Тропинка

Тропинка

Где-то далеко зарницами отмечалась территория обстрела. Иногда, то слева, то справа мелькали ниточки шальных трассирующих пуль. Сзади в траве стрекотали цикады.
– Тиха украинская ночь – опустил бинокль Фарид.
– Сколько там до смены?
– Часа два, не меньше.
– Блин, спать охота!
– Ты, Фарид, давай не кисни. А то подползут втихаря.
- А ты что в добровольцы пошел, Фарид?
- У меня два брата воюют. Вернутся домой героями, скажут "Эээ, Фарид, а ты чего нам помогать не пришел?. А ты?
- Учится пришел.
-Чему?
-Жизни
-Это как?
-Тебе это не надо.
– Слушай, а расскажи анекдот какой-нибудь.
– Не знаю я анекдотов.
– Ну, историю какую-нибудь. Только интересную. Чтобы я не заснул.
– Хорошо. Жила в одном райцентре семья.
– В каком райцентре? Может земляки?
– Не в твоем. Ну, ты будешь слушать?
– Все, заткнулся.
– Хорошая была семья. Муж прекрасный столяр, работяга. Не пил, не курил. Жена красавица, бухгалтером работала и сын Витя, на маму очень похожий. Дружно жили. Палыч с жены пылинки сдувал. Сам и в магазин, и по хозяйству. Всю мебель в доме своими руками сделал. А комод, так хоть сейчас, на выставку. Кур держали и козу. И очень они еще ребенка хотели. Девочку. А когда два человека любят, то это у них обязательно случается. Забеременела Татьяна. И все бы хорошо, да узнали на седьмом месяце, что ребенок там неправильно лежит. Не так, как надо. Повезли ее Палыч с Витей в область. А во время родов Татьяна умерла. Ребенок еще пожил два дня. Девочка была. Обхватил Палыч Витьку, прижал сильно и будто окаменел. Полчаса так стояли. Потом он смахнул слезу и хрипло бросил: «Одни мы с тобой, Витек, остались. В целом мире одни». Похоронили они Татьяну с дочкой и стали дальше жить.
Всю свою любовь тратил теперь Палыч на сына. И одевал в модное, и закалял. Игрушек, велосипедов разных полный дом. А когда Витя сколотил свою табуретку, бегал по всем соседям, показывал. «Смена растет! Династия!» Баловал он Витька. От работ по хозяйству освободил, за шалости не ругал.  А, порой в бессонную ночь подходил к постели спящего сына и смотрел. Сын все больше обликом на мать походил.
Но с годами шалости Виктора становились все злее и злее. Безнаказанность провоцирует. То подерется, то бабушку, какую обидит, то у мальцов деньги отберет. И курить рано начал, да и спиртное попробовал.
« Ничего, ничего – оправдывал сына Палыч у обиженных соседей. В армию пойдет, там его неуёмный характер подправят. Армия учит. А если вам чего по столярке, обращайтесь. Всё сделаю бесплатно».
Увы, В армию Витю не взяли. Плоскостопие нашли. Учится дальше, он не пожелал. Устроился учеником электрика. Поработал пару месяцев, да бросил. Скучно. Со шпаной какой-то связался. А Палыч что? То на работе, то кому-нибудь что-то мастерит, то по хозяйству. Пару раз вызывал его участковый. «Запустил ты, Палыч, сына. Смотри, как бы поздно не было. Из тюрьмы не из армии, другие люди возвращаются».
Искал как-то Палыч струбцину в сарае, да наткнулся на пакет на дне старого ящика. Развернул, а там деньги. Много. Пачками. Вспомнил вдруг, что на прошлой неделе на соседней улице магазин ограбили. Закружилась вдруг голова, ноги ослабли. Не сел, упал он на скамью, в груди зажгло. Так и сидел, пока не отлегло. Потом положил пакет назад и пошел в дом сына ждать.
Не дождался. Пришли другие. И соседи в понятых. Участковый снял фуражку, вытер лысеющую голову платком.  «С обыском мы к тебе, Палыч. «По всему выходит сынок твой в магазине на Грушевой отличился». С трудом встал Палыч со стула. «Ждите». И вышел. Принес деньги. «Нате. Это я тот магазин ограбил. Вот, возвращаю деньги». «Да ты что, Палы – вскрикнула соседка. Ты же до трех часов ночи что-то в курятнике прилаживал. Стучал, нам спать не давал. Я же тебе кричала!» «Приснилось тебе это, Семеновна. Приснилось. Кстати, тебе комод мой нравился. Забирай. Дарю».
Не поверили, конечно, люди. Чтоб Палыч, да чужое взять! Но куда же денешься? Вот деньги, вот признание. Забрали, привезли в СИЗО. А на следующий день Витек объявился. Веселый, хмельной. Даже не заметил, что знакомые прохожие с ним не здороваются. Обошел пустой дом, заглянул к соседке. «Семеновна, а отец где? Опять, наверно, кому-то что-то строгает?» «Ох, и сволочь ты, Витька. Фашист! Отец за твои выкрутасы в камере мается, а тебе и дела нет?!» Обсказала она ему все, как есть и плюнула вслед. А у Витька и хмель пропал. Целый день ходил он по дому, как загнанный зверь. Из угла в угол. Игрушки зачем-то перебирал. Утром пошел в полицию. «Я ограбил магазин. Выпускайте отца!» Следователь снял очки и внимательно посмотрел на Виктора. «Опоздал ты, парень. Умер твой отец ночью в камере. Сердце не выдержало. А так, как подозреваемый умер, деньги почти все вернули, то дело прекращено. Иди, юноша, гуляй. Если сможешь».
Пришел Витек домой, лег на отцову постель и заплакал. А, тут, три мужика пришли. Соседи с улицы.  «Короче, парень, Палыча мы сами похороним. Возле жены. И поминки, как полагается, справим. На похороны приходи. На поминки не ждем. А сейчас дай нам костюм, в чем Палыч по праздникам ходил». А, уходя, один из них, дядя Рома обернулся и сказал. «Ты бы пацан уезжал бы куда. Трудно тебе будет. На нашей улице».
Ушли они. Наступила тишина. Даже муха в окне жужжать перестала. Только куры голодные  в сарае приглушённо кудахтали. Взял Витька табурет, что сам когда-то сделал, поставил на стол посреди комнаты. Залез на него. Люстру снял. Вспомнил, как мать радовалась, когда ее купили. Взял веревку, сделал петлю, приладил к крюку от люстры. И не заметил в волнении, что петля от импортной толстовки за крючок зацепилась. Перекрестился , одел на шею петлю и оттолкнул ногой табурет. Крепко за границей шить умеют. Повис Витька на толстовке. Ни рук не поднять, ни головы повернуть.
– Это аллах не дал! Аллах все могуч. – Фарид посмотрел в бинокль вдаль и удовлетворенно хмыкнул.
– Светает. А что дальше было?
– А ничего.
– А что с этим парнем-то стало?
– Пока не знаю.
– Да…  Каждому на роду своя тропинка предложена. Видно, у парня она не кончилась.
Внезапно начался обстрел. Снаряды вздымали огромные фонтаны земли. В полузасыпанном окопе двое дозорных вздрагивали от разрывов. В промежутке между ними Фарид слышал рядом шепот: Ничего, отец. Дойдем. Не свернем!»