Давайте дружить семьями. 12. Как ракета

Еще раньше, только он подошел к нему со стороны балки, он сделал для себя заметку, что дом выделяется среди других, как бы на корточках, как бы прибитых, окнами, в которых недоумение и белый страх, уткнувшихся  в землю. Дом был запущен. Жизнь ушла из него, в нем мелькали тени тех, прежних хозяев, которых уже не вернуть, а те, что остались, изменились до неузнаваемости – без исполнимых желаний, без страстей, которые, когда выходили наружу, принимали форму скандала. Там, в этом доме был полуподвал с одним окном, собственно дом и над ним надстройка, вроде голубятни, вначале такой она и была задумана, но в последнюю минуту вмешалась  тетя Муся, мечтающая о некой светлице, где девица-красавица и прочее, она ведь не всегда была старухой (не забывайте о двух крепдышиновых платьях) и умела найти подход к полковнику, которым, задурив голову, крутила и так и этак, раздавая указания, вроде, того, что фундамент тут, фундамент там, и выходило так, что как раз посередине, то же, наверное, да что тут говорить, 100%, что так было и в этом случае ( в случае с надстройкой).  Еще одна особенность дома – высокое крыльцо и вход со стороны улицы.
 
Юбкин открыл калитку, приглашая и Разуваева войти во двор, но тот отказался. «Я здесь подожду», - сказал он и остался на улице, изучая от нечего делать почерневший подшив на доме.

В это время Юбкин поднялся по гнилым ступеням на крыльцо и постучал в дверь. Никто к нему не вышел, хотя тот и наделал много шуму, он спотыкался и чертыхался, что не должно было остаться без внимания, но тут, видно, ко всему привыкли и выстрели кто, например, из ружья, было бы все тоже, то есть ноль внимания. Полусон, разлитый по грязной улочке, запертой с одной стороны балкой, а с другой с еле заметной тропинкой, между заборами, своего рода щелью, через которую они сюда проникли,  его подруга дрема, или греза, что почти больная мечта, окутала это место, как большая птица, черкнув в небе черным крылом, задела и этот дом. Тогда он вошел в него.

Первая комната была верандой, кухней и столовой – всем вместе, поэтому рядом с дымящей кастрюлей на газовой плите висели на вешалке куртка и плащ, а в углу куча женских босоножек, стоптанные туфли и тапки.  На кухонном столе чайная лужица, которая вытекла из трещины в чашке без ручки, где еще оставался давно остывший чай, глубокое блюдце с остатками сливочного масла, конусообразная горка рассыпанного сахара, чайник, желтая вилка и ложка. Рядом деревянный табурет с эмалированной миской, тряпка, свесившись к полу, лежала на ее краю, в ней вода и недомытая тарелка. На окнах тюлевая занавеска, желтая от жира. Вонь невыносимая! Она въелась в стены, в потолок, в пол и не выветривалась.

Он стукнул кулаком в оббитую клеенкой дверь, и хотел уже открывать ее, как она открылась сама, вернее, ее открыл Борисов.

-Ты спал? – спросил его Юбкин, хотя и так было ясно, что спал: у того были всклоченные волосы и помятая щека.
 
-Не спал, - соврал Борисов.

-Почему тогда сонный вид? – не отставал Юбкин, рассматривая Борисова, который вышел на веранду босиком в тельняшке и в спортивных штанах, пузырящихся на коленях.

-Это от усталости.

-Устал, значит. Ладно, собирайся, пойдем на стройку.

-Ты один? - увидев в открытую дверь Разуваева, который остался на улице, спросил Борисов.

-Не один. С Сергеем, - ответил Юбкин.

Надев шлепанцы, Борисов спустился с крыльца и подошел к Разуваеву:
-Здравствуй. Заходи.

-В другой раз, - отказался Разуваев.

-Ты так и пойдешь? – спросил Борисова Юбкин.
 
-Сейчас, минутку. Я оденусь, - засуетился Борисов.

-Он живет здесь с тетей Мусей? - поморщившись, спросил Юбкина Разуваев.

-Вообще-то, еще есть старший брат. Сейчас он в дурдоме.

-Надстройка похожа на ракету. Вот от нее отсоединились башни, одна, вторая… Ты говоришь в дурдоме?

-Да, он сумасшедший.

-И она взлетает, - «Что?» - перебил его Юбкин. – Говорю, ракета взлетает. А лестница, где лестница на надстройку?

-Внутри. Как заходишь на веранду, дверь в большую комнату, там диван, еще тот, обитый черным кожзамом, старый сервант и телевизор «Рекорд», оттуда уже попадаешь в другие две комнаты, но я там не был.

Вышел Борисов в своем неизменном горчичном пиджачке под курткой, из веранды. Он причесался, предварительно смочив волосы водою, и теперь, хоть и не бритый, зато прилизанный, с серьезным выражением лица, которое уже не казалось сонным, и неизменным слезливо вежливым блеском в глазах имел вполне приличный вид.

-Ну, что там? – спросил Борисова Разуваев.