам, — женщина помладше улыбнувшись, обняла мать. — Ни сегодня-завтра мы бы всё равно к вам пришли.
– Да уж сколько ждём, — мать, грустно вздохнув, положила свои морщинистые руки на ладони дочери. — Спасибо зиме вот и метели, только они и помогли.
***
Зима, прислушавшись к их разговору, улыбнулась, посмотрев на мать.
– Мама! Мама, посмотри! Они радуются! — она показала на зеркало. — Посмотри, мама!
Матушка, улыбнулась, нежно погладив её по голове.
– Вот видишь. И ты нужна.
Они снова посмотрели в зеркало.
***
Женщина, поплотней закутавшись в шаль, осторожно открыла дверь, выглянув наружу.
– Откуда ты взялся? — она испуганно посмотрела на стоявшего у крыльца мальчика лет восьми.
Мальчуган уже не в силах совладать с холодом и ветром, едва держался на ногах. Дрожащими руками схватившись за перила, еле заметно улыбнулся.
– Пустите меня, пожалуйста. Мне бы только погреться, а потом я уйду.
– Да куда ты пойдёшь? Давай я тебе помогу, — подхватив его под руки, женщина помогла ему зайти в дом. — Сейчас я согрею воду, налью корыто, и ты сможешь помыться и согреться. А потом будем кушать и пить чай.
Мальчик, держась за стену, улыбнулся.
– Да не стой ты, проходи в дом, там тепло. Я тебе помогу.
***
Зима с матушкой прильнули к холодному стеклу зеркала.
– Мама, смотри он смеётся, — Зима счастливыми глазами посмотрела на мать. — Это ведь хорошо? Правда?
– Конечно, девочка моя, — матушка с улыбкой посмотрела на неё.
***
Мальчик всё никак не мог заснуть. Ему всё ещё не верилось, что кто-то впустил его в свой дом, накормил горячим супом, напоил горячим чаем, дал новую, тёплую одежду и позволил спать в чистой, тёплой кровати.
– Ты почему не спишь? — женщина с беспокойством потрогала его лоб. — Может ты заболел? У тебя что-то болит? — она села рядом, погладив его по руке.
– Почему вы мне помогаете? — мальчик сел на кровати.
– Я всегда хотела иметь такого сына. Только мой муж пропал, ушёл в лес и пропал. В то время там волков много развелось, голодные они в это время, может к ним и попал, — женщина вздохнула. — И теперь я одна.
Мальчик осторожно дотронулся до её ладони.
Она, улыбнувшись, взяла его маленькую, худенькую ладошку в свои ладони.
– А ты хочешь остаться у меня? Будешь мне сыном.
– А вы меня не прогоните потом?
– Нет, что ты.
Мальчик сияющими глазами посмотрел на неё, с счастливой, детской улыбкой на худеньком измождённом личике.
Женщина со слезами на глазах прижала его к себе.
– Вот видишь, сынок, если бы не метель и добрая зима, никогда бы нам с тобой не встретиться, а теперь всё будет хорошо.
***
Зима, не отрываясь от зеркала, всё смотрела и смотрела на счастливых мать и сына. Она никак не могла оторвать взгляда от бездонного зазеркалья, через которое ей открывался весь мир.
– Ну, вот видишь, дочка, и тебя благодарят. И ты нужна людям, — Матушка снова улыбнулась.
***
Мужчина, выглянув в окно, нахмурился.
– Метёт и метёт. Всё неймётся ей.
– Ну, что ты разворчался? — женщина приподняла голову. — Зато, наконец-то, спим в тепле, в тёплом доме. Просторно. Родители рядом. А не в том сарае, в который ты меня привёл, — она снова закрыла глаза, прижавшись щекой к мягкой подушке.
– Рядом, в тепле, а дома-то как? Без присмотра, без ухода, — он вздохнул. — Да и перевезти всё оттуда как? При такой-то погоде.
– Перевезёшь, день два пометёт и перестанет, — не отрываясь от подушки, уже засыпая, ответила она. — На санях-то разве проблема добраться?
Отойдя от окна, мужчина сел рядом с ней, и ещё раз посмотрев в окно, вздохнул.
***
– Вот ведь намело-то, — мужчина, взяв лопату в руки, огляделся. — Опять чистить сколько.
– Да чего ты всё ворчишь? Всё равно ничего не делаешь, хоть чем-то руки займёшь, — толкнув его в бок, женщина улыбнулась — Вон бока какие наел.
– Наел, наел, — недовольно пробурчал он, нагребая на лопату снег. — Ты вот сама попробуй.
– Вот ещё. Мне и без того дел хватает. И дом на мне, и дети на мне, корова вон, — она кивнула на сарай. — За ними ты смотреть, что ли, будешь?
– Вот чего ей всё неймётся? Ну, намела немного, укрыла сад-огород и всё. Нет же, метёт и метёт, а ты тут вкалывай.
– Ну, да, — женщина усмехнулась. — На тёплой перине валяться лучше и теплее, а тут мороз всё-таки.
Мужчина, нахмурившись, искоса посмотрел на жену.
***
Загрустила снова Зима. Перестала играть на своей волшебной дудочке, заглядывать к людям, перестала рассыпать, на радость ребятишкам, свои искрящиеся щедрые дары.
– Ну, почему они снова меня ругают? Я собрала их вместе, у тёплого очага, а они опять недовольны, — тихо, грустно глядя в зеркало, спросила как-то она у матушки. 
– Да, собрала за тёплым очагом, только люди не могут всё время сидеть дома, у тёплой печки. Им нужно выходить из дома, чтобы кормить детей, а ты замела все дороги. Вот они и недовольны.
– А что же теперь делать, матушка? Я хочу, чтобы и меня любили, как моих сестёр, — Зима снова вздохнула. — А они только ругают.
– А ты сделай для них что-то нужное, полезное. Смотри, — она повернула зеркало. — Посмотри, видишь — там собрались люди, — она показала на людей, толпившихся возле реки…
***
– Ох, — старик, оперевшись на палку, горько вздохнул. — Опять мост разрушило, ни пройти теперь, ни проехать. Как добраться до того берега?
– И река никак не замерзает. И лёд ещё совсем тонкий, по нему не пройдёшь, — женщина, посмотрев на тот берег, также горько вздохнула. — Так и до детей теперь до весны и не доберёшься.
***
– Слышишь? — матушка посмотрела на дочь. — Вот и помоги людям.
 Зима, улыбнувшись, задумчиво посмотрела в зеркало.
– Матушка, я знаю, как им помочь.
Когда наступила ночь, Зима подошла к своему хрустальному кувшину. Улыбнувшись она плавно провела над ним рукой. Лёгкий пар окутал кувшин сверху-до низу, и когда он рассеялся, вода, находившаяся в нём, оказалось замёрзшей.
Зима снова подошла к зеркалу.
***
– Ура!!! Мама! Мама, смотри!!! — прыгая и хлопая в ладоши, девочка показывала на реку. — Река замёрзла!
Быстро вбежав в дом, она достала свои старенькие коньки.
– Никита! Река замёрзла! — дёрнув старшего брата за рукав, она потянула его к двери. — Будем снова на коньках кататься!
Мальчик, на ходу быстро накинув старенький, ещё дедов, тулуп, вышел вслед за сестрой, с восхищением посмотрев на замёрзшую реку.
– Ну вот, может же, когда захочет. Заморозила реку, а то всё метель, да метель, — мужчина улыбнулся.
– Теперь хоть на тот берег сходить можно, — посильнее укатавшись в шаль, ответила женщина. — На ярмарку съездить, да сахара и круп купить, а то и есть совсем нечего будет.
***
– Ну, вот и хорошо, теперь хоть детей проведать можно, — пожилая женщина, подошла к замёрзшей воде, и осторожно, носком своих подшитых валенок, надавила на лёд. — Крепкий, знать.
– Да конечно крепкий, — дед стукнул своей палкой, по замёрзшей реке. — Вон какой мороз, теперь надолго.
***
Ожила Зима. Снова выходила по ночам в сёла и города, заглядывая в окна к спящим людям. Слушала сказки бабушек, вместе со свесившимися с тёплой печки ребятишками. Любовалась узорами, оставляемыми коньками ребятишек, с радостными, румянами лицами, катавшимися по замороженной ею реке. Временами она брала в руки свою волшебную дудочку, наигрывая то весёлую, быструю мелодию, люди тогда укутывались в тёплые шали, пожарче топили печки и камины, и смотрели в окна — не кончилась ли вьюга. Или играла тихую, грустную мелодию, а люди, смотря в окна из своих тёплых домов, повторяли — вот метель метёт.
А когда у неё было игривое настроение, разбрасывала она из окна своего дома белый пух из волшебного, бездонного мешка. А дети с радостью прыгали, ловя своими тёплыми вязанными заботливыми бабушкиными руками, рукавичками узорчатые, плетёные снежинки.
***
– Ой! — мужчина, вступив на лёд, поскользнулся, больно ударившись лбом о твёрдую ледяную поверхность. — Ну во-о-от, ещё и шишки не хватало. Вот заморозила-то Зима. Ой, скорее бы уже Весна, а там и мост, глядишь, построят.
– Ой, не говори. Даже вступить страшно, скользко-то как, — женщина, посмотрев на него, осторожно ступила на проторённую ледяную дорожку. — И ребятня ещё накатала как. Не катается им на санках, нет же, давай ещё и здесь раскатывать, а как потом ходить нормальным людям?
– Так зима же. Снег, лёд — время года такое, — вздохнула старушка, закинув на спину тяжёлую вязанку дров. — Весна придёт, вообще из дома не выйдешь, а уж как к детям на ту сторону перейдёшь? — она вздохнула. — Скользко, конечно, да и детям забава какая-никакая. Себя-то вспомните, разве не катались также? А теперь вот ругаетесь.
– А чего не ругаться-то? Чего хорошего-то? — мужчина, приложив холодный снег к отёкшему лбу, недовольно покосился на неё. — Детство ещё вспомнила. Мало ли, кто как развлекался, чего теперь вспоминать, о сегодняшнем дне думать надо. Им-то развлечение, а нам как ходить? Нет уж, ничего хорошего от этой Зимы не жди.
***
Загрустила Зима. Перестала играть на своей серебряной дудочке, перестала заглядывать в окна к людям, запылился её волшебный мешок. Перестала поправлять свою перину, укрывавшую любимцев сестёр. Ёжились, жалобно дрожа, цветы и травы под сползшей периной. Не замечала этого Зима, забыла про свою заботу. Грустно сидела она одна, без радости любуясь на застывшие ледяные фигуры. Или горько плакала от обиды, высунувшись из окна, а слезинки стекая с её белоснежных щёк, застывали на морозе, превращаясь в острые капельки ледяного дождя. Прятались тогда люди под крышами, ещё пуще ругая Зиму.
Не знала, чем себя занять одинокая Зима. Грустно прохаживалась по дому. Ни ледяные фигуры, ни искрящиеся снежинки, ни холодный блеск прозрачного хрусталя, уже не радовали её. Подошла она как-то к подарку сестёр — небольшому, настольному саду, провела рукой по веточкам миниатюрных деревьев, покрылись они снежной шубой. Также грустно подошла она к своему волшебному зеркалу. Вздохнув, села перед ним, задумчиво рисуя узоры на его гладкой поверхности. Как только она заканчивала рисовать узор, ускользал он в холодную глубину зазеркалья. Узор за узором рисовала и рисовала Зима, не замечая ничего вокруг, не услышала она даже, как подошла её матушка. 
– Как красиво, — она восхищённо провела рукой по новому узору. — Ты же настоящая художница. Почему ты скрываешь от людей свой талант?
– Они всё равно не оценят, — вздохнула Зима. — И за это будут ругать.
– Ты так думаешь, — мать лукаво улыбнулась. — А ты загляни в зеркало.
Зима повернулась, заглянув в холодное зазеркалье.
***
– Смотрите! Ну, смотрите же! — девочка прямо босиком подбежала к окну. — Как красиво! — она водила пальчиком по холодному стеклу, повторяя узор, разрисовавший окно с уличной стороны.
– Ой! Вот это красота, — мать накинув на неё шаль, села на лавку, стоящую возле окна, с восхищением рассматривая узор.
– Это Зима? Правда, мам? — девочка посмотрела на женщину.
– Зима, — тихо ответила она, не сводя глаз с окна. — Вот ведь какая мастерица. Такой узор может только настоящий мастер сотворить.
Они сидели на лавке и смотрели на окно, не в силах оторвать взгляд он изящного морозного кружева.
***
– Последние копейки, а что на них купить? — женщина со слезами на глазах вздохнула, переведя взгляд на спящих рядом маленьких дочек. — Чем завтра вас кормить буду? И кружева уже никто не покупает.
Она встала, накинув на плечи старенькую заштопанную в нескольких местах шаль. Вытерев слёзы, она посмотрела на окно. Не дойдя до него шага, она застыла с восхищением глядя на затянутое морозом окно. На гладкой поверхности стекла застыл небывалой красоты узор. Тонкие линии рисунка, словно волшебное кружево, окутали окно.
– Слышь, хозяйка! Ты дома? — вытирая ноги о коврик, лежащий у двери внутри избы, мужчина смущённо прокашлялся. — Я тут это… У тебя небось и поесть ничего не осталось? А у меня тут вот, крупы немного, чего мне это… Одному-то, я вот поделиться… Слышишь, что ль, Марфа? — он удивлённо посмотрел на стоявшую перед окном соседку.
Она как будто застыла, не замечая и не слыша его. Только стояла и смотрела в окно. Мужчина осторожно подошёл ней, тронув за плечо.
– А, это ты? — она повернула к нему голову. — Ты только посмотри, — женщина кивнула на окно. — Вот ведь мастерица какая оказывается — эта Зима.
Мужчина перевёл взгляд на окно. Вытаращив глаза, он удивлённо улыбнулся.
– Так вот, чем нужно украсить горшки и кувшины. Вот ведь узор настоящий. Такого мастерства ещё никто не видел.
– А ведь и правда, — она всплеснула руками.
– Ну, а я что говорю.
– Вот он узор! Вот кружева-то будут на славу!
Скинув свою старенькую шаль, она быстро скрылась за занавеской соседней комнаты. Послышался приглушённый стук. Кружевница старалась побыстрее соткать новые кружева, боясь, что узор вот-вот растает.
Мужчина, пожав плечами, оставив крупу на столе побежал в свой дом, стоявший по соседству. Войдя в дом, она посмотрел на своё окно. Там, также, как и у кружевницы, красовался свой морозный узор.
А вечером кружевница, расстелив на столе новое, только что сотканное кружево, с гордой и счастливой улыбкой смотрела на богато одетую покупательницу. Женщина, поворачивая голову то влево, то в право, не могла оторвать восторженного взгляд от полотна. Она только качала головой и всплёскивала руками, восхищаясь изящным, тонким кружевом.
Кружевница, с тех пор, не успевала ткать кружева для городских и сельских модниц. Гончар днём и ночью работал, делая всё новые и новые горшки, кувшины для избалованных городских жителей, разрисованная их затейливым, необычным узором.
– Ну, теперь и отдохнуть можно, — как-то зайдя к кружевнице, тихо, смущённо промолвил он, садясь за стол. — Может чайком угостишь, соседка?
– Ну, а чего не угостить. У меня и сахар, и конфеты есть, — улыбнувшись, она поставила чашки на стол.
– А я вот тут подумал… — начал он нерешительно, покашливая в кулак. — Ты вот одна, и я вот один. Тяжело же. Крутишься день и ночь, а покушать и некому сготовить. Да и детям мать с отцом нужна. Твоим дочкам отец, а моему сыну мать. Вот я и говорю…
– Ну-у… Нужны, конечно, — она, опустив голову слегка замялась.  — Дом у меня небольшой, а вот хозяина и правда не хватает. Всё самой приходиться делать, — со скромной улыбкой и лёгким румянцем на щеках, она посмотрела на гончара.
– Ну, так можно и расширить, — расправив плечи, он с гордостью провёл пальцами по усам. — Коль хозяин в доме будет.
Так и стали они одной семьёй.
***
Многие люди в тот день не сразу вышли из дома, любуясь украшенными кружевом окнами.
– Мама, мама, смотри! — мальчик восхищённо показал на окно. — Ты только посмотри, какая она волшебница.
– Кто, сынок? — женщина удивлённо посмотрела на сына.
– Зима. Разве — это не волшебство? Ты только посмотри, — он снова показал на окно.
– Ах, — она всплеснула руками. — Вот это красота.
Она стояла и смотрела, даже не заметив, пересевшего к печке сына. Взяв маленькую дощечку, он осторожно провёл по ней ножом.
– Мама смотри, что у меня получилось! Правда похоже? — он с надеждой посмотрела на мать.
– Сынок, — женщина, повернувшись, взяла в руки дощечку. — Да ты же художник. У тебя же золотые руки.
Слезы счастья блеснули на её ресницах. Женщина прижала мальчика к себе.
– Спасибо тебе, Зимушка, — тихо, гладя сына по голове, уже не скрывая слёз, говорила она. — Спасибо тебе за всё. За то, что подарила мне сына, за его золотые руки. Спасибо за твою доброту.
– Мама, мама, не плач, — мальчик поднял голову, посмотрев на плачущую женщину. — Я теперь всем людям в деревне дома украшу. И Зима ещё узоров добавит. Знаешь, как красиво будет.
Женщина улыбнулась сквозь слёзы, погладив мальчика по голове.
Но не только окна в этот день украсила Зима. Вышедшие на улицу люди, застыли с не меньшим восхищением, глядя на укутанные, будто шубой деревья. А ветки их, словно руки невесты, были обтянуты белоснежными перчатками из застывшего инея. Всё кругом сияло чистотой и белизной.  Заботливая труженица Зима, укрыла и украсила природу, сотворённую когда-то её Матушкой. 
Перестали люди с тех пор, ругать Зиму. Ребятишки, едва проснувшись, бежали к окнам, с надеждой смотря на стекло — не украсила ли Зимушка своим новым кружевом их старенькие, деревянные окна, не прикрыла ли она белоснежной шубкой спящие деревья. 
***
– Ой, бабушка, а мне и правда уже не холодно, — скинув бабушкину шаль, Катя внимательно посмотрела на ткань. — Ой, бабушка… Это же… — положив шаль на колени, Катя как следует расправив складочки, провела пальчиком по вытканному узору.
– Это шаль досталась мне ещё от моей мамы. С тех пор и храниться. Тоже Зимушка-Зима, постаралась, а мастерица связала, — женщина с улыбкой провела рукой по шали.
– Знаешь, бабушка, я больше никогда не буду ругать Зиму. Не правда, что она злая и холодная, она хорошая и добрая. Правда, бабушка?
– Правда, внученька, правда, — она погладила девочку по голове.