Есть три эпохи у воспоминаний...

               
Глава I
ИВАНЫ, НЕ ПОМНЯЩИЕ РОДСТВА

     «Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его».
                (Евангелие от Матфея 1.2)

    Читая Библию, диву даешься, до каких глубинных корней, до какой бездонной первоосновы докапывались некогда люди в поисках своих предков.  К слову сказать,  совсем недавно, в 2012 году английские   ученые, изучив  архивные материалы об английском короле  Ричарде  III, погибшем в битве при Босворте в 1485 году, смогли  разыскать его захоронение на территории францисканского монастыря Грейфраерс в графстве Лестершир. По счастью,  означенный в документах  участок  земли оказался незастроенным.  Начались раскопки, и вскоре  на глубине в несколько метров обнаружили  наскоро вырытую  могилу с неровными краями. В ней лежал скелет мужчины с сильно искривленным позвоночником. Поскольку на черепе прослеживались следы многочисленных ранений, ученые предположили, что во время боя Ричард, скорее всего, потерял свой шлем и погиб от  сильных ударов мечом по голове. Помимо того, на скелете были обнаружены ещё и посмертные травмы, возможно, «осквернительного» характера. Ибо, как свидетельствуют хроники того времени, после гибели на поле боя Ричарда III, последнего из династии Плантагенетов, труп его не  был сразу предан земле. Мстительные   победители, сторонники Генриха VII, первого монарха из воцарившейся на троне Англии династии Тюдоров,  сперва проволокли труп погибшего Ричарда III  по городу и выставили потом на рыночной площади Лестера для глумления над ним.
     Позднее, сторонники пришедших к власти Тюдоров - Томас Мор и Шекспир  на свой лад изобразили, вернее, исказили облик короля Ричарда III,  представив его омерзительным, горбатым карликом и жестокосердным убийцей своих племянников.
     В наши дни на помощь исследователям пришла современная наука – археогенетика. Поскольку в Англии  родственные связи отслеживаются  веками, то ученым удалось разыскать нынешних потомков Ричарда III по женской линии.  Сравнив ДНК  костей, найденных в захоронении,  с ДНК  потомков Ричарда III, ученые убедились, что останки,  найденные в Лестере,  действительно принадлежат  последнему королю из династии Плантагенетов. Оказалось, что Ричард вовсе не был карликом, его рост составлял 173 см. Просто он выглядел ниже из-за сколиоза и сутулости. Да и по поводу убийства малолетних племянников среди ученых возникли разногласия. Разрешить их могла бы все та же генетическая экспертиза, да вот английское правительство пока не дает разрешения на изучение детских останков, найденных под лестницей  в замке Тауэр. (См. «В защиту Ричарда III).
     В ходе своеобразной и мятежной истории нашей страны,  революция 1917 года    выворотила и сокрушила многое «до основания»,     обрубив  родственные   узы и  зачастую искоренив даже память о них. Но со временем, когда волны расходившейся стихии утихли, человеческая память вновь невольно стала обращаться к  своим истокам.
    Вот и мы нередко расспрашивали своих родителей, откуда мы родом. Однако их воспоминания о минувших днях либо упирались в неведение, либо были чрезвычайно куцыми. Ведь много лет они старались не вспоминать и не говорить ничего «лишнего», ибо нередко «опасные» воспоминания и разговоры оборачивались  роковыми, гибельными последствиями.  Заполняя тогдашние въедливые и несуразные анкеты,  в графе «происхождение» все предпочитали указывать только рабоче-крестьянское. Так что родословные у послереволюционных поколений получались похожими и усеченными. Немудрено, что мы знали и помнили только своих родителей да ещё бабушек  с  уцелевшими в трудные времена  дедушками.  Мы невольно  становились этакими «Иванами, не помнящими родства».
     С мужем  моим мы выросли в одном дворе, на одном этаже деревянного, двухэтажного дома без удобств на окраине Москвы.  Теперь, спустя ворох минувших лет, мы осознали и преисполнились благодарности судьбе за это наше общее детство, за схожие, роднящие нас, дорогие воспоминания.     И хотя за долгие годы удержанные памятью картины прошлого  сложились в спрессованную, почти неразделимую груду, нам подчас удается извлечь оттуда  неувядаемые рассказы  и предания.
    Свекровь свою я сызмальства не называла ни по имени-отчеству, ни тетей, но, сколько себя помню, звала просто мамАлиной или мамой.  Удивительная женщина, в 30 лет она осталась в 1944 году вдовой с  четырьмя ребятишками на руках. Страшно представить, что ей пришлось пережить, когда была объявлена война, когда после ухода мужа на фронт ей пришлось с ватагой детишек эвакуироваться  сначала в Куйбышев, а потом в Подольск.  От пребывания в Куйбышеве  сохранилось напоминающее волшебную сказку воспоминание о посылке, которую в 1944 году, уже накануне гибели, отец  исхитрился прислать с фронта. В темно-зеленом ящике из-под пулеметных патронов лежали плотно уложенные продукты, какие-то трофейные леденцы для детей и невиданный  ими доселе прекрасный солнечного вида фрукт. Это был лимон! Но самое удивительное, что эта посылка вообще дошла. В военные трудные и голодные годы её доставил незнакомый машинист, идущего в Куйбышев паровоза.
    В марте 1944 года мама получила с Украины похоронку и письмо от жителей села Андреевки, где отец погиб. Теперь ей одной надо было надсадно трудиться, чтобы прокормить детей,   одеть их, обуть. К тому же  дети болели так, что иногда оказывались на волосок от смерти.
     Но она выходила, вынянчила и вырастила своих детей   самоотверженной, самозабвенной, неистощимой   любовью. Я не помню, чтобы она наказывала или даже когда-то ругала их. Вернувшись без сил с работы, она должна была ещё всех накормить, обмыть, обстирать. А готовили тогда на керосинках да примусах, детей мыли в корытах, воду носили с колонки. В холодное время надо было печки топить, пилить и колоть дрова. В голове не укладывается, как наши мамы со всем этим справлялись. Да ещё находили время, чтобы всех приласкать, поговорить. Ведь угомоняющего телевизора тогда ещё не было. Зато память сохранила песни, которые нам  пели матери, и их рассказы.
     Более всего мамАлина любила вспоминать о далекой сибирской станции Зима, где прошло её детство. Неподалеку  от поселка текла небольшая речка, которую также  незамысловато прозвали Зимой. На берегу её стояли бани, а поодаль  располагались заимки, где косили траву на корм скоту. Была речка Зима невелика да злонравна. Кое-где, в узких местах,  её можно было перейти по торчавшим из воды валунам. Но,  вырываясь из теснины, река начинала бурлить и сворачивалась в темные и зловещие омуты, в бездонной глубине которых иногда пропадали люди.  Где-то, в неведомой дали, речка Зима впадала в  своевольную Ангару, которая одна-единственная не впадает, а вытекает из озера Байкал. Детям рассказывали легенду,  что когда-то красавица  Ангара влюбилась в могучего Енисея и, поворотившись вспять, устремилась к возлюбленному. Разъяренный отец Байкал кинул вослед беглянке огромную скалу, чтобы преградить ей путь. Но строптивая Ангара обогнула преграду  и соединилась с любимым Енисеем. А Шаман-камень так и остался лежать посреди Ангары. Его и поныне можно видеть неподалеку  от поселка Листвянка.
    Словно сказки мы зачарованно  слушали истории о пельменях, которые они лепили сотнями всей семьей и хранили в замороженном виде в мешках. Также запасались и молоком,  замораживая его этакими блинами в тарелках и складывая потом в мешки. Хранилась вся эта снедь в большом и глубоком погребе, с нависающим над входом холмом земли, поросшей зеленью. Прохлада  в погребе держалась даже в жаркие летние дни. И сколько же  там стояло бочек с квашеной капустой, солеными огурцами и грибами, со всевозможными ягодами и орехами. Ребятишки любили, спустившись по аккуратным ступенькам вниз, наугад  запускать ладошки в пузатые бочки и выуживать оттуда горстями кроваво-красную  клюкву, янтарно-желтую морошку, пунцовую бруснику, и отливающие тёмной синью ягоды  черники, голубики и  жимолости. В самом дальнем углу хранились в аккуратно срубленном ящике  выловленные за теплый сезон запасы рыбы: помимо окуньков, налимов и щук, попадались и заплывающие  на нерест из Байкала  хариусы, омули и таймени.
    Осенью, после орехового Спаса,  в тайгу отправлялись кедрачить, или собирать кедровые шишки.  Шли, по обыкновению, всем поселком, включая и ребятишек постарше. Чаще всего по дереву сильно били тяжелой кувалдой, так что  шишки тяжелым дождем осыпались с сосны. Дети  шустро подбирали опавшие шишки и складывали их в мешки. Однажды мамин брат Коля чем-то увлекся, отошел от посельчан и заблудился. Спохватившись, все принялись аукать, звать мальчика. Меж тем сумерки окутывали лес, и  посельчан с детьми отправили домой. А отец и несколько опытных охотников остались продолжать поиски. Только далеко заполночь  они услышали, наконец, ответный крик откуда-то сверху.  Помня назидания отца, Коля забрался на высокую сосну, где его не могли достать дикие звери.
     Словно в кино,   перед нашим мысленным взором  возникали  бесконечные леса с дикими зверями, медведями и оленями, на которых охотились жители поселка. Но случалось, что звери и сами  наведывались в урочище.      Особенно запомнился нам  рассказ о крохотном белом тигренке.  Приближался конец зимы, и все чаще злобствовали метели, которые не стихали по нескольку дней. Жители поселка отсиживались по домам, которые заносило чуть не под самую крышу. Однажды, выглянув в окно, отец разглядел неподалеку от дома измученную и отощавшую белую тигрицу. Она осторожно  пробиралась сквозь сугробы, держа в зубах крохотный светлый комочек. Спрятавшись  за занавеску, отец увидел, как тигрица, пошатываясь, взобралась на крыльцо и, положив у дверей своего дитёныша, отошла на опушку. Еле живого, новорожденного тигрёнка отец занес в дом. Дети окружили удивительного найдёныша, всем хотелось подержать, погладить трогательного малыша, поиграть с ним. Но отец объяснил, что умная тигрица принесла в человеческий дом свое дитя, пытаясь  спасти его от голода и холода. Она наверняка вернется за ним, и нежелательно, чтобы на тигрёнке оставались даже слабые следы человеческого запаха, потому как иначе тигрица  может отказаться от него. Сгрудившись вокруг малыша, дети только смотрели на него да осторожно подталкивали к его мордашке блюдечко с молоком.  Через несколько дней, когда метель стихла, на опушке леса снова замаячила обеспокоенная  мать-тигрица. Не выходя из дома, отец осторожно выпустил тигрёнка на крыльцо. Потом, укрывшись занавеской, все сгрудились у окна и стали наблюдать.   Прижав уши, тигрица опасливо приблизилась к дому и взобралась на крыльцо. Сначала она обнюхала тигрёнка, потом тщательно облизала его, и, бережно взяв в пасть, затрусила к лесу.   
    Неподалеку от селения проходил Московский гужевой тракт. Проложили его ещё в  1772 году, и старожилы рассказывали, что по нему  позднее проходили ссыльные декабристы. Некоторые из них задерживались в поселке, обучали местных детишек грамоте, а особо способным ребятам преподавали даже  французский язык и музыку. Непонятно как эти «плоды просвещения» достигли и отца мамАлины, деда Михаила Мироновича Козьмина. Он и французский язык сам выучил,  и даже скрипку сам сделал и играл на ней.
     В 1891 году по соседству  с Московским  трактом   началось сооружение  Транссиба, или Транссибирской железнодорожной магистрали.   Уже  к 1905 году  люди могли из  Европы, от берегов Атлантического океана, добраться поездом, правда, с некоторыми пересадками, до берегов Тихого океана. А вот первый беспересадочный поезд  во  Владивосток  отправился из Москвы 30 апреля 1914 года.  Сделав остановки в  Туле,  Самаре,  Челябинске и   Иркутске,  проехав через Маньчжурию  и Харбин, поезд через 9,5 суток,  добирался до Владивостока.
   Кажется, в 30-х годах  семейство Козьминых перебралось во Владивосток. Уточнить нам уже  не удается, ибо,  по горестному сетованию Ахматовой,  «И нет уже свидетелей событий. И не с кем плакать, не с кем вспоминать». Но   остались мамины вспоминания о КВЖД,  южной ветки Транссиба, идущей к Порт-Артуру. Принадлежала  КВЖД  первоначально Российской  империи и обслуживалась российскими служащими. Но после долгих столкновений и войн с Японией, Маньчжурией, Китаем и последующих переговоров,  КВЖД в 1952 году была безвозмездно передана Китаю.
     От той поры сохранились рассказы о китайских крестьянах на Дальнем Востоке. Из русского языка они освоили лишь несколько простых выражений:  «твоя моя не понимай", « мала-мала» и «ходи-ходи". Потому называли этих китайцев «ходями». Были «ходи» чрезвычайно трудолюбивыми и исполнительными. Мужчины их волосы заплетали в тощие косички, одеты были в  халаты, а плоды своего труда приносили в плоских плетеных корзинках на коромысле. Мама рассказывала, что если принесенные огурцы вдруг хозяйке не нравились, или казались великоватыми, она на пальцах показывала, какой величины они должны быть, и на другой день «ходя» доставлял корзины огурцов все как один  требуемого размера. Кроме того, они предлагали хозяйкам халаты и платья из дивного, тончайшего китайского шелка.
     Вот благодаря этим маминым рассказам, мы, поженившись, отправились в свадебное путешествие не за границу (тогда это было ещё немыслимо), и даже не к морю.  Следуя по пути воспоминаний мамАлины, мы купили билеты и отправились в долгое путешествие  на поезде  Москва-Владивосток, пересекая родную страну от края и до края. 
     Первый фирменный поезд №1, носящий название  «Россия»,  отправился  с Ярославского вокзала Москвы 30 сентября 1966 года. Хотя наша поездка случилась десять лет спустя, современных вагонов СВ в поезде ещё тогда не было. Это было купе на двоих, в котором просто убрали верхние полки. На столе стояли два стакана в традиционных металлических подстаканниках  и лежала пачка печенья.  С удивлением мы обнаружили, что кроме нас остальные пассажиры поезда оказались любознательными иностранцами, которые хотели увидеть Россию «изнутри», во всю её ширь. Впрочем, общались мы с попутчиками  немного. Не до них было. Целыми днями с неослабным интересом мы  безостановочно смотрели в окно. 
      Хотя мы предусмотрительно запаслись в дорогу едой, в первый день пути мы решили сходить на обед в вагон-ресторан. По дороге мы встречали наших соседей-иностранцев, которые с восторгом повторяли замысловатые  и невразумительные для их уха слова «борщ», «гуляш», «икра». На другой день их восторги по поводу ресторана несколько  поумерились.  Через несколько дней они совсем загрустили, ибо довольствоваться приходилось тощими щами, кашей и бутербродами с подсохшим сыром. Но  на бесконечные просторы и бесподобную   природу за окном  они, как и мы, любовались с неослабным и искренним восторгом. Хотя бескрайние пейзажи казались тогда удивительно   безлюдными. Приближение поселения  угадывалось по разъезженным,  грязным дорогам. Потом показывался очередной город с массивным зданием вокзала. На платформе стояли и сновали  бабульки с вареной картошкой в газетных кульках, с солеными огурцами, яблоками, ягодами, овощами. Помню, как наша проводница, аппетитно похрустывая    оранжевой морковкой,  горделиво демонстрировала её иностранцам и спрашивала: «А у вас такое есть?»
    Недоумение у нас вызывали окрестные жители, которые приходили к вагону-ресторану поезда и покупали яйца  целыми упаковками. Мы задавались вопросом: «Почему они сами кур не держали?» Потом оказалось, что в ту пору были проблемы с кормами. Да и скотины мы видели мало. Впрочем, стада не пасутся рядом с железной дорогой.
   А поезд меж тем несся по самому протяженному в мире регулярному пассажирскому маршруту.  Любим мы это «самый, самый в мире». И все-таки в душе возникало…  не то  чтобы  плакатное «чувство гордости», которое сродни греховной гордыне, но некое глубинное чувство восторженного восхищения и сопричастности этой необъятной стране.
    А поезд мчался, миновав сначала знакомые по предыдущим путешествиям города  -  Владимир, Нижний Новгород. Потом пошли города, знакомые только по названиям - Киров, Пермь, Екатеринбург, Тюмень, Омск, Новосибирск, Красноярск, Иркутск. На третий день ввечеру была небольшая остановка на станции Зима. Самое потрясающее зрелище -    озеро Байкал и необычайно красивая Бурятия. А сколько рек встретилось нам на пути!  Волга, Вятка, Кама, Тобол, Иртыш, Обь, Томь, Чулым, Енисей, Ока, Селенга, Зея, Бурея, Амур, Хор, Уссури.   Конечно, мы не все 16 рек видели, некоторые проезжали ночью по гулко гудящим  мостам.  За время поездки сменилось   7 часовых поясов, и даже климат менялся от умеренного европейского сначала на континентальный, а потом на морской.
   До Владивостока мы ехали 7 суток и два часа. Впрочем, утомления от поездки  не было, более того, даже  выходить не хотелось. Но на платформе мелькнуло улыбающееся лицо маминой старшей сестры - тети Аси, и мы направились  к выходу.