Берсерк. Гл. 4. В дремучих вятских дебрях

Часть вторая. ОТМСТИТЬ НЕРАЗУМНЫМ
 
Глава 4. В дремучих вятских дебрях

 Многомудра и вельми прозорлива княгиня вещая Ольга!Несказанной красы дщерь лодочника, обворожительная перевозчица, она же- варяжская дева Хельга.Белый лотос в заводи созерцания. Княгиня-книга! А ведь и книги византийские с серебряными застёжками глад мысли утоляют усладою любостяжательного проникновения в суть. Равноопостольная  же княгиня Елена мудра и лепа ланитами и очами еси в своей последней ипостаси.Потому и писахом образ ея на доске с вдохновенным прилежанием. Так их сам-три и являются мне в моей печере хоть в лампадном, хоть в лунном сиянии, хоть при зоревых лучах Солнца-Ярила. И веду я с ними беседы. С Хельгой, Ольгой и Еленой.Фолианты,  пропахшие дымом пожарищь сожжённых нами гордов  теснятся на сколоченных мною из досок лодейных бортов палатях. Говорят же ума -палата, не палата, а палати!Вот они мои сокровища! Моя библиотека! Старозаконие прижимается обтянутой кожей дощаной обложкой к Житиям былых времён и Хазарскому своду. Писания мудрецов Востока - к заветам Зороастра. Тиснёные золотом индийские Веды - о бок с книгами греков и римлян, а сверху навалены трубками скрученные свитки арабских и персидских мудрецов. Грабя города, со- ратники мои нагребали в кули злата-серебра, ожерелий жемчуговых,перстней,смарагдов, рубинов да монет с профилями царей и императоров, а я нахватывал вот этих кристаллов мудрости. Подсмеивались надо мной и лучник вятич, и копейщик кривич, и наёмник варяг, коему мало было жалования княжеского -и мог он, жадничая, и серьги из ушей настигнутой караимки выдрать, и сорвать звонкое серебряное монисто с касожанки** со стрелою в плече, ежели она , конечно, была и в самом деле бездыханна или столь нехороша собой, что не годилась в рабыни. И звенели , как те мониста мои висы. 

   Бросились в бой мы, взмахнувши секирами,
   ударив мечами,щитами ломясь,
   чужие кольчуги дырявя дырами
   всё это было не так ли князь!?
   Но смерч мечей,реки ран,
   смех Беды...

И вот , сидя в моей печере, открываю я скрипучие фолианты, будто врата в иные времена и далёкие царства. Проступает сквозь текучие строки  былое.Наплывает живыми картинами. И снова оказываюсь я у купальского костра в хороводе меж смешливой Забавой и задумчивой Милой. И держат они меня крепко за руки, не выпуская из родового круга. Но сколь бы мы не предавались утехам на киевских холмах, пришло время идти воевать Хазарский каганат.
   Мне нагадала старая Вёльва,
   быть мне во поле серым волком,
   лететь не по небу соколом сизым
   плыть мне лососем в синей воде.
   Ясеню битвы смысл был не ясен,
   сел с дружиной в чёлн судьбы,
   был я молод, могуч и прекрасен,
   как Тополь Сражений и если бы
   не смерч мечей,реки ран,
   смех Беды...
   
Скрипят ладейные уключины. Налегаем мы всею дружиною на вёсла. Помогает нам ветер -Стрибог, подгоняя длинную вереницу кораблей. И вот - русская земля уже за дремучими дубами да соснами вятскими! И устремляются ладии по синим , как  девьи очи , заокским, волжским водам, и воевода Свенельд хищно высматривает бранную добычу, стоя со скрещенными на груди руками на носу головного корабля. И правлю я рулём наш чёлн к дальним берегам, чтобы обрушиться, как снег посередь лета, на голову хазарскому кагану Иосифу.
 
 Ох, Забава, сорвала ты красно яблочко в саду твоей матушки! Протянула мне его, стоя в тени раскидистого древа. И видится мне теперь -стоим мы под тем деревом первозданными Адамом с Евою. И вьётся по раскидистым ветвям его -Змий-искуситель.А может тот Змий -Волга -река, а голова его - стольный град хазарский Итиль? Или то- ужик с оранжевыми пятнышками - траве-мураве? Убегали мы с тобой за киевские холмы по тропе, натоптанной по ромашкам да борвинкам-колокольцам. Падали в пахучий стог.И  валялись в нём рядом с обдающими нас жаром ноздрей лошадиными мордами.И,дразня, щекотала мне лицо грива резвой кобылицы, чтоб ухватившись за узду, мог вскочить я на неё и скакать по звездному шляху.  И звездилось небо над нами сундуком драгоценных каменьев-самоцветов.  И билось сердце копытом борзого жеребца, пока звёздный шлях пылил под хрустальными копытами  дальними планетами, зазывая на небеси. И Луна выныривала из-за облака, серебря кольчужно днепровские воды.И двоилась она, распадаясь надвое двумя жемчужинами в княжьей золотой серьге. И  греческий бог войны Марс кровянился карбункулом у горизонта, а следом за ним вспыхивала аметистом звезда Венера. Не забыть -как входили мы нагие в те воды, ещё не крещёные, совсем непорочные, чтобы прочтя заветное заклинание, обернуться двумя белорыбицами.

 О , русская земля уже за вятскими непроходимыми дебрями, ты!
Врезались в крутые берега острыми носами челны, как лезвия секир- топоров в груди чуждо-супротивных воев. С боевыми кличами выскакивали мы из своих кораблей, нещадно губя всё, что подворачивалось под руку. Булгар с их столицей -крепостцой, смяли мы , как песочную крепость для игры в кораблики на берегу Ладоги, той самой, кою раздавил наступом сапога угрюмый викинг, что подхватил меня под мышку , абы уволочь зазевавшегося мальчонку в дракар, как  делал он это  с мешками муки и визгливыми ладожскими девками.

 Много времени утекло в Дону и Лыбеди, где на запруде хлюпало мельничное колесо, скрежетали жернова, перемалывая в муку былого налитое зерно настоящего. Дробила днепровская волна отражённую Луну на мириады крошечных лун -икринок. Сброшенными ужиными кожами бугрились на камнях мои порты да её сарафан - и плыли мы в водной глубине, посвечивая кольчугою чешуи, двумя рыбинами. И тёрлись боками друг о дружку. И выходила икра -жемчуговою вереницею. И клубились молоки.
    Плыли мы в глубине  белорыбицами,
    шоркались ужом и ужихою,
    чтобы стала ты потом Богородицею,
    с сосунком лосёнком в лесу-лосихою.
    Вились мы стрижами промеж облаков,
    чтобы грела в гнезде ты птенчика,
    так бывало и будет во веки веков,
    словно вышивка рушника-полотенчика...
   

После булгар направились мы к вятичам. Давно уже князь Святослав не просил  петь ему висы про Малушу  ключницу и чтобы звенел я в такт струнами гуселец, подобно ключам на её поясе, под которым забеременев, носила она плод - княжича Владимира.Ни удалённая Ольгой от воспитания сына  и сосланная в Будутино  наложница Малуша, ни первая жена князя, дочь венгерского короля Предслава, родившая – Ярополка и Олега, не провожали пресветлого в этот поход.

Державная бабка вышла на теремное крыльцо с тремя внуками помахать дланью на прощанье. А до того половчанка Айча, сразив на охоте ударом пики бросившегося на князя вепря, окончательно завоевала его сердце. Купил Святослав у Ратибора половецкую княжну Айчу за кошель дирхемов после того, как  попарились они гуртом в бане-и с тех пор бесстрашная  амазонка всегда была при Святославе телохранительницей. И в застолье, и на охоте, и в боевом  конном строю. И даже в тот момент, кода был повержен он наземь вонзившейся в шею печенежской стрелой - и хан Куря занёс саблю, чтобы снести чубатую голову с богатырских плечей. Кинулась Айча отразить тот сабельный замах , но было уже поздно-покатилась голова княжья ей под ноги, подцепил степняк на копье всё, что осталось от вместилища дум о завоевании царств.Крикнул печенежский хан Катян, когда - то отвергшей его половецкой княжне:" Забирай безголового! Всё равно что безмозглого. Ярмон* кончил твой князь! Да  скачи в Киев-град, передай матери городов русских, что из черепа её сына я смастерю кубок! И буду пить из него хмельной кумыс ,русские меды и хазарские вина,чтоб налиться силою богатырской!"-"Предпочла я в рабыни русичам сдаться,чем идти к тебе в гарем,Куря!-отвечала Айча.- И не жалею. Похороню князя без головы.Мне сердце его, руки , что ласкали меня - дороже..." И спел я вису, вслед за Айчой уносясь на борзом скакуне по половецкой степи.
    Сразило ударом свирепого викинга,
    взмахнула Валькирия белыми крыльями,
    запела песнь, унося героя,
    ввысь облаков -к бородатому Одину...

 
Но всё это случилось потом. И преданный сырой земле обезглавленный князь с вложенным в его руки мечом- данью византийского царя Цимисхия. И наш с Айчой полёт над степью, вслед за тем,как вышел я ночью из схрона, куда отослал меня Святослав со словами: " Я погибну. А ты жить должен, чтобы рассказать о наших походах. Воспеть героев..." 
А пока сидели  мы с князем  в вятском капище, застряв на зиму среди таких дебрей и заломов, что на конях не продраться через пики сучьев и колья расщеплённых стволов. Челны наши -на берегу сушатся-вымораживаются, чтоб льдом их не раздавило.Всё , как у древних ахейцев перед взятием Трои. Чёрен бор под снежными собольими  шапками отяжелел ветвями. Волга -под ледяным стеклом.  Пробил лунку во льду пикою - сунул в неё сыромятный  шнур с блесной из наконечника от половецкой стрелы- и тащи щуку -крокодила. Бьёт щука хвостом об лед, переливается золотом из скифского кургана, кои зорили мы несчётно, и только что не говорит человеческим голосом. А могла бы, так рассказала о том, что лучник с колчаном стрел, зайдя в дремуч вятский лес,вернётся из него если не с тетеревом,рябчиком, так с зайцем,если не с белкой, так с соболем.
 
 Пока шли мы в ладьях по Оке и входили в Волгу, гуси да утки сидевшие на гнёздах, повывели птенцов, а когда мы вошли в Волгу, прорвавшись в её воды, как желторотик проклюнувший скорлупу яйца,- утки , гуси да лебеди уже по камышам жировали, рыбьей молодью объедаясь. Свист стрелы-и вот он - обед на двоих-троих. Но не след -гусиный -лебединый пух по ветру пущать, сорить на воду. Те пух и перья допреж нас до Итиля доплывут. И смекнут хазаровье, что мы вот -вот нагрянем. Не голодали мы в этих краях. Не то что в степях, когда надо было пронзать мечом боевого коня, чтобы нарезав мяза, зажарить его на костре , насадив на конец сабли. В поволжье всё по другому. Пика-вертел для тушки гуся или утки. На уголья её,кряковую, хоть она и не ведьма-еретичка испанская, коих жгли католические инквизиторы, искореняя язычество. Каплет жир на поленья,вспыхивает фиолетовыми огоньками, растекается по становью дух жаркого.
 Споро шли мы по Оке. Стремглав продвигались по Волге. А как вошли в вятские дебри -застряли. Да не столько из-за засек и заломов, сколько из-за задумки склонить вятичей на свою сторону и уже , пополнив войско подкреплением, удавить по цитадели.

 - Ну шкурок -то я для хазарского сборщика ясака надеру с белок,белки в бору сколько хошь по веткам прыгает,-задумчиво говорит , деля с нами походную трапезу,  вятич Беляйко.- А вот где мне дирхем взять?-и откусив от утиной тушки гузку, добавляет:
-Негде !А хазарин явится на коне и скажет:"Нет, дядя, дирхема, дочку отдавай! Она у тебя как раз созрела для каганова гарема!" Вот почему я иду в войско вашего князя и зубами вцеплюсь в горло того сборщика -и пусть хлынет кровь из его поганой пасти!

- А у меня запрошлый год жену-молодуху увели, ни шкурок, ни дирхема не спрося...Налетели вихрем из оврага на покосе...
-Да то, чай, не хазары были, Емеля! Печенеги! - обглодав утиную лапу метнул её в огонь, что то копье в ворога, Беляйко.

-Может, и печенеги!Кто ж их разберёт!Смеркалось уже...И где теперь моя Василиса?
-Там же , где и моя Бажена. В гареме...У хана какого аль кагана. Ходовой товар -в Хафе...
-Поди , хоть и в неволе, а не голодают!Но шоб других не увели -пойду на Итиль.

Дымят костры по над Волгою. Еще вчера стояли в расчищенном для посевов ржи  хлебов от корчажника поле друг супротив друга два войска. Вятичей и святославовой дружины. Сегодня сидят князь и седовласые волхвы в капище вятских идолищ, совет держат. Тащат воины к выложенному из валунов алтарю молодого сохатого за рога. Упирается лось. Отражаются в его выпученном глазу тёсанные из сосны , дуба да ясеня идолы. Строжится княгиня Елена, прожигая язычников своим огненосным взглядом. Обмакиваю я кисть  в плошку с темперой, чтобы дописать образ  равноопостальной. Нашёптывают мои губы вису, персты шевелятся невольно, словно перебирая струны гуселец.
 
  Хельга сжигала взглядом древлян,
  Ольга нас в дальний поход провожала,
  глядя с горы своей вслед кораблям,
  в ногу Олега вонзалося жало.
  Крепость Саркела иль череп коня,
  ждала на остраве нас среди Дона,
  как -то открылось мне среди дня-
  время - как Русское море бездонно.
  Что предсказала пророчица Хельга,
  наворожила, гадая, Айча,
  волхв накамлал, когда мы от берега
  дружно отчалили-радость, печаль?
  Ты ли, печалясь, меня на причале
  обняла, чтобы не сгинул в бою,
  всё это было в самом начале-
  вот о чём вису свою я пою.
  Закровенил воды Волги закат,
  Ясени Битвы бросились в бой,
  словно волны набежавшей накат
  в кипень сраженья шли мы с тобой.
продолжение:http://proza.ru/2023/02/06/1125
--
 Штурмуя крепости на дону и в частности Саркел, войско Святослава  завоевало ясов и касогов.