Школа

          В двухэтажном здании, покрытом неравномерной  розоватой побелкой, почти посредине военного городка, в окружении деревянных сараев, сбоку от края оврага, была школа.
          Меня, вместе со стрижкой «полубокс», в позавчера купленной рубахе в мелкую клеточку и отглаженных штанах с карманами, в которых почти по локоть поместились руки, туда доставили мама и брат - студент, недавний выпускник этого же заведения.
          Отец, как всегда не вовремя, увел эскадрилью на учения по боевому применению в Туркмению.
          Ранца не случилось, как никогда не было его и потом. Зато была настоящая офицерская кожаная полевая сумка, на замочке и с ремнем через плечо. Впрочем, тогда почти все наши пацаны щеголяли такими же.
          Играл духовой оркестр. Наш сосед дядя Вова старательно пердел в свой геликон, пока мы с его сыном Сашкой искали свое место в шеренге первоклассников.
          Какую-то девчонку немножко потаскал на плече здоровенный мужичок из десятого класса. У девчонки в руке был тяжелый колокол на деревянной ручке и с бантом. Мужичку иногда доставалось колоколом по голове. Он поджимал губы. А мы смеялись.
          Внутри школа оказалась очень даже привычной. Стены выкрашены точно так же, как в солдатских казармах, где мне удавалось до сих пор бывать с папой. Ну или как в бараке в военгородковском «шанхае», где жила наша семья. Верхняя половина стены салатовая, нижняя – темно-зеленая. По линии, где эти цвета соединялись, тянулась свитая из двух проводов веревочка на изоляторах кубышечками. Коричневые полы отчаянно скрипели и гуляли досками при любом шаге.
          Парты прочные, на десятилетия. Если вызывают отвечать, можно встать, а можно и вскочить с места, нарочно стукнув крышкой. Парты тоже этой, темно-зеленой масляной, покрашены.
          Большие светлые окна год от года удивляли нас то разноцветием опадающих в школьном дворе тополей и кленов, то манили снежную бабу лепить. Хором, на переменах. Но, во-первых, трудно было выпросить морковку для носа снеговика у обширных белохалатных теток из столовой. Во-вторых, на большой перемене приходилось выпить стакан кипяченого молока. Эти приставучие тетки на подносе приносили молоко прямо в класс, поэтому отвертеться было нельзя. Противную пенку отгонишь пальцем, прилепишь к краю стакана, но – хочешь или не хочешь – пей!
          А еще, в младших классах, рыбий жир! Целую ложку! Иначе пугали рахитом.
          Обеды, наверное, в школьной столовке были вполне домашними и вкусными, не обязательными, разнообразными и вполне себе оплачиваемыми. Местные ребята, в том числе и я, после уроков кушать бежали домой, а вот дети ракетчиков из соседнего гарнизона в ожидании автобуса из своей части частенько питались здесь за очень скромные деньги. Олежка к шестому классу такую ряху нажевал! Еще Ольга Васильевна, математичка, кормила там Нинку и Зинку – близнят, у которых мамка вечно впахивала на птицеферме во вторую смену.
          Прямо с утра доступными и желанными для всех были офигительские пирожки с мясом и жареные пончики с повидлом! За них мы безусловно и ежедневно прощали теткам из столовой и ненавистное молоко, и рыбий жир, и даже редкое «Геть звiдсiля!», адресованное любому из нас, безобразников, без чинов и привилегий.
          Школа как школа.
          Тарас Константинович, учитель физики, высокий, худощавый, всегда в костюме, боялся показаться недостаточно образованным. Поэтому предпочитал выражаться витиевато.
- Сегодня на большой перемене, неоднократно перемещаясь по первому этажу, наблюдал хаотичное движение учеников вашего класса…
          За Галину Дмитровну и вовсе пришлось потерпеть поношение. Совсем уж перед выпуском.
- Тебя зачем избрали секретарем школьного комитета комсомола?! Чтобы ты тут допускал всякие безобразия? Ты обязан с ним поговорить, или ему приказать, или еще что хочешь! Только чтобы мне этого ничего не было!.. Не хватало мне еще в райкоме партии неприятностей! Не дождешься у меня медали! – орала на меня в своем кабинете школьная директриса.
          Это когда на всеобщую любимицу, всю в ласковых морщинках приземистую пухляшку Галину Дмитровну за ее обычное «сiдайте, дiтоньки» наклепал пришлый к нам в класс сынок нового комдива.
          Учитель географии и биологии, Галина Дмитровна, с началом урока всегда навстречу нашему вставанию пунцовела и отвечала: «сiдайте, дiтоньки!» За многие годы мы привыкли, и уже не обращали внимания на эту ее особенность. К десятому классу мы даже перестали подсмеиваться над ее уморительным суржиком! Дело в том, что она называла енота – энот! Представляете: энот-полоскун! В украинском языке русская буква «э» пишется как «е». А наша Галина – украинка. Вот всю жизнь и произносила так, как написано. И еще мы с четвертого класса знали, что ее дочку в сорок третьем убили здешние полицаи.
- Пiшла до колодця. За водою. А вони п`янi були. Хотiли знасильничать. Вона не далася. Та й вбили.
          Выпускной вечер отметился дождем. И специально шитый к выпускному вечеру синий костюм с накладными карманами надевал я единственный раз.
          Ту свою самую первую, «золотую» медаль, с тиснением «Мiнiстерство освiти УРСР» в простецкой картонной коробочке храню.
          Хотел бы увидеть свою школу? Да!
          Только нынешние тамошние власти почему-то решили, что я там теперь лишний.