Белые скалы и странный мотоциклист - 1

Из записок ветерана морской пехоты США
Полную версию см. на Литрес
Елеонский В. Ван Тхо - сын партизана: повесть. М., 2018.

Продолжение, начало см. Штаб-сержант Нудс.

  Мысль о присутствии постороннего стала мучить меня и не давала покоя. В одно прекрасное утро, поднявшись с постели еще до восхода солнца, я внимательно обследовал территорию, и в двадцати шагах от шалаша, в котором ночевала Ли, обнаружил знакомый след босой ноги с неестественно вогнутым вовнутрь большим пальцем.
 
  – Это Дан, – с мягкой улыбкой сказала она, когда за завтраком, жуя рис, я поведал ей о своем открытии. – Он слаб умом, пожалуйста, не трогай его.
 
  Дальше она стала что-то декламировать на своем языке.
 
  – Ай до кон ко чонг там ти, ай до ан хин, мот со ху вон йен тин!..
 
  – Я ничего не понимаю, дорогая моя, хотя чувствую ритм и красоту слова. Переведи, пожалуйста.
 
  – Эти стихи тяжело перевести на английский язык.
 
  – Хотя бы примерно.
 
  – Хорошо, я попытаюсь.
 
  Она минуту думала, а затем произнесла, пристально глядя мне в глаза, и взгляд её был настолько пронизывающим, что ввёл меня в оторопь.
 
  – Кому-то горе от ума, кому-то нищего сума, кому-то тихие сады, кому-то в дар глоток воды.
 
  – Да, действительно очень красиво. А к чему это?
 
  – Дан – убогий, не знаю, понятно ли я говорю. У каждого своя судьба. Ему не повезло, у него отнялся язык, но ничего так просто в этой жизни не случается.
 
  – Язык отнялся! При каких обстоятельствах? Расскажи, пожалуйста.
 
  – Где-то месяц назад здесь проходили два американских солдата с большими вьюками за спиной, тогда деревня была ещё цела. Они задабривали жителей шоколадом, рыболовными крючками, детскими игрушками и выспрашивали, где находятся развалины древнего буддистского храма. Все отвечали, что никогда о них не слышали, хотя, конечно, знали, где они находятся, а Дан намекнул, что знает, мол, надо плыть на лодке, но куда именно плыть, ни за что не скажет. Тогда они похитили его, не знаю, что с ним делали, только вернулся он с выпавшими волосами, изуродованным лицом и немой.
 
  Я весь похолодел. Кажется, Ли рассказала мне кое-что интересное.
 
  Похоже,  этими двумя американскими солдатами с большими вьюками за спиной были Хоуп и его напарник. Очень похоже!
 
  Вида, однако, я не подал и сочувственно наклонил голову.
 
  – Ужасная история.
 
  – Он подсматривает за мной, а я знаю об этом и терплю, потому что он блаженный, и подсматривание за мной – его единственная радость в жизни. А ещё я не хочу из-за него лишать себя удовольствия купаться, потому что скоро начнутся большие дожди, и тогда моё озеро сузится до размеров помывочного тазика, который ты, наверное, не забыл.
 
  Я вспомнил игривую надпись на внутренней стенке французского медного таза и невольно улыбнулся. Она заметила мою улыбку и нахмурилась.
 
  – Тебе смешно?
 
  – Нет, не смешно, это, знаешь ли, нервы. Голова все ещё не проходит, и шея страшно ноет, временами невыносимо.
 
  Она поспешно сорвалась с места и принялась готовить мне какой-то очередной целебный травяной компресс, а я погрузился в свои далеко не смешные мысли. Сегодня, когда я делал осмотр территории, мне бросилось в глаза ещё кое-что, о чем я решил пока не сообщать Ли.
 
  В густых зарослях, мимо которых я проплывал на лодке, пытаясь ускользнуть отсюда с саперным вьюком Хоупа, валялось старое, однако не так давно треснувшее весло. Оценив расстояние до воды, я пришёл к выводу, что потерял сознание вовсе не от внезапно подступившего приступа местной лихорадки, как внушала мне Ли. Кто-то, стоя в зарослях, с размаху ударил меня веслом по голове, да так, что оно пришло в негодность, и если бы моя высокая каска не смягчила удар, вряд ли я поднялся бы когда-нибудь после такого нападения на ноги.
 
  Рядом с надломленным веслом у корня одного из кустарников я обнаружил знакомый след босой ступни. Дан в этой округе наследил капитально. Выходит, что именно он ударил меня веслом по голове, однако зачем, вот вопрос.
 
  Ли говорит, что он ненавидит американцев, и, судя по тому, что она рассказала, небезосновательно. Тем не менее, какими бы мотивами не руководствовался Дан, он спутал мне все карты. Сейчас я наслаждался бы жизнью в Сайгоне в ожидании представления к правительственной награде и заслуженного отпуска домой, а не сидел бы в этой глуши, гадая, где я на самом деле нахожусь, и кто здесь мне друг, а кто враг.
 
  С другой стороны я не встретил бы Ли, замечательную девушку, без которой теперь, кажется, не могу жить, и это было правдой, и это была судьба. Она мне зашла буквально под кожу, как пел популярный в то время Фрэнк Синатра, и, только встретив её, я понял, как это бывает.
 
  С американскими подружками всё было не так, – легкомысленно, беззаботно и без обязательств. Сегодня она с тобой, а завтра узнаешь от друзей, что на очередной вечеринке, на которой ты по неким обстоятельствам не смог присутствовать, пока все пили в общей комнате, она, упершись ладонями в край раковины в ванной, получала удовольствие от пристроившегося сзади какого-нибудь волосатого Джона, веснушчатого Джеймса или смуглого Роберта.
 
  Моя Ли была совсем другая. Кажется, сама мать-природа смотрела на меня её глазами, и мне в буквальном смысле хотелось её боготворить, лелеять и любить по-настоящему, а не так, как любят на пивных вечеринках.
 
  Ли украдкой бросала в мою сторону пытливые взгляды, словно пытаясь прочесть мои мысли, и я, улыбнувшись, в целях маскировки продекламировал первое, что вдруг пришло в голову.

   Небо синью с облаками,
   Свет прозрачными тюками
   Кто-то грузит сверху вниз
   На невидимый карниз.

  Она как-то странно усмехнулась, подошла ко мне сзади и тепло обняла за шею.
 
  – У тебя одни тюки и вьюки на уме. Дались они тебе, расслабься!
 
  Ладони у неё были волшебные, и моя постоянная боль в шее, теперь-то я понял, откуда она появилась, вдруг куда-то послушно отступила. Захотелось закрыть глаза и забыть обо всём, но я, преодолев себя, резко повернулся к ней.
 
  Игривый и в то же время необычайно серьёзный блеск в глазах, прекрасные прямые брови, правильный нос, милые ушки, как бы невзначай выглядывавшие из-под чудесных локонов, действовали неотразимо. Её внешность завораживала и сводила с ума. Я смотрел на неё и всё никак не мог насмотреться.
 
  Тем не менее успокоиться и ни о чем не думать мне было не суждено. Каждое утро я упрямо поднимался до восхода солнца, занимал заранее оборудованную позицию возле тех самых зарослей, где валялось поврежденное о мою голову весло, и терпеливо ждал. Почему-то мне казалось, что пребывание на этом месте раскроет какой-то важный секрет, и интуиция в очередной раз не подвела меня.
 
  Через несколько дней я точно знал, что почти каждое утро до восхода солнца Ли куда-то уплывает на лодке, причем гребет замечательным новеньким веслом, хотя мне постоянно твердит, что весел у неё нет, поэтому она не может рыбачить, и нам приходится сидеть практически на одном рисе.
 
  Конечно, нужно было быть полным идиотом, чтобы не понять, что здесь присутствовала какая-то тайна. Спрашивать прямо, куда она отлучается, было бесполезно, она все равно ничего не скажет или скажет неправду, пытаясь успокоить меня: «Езжу за особой травой, о которой мне во сне поведала бабушка, а весло прячу, потому что боюсь, что ты меня покинешь», – и попробуй догадайся, где здесь вымысел, а где правда.
 
  Вряд ли это было любовное свидание. Скорее всего, она выполняет какое-то поручение отца.
 
  Отец! Кто он? Она говорит, что он рыбак. Мне верилось в это с большим трудом. Следовало всё выяснить, но у меня не было лодки, а идти за Ли следом по берегу было невозможно, поскольку он был сплошь покрыт непроходимыми джунглями, в которых звериные тропы тянулись к озеру, а мне требовалось идти вдоль кромки воды.
 
  Я пытался заходить в расспросах издалека, однако мои старания ни к чему не приводили. Всё по-прежнему оставалось покрыто таинственным мраком.
 
  – Скажи, дорогая, а почему бы нам не включить в рацион рыбу? – спросил я её в один из вечеров после ужина.
 
  Она грустно улыбнулась в ответ.
 
  – Да можно, конечно, попытаться переплыть озеро и порыбачить у  дальнего берега, но там опасно.
 
  – Почему?
 
  – Далеко, глубоко и сильные течения, а ещё на том берегу расставлены американские солдаты, они могут принять нас за партизан, стреляют, кстати, без предупреждения. Так что имей в виду, если надумаешь сбежать от меня. Я, наверное, надоела тебе своими женскими заморочками!
 
  Я удивился, поскольку о присутствии американских дозоров на том берегу озера мне было неизвестно, однако вслух ничего не сказал. Ах, если бы я знал об этом раньше! Тогда я, конечно, поплыл бы на своей коряге к тому берегу.
 
  В один из дней, когда на рассвете Ли снова отправилась куда-то на лодке, ловко гребя веслом, я решил обследовать пристройку, ключ от замка которой когда-то искал в хижине. Мне подумалось, что в этом достаточно просторном строении вполне может храниться запасная лодка с веслами в придачу. Ли никогда не открывала этот сарай при мне, и это обстоятельство служило дополнительным топливом для едва тлеющего огня моей надежды.
 
  Строение выглядело очень добротным, окон не было, а запертую тяжёлую дубовую дверь можно было только взорвать, настолько прочно и монолитно она сидела в пазах. Тогда я переместил трап, который использовался для входа в хижину, и взобрался на соломенную крышу, рассчитывая раздвинуть солому и забраться внутрь сквозь круглые жерди, на которых были уложены соломенные жмуты. Если пробраться под крышу не удастся, я хотя бы загляну в щель и узнаю, что хранится внутри.
 
  Каково же было моё изумление, когда под толстым пуком соломы я обнаружил четвертьдюймовую сталь, которая вполне могла выдержать обстрел из пулемета. Пройдя по шву, я обнаружил советское клеймо изготовителя в виде пятиконечной звезды. Присмотревшись, я различил, что на нем русскими буквами, а русский язык я немного знал, поскольку мой дед, как я упоминал, был эмигрантом из России, значилось следующее: «Краснозаводский химический завод №2» и дата: «30/06/1967». Скорее всего это были стальные листы от контейнера, в котором морем, по железной дороге или по воздуху доставлялись изделия стратегического характера.
 
  Что именно доставлялось, оставалось под вопросом. Может быть бомбы, а может быть стрелковое оружие или что-то  ещё. «Химическим заводом» в целях секретности можно было назвать всё, что угодно.
 
  Гадать мне не хотелось. Ясно было одно, – содержимое контейнера пошло в дело, а сам контейнер разрезали на листы, покрыли им крышу, и поверх нее для маскировки плотно уложили жмуты соломы.
 
  Обескураженный, я спрыгнул на землю и тщательно стряхнул с себя соломинки, скрывая следы своего пребывания там, где мне не надлежало быть. Складывалось впечатление, что скромное рыбацкое хозяйство милой девушки по имени Ли имело прямые поставки стратегического запаса напрямую из Советского Союза.
 
  Все свидетельствовало об этом, поскольку, если вдуматься, какому идиоту может взбрести в голову обшивать сарай, в котором, как утверждала моя очаровательная Ли, хранятся всего лишь дрова и рыболовецкие снасти, не чем-нибудь, а стратегической сталью, словно не сарай это вовсе, а ракетный бункер! Вот что меня в тот момент крепко озадачило и не менее крепко обеспокоило.
 
  Конечно, можно было превратиться во второго Робинзона Крузо и попытаться построить лодку из подручного материала. Робинзон, однако, если я не ошибаюсь, имел ящик с плотницкими инструментами, который он переправил на остров с разбитого бурей корабля, а у меня имелся в наличии лишь один армейский нож. Никаких плотницких инструментов в хозяйстве моей дорогой Ли я не видел, из этого следовало, что либо их вовсе нет, во что не верилось, либо, что было более вероятно, она умышленно прятала их от меня, чтобы я не смог построить лодку и сбежать отсюда.
 
  Я снова стал думать о Ли. Неужели она меня действительно любит, этот вопрос время от времени всплывал в мозгу. При всём моём самолюбии и довольно высокой мужской самооценке все же верилось в это слабо. А если она меня не любит, тогда зачем я ей понадобился, к чему вся эта комедия, вот ещё один вопрос, и ответа я не находил, как ни старался.
 
  В общем, много вопросов роилось в моей выздоравливавшей после всех перипетий голове. Вскоре я стал замечать, что Ли выставляет на стол не весь рис, который варит. Получается, что она куда-то девает остальную его часть. Возможно, она встает почти каждое утро спозаранку, чтобы на лодке отвезти завтрак кому-то.

  Голова шла кругом, и чтобы количество ответов сравнялось с количеством вопросов, следовало сделать только одно, – несмотря на все препятствия попытаться каким-то образом проследить за ней и выяснить, куда она тайно время от времени отлучается до восхода солнца. Других вариантов я не видел.

  Однако, повторяю, сделать это было практически невозможно. Сбежать, пусть и без весла, я тоже не мог. Теперь лодка не стояла, просто привязанная к причалу, она была прикована металлической цепью к нему, а цепь скреплялась внушительным замком, ключ от которого висел у Ли на шее. Мне всё больше и больше начинало казаться, что я очутился в ловушке, а Ли – это красивая приманка для дурака. Как бы то ни было, в любом случае следовало как можно скорее убираться из этого странного места. Нет, красть ключ или выдалбливать лодку из ствола дерева ножом подобно новому Робинзону мне не хотелось, – не было ни сил, ни желания, довольно часто на меня наваливались лень и апатия, болезнь сыграла свою роль, и я чувствовал себя ещё очень  слабым.
 
  В одно прекрасное утро, валяясь в постели и сонно размышляя о своём положении, я вдруг совершенно случайно и неожиданно выяснил, что ослепительные блики, которые почти каждое утро игриво скакали по потолку и стенам, вовсе не являются игрой отражения восходящего солнца в озёрной воде. Это были солнечные зайчики, которые при помощи зеркальца пускал сумасшедший Дан, влюбившийся в Ли. Они мешали мне спать, а с недавних пор, обуреваемый невеселыми мыслями, спать я стал плохо, таким образом по милости влюбленного Дана я практически лишился сна.
 
  Подкараулить его и схватить за шиворот в тот самый момент, когда он сгорбленным гиббоном спрыгнул с дерева после очередного заглядывания в спальню Ли с помощью отраженных солнечных лучей, было делом несложным. Дан был буквально ошарашен, когда я вцепился в него, и не сумел издать даже свое обычное мычание. Я вырвал у него проклятое зеркальце и пинками погнал прочь, в то утро у меня было особенно дурное настроение, а моя нервная система, как я упоминал, была не в лучшей форме и работала скверно.
 
  Пора было идти на завтрак, Ли перед этим дважды звала меня, однако я успел осмотреть орудие, при помощи которого Дан сумел устроить мне такую развеселую жизнь. У меня в руке сияло довольно оригинальное зеркальце, оно легко умещалось на ладони и было помещено в резную деревянную оправу, выполненную в форме сердечка. С двух сторон в торец оправы были врезаны металлические пластинки, они слегка выступали наружу, видимо для того, чтобы зеркальце было удобнее держать в руке. А между двух смыкающихся овалов, образующих верх сердечка, блестела довольно большая шляпка шурупа, непонятно, что он там крепил, наверное, такой был дизайн.
 
  Что-то в этом обычном с виду зеркальце меня сразу насторожило, но что именно, я никак не мог понять. Поддев шуруп ногтем, я обнаружил, что он свободно выкручивается. В этот момент Ли снова позвала меня, надо было идти, и я, сунув зеркальце в карман, поспешил на кухню.
 
  Все мои вопросы к ней, как и прежде, натыкались на мягкую, но совершенно непроницаемую стену. Я крепко устал от своих подозрений и постоянного чувства непонятной опасности, которое меня буквально разъедало изнутри. Хорошо известно, что больше всего на свете люди боятся неопределенности.
 
  Я стал плохо спать, а в одну из ночей, когда мне с превеликим трудом всё-таки удалось заснуть, кто-то вдруг сильно толкнул меня в плечо. Я скатился с кровати,  выхватил из-под подушки нож и ударил в темноту. Клинок просвистел в воздухе, никого не задев.
 
  Тяжело дыша, я стал озираться, как дикий загнанный в угол зверь, но в комнате на самом деле никого не было. Лишь полная луна игриво заглядывала в щель между краем оконной рамы и занавеской. Похоже, у меня начались галлюцинации. Только этого мне не хватало!
 
  Глядя на луну, как одинокий волк в пустыне, я вдруг подумал, что больше так не могу. В любой момент за мной могут прийти, чтобы, выпотрошив в прямом и переносном смысле, подвесить как барана на ближайшем суку. Ли, конечно, связана с партизанами, а все её отговорки – хитрые женские уловки.
 
  Восток – дело тёмное, таинственное и непредсказуемое. Ночью восточная женщина страстно любит тебя в постели, а под утро, когда ты блаженно откидываешься на подушку, испив чашу незабываемых наслаждений до дна, холодно и расчетливо вонзает острый кинжал в твое белое горло и отрезает голову как врагу её народа.
 
  Плевать, что я не могу найти следов Хоупа, с меня хватит. Надо срочно убираться отсюда, немедленно, прямо сейчас! План побега созрел мгновенно, я даже удивился в тот ужасный момент, как так быстро и неожиданно получилось. Мозг работал наитием, как будто в один миг выплеснул в сознание готовое решение, которое до этого варил продолжительное время и всё никак не мог сварить.
 
  Поспешно одевшись и тихонько выбравшись из хижины, я отправился к тому месту на берегу, где впервые ступил на землю Ли. Лунный свет освещал мне дорогу, и я принял это обстоятельство за добрый знак.
 
  Как я и предполагал, коряга, на которой я приплыл сюда, по-прежнему чернела в зарослях осоки. Я оставил одежду на берегу, пусть Ли думает, что я утонул, затем густо обмазал голое тело черным жирным илом для маскировки, вошел в воду, схватился за сучья, которые словно обломанные лапы гигантского паука жутковато торчали из тела ствола, и поплыл.
 
  По пути, ещё только идя на берег, я прихватил с собой прочный кусок коры. Когда коряга вышла из зарослей на открытую воду, я оседлал её ствол и стал грести куском коры. Получалось очень даже неплохо.
 
  Впрочем, долго напрягаться мне не пришлось, скоро мою корягу подхватило течение, и мне оставалось только править, чтобы бревно не унесло в какую-нибудь противоположную от моей цели сторону. Яркий лунный свет сплошь заливал озерную гладь, и я припал грудью к моему спасительному стволу, чтобы меня невозможно было отличить от нее.
 
  Примерно через полчаса моего путешествия показалась чёрная полоска противоположного берега. Я ликовал. Спасение оказалось таким простым и близким!

  Полный надежд и радостных предчувствий, я выбрал подходящий пологий пляж, причалил, вышел из воды к прибрежным густым зарослям, и в это мгновенье, когда я решил, что все позади, грозно ударил крупнокалиберный пулемет. Пули жестоко посекли ветви кустарников, и я упал как подкошенный лицом в ил. Сказался боевой опыт. Тело среагировало само и мгновенно, пока мозг еще только думал, анализируя, что произошло, и что следует предпринять.
Короткие пулеметные очереди следовали одна за другой. Пули злобным осиным роем буквально вгрызались в корягу, и скоро я понял, в чем было дело. Ворочавшееся в тихих прибрежных волнах суковатое бревно бдительный пулеметчик принял за коварно ползущее по пляжу человеческое тело.

  В следующую секунду раздался протяжный свист и возле коряги разорвалась противопехотная мина, брошенная ротным минометом. Осколки очень неприятно прожужжали над самым моим ухом. Здесь нельзя было больше оставаться ни секунды! Пока что меня спасало лишь то, что я случайно оказался в тени зарослей, и дозорные не могли видеть меня с возвышенности, однако в любой момент минометчик мог бросить свой смертоносный заряд в мои кусты. Испуганной ящерицей я скользнул обратно в воду. Ли предупреждала меня, а я ей не поверил! Теперь я корил себя за свою недоверчивость, путь к моей коряге был отрезан, обратно мне предстояло  добираться вплавь, и я не знал, хватит ли у меня сил дотянуть до спасительного берега моей несравненной Ли.

Продолжение см. Белые скалы и странный мотоциклист - 2.