Ито ЭЙносукэ - Камышовка 02

ПРОДОЛЖЕНИЕ
(начало здесь: http://proza.ru/2023/01/24/1558)

Захохотав, он поднял голову и прямо перед собой увидел старушку, сидящую на скамейке у приемной стойки. Пока она ожидала, что дежурный глянет в ее сторону, ее сморило, и она заснула.

Полицейский обратился к ней: «Дорогуша, чем я могу вам помочь?» При звуке его голоса она с трудом приоткрыла затуманенные от сна глаза и глядя отсутствующим взглядом замигала.

«Я..., я только хотела, чтобы мне помогли найти мою дочь», - ответила бабуся. Медленно приподнявшись, она подалась вперед к поручням, ограждавшим стойку приема посетителей. Из-за невысокого роста было видно только ее глаза и верхнюю часть головы. У лейтенанта Миёси, отвечавшего помимо воинского призыва за общие вопросы, был талант доброжелательно выслушивать любую чепуху, так что он сразу принялся за дело. В голосе его чувствовалось неподдельное добродушие.

- Ваша дочь, говорите. Она, что, убежала из дома?
- Да нет, видите ли, кто-то забрал ее десяти лет от роду.

И бабуся начала рассказывать историю своей дочери. Саму ее звали Кин, а дочь – Ёси, причем была она приемышем. Когда Кин перевалило за тридцать, а забеременеть никак не удавалось и надежды на собственного ребенка уже не было, она решилась усыновить кого-нибудь; но трудность была в том, что найти семью, которая согласилась бы отдать свое дитя нищей домохозяйке вроде Кин, было непросто. Муж Кин занимался заготовкой угля, так что их заработок был скуднее некуда, и в конце концов Кин пришлось взять незаконнорожденную дочь продавщицы семян Суги, которая раз в неделю наведывалась в их заброшенную в горах деревеньку по делам.

Суги родила в отсутствие мужа, когда тот уехал на подработку в Мацумаэ, и на двадцать первый день принесла малышку в дом Кин. Добиралась она пешком, неся ребенка в котомке за спиной. Так что для Кин, столько лет отчаянно молившей небеса о ребеночке, девочка Ёси с самого начала была, как родная. И вот однажды осенью, когда ей было уже десять, Ёси внезапно исчезла. Вся деревня сбилась с ног в поисках, но они оказались тщетными. Следуя указаниям предсказательницы, к которой обратилась Кин, поисковые группы обшарили окрестные горы, но никаких следов пропавшей девочки отыскать не удалось.

Затем кто-то сообщил, что Ёси видели уходившей с женщиной, похожей на торговку семенами. Кин с супругом сразу же направились к ней домой, состоялся разговор на повышенных тонах. Видимо из-за того что муж был дома, Суги упорно утверждала, что понятия не имеет, о каком ребенке идет речь – мол, в глаза ее не видала ни разу – и разговор окончился ничем. Спустя какое-то время до Кин дошел слух, будто бы Суги продала девочку странствующей цирковой труппе, проезжавшей через ее городишко как раз после исчезновения Ёси.

Шли годы, а Кин все никак не могла забыть приемную дочь. Когда в окрестных городках, куда Кин с мужем привозила с гор уголь, случались цирковые представления, она обязательно откладывала денег на билет и, затаив дыхание, внимательно следила за представлением в надежде, что произойдет чудо, и ей удастся хотя бы одним глазком увидеть свою Ёси. Но никого мало-мальски похожего так и не появилось.

«Так, минуточку, - лейтенант Миёси перебил в этом месте рассказ Кин, - а муж этой торговки семенами случаем не Кинтаро, перекупщик лошадей?» Кин была изумлена: «Да, верно, господин. Она была женой Кинтаро. Но откуда вы о нем знаете, господин?»

Лейтенант не ответил на этот вопрос, но продолжил говорить, как бы обращаясь к самому себе, погрузившись в воспоминания далекого прошлого. «Если так, - продолжил он, - то я видел вашу дочь».

Пятнадцать-шестнадцать лет назад Миёси служил в соседнем округе этой префектуры, его только-только взяли работать в полицию. Тогда ему довелось разбирать свару из-за девушки из цирковой труппы, намедни приехавшей в город. Мужчина, назвавшийся отцом девушки был, он ясно это помнил, торговец лошадьми Кинтаро, в настоящее время покойный. Похоже, появления труппы ожидала не только кормилица девочки Кин, но и ее настоящая мать Суги – хотя какие чувства двигали последней, узнать наверное было не просто. Суги повезло больше, чем Кин, и ей удалось вновь увидеть дочь. Раньше Кинтаро был поденным рабочим, но когда дела стали плохи, и заработок не позволял приобрести и трех сытных порций еды в сутки, он переключился на торговлю лошадьми и с присущим конеторговцам оптимизмом надеялся, что деньжата от продажи девочки помогут ему быстро сколотить капиталец. Однако все его махинации закончились пшиком, и в результате выкупить Ёси обратно не получилось.

Он поведал, что Суги продала девчонку всего лишь за тридцать иен - чуть больше цены кошки. Услышав это, лейтенант Миёси, будучи новеньким на службе и желая добыть славы каким-нибудь поразительным подвигом, преисполнился негодования от одной мысли о продаже человеческого существа за такую цену, да еще путем чудовищного обмана жалкой неотесанной поселянки. Вот почему он договорился до того, что предположил, что владелец цирка, если не хочет оказаться за решеткой, должен будет немедля вернуть девочку, да еще и заплатить солидную сумму в виде компенсации. К сожалению, сребролюбивый Кинтаро сразу повёлся на эту мысль и задумал потребовать в качестве компенсации сначала сто иен, затем двести, и дошел в конечном счете до трехсот. На этом лейтенант Миёси умыл руки и сказал перекупщику лошадей, что раз он такой жадный, то пусть решает вопрос самостоятельно. Однако дерзость Кинтаро не шла ни в какое сравнение с цинизмом владельца цирка. Этот человек побил Кинтаро его же оружием, заявив, что вернет девочку, только если тот уплатит ему триста иен за ее содержание и обучение, так что Кинтаро вернулся ни с чем - и без денег, и без девочки.

«Так это вы воспитали дочь, да? Она все еще работает в цирке?» - спросил лейтенант Миёси, припоминая: хлипкая зелень платьица, толстенный слой пудры на лице, пустой апатичный взгляд. Впрочем, старуха Кин, судя по всему, не имела ни малейшего представления о теперешних занятиях дочери. Несколько лет спустя она узнала, что Ёси сбежала из цирковой труппы и работает на текстильной фабрике в префектуре Сидзуока. Затем, еще через несколько лет, до нее дошли вести о том, что Ёси живет с работником хлопкопрядильной мануфактуры и у нее ребенок. Совсем недавно Кин узнала от приезжавшего в ее деревню бакалейщика о женщине с ребенком, работающей в городе в гостинице «Сейфу». Расспросив мужчину поподробнее, она выяснила, что та вроде как недавно переехала откуда-то из глубинки, а когда ее спросили о родных, отвечала, что знает только приемную мать, а жива она или нет, неизвестно.

Из всего этого Кин заключила, что та женщина, должно быть, Ёси. Она не могла знать, какие у Ёси планы, но даже если вернуть ее к престарелой кормилице не выйдет, по-любому она должна была хотя бы разок повидать ее. Вот так Кин и оказалась здесь, предприняв нелегкое в своем возрасте путешествие, и узнала, что той женщиной была Ёси. Но повстречаться с ней не удалось. Ёси пробыла в гостинице лишь пару месяцев, а когда началось таяние снега, вновь уехала с ребенком в неизвестном направлении.

К этому времени все полицейские, закончившие смену, ушли, и в помещении стало тихо. Единственная электрическая лампочка тускло освещала повидавшие виды стулья и столы.

«Что ж, если навести справки, мы найдем ее, - сказал Миёси, - но это, знаете ли, займет денек-другой. Где вы живете?» Он с удивлением посмотрел на нее, узнав, что Кин из Акадзавы. – «Как? Вы хотите сказать, что вы пришли пешком из Акадзавы?» Та деревня находилась в горах на расстоянии двенадцати ри*. Кроме того, Кин рассказала, что у нее нет в городе ни родственников, ни знакомых. Но когда Миёси предложил ей переночевать в дешевых меблированных комнатах, старушка отпрянула на скамейку в испуге.

«Только не это! – выкрикнула она с неожиданной резкостью. – Нехорошо платить деньги за ночевку в номерах. Пожалуйста, разрешите мне остаться здесь до утра». При этом она даже не пошевелилась.

Миёси исчез в комнате для ночных дежурных. Вскоре вернувшись, он нашел старушку на том же месте на скамье. Она вынимала из котомки всякие тряпки, очевидно собираясь прикладываться на лавке. Преодолевая ее нежелание, лейтенанту пришлось отвести ее в помещение ночных дежурных. Войдя туда, она сразу же вышла со словами: «Нет, нет. Мне никогда в жизни не доводилось спать на таких славных татами**. Вон те деревянные половицы как раз для меня».

Тем не менее, когда полицейские в комнате начали открывать принесенные женами бэнто*** с ужином, она нерешительно пробралась внутрь и начала развязывать свой мешочек с едой. Два выскочивших баклажана покатились по желтоватым соломенным матам, и бабуля суетливо погналась за ними, словно преследуя удирающих цыплят.
«Господа, кто-нибудь хочет попробовать?» - спросила она, управившись с ними.
«Спасибо, конечно, бабуля, но у нас достаточно. Приберегите их для себя», - ответил Миёси. Бросив взгляд, он увидел, как она ковыряется своими веснушчатыми грязными пальцами в месиве из проса, холодного риса и соевой массы, завернутых в кору бамбука.

«Вот, попробуйте лучше это», - предложил он, протягивая круглую крышку от своего фаянсового бэнто, на которой были выложены смоченные в сое кусочки палтуса.
«Что вы, что вы», - запротестовала старушка, не выпуская из рук свою еду. – «Заставив вас предоставить мне ночлег, я не могу еще и рассчитывать на вашу пищу». В этот момент ее глотка издала странный перхающий звук. Взгляд женщины замер, ее полусонные глаза напряглись.

«Что такое, мамаша?» - встревожились полицейские. Кин икнула. «Ерунда, - сказала она. – Желудок слегка капризничает, только и всего». Она сидела, держа в ладони комочек риса, не пытаясь отправить его в рот.

*Ри – мера длины, около 3,9 км.
**Татами – соломенные маты, которыми устилают пол.
***Бэнто – коробочка для еды, которую берут с собой в дорогу или на работу.

/Продолжение следует/