Коровьев и его эпиграммы

                1.


     Бесподобный и дрянной Коровьев, этот обаятельнейший церемониймейстер воландовской свиты, обогативший сокровищницу мировой иронии совершенно новым архетипом поведения и речи, а именно : метафизикой универсального глумления, причем глумление, означающее этимологически надругательство над святыней, трансформировано им искусно в некую безграничную по масштабу и объектам применения, поднимающуюся над любой моральной – и потому ограниченной – оценкой, искрящуюся всеми оттенками юмора, феерию космической улыбки и смеха, –
     поистине, в стихии коровьевской иронии нет ни добра, ни зла, ни правых, ни виновных, ни обидчиков, ни обижаемых... итак, этот едва ли не самый амбивалентный персонаж в мировой литературе : ну как же? с одной стороны, «прозрачный гражданин престранного вида, на маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджочок... гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая», а с другой стороны, «темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом», –
     да, заканчивая нашу основную мысль : он, этот двуликий Янус – человечек «с усишками, как куриные перья, и маленькими, ироническими и полупьяными», но и благородное, отрешенное существо, наподобие Атоса и даже повыше, все-таки, согласно авторской установке, не глумится ни над великим искусством в лице романа Мастера, ни над большой человеческой любовью, представленной тем же Мастером и Маргаритой, а жителей тогдашней Москвы он «подставляет» ровно в той степени, в какой они сами подставили себя, уронив собственное человеческое достоинство, то есть лучшее, что у них есть.


                2.
 

     Иными словами, Коровьев-Фагот, как и его спутники и как его Патрон, представляются нам больше добрыми, чем злыми, и больше светлыми, чем темными и, хотя все они на каждом шагу подчеркивают обратное, мы, читатели, им не верим и имеем на то полное право... кстати, пребывая в исконной своей глумливой стихии, Коровьев  умудрился написать каламбур даже на своего Хозяина-Воланда, –
     вдуматься только! никогда не улыбающийся «фиолетовый рыцарь» пишет эпиграмму! с какой стати? и зачем? что им движет? но если он сочинял эпиграммы, значит, вполне мог писать и стихи... а кроме того, поскольку каламбур рыцаря пришелся на «закрытую» тему его Покровителя, постольку приходится предположить, что натура его склонна была выходить за любые ограничения, столь характерные как для людей, так и для богов и демонов, – 
     итак, в сердце своем Коровьев-рыцарь был свободен, свободен на манер Будды или Льва Толстого, свободен как, пожалуй, никто из булгаковского романа, –
     и вот, вжившись, вслед за автором в этого поразительного по своей уникальности персонажа, вжившись, конечно, по мере возможностей и на свой страх и риск – другого вживания, впрочем, и не бывает – мы позволяем себе поделиться с читателем также и прочими эпиграммами из творческого репертуара Коровьева : его стихи мы предложим читательскому вниманию как-нибудь в другой раз.


                3.
 

     И пусть нас не спрашивают, как те и другие попали нам в руки, –
     как никому в голову не пришло спрашивать Пушкина, как он оказался в распоряжении писем Татьяны и Онегина, –
     в конце концов, любой писатель, как и любой профессиональный фокусник, имеет право на собственные маленькие секреты, –
     как бы то ни было, стиль вещицы выдает ее автора, –
     так что всякий любитель литературы, обладающий хорошим художественным чутьем, согласится с нами, что никто кроме Коровьева-Фагота такие эпиграммы написать не мог, –
     да, сумасшедшим и немного не от мира сего должно было быть все, что выходило из-под пера великого церемонийместера, –
     здесь же и секрет невозможности обижаться на его эпиграммы, – 
     постскриптум : кстати, первая эпиграмма – как раз та самая, за которую Воланд и превратил Фиолетового Рыцаря в Коровьева-Фагота.



                4.


                Каламбур  о  свете  и  тьме


                Уж свет устал, уж свет и пучит,
                уж свет не может говорить,
                а мой хозяин свет все учит,
                как тот без тьмы не мог бы быть.


                И. Ньютон


                Его ты яблоком ударь по голове –
                тебе закон открыть он новый не забудет,
                другого ж кирпичом по той же голове
                лупи – а ровным счетом ничего не будет.


                Ф. Вольтер


                Опять в безлюдном закоулке
                змею нашли совсем без сил :
                Вольтер должно быть на прогулке
                ее легонько прикусил...


                И.-В. Гете


                Мальчишка в горячке метался, но льда
                поблизости не было что-то, – 
                спасла лишь находчивость, как и всегда :
                и на ноги сел ему... Гете.


                Б. Паскаль
 

                У бога не было с наукой прочной связи,
                а он и рад был : «Хорошо без лишней грязи!»
                пришел Паскаль – и связь ту вмиг восстановил :
                ну чуть его господь на месте не прибил...


                Ж.-Ж. Руссо


               «Друзья, один наш брат вернуться хочет к нам позором,
               он меж людей как пятое в телеге колесо», – 
               но возразили вожаку все обезьяны хором :
               «Да мы теперь и слушать не желаем про Руссо!»


                П. Бомарше


                Сей Бомарше настолько ловким всем казался,
                столь многих в жизни вокруг пальца он обвел, -
                что собственный же нос – и тот уж опасался,
                чтоб за него его хозяин не провел.


                Г. Гейне


                Две змейки в тиши вечереющих струй
                сплелись под кустами на Рейне :
                «Любимая, сладостен твой поцелуй!» –
                «Ему научил меня... Гейне».


                Т. Гофман


                Ночной горшок совсем уже бессовестно хвалился :
                «Сказать, откуда мрачный гений в Гофмане явился?
                он в темноте меня однажды напугал,
                ему со страху я на голову упал...»


                Ф. Лист


                Танцуют листья под уютный ветра свист,
                в концертном зале в это время блещет Лист,
                но ветер стих, а с ним и звуки танца, – 
                вот погоди : не станет также Франца...


                На  «Мыслителя»  Родена


                Чем дольше думал он, опершись на кулак,
                тем больше мысль из головы не выходила :
                «А не могло ли вдруг со мной случиться так,
                что мысль та в голову ко мне и не входила»?


                На  «Цветы  Зла»  Ш. Бодлера


                Цветок бодлеровского зла
                попал вчера в стакан –
                в нем сразу плесень расцвела
                и ожил... таракан.


                Ф. Купер


                Дотошный Купер так умело
                своих героев оживлял,
                что скальп с него однажды смело
                один из них едва не снял.


                М. Лермонтов


                Он на земле всегда скучал,
                и об одном всю жизнь мечтал :
                небес услышать звуки.

                Но вот последним сном уснул,
                проснулся, горестно вздохнул, – 
                и умер вновь... от скуки.


                Н. Гоголь


                Он вдохновлялся так : ложась на дно могилы,
                приказывал себя землицей забросать, – 
                и так лежал всю ночь, пока в нем зрели силы,
                а утром, свеженький, он снова мог писать.


                Ф. Достоевский


                С большим трудом у полчищ ада
                его отбил могучий рай,
                а он взмолился им : не надо,
                хочу назад в родимый край.


                А. Чехов
 

                Что до Антона Павлыча, то верь или не верь,
                а скромность ему даже в дом родной войти претила :
                стоял и ждал, бывало, пока собственная дверь
                его в знак приглашенья раскачавшись по лбу била.


                Вл. Набоков


                Хотели уж выписывать психически больного,
                да под подушкой у него нашли набоковский роман :
                «Нет, не могу я отпустить шизоида такого», –
                подумал врач и приписал ему... пяток холодных ванн.

   
                Вл. Маяковский


                Однажды в юности за заводским бараком
                Володенька увидел двух собачек... раком, – 
                забыть ту позу он не мог себя заставить,
                и всех читателей в нее он начал ставить.


                Остап  Бендер


                Остап задумчиво с румынской брел границы –
                обманутый, без денег и без крова,
                но вдруг все понял он – и спрыгнул со страницы :
                чтоб... дать по морде Ильфу и Петрову.


                А. Гитлер


                Никак не мог понять зверек,
                что по науке он – хорек,
                и говорил : «Я лишь зверек,
                а фюрер – тот уже хорек».


                Вл. Максимов


                Ничтожен век наш – в этом вся и соль,
                повсюду мыши – хоть дави машиной,
                и есть один законный лишь король –
                Максимов... да и тот король мышиный.

 
                Рон. Рейган


                Играл ковбоев он, его не понимали,
                все говорили : «Может так играть любой», –
                стал президентом, все твердить вдруг разом стали :
                «Какой бы славный вышел из него ковбой...»