Контур Авеля

«Я в Аду. Помоги мне».
В России будущего такое послание вполне можно получить от пропавшего друга, родственника, любимого человека.
Никто не чувствует себя в безопасности: великая Река соединила миры ангелов, демонов и людей. Теперь в Ад или Рай можно попасть ещё при жизни.
А что будет с вами?


КОНТУР АВЕЛЯ


Оглавление:

Салехард от Разлива Рек
Тобол Великий Отец
Кафельный чулок
Прощай
Последний человек
«Когда информирование переходит в моральный терроризм…»
Глаза слепы и глухи
Планета Пустота
Лена Раса Веда
Развод
Чёрная Далия
Кошка
Русалка
Саранча
Заложники
Любовь
Собака
Яма
Смятый металл
Начало

***

САЛЕХАРД ОТ РАЗЛИВА РЕК

Снег звенел под ногами и отливал розовым. Даша почему-то всё время смотрела на свои унты – нарядные, с ненецким узором из оранжевых тесёмочек и «рожек оленя». Ненцы держались в стороне от города – предпочитали жить в чумах, по старинке, и кочевать по тундре со стадами оленей. Этнографы давно доказали, что духи природы защищают малые народы от ангелов и демонов, хотя случалось, что и язычники попадали в Ад или Рай.
Даша пару раз гостила в чуме у дальних родственников. Приходилось отказаться от всех благ цивилизации: никаких тебе снегоступов, электрических очагов и смартфонов, но местные считали, что дело того стоило. Бывали даже случаи, когда христианин пытался обратиться в язычество, хотя порвать абсолютно все связи с архонтами ещё никому не удавалось. 
И сама Даша, и семенящая за ней Женька (Дженни, как она любила себя называть), были русскими городскими девчонками – жили в одном доме и ходили в одну школу, уже в пятый класс.
Краем глаза Даша отметила проплывающее мимо стойбище, пепельные силуэты чумов, с дымком над трубой, редкие ёлочки на опаловом горизонте, и опять уставилась под ноги. Ещё далеко.
– Как думаешь, дойдём? – прошептала Женька. Даша угрюмо промолчала.
Никто из них никогда не видел Реку. Конечно, из уроков географии все дети знали, что «наша эра» началась с Разлива Рек. Каждая река, даже самая маленькая, превратилась в три и буквально взорвала реальность, разделив на три уровня: огненная часть полилась в Ад, чёрная – в Рай, а лазоревая осталась посередине. Поэтому ангелы и демоны называли людской мир «Силлэ», что дословно значит «отражение неба в воде», а короче – Синее. Реальность по берегам рек осыпалась, развалилась, и значительная часть человечества то ли погибла, то ли потерялась при смещении – ходили слухи, что в разъединённом мире можно встретить не только тех, кого видели погибшими, но и самого себя – это считалось худшим из возможных сценариев. Впрочем, Даша пока ничего подобного не встречала, а на случай встречи знала молитвы, разученные в школе на уроке богословия.
Жилые кварталы, в какой бы реальности они ни находились, отбросило вглубь суши – Река не терпела возле себя возни, суеты. В Салехарде можно было пойти на берег маленькой Шайтанки, протекавшей в трущобах, но Даша решила обратиться к самой Оби.
Издали Река выглядела обычной, синей, но по мере приближения сгустился плотный туман – словно сверху упало белое одеяло. Даже звуки исчезли. Это мы пересекли черту! – вспомнила Даша из учебника и вдруг поняла, что почти не видит Женьку – но вовремя поймала её за цепкую худенькую руку. Чуть не потерялись!
Туман медленно спадал. Зато нарастал шум, даже грохот воды. Наконец обнажилась пустынная снежная отмель. Свет солнца, успевший превратиться из льдисто-розового в жарко-лимонный, омывал небо с одного бока, а с другого низвергались три оглушительных в своём величии, разливающихся на разной высоте потока. Огненный, кроваво-красный, с запахом гнили; спокойный чёрный; и холодный синий. Пришли.
Даша никогда не видела такого высокого неба, такой широкой земли, и некоторое время стояла молча – забыла, зачем пришла. Женька легонько подтолкнула её в спину.
– Ну, давай!
Даша собралась с духом, сделала шаг вперёд и, как ведущая в группе, выкрикнула в морозный ветер приветствие:
– Царица и Владычица, стою пред лицем твоим! Пресвятая Дево Матерь, стою пред лицем твоим! Живоносная Источнице, стою пред лицем твоим!
Одновременно со словами молитвы она соединила ладони и дотронулась ими до лба, груди, а потом распростёрлась на снегу. Женька тоже молилась шёпотом и била поклоны.
– Се мы скорбны и печальны, Тебе Единой и Истинной Радости всех скорбящих поручаем себя во веки веков! Милостива мне буди зде и на Страшном Суде! Аминь.
Река была священной. Река была предметом поклонения, ведь именно по ней в наш скудный мир пришли ангелы и демоны, которых раньше люди видели только на картинках.
Теперь Ад и Рай совсем рядом – не нужно ждать смерти. На уроках богословия школьники проходили историю религий, и споры о Боге, о дьяволе, философские сомнения, в которых метались верующие древности, казались такими наивными. Единственное недоумение: почему ангелы и демоны так долго не являли себя? Почему люди веками жили в неведении?
Взрослые отвечали на вопрос так: люди оказались бы раздавлены величием высших рас, если бы те пришли раньше. Но постепенно, в течение тысячелетий, мы накопили достаточно духовных сил, чтобы узреть истину и жить по ней. Даша иногда замечала бесстрастных потусторонних наблюдателей на крышах домов или просто на улице – они следили за каждым шагом людей. Не оступись! Ад и Рай теперь всегда с тобой. Даша не представляла, что можно жить иначе.
Сейчас, возле Реки, вопрос о существовании высших сил терял всякий смысл. Эта высшая, исполинская сила сверкала, грохотала и, казалось, уже качала маленькую душу на своих волнах. И вдалеке, поскрипывая, показалась деревянная лодочка.
– Получилось!
– Сработало!
– Река раскрылась!..
Девочки восторженно переглянулись. Вообще-то проделывать подобные трюки было смертельно опасно, и если бы узнали взрослые… Но ведь получилось!..
Лодка шла по чёрной реке. Даша так и знала, что Сольку взяли на небо! Ему теперь хорошо там! Они только попрощаются, и всё!
Деревянный нос скучно уткнулся во влажный песок. Девочки залезли внутрь и оттолкнулись тяжёлым, непослушным веслом.
Ехали молча. Река казалась доброй. Она просто текла, переливчато играя круглыми прибрежными камнями; Даше даже показалось, что Река тихо смеётся. Привычный пейзаж начал таять; небо потемнело; потянулись незнакомые ночные берега. Девочки примолкли и в то же время крутили головой во все стороны, но из-за темноты почти ничего не разглядели.
– Мм-миу, – они одновременно обернулись на писк. – Мм-миу, – на противоположный берег вышел большой белый кот.
– Солька! – обрадовалась Даша.
Кот терпеливо дождался, пока она выберется на промёрзший песок, после чего с достоинством обнял хозяйку.
– Мм-миу! – гордо повторял он, как бы приглашая в свои новые владения.
– Привет, Солька! – радостно затараторила Даша. – Я по тебе ужасно соскучилась! Как ты тут? Никто не обижает?.. А у нас с мамой всё плохо. Старый боров так никуда и не съезжает, замучил нас, – жалоба относилась к отчиму Даши – рабочему лесопилки, фамилия которого, весьма уместно, была Староборовиков. Даша его терпеть не могла.
– И вот я пришла попрощаться с тобой, котик мой милый! – девочка прижала довольного кота к груди. Тот бархатно тарахтел. – Надеюсь, ты теперь счастлив…
– Мм-миу! – заверил её Соломон.
Даша спустила кота на землю, и Женька тоже обняла его. Они дружили.
Берег слегка посветлел, позолотился, Даша оглянулась и невдалеке заметила церковь – очень красивую, чёрную, из чёрного мрамора, с золотыми луковками куполов. Великая Мать хочет говорить с ними? Соломон отбежал, как бы приглашая.
Внутри церкви струилась та же мгла, что и снаружи. Тусклым золотом поблёскивала утварь и украшения, но свечки не горели. «Это ты должна быть свечой, а огонь – твоя молитва», – совершенно отчётливо поняла вдруг Даша, словно кто-то сказал это внутри её головы.
Прямо напротив двери пылало гигантское, во всю стену, изображение Богородицы Троеручицы, чёрное на золотом фоне. Богородица Троеручица считалась олицетворением Троеречия и единства трёх миров. Даша снова совершила простирание и взяла Соломона на руки. Женька встала на шаг позади, за правым плечом, словно верный оруженосец. Даша опустилась на колени.
– Великая Мать! Я расскажу тебе, как умер Соломон. Это всё тот человек виноват. Зачем мама согласилась жить с ним? Он нас не любит! Солька ничем не болел до восьми лет, ни разу. А когда в доме появился этот человек, Солька всё принял на себя. У него начались припадки, как будто кто-то невидимый крутил его, как тряпку, а потом бросал об стену. Врачи сказали, что это эпилепсия, но на самом деле это Солька забрал себе его бесов, чтобы он меня и маму не бил! Бедный котик так мучился. Он всё понимал, по глазам было видно. В конце концов он лёг и уже не встал, умер. Это дядя Слава навёл на него болезнь!
Даша выкрикнула всё на одном дыхании, не сбившись, не всхлипывая, хотя по щекам бежали, наползая друг на друга, жгучие солёные  слёзы. Соломон сидел на руках тихо, затаился. Даша вглядывалась в иконописный лик. В какой-то момент ей показалось, что руки Богородицы пришли в движение, переместились; но может, это была игра теней.
Где-то в вышине ударил колокол. Девочки одновременно подскочили; Соломон вывернулся и куда-то исчез. Времени на раздумья не осталось.
– Скорее!
– Бежим!
И всё стало таять: чёрно-золотой зал, храм, песчаная коса… Девочки запрыгнули в лодку, и берег растаял. Качаясь, лодка поплыла на свет. Девочки схватились за вёсла. Удары колокола падали всё чаще, пока не слились в огромный, сотрясающий небо и землю лучезарный звон.

***

Даша очнулась над тарелкой супа с ложкой в руке. В огненном озере щей плавал холодный островок сметаны. Мама мыла посуду, повернувшись спиной; ловко мелькали золотистые локти.
– Ты не представляешь, такой страшный случай сегодня у нас, – говорила она. – В цехе сорвалась пила и разрезала одного рабочего буквально пополам. Столько крови было. Мне кажется, мы никогда не отмоемся.
– Ты его знала?
– Да так… знала немножко. Он одно время даже за мной ухаживал.
– А, помню… – Даша состроила брезгливую гримасу. – Старый Боров.
– Даша, так нельзя говорить… тем более об умершем.
Чтобы ничего не говорить, Даша сунула в рот ложку с супом.
– А что это за новый рисунок у нас? – вытирая руки, мама кивнула на стену, где красовалась бумажка: огромная белая дуга кота пересекается с ярко-синей дугой реки.
– Это мы на живописи рисовали… «Белый кот на берегу реки».
– Какая странная тема.
– А давай заведём котёнка? – неожиданно для себя предложила Даша. – Маленького, пушистого.
– С чего вдруг? – мамины брови взлетели вверх. – Ты раньше никогда не просила… Это хлопотно, знаешь ли. Да и где мы его возьмём? Покупать, что ли?
– Я найду его на улице. – Даша повернулась и задумчиво погладила нарисованный бок. – Белого на белом снегу. И мы назовём его Соломон.
– Как?! Соломон? Где ты это вычитала?..
– Это полное имя. А короткое – Солька.
– Ты у меня выдумщица, – мама улыбнулась и чмокнула Дашу в лоб, на что та отреагировала недовольным ворчанием. – Ладно, ешь и марш делать уроки. Завтра география?
– Да…
– Подготовься как следует! Мне учительница звонила, сказала, у тебя в последнее время одни тройки.
– Три – счастливое число…
– Только не в дневнике! Не исправишься – никаких домашних животных!
– Я исправлюсь, мам.

***

Наутро Женька не пришла в школу. А потом прошёл слух, что она умерла, утонула. Ненцы заметили её тело на берегу и привезли в город. Толпы зевак провожали испуганными взглядами нарты с маленькой белой как мел девочкой в насквозь мокрой шубе. В руке у Женьки нашли гладкий радужный камушек, какие можно найти у воды. Получалось, она зачем-то ходила к Реке, а оттуда ничего нельзя брать себе – Река в ответ тебя заберёт. Их этому учили в школе, но Женька, видно, не послушалась.

***

Салехард от Разлива Рек ; Форум ; Флуд

: Что я хочу сказать, Богородица Троеручица не имеет никакого отношения к Реке. Это образ, заимствованный из христианства. Только изображали её совсем не так. А сущность, которой поклоняются сейчас, это богиня Кали.
: Я тоже так думаю, похоже по ощущениям.
: Кали – «Чёрная», и Богородица Троеручица является как чёрный силуэт.
: А если это какая-то другая ипостась Марии? Может такое быть?
: Есть такая редкая икона – «Чёрная Мадонна».
: Древняя Мадонна никогда не держала мудры, это уж точно.
: Я так думаю, если очень захотеть, можно с Ней встретиться и спросить.
: Я бы не рискнул.
: Если уж на то пошло, у индийских богов всегда чётное число рук.
: Было до Разлива Рек.
: А что скажете о Троице?
: Троица, Дева-Матерь, Кали… Возможно, Река их в себе как-то объединяет?
: Это у вас уже полная мешанина выходит.
: В древности люди воспринимали всё фрагментарно. Сейчас мы лучше понимаем единую, текучую и животворящую природу Реки.
: А почему вы её Богородицей называете? Разве Река кого-то родила?
: Она рождает Божественную силу во всех, кто к Ней обращается. Все верующие – Её дети.
: Мария родила сына по имени Иисус! Вы Библию в какой редакции читали?
: Давно доказано, что Иисус Помазанник – не историческая личность, а собирательный образ, метафора идеального человека.
: Не идеального, а того, кто спасся из Ада и попал в Рай. Тем самым Он указал путь всем нам.
: Он был распят на кресте четырёх стихий, умер и попал в Ад, а потом воскрес. Это всех касается.
: В Танахе вообще нет этих персонажей, я думаю, они не важны.
: А Река?
: А Река – это вода.

***

Гимн Поющей Воды

Восстаёт Река из пучины лет
Низвергая ниц воды вешние
Из иных миров принеси нам свет,
Тримогутное, безмятежное!
 
От семи седмиц
Воды чёрные, воды мрачные и туманные
Далеко летят крылья чёрных птиц
За миры миров покаянные
 
А с криниц небес
Воды красные жара-пламени бьют потоками
Кто вчера воскрес, не ходи к воде
Опалится жизнь одинокая
 
Разыдися тьма, разгорись рассвет
До лазоревой-синей глубины
Тихий плеск воды уведет с ума
Заберёт на дно в непробудны сны
 
Восстаёт Река из пучины лет
Низвергая ниц воды вешние
Из иных миров принеси нам свет,
Тримогутное, безмятежное!

***

ТОБОЛ ВЕЛИКИЙ ОТЕЦ

Сердечки ; Elza

: «Жемчужина Сибири», в два?
: У тебя будет обеденный перерыв, что ли?
Эльза виртуально надула губки.
: У меня ненормированный рабочий день, я сам себе хозяин.
Сердце Эльзы стукнуло. Неужели она наконец нашла то, что искала?! Не умотанный офисный клерк, а хозяин собственного бизнеса? Как бы это разузнать поточнее? Впрочем, «сам себе хозяин» мог оказаться и фрилансером-раздолбаем. Простые романтики творческих профессий Эльзу категорически не устраивали. Ладно, попробуем выяснить всё при встрече.
: Мммм… что ж, я согласна. Я буду в длинном красном пальто.
: Найдёмся. Звони, если что.
: До встречи!
Эльза украсила последнее сообщение любимым смайликом с ангельскими крылышками и опустила серебристую крышку ноутбука.
В большое, от пола до потолка окно глядело колючее сибирское солнце с ярко выраженным малиновым отсветом в ржаво-оранжевой сердцевине. Эльза различала в стекле своё отражение, тоже чуть подсвеченное красным, а дальше громоздились сумрачные зеркальные горы соседних небоскрёбов. Всё это плыло куда-то в пронзительном свете, блестело, растворялось.
Разлив Рек пошёл селу Покровское исключительно на пользу. Теперь это был технически совершенный мегаполис, вмещающий в себя Тумэн и Тобольск в качестве пригородов. А всё благодаря покровительству Старца, в образе которого в далёкую царскую эпоху пришёл к людям Тобол Великий Отец. Эльза, впрочем, мало интересовалась этой легендой.
В чём пойти на свидание? – вот важный вопрос. Эльза флиртовала на городском сайте знакомств одновременно с семью мужчинами и собиралась методично прощупать их всех, а для этого требовалось выглядеть умопомрачительно. Мужчина засмотрится, потеряет бдительность, тут-то и прояснится, кто есть кто! Красота нужна не для того, чтобы спасать мир, а для того, чтобы управлять мужчинами – вот чего не понимал «тайновидец» Достоевский, этот эпилептик.
В два часа… До молла «Жемчужина Сибири» минут сорок неспешным шагом. Эльза любила пройтись и даже обувь предпочитала без каблуков – по счастью, сейчас это было модно. Да и вообще, по-настоящему стильная женщина может превратить спортивную обувь в изюминку образа. Эльза надела полупрозрачную чёрную блузку, полупрозрачные чёрные шёлковые штаны афгани, ярко-салатовые кеды, накинула разлетающееся алое пальто, взяла расшитую бисером бесформенную сумку через плечо и вышла. Под ногами поплыли ржаво-жёлтые огни круглых ламп, отражённые в прозрачном полу. Стеклянный лифт бесшумно заскользил по ажурной шахте.
Воздух на улице сверкал от мороза. Была зима, но вещи из теплосберегающего волокна позволяли ходить легко одетой круглый год. Эльза медленно побрела вдоль глянцевых витрин кафе и магазинов, привычно косясь на всклокоченных бомжей в мохнатых шубах. Эти люди могли бы согласиться на муниципальное жильё в многоквартирных панельках старого города – например, в Тумэне, но они принципиально предпочитали бомжевать. Какая-то у них была своя философия, которой Эльза не забивала себе голову. Многие из них были образованными людьми и читали старомодные бумажные томики каких-то мыслителей древности, а потом до рассвета спорили о высоких идеях вокруг костра, разведённого в мусорном баке, или играли в шахматы под водку и закуску, аккуратно разложенную на газете. Как Эльзе однажды пыталась объяснить монашка – бывшая одноклассница, они считали бездомное существование чем-то вроде вечного паломничества, в подражание Старцу.
В Покровском было много монахов и монахинь, чуть ли не половина города. Как-то так получилось, что после Разлива Рек, когда Тобол Великий Отец явил себя, многие жители сразу надели чёрное, в знак уважения к Старцу, которого называли также Чёрным Монахом, и сами себя объявили хлыстами. Адептов хорошо забытой веры оказалось так много, что их не вместила бы ни одна отдельная обитель, да и сами они, по примеру Старца, решили жить в миру.
Эльза не слишком интересовалась их учением, но что-то такое мистическое в них было. Вот, например, когда Эльза работала в отделе продаж посменно с монахиней, у Эльзы компьютер без конца глючил – приходилось одни и те же данные вводить по нескольку раз, – а у той, Ольги – ничего. Просто даже надоело слушать: «а у Ольги вчера всё работало». Да и не могла Эльза не признать, что рядом с хлыстами не только техника, но и люди, и животные спокойнее становятся. Она знала одного монаха – дрессировщика полицейских собак, так перед ним такие монстры на животе ползали – страшно глянуть.
Эльза в задумчивости свернула к набережной. Издалека до неё донёсся мелодичный девичий голос – сначала просто звук, но постепенно проступили и слова. На полукруглой террасе над рекой расположилась группа детей во главе с монахиней – видимо, учительницей. Девушка, по виду совсем юная – нежное лицо в форме сердечка светилось в обрамлении длинных чёрных покрывал – рассказывала о Старце: привела класс на экскурсию.
– А почему его называли Святым Чёртом? – поднял руку один из пацанят. – Он жил одновременно в Раю и в Аду?
– Да, – улыбнулась учительница.
Дети возбуждённо загомонили: как такое возможно?
– Такова была его Доля. Кто скажет, что такое Доля? – она одобрительно кивнула другому пацану. Тот встал навытяжку, отвечая урок.
– Человеку даются душевные силы, чтобы прожить строго определённые события в нужное время. А если он уклоняется или откладывает, то эти силы теряет. Если же человек принимает свою Долю сполна, ему даются новые силы, чтобы жить дальше.
Эльза прошла мимо и замедлила шаг, прислушиваясь.
– А откуда берётся Доля?
– Душа сама выбирает её ещё до рождения!
– Правильно. И если вы почитаете народные предания о святых, то заметите, что многие из них раньше были разбойниками. А у древних славян к числу предков-покровителей, которым приписывались полубожественные качества, относили именно тех людей, которые испили чашу своей судьбы до дна. Когда Старец ходил среди людей, он не был праведником. Далеко нет. Но он пережил столько испытаний, познал столько радости и боли, получил такую огромную власть и принял такую страшную смерть, что стал легендой ещё при жизни. А жить надо – так?..
–…чтобы не было мучительно больно за бесцветно прожитые годы! – подхватил хор детских голосов.
– Отлично! А теперь вы можете сами встретиться со Старцем. Но если кто-то не хочет или боится, я разрешаю подождать здесь.
– Не-ееет! – естественно, никто из малолетних паломников не боялся того, о чём взрослый бы сто раз подумал прежде, чем лезть. Монахиня беспечно собрала выводок и повела по набережной.
Эльза улыбнулась. В её школьные годы таких экскурсий не было. Честно говоря, она никогда не была у Тобола Великого Отца, не переходила реку. Всё дело в том, что она не видела мост. Возможно, следовало поднажать, поузнавать, постараться, и он явился бы. Но Эльза не стала заморачиваться.
Сейчас она вдруг поняла, что сможет пройти в группе. Если монахиня – ведущая, то мост обязательно появится. Хотя всё равно было немного страшно. А если монахиня запретит ей идти? А если мост возьмёт да и растает под ногами, потому что её не приглашали? Тогда Эльза свалится в реку, и поминай как звали. Но Эльза всё-таки пошла, держась в некотором отдалении и одновременно стараясь не отставать, чувствуя себя довольно глупо: увязалась за детьми. Монахиня, без сомнения, заметила её странные манёвры, но деликатно не подала виду, и Эльза расценила это как добрый знак. Зная хлыстов, можно надеяться, что утонуть ей всё-таки не дадут.
Группа резко свернула к реке, и прямо из пустоты под ногами идущих стал проявляться широкий, сверкающий золотыми украшениями мост из чистого янтаря. Над ним тихо клубился золотистый туман. Эльза прибавила шаг, чтобы не потеряться, и в то же время лихорадочно крутила головой, пытаясь увидеть и запомнить как можно больше.
Мост оказался намного длиннее, чем ширина реки, видимая извне. Они шли и шли, туман всё сгущался – «черта»! – всплыло в памяти слово из учебника, и давний наивный вопрос на уроке богословия: «Значит, мы будем черти, когда зайдём за черту?» – потом золотистые клубы развеялись, расступились – и Эльза увидела фантастическое строение, меньше всего похожее на храм.
Это был огромный дворец из гранита, стекла, янтаря и золота, с множеством готических башенок и византийских куполов, полукругом обнимавший ослепительно красивую беломраморную площадь с замысловатым фонтаном посередине. Самое странное, что на площади этой беззаботно гуляла молодёжь: кто-то катался на скейтах, кто-то болтал по телефону, кто-то сидел с тетрадками на краю фонтана. Эльза так удивилась, что даже не успела рассмотреть скульптуру: машинально прошла за своими провожатыми дальше, в здание.
Размеры внутреннего помещения поражали. Но даже их было бы недостаточно, если бы великан, который сидел напротив входа, на высоком янтарном престоле, встал со своего места. В этом мужчине было, наверное, около двухсот метров роста. Фигуру почти полностью скрывала широкая чёрная мантия, на голове – монашеский клобук. Лицо не старое – на вид Старцу было около сорока лет – крупные мужицкие черты, ровные бархатно-чёрные брови и глаза, в точности как на фотографиях – словно бы составленные из осколков разноцветного стекла: серые, чёрные, голубые – изменчивые, как воды Реки, и магически неподвижные, немигающие. Великан сидел не шевелясь, устремив пророческий взгляд в ему одному известную даль, сквозь пространство и время, и только пальцы левой руки неспешно перебирали чётки – красно-коричневые бусины из сердолика, с золотой подвеской в виде креста. В тишине слышался мягкий прохладный перестук камней.
– Он живой? – шёпотом спросил кто-то из детей.
– Вечно живой, – безмятежно улыбнулась учительница.
Так вот ты какой, Тобол Великий Отец. У Реки было множество ликов, и это лишь один из них. Эльзе вдруг показалось, что она осталась наедине с Ним. Другие голоса куда-то ушли. Мерцали мягкие блики огня, скользящие по ярким янтарным стенам, тёмно-красные рельефы со сценами из жизни Старца, ажурно-золотые высокие подсвечники, драгоценные лампы на длинных цепях. В воздухе плыл завораживающий аромат нагретой солнцем ивы, хвои, дюны, тёплого речного песка.
Эльза сообразила, что не помнит ни одной молитвы. Времена школьной зубрёжки остались в прошлом. Она поразмыслила, перекрестилась и сказала:
– Здравствуй… –  и застопорилась, пытаясь сочинить что-нибудь достаточно молитвенное, как вдруг отчётливо подумала:
«Здравствуй», – словно в голове включилась бегущая строка.
Эльза изумлённо воззрилась вверх. Глаза «Старца» теперь явно и даже с некоторой иронией смотрели на неё.
«Ты меня слышишь?» – изумлённо подумала она.
«Я похож на глухого?» – коварно ответил собеседник вопросом на вопрос.
«Я думала… – она запнулась, – ты в другом мире».
«Это ты была в другом мире. А теперь ты здесь».
Эльза снова зависла, пытаясь переварить информацию.
«Ты долго не приходила», – светски заполнил паузу «Старец».
«Ты разве меня знаешь?!» – мысленно воскликнула она.
«Да я всех вас знаю как облупленных», – собеседник явно не страдал излишней серьёзностью. Эльза оглянулась, пытаясь совместить торжественную обстановку храма с беседой.
«А здесь – это где?» – задала она не совсем понятный вопрос.
«В Раю», – Эльза ясно услышала хитрую улыбку.
«Так ты теперь в Раю?»
«Кого сюда только не берут…»
«Зачем ты следишь за нами?»
«Я – Тобол Великий Отец», – на этот раз голос прозвучал чуть серьёзнее и очень ласково. Эльза поразмыслила.
«Спасибо», – не нашла других слов она.
«Теперь тебе полагается что-нибудь у меня попросить», – к голосу вернулось лукавое настроение.
«Почему?»
«Люди всегда о чём-нибудь просят».
«О чём же?»
«Молодые женщины? О любви».
«И никто не попадает с этими просьбами впросак?» – подозрительно поинтересовалась Эльза, открывая в себе неведомые грани мистической мудрости.
«Хм, бывает… Но ты уж постарайся, сформулируй. Считай, что это задание тебе».
Эльза невольно ощутила всплеск азарта: она сразу поняла, что желание, высказанное сейчас, непременно сбудется.
«Тогда… прошу: помоги мне встретить подходящего мужчину».
«Неплохо», – оценил голос. Эльза улыбнулась: теперь посмотрим, как-то повернётся судьба. Она машинально сложила ладони и совершила простирание  – ритуал, который неоднократно видела и никогда не пыталась повторить. «Старец» взглядом указал на дверь, и Эльза с лёгким сердцем вышла.
Ноги сами понесли её на площадь к «Жемчужине Сибири», хотя она совершенно забыла, зачем туда собиралась. Приближаясь, она заметила довольно большую группу людей, которые чему-то смеялись, а потом начали выстраиваться в странный двойной хоровод: мужчины во внешнем круге, а женщины – во внутреннем. «А, да это хлыстовское радение», – подумала Эльза и подошла поближе. Горожане иногда заводили на улицах спонтанные религиозные танцы с песнями, к которым мог присоединиться любой желающий, но Эльза раньше не участвовала.
– Где моя невеста, где живёт она? – затянул весёлый мужской голос. «Радения» были совсем простыми: многократно повторялась нараспев одна и та же фраза, порой даже не из религиозных книг, а из популярных песен, или же придуманная самим ведущим.
– А твоя невеста – белая Луна, – дружно отозвались другие голоса.
– Где же мой желанный, где он, мой жених? – запела девушка.
– А жених твой – Месяц в чарах колдовских!
Круги медленно двинулись в противоположные стороны: мужчины – по ходу солнца, женщины – против. Хоровод поймал ритм, а мелодия распалась на удивительно красивое двухголосие: мужские и женские мотивы перекликались друг с другом.
– Где моя невеста, где живёт она?
А твоя невеста – белая Луна.
Где же мой желанный, где он, мой жених?
А жених твой – Месяц в чарах колдовских.
Хор превратился в многоголосие и загремел звучно, как в храме; круги расширялись, захватывая всё больше зрителей, и Эльза сама не заметила, как оказалась втянута в общее кружение. Мотив она к тому времени запомнила и охотно подхватила:
– Может ли на небе встретиться с Луной
Одинокий Месяц, серпом золотой? – удивляясь самой себе: всю жизнь считала себя безголосой, а сейчас звук полился без усилий, как горячий мёд. Мужские и женские распевы расцветали фантастическими созвучиями, и Эльза в какой-то момент ощутила, что мелодия льётся сквозь неё целительным потоком, очищая и вымывая прямо из тела всё суетное, мелкое, ненужное.
– Может тёмной ночью, ночь полна чудес!
Помолитесь, братцы, чтобы Бог воскрес!
«Шива – Шакти», – вдруг подумала она нечто совсем непонятное.
Тут в танце возник новый жест: каждый положил левую руку себе на сердце, а ладонь правой – между лопаток на спину соседу. И как будто электрическая сеть замкнулась. Огненный импульс прошёл по кругу, объединив всех в кольцо, и Эльзе показалось, что её тело движется отдельно, где-то далеко внизу, а сама она парит над площадью, оглушённо созерцая открывшийся простор. Удивительный двойной хоровод продолжал запевать и вращаться, а Эльза поражалась тому, как ещё держится на ногах: тело казалось щепкой, которую крутят, качают и несут волны невероятной силы.
В какой-то момент – по голосу ведущего – круги наконец разошлись, распались, утонув в смехе, аплодисментах и залихватских воплях. Эльза тоже обессилено смеялась. Голова кружилась, и казалось, в ней никогда больше не будет ни одной мысли.
Уже по дороге домой Эльза сообразила, что сжимает в пальцах какую-то вещицу: чётки из ржаво-красного сердолика, с золотой подвеской в виде креста. Наверное, кто-то вложил их ей в руку, пока танцевали.

***

КАФЕЛЬНЫЙ ЧУЛОК

Дети, не достигшие переходного возраста, не попадают в Ад. То есть попадают, но только в том случае, если ребёнок сам – демон. Остальным в «невинном возрасте» ничего не грозит, и, быть может, лучше бы им, невинным, умереть не повзрослев и сразу попасть на Небо, чтобы не знать мучений. Потому что переход во взрослую жизнь означает, что теперь у тебя будет Три Реки. А значит, и познание добра и зла, и свобода выбора между ними.
Степашка до того дня была такой весёлой, игривой девочкой. Всё ей было интересно, никогда не скучала одна, не ленилась, не бездельничала. То игру новую придумает, то мастерит что-то… гулять, читать, танцевать – всегда найдёт себе занятие, и всё у неё получалось. Соседи, как увидят, всё хвалили её – может, и сглазили, думала тайком Настасья Никитична, хоть и предрассудки это всё – никто не может ни сглазить Реку, ни как-либо ещё изменить Её течение. Всё зависит только от Неё. И постепенно стали копиться тревожные знаки. Степашка стала задумчивой, потом печальной, потом подавленной. Всё чаще старая няня видела свою любимицу заплаканной неизвестно почему. «Не знаю, – отвечала девочка. – Тесно как-то». А потом диагноз: галлюцинации, шизофрения. Душа ушла в Реку.
– Она в Аду. Мы не можем её вытащить.
– Вы хотите попробовать Контур Авеля?
– Это слишком опасно.
Приглушённые голоса у входа. Хозяйка пригласила очередного врача, но все они, осмотрев больную, расписывались в своём полном бессилии. «Она в Аду, – шелестело, как проклятие, по светлым просторным комнатам княжеского особняка. – Она в Аду».
На самом деле девочка жила в Раю. Неудивительно, что этот приглашённый важный профессор с любопытством оглядывается по сторонам. Свежий сруб из сосновых брёвен, раздувающиеся прозрачные занавески, влажная жара и сияющая сирень за окном. Хочется упасть в траву и забыть обо всём, вдыхая упоительный аромат. Какой-то год назад Степашка была бы уже там, в саду, с радостными воплями гоняя кузнечиков. Теперь её под руки волокли двое санитаров. Степашка не любила инвалидную коляску, плакала, но и наступать на левую ногу отказывалась, повторяя, что на ней «кафельный чулок». Нога её действительно вывернулась и как-то неестественно волочилась по полу, но врач-ортопед уверял, что физически всё в порядке.
«Лучше бы и мне умереть раньше, чтобы не видеть всего этого», – думала Настасья Никитична, глядя, как девочку усаживают напротив упитанного, жизнерадостного знатока психиатрии. Сам-то в Аду, небось, ни разу не был, а туда же: врачеватель душ! Сколько денег на них извели, на этих шарлатанов! Кто им только дипломы выдаёт? Ты мне покажи документ, подписанный изгнанным демоном, тогда я тебе поверю!
– Ну и что у нас тут? – доброжелательно спросил доктор, похлопывая пальцами по пухлому портфелю из дорогой выделанной кожи. – На что жалуемся?
Пациентка, особенно на фоне воздушного, пронизанного солнцем дома, выглядела жалко: она словно бы находилась в другой реальности. Руки и ноги казались чёрными, как земля, лицо занавешено спутанными тёмными волосами. Степашка давно уже не отвечала ни на какие расспросы и смотрела в одну точку, переживая ей одной известные мучения.
– Голубушка, я не смогу вам помочь, если вы будете молчать, – опечалился доктор. У девочки по лицу поползли слёзы.
– Вас кто-то обидел?
Молчание.
Доктор неожиданно вынул из портфеля огромный мясной тесак и громко сказал поджидающим у дверей родителям:
– Короче, я предлагаю эту ногу взять и отрубить!
– Нет! – испугалась девочка.
– О, так ты меня слышишь? – притворно удивился специалист.
– Я жалуюсь, что не могу ходить!
– Почему?!
– Потому что на ноге у меня кафельный чулок!
– Снимай! – решительно скомандовал спаситель душ.
– Да не могу я! Уже пыталась!
– Значит, плохо старалась!
– Да что вы знаете!
– Я знаю, что чулок – это не нога! Любой чулок можно снять! Даже кафельный!
На время ор прервался: собеседники пытались отдышаться.
– Я не могу… вернуться туда, – сказала девочка, отводя глаза.
– Туда, где на тебя надели чулок?
– Да…
– Кто надел? Вспоминай!
– Я старалась! Старалась изо всех сил!
– Послушай меня внимательно. Сегодня – сейчас – ты постараешься ещё больше. В последний раз. То, что держит тебя в аду, оно уже не настоящее. Оно потеряло почти всю силу. Остался один маленький рывок – и ты свободна.
На лице девочки отразилось сомнение.
– Посмотри кругом себя хорошенько. Ты живёшь в Раю. И что бы тебя ни мучило, что бы тебе ни казалось, – оно всё иллюзорно. Сегодня мы вернёмся туда, справимся со всем, что бы там ни было, и снимем кафельный чулок.
Лицо девочки стало задумчиво, потом даже спокойно. Впервые за долгое время с него исчезли следы безумия. Доктор так и впился в неё взглядом, как бы вливая решимость.
Наконец девочка вздохнула, поникла – закрылись глаза, опустились плечи – словно бы даже задремала.
– Кафельный чулок, – неожиданно обратился доктор к подвёрнутой ноге. – Расскажи нам, откуда ты появился.
И послышалась глухая, монотонная речь, как будто говорил кто-то другой.

***

– Мы пошли с подружкой на реку. На… обыкновенную реку. Это было до нашей эры.
– Так.
– Потом появились парни на мотоциклах.
– Сколько?
– Человек… шесть.
– Дальше?
– Да в общем-то сразу стало понятно, что всё плохо. Я тогда ещё подумала, что никогда раньше не видела их, чужие какие-то. Это была небольшая турбаза на Оке. Мой дедушка там работал. Мы всех знали.
– И?
– Они нас окружили и не выпускали. Верке удалось вывернуться, и она бросилась в реку, хотела уплыть от них. Хотя был уже сентябрь и вода холодная.
– Продолжай.
– Тогда один из парней достал пистолет и выстрелил ей два раза в спину. Застрелил её.
– Дальше?
– Было видно, что даже другие парни такого не ожидали. Я так поняла, тот брюнет был заводилой у них. Ясно, что сын богатых родителей, хотя все они были не из бедных.
– Понятно.
– Он закричал одному из парней, чтобы тот выловил тело. Сказал «она сейчас уплывёт от нас». Они вытащили Верку на берег, я сразу кинулась к ней, и она ещё дышала. У неё красная пена шла изо рта. Я закричала, что она жива, что надо в больницу, и ещё можно спасти. Но главный ударил меня рукояткой в лицо и сказал, что они отвезут её, только если я буду с ними поласковее. Он меня обнял и отвёл в сторону, а другому парню сказал, чтобы перевязал веркины раны. И больше я её не видела.
К тому времени стемнело, они разожгли костёр и стали орать песни, все почему-то на немецком. Когда я спросила, что это, главный ответил, что это песни нацистской Германии. Я надеялась, что они устанут и напьются, и я смогу сбежать. Потом главный отвёл меня подальше, привязал к дереву и изнасиловал. Они продолжали напиваться и орать, и время от времени кто-нибудь отходил, чтобы меня изнасиловать. Я изо всех сил дёргала руки, и мне всё-таки удалось ослабить верёвку, ведь завязывал он её уже пьяный. Меня не было видно в темноте, и они не сразу меня хватились.
Когда я бежала через лес, я слышала их крики. «Порвём тебя на молекулы». Я ничего не соображала и выскочила к какому-то кирпичному забору. Нашла ворота и заколотила в них. Это был дом какого-то «нового русского», которые строили тогда себе усадьбы на территории заповедников. Меня впустил охранник. Я стала рассказывать, что произошло, и он позвал хозяина. Тот был спокойный, доброжелательный мужчина лет сорока. Он как-то сразу начал меня утешать. Я просила скорее позвонить в милицию, и он сказал, что обязательно позвонит, а мне пока нужно принять душ и успокоиться. Я правда вся перемазалась в крови и земле, пока сюда добралась. Мне хотелось под душ, и я пошла в ванную. Умылась. Потом выглянула зачем-то на лестницу и услышала разговор по телефону, отдельные фразы: «Вы что, правда убили девчонку? Вторая у меня здесь. Немедленно возвращайся домой».
И тут мне всё стало ясно. Даже странно, как я сразу не догадалась. Эта незнакомая молодёжь – это сын приехал в гости к отцу. Я услышала, что кто-то поднимается по лестнице, а мне больше некуда было идти. Я потихоньку шагнула назад в ванную и закрыла дверь на задвижку. Я поняла, что меня всё равно уберут как свидетеля. Наверное, глупо было сопротивляться, но я зачем-то вытряхнула из шкафчика для лекарств опасную бритву и встала в душевой кабине, чтобы ударить первого, кто войдёт. В дверь постучали. Я не отвечала. Тогда раздались удары, и задвижка почти сразу слетела. Я замахнулась, но первым вошёл охранник в толстой кожаной куртке, и я даже близко не прикоснулась к нему бритвой – он подставил под удар плечо, я пыталась колотить его руками, он швырнул меня на пол – я схватила занавеску, и она сорвалась – он ткнул в занавеску пистолет и выстрелил несколько раз. И последнее, что я увидела, было квадратное дно тесной душевой кабинки, в которой меня убили. Узкая кафельная шахта, которую я видела почему-то сверху. Рваная клеёнчатая занавеска, пятна крови и воды. Я поняла, что никогда отсюда не уйду. Навечно останусь здесь. Всё это закрутилось, закачалось и исчезло.

***

Настасья Никитична очнулась от дикого вопля, какой не забудет до конца жизни. Стеша свалилась на пол, брыкаясь и размахивая руками, как будто отбивалась от кого-то невидимого, и казалось, что это кричала не она, а несколько людей, возможно, даже много – бесконечное множество тех, погибших насильственной смертью, чей крик так никто никогда и не услышал. Зато сейчас он рвался наружу из груди двенадцатилетней девочки, как волна от земли до неба, и вся эта необъятная история походила на обряд изгнания бесов. Кто были они, эти бесы, убийцы, насильники? Где сейчас носит их судьба? Мучает ли их этот бесконечный крик?
Стеша замолчала, закрыв глаза руками. Казалось, она боится отнять ладони и увидеть кафельный тупик, куда пришла её жизнь. Потом она всё же сделала над собой усилие и поднялась, огляделась. У неё было лицо человека, пережившего стихийное бедствие. Или восставшего из Ада.
Она судорожно вздохнула и осторожно вытянула ногу.
– Вот что это было, – чужим, охрипшим взрослым голосом сказала она. – Кафельный чулан. Вот что я подумала в последнюю минуту. Я не смогла уйти оттуда.
– Ты уже ушла оттуда, – мягко подсказал врач, хотя и так всё было ясно. – Ты уже здесь. Ты свободна. Ты ушла оттуда, Стеша. Ты жива.

***

Потом все участники этой жуткой сцены долго обнимались, счастливые. Стеша вытирала радостные слёзы. Уже у дверей доктор вспомнил о контрольном листе, и ответственные подписались:
«Работу приняли.
Самойлова, Виктория Викторовна.
Самойлов, Олег Михайлович.
Вахрушина, Анастасия Никитична».

***

ПРОЩАЙ

Андрей Данилович жил в квартире с видом на Кремль. И на работу ходил в Кремль и его окрестности. Точнее – на прославленное Лобное место напротив Спасских ворот, между ГУМом и Храмом Василия Блаженного. Андрей Данилович Калинин числился главным московским палачом по третьему кругу Ада.
Нет, конечно, казни проходили не только на Красной площади. Параллельно работали эшафоты на Болотной, на Лубянке, на Бутовском полигоне, в Новоспасском, Ивановском и Андрониковом монастырях. И всё же самое модное место было здесь – у торжествующих стен Кремля, в средоточии державной силы и власти. Андрей Данилович трудился на Лобном месте без малого двадцать лет.
За это время выработалась цепь привычек и даже что-то вроде ритуалов. Проснувшись, прихлёбывая кофе и глядя в окно, Калинин пытался настроиться на предстоящий день, на приговорённых, на толпу, которая ещё не начала собираться. Сегодня был пасмурный летний понедельник, жёлто-серый, типично русский. В воздухе сгущалась духота и тополиная цветень. Похоже было, что крошечный дождик брызнет после обеда, придавит пыль, но прохлады не принесёт. А там уже и стемнеет.
Когда-то он лихорадочно читал приговоры с утра, старался узнать о жертвах как можно больше. Считал своим долгом облегчить их страдания. Как-то приободрить. Хотя бы мысленно. Особенно когда был обычай возить приговорённых в телеге по всему городу в сопровождении палача. Едешь, едешь, бывало, целый час. Жертва за это время изведётся. Потом решили, что не нужно утомлять исполнителя наказаний нудной тряской. Теперь приговорённых возят с охранником, а то и вовсе в одиночестве, привязав к столбу или посадив в клетку. Для палача, конечно, большой плюс.
Последние годы Калинин вообще не заглядывал в дело. Бумаги просматривала жена. С уговором: если будет форс-мажор, она предупредит. Но за всё время работы не возникло ни одного случая, который Светлана сочла бы форс-мажором. И Андрей Данилович был в этом с ней согласен. Перед смертью все равны.
Он уточнял отдельные моменты под настроение. Обычно самую общую информацию, прежде всего – количество приговорённых, всё же нужно рассчитывать физические силы. Обезглавить пять человек не то же самое, что одного. Ещё: мужчина или женщина. Иногда: верующий ли, и во что. Всё остальное – чистая импровизация.
Чего только не насмотрелся за свою карьеру. Но не скучно, этого не отнять.

***

– Я не пойму, что там решили с квотами для госслужащих? Свет?!
– Подожди, я не слышу! У меня тут вода шумит… Чего ты говоришь?
– Я говорю, что решили с квотами.
– А чёрт их знает. Сначала сказали, что в первую очередь будут демонам давать, а сейчас вроде говорят, что демоны вообще не поедут.
– Да они никогда не ездили. Что им там делать?
– Фотографии. Близость к народу изображать. Наши дети отдыхают с вашими.
– Дурдом. На какие мне числа отпуск брать? Если бы Саньку приняли в «Артек», я бы в сентябре взял, а Меркулов в августе.
– А когда заявление подавать?
– Вчера…
– Подавай на сентябрь. Слушай, ты на обратном пути не зайдёшь в Уайлдберриз за моими туфлями?
– Код мне оставь.
– 4471.
– О, господи. Эсэмэской пришли! Ты думаешь, я вспомню?
– Ладно. К вам, говорят, иностранные коллеги собираются?
– Швейцарцы. Опыт перенимать. Сань, я тебе сколько раз говорил, не кататься на самокате по паркету. Выйди на улицу и там хоть обкатайся!
– Па, а можно я сегодня к Славке?
– Иди.
– Ура!
– Порнуху смотреть только на сайтах, которые я разрешил. Я не хочу потом выковыривать из планшета вирусы.
– Мы не смотрим порнуху, па!
– Ага.
– Я серьёзно!
– И я серьёзно. Увижу вирус – отниму планшет на месяц.
– Ла-адно!
– Ты черепаху покормил?
– Ой!
– Слушай, в кого ты такой балбес? Всё, короче, я ушёл.
– Пока-а!

***

Красота Московского Кремля радостна, но привычна. Казнь назначена в два, на площади уже монтируют заграждения, потихоньку скапливается народ. Туристы, как всегда, пришли заранее, качают головами, наводя объектив на всё подряд. За ними – школьники. Эти лезут на спор: смогу ли я отстоять всю казнь, не отводя взгляд? А дальше просто праздношатающиеся граждане. Каждый поневоле задумывается: а как буду вести себя я сам, если приговорят?
Калинин в числе других гуляк проходит в Кремль. Тут же видит одного из подмастерьев. Рукопожатием не обмениваются, как-то не сложилась такая традиция: уж слишком страшные ассоциации вызывают руки палача, но приветливо кивают издалека. Говорить перед работой тоже особо не принято. Второй подмастерье уже в Арсенале, натягивает чёрную форму. Калинин привычно проверяет лезвие топора.
– Одного повезут из Бутырки, другую – из Лефортово, – говорит начальник конвоя. Значит, две телеги сейчас катаются по городу. Калинин глянул на часы. – Что у вас? – интересуется начальник конвоя у рации.
– Чисто, – шуршит та.
– Через пять минут выходим, – сообщает он.
– Принято, – жужжит ответ.
Все надевают на голову маски-балаклавы. Один из подмастерьев подхватывает топор.
– Много народу у вас? – интересуется начальник у рации.
– Толпа!

***

Толпа, как всегда. Головы, руки, разинутые рты. Пытливые глазки смартфонов. Вдалеке громыхнула телега. Толпа неохотно расступается. Вторая телега. Едут со стороны Охотного ряда. Вокруг эшафота упругой линией выстроился конвой. Кучер щёлкает бичом по крупу вороного тяжеловоза. В отличие от жертв, кони Андрею Даниловичу хорошо знакомы: Марс и Гипноз. Внушительные звери. Что ни говори, а московские казни получаются удивительно атмосферными. Калинин, перехватив поудобнее топор, ждёт неподвижно. Приближается первая телега.
Жертва сопротивляется. Он бросил только один взгляд на неё и смутно узнал лицо с обложек глянцевых журналов. Фаворитка губернатора, лет десять держалась у престола, выжила с десяток более молодых соперниц… всё-таки наскучила. Народ озлоблен, почему бы не кинуть в пасть толпе одну из самых ненавистных бездельниц… «Вита Чехова купается в шампанском в мраморной ванне своего дворца», «Вита Чехова на яхте с миллиардером Ставровичем», «Вита Чехова в своём роскошном пентхаусе в Монако»… Может, журналисты придумали, и не было у неё никакого пентхауса… Хотя скорее всего – был.
Сейчас блистательная дама света напоминала постаревшую шлюху, кем, по-видимому, и являлась. И ещё – грустную клоунессу. Лицо размалёвано так, что при дневном свете больно смотреть, серую казённую робу надеть отказалась – едет в том, в чём её арестовали – вечернее платье из радужного сияния, частично уже порванное и запачканное – видно, народ бросал в телегу комья грязи. Но хуже всего – глаза, абсолютно ничего не соображающие, панические. Тут не достучишься.
Увидев над собой эшафот, женщина пронзительно закричала и упала на дно телеги. Подмастерья кинулись её выцарапывать и буквально понесли по лестнице. Вдруг крики прекратились – жертва потеряла сознание. Это тоже непорядок, и подмастерья стали приводить её в чувство, хлопая по щекам и поднося нюхательную соль. Женщина пришла в себя и вяло огляделась. Подмастерья потащили её к плахе. Увидев деревянную колоду, жертва изо всех сил стала упираться в неё руками, пытаясь оглянуться через плечо и увидеть палача.
– Подождите одну минутку, подождите хоть одну минутку! – истошно орала она, ужом выворачиваясь из державших её рук, так что двое здоровенных мужчин не могли справиться, и Калинин отчётливо подумал, что вырываться из рук мужчин ей не впервой, и неприличная возня может продлиться долго. Того и гляди, легковесный гнев толпы переметнётся с беззащитной женщины на её мучителей, а за это власти тоже спасибо не скажут. Держать жертву силой или попробовать успокоить? Калинин взглянул на пыхтящих подмастерьев и чуть заметно покачал головой. Те отступились. Встали перед плахой, закрывая происходящее от зрителей. Рыдающая женщина, сжавшись в комочек, осталась одна. Калинин, воткнув топор в плаху, опустился рядом с ней на колени и обнял её. Сам-то он был абсолютно спокоен, но не факт, что всего его спокойствия хватит на двоих. От жертвы шёл лихорадочный жар. Сколько у них есть времени? Казнь отложить нельзя. Он старался дышать абсолютно ровно и держать руки расслабленно и тяжело, чтобы передать ей хоть частичку самообладания. И постепенно трепет угас. Не совсем, но немного. Надо говорить.
– Держись, сестра, – осторожно сказал он. Тишина. – Радоваться надо, что Бог тебя призывает. – Ясно было, что это бесконечно далеко. Калинин пытался нащупать хоть какую-то ниточку. – У тебя остаётся здесь кто? Детки есть?
– Н-нет…
– Значит, тебя здесь ничто не держит. А были?
– Б-была… д-девочка…
– Значит, она ждёт тебя, твой ангелочек. Не расстраивай её, не печалься. Пойдём спокойно.
– Я б-боюсь…
– Чего?
– Б-боли…
– А это не больно. Абсолютно.
– От-ткуда зн-наешь?..
– По науке. Рассечение костного мозга в области продолговатого отдела. Мгновенная смерть.
Калинин пожалел, что толком не ознакомился с биографией жертвы. Сейчас это могло пригодиться. А впрочем, на месте всегда приходится соображать всё заново. Перед казнью время ускоряется неимоверно, и о чём человек подумает – угадать невозможно. Хорошо, конечно, когда душа уходит, примирившись. Но тут было столько претензий, что не исчерпать. Не то что за пять минут, а и за всю жизнь. И обида на венценосного любовника, что продал, и аборты… как минимум два. Лучше в это вообще не лезть.
– А чтобы не бояться, читай молитву.
– Я н-не умею…
– Господи, Иисусе Христе, помилуй мя, – спокойно сказал Калинин и сунул в трясущиеся руки крест, который специально носил на шнурке на запястье. – Ну, повторяй.
– Господи, Иисусе Христе, помилуй мя! – сбивчиво залепетала жертва помертвевшими губами. – Господи, Иисусе Христе, помилуй мя!..
Калинин осторожно отпустил её и тихо поднялся. Голос женщины, сначала дребезжавший, слышался всё тише, слова молитвы ушли внутрь. Полные голые плечи, всё ещё свежие, сотрясала крупная дрожь, но и она понемногу ушла. Стало тихо.
– Всё, – женщина вдруг решительно выпрямилась и повернулась к плахе. Терять время было нельзя. Калинин взял топор и отступил на шаг. Как бы ничего вокруг не слыша и не замечая, бледная, с крепко сжатыми губами, она легко и даже как-то изящно опустилась на колени и осторожно коснулась деревянного среза виском. Он размахнулся и ударил. Всё.
Следующий. Вой толпы каким-то фоном. Краем глаза: один помощник оттаскивает брызжущий кровью труп, другой широким жестом демонстрирует зрителям пышнокудрую, белоглазую голову. Калинин развернулся к другой телеге. Мужчина. Крепкого сложения, обнажён по пояс. Да я его тоже знаю! Замоскворецкий знахарь, лечил травами. Про него тоже газеты писали, хотя, конечно, меньше, чем про царскую наложницу. Значит, объявили шарлатаном.
Мужчина твёрдо поднялся по лестнице, слегка хмурясь и глядя в землю. Одного взгляда на это полное достоинства, строгое лицо было достаточно, чтобы понять, что в данном случае жертва по уровню развития выше, чем палач. И вроде бы здесь задача нетрудная – человек не боится смерти, готов к ней – ловить и увещевать не надо – ан нет, и тут есть подвох. Нельзя позволить себе расчувствоваться, смягчиться – иначе удар получится слабый. Надо немножко больше ожесточиться, раздуть огонёк злости. Приговорённый смиренно опустился перед плахой на колени, сложив руки, читает про себя молитву. Подмастерья расступились, поглядывают с уважением, но настороженно. Бывали случаи, когда вот такие, отрешённые от всего земного, вдруг вскакивали и нападали, решив прихватить с собой напоследок кого-то из государевых слуг.
Но нет. Уперся ладонями в колоду, спокойно склонил голову.
«Прости меня, Господи!» – мысленно взмолился Калинин, размахнулся как можно шире и ударил.
Получилось. Убил.
Дикий рёв. Вспышки фотоаппаратов. Рукоплескание толпы, бурлящей внизу мутными волнами. Калинин выпрямился, перехватил топор обеими руками. Над эшафотом, как комар, жужжал дрон. Скоро эти кадры покажут по всем городским новостям.
Он знал, что выглядит внушительно, хотя на самом деле постоять немного неподвижно, свободно опустив руки, было необходимо, чтобы передохнуть, справиться со слабостью во всём теле. Как будто все силы ушли вместе с жизнями тех, чьи непослушные тела сейчас пакуют в пластиковые мешки. Головы, по традиции, вывесят на неделю у Воскресенских ворот.
Размеренно дыша, он медленно возвращался в реальность. Толпа уже почти разошлась. Конная полиция разгоняет остатки. Но заграждения ещё стоят, исполнители приговора должны вернуться в Кремль под наблюдением конвойных – таков порядок.
Калинин молча идёт под арку Спасской башни и дальше, в Арсенал – почистить топор, переодеться. Вскоре он выйдет без маски, в неброском костюме, как обычный гражданин, и смешается с толпой гуляющих – туристов и зевак на Красной площади. О казни будет напоминать один лишь эшафот – пустой, безопасный, даже какой-то маленький. Часть привычного пейзажа. И как будто над ним, словно лёгкий дымок, всё ещё вьются два голоса.
Прощай, говорят они. Прощай.

***

ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК

Тот, кто делит последнюю минуту с осуждёнными. Тот, кто может подарить лёгкую смерть. Тот, кого все видели, и никто не знает в лицо. Газета «Россия сегодня» публикует эксклюзивное интервью с представителем известной палаческой династии, майором Федеральной службы исполнения наказаний, главным палачом по городу Мушхува Алексеем Панфиловым.

– Алексей Геннадьевич, здравствуйте. Благодарим вас, что согласились на беседу. Ваши коллеги обычно отказываются общаться с журналистами.
– Конечно, тема не весёлая.
– Почему вы согласились?
– Мне бы хотелось, чтобы с нас, нашей работы был снят излишний ореол таинственности, какой-то зловещей тайны, которую люди боятся. Я думаю, смерть надо воспринимать более спокойно, ведь это обыденная часть жизни. Особенно здесь, в Аду.
– Как давно вы работаете палачом?
– Тридцать два года.
– Довольно большой стаж, или это норма для вашей профессии?
– Да как сказать. Те, кто не годится, практически сразу отсеиваются, в течение первого года. А кто остался, работают подолгу. Втягиваешься, начинаешь разбираться в каких-то нюансах. Работа специфическая, если к ней привыкнуть, потом трудно бросить. Я, например, мог бы уже уйти на пенсию, но пока чувствую в себе силы. Хороших палачей на самом деле не так много, вакансия не популярная. Большинство кандидатов – это просто люди, которые находятся в крайне стеснённых материальных обстоятельствах и надеются таким радикальным образом подзаработать. «Чем стать бандитом с улицы, лучше быть палачом по закону» – так вот примерно они рассуждают. Но поработав подмастерьем, поняв, о чём идёт речь, уходят. Остаются в профессии единицы.
– Существуют ли какие-то нормативы?
– Да, конечно, всё это регулируется законом о палаческом деле. Например, если человек плохо провёл подряд три казни, его автоматически снимают с должности. Потому что бывают такие, кто не подходит для работы, но держится за должность по каким-то причинам, как правило, финансового характера. Есть также люди с психическими отклонениями, это тоже не приветствуется.
– Что значит «плохо» провести казнь?
– Мы должны действовать в соответствии с инструкцией. Стандартный вариант – это чистая смерть, без каких-либо дополнений. Просто убрать человека из жизни. Бывают особые инструкции, но там всё расписано по минутам, никакой отсебятины. Есть даже палачи, специализирующиеся на особо сложных видах казни. Если же заключённый мучается по вине палача, это считается нарушением. Неважно, из каких-то личных соображений ты накуролесил, или просто рука дрогнула. Это брак.
– Но ведь отрубить голову одним ударом – это чисто физически сложно.
– И физически, и морально.
– Если вы, допустим, заболели, чувствуете себя неважно?..
– Для этого есть сменщики, подмастерья. В крайнем случае, вызовут палача из другого города.
– Вообще большая загруженность осуждёнными? Сколько примерно казней в неделю вы лично проводите?
– В Мушхуве – да, конечно, загруженность большая, ведь мы исторический центр традиции. Сюда элементарно туристы посмотреть на казнь приезжают, это входит в экскурсионную программу. Поэтому к нам поступают заключённые со всей области.
– Оклад фиксированный?
– Назначают иногда надбавки. По-разному.
– За сложность?
– За сложность, за сверхурочную работу.
– Простои бывают?
– Бывают, но редко.
– Для вас это радостный период или печальный?
– В принципе, если не практикуешься, теряешь навыки. Желательно проводить казни регулярно.
– Ходят слухи, что палачи пользуются какими-то фантастическими льготами в Аду.
– Городские легенды. (Улыбается). Льгот не так много, как слухов о них.
– Из общеизвестного: в Средние века была такая традиция – палач мог взять абсолютно любой товар на рынке, на ярмарке – с него не требовали денег.
– Ой, я вас умоляю. Вы хоть раз видели человека, разгуливающего в костюме палача по рынку? Я, конечно, мог бы служебное удостоверение предъявить, традиция такая существует, только не надо её льготой называть. Всё дело в том, что деньги палача считались нечистыми, «кровавыми», вот никто и не хотел их брать. Зачем мне такая слава? Я спокойно заказываю всё, что нужно, в интернет-магазине.
– Ещё одна тема, наверное, самая щекотливая. Некоторые люди считают, что работать в государстве демонов палачом – это нечто вроде коллаборационизма.
– Не я придумал этот порядок. Законы пишут демоны. Конечно, пресловутую поправку №12 – о том, что приводить в исполнение приговоры людям должен именно человек, – приняли, чтобы разобщить людей, посеять раздор. Но я считаю, что если бы мы саботировали её, они придумали бы что-нибудь ещё хуже. Здесь, в третьем кругу, права людей ущемлены, но есть круги ещё ниже. Единственное, что мы можем сделать, это принять со смирением ту ужасную ситуацию, которую нам навязывают, и хотя бы внутренне оставаться милосердными. Моя задача – вывести людей из этого мира. И я надеюсь, что та, будущая жизнь, которую они обретут, будет лучше, чем та, которую я отнял.
– Приговорённый может быть далёк от таких благостных помышлений.
– Да, конечно. В этом я и вижу свою миссию – провести казнь так, чтобы человек ушёл в мире, прощении. Убить человека, час которого ещё не пришёл, очень трудно. И ты либо находишься в полном сосредоточении, в молитвенном, я бы сказал, состоянии, либо что-то пойдёт не так.
– Не боитесь однажды оказаться на месте приговорённого?
– Нет, не боюсь. Я действительно считаю, что мы предоставляем хорошую, лёгкую смерть. Это лучше, чем чахнуть в старости и болезни, я бы и сам от казни не отказался.
– В нашем сегодняшнем материале отсутствует фотография героя. Палачи по-разному относятся к проблеме анонимности, некоторые скрывают лицо, чтобы избежать стигматизации или мести со стороны родственников казнённого. В частности, вы всегда работаете в маске. С чем это связано?
– В моём случае, это связано с желанием сосредоточиться, отойти от всего личного. Я считаю, палач не должен играть на публику.
– Вы согласны, что исполнение наказаний именно «вручную», по старинке, а не расстрел, например, из автоматического пулемёта – это тоже попытка демонов посеять вражду между людьми?
– Думаю, да, хотя, возможно, в этом есть какой-то более глубокий смысл. Это же в своём роде таинство.
– Правда ли, что голова после отсечения ещё живёт сколько-то?
– По-разному. Иногда быстро гаснет, иногда, бывает, несколько минут ещё грызётся.
– Был такой случай, когда палач дал пощёчину уже отрубленной голове.
– Насколько я знаю, это сделал кто-то из зрителей.
– А с чем связан способ казни – именно обезглавливание? Почему не повешение, сожжение, ещё что-нибудь?
– Честно говоря, я не знаю. Возможно, тут просто сыграл роль чей-то личный вкус, того, кто придумывал эти законы. На самом деле, это специфика именно нашего города, Мушхувы, в других регионах другие традиции. На четвёртом круге, насколько мне известно, в состав наказания могут входить долгие пытки перед смертью, расчленение, даже публичные изнасилования. Мы от этого избавлены, слава богу. Вот и думайте, что лучше – принимать правила игры или бунтовать.
– Ваш дядя и брат тоже работают палачами?
– Да, но с несколько иной специализацией: в их обязанности входит порка и клеймение.
– Не планируете передать сыну профессиональные навыки? Вообще, откуда берутся целые палаческие династии?
– Да как и любые династии – дети продолжают заниматься тем, к чему привыкли в доме родителей. Плюс к тому в Средневековье просто не принято было контактировать с палачом без надобности, поэтому он фактически мог жениться только на женщине своего круга, то есть на дочери или сестре другого палача. А сына его банально не взяли бы на другую работу. Так что складывалась некая закрытая мини-каста. Сейчас в этом плане больше свободы.
– Ваша жена спокойно относится к тому, чем вы занимаетесь?
– Она тоже сотрудник службы исполнения наказаний.
– Но не палач?
– Нет.
– Кстати, почему история практически не знает женщин-палачей?
– Это же физически очень тяжёлая работа.
– Вы думаете, дело только в технике?
– Об этом лучше у женщин спросить. Хотя, не хочу никого обидеть, на мой взгляд, многие женщины, причём без всякой специальной подготовки, могут быть такими мастерами психологических пыток, что палачи-мужчины рядом с ними – наивные ягнята.
– Что ж, расценю это как комплимент слабому полу. Спасибо, что уделили нам время!
– Пожалуйста.

Специально для «России сегодня».
Беседу вела Екатерина Шилова.

***

«КОГДА ИНФОРМИРОВАНИЕ ПЕРЕХОДИТ В МОРАЛЬНЫЙ ТЕРРОРИЗМ…»

Известная блогерша-суккуб Выдиджа вчера опубликовала в своём аккаунте в Инстаграм полуторачасовую запись групповой оргии с шестью мужчинами, по-видимому, людьми. Пока полиция Мира выясняет, не те ли это молодые люди, что превратились в чёрных козлов (напомним, один из козлов был застрелен, ещё один расколдован, после чего скончался, местонахождение четырёх других неизвестно), информ-агентство «Первый голос» в очередной раз поднимает вопрос о запрете принудительного вещания демонических интернет-каналов на территории людей. Корреспондент «России сегодня» поговорил об этом с элюенской активисткой и правозащитницей Руна-Расой Шестовой.
– Как вы считаете, добиться полного запрета на вещание из Ада в принципе возможно? Или ваши требования – своего рода блеф, пропагандистская атака, в попытке отвоевать хоть что-нибудь?
– Я считаю, мы не должны сидеть сложа руки, мы должны действовать, постоянно привлекать внимание общественности к этой проблеме. Если о принудительном вещании из Ада будут знать, помнить – это уже наша большая победа. Потому что демоны зачастую преподносят свои трансляции как новости с нейтральной территории, из жизни людей. Вы только посмотрите на эти заголовки: «Жесть! Самые дикие фантазии начальства!!!», «Вот что МУЖЧИНА сделал с 11-классницами в бане!», «Бандиты пять часов пытали звезду на даче. Полиция в шоке…», «Вот я и в школу, а вы – два старых урода, больше не нужны», «Властвуйте, соблазняйте, богатейте»… Вы посмотрите на фотографии к этим публикациям! От них же любого нормального человека сразу стошнит! Причём фотографии часто не имеют никакого отношения к тексту, а текст – к заголовку. Это просто какая-то фабрика по калечению психики. И никто не обращает внимания ни на дату, ни на место съёмки – всё это пишется крохотными буквами в дальнем углу, если вообще пишется. Многие «новости» идут совсем без опознавательных знаков, но я по стилю могу практически безошибочно определить, откуда они «прилетели». Скажу больше: все эти заказные тексты циркулируют в интернете с определённой периодичностью, регулярно попадая на первую полосу, хотя написаны давным-давно. У меня уже собрана целая коллекция «перлов» от коллег из Ада.
Человек видит такую ссылку, и даже если не переходит по ней, образы отпечатываются у него в подсознании. Дети открывают интернет, чтобы зайти на школьный пассаж, – им в рекомендациях или в автоматически всплывающем окне демонстрируют вот эту дикую похабщину. Демоны умело создают впечатление мерзости всюду, куда ни повернись, альтернативы нет. Потом мы удивляемся, почему наши подростки сходят с ума, кончают самоубийством. Они просто не хотят жить в такой грязи. В некоторых регионах правозащитники добились того, чтобы Ад ставил на свои материалы маркировку. Но предупреждающий знак такой прозрачный, что заметить его можно, только если специально искать.
Поэтому мы неустанно призываем людей: не ведитесь на провокационные заголовки, проверяйте и перепроверяйте источник информации! Подумайте: какой реакции от вас ждут, кому это выгодно? Объясните детям, что такое информационная война! Вы должны сами включить в себе внутреннего цензора, потому что государство нас не защищает!
– А в чём сложность принятия соответствующих законов об информационном пространстве?
– Проблема в том, что Мира юридически нет.
– Как это?..
– Нет чёткой границы Мира. Третья река…
– Вторая.
– Ну, как бы её ни называли, Синяя, охватывает очень объёмную, изменчивую реальность с подвижными, текучими границами…
– Текучесть – основное свойство воды.
– В данной ситуации это людям не на пользу. Существует даже мнение, и весьма популярное в нечеловеческих кругах, что Мир как отдельная реальность не существует, что это лишь область взаимопроникновения между Адом и Раем. Верите вы в эту теорию или нет, из-за размытых границ правовой статус Мира под вопросом. Фактически, у людей нет собственных законов.
– Что же делать?
– Как я уже сказала: включать внутреннего цензора. Против людей ведётся глобальная информационная война, и нужно учиться как-то фильтровать шокирующий контент. Самое лучшее, что мы можем сделать, это перестать подпитывать Ад своим вниманием.
– С другой стороны, полная наивность, неосведомлённость тоже опасна.
– Конечно, информация об Аде должна быть. Но только вкупе с методами психологической защиты. Человек должен чувствовать эту грань, когда информирование переходит в моральный терроризм.
– Та же Выдиджа не скрывает, что ведёт трансляцию из Ада. При этом у неё масса подписчиков по всему Троеречью.
– Да, это другая сторона проблемы. Аккаунты суккубов традиционно популярны.
– Сама блогерша утверждает, что вообще не причиняет никому вреда, а мужчины мечтают о том, что она с ними делает. Она лишь исполняет самые заветные желания людей, их потаённые фантазии.
– Суккубы – неоднозначные существа. Уже давно замечено, что контакт с демонами даже может быть полезен в той мере, в какой он созвучен природе человека, его индивидуальности. Главное – чтобы человек всё же оставался хозяином своей судьбы, не позволял демону взять верх над собой. Выдиджа обычно обрезает конец записи, иначе мы видели бы, как она откусывает голову некоторым своим партнёрам, как они превращаются в козлов, уродов и так далее.
– Что бы вы посоветовали рядовым пользователям соцсетей?
– Культивируйте светлые мыслеобразы. Отгораживайтесь от информации, снижающей вашу жизненную энергию, самооценку. Если не можете перестать думать о чём-то, в своём воображении переводите негативные послания в нейтральные, потом в хорошие. Вот то, что реально может сделать каждый.

Особое мнение:
Старший следователь прокуратуры по Журавлинскому району Олег Большаков считает, что если бы не трансляции из Ада, работы у сыщиков было бы в десять раз больше:
– Пусть публикуют. Зачастую это единственный способ как-то отследить судьбу людей, попавших в Ад. Иначе пропавшими без вести числились бы десятки, сотни тысяч. Сейчас мы хоть что-то можем ответить заявителям, которые ищут своих родных.
С ним согласна волонтёр службы спасения «Надежда», 22-летняя Антонина:
– Ужасно смотреть на казнь кого-то из родных и близких. Но всё же это лучше неизвестности, когда люди теряются в догадках, ждут годами. Конечно, принудительное вещание надо перекрыть, но не отменять полностью доступ к низкочастотным каналам.

***

ГЛАЗА СЛЕПЫ И ГЛУХИ

Зигзагообразная стена из светло-серых бетонных блоков – по слухам, видимая часть лабиринта, у которого нет конца. Впрочем, издалека строение напоминает китчевую архитектурную причуду – нечто вроде апартаментов миллионера, стилизованных под заброшенный завод. Отчасти это верно: молодёжь, примкнувшая к модному идейному движению самиризм, принадлежит, как правило, к довольно обеспеченным кругам общества. Чего не скажешь по их виду: живописно разорванные колготки в сеточку и бесформенные кофты – у девушек, чёрные футболки с красочными принтами адских пейзажей и усеянные заклёпками кожаные штаны – у парней. Вдобавок ошейники, цепи, ремни, латекс, газ, чёрное кружево, и обязательно – ворох металлических украшений с мистическим смыслом: пентаграммы, черепа, трезубцы, руны, кресты и другие символы религиозных и магических традиций. Чтобы сойти в этой компании за «свою», мне пришлось сшить себе настоящий маскарадный костюм, продуманный до мелочей и сигнализирующий посвящённым о моих философских и – что немаловажно – музыкальных предпочтениях. Я выбрала яркий винно-красный акцент, напоминающий о цвете крови: у многих неформалов в почёте рок-группа «Тенебра», один из музыкантов которой, как известно, является вампиром. Отсюда лояльность неформалов к нижним мирам: многие самиристы верят, что с выходцами из Ада можно «договориться» о мирном сосуществовании.
Что ж, субкультуры протестно настроенной молодёжи существовали всегда: хиппи, панки, готы, джентисты… Чем же отличается нынешнее поколение неформалов?
Чтобы разобраться в этом, я и пришла на одну из культовых точек тусовки: к постройке с загадочным названием «Глаза слепы и глухи». На безликих прямоугольниках стен тут и там виднеется стилизованное изображение глаза: почти круглого, в густом ореоле чёрных, как сажа, ресниц, распушённых одинаково вверх и вниз. На одном из блоков – надпись каллиграфическим почерком:
Глаза отец ра
но бело мело
смех пила трава
глаза огонь смерть.
Глаза слепы и глухи.
По легенде, именно это «стихотворение» вместе с планом постройки приснилось основательнице движения – полулегендарной художнице и архитектору Самире, после чего она поняла, как освободить людей от разделённости, тройственности мира. Циклопические постройки, нарушающие все законы архитектуры, все рамки логики и целесообразности, поначалу ошеломляют человека, решившегося войти, но постепенно разум освобождается, и тот, кто научился интуитивно выбирать направление в Лабиринте, сможет однажды преодолеть внутренние границы Троеречья.
Нужно ли развивать в себе такую способность, или некоторые границы лучше оставить нетронутыми? Вопрос дискуссионный, и самиристы отвечают на него по-разному. Идейных споров здесь не боятся и даже приветствуют – как проявления свободы в любом виде. Вполне предсказуемо: что и когда манило молодёжь больше, чем свобода? Лабиринт «Глаза слепы и глухи» считается одной из первых баз культа, о котором я надеюсь поговорить с местными обитателями.
Подойдя поближе, слышу знаменитый бархатный вокал Шамана, лидера группы «Тенебра»:
Ночь темна непостижимо.
Проходи тихонько мимо,
Почему идешь ко мне?
Тенью света на стене…
Ты идёшь из жерла ночи
Кто ты? Равный среди прочих?
Или жезл в твоей руке?
Чуть позже к бархатному баритону Шамана присоединяется потусторонне-холодный, бесплотный голос Даджа – открытого вампира, не скрывающего в Мире свою демоническую природу.
На стене танцуют тени…
Ты служитель или гений
Непроглядной вечной тьмы?
Почему навек с тобою
Страхом мы обручены?
Вместе они звучат просто фантастически; этот в буквальном смысле нереальный дуэт обеспечил группе армию фанатов по всему Троеречью.
Смерти иглы ледяные…
Там, за гранью, все иные.
Почему идёшь ко мне
Тенью света на стене?
Легко заметить, что музыка играет в культе самиристов важнейшую, быть может – главную роль. Невозможно представить себе самириста, не разбирающегося в поджанрах рок-музыки, стилях игры на электрогитаре, не знакомого с идейной базой текстов любимых групп – многие «программные» альбомы выражают мировоззрение авторов, уходят корнями в древние религии и современные духовные учения. Не значит ли это, что архитектурные причуды Самиры скрывают на самом деле некую тайную и, возможно, противозаконную цель? Общеизвестно, к примеру, что музыка Валерии Безобразовой – личности ещё более таинственной, чем Самира – несмотря на запрет во всех реальностях, продолжает каким-то образом распространяться с неотвратимостью лесного пожара. Те, кто слышал её, общаются только между собой, и случайных людей в этой аудитории нет. Как так получается? И что думают о творчестве Валерии Безобразовой последователи Самиры?
Однако меня волнует нечто большее, чем вопросы философии и музыки.
Правда ли, что самиризм – не просто эпатажная субкультура, но и вполне организованное политическое движение, которое некоторые даже называют революционным? Поговаривают, что в Аду это движение преследует вполне конкретную цель: освободить человека из-под власти архонтов.
Где же ядро движения, так надёжно и будто бы невзначай скрытое от непосвящённых?
И каковы на самом деле масштабы «самиристской» деятельности?
Существует ли в реальности легендарная художница Самира, авторству которой принадлежит множество абсурдных лабиринтообразных построек в разных уголках страны? Кто создаёт уникальные многомерные граффити в трущобах и на промышленных объектах? Или это целый коллектив философов-провокаторов, художников-бунтарей?
Правда ли, что в рядах адептов нового искусства состоят некоторые весьма высокопоставленные персоны? А может, движение, которое принято считать протестным, в действительности основано и управляется государством? Что, если это всего лишь закамуфлированный пропагандистский проект, попытка взять под контроль самую деятельную и творчески одарённую часть молодёжи, манипулируя ею с помощью якобы аполитичной концепции?
Конечно, я не найду ответ на все свои вопросы прямо сейчас. Но то, что я вижу и слышу, помогает мне лучше понять этих замкнутых и упрямых мечтателей, за которыми – будущее.

;
О: – Самира – это совершенно реальный человек, она из Рая, её зовут Сага Мира Зорич. Она изучала влияние архитектуры, организации пространства на психику человека. Это было в элюенском Институте архитектуры и ландшафтного дизайна. Там есть документы на неё, никакой это не миф.
В: – Но если это живой человек, значит, с ней можно встретиться?
– Она сейчас в очень высоких кругах Рая. Здесь, в Мире, она не появляется.
– Правда ли, что в Лабиринтах слушают запрещённую музыку?
– Я ничего такого не слышал. В том смысле, что мы слушаем «Ностромо», «Тенебру». Это если из мейнстрима. Есть ещё андеграундные команды, они мало кому известны. На любителя.
– А каким образом можно получить допуск в Лабиринт? Вот, например, я, человек  со стороны, могу просто взять и пойти туда?
– Это, как ни странно, решает сам Лабиринт. Обычно, если кто-то приходит из любопытства, очень быстро выходит оттуда. Были и, наоборот, смертельные случаи, когда человек не смог выйти. Поэтому без серьёзных причин люди стараются не соваться.

;
В: – Как вы пришли к самиризму?
О: – Ой, да никакое это не подполье и не теория, к которой можно «прийти». Меня подруга пригласила на Хэллоуин, а я люблю гримироваться, наряжаться, ну и пришла. Мы, конечно, делаем фотки со свечами, пентаграммами, но это не всерьёз. У моего знакомого есть череп, обитый серебром, ну так это из Тибета, там это нормально. Это такая чаша для странствующих монахов.
– А вы сами проходили Лабиринт?
– Нет, я боюсь. Мне рассказывали, что кто-то пошёл, а там внутри шахта, у которой нет дна. И внизу – Великий Червь. Это же седьмой круг Ада! Оттуда можно вообще не выйти!
– Вы думаете, это правда – эти слухи?
– Не хотелось бы проверять!

;
О: – Самиризм – это не просто эстетика, это образ жизни. Ты уже принимаешь для себя определённые принципы, которые нельзя нарушать.
В: – Какие, например?
– Главное, ты уже не можешь жить как обыватель, должна быть высшая цель. Это как рыцарский орден.
– С Прекрасной Дамой? А сами вы проходили Лабиринт?
– Конечно, регулярно туда хожу.
– Зачем?
– Как зачем? Для самопознания. Это как заново родиться.
– Но к какой высшей цели вы стремитесь?
– Просто жить достойно. Помогать слабым.
– Переселенцам из Ада?
– И им тоже.

***

ПЛАНЕТА ПУСТОТА

У неё было самое дурацкое имя, какое только можно придумать, – Геленэ. Геля считала, что нет ничего глупее, чем назвать дочь в честь планеты, но мама оправдывалась, что в те годы это было модно. Да и не в те. До сих пор продолжают называть. Как только потом не сокращают: Гуля, Галя и даже Гелла, а всё-таки всем известно, что на самом деле это слово вообще не из человеческого языка. Так называли планету архонты. Причём на языке ангелов это значило «Невинность», а на языке демонов – «Пустота».
Сегодня она вышла раньше обычного и шла медленнее, чтобы успеть в школу как раз. Не хотелось скучать за партой и служить мишенью для бумажных «самолётиков» мальчишек. Дальше матемааааатика, потом фииииизика, потом чуть повеселее – физра, и только с четвёртого захода – долгожданный свободный урок! На котором можно сбегать в магазин за комиксами, в другой магазин за чипсами, и в пустынной школьной пристройке всё это употребить. А потом снова нудятина…
Геле казалось, что она крутится на каком-то конвейере, но смысл громоздкого, выверенного до мелочей, скрипучего и колючего производства от неё ускользал. Казалось, взрослые знают какую-то тайну, иначе зачем всё? Надо быть прилежной, учиться, трудиться, добиваться, и со временем поймёшь цель, а она должна быть поистине велика, грандиозна, если требует таких жертв, такой скуки и серости каждый день…
Город Электроугли (ещё одно фантастическое словечко! Только доставшееся в наследство от былых времён) был так богат на гаражи, заборы, ветхие и заброшенные здания, что местные художники объявили войну мрачной палитре, покрывая серые, чёрные, коричневые, цвета ржавчины, грязно-розовые, бледно-жёлтые, линялые, выщербленные, отсыревшие, развалившиеся поверхности роскошными граффити, предлагавшими проклятые вопросы.
«Зачем я здесь сижу?» – вопрошала с трансформаторной будки лягушка, напружинившаяся прыгнуть из лотосового пруда прямо на зрителя.
«Настройся на нужную волну» – советовал с торца жилого дома чёрно-белый вокалист рок-группы «Ностромо», поражавший исполинским размером и фотографическим сходством.
«Год от слова годный» – сообщали растущие вперемешку в каменном тупике весенние, осенние, летние и зимние деревья.
Некоторые надписи были выполнены с вкраплением неземного языка или вообще непонятных слов.
«светлина сине землено силлэ» – гласил росчерк под чьими-то окнами.
С двух примостившихся в палисаднике гаражей на прохожих смотрели красавицы-суккубы с копытами вместо ступней и тяжёлыми витыми рогами.
«Я навсегда останусь здесь», – длинно обещал бетонный забор с колючей проволокой поверху.
И просто: «ПЛАНЕТА АД».
Все каракули вдоль каждодневной дороги были Геле знакомы, они выцветали, их закрашивали, и на смену им приходили другие.
«А что, если не пойти в школу?» – мелькнула вдруг неожиданная мысль. Геле раньше и в голову не приходило, что в школу можно не пойти. Она даже не задумывалась о собственных желаниях по этому поводу. А что будет, если она не пойдёт в школу? Пойдёт туда, куда захочется. От одного раза, наверное, ничего не будет?..
Геля постепенно замедлила шаг; поискала глазами скамейку. На улице её могли заметить – здесь ходило много знакомых, поэтому она свернула в ближайший двор. Там шелестела зелень, и возле ярко раскрашенной, будто игрушечной детской площадки стояла скамейка – наверное, для бабушек, чтобы следили за своими внуками, хотя батарея пустых бутылок возле квадратной каменной урны говорила, что здесь также отдыхают мужчины, без детей и без присмотра. А теперь Геля пришла сюда.
Она села на лавочку. На неё вдруг навалилась страшная усталость. Хотелось сидеть и ни о чём не думать.
Геля долго сидела неподвижно. Потом из-под лавочки показался огромный, лохматый рыжий кот. Он посмотрел на Гелю и беззвучно, зато с суровой гримасой мяукнул. Геля заметила, что один глаз у него зелёный, а другой голубой – слепой. Она зачем-то взяла его на руки и только после этого пошла в школу.
Идти оставалось совсем немного. Школа встретила её пустынно – урок уже начался. Из какого-то класса на первом этаже донёсся взрыв смеха. Кот вдруг заворочался, спрыгнул на пол и пошёл на звук. Геля машинально отправилась за ним. Кот скользнул в приоткрытую дверь, и Геля заглянула следом.
За учительским столом сидел ангел. От всей его фигуры, особенно от ослепительных, похожих на лавовые реки глаз, исходил жгучий белый свет. Огненно-снежные крылья, огромные – больше человеческого роста, мягкими кончиками длинных белых перьев касались пола. Комната из-за его присутствия казалась маленькой, светлой и очень жаркой, хотя на самом деле – Геля знала – была серой, холодной и большой.
Рыжий кот прыгнул на учительский стол. В классе уже сидело много детей, и Геля тоже прошла за свободную парту. На меловой доске значилась надпись: «В чём смысл жизни?» Буквы были украшены виньетками; особенно франтил вопросительный знак.
Ангел погладил мурчащего кота и объявил:
– Перед вами – живой организм! Творение природы.
Он взял кота на руки, и тот строго оглядел аудиторию.
– В разумно устроенном организме есть два отверстия: на вход, – детям была продемонстрирована насупленная морда, – И на выход, – преподаватель развернул кота пушистой попой, тот помахал хвостом и был торжественно водворён на стол.
– В отверстие на вход поступает пища.
Ангел обернулся к доске и старательно вывел слово «МИСКА».
– Поступив в организм, она переваривается.
Ангел нарисовал стрелку и почесал крутой кошачий бок.
– Из отверстия на выход возникает куча.
Справа от стрелки появилось слово «ЛОТОК». Дети хихикали.
– Это и называется священным для нас всех словом – Жизнь! – именно так, с большой буквы, преподаватель завершил свой урок, после чего слушатели засмеялись в голос.
Ангел потрепал «организм» по загривку, а кот окинул детей взглядом победителя.
– Вопросы?
Геля подняла руку и зачем-то спросила:
– Как зовут кота? – и проснулась.
Оказалось, что она заснула на той скамейке. Геля подскочила, как ужаленная. Почему-то ей показалось, что она ещё успеет в школу, и она побежала стремглав, не глядя на часы.
Школа снова была пустынна. Бегом поднявшись на второй этаж, Геля намеревалась незаметно проскользнуть в класс, но в коридоре стояло несколько учителей, и обойти их не было никакой возможности. Геля потихоньку пошла вдоль стены, мечтая сделаться невидимой, а потом поняла: что-то случилось. На её никто не обращал внимания. Заглянув из-за спин взрослых в туалет, она увидела, что все стены его покрыты водорослями, а в полу образовалась большая квадратная дыра. «Яма» – поняла Геля. Дорога в Ад.
В этот момент одна из учительниц оглянулась, заметила Гелю и всплеснула руками:
– Да вот она – Казанцева!
– Ох!.. – Лиза, их классная дама, тоже обернулась, и на лице её, обычно таком самоуверенном, Геля увидела целую гамму чувств: ужас, радость, злость и притворную строгость.
– Геля, что ж ты опоздала! – Лиза схватила её за плечо и чуть ли не потащила по коридору. – А ну в класс быстро!
В классе было тихо. Ученики будто к партам приросли. За учительским столом сидела бледная до синевы Анька Гурова – староста.
– Следи, чтоб никто не выходил! – крикнула ей Лиза. – Ясно?
Та подавленно кивнула. Обычно любит командовать, но сейчас явно предпочла бы забиться куда-нибудь в дальний угол. И так понятно, что никто носа не высунет: побоятся. Геля шмыгнула на своё место.
– Что случилось? – шёпотом спросила она у соседки, выкладывая учебник.
– Да вроде в Ад кто-то попал, – зашептала Светка. – Яма в туалете  – до центра земли! Вот считают теперь всех – ищут, кого не хватает!
– А у нас все на месте?
– Все. Только тебя не хватало. Лиза уже думала, что это ты там… пропала…
«Меня ангелы задержали», – подумала Геля, но почему-то не стала говорить.
Из левого крыла вдруг послышались крики, потом кто-то пробежал по коридору – взрослая женщина на каблуках.
– Меня сейчас вырвет, – сказала Томка Савицкая, сидевшая через ряд. Она правда была вся белая, лоб в испарине. Соседка её вскочила и побежала к аптечке, висевшей возле учительского стола: то ли пожалела Томку, то ли не хотела сидеть в блевоте. Томка дрожащими руками развернула гигиенический пакет. Геле всё казалось немножко нереальным.
Мальчишки реагировали спокойнее: перемигивались, увлечённо обменивались записками и играли в морской бой. Психологи уже давно нашли этому объяснение: мальчишки легче отождествляли себя с демонами, победителями. Сейчас они ещё ничего, только на словах сильные, а в старших классах начнут наглеть, к девчонкам приставать. Хотя почему только в старших? Недавно в газете была новость: трое мальчиков девяти и одиннадцати лет избили палками и изнасиловали восьмилетнюю девочку, с которой жили в одном дворе. Полиции они объяснили, что играли в шоу «Последняя героиня», которое демонстрировали после полуночи на ТВ. Эту передачу снимали в четвёртом кругу Ада: по правилам, там двадцать девушек в несколько этапов исполняли все желания судей. Участниц оценивали совместным голосованием зрителей и жюри; тех, кого отсеивали, судьи съедали (в буквальном смысле). В итоге оставалась только одна девушка – её-то и объявляли «Последней героиней». Она получала в качестве приза миллион рублей и машину по своему выбору («Лексус» или «Майбах»). Ещё одну девушку зрители имели право спасти, присудив ей приз зрительских симпатий – эта никаких денег не получала, просто уходила живой. Рейтинг шоу бил все рекорды, снимали уже семнадцатый сезон. Прямая трансляция велась ночью, но найти запись на ютюбе не составляло труда.
Наконец на улице раздались спасительные сирены полиции и скорой помощи. Все в классе с ощутимой радостью пошевелились. Геля даже поскучнела: сейчас начнётся обычный школьный урок… А она пятый параграф плохо подготовила.
– Может, отпустят?.. – прошептала Светка. Это вряд ли… Если бы после каждого вторжения школу отменяли, дети гуляли бы по полгода, а где безопаснее – в школе или на улице, ещё бабушка надвое сказала… Тут хоть охранники есть с табельными пистолетами: не демона, конечно, но кое-какую монструозную мелюзгу подстрелить могут…
В класс медленно вошла Лиза. Её пошатывало, аккуратный воротничок белой блузки сбился. Геля недолюбливала классную, но сейчас её даже было немножко жалко. Всё-таки она отвечает за всех детей в отсутствие родителей…
Лиза раскрыла классный журнал таким жестом, словно обложка весила тонну, и устало сказала:
– Ладно, дети… давайте заниматься…
Школьники зашелестели учебниками. Потом кто-то – кажется, Ванька Сизов – всё-таки подал тоненький голос:
– А нашли того, кто попал в Ад?..
Лиза скользнула по первым партам невидящим взглядом и рассеянно ответила:
– Нет…
Стало ясно: нашли, но не скажут, потому что после такой новости ни о какой учёбе уже можно и не вспоминать. Дети, вздыхая, погрузились в мир математических формул.
На следующий день выяснилось две вещи. Первая – в яму засосало старшеклассницу Соньку Белинскую и её хахаля из 11-го «Б», с которым они курили в туалете уже после звонка. Останки их размололо мясорубкой и выбросило обратно в мир людей. Фотография залитого кровью туалета была во всех газетах; мама прятала, но Геля взяла бесплатную у входа в метро. Столб крови с ошмётками мяса ударил в потолок и растёкся по стенам. Левое крыло оклеили жёлтой лентой, там копошились уборщики и полиция.
Вторая новость: уволилась русичка. (Это она кричала, когда кровь выплеснулась из ямы вверх). Вести её предмет временно будет Лиза. Все расстроились. Русичка была добрая, трогательная и смешная.

***

ЛЕНА РАСА ВЕДА

Когда страна, расколотая на части, разбитая на куски, начала понемногу возвращаться к жизни и осознавать себя, выяснилось, что наибольшую территорию на евразийском континенте отныне занимает бассейн реки Лена. Элюене разлилась прямо по центру бывшей России, невероятной широтой многомерных притоков охватив Рай и Ад всего восточносибирского плоскогорья. Мушхува (после Разлива Рек частично раскрылась историческая память, и возникла мода произносить названия в оригинале), и раньше не поражавшая блеском, окончательно превратилась в исторический район – «Старый город», знаменитый в основном Университетом, публичными казнями на площадях и планировкой в форме пентаграммы.
Возрождение цивилизации закипело на берегах Лены; случайно или нет, в потустороннем мире этот регион тоже был самым густонаселённым. Новый центр страны представлял собой нечто вроде города-континента, дрейфующего порой по невиданным краям реальности, неизвестным больше нигде; ангелы называли реку и соответствующий ей регион «Раса», что значило «чистая», а демоны – «Веда» («мудрая»). Исторически сложилось, что надписи делали на трёх языках; таким образом, при въезде в столицу вы могли прочитать: Лена Раса Веда. И хотя официальное название города было Элюене, в народе говорили, кому как нравится. А ещё появился обычай давать девочкам двойные имена: одно ангельское, другое демоническое – считалось, что это принесёт удачу при неизбежной встрече с соседями.
Разлив Лены был виден издалека, и Река действительно потрясала. Она низвергалась с неба, как исполинский водопад, и уходила под землю в бездонную пустоту; когда гости въезжали в город, казалось, что им не жить: или раздавит поток многих тонн воды, или поглотит пропасть. Но Река милостиво пропускала через себя, и гости столицы выныривали в какой-то из многочисленных реальностей; ходили слухи, что истинных границ города не знает никто, даже архонты.
Вика ехала в Элюене по программе культурного просвещения выпускников; она училась в самом престижном лицее Краснодарской губернии, который возил на обязательные экскурсии по России (несмотря на всю очевидную опасность такого мероприятия): считалось, что дети элиты должны знать, чем будут руководить. То ли преподавателям везло, то ли они знали какой-то особый секрет, но поездки и впрямь проходили весело, познавательно, а процент потерь был даже ниже, чем в среднем по стране.
Вот и сейчас Вика с любопытством разглядывала тайгу и приближающийся Разлив Реки со второго этажа экскурсионного автобуса класса «люкс», лёжа на одном их кожаных диванов-трансформеров, которые при желании можно было поставить как угодно, превращая салон в гостиную, спальню и смотровую площадку. Через люк на потолке можно было даже подняться на крышу, чем одуревшие от впечатлений подростки и пользовались на относительно безопасных участках дороги, выбираясь гулять, курить и целоваться на хлёстком ветру, с разрешения всеведущего куратора – дяди Салима. Салим Григорьевич Оман – водитель и экскурсовод – вот уже третий десяток лет беспрерывно колесил с элитной молодёжью по просторам Родины и среди лицеистов был персонажем легендарным; истории о том, из каких переделок ему удавалось вытащить группу, передавались из уст в уста.
Дядя Салим придерживался, прямо скажем, бунтарских взглядов. Он считал, что Мир, как отдельная, сугубо людская реальность, однозначно существует, а событие, которое принято называть Разливом Рек, – это искусственно вызванная эскалация энергии и вторжение. То есть, говоря совсем просто, Мир – это война, а ангелы и демоны – вооружённые захватчики. Напрямую дядя Салим о своих убеждениях не говорил, и тем более никого не вербовал и не агитировал, – иначе не проработал бы столько лет в системе образования, – но старшеклассники уже умели слышать между строк и оттого особенно уважали мнение дяди Салима: подростки знали, что пожилой водитель школьного автобуса не просто болтает – он живёт так, как говорит. Кстати, на вопрос о месте жительства хитрец отвечал: «И в Аду бывал, и в Раю бывал, а всё ж таки в Мире лучше».
Автобус приближался к Водным Воротам, растиражированным по всей России в открытках, туристических памятках и фотографиях разной степени великолепия. Ромка, «типа бойфренд» Вики, с которым они изображали в тусовке «типа любовь», потому что это модно и престижно, играл на смартфоне в игру «Вампиры Ватикана», а лучшая подруга Марыся, прикрыв глаза, слушала на смартфоне свою любимую группу «Тенебра». Вика потормошила обоих и сказала:
– Въезд в город проспите.
Ромка бесцветно глянул в окно, отмахнулся и вернулся к полчищам вампиров, во главе с Папой Римским заполонившим Ватикан. Марыся, подумав, сняла наушники, включила динамик, и салон заполнило зловещее мурлыканье вампира Даджа под глубокие гитарные переборы композиции «Сладость, нежность»:

Холодно или сладко?
Я для тебя загадка.
Нежно целую в губы
Колким кристаллом снега.
Ты меня позабудешь,
Альфой плывя в Омегу.

Смерть – это просто холод,
Нежный, немного сладкий.
День беспросветно долог,
Снег, он на тело падкий.

Время под снежной пеной
Не превратится в воду.
Кровь застывает в венах,
Мёртвым даря свободу.

***

Миновав Водные Ворота, салон издал ликующий вопль: если честно, туристы немного сомневались, что выживут. За водной стеной сразу открылся элюенский Рай во всём величии: белоснежные виллы, дворцы и храмы из чистого мрамора, громоздящиеся в облачной высоте и реющие прямо над индустриальными джунглями Мира. Этот район столицы даже назывался «Столбы» из-за скопления высоток, между которыми петляли многоуровневые эстакады. Вика припала к стеклу, пытаясь разглядеть, есть ли у местного пространства дно; нижние этажи небоскрёбов терялись в чёрном тумане. Зрелище, надо сказать, не из приятных. Интересно, это «черта» или просто смог? Надо будет почитать в интернете.
Вика решила, что лучше смотреть вверх. Автобус стремительно нёсся к каким-то белокаменным пирамидам в окружении корабельных сосен. Среди подтаявших облаков, на самой высокой горе проступили очертания исполинской скульптуры «Пророк», изображавшей, предположительно, Иисуса Христа, воздевшего над городом почему-то Сурья мудру. Ещё один символ столицы, вокруг которого разворачивалось негласное соревнование фотографов на самый изощрённый ракурс: Пророк со спины в лучах восхода, Пророк ночью над разноцветными огнями города, Пророк со смотровой площадки у его ног, силуэт Пророка против солнца, зимний Пророк в зеленоватом тумане, и так далее. Сейчас Пророк предстал в классическом райском виде: кристальное небо, яростное солнце. На улицах Рая цвели апельсиновые деревья, при виде которых Вике ужасно захотелось пить, и она, не глядя, вытянула из мини-холодильника пачку фруктового сока. Вдоль берегов Расы мерцали белым песком роскошные пляжи; по слухам, там тебе являлись уже и сирины, и русалки, и кот Баюн, и вообще человек сам начинал думать стихами. Глядя на Рай со стороны, в это можно было поверить. Дорога плавно повернула; автобус замедлился, как на аттракционе «Мёртвая петля», и круто ухнул вниз.
Вот теперь за окном замелькали значительно более знакомые картины: цветные кубики домов, облепившие подножие гор. Благословляющий «Пророк» остался, как воспоминание, далеко в сиреневой высоте. Здесь по левую руку раскинулись знаменитые «фавелы» – кипящий котёл народных промыслов, криминала, бродячих театров и эзотерических сект, а по правую руку, как голодный лик смерти, выжженными глазницами окон смотрели заброшенные высотки радиоактивной зоны, в которой произошло одно из самых опустошительных сражений между архонтами. Что конкретно случилось, никто не знал, потому что все непосредственные свидетели погибли, но результат налицо: квартал, непригодный для жизни. Впрочем, и сюда проникали экскурсанты, мародёры и следопыты, разумеется, нелегально.
Неожиданно автобус выехал на сравнительно тесную и беспорядочно застроенную улочку и стал осторожно пробираться мимо понатыканных вдоль обочины разномастных машин, явно принадлежащих к эксплуатируемому классу. Смартфоны наконец подключились к городской сети, и у Марыси дзынькнуло первое рекламное сообщение. Она взглянула на экран и встревоженно зашипела, а потом показала картинку Вике.
– Ты тоже это видишь?!
Вика вгляделась и крепко задумалась. Афиша: силуэт женщины в узком кожаном плаще, поднявшей над головой скрещённые длинные ножи. Заголовок: «Хозарсиф».
– Неужели это Валерия Безобразова?
– С ума сойти!
Спросить об этой загадочной музыкантше нельзя было даже у Дяди Салима. Почему-то те, кто её видел, никогда не признавались тем, кто не видел. Все знали это правило, хотя откуда оно взялось, и почему соблюдалось, с точки зрения логики не понять. Поговаривали, что её музыку не с чем сравнить, невозможно рассказать о ней тем, кто не слышал. Говорили также о преследовании по закону за прослушивание её работ как в Аду, так почему-то и в Раю. Возможно, те, кто знал, не хотели подставляться. Иными причинами трудно было объяснить этот закон добровольного молчания. Как известно, лучше всего соблюдается то правило, которое человек принял для себя сам.
Вика нащёлкала в поисковике «Хозарсиф». Да, так и есть.
;
«Хозарсиф» – анонсированная рок-опера Валерии Безобразовой, посвящённая жизни пророка Моисея. Либретто основано на версии библейских событий, изложенной в книге Эдуарда Шюре «Великие Посвящённые». По эзотерической теории, Моисей был высокопоставленным египетским жрецом, настоящее имя которого – Хозарсиф, целенаправленно осуществлявшим небывалый в истории проект единобожия. Исход евреев из Египта, последующие сорок лет блуждания по синайской пустыне, которую можно перейти за месяц, сотворение чудес, утверждение десяти заповедей – вехи масштабного социально-психологического эксперимента, смысл и цель которого не очевидны до сих пор. Именно Моисею приписывают авторство самой древней части Библии – «Пятикнижия», священного для трёх монотеистических религий: иудаизма, христианства и ислама.
Во что верил сам Хозарсиф? – этим вопросом задаётся композитор, которая сама является личностью полумифической.
;
Сайт «Афиша» был немногословен. Ни малейшего намёка ни на театр, в котором идёт постановка, ни на дату, ни на то, где и как можно приобрести билеты. Считалось, что те, кому суждено, в нужный момент найдут и билеты, и театр. Никто даже не знал точно, в какой реальности выступает Валерия Безобразова: в Аду, в Раю или в Мире. Существовала версия, что на её концертах пересекаются все три мира.
По-видимому, «Хозарсиф» попал к Марысе в рекомендации, потому что она слушала скандально известную «Тенебру». Ещё перед отъездом Марыся провентилировала расписание любимой группы и забронировала билеты на концерт в клубе «Точка». Клуб небольшой, шоу скромное, проходное, но музыка от этого хуже не станет, и девчонки твёрдо намеревались взглянуть на главную, с их точки зрения, столичную достопримечательность. Прилетевший «Хозарсиф» слегка тревожил, как первый шаг по дороге, по которой можно уйти очень далеко. Девочки вопросительно переглянулись.
– Что будешь делать? – шёпотом уточнила Вика, хотя уже поняла, что они подумали об одном и том же: не подавать виду. Марыся пожала плечами, потом ещё раз внимательно изучила афишу – и нажала «Удалить».

***

Внезапно дорогу пересекла огненная линия – как будто разлитый бензин загорелся. Водитель еле успел дать по тормозам.
– О, Господь Саваоф, – присвистнул Ромка, выглянув в окно. Откуда-то с неба, как десантники в боевиках, спускались столбы огненно-белого света – так, по крайней мере, показалось Вике вначале; приземлившись, сущности приняли вид довольно-таки хмурых мужиков в чёрно-серой камуфляжной форме, с нашивкой в виде египетского знака «анх» на груди.
– Патруль, – сказал кто-то. Неужели ангелы? Девчонки поприлипали к окнам. Да, фигуры у пришельцев были – загляденье, но дело даже не в этом. Вика почувствовала, что весь автобус так и пронизывают приятно-жгучие лучи. Между тем на дороге началась перепалка.
– Дезинсекция, – ледяным тоном процедил начальник патруля, остановившись прямо перед лобовым стеклом, как тореадор перед бестолковым быком.
– Слушай, я туристов везу! – возмутился дядя Салим, высунувшись в окно.
– Зачем поехал через карантинную зону?
Дядя Салим сник.
– Пробку объезжал, – буркнул он.
– Ко мне какие вопросы?
Вопросов не было.
– На выход! – рявкнул другой ангел пассажирам, вынимая пистолет. Дядя Салим вздохнул.
– Делайте всё, что они говорят, – пробурчал он и первым полез из автобуса.
Сердце у Вики забилось чаще от любопытства, возбуждения и некоторой доли страха. Всё-таки они были привилегированными пассажирами, а тут…
– Лицом к стене, руки за голову, ноги на ширине плеч!
Вика поверить не могла, что слышит такую команду, но дядя Салим, подавая пример, уже принял позу задержанного преступника, и остальные сомнамбулически повторили за ним. «Дезинсекция», как ни странно, напоминала стандартную процедуру обыска. Вика ощущала жгучие лучи всё сильнее; руки ангела требовательно ощупали её – почему-то это было очень приятно, правда, оставалось лёгкое онемение, как от мороза – потом ангел развернул её и посмотрел в глаза – сквозь камуфляжную людскую внешность просвечивал другой облик: Вика запомнила жидкий огонь взгляда с добавлением синей ноты – как разлитых чернил, синие прожилки на сияюще-жгучих руках. «Странно, разве у них не оранжевые глаза», – подумала она, когда раздался недовольный голос дяди Салима, положивший конец её сомнениям:
– Они у тебя обдолбанные, что ли?
Главный, небрежно взмахнув крылами, переместился на крышу припаркованного неподалёку грузовика и невозмутимо закурил.
– Лёд оказывает на ангелов сугубо положительное действие, – в его чеканных интонациях ясно слышалась скрытая насмешка. – Усмиряет плоть, возвышает дух. Не волнуйся, у нас благодатный огонь. Невинные не пострадают…
Тут Вика не поверила глазам: один из ангелов снял с плеча здоровенный огнемёт. Теперь понятно, откуда на местных машинах копоть…
«Благодатный огонь» с диким рёвом вырвался из узкого железного жерла и несколько раз прошёлся по многострадальному автобусу взад-вперёд. Если там что и было, больше его там не было.
– Чисто, – удовлетворённо сказал огнемётчик, опустив орудие труда.
– Дно, – коротко приказал главный. Другой ангел, держа странный предмет, похожий на зеркальную лопату, принялся просвечивать дно.
Вика не сообразила, как быстро всё произошло: раздался писк на грани слышимости, нечто выпрыгнуло из-под автобуса, скрутив «лопату» в узел, главный с криком «ах ты, сука!» выхватил пистолет и в несколько выстрелов разорвал нечто очень прыгучее на куски. Осталось пузырящееся месиво и ряд лиловых щупалец с большими присосками. Дядя Салим побледнел. Остальные пораскрывали рты. Третий ангел продолжал невозмутимо просвечивать такой же лопатой дно автобуса с другой стороны.
– Чисто, – наконец подытожил он.
Туристы переглянулись.
– Прибери для очкариков, – негромко переговаривались патрульные. – Контейнер с собой?..
– Руки-то целы?
– Руки целы, а зеркало – в хлам…
– Вот так-то, приятель, – главный ласково улыбнулся дяде Салиму со своей высоты. – Что бы вы без нас делали, лопухи.
– Спасибо, – мрачно сказал дядя Салим голосом, которым обычно говорят: «Пошёл бы ты…»
– Пожалуйста, – отозвался главный тоном, каким обычно говорят: «Сам иди…»
– По местам! – рявкнул один из патрульных, и туристы засуетились.
Девчонки запрыгивали в салон с горящими глазами. Страх уже прошёл, и они снова поприлипали к окнам, провожая ангелов последними взглядами. «Вот бы трахнуться хоть с одним таким, – мечтательно подумала Вика. – Он небось силён, как бык…»
«А где тут можно достать Лёд?..» – отражалось в это время на лице у Ромки, тоже задумчиво глядящего в заднее окно.
Марыся мечтательно обняла сумку, откидываясь в кресле; она явно уже представляла себя в Раю.
– Красавцы какие… – перешёптывались девчонки.
– Дядя Салим! – зазвенел голос самой смелой. – А с ангелами можно заниматься сексом?..
Автобус лихорадочно рассмеялся. Водитель тоже повеселел.
– Можно!
– А людские девушки им нравятся?
– Когда как!
– А где можно познакомиться с ангелом?
– Попадёшь в Рай – познакомишься! А здесь – не знаю! Да не путайтесь вы с ними, девчонки, мой вам искренний совет.
– Почему это?..
– У ангела вы вряд ли надолго задержитесь, а нормальные мужики после него будут уже не в кайф.
– Эх… помечтать не даёшь, дядя Салим! – обиженно отозвалась туристка, и автобус снова захохотал.
– А что это было?.. – шептались на заднем сиденье.
– Эмбрион… Демоны иногда насилуют человеческих женщин… В результате может родиться эмбрион… Но они все разные. Некоторые почти совсем нежизнеспособные, заползут в канализацию и издохнут там… А некоторые кусачие. Могут изуродовать, заразить бешенством… это хуже смерти… Некоторые даже разрывают свою мать при рождении. Если сразу не убить, потом не поймаешь…
– Ужас какой…

***

Вика проснулась от ощущения, что происходит что-то необычное. Дисплей показывал три часа ночи; автобус заворачивал в какой-то огромный полуосвещённый ангар. Таможня? Это и есть переезд через первое небо? Тёмные двухэтажные туристические автобусы стояли молчаливыми рядами; между ними прохаживались мужики в уже знакомой камуфляжной форме; где-то лаяла собака. Вика выглянула в окно: вроде бы всё, как обычно… Пассажиры соседнего автобуса оставались на местах и, кажется, спали…
Нет, не может быть: она увидела… в самом конце автобуса, на заднем сидении… двое здоровенных мужиков тискали  абсолютно голую девушку. Да, точно… за чёрным стеклом – рассыпанные длинные золотистые волосы, девически-стройная нога… Один держит девушку на руках, зажимает ей рот, второй навалился сверху – она и пальцем пошевелить не может…
Вика вздрогнула: открылась дверь; кто-то поднимается по ступенькам… Ромка и Марыся спят; дядя Салим то ли молчит, то ли вышел… Тёмные высокие фигуры двинулись по проходу.
Вот один из таможенников жестом велит какой-то девушке выйти. Она встаёт с места, и он, взяв за шею, подталкивает её дальше, к заднему сиденью… Прошли мимо… Приближается ещё один, небрежно разглядывает спящих девушек… Остановился возле Вики…
Нет, она не могла поверить, что это происходит с ней. Вся дрожа, она оглядывается, пробирается мимо Ромки… Все спят! Хоть бы кто помог, возмутился…
Спотыкаясь, она идёт в конец салона, чувствуя на шее ледяные жгучие пальцы… Старается не смотреть на то, что происходит рядом, но взгляд сам выхватывает достаточно подробностей: та девушка уже стоит на коленях, лицом вниз, партнёр одной рукой вжимает её голову в сиденье, другой держит заломленные назад руки…
Ангел, державший Вику, развернул её лицом к себе и толкнул в кресло; жестом велел раздеваться. Вика неуверенно потянула вниз молнию на спортивной кофте…
В этом было что-то возбуждающее: никаких ласк, никаких уговоров… на миг она отвернулась, подумав: что, если закричать? – и тут же получила увесистую пощёчину, от которой волосы в беспорядке рассыпались по плечам, а губы загорелись… Заставляя себя не спешить, она аккуратно сняла тренировочные штаны, бельё… Ангел резким движением потянул её бёдра на себя, заставляя сползти на самый край кресла…
Сам он не раздевался, только достал член. Плюнул на ладонь и смазал слюной. Впрочем, на кончике головки уже обильно выделялась смазка. Он медленно, как на уроке анатомии, ввёл головку; подхватил ноги Вики под колени и глубоко ввёл ствол.
Она никогда в жизни не чувствовала ничего подобного; Вика не была девственницей, но сейчас… неуклюжая возня с ровесниками, с Ромкой поблёкла и совершенно испарилась из памяти; партнёр грубо навалился на неё, задвигался жёсткими толчками, то замедляясь, словно дегустировал её, то качая, как беспомощную куклу, и Вика впервые в жизни почувствовала, как её огненными волнами охватывает настоящая страсть, первобытная и головокружительная, без угрызений, без сантиментов…
Когда всё закончилось, она еле могла стоять. Кое-как оделась. Вернулась на своё место и сразу провалилась в глубокий, без сновидений, сон.
Наутро все делали вид, что ничего не произошло. Казалось, парни знали, что девушек отымели на таможне, как знали и то, что те получили совершенно неприличное удовольствие, но обсуждать это, по молчаливому согласию, не стали, и скоро жизнь в автобусе пошла как обычно: старшеклассники болтали, смеялись и фоткали мелькавшие за окном достопримечательности.

***

Марыся была фанатичной тенебрийкой; её заветной мечтой было купить толстовку с изображением любимой группы, какие продавались в столице в специализированных магазинах тяжёлой музыки, и вообще набрать как можно больше «тяжелометаллических» аксессуаров, флаеров, постеров и шмоток. «Вернусь домой – оклею «Тенеброй» всю комнату», – стонала она от удовольствия, разглядывая очередной устрашающий плакат: непременная голова Бафомета – символ группы, готическим шрифтом внизу – странные буквосочетания, по версии поклонников – какая-то прочитанная наоборот вампирская молитва, ну и, конечно, сами музыканты. Здесь мнения фанатов разделялись: кто круче – Дадж или Шаман? Поклонницы человека восхищались его открытостью и обаянием, а воздыхательницам вампира по душе была изысканная отстранённость и холодность. Лидеры группы даже внешне были полной противоположностью друг друга: смуглый, крепко сбитый шатен с рельефными мускулами и аристократически-бледный блондин с пронзительными винно-красными зрачками. Дадж никогда не давал интервью, а Шаман в ответ на каверзные вопросы журналистов пояснял, что общего у них с вампиром очень много: музыка.
Вика тоже слушала «Тенебру». Не без перерыва, как Марыся, но музыка ей нравилась; главное же – после приключений на таможне она почувствовала в себе уверенность опытной женщины и вознамерилась осчастливить подругу сверх плана. Нет, Марыся заслуживает большего, чем флаер с автографом неважно кого; Вика задумала сама повеселиться и подругу повеселить: пробраться к рокерам на свидание  – вот уж чего они точно не забудут, вернувшись в свою провинциальную безопасность!
Поэтому, войдя в набитый беснующимися хардкорщиками зал, Вика стала смотреть не на сцену, а по сторонам; её охватил охотничий азарт. Если где-то здесь трётся смышлёный администратор, она с ним договорится, а там… вместо скучного возвращения в гостиницу подруги переспят как минимум с одним из своих кумиров, а если повезёт, то и с обоими. Правда, всё, что Вика слышала о характере Даджа, да и вообще о вампирах, заставляло усомниться, что он найдёт молоденьких глупышек привлекательными, но на проверку…
Так, что это за длинный с блокнотом там, возле сцены? Вика шепнула Марысе, что скоро вернётся, и стала протискиваться сквозь разгорячённую толпу.
– Эй, чувак, – небрежно позвала она, как будто для неё плёвое дело общаться со знаменитостями. – Ты знаешь этих ребят? – она кивнула на сцену, затянутую красным дымом. Длинный смерил её через плечо скептическим взглядом. Взгляд цепкий.
– А какие вопросы?
– Мечтаю получить автограф.
«Чувак» пожал плечами.
– Подойди в гримёрку после концерта.
– А ещё мы с подругой приехали из провинции, и нам негде заночевать.
На этот раз взгляд собеседника задержался на ней несколько дольше. Вика невинно развела руками. Длинный нервно поправил очки на переносице.
– Хм… это… И что я с этого буду иметь?
– Большое человеческое спасибо, – наставительно пояснила Вика.
– И всё?
Вика поскучнела.
– Знаешь, если ты не можешь это устроить, я найду того, кто сможет.
– Нет, подожди! – очкарик схватил её за локоть и оттащил в сторону. – Я их не знаю, но знаю того, кто знает. Подожди здесь, окей?
– У тебя десять минут, – снисходительно согласилась Вика. Парень исчез в служебном помещении.
Вика ждала как на иголках. Ужас как захотелось пить, и она вожделеющим взором нашла бар. Выгорит – не выгорит? Она уже так размечталась, что обидно будет отступать. Если очкарик обманет, она вломится в гримёрку и предложит себя музыкантам прямо там… А если он обманет, но по-другому? Завезёт куда-нибудь, где даже дядя Салим не отыщет… Вот глупо-то, это будет первый прокол в его карьере… Тьфу, не дай бог!
Чья-то костлявая рука нашла её руку.
– Идём…
Тускло освещённый коридор за дверью «НЕ ВХОДИТЬ». Упитанный пожилой дядька с шестью железными серёжками в ухе. Намётанный взгляд.
– Совершеннолетняя?
– Конечно, – уверенно соврала Вика.
– Паспорт есть?
– Зачем?
– Подружка где?
– В зале.
Пожилой пожевал губами. Потом вздохнул, достал визитку, что-то на ней начирикал.
– После концерта выйдете через чёрный вход. Покажете охраннику записку, он пропустит. – Дядька сунул бумажку Вике и отвернулся. Длинный потянул её назад.
– Слушай, ты уверен, что мы с ними встретимся? – подозрительно поинтересовалась Вика.
– Не знаю, гёрла. Но с тебя пивасик.
Вика покачала головой.
– Пошли…

***

Остаток вечера пришлось слушать скучнейшую исповедь очкарика о том, как он мечтает сам однажды стать рок-звездой. Вика рассеянно стучала ногтями по барной стойке и разглядывала музыкантов, полускрытых световыми спецэффектами. Марыся ничего кругом не видела, подпевая кумирам от первого до последнего слова и помахивая зажигалкой на самых душераздирающих балладах. У Вики же от волнения как будто слух отключился. Стоит ли рисковать? Или просто уйти с подругой, как нормальные люди, через центральную дверь? Не таскаться по подворотням неизвестно с кем… Даже если рокеры действительно их пригласят – мало ли… сколько историй о скандалах девушек со знаменитостями… то побои, то наркота… Даже если они супер-талантливы, не факт, что они ангелы…
«Ангелы». Вика невольно улыбнулась. Всё-таки рискну.

***

Глубокой ночью, под зловещим красным фонарём, девчонки ждали у заднего входа, стараясь не клацать зубами. Было холодно и страшно. Подъехали три машины такси. Послышался шум, и наконец на крыльцо вышли, натурально, музыканты с массивными чехлами инструментов и ещё несколько человек. Коротко попрощавшись, основная масса разобралась по двум машинам и уехала. Из двоих оставшихся один отыскал взглядом застывших девчонок и, подмигнув, поинтересовался знаменитым бархатным голосом:
– Кому тут ночевать негде?

***

Ребята оказались очень приветливыми, а апартаменты – шикарными. Вика в тихом очаровании разглядывала красные с золотом узоры на мраморном потолке, а Марыся то и дело косилась на так и не проронившего ни звука вампира. Увы, она была поклонницей Даджа, и как Шаман ни старался её развлечь, продолжала мечтать о несбыточном. Вика же сразу нашла с Шаманом общий язык, и они легко болтали о музыке, о Краснодаре, где он, оказывается, работал когда-то разносчиком пиццы, и о превратностях шоу-бизнеса. Участие Даджа в разговоре выражалось задумчивыми взглядами сквозь сиреневый сигаретный дым. Люди наелись и начали напиваться; вампир, со своей стороны, достал из морозилки Лёд, отколол кусок и положил под язык. «Ничего себе, – подумала Вика, – чёрный…» Чёрный Лёд считался даже более сильным, чем синий.
В комнате гудели гитарные переливы длинной – на двадцать семь минут – композиции «Зима». Вика отхлебнула из бутылки ароматного рома и легла на ковёр. Марыся краснела до ушей и заметно стеснялась.
– Малышка, или сюда, – мягко позвал её Шаман и, усадив возле себя, стал осторожно разминать ей плечи; Вика мысленно поблагодарила его за деликатность. Эту дурочку не позови – она, пожалуй, и просидит всю ночь одна. Шаман поцеловал девушку в шею, стянул с плеч кофточку и начал поглаживать полные белые груди сквозь чёрное кружево бюстгальтера. При этом он вопросительно посмотрел на Вику, а та, в свою очередь, выразительно указала глазами на Даджа.
– Дадж, тебе особое приглашение? – повысив голос, крикнул Шаман сквозь сигаретный дым, в котором мерцали блестящие пепельные волосы и тёмно-красные зрачки вампира.
– Спасибо, не хочу, – ровным голосом отозвался тот. Шаман едва заметно развёл руками; Вика закатила глаза. Да уж, напарничек с характером.
– Ну и дурак! – крикнул Шаман сквозь дым, развернул Марысю лицом к себе, после чего троица с удовольствием предалась разврату на расписном пушистом ковре. Шаман по очереди овладел обеими девушками; потом Марыся, ради такого случая, решилась попробовать минет, и Шаман, под руководством хихикающей Вики, учил её необходимым премудростям. Дадж наблюдал за их экзерсисами с одобрением и лёгкой иронией, но не вмешивался.
– И часто у вас так? – прошептала Вика в перерыве, когда компания остановилась подкрепиться; сама она с наслаждением вгрызлась в виноград.
– Не обращай внимания, – Шаман махнул рукой. – Он безнадёжен. Он принимает Лёд, чтобы подавить Жажду. Я сто раз говорил с ним об этом, придумал всё, что только возможно. Лёд действует на демонов меньше, чем на людей, но всё-таки действует. Дадж со своим дурацким воздержанием рискует стать первым вампиром, скопытившимся от передозы. Я всё ещё надеюсь на благотворное женское влияние, но пока без толку. Что наши земные девчонки – я ему однажды сирина привёл! А он предпочитает накачиваться Льдом. Его идеал – Курт Кобейн.
Последняя новость привела Вику в ужас; она решила пойти ва-банк. Подскочив к стереосистеме и быстренько поставив горячительную балладу «Приговорённые», она вышла на середину комнаты, облила себя ромом и стала танцевать, призывно покачивая бёдрами и плавно поводя руками, как умирающий лебедь. Что девчонке, пережившей секс с ангелом-таможенником, какой-то там вампир!
– Я не устану смотреть в огонь,
Я не устану любить тебя!
Твой гулкий жар – это тоже кровь,
Что проникает в меня, губя! – завыла она зловещим голосом, стараясь попадать в такт.
– Ты жгучим пламенем обними,
Ты языком моё сердце тронь!
У нас с тобой задан безлимит
На красный жар или на огонь!
Концерт не остался без внимания; вампир, поначалу глядевший с интересом, под конец затрясся от смеха.
– Одень меня в его кружева,
Горячей смертью обволоки!
Душа когда-то была жива,
Теперь она навсегда в крови.
Вскипает кровь, обжигая нерв,
Любовь дотла – это приговор!
Удавка смерти желает жертв,
А вечность ставит нас на повтор! – завершила Вика загробным голосом и рухнула в кровать.
Марыся зааплодировала. Вика и Шаман снова начали целоваться, а посему Вика пропустила момент, когда Дадж всё-таки подошёл; она оглянулась, только когда вскрикнула Марыся. Вампир, крепко схватив девушку за волосы, впился ей в шею; Марыся выгнулась дугой – ей было больно; и всё же в этом была особая, завораживающая близость. Когда он отпустил девушку, та поникла без сил; видно, кормить вампира оказалось труднее, чем она думала. Вся шея и левое плечо у неё были в крови. Вампир смотрел на неё голодным взглядом, в котором уже не было ничего человеческого; Вика поняла, что надо принять участие. Она выбралась из горячих объятий Шамана и подошла к Даджу, выражая взглядом смелость, которой не испытывала; он, поколебавшись, рванул её на себя и вгрызся в горло. У Вики вырвался стон, на глазах выступили предательские слёзы; и всё же она знала, что никогда не пожалеет об этом моменте. Всё вышло, как задумано.

***

– Девчонки, вы просто класс! – заверил их Шаман, пока они дожидались такси в лучах рассвета. – Давно уже я пытался раскочегарить его на группешник с фанатками, но не получалось. Вы первые. Или традиция приживётся, и он снизит дозу, или группа безвременно покинет сцену. Я ваш вечный должник. Вот, держите, это платиновый диск «Лейкемии», на чёрном рынке стоит целое состояние. Родина вас не забудет, – в последний раз пожав девчонкам руки, Шаман открыл дверцу машины. Марыся прижала «Лейкемию» к груди и тут же отключилась. Вике с таксистом пришлось тащить её до отеля, а потом срочно дезинфицировать раны на шее и искать косынки, которыми можно их прикрыть.

***

«Тенебра»: официальный сайт ; Гостиная ; Поговорить

: Все эти истории о том, что вампир может как-то обмануть свою природу – убивать животных, например, или жить на донорской крови, – брехня полная. Поверьте, я много имел дело с этими тварями, я знаю, что говорю. Вампир должен причинять боль, это для него главное.
: Знаешь, я думаю, если бы ты действительно «много имел дело с этими тварями», тебя бы сейчас здесь не было…
: Диванные охотники на вампиров всегда «знают, что говорят».
: А кто-нибудь знает, как Шаман познакомился с Даджем?
: Он об этом никогда не рассказывает.
: Вообще есть мнение, что их связывает «не только дружба».
: Ну, это уж вообще из серии фанфиков в жанре слеш.
: Или, по меньшей мере, что Дадж был влюблён в Шамана. Это хотя бы объясняет, почему он сразу его не убил.
: У вампиров нет сексуальных чувств, «влюблённость» вампира – не то же самое, что у людей.
: Вампир не смог бы так долго находиться рядом с тем, кого хочет выпить.
: Вы не путайте божий дар с яичницей! Влюблённость и Жажда – не одно и то же!
: Тогда в чём может выражаться влюблённость?
: Жалко, Дадж не даёт интервью.
: Он целую книгу написал, вам мало?
: То – художественные образы, они неоднозначны… как хочешь, так и понимай…

***

РАЗВОД

Лидка – бестолочь… И хорошо, что развелись… Надоело всё! Пойду напьюсь…
Примерно такая последовательность мыслей прокручивалась в мозгу снова и снова, с той самой минуты, как он вышел из здания суда, а вышел он, судя по времени суток, нескоро… то есть не так скоро… то есть давно. Кочергин с удивлением посмотрел на бутылку в своей руке. Когда купил?.. Значит, по дороге он всё же зашёл в тот бар. Он смутно припомнил дешёвый бар сквозь пену дождя. Или дождя не было?.. Дождь идёт сейчас…
Оглядевшись, Кочергин понял, что забрёл в незнакомый район, но мозг тотчас же взорвался новой порцией негодования в адрес Лидки. Ведь любил же я её!.. Как пить дать любил… Кочергин снова посмотрел на бутылку и понял, что осталось в ней на донышке. Негусто осталось… Не достаточно.
А нет ли здесь поблизости ещё бара? Он обвёл взглядом стальные серые фасады. Что это за район, офисный центр в отставке, что ли? Длинные нити дождя барабанили по громадным фигурным конструкциям. Огней в окнах не было. Или это так кажется?..
Да сейчас, что ли, ночь? Он удивился. Вроде недавно был день. Почти только что. Кочергин попытался припомнить обстоятельства своего выхода из бара и не смог. Может, его выкинули, а проснулся он где-то в другом месте?.. Выяснить было не у кого.
Кочергин осмотрелся, хлебнул из бутылки – тьфу, что за гадость, одеколон, что ли! – и побрёл куда-то вперёд. Конца улицы он не видел ни там, ни там, но ведь должна же она где-то кончиться?!
Мысли о Лидке наконец ушли. Зато появилась она сама. Она стояла и стояла перед глазами, точнее сидела на табурете, красила ногти этим своим глупым красным лаком – ни на какой другой мозгов не хватало – виднелся её белый, навыкате, живот и белые, рыхлые ляжки. Он почему-то плохо помнил её лицо и во всех подробностях помнил белые, гладкие, прохладные ляжки. Кочергин ещё раз хлебнул из бутылки – от резкого запаха пойла глаза заслезились. Подумал и снова побрёл вперёд.
А ведь чего говорить, двенадцать лет вместе прожито… И ведь жили же как-то. В этот момент Кочергин забыл, как грозился выгнать в чём была на мороз, как клялся убить курву, как Кольку, пасынка своего, пинал, что дворнягу. Его охватила острая жалость к себе. Он помнил, как приходил с получки, а она лепила пельмени, как они пили с Лидкой на премиальные… Потом он таскал её за волосы, но любя, любя…
Бутылка опустела. Кочергин вздохнул. Надо было срочно что-то делать.
Он почти уже совсем собрался с мыслями, как поймал чей-то взгляд. Ну, хоть одно живое существо! – чуть было не крикнул он и раскрыл объятия, но присмотрелся и отступил. Присмотрелся и отступил ещё на шаг. Да ну, не может быть!
Глаза были жёлтые, совиные – квадратные, с вертикальным зрачком. Перед ним сидела гарпия.
Поначалу он плохо рассмотрел её за пеленой дождя. Да к тому же сгущались сумерки. Тут какая-то часть его разума – та, что была науськана ещё с малых лет, повторениями, памятками, агитплакатами – трезво сказала ему, что внезапная ночь и чёрный дождь могут иметь самое простое объяснение. Он всё правильно помнит; просто он попал в Ад.
Но другая его часть, в пьяном очаровании, уже спешила разглядеть диковинку поближе. Неужели правду люди говорят?.. И есть в Аду девы-птицы, прелестные и прельстительные, красоты невероятной, фантастической?..
Он приближался осторожно, стараясь не спугнуть; впрочем, гарпия, похоже, не боялась и тоже разглядывала его. По мере ознакомления Кочергин несколько разочаровался; очень уж на любителя такая красота. То ли зверь, то ли женщина, не поймёшь; вместо ступней человеческих – узловатые птичьи лапы, а вместо рук крылья чёрные тело нагое осеняют. А впрочем… если привыкнуть… очень даже ничего; то есть и привлекательные части есть, и даже много; лицо точёное; волосы медно-огненные волнами падают на высокую грудь; губы тёмные, приоткрытые. Говорить-то они умеют?.. Слышал от кого-то, что умеют; от других – что немые; от третьих – что как птицы поют – заслушаешься. Только сдаётся мне, что никто из них живую гарпию ни разу не видел…
Та самая память-автопилот подкинула ему последнюю порцию фактов: гарпии жалят и пьют кровь. Жала у них по всему телу, длинные, сильные и гибкие, как стальные тросы; на конце игла; и впрыскивает эта игла яд, от которого человек делается безумен.
Безумен? Сделаешься тут безумен. Кочергин про себя захихикал. Сделаешься безумен, на такую красоту глядючи! Где уж нашим квохчущим курицам в халатах кухонных, сто раз перестиранных – перештопанных! Не того полёта птицы… Кочергин захихикал уже вслух.
Гарпия сидела на железном мусорном баке, уцепившись за край своими уродливыми птичьими лапами, и взгляду его открывалось зрелище, доступное обычно только гинекологу. Прямо как Лидка, бывало… а впрочем, кому она нужна?! Старая обрюзгшая корова. Она и в молодости-то не была особо хороша. А уж сейчас…
А эта! Тело, как мрамор, блестит! Какая талия, какие груди!.. А что рук нет – так это даже хорошо… Зато самое главное есть!
Кочергин подошёл поближе; женщина-птица изучала его немигающими жёлтыми глазами, склонив голову чуть набок. Он коснулся внутренней поверхности её бёдер – гладкая, как шёлк… А, плевать на всё! Кочергин торопливо освободил из брюк свой член и притянул гарпию к себе.
Краем глаза он заметил, что за спиной его приземлилась ещё одна гарпия, но оторваться уже не было сил. Такую красотку он ещё не пробовал; она покачивалась ему навстречу, тесно сдавливала – он и не знал, что такие женщины бывают. Сзади он ощутил прикосновение длинного и прохладного, как змея, языка; потом… укол. Прямо туда, в промежность. Он задвигался быстрее – ещё один укол: опустив глаза, он заметил, что из живота первой гарпии возникло жало и впилось ему в пах. Остановиться было невозможно, да и уколы были не слишком болезненны, только лёгкое онемение, как от холода… Он слышал звуки укусов, похожие на звуки поцелуев; вторая гарпия впилась в крупную артерию на внутренней стороне бедра, а первая, высунув длинный тёмный язык с острым жалом на конце, – в грудь напротив сердца. Он толкнулся в неё ещё несколько раз, чувствуя, что силы покидают его; потом член выскользнул, но тут очередное жало впилось ему в яички, и он кончил на землю, на которую уже капала его кровь.

***

Много, много удивительного и хорошего слышал Борис Яковлевич Тельман о стольном городе Элюене, и вот наконец довелось побывать самому. Скромный провизор аптеки, Борис Яковлевич всю жизнь провёл где-то в Раю – не на высоте, конечно, а так, круге в первом. Пятнадцать лет безупречной службы – и вот его командируют открывать в столице филиал. Условия не люкс, но вполне приличные: гостиница на краю одного из спальных районов – без ночных дискотек и байкерских гонок под окнами. Бросив чемодан в номере и выйдя на крыльцо, Борис Яковлевич остался доволен увиденным: по правую руку – ощетинившиеся иглы типовых небоскрёбов, по левую – оживлённая площадь со старинной церквушкой, прилепившейся где-то сбоку от футуристичной триединой развязки.
Куда податься? Борис Яковлевич, конечно, слышал о многочисленных соблазнах столицы, которые могли привести в том числе к фатальному исходу, но на приключения не тянуло. Честно говоря, он думал, что в своём возрасте будет попросту смешон, гоняясь в злачных местах за миражами, и хотя семьи у него не было, дома его ждал целый выводок племянников и племянниц, которым он обещал привезти подарки. Заприметив напротив гостиницы тихое старомодное кафе, он устремился прямо туда.
Посетителей в послеобеденный час понедельника было мало. Заказав кружку крафтового пива, Борис Яковлевич скачал местную газету и погрузился в чтение.
Новости региона поражали воображение.

; Ещё пятьсот человек были посажены на кол по приговору муниципалитета в прошлое воскресенье. Князь округа Тура, минус три в официальном пресс-релизе подчеркнул, что казнь проводилась в плановом режиме и все казнённые были грешниками.
; Адвокат по межрасовому праву гарпия Далия Ледова стала почётным гостем на конференции «Мир без границ», которая проводится на базе Ведического университета уже в шестой раз. «Людской мир для нас открытие и потрясение. Многие граждане Ада, сталкиваясь с людьми, просто не понимают, что происходит, но мы готовы к сотрудничеству», – сообщила она в беседе с журналистами.
; «Это чьи-то больные фантазии». Начальник таможенной службы на границе Рая в районе Девятый мост резко ответил на замечание правозащитника о случаях домогательств со стороны ангелов во время таможенных досмотров.
; Экспресс-тест: можете ли вы попасть в Рай?
; «Мученики». Луна-Мара Алиева, одна из самых знаменитых переселенок, чудом спасшаяся два года назад из седьмого, самого закрытого круга Ада, опубликовала мемуары о своём заключении в Аду и удивительном избавлении. «Этот путь кажется невозможным, но мой пример говорит об обратном. Я хочу дать надежду всем жертвам Ада, всем, кто отчаялся».

На последнем сообщении Борис Яковлевич даже задержался. У девушки были ампутированы руки, ноги, выколоты глаза и отрезан язык.

; Луна-Мара была рождена в четвёртом круге Ада, но в возрасте девяти лет похищена в седьмой. Там её продавали и перепродавали в качестве секс-рабыни несколько раз, пока в возрасте пятнадцати лет она не оказалась в гареме главы администрации города. Одна из жён хозяина стала издеваться над девушкой, которую в итоге приговорили к пытке «человек-свинья». Искалеченную рабыню поселили на скотном дворе, причём, как она утверждает, продолжали насиловать, хотя она не знает точно, кто это делал.
Единственной связующей нитью с миром для неё стал слух. «Я много молилась, пыталась петь», – рассказывает Луна. В какой-то момент она начала слышать музыку. «Я думала, кто-то из слуг включал записи». На самом деле это были голоса сиринов. Пытаясь подражать их пению, Луна, сама того не подозревая, выучила отдельные фразы на языке сиринов, который состоит из одних гласных. Так её услышали в Раю.
О своём освобождении она знает мало. «Однажды пришёл какой-то человек, положил меня в сумку. Через какое-то время я услышала шум, как в метро. Мы ехали куда-то. Потом он просто поставил сумку и ушёл. Я слышала, как мимо меня ходили люди. Тогда я стала кричать, чтобы меня нашли».
Дежурная по станции метро «Площадь Данте» на всю жизнь запомнит день, когда обнаружила страшную находку. «Я сразу позвонила в службу помощи переселенцам. Мне и раньше приходилось встречать восставших из Ада, но в таком ужасном состоянии – никогда. Я не верила, что она выживет».
Однако Луна-Мара не только выжила, но и доказала всем, что даже после калечения седьмой степени можно продолжать жить, работать и даже помогать другим!
Первым шагом к выздоровлению стала трансплантация языка. Хирурги Элюенского научно-исследовательского института по восстановлению человека провели уникальную операцию, средства на которую выделил мэр города. Теперь Луна, хоть и с трудом, но может говорить. Девушка прошла длительный курс реабилитации, с ней работали врачи самого разного профиля и социальные работники. В Мире у неё никого нет, все родные остались в Аду, о них ничего не известно. При этом директор Центра помощи переселенцам отмечает, что помощь психиатра Луне практически не понадобилась. «С самой первой нашей встречи она поражала энергией, желанием жить, узнавать жизнь. Она очень радовалась своему спасению. Можно сказать, что это она заражала нас оптимизмом, а не мы – её».
Конечно, история Луна-Мары сразу привлекла внимание журналистов. О девушке написаны сотни статей, сняты десятки фильмов и передач. К ней приходят письма со всего Мира от восставших из Ада, их родных и просто неравнодушных людей, которые хотят поддержать девушку добрыми словами, подарками и пожертвованиями. С Луна-Марой работают секретарь по связям с прессой и юрист, который готовит к открытию благотворительный фонд её имени. А недавно в магазине «Буквоед» состоялась презентация её автобиографической книги «Мученики». На мероприятие пришло столько людей, что полиции пришлось перекрыть соседние улицы.
Посол Рая в Элюене официально заявил, что девушку примут в Рай, как только она захочет покинуть землю, но Луна-Мара пока остаётся с людьми. «Я хочу ещё немного пожить здесь, хочу рассказать свою историю. Я помню всех, кого я знала, кто остался в Аду. В большинстве своём это были хорошие, добрые люди. Те, кто родился в Мире, зачастую сторонятся нас и считают, что мы сами всё заслужили. Но мы не виноваты в том, что с нами случилось. Никто не заслуживает такого. Мы не грешники, мы – мученики».

Комментарии:

: Да уж… Как назвали родители девочку, так у неё жизнь и сложилась…
:: Я тоже не понимаю, как можно демоническое имя давать ребёнку.
::: Вы статью читали вообще? Она в четвёртом круге родилась! Интересно, как они должны были её назвать? Надежда? Там такое имя ни один загс не зарегистрирует!
: Если бы мне предложили уйти в Рай, я бы сразу согласился…
: Я видела передачу с ней по телевизору. Очень умная, деликатная, скромная девочка. Судьба конечно ужасная.
: Я тоже переселенец!!! Согласен с каждым словом!!! Нас не считают за людей!!!
: Луна, спасибо, что осталась с нами, такие люди нам нужны! У меня дочь с третьего круга вернулась, не разговаривает (хотя язык есть), всё время плачет. Мы не знаем, что делать. Обязательно покажу ей твою книгу!
:: Приучайте её к пению, к музыке, это реально помогает!
::: Да она и так постоянно слушает эту свою «Тенебру». Я бы вообще запретила группу, в которой есть вампир. Это издевательство над людьми.
:::: Вампиры живут в пятом круге, ваша дочь, скорее всего, с ними не сталкивалась.
: Я видела с ней отрывок какой-то передачи, помню, ещё подумала, почему она так плохо говорит (не все слова понятно). Теперь поняла…
: Читаю, и сердце кровью обливается! Удачи тебе, девочка, благослови тебя бог!
: Где этот бог вообще, почему такое происходит.........?
;

«Ну и дела тут творятся, – озадаченно подумал Тельман, закрывая страницу. – Хорошо, что у меня детей нет… А уж отцом дочери быть вообще никому не пожелаешь…»
Послышался шум, в дверях возник мужик в тёмном плаще и, чуть пошатываясь, проследовал в зал. Видно было, что первую дозу он уже где-то принял. Дело обычное; Борис Яковлевич уже хотел открыть курс валют, но что-то его всё же насторожило: что-то… небритый? помятый какой-то? Нет… глаза безумные.
Точно. Мужик остановился посреди зала, покачиваясь с пятки на мысок, и несколько мгновений, казалось, внимательно изучал барную стойку; потом вдруг отвернулся и обратился прямо к Тельману:
– Знаешь, что я тебе скажу, мужик?.. – он подмигнул, опершись на стол, и во взгляде его заплясали бешеные искры. – Я сегодня… развёлся с женой… – Тельман вздохнул, выжидая: лучше не спорить. –  Но это не главное! Я… сегодня… трахнул маленькую, сладенькую гарпию!..
Тельман замер; незнакомец распахнул полы плаща, и оказалось, что под плащом он абсолютно голый: в меру волосатый тучный живот и короткое толстое хозяйство. Тельман замычал; рука незнакомца ловко нырнула за пазуху и вынула здоровенный топор. Тельман хотел завопить, но вдруг пропал голос; маньяк от души размахнулся… и грохнул выстрел.
Маньяк, выронив топор, медленно завалился на пол. Бармен устало бросил на стойку ружьё; лицо у него было совершенно расстроенное.
– Гарпии одолели! – пожаловался он Тельману, который только что понял, что опрокинул на себя пиво, и теперь, вскочив, сбивал пену. – Постоянно рядом ошиваются. Уже девятого клиента грохнул… Надо валить из этого района. Пока сам не… трахнул сладенькую…
– П-подождите… так тут Ад, что ли, рядом?! – Борис Яковлевич обрёл наконец дар речи.
– А что, не заметно?.. – удивился бармен.

***

ЧЁРНАЯ ДАЛИЯ

– Ну, дружище, поздравляю и сочувствую, – с такими словами Сватов, начальник юридического отдела фармакологического гиганта «Байкал Медикал», озарил своим костюмом цвета слоновой кости люксовую камеру СИЗО, где томился его работодатель. – Мы нашли подходящего адвоката. За твоё дело берётся Далия Ледова.
– Гарпия, что ли? – Серов смутно вспомнил имя, не раз мелькавшее на газетных передовицах. Ночь он провёл тревожно. Крупный байкальский наркокартель, попавшись на перевозке из Ада в Мир солидной партии люцедо, сдал от безысходности кое-кого из своих постоянных партнёров, и фирме «Байкал Медикал» грозил межрасовый скандал. – Они говорить-то умеют? – вяло уточнил Серов, мысли которого были заняты счётом, до которого, теоретически, федералы добраться не должны.
– Эта умеет, – Сватов неопределённо усмехнулся. – Между прочим, она ещё не проиграла ни одного дела.
– Пусть приходит… – рассеянно кивнул Серов.
Однако при виде адвоката финансы и наркотики мигом испарились у него из головы. Строго говоря, по человеческим меркам, особой красоты тут не было: женщина лет сорока, высокая, сухощавого – даже несколько угловатого сложения: прямые плечи, узкие бёдра – короткое изящное платье пудрено-розового цвета и высокие чёрные ботинки на шнуровке. Но как только она вошла, в комнате будто изменился состав воздуха. Серову стало казаться, что он улавливает тончайший тёплый аромат – он так никогда и не смог понять, была это иллюзия, парфюм или естественный запах её тела. Пока она раскладывала на столе документы, он глаз не мог оторвать от её рук восхитительно благородной формы, тонких запястий, на которых так и хотелось застегнуть тяжёлые бриллиантовые браслеты, от длинных пальцев, которые хотелось одновременно унизать золотыми кольцами и покрыть поцелуями. «Царица… Богиня…» – в ступоре перебирал он два оставшиеся в уме слова, отдалённо понимая, что совсем не слушает, что она говорит. Да и какая разница? Дураку ясно, на чём будет построена защита. В Аду люцедо считался наркотиком не везде и не всегда. Значит, нужно доказать, что «Байкал Медикал» приобретал и сбывал препарат там, где это законно, а в Мире партия оказалась по, допустим, ошибке транспортной компании, которая, таким образом, и несёт ответственность – но это уже совсем другая история… К моменту встречи Серов уже выяснил, что инфернальная адвокатесса – как её называли в профессиональных кругах: Чёрная Далия, – всю карьеру построила на подобных «небольших нюансах» межрасового законодательства, будучи сама носительницей яда, от которого не было противоядия во всём Троеречье, и который тем не менее считался в Раю безвредным веществом, потому что не действовал на ангелов.
Адвокатесса, заметив, что он её не слушает, умолкла и с любопытством разглядывала его, слегка склонив голову набок. Серов заторможенно рассматривал золотистые морщинки вокруг её сияющих глаз, тёмные пятнышки на коже – верный признак адских существ, у которых, даже в человеческом обличье, было много чёрных родинок. Ему безудержно хотелось пасть к её ногам и подарить… что-нибудь бессмысленное, например, самолёт. Гарпия едва заметно улыбнулась, словно читала его мысли. «Интересно, сколько ей лет по человеческим меркам… И как она выглядит в крылатой форме?..» – разум Серова не поддавался никакому обузданию. Гарпия, неторопливо отложив бумаги, спокойно поднялась, прошествовала к клиенту и, перекинув через него длинную стройную ногу, уселась на него верхом. Серов машинально запустил руки под короткое, девически-нежное платье, обнаружив безупречно гладкую кожу бёдер и полное отсутствие белья. Гарпия лёгким, едва ощутимым движением расстегнула ему брюки, и он почти мгновенно унёсся с ней в заоблачные высоты.
– Итак, первое слушание в воскресенье, – ему наконец удалось сосредоточиться на том, что она говорит. Гарпия невозмутимо заталкивала бумаги в объёмистую – совсем не дамскую – кожаную сумку, а Серов обнаружил себя с выпущенным поверх брюк членом, из которого всё ещё обильно текла смазка. – Я попрошу юриста подготовить договора… То есть мы просто оформим их через подставную фирму задним числом… У меня есть надёжные люди, которые сделают всё грамотно за двадцать процентов от общей суммы сделки… – Она вопросительно глянула на клиента; тот осоловело молчал. – На многое не рассчитывай, я вообще-то замужем, – коротко добавила икона движения за межрасовое сотрудничество. – Если будешь присылать подарки, делай это без лишнего шума, чтобы мужу не пришлось потом объясняться с журналистами… Кстати, самолётов у меня уже целый ангар. – Откинув с лица слегка вьющиеся длинные локоны, она обвела комнату внимательным взглядом, проверяя, не забыла ли чего, а возле двери снова обернулась. – Слушай, приведи себя в порядок. Я прошу охранников отключать камеры слежения на время переговоров, но когда я выйду, они снова начнут снимать.

***

Только самые доверенные лица знали, что на самом деле «гарпия – адвокат по межрасовому праву» была масштабным пропагандистским проектом, в который сразу несколько разных инстанций вложили немало сил и средств. Для начала, с самого рождения Далия воспитывалась в приёмной семье высокопоставленных демонов, почему и научилась говорить. В дикой природе гарпии не заботились о потомстве; потенциально обладая даром речи, почти никогда его не развивали. Зачем, если они могли напрямую читать мыслеформы, связанные с их сферой влияния, то есть с похотью и смертью. То же самое касалось способности принимать человеческий облик, перемещаться между реальностями, встраиваться в социум. Образование, воспитание, светский лоск, деловая хватка – юную гарпию целенаправленно муштровал целый штат учителей. А вот петь гарпии совсем не умели; в частности, Далии пришлось делать дорогую и сложную операцию на связках, иначе от её кромешно грубого и резкого голоса психовали бы не только оппоненты, но и подзащитные.
Однако все воспитательные усилия могли сойти на нет в период взросления. Отправившись на первую охоту, ощутив вкус крови и секса, адская птица могла вернуться к жизни на голых инстинктах и покинуть социум, теперь уже навсегда. Поэтому самым важным пунктом в истории «цивилизованной гарпии» значилось правильное замужество. Заинтересованные стороны позаботились об этом задолго до того, как познакомились жених и невеста; брак сложился удачно, и многочисленные жертвы инфернальной хищницы удивились бы, узнав, что дома она превращается в послушную питомицу своего мужа. И уж конечно, никто из любовников не мог похвастаться тем, что каждый вечер, возвращаясь с работы, видит гарпию, в плюшевом костюме кораллового цвета, рассеянно блуждающую в недрах многопользовательской ролевой порно-игры «Бархатное подполье», на основе которой в первом кругу Ада уже написаны десятки порно-романов и снят прославленный порно-сериал.
В настоящий момент виртуальный герой – полицейский из отдела нравов – обнаружил в ночном переулке проститутку-гермафродита: под угрозой ареста обкурившаяся травки «Тэсс» продемонстрировала стражу порядка полный набор как мужских, так и женских половых органов, и теперь игра предлагала:
; уйти
; заняться сексом на месте:
     ; ударить
     ; использовать инвентарь
; продолжить знакомство в другой локации:
     ; Номер в мотеле «30 сребреников» (30 баллов/час)
     ; Полицейская машина
В результате нащёлканной игроком композиции парочка отправилась на заднее сиденье полицейской машины, где нечистый на руку страж порядка заставил ярко накрашенную мускулистую «даму» сосать его член, предварительно воткнув ей во влагалище стеклянный флуоресцентный фаллоимитатор. Игра показывала композицию во всех подробностях с разных ракурсов, а в углу экрана мелькали баллы, начисленные игроками, разыскивающими активные локации в режиме «наблюдатель».
В следующей сцене вспотевший усатый полицейский развернул жертву спиной к себе и, раскурив сигару, приступил к анальному сексу. Баллы от «наблюдателей» росли. Наконец, герой вытолкнул жертву из машины и сделал несколько откровенных снимков: полураздетый гермафродит на асфальте. Восхищённые наблюдатели раскупили фото за всё те же баллы. Умиротворённый главный герой отправился с дежурства домой, где его ждала жена и двое детишек.
– Делл, меня что, обманывают глаза? – Далия как раз задумчиво грызла ноготь, изучая главное меню игры, когда в комнату вошёл муж, держа в руках газету. – Ты взяла дело «Байкал Медикал»?!
Далия сразу отложила джойстик.
– Да…
– Ты что, с ума сошла?!
Видя, что риторическая пауза не возымела действия, он развил свою мысль.
– На этих ублюдках висят биологические эксперименты над людьми! Над беременными женщинами! Попытки скрестить человека и жабу! Ты вообще соображаешь, кого собралась защищать?!
– Кай, но… – именитая карьеристка, привыкшая к подобным выволочкам, примерно половину разговоров с супругом начинала словами «Кай, но». – Я же никогда не отказываюсь от дела, с которым ко мне приходят, это мой принцип! Я не искала их, они сами предложили…
– Ты же видела, что этот гадюшник находится в оперативной разработке уже не первый год! Я, лично, курировал программу защиты свидетелей на процессе против Железнова!
– Обвинению не удастся доказать причастность «Байкала» к событиям на «Полигоне №17»…
– Но в нашем кругу все об этом знают! – под воздействием последнего аргумента адвокатесса примолкла. Погрызла ноготь.
– Кай, но ведь если я откажусь, могут подумать, что я испугалась… Что будет с моей репутацией…
– Ты плохо себе представляешь, какая прочная у тебя репутация, – резко перебил супруг. – Ты и так уже отмазала от высылки в Ад целое созвездие элитарных моральных уродов. Боюсь, после этой твоей победы нам самим придётся переселиться пониже, потому что в Мире для тебя закроются все двери.
– Подожди… Кай, но ты же сам ставил передо мной цель – построить громкую карьеру. Я построила! Ты говорил, что это главное!
Супруг раздражённо выдохнул. Потом сказал несколько более мягким тоном:
– Спасибо. Ты права, ты всего добилась… – Он примирительным жестом взял её лицо в ладони. – Но давай теперь немного усложним задачу. И будем брать только тех клиентов, виновность которых вызывает сомнения. – Контрольный поцелуй в лоб. – Будь умничкой. Найди правильный выход. – Он посмотрел ей в глаза, как умел он один – одновременно ласково и холодно, и она молча кивнула в ответ.

***

Мало кому доводилось и по утрам наблюдать у себя на кухне гарпию в лиловой ночной сорочке на норовящих соскользнуть бретельках, с чашкой ирландского кофе в руках, но привычный ко всему супруг не ценил своего счастья, когда мысли его были заняты новостями. Пару дней спустя он снова начал разговор, швырнув на стол свежий номер газеты.
– Это и есть гениальный выход, который ты нашла?
Далия присмотрелась к передовице и сделала вид, что удивлена.
– Подумать только! Его так надёжно охраняли.
Супруг не дал себя убедить.
– По-твоему, подключить родню из шестого круга и попросить их устроить самоубийство подследственного – это и есть выход?
Гарпия раздражённо задушила в пепельнице тонкую дамскую сигарету и упрямо вскинула голову.
– Чем ты опять недоволен, я не понимаю! Ты же сам говорил, что эти ублюдки не стоят того, чтобы тратить на них время суда. Что если бы кто-нибудь их грохнул, оказал бы правосудию услугу… Ну вот! Кто-нибудь их грохнул! Ты же сам раньше говорил, что так будет лучше для всех!
Дипломированная юристка искренне недоумевала. Супруг устало потёр виски.
– Я не знаю… У меня уже слов нет просто.
И по ледяному лязгу захлопнувшейся двери гарпия поняла, что опять чем-то не угодила.

***

А начиналось всё сорок (в пересчёте на время Мира) лет назад, на дипломатическом балу в шестом круге Ада. Приёмные родители уже сказали ей, что скоро состоится помолвка, на которой она и познакомится с женихом, но она не заостряла на этом внимания, так как считала предстоящий брак формальностью, и уж тем более не увязывала матримониальную активность родственников со своей случившейся недавно первой охотой, поскольку думала, что никто об этом не знает. Она не позволила жертвецу лишить её невинности – приберегла на потом, а вот сама вкусно исколола его жалами везде, где только можно, и потом ещё долго его сумбурные раскалённые мысли текли сквозь её – так она узнала, что он убил ещё двух человек прежде, чем сам был убит – и тогда передача оборвалась на самой сладостной, чёрной ноте. И Далия вдруг поняла то, что без толку зубрила на уроках иностранных языков: у ангелов и демонов слово «чёрный» означает «красивый». А у людей «красивый» значит «красный».
От первого опыта юная гарпия осталась в полном восторге, не подозревая, что с неё не спускают глаз, и что так будет и впредь.
На балу она привычно веселилась и флиртовала с привычными оболтусами – отпрысками таких же знатных и богатых семейств, но мыслями была далеко – Далия уже поняла, что восторг убийства не сравнить с дежурными обжиманиями сородичей. Перед ней как раз стоял один такой, известный своими многолюдными каннибальскими пирами, всегда смотревший на гарпию немного свысока, и Далия рассеянно обводила взглядом толпу, выжидая подходящий момент, чтобы улизнуть, когда увидела Его.
Идеального мужчину, каких не бывает на свете. Она просто поверить не могла, что он вообще есть. Наверное, она уставилась на него с таким бесстыдным восхищением, что даже собеседник замолчал, оглянулся и, хмыкнув, отошёл. Она чувствовала, что меняется даже внешне, просто расцветает и становится абсолютно другим существом – наивной девочкой, отчаянно влюблённой. И потом, спустя много лет, в присутствии мужа она словно сбрасывала груз лет и становилась той, кого он встретил тогда, впервые.
Самое странное, что он тоже заметил её через весь зал. У него было такое потрясение на лице, словно он меньше всего ожидал её здесь встретить. Их взгляды соприкоснулись – только на миг, как оголённые электропровода. Потом её окликнули, она отвлеклась, а когда оглянулась – его уже не было.
Всё остальное показалось мелким и неважным. Идти к нему, услышать звук его голоса, ощутить прикосновение руки – Далии казалось, что она тут же и умрёт от счастья. Она не могла сосредоточиться ни на одном слове, что ей говорили. За всю жизнь она ни разу не покраснела, а теперь понимала, что лицо у неё горит и руки дрожат, выдавая полное смятение, но ничего не могла с собой поделать. Такое происходило с ней впервые, и она бы взбунтовалась, если бы наваждение не было таким светлым, таким радостным.
Но надо соблюдать протокол, она рассеянно закусывала сырым человеческим глазом, слушала нуднейшего старичка – князя округа Тура, и чувствовала себя просто несчастной, когда на плечо ей легла рука, и по жгучему светлому импульсу она поняла – ангел. При должной въедливости, можно было и по внешности предположить. Была в нём некая сдержанность, замкнутость, склонность к аскетизму, свойственная уроженцам Расы, как её учили, хотя сама она в Раю ни разу не была.
Она хотела оглянуться, но другая рука легла ей на шею, и прохладный ровный голос сказал:
– Не смотри на меня. Нас не должны видеть вместе. Через десять минут спустись по лестнице, которая ведёт на пляж.
Прикосновение исчезло, а Далия снова почувствовала себя самой беззащитной и счастливой на земле.
Она спускалась между ярких огней к невидимому тёмному морю, как на праздник. Руку её, лежавшую на холодном ночном мраморе, перехватила сильная, горячая рука, свела её со ступеней на песок, увлекла из света в тень, и в полумгле она увидела оранжевый отблеск чужих, ангельских глаз – небесный огонь, которого должна бояться. Страха не было совсем, была уверенность, что он всегда будет её вести, а она будет подчиняться и находить в этом величайшее блаженство, недоступное демонам. Он слегка придерживал её за талию, как бы медля с более откровенными ласками, чтобы оба они могли насладиться близостью вполне, и в его руках она чувствовала себя самой красивой, хрупкой и желанной женщиной в мире. Теперь это была не вспышка, а мощное электрическое поле такой силы, что сбивало с ног. И чтобы не умереть, она молча обняла его, прижалась к груди, он притянул её к себе, и она поняла, что эта безумная буря не причинит ей вреда, потому что он тоже в её власти…
Потом они решили прогулять фуршет и долго бродили по берегу, взявшись за руки, не особо даже разговаривая, а когда решили вернуться, оказалось, что уже почему-то утро. Может, и к лучшему, всё равно брюки у него были по колено в водорослях и морской воде, а туфли свои она где-то потеряла. Они как-то легко расстались, и она даже не спросила его имени.
Каково же было её удивление, когда на помолвке, которая сопровождалась подписанием деловых бумаг, связанных с безразмерным бизнесом обеих семей, оказалось, что именно он и есть её жених. Он только едва заметно улыбнулся и покачал головой, как бы призывая делать вид, что они не знакомы, и в последнюю минуту она сдержала рвущиеся с губ язвительные слова. Когда закончилась официальная часть, им удалось ненадолго остаться наедине.
– Почему ты не сказал, что это и есть ты?! – зашипела она.
– Я не знал, что это я, – ровно возразил он.
– Не заливай! Я хоть и гарпия, но не совсем тупая! – она раздражённо развернулась к нему, сверкая жёлтыми квадратными глазами. – В какую игру ты играешь?
Увидев, что она расстроена, он стал серьёзнее. Мягко взял её за плечи.
– Это не игра.
– Тогда что?! – Ей хотелось расплакаться от обиды.
– Как думаешь, почему люди, не имеющие к нам никакого отношения, договорились о нашей свадьбе ещё до того, как мы родились?
– Политика, – буркнула она.
– А что такое политика?
– У нас философский диспут?
– Я хочу, чтобы ты сама ответила на свой вопрос.
Гарпия недовольно сапнула. Политика – это борьба за ресурсы. За нефть, газ, золото, кристаллы, за воду, землю и свет, за… людей.
– Кровь? Гены? Это важно?
– Почти угадала, – усмехнулся он. – Мы с тобой кармически связаны. Поэтому сразу узнали друг друга. У нас есть один уникальный ресурс. Так называемая любовь.
– Любовь… – задумчиво повторила она. Далия не сомневалась, что любит, но раньше как-то не рассматривала любовь в ряду ресурсов.
– Эта сила огромна, особенно кармическая, пронесённая сквозь столетия. Мы уже были близки. И точно так же принадлежали к разным мирам. И точно так же идеально подходили друг другу. Это редкий и ценный дар.
– Откуда ты всё это знаешь?
– Меня учили.
– А другим-то какое дело? – гарпия недоверчиво наморщила нос.
– Мы можем этого даже не заметить, но события вокруг нас завертятся по невозможным в других условиях сценариям. Сдвинутся большие кармические пласты. Это как торнадо.
– Но… разве это… хорошо? – осторожно усомнилась она.
– Это просто так, – неопределённо ответил он, с улыбкой глядя в её глаза, вновь обретшие человеческую форму. Гарпия закусила губу. К ней возвращалось обычное игривое настроение.
– Значит, мы особенные?
– Да.
– И от того, как ты меня трахнешь, зависят судьбы мира? – уточнила она.
– Вроде того.
– Я очень беспокоюсь о судьбах мира, знаешь ли.
– Не сомневаюсь.
– Ты будешь о них заботиться?
– Обязательно.

***

Вместо того чтобы заботиться о судьбах мира, они пошли гулять по ближайшей фавеле, и их замысловатый маршрут, зацепивший какие-то жутко шипящие маслом макашницы, в которых торговали выловленными из реки радиоактивными гадами, палаточный городок цыган на промышленном пустыре, где предлагали погадать, Лёд и донорскую кровь, заброшенный парк, действующий крематорий, ломбарды, тату-салоны, ночной рынок, набитый мошенниками и карманниками, и пару трескучих уличных перестрелок, с неизбежностью упёрся в пустую квартиру, точнее даже не квартиру, а чердак под двускатной крышей, где проблемой было выпрямиться во весь рост, зато присутствовали: чисто выметенный деревянный пол (дощатый пол архонты считали экзотическим изобретением людей, потому что в Аду и Раю клали мозаику), буржуйка с железным чайником (тоже бред) и широкий матрас, постеленный прямо на пол.
– Конспиративная хата, – пояснил Кай удивлённой даме, вползающей в помещение через люк.
– Это конспиративный скворечник, – уточнила она, оглядываясь на мутное круглое окошко.
– А что ты хочешь от людей… Ложись, – он подтолкнул её к импровизированной кровати. Сердце у неё забилось, она поняла, что он сейчас возьмёт её без лишних сантиментов, и не могла решить, хочет она этого или надо сопротивляться. К сожалению, платья она всегда предпочитала маленькие и как бы скроенные из единого куска, такие можно снять одним движением, что он и сделал, легко расстегнул молнию на спине и извлёк невесту из одежды, как змею из старой кожи. Теперь на ней остались только чёрные кружевные трусики. Она неуверенно опустилась на прохладную, жёсткую на ощупь простыню, явно не из египетского хлопка. Может, признаться ему, что она всё ещё девственница? Пока она решала этот вопрос, рассеянно теребя чокер из чёрных обсидиановых бусин, он снял с неё трусики и жутко красивые и жутко неудобные туфли и лёг сверху. Прикосновение его тела было чистым блаженством, и Далия на какое-то время совершенно забыла, где она и что с ней, а когда очнулась, поняла, что всё это время в ушах у неё звенели её собственные крики. Голова кружилась, тело казалось невесомым. Между тем партнёр и не думал прекращать, он даже не вышел из неё и, дав ей полминуты отдышаться, снова начал плавные, глубокие движения. У Далии вырвался стон, она упёрлась ладонью ему в грудь.
– Кай, подожди, я… не могу, это… это первый раз у меня!
– Что?..
По изумлению в его голосе было понятно, что он был невысокого мнения относительно её добродетели до свадьбы. Отстранившись и увидев кровь, он зло выдохнул:
– Чёрт… Ты не могла сказать об этом несколько раньше?!
– Я… – К собственному удивлению, она вся дрожала. – Я подумала, ну, что это не важно.
Он укоризненно покачал головой. Сходил в ванную, принёс салфетку, смоченную горячей водой, и положил ей на живот.
– Вот не думал, что придётся залить этот чулан кровью невинной девы.
Она рассмеялась. Мышцы стали благодарно расслабляться, и Далия вздохнула с облегчением. Он осторожно протёр её бёдра от крови.
– Ну, ты можешь продолжать? – Суженый смотрел на неё с надеждой, от которой стало не по себе.
– Ладно, только… осторожнее, хорошо? Не надо слишком жёстко… – неуверенно попросила она.
Возможно, он считал дальнейшее не «слишком» жёстким, но ещё несколько часов обучал её таким позициям и любовным играм, что она вымоталась совершенно. Она и не представляла, что это всё так сложно. Он же, со своей стороны, был спокоен, как море в штиль, или точнее – как спортсмен после привычной разминки, что навело её на определённые подозрения. Она-то, честно говоря, считала ангелов целомудренными существами.
– Слушай, а сам-то ты откуда всё это умеешь?
– А меня этому обучали в храме, – как нечто само собой разумеющееся, пояснил он.
– Что?!
– А что?
Невозмутимо подперев голову рукой, он посмотрел на неё с интересом.
– У вас в храмах учат сексу?!
– Не во всех, – улыбнулся он. – Меня специально готовили. Именно с тем расчётом, что я потом женюсь на тебе.
Далия встревожилась.
– Но… почему?..
– Помнишь, о чём мы говорили? Энергия. Отношения строятся на том же. На перекачке ресурса. Секс – это разновидность чёрной магии. Не самая сильная, быть может, зато общедоступная. С помощью секса люди друг друга буквально уничтожают. Вспомни, что творится в нижних мирах. И ты… Гарпии – хищницы.
Он сказал это без упрёка, просто как научный факт, но Далия невольно поёжилась.
– Значит, тебя учили защищаться от меня?
– Да. И от суккубов, и от демонесс.
– И… ты уже раньше пробовал с демоном?
– Да. Много раз.
Далия обессилено откинулась на подушку.
– Ясно…
– Делл, – он впервые назвал её так, мягко коснувшись щеки, заправив за ухо щекочущую прядь. – Это всё была просто… обязаловка, я не знаю, как сказать. Рутина. Не я это выбрал. Сам я хотел в монастырь уйти, дать обет безбрачия. У нас можно быть монахом и одновременно военным. Ты не представляешь, в каком я был шоке, когда мне объявили, что хотят меня женить, да ещё на гарпии. Только железная дисциплина удержала меня от того, чтобы сразу не послать и отца, и духовника на ***. Я чуть было в армию не ушёл по контракту, только чтоб им насолить.
– Ну, спасибо, – Далия надулась.
– Тогда я не знал тебя, – сказал он с такой нежностью, что она тут же забыла весь предыдущий текст. – Я думал, наш брак будет пустой формальностью. Но когда я увидел тебя, это был… просто приход какой-то. Круче, чем Лёд.
Далия рассмеялась несколько натянуто.
– Интересные выражения ты выбираешь, чтобы говорить о чувствах.
– Скажи лучше, – с улыбкой предложил он.
– Я люблю тебя, – не задумываясь, ответила она, но не успела договорить, как он закрыл ей рот рукой.
– Нет. Этого не говори.
«Почему?» – спросила она глазами. Он тоже устало лёг на спину.
– Не знаю. Мне почему-то страшно это слышать.
 И она не стала ничего говорить.

***

Свадьбу провели по обычаям ангелов (у гарпий брачных обрядов не было). Ни единой души в храме, только он и она. Перестукивались и звенели капельные водопады вдоль белых мраморных стен, водяные лилии в окаймляющем алтарь бассейне лучились бледно-сиреневым светом. Других источников света не было. В окна мягко сияла голубая ночь. Они произнесли клятвы своими словами каждый на своём языке, потом просто соединили руки над большой каменной чашей с речной водой и трижды опустили их в воду: «Во имя Отца… и Сына… и Святой Матери. Аминь». И вода ответила им: в первый раз на поверхности вспыхнул огонь, во второй – в глубине отразилось синее небо, а в третий раз вода стала прозрачной и чёрной.
Колец у ангелов не было, но в Мире после проставления штампов в паспорт они надели золотые кольца – для людей. У Далии получилось две свадебных фотографии: в чёрном брючном костюме – из загса, а из храма – в гладком платье цвета льда, с букетом подснежников в руках. Как будто две разные женщины, но ни одна не смотрит в объектив, иначе будут видны настоящие, не человеческие глаза.
Брачная ночь прошла без эксцессов, а наутро муж сказал:
– Да, чуть не забыл. Тебе нельзя пока выходить на охоту. Не раньше, чем я научу тебя уничтожать следы и уходить от наблюдения. Тебя не должны видеть разгуливающей по городу с крыльями.
Далия застыла от такой наглости.
– Это ещё почему?!
– Потому что ты будешь делать карьеру, доказывающую, что адское существо способно встроиться в социум. На тебя будет смотреть вся страна.
Далия невольно завернулась в простыню. Людоедские планы супруга на неё уже начинали тревожить.
– А это… не перебор?.. – намекнула она.
– Нет. – Он непринуждённо погладил её по плечам. – Ты справишься. Ты не какая-то там уличная гарпия. Ты можешь больше. И добьёшься больше. – Супруг мягко заправил ей за ухо непослушную вьющуюся прядь. – Потому что я тебе помогу.

***

Пришлось строить карьеру, доказывая то, в чём Далия и сама была не очень уверена. Вполне вероятно, что адское существо может встроиться в социум, да вот только маловероятно, что ему (ей) этого захочется. «Ты у меня захочешь», – пообещал супруг и сдержал слово. Для отдельно взятого адского существа в семье была разработана система поощрений и наказаний мудрёным сексуальным способом, включающим использование специального оборудования. А когда впереди горячая ночка, днём работается веселей. Параллельно Далия училась быть «иконой стиля» и «медийной персоной», то есть вести двойную жизнь: глянцевую – для журналистов и соцсетей, и залитую кровью и спермой – для души. Конечно, важным фактором при восхождении новой звезды на небосклон правосудия была покупка лояльных изданий, но пришлось и самой потрудиться. В конце концов она научилась виртуозно менять любовников, отлавливать жертв, давать взятки, устраивать наезды, подставлять, кидать, шпионить, провоцировать и устранять. Настал день, когда по версии журнала «Форбс» её признали самой влиятельной женщиной России. А буквально через день случился своеобразный юбилей: пятое покушение на её жизнь. Первое было, ещё когда она была студенткой. Далия привыкла ходить в кольце телохранителей, которые вдобавок по очереди играли роль её спутника на светских мероприятиях. Кай не любил тусовку, да и брак свой они не афишировали – поддерживали слух, что она замужем за высокопоставленным чиновником из министерства.
На самом деле супруг трудился на ниве госбезопасности. Он приглядывал, чтобы о её художествах знали только проверенные люди, но бывало, сам к чему-то придирался, и логику его Далии не удалось постичь до сих пор. Тогда происходили перепалки, Далия волновалась и даже пила валерьянку.
Вот и сейчас она смотрела трансляцию публичной казни из третьего круга Ада, ожесточённо грызя железными от природы зубами железный от природы ноготь. Чем Кай в очередной раз недоволен, она просто отказывалась понимать, а ровные ряды грешников, посаженных на кол, успокаивали, внушали уверенность, что всё идёт, как надо.
Наконец дверь лязгнула обратно. У мужа была привычка, в случае приступа неконтролируемого желания убить жену, уходить гулять по набережной, от одного до нескольких часов, в зависимости от силы приступа. Прошло полтора часа – практически в пределах нормы. Супруг остановился на пороге комнаты, привалившись плечом к косяку и глядя на неё вопросительно. Она тоже глянула вопросительно. Он развёл руками.
– Ну, мы будем трахаться или нет?
– Ты меня простил?
– Проехали, чего уж!
– Тогда будем.
– Где?
– Да мне всё равно. Иди сюда.
Он прошёл внутрь, бросил плащ на спинку дивана и сел рядом, устало откинувшись назад.
– Я стараюсь привыкнуть, Делл, но не могу.
– Я тоже стараюсь.
– В следующий раз, пожалуйста, не давай согласие на дело сразу.
– Я не дам, Кай! Я всё поняла.
– Старайся больше. Вдруг получится.
Далия жалобно выползла из угла дивана и положила голову ему на колени.
– Почему ты, такой добрый, можешь быть таким жестоким.
– Ангелы не добрые, Делл, это брехня.

***

Проблема пришла, откуда не ждали. Далия и не поверила бы, что её банально подведёт здоровье. Но однажды, без всяких видимых причин, возникла такая боль в боку, что левая рука отнялась. Самое странное, что Далия в этот момент абсолютно ничего не делала, сидела дома и писала эсэмэску персональному покупателю. Выпускница Института моды и дизайна, внешне похожая на саму Далию, ходила вместо неё по магазинам, придумывала образы и отдавала хозяйке уже готовые – самостоятельно заниматься тряпками было некогда. Пригласили на день рождения пятилетней внучки губернатора. Бедный ребёнок и не подозревает, скольких нужных людей соберёт, подумала Далия и выронила телефон. Муж вздрогнул.
– Ой! Больно!
– Что с тобой?
– Н-не знаю! – боль медленно и ровно усиливалась, словно внутри смыкались ножницы. Далия согнулась пополам, схватившись за живот.
– О, господи, – это был первый раз, когда она услышала в голосе мужа ужас. Конечно, он был обучен оказывать первую помощь и сразу верно, как показало потом обследование, определил микроинфаркт, но в тот момент Далии казалось, что она просто умирает. Голос мужа доносился до неё как сквозь вату.
– Сядь. Колени согни. Голову закинь. – Она как в тумане на что-то полулегла. – Пришли машину быстро, Дольке плохо, – сказал голос, очевидно, в телефон. Стукнуло окно, повеяло свежим воздухом, стало немного лучше, но совсем немного. – Глотай, это таблетки. Что чувствуешь? Голова кружится? Озноб? – Она обессиленно кивнула. Дышать стало легче, но боль не проходила. И всё равно было как-то сюрреалистично, когда её унесли на носилках.
Так она стала первой гарпией, попавшей в больницу. В дикой природе «скорую» гарпиям никто не вызывал, что бы ни случилось. Далии даже понравилась эта мысль, и она беззвучно засмеялась, притянув удивлённый взгляд врача «скорой».
– Лежите спокойно, пожалуйста, – озабоченно попросил он и поправил очки в тонкой оправе на тонкой переносице. Далию смех разобрал ещё больше.
– Долька, не трясись, – на живот ей легла тяжёлая рука мужа, и она, по привычке подчиняться, затихла.

***

– Это моя вина. Это я тебя задёргал, – твердил он, прижимая её к себе, неожиданно красивую без косметики, в белой больничной робе. – После свадьбы ты не знала ни одного спокойного дня.
Далия нежилась. Приятно было, конечно, что он себя ругает, хоть и не совсем справедливо.
– Мне всё нравилось, на самом деле, – выдохнула она, едва шевеля губами. Говорить громко было больно. – Интересная жизнь, хоть и… трудная… Если бы я не хотела, даже ты не смог бы… удержать. Я бы просто улетела, и… ищи ветра в поле.
– Я должен был заметить, что ты переутомляешься, – мрачно повторил он. – Я – наставник, довёл ученицу до инфаркта. Непростительно.
– Гарпия… и в дикой природе может… пострадать. – Она осторожно высвободилась из его рук и легла, глядя в потолок. Далия давно хотела сказать одну неприятную вещь, да всё не знала, как начать. – Ты ведь, наверное, знаешь… что беременность у нас может… наступить только в результате изнасилования?
Он помолчал.
– Да.
– Если какой-нибудь пролетающий мимо демон… захочет изнасиловать гарпию, от этого замечательного союза… родится дитя… Маленькая новая гарпия. Это потому, что насилие у нас в крови… Тебя правильно учили, что нас нужно бить, и… всё остальное.
Он задумчиво усмехнулся. Коснулся пальцами её щеки, убрал за ухо выбившуюся прядь.
– Люди сказали бы, что гарпии гораздо чаще сами становятся насильницами, а не жертвами.
– А, человека ужалить? – Далия зевнула. – Так это же не насилие. Они сами хотят. – Услышав смех, она удивилась. – А что, нет, что ли?
– Не всегда, – дипломатично возразил супруг.
Далия осторожно повернулась на бок, подложив под щёку ладонь.
– А ты бы хотел, чтобы у нас были дети? – тихо спросила она.
Он уверенно покачал головой.
– Нет, – и Далия почувствовала, что это решение никак не связано лично с ней.
– Ты хотел уйти в монастырь, потому что тебя от всего этого тошнит? – предположила она, подразумевая Мир и жизнь в нём.
– Да, – спокойно подтвердил он.
Далия вздохнула.
– В таком случае, у нас идеальная совместимость…

***

КОШКА

Адель их всех считала своей семьёй. Ведь они были рядом с самого детства. И младший сын, Вадька, шумливый и непоседливый, но чрезвычайно осторожный и нежный с котятами. И средняя, Клара, с тоненькими, стянутыми в тугую баранку косичками, которая вечно ходила с озабоченным видом, прижимая к груди стопку учебников: мама, скажи им, почему мне мешают заниматься! И старшая, совсем взрослая уже девица, лицо которой неприятно и резко пахло целыми облаками косметики: тон, румяна, пудра, тени, тушь… Адель, конечно, не понимала этих мудрёных слов, поначалу даже пыталась помочь Оксанке вылизаться, но её прогоняли, и она смирилась. А этот ужасный лак для волос! Когда старшая прихорашивалась перед зеркалом, Адели приходилось спасаться в другой комнате.
Больше всего Адели нравилось забираться под шкаф. Там приятно шелестели старые газеты и остатки липового цвета, который летом сушила хозяйка. Адель валялась на прохладном сквознячке и созерцала разные проходящие мимо ноги. Вот прошаркала бабушка, добрая, грузная старушка, ноги у неё отекали, и ходила она с трудом, зато всегда улыбалась Адели, когда её видела, моргала подслеповатыми глазами: всё бегаешь, Аделька? Ну, бегай, бегай… Вот протопал Вадька – Адель любила броситься ему по ноги, мальчик с визгом подпрыгивал, спотыкался, бежал дальше, и Адель чувствовала себя победительницей. Она снова уползала в убежище, коварно ждать. Вот прошагали брезгливые туфельки на белых чулках. От этой нечего ждать, кроме пинка – Клара торопится в школу. Ну и пусть идёт. Адель остаётся караулить. Кто там ещё? Соседка зашла попросить соли… из приоткрытой двери вкусно тянет мясом – ждёт гостей. Адель понимает, что тоже хочет есть, покидает свой наблюдательный пункт и бредёт на кухню.
Самые первые воспоминания – возня с сестрёнкой в картонной коробке, выстланной войлоком. Это было ещё не в семье, а в каком-то большом, тёмном помещении – магазине. Маму куда-то забрали. Потом забрали и сестру. Тогда Адель впервые почувствовала одиночество. Почему никто не приходит играть, кормить? Она сжалась в углу коробки. Мир показался несправедливым.
Но плохое время кончилось, бабушка нашла её в целом мире, за пазухой принесла сюда. Поначалу дом казался большим и страшным, хоть и светлым. Из подвала тянуло мышами. Адель долго осваивалась, собирала пыль по закуткам, её ругали, отряхивали. Пытались даже причесать, но это Адель быстро пресекла. Махнули рукой, отстали.
Понемногу она осмелела и стала забираться людям на руки. Люди сидели, развалившись в кресле, и смотрели в телевизор. Такие вечера Адель любила больше всего. Она дремала, на экране улюкали и бабахали, а ей снился большой батон колбасы.
А потом приходил он. Высокий, шумный, заслоняющий свет, неприятно пахнущий одеколоном. Адель отказывалась признавать его родным. Но он был главный, он был муж.
Он кидал на полку шляпу и требовал ужин. И все начинали суетиться вокруг него, а про кошку забывали.

***

Однажды была промозглая, злющая осень. Хозяин вдруг взял Адель за шкирку и отнёс в машину. Грубые чехлы на сиденьях неприятно пахли машинным маслом, застарелой пылью, чужими людьми. Адель забеспокоилась, заметалась. Она бывала на улице, но никогда не уходила далеко от дома. Теперь они куда-то ехали. За окнами плыл большой враждебный мир. Адель затеребила чехол. На неё не обращали внимания.
Машина долго тряслась, и Адель даже задремала. Но тут хозяин вышел, хлопнул дверью, заглянул, вынул Адель и поставил её на холодный асфальт. Потом ещё раз хлопнул дверью и уехал.
Адель не могла поверить глазам. Она осталась одна. Она долго крутилась возле того места, ожидая, что кто-нибудь придёт и заберёт её. Быстро падали осенние сумерки. Голодная, озябшая, она залезла под какой-то кусок брезента.
Родных людей не стало. Она пыталась было сунуться к другим людям, но её прогоняли, а то и больно били. Пришлось искать себе пропитание, а за него дрались голодные, обозлённые дикие коты.
В одной из драк она повредила себе бедро, нагноилась рана. Адель чувствовала себя всё хуже и хуже. В грязных углах, куда она забиралась, чтобы отдохнуть, сон заволакивал её горячей, красной пеленой, и сквозь жар мерещилась родная спальня, родной шкаф, родные туфли. Постепенно Адель начала понимать, где они. Её как будто что-то вело. Раскрывались большие, бесприютные пространства, она шла сквозь них, привычно шарахаясь от пьяных, от собак, от машин, и знала, что идёт верно, идёт домой.
Шерсть её свалялась, расползлись болячки. Адель мёрзла и страдала, ведь она хотела быть чистой. Теперь она с радостью согласилась бы, чтобы её причесали. Ах, как хорошо было с девочками, на полированном столике, рядом с корзинкой рукоделия, из которой Клара доставала шерстяную нитку и крутила перед Аделью на полу, а старшая Оксанка смеялась совсем взрослым, грудным женским смехом, глядя, как прыгает кошка, да Адель и сама смялась, только неслышно, про себя. Оксанка иногда приходила поздно, и от неё пахло чужим, мужским одеколоном.
Постепенно мысль Адели сосредоточилась на нём, на вредителе, исковеркавшем ей жизнь. Она припомнила, что в день, когда он забрал её, никого не было дома. Они не хотели, чтобы он забрал её! А он выкинул её втайне от них, и потом ещё сказал, наверное, что она сама убежала. Но нет, она бредёт здесь, упорная, она выследит ненавистный ей дом и убьёт недруга.
Временами Адель начинала бредить. Гной тёк из раны медленной липкой струёй, застывая на морозе. Гноились глаза. Она закрывала их и чувствовала, что уже скоро.
Однажды она открыла их и увидела свой дом. Добралась. В полубреду она пошла на свет и стала царапаться в дверь. Вадька затопотал с той стороны, дверь открыли.
Радости девочек не было предела. Они жалели бедную кошечку. Через что она прошла, только подумать. Дети засуетились, разыскивая, что поесть. Хозяйка осмотрела потеряшку и грустно покачала головой. Сказала: очень больна.
Адель уже почти не чувствовала тела. Этот грязный, плешивый комок остался где-то позади. А впереди были дети, был свет, и Адель силилась подползти к ним, вернуться, но у неё совсем не осталось сил. Она поняла, что никогда не вернётся. Всё было поздно.
Тогда она снова вернулась в тело и забралась зачем-то на спинку дивана. И заснула там.
Когда она проснулась, была ночь. И на диване лежал он. Этот. Адель даже не удивилась, как пропустила его появление, ей показалось, что она снова дерётся с тем злобным котом, который поранил её за кусок тухлой рыбы, она закричала и бросилась на врага.
В последний момент он, кажется, положил что-то себе не лицо, полетели перья, трескучие клочки ткани, и она провалилась куда-то во тьму.

***

– Какой ужас. Она ведь убить тебя хотела.
– Ты бы сейчас слепой был…
Прибежавшая на шум хозяйка с изумлением глядела на выпотрошенную подушку. Алексей Илларионович спросонья растерянно ощупывал своё лицо.
– Как только тебе на ум пришло прикрыться подушкой?.. Бог отвёл…
– Не простила, значит…
Все дружно посмотрели в угол, куда уползла кошка. Застывшее тельце, зажмуренные глазки. Умерла.

***

РУСАЛКА

Больше всего Лика ненавидела холод, сырость и сумерки – именно то, из чего состоял Петербург. Ни по дороге в школу, ни возвращаясь домой, невозможно было в точности сказать, какое сейчас время суток. Если бы людям пришлось остаться без часов, как бы они обходились? Обязательные дела перетекали одно в другое серыми квадратами: окно, стол, сумка, дверь, небо, набрякшее дождём, льдины в тёмном канале, дверь, парта, сумка, окно, электрически-белые потолки, затенённые коридоры, опять дверь, мраморные ступени крыльца, небо, прорвавшееся ручьями воды, комьями снега, и теперь посветлевшее, дверь, мраморные ступени пожелтевшей лестницы, зеркальный стол в прихожей, сумка, зеркало. На этом последнем пункте можно было остановиться отдельно, вглядываясь в то, что серые квадраты сделали с человеческим существом. Лика видела широкоскулую, белобрысую девочку с бесцветными бровями и ресницами, выпуклым лбом, бледно-голубыми глазами. Малосимпатичное лицо, но она понимала, что как ни старайся, ни приукрашивай, выражения тупой обречённости не стереть, что красота идёт изнутри. А у неё не было ни малейшего желания играть, флиртовать, улыбаться. Выходя на люди, она вообще как будто переставала быть собой.
В классе постоянно происходило негласное соревнование на крутизну и независимость, типичное для любой компании подростков, и Лика старалась соответствовать. Она числилась чем-то вроде тюремной масти «мужиков» – серая масса, не «опущенные», но и не «блатные», хотя могла бы оказаться в роли изгоя, так как ни с кем не дружила: не собирала вокруг себя прислугу и сама не прислуживала. В общем, нормальная тюремная жизнь. С утра встаёшь, как робот, засовываешь  в сумку бутерброд, учебник, и вперёд – одни и те же рожи, как маски на средневековом карнавале. Что это, зачем – никому не понятно.
Одно только помнилось. Однажды она видела в воде русалку. Лике было лет пять тогда. И отчего-то помнилось, что в тот день она шла с приметной красной клеёнчатой сумкой. Она видела русалку мельком, сквозь решётку моста, нагую снежно-белую грудь в зимней, присыпанной снегом реке, широко распахнутые чёрные глаза, жгучие тёмно-красные губы, приоткрытые будто бы от жажды, и каким-то образом поняла, что именно сумка притянула её, что русалке понравилась девочка с яркой сумкой, – но мама уже тянула за руку, за сползающую варежку, и русалка исчезла за мостом, как будто привиделась.
Потом Лика долго никого не видела и будто забыла.
А сегодня вдруг вспомнилось. Может, это было предчувствие, – приближение чего-то хорошего, радостного. Она потом всегда ощущала появление русалки заранее, будто сливалась мыслями, чувствами с какой-то оглушительно прекрасной волной. Русалка была больше, чем отдельная личность, она несла в себе целый мир, который проглядывал через неё сюда, как солнце, о котором иначе Лика не имела бы ни малейшего представления. То солнце было вечным, оно не скрывалось.
Хотя началось всё банально: поднявшись на мост, Лика споткнулась о развязавшийся шнурок. С раздражённым ругательством сквозь зубы она склонилась к ботинку, и сумка свалилась с её плеча на тёмно-серую наледь, посыпанную тёмно-рыжим песком. Адресовав следующее ругательство сумке, Лика одолела шнурок и цапнула ремень, и тут из кармана подлейшим образом вынырнул смартфон и запрыгал по льду, как галька по воде. Поняв, что сегодня всё против неё, Лика выдохнула, выпрямилась, спокойно подошла к ограде моста, стараясь ничего больше не спугнуть, точно рассчитанным движением подхватила смартфон, мельком глянула в воду…
Ко льду, покрывавшему реку, снизу прижималась чья-то рука. Смутно виднелось стройное плечо. Пальцы, коснувшиеся льда, оставили тёмные пятна, потом лёд с шипением разошёлся, превратившись в серебряную пену, и в реке образовалась обширная полынья. Над водой поднялась женская голова в тяжёлых волнах влажных тёмных кудрей, ослепительная шея, плечи и грудь, покрытые, как россыпью бриллиантов, шипучей пеной, на глазах застывающей радужными кристаллами снега.
«Снежная русалка», – растерянно вспомнила Лика городской фольклор. Она знала об этих существах из краткой главки в учебнике иномирной биологии, но совсем не ожидала встретиться с кем-то из них лицом к лицу. 
Распахнутые ярко-чёрные глаза, пухлые кроваво-красные губы казались горячими, обжигающими. Магически-неподвижное лицо влекло к себе. Лика обычно стеснялась красавиц, но в этот раз ответила откровенно восхищённым взглядом на неприлично пристальный, неземной взгляд. Русалка была грандиозна. Краем сознания Лика отметила нарастающий гул бурных чёрных вод. Река, заключённая в крошечный канал, разливалась, на горбатый мостик навалилась тьма, извергающая груды снега, но Лика впервые в жизни чувствовала себя по-настоящему согретой. Жар исходил от этих тонких пальцев, протянутых к ней, Лика тоже протянула руку сквозь решётку ограды, и когда кончики их пальцев соприкоснулись, это было похоже на ожог. Словно бы электрический импульс вошёл в её руку, она вздрогнула и…
Проснулась.

***

Некоторое время сидела неподвижно в тускло-оранжевом свете ночника. Как это она умудрилась заснуть? Лика вопросительно обвела взглядом комнату, где ютилась вместе с родителями. Почему никого нет? И который час? Она завозилась, разыскивая будильник. Вообще-то не в её привычках было засыпать, валяясь в верхней одежде на диване вечером. 19:35. Лика посмотрела на кончики пальцев: ничего, никаких ожогов. «Возвращение из другой реальности может быть похоже на пробуждение от обморока или сна», – гласил давно не читаный путеводитель.

***

Наутро Лика волновалась. А вдруг опять увидит русалку? Она хотела и одновременно боялась этого. Что, если в твоей жизни появляется нечто, сжигающее, как метеор, всю облепившую тебя пыль и паутину? Разве может что-либо с этим сравниться? Разве ты сможешь вернуться в опустелую скорлупу своей жизни после того, как уйдёт любимое существо? В ослепительных лучах любви и без того постылая жизнь станет невыносима. Тогда только смерть. Обратной дороги не будет.
Поэтому Лика даже почувствовала облегчение, смешанное с разочарованием, когда, пробегая мост, мельком глянула в воду и убедилась, что её никто не ждёт. Так даже лучше. Вернуться к повседневным делам… к «реальной жизни», как любили повторять родители. «Ты далека от реальной жизни», – покачивали они головами, разглядывая стену, целиком увешанную постерами группы «Тенебра». Ну и далека, ну и что. От такой «жизни» лучше держаться подальше.
На предпоследнем уроке Лика вдруг почувствовала, что надо бежать на мост, собралась и ушла с обществознания. Препод, Премудрый Макс, обидится. Было ещё светло. Солнце бледно горело на серых сугробах.
Русалка лежала поверх льда, закинув полные белые руки за голову и помахивая в воздухе длинным округлым хвостом, как опахалом. Мерно подымались безупречные полушария грудей. Радужная чешуя полыхала на солнце расплавленным золотом.
Заметив Лику, русалка приподнялась и скользнула с льдины в воду. Некоторое время спустя её темноволосая влажная голова появилась под мостом. Алебастровые руки сделали плавное движение над водой, чёрная волна поднялась и усадила русалку на каменный парапет моста за ажурной решёткой. Русалка прижалась к кованой железной розетке влажным плечом, по которому катились светлые сверкающие капли.
Теперь Лика видела её совсем близко. Так близко, что хотелось поцеловать сочные горячие губы. Наверное, следовало спросить, умеет ли она говорить. Или как её зовут. Но эти неуклюжие расспросы, неизбежные при знакомстве людей, казались совершенно неуместными. Теперь Лика поняла, что значит утонуть в одном долгом, ласковом взгляде, в нежной полуулыбке… Как-то незаметно их руки снова сблизились, кончики пальцев играли в воздухе, и в этом было что-то порочное, но такое приятное… да и при чём тут порок, это же русалка? А кто знает, что нравится русалкам? За острыми железными листьями ограды блестел влажный кораллово-розовый сосок.
Русалка вдруг сунула пальцы в рот и вынула массивное золотое кольцо, с тихим смехом прикусив блестящую нижнюю губу. Её лукавые глаза как бы говорили: «Вот как просто достать драгоценность!» Ослепительная рука протянула кольцо Лике. Та с изумлением воззрилась на артефакт.
Кольцо явно создавалось в эпоху, когда господствовали другие стандарты красоты. Оно было крупным, грубым, из тёмно-рыжего золота, усаженным выпуклыми квадратными камнями – судя по цвету, бриллиантами и сапфирами. В подлинности камней Лика не сомневалась. Она не удивилась бы, узнав, что кольцо носил какой-нибудь ассирийский царь. А теперь русалка явно предлагала примерить это ей. Пришлось всё же прибегнуть к приземлённым человеческим словам.
– Это мне? Ты хочешь, чтобы я взяла? – Русалка с улыбкой протягивала кольцо. – Но оно слишком дорогое для меня. – Ноль реакции. – И мне нечего подарить тебе в ответ. – С тем же успехом. – Я не смогу носить его. Только если спрячу. – Лика наконец приняла кольцо, вынула из-за воротника эластичный шнур, на котором висел окованный в серебро волчий клык, повесила ассирийское кольцо рядом и  спрятала под свитер. Русалка казалась удовлетворённой. Потом извлекла из влажных косм ленту тёмно-зелёной тины, сжала в руке – и продемонстрировала ожерелье из необычайных голубых жемчужин, возникшее на ладони. Снова тихо засмеялась низким грудным смехом. Ясно было, что камни, по людским меркам считавшиеся сокровищами, для неё ничего не значат. Она относилась к ним, как к забавным игрушкам. Протянула жемчуг Лике и, не дождавшись реакции, сунула ей ожерелье в карман пуховика.
– Ты с ума сошла, меня за это убьют! – сердитым шёпотом объявила Лика и сделала страшные глаза. – Как тебя зовут, кстати?
«Марсия», – окатило её солнечной волной.

***

Марсия, – пело в мозгу. Марсия… Боже, какое дивное музыкальное имя. И как ей идёт…
Дома всё казалось бесцветным и скучным. Ничто не могло сравниться с Ней. Если бы Лика умела сочинять стихи, она бы непременно написала пять, десять поэм, гимнов и даже молитв… Но, к сожалению, Лика не блистала литературным даром. Если бы она была живописцем, она бы нашла какой-нибудь храм и разрисовала его, как Рафаэль – Сикстинскую капеллу. Но и с этим тоже напряжёнка… Что делать? Что придумать? Хотелось скакать по комнате и швыряться подушками. Если бы она была рыцарем, то схватила бы шашку и насовершала подвигов в честь прекрасной подруги…
Впервые в жизни Лика поняла, что такое опьянение любовью. Ей стало ничего не страшно и всё легко. Она чувствовала  в себе столько сил, что хотелось свернуть земной шар.
Любовь уничтожила всё. Если раньше в фарсе под названием «повседневная жизнь» можно было найти хоть что-то хорошее, сравнивая себя с теми, кому ещё хуже, то сейчас, на фоне настоящего счастья, всё остальное потеряло всякий смысл. Лика не могла думать ни о чём другом, кроме как о встрече с русалкой завтра или утром, или вечером, потому что русалка, очевидно, знала, в какое время Лика переходит через мост. Лика понимала, что это неправильно, когда твоё счастье целиком зависит от кого-то другого, тем более, если вы виделись только два раза. Но пока есть шанс, что вы встретитесь ещё, можно ведь помечтать, правда?
Был соблазн почитать что-нибудь про русалок в интернете. Но Лика испугалась, что прочтёт там что-нибудь не то. Она смутно помнила, что русалки считались довольно опасными существами. А ей не хотелось омрачать свои впечатления чужими домыслами, неизвестно, на чём основанными.
Популярная психология из молодёжных журналов учила, что если представлять себе какое-то событие в деталях, то оно и сбудется. Поэтому Лика легла спать с головой, полностью забитой русалками. Русалки представлялись почему-то на фоне пляжа с белым песочком, в кольце мохнатых пальм и цветущих гор. Они валялись в прибое или прятались среди прибрежных скал, и было непонятно, почему ни одно турагентство ещё не использовало этот образ в рекламных коллажах.

***

Утром Лика не встретила русалку и немного встревожилась. С одной стороны, прежде они виделись вечером, а не утром. С другой стороны, если бы русалка тоже скучала по ней, то пришла бы пораньше! С третьей стороны, они ни о чём не договаривались. С четвёртой, у русалки могли быть совершенно другие чувства; неизвестно ещё, как они вообще относятся к людям. С пятой: но тогда зачем было подарки дарить? – А может, это у них в порядке вещей? Или шутки такие! Или вообще какое-то заманивание в другой мир… Эх, надо будет всё же почитать про русалок…
В таком круговороте безнадёжных размышлений Лика высиживала урок за уроком. Если каждый переход через мост будет даваться с таким трудом, следовало бы подумать об окружном пути в школу. Беда в том, что другого пути не существовало. Куда ни повернись, везде придётся перейти реку. Лика с грустью думала о том, что теперь всегда будет нервничать при виде воды. Лучше, наверное, совсем не влюбляться, чем не знать, чего ждать: то ли жизни, то ли прозябания… Смерть милосерднее.
Обратно Лика чуть было не пошла в обход, чтобы не мучиться. Перестать надеяться, пока всё не зашло слишком далеко. А если русалка будет ждать? А она не придёт? Последний день себе даю, чтобы решиться! Если ничего – запрещаю себе ждать и вообще думать об этом!
В итоге не пришла русалка. Лика убеждала себя, что этого можно было ожидать. Что один день ничего не значит. Мало ли у кого какие дела. Или, наоборот, очень много значит: русалка равнодушна, а Лика напридумывала лишнего.
Дома ничего не хотелось делать. Лика не представляла, сколько положено терпеть игнор. Есть ли какой-то предел, после которого можно уверенно сказать себе: всё, надежды нет? Наверное, чем дольше позволяешь себе ждать, тем больше обманываешь себя. А может, за любовь надо бороться до конца? И любовь ли это, если человек передумал и забыл? Когда говорят: я не смогу без тебя жить, – правда ли это?
Тело-то, может, и будет жить. А вот какая-то частица души, которая могла засиять ярким светом и озарить всё вокруг, умрёт ненужной, и ничто, никогда не сможет заменить её.

***

Если бы Лика могла сравнивать свои чувства с чужими, то поняла бы, что испытывает к людям физическое отвращение. Но сравнивать было не с чем, и она думала, что так и должно быть: вечное чувство томительной тяжести, как будто тебя в стену замуровали. Хуже всего было на физкультуре, где и подразумевался наибольший телесный контакт. Лика сидела на клеёнчатой скамейке возле пропитанного хлоркой бассейна и ненавидела здесь всё. От муторной толкотни в духовитой раздевалке до громогласных фенов, в которых надо было перед уходом высушить волосы. Дюжина замёрзших девчонок, синих и пупырчатых, как дохлые куры, зябко поглядывали на неприветливую воду.
– Так, 11А! Четвёртая и пятая дорожки, быстро! Десять бассейнов кролем!
Кто-то заставлял себя прыгнуть в воду одним махом, кто-то пытался привыкнуть к холоду, медленно сползая по лестнице.
– Голованова, ты что копаешься! Ройзман! Давайте в воду живо! Уже полминуты прошло!
Лика нырнула, стиснув зубы, и сразу поплыла, пытаясь согреться. Плавала она неплохо и быстро обогнала нескольких девчонок, барахтавшихся чуть ли не на одном месте. Таким, которые еле плавают, ещё хуже. Мало того что мёрзнешь, ещё и позоришься.
– Семёнова! Отлипни от троса! Кто не уложится в нормативное время, тех задержу на следующий урок!
Лика доплыла до бортика, сразу оттолкнулась и повернула назад.
– Будете у меня до вечера сдавать!..
Седьмой круг… Восьмой… Она поплыла медленнее. Всё равно потом других ждать. По левую руку тянулась более глубокая зона бассейна – для прыжков в воду. Дно уходило на пятиметровую глубину, и вода из бирюзовой превращалась в синюю.
Стало как-то просторнее. Лика оглянулась по сторонам и поняла, что вокруг никого нет.
Вообще. Пусто. Только вода плещется по кафельным углам.
Откуда-то со дна потекли, расширяясь, чёрные волны, и из них, поднимая тучи шипучих пузырьков, появились русалки.
Выглядело это немножко неестественно: богини в лягушатнике. Кажется, русалки тоже были удивлены увиденным: они оживлённо оглядывались по сторонам, изучая бетонно-металлические внутренности архитектурного монстра; под сумрачным потолком сразу зазвенел переливчатый смех. Одна из русалок обернулась и помахала Лике рукой: это была Марсия.
Миновав несколько тросов, Лика подплыла ближе. Странным образом она ощутимо согрелась. Вода была всё такой же прохладной, но по венам будто разлился огонь. Теперь Лике казалось, что она сама согревает воду своим телом. Может, это было странное свойство чёрных вод.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
Русалка в ответ задорно помотала роскошной чёрной гривой, в которую было вплетено какое-то украшение из узорных золотых дисков, соединённых золотыми цепочками. На лице девушки сияла довольная улыбка. Здесь она казалась моложе и легкомысленнее. В ответ на вопрос в сознание Лики пришла светлая волна с аккордом смыслов вроде: «А что, не ожидала меня увидеть?»
Лика оглянулась; одна из русалок сидела на бортике, обняв бетонную тумбу для прыжков в воду, а другая фотографировала её из воды на телефон. Края бассейна быстро покрывались тёмными вьющимися водорослями, в которых распускались светящиеся белые цветы.
– А где остальные? Люди? – Лика заставила себя проявить расовую солидарность; всё же от исчезновения всех стало немножко тревожно.
Русалка снова заговорщически улыбнулась.
«Ушла только ты», – она шутливо ткнула её белым обжигающим пальцем в грудь.
– Куда? – растерялась Лика.
«Туда», – русалка беспечно махнула рукой на противоположный бортик; Лика оглянулась и удивилась.
– Но там ничего нет.
Русалка снова покачала головой с неповторимым выражением лукавства и укоризны.
«Туда», настойчиво повторила она.
– Ты хочешь, чтобы я плыла в ту сторону?
«Да!»
Ослепительные глаза русалки источали такое радостное возбуждение, что Лика, ничего не понимая, не решилась спорить. Послушно развернувшись, она снова поплыла кролем, как на уроке физкультуры.
Кафельное дно стало покрываться белым серебристым песком; машинально проплыв ещё немного, Лика остановилась и увидела впереди цветущую лагуну в кольце сердоликовых скал; кругом простиралась бесконечность сверкающего моря.

***

«С ума сойти. Да это рай!» – подумала она, не успев осознать двусмысленность такого вывода. А что, если и правда Рай? Лика выросла на страшилках, как люди попадают в Ад, а про Рай как-то мало говорили. Неужели русалки – из Рая? И она видит вожделенный берег собственными глазами? Лика снова оглянулась, но ни Марсию, ни её спутниц не увидела. Решившись с некоторой тревогой в сердце, она поплыла вперёд.
На пляже поджидал ровно один комплект блаженствующего туриста: шёлковое пляжное покрывало с рисунком в виде индийской мандалы (сама бы Лика никогда такое не купила – слишком изящно), летняя туника-сетка с пушистой бахромой (то же самое), соломенная сумка с бутылкой ледяного гранатового сока и часы (остановившиеся).
Господи, это всё ровно то, чего ей не хватало. Даже сок был именно тот, который она любила. С удовольствием накинув на себя сетку от солнца и вылакав полбутылки, Лика отправилась вдоль побережья. Она обожала бродить по влажному тяжёлому песку и время от времени ловить ступнёй край пенной волны. Не понимала тех, кто ходит на пляж в резиновых тапочках, тёмных очках и огромной шляпе, закрывающей всё небо. Лика с удовольствием подставляла голову солнцу и морскому ветру. Хоть так освежить жизнь.
Как она попадёт домой, её не особо волновало, потому что домой не очень-то и хотелось. Время от времени Лика поглядывала по сторонам и ни разу не заметила ни следа чьего-то присутствия, ни намёка на человеческое жильё. Видно, уединение входило в понятие «рай», по крайней мере, для Лики.
Нагулявшись до головокружения и гудения в ногах, она вернулась к покрывалу и обнаружила там новую вещь: айпод. В плейлисте было только одно произведение, зато какое: Валерия Безобразова – «Наводнение». Симфоническая поэма для хора с оркестром на сорок минут. Лика в изумлении уставилась на экран. Она, конечно, слышала про эту запрещённую музыку, но как-то не ожидала, что будет держать её в руках. Ведь зачем-то ей это прислали. Купальник уже высох, Лика плюхнулась в центр мандалы, сунула наушники в уши и закрыла глаза.
В сознание полились первые величественные звуки. Судя по обилию индустриальных шумов, действие началось в большом современном городе – Лике представилось что-то вроде Манхэттена: зеркальные стёкла небоскрёбов, кипучая деловая жизнь. Вот он, блистательный мегаполис, вознёсшийся над волнами, великолепно равнодушный к близости стихии. Люди бегут куда-то по своим делам.
Но вот надвигается ночь. Город ещё мерцает упрямыми огнями, но постепенно угасает. Наконец, в предрассветный час наступает блаженная тишина.
И тогда на улицах начинается новое движение. Незаметно, исподволь разливаются чёрные воды. С мягким воркованием они заполняют весь город, поднимаясь выше и выше. Мимо безмолвных окон скользят огоньки белых сияющих кувшинок. Люди спят и ничего не замечают.
Вздымается могучая грудь великого исполина – океана. И вот уже последние крыши самых гордых небоскрёбов исчезают из вида. Высокие воды погребают под собой целый мир, словно его и не было вовсе.
Остаётся лишь ровная гладь бушующего серебра. И над ней победным ликом восходит светлое ледяное солнце.

***

Лика открыла глаза дома, в полном убеждении, что видела чудесный сон. Снова. Она лежала в золотистом свете соляной лампы, которую всегда включала на ночь, и в наушниках, которые никогда на ночь не надевала. Последним добавленным треком на смартфоне значилось «Наводнение».
Лика машинально испугалась и хотела удалить музыку, но потом подумала, что это подарок русалки, и оставила. Только перекинула трек на флешку с резервными копиями всякой всячины. В конце концов, кому придёт в голову проверять запасную флешку никому не известной Анжелики Степновой?
Но что всё-таки русалка хотела этим сказать? И встретятся ли они снова?

***

– Анжелика?
На ступенях школьного крыльца её окликнул молодой мужчина в полицейской форме.
Вот тебе раз. Лика неохотно подошла ближе.
– Да?..
– У нас к тебе разговор. Есть минутка?
И чего? Сейчас она, пигалица, будет спрашивать у взрослого дядьки удостоверение? Или, может, требовать адвоката? Или просто скажет: извините, я сейчас занята? 
– А что вы хотели? – буркнула она.
– Давай поговорим в машине?
Громко кричать – я не сяду в вашу машину?
– Я только маме позвоню, – не придумала ничего умнее она. – Я обещала дома быть… пораньше.
– Это не займёт много времени. Садись, – полицейский с приветливой улыбкой распахнул дверцу. Лика медлила. – Мы привлекаем лишнее внимание, – он кивнул на рассеянные по лестнице горстки курильщиков, зевак и болтунов, с любопытством поглядывавших в их сторону.
Лика со вздохом подчинилась. Может, всё не так плохо, как она думает.
В машине полицейский, вопреки её ожиданиям, замолчал, глядя на неё с улыбкой. Лика тоже решила молчать. Притворяться почти не пришлось: она чувствовала себя крайне глупо.
– Анжелика, ты сама не хочешь нам ничего рассказать? – наконец прервал он молчание.
Лика пожала плечами.
– Тебе не приходилось видеть нечто странное в последнее время?
Лика покачала головой.
– Мы предполагаем, что тебя преследует русалка.
– Преследует?! – Лика не сдержала удивления. – Почему вы так думаете?
– Мы просто хотим предостеречь тебя, – мужчина терпеливо улыбался. – Русалки – очень мутные создания. Некоторые приплывают сюда из Рая, а некоторые – из Ада. Она тебе ничего не давала, никаких предметов?
– Нет… – Лика сообразила, что, отрицая второй пункт, подтвердила первый. – В смысле: я вообще не видела русалок! Ни разу в жизни!
– Подумай, Анжелика, ещё раз, прежде чем обманывать. Мы хотим тебе только добра.
– Даже если бы я видела, разве это преступление? – Лика искренне недоумевала.
– Как посмотреть… Если русалка… или их было несколько?
– Да не видела я никаких русалок!
– Если они давали тебе какие-то вещи, немедленно выброси обратно в реку. Эти предметы могут быть опасны, смертельно опасны. Они не из нашего мира. У тебя начнут болеть и умирать родственники, например… Ещё раз: русалка тебе ничего не давала?
– Я уже сказала. – Лика устала.
Полицейский с мягким укором покачал головой.
– Учти, что это подсудное дело. Если по твоей вине погибнут люди, и мы найдём у тебя вещи из другого мира, тебя привлекут по суду. Колония для несовершеннолетних тебе обеспечена. А на малолетке, скажу тебе, хуже, чем в тюрьме.
– Я поняла. Если я увижу русалку, обязательно расскажу, – сказала Лика, твёрдо глядя в доброжелательное лицо.
Полицейский вздохнул, словно проповедник, который встретил душу, упорствующую во грехе. Видимо, в нём погиб актёр. Дверца распахнулась.
– Иди. Ты свободна.
– Спасибо, – буркнула Лика, выбираясь на волю.
– И всё-таки подумай над тем, что я тебе сказал. Не хотелось бы обращаться к твоим родителям.
Этого ещё не хватало. Лика невольно замерла, у неё похолодело в груди.
– Пожалуйста, обращайтесь, – сказала она скучным голосом и неторопливо зашагала прочь.

***

Приехали. А что я могу? Ни защиты, ни силёнок. Никто и звать никак. Захотят добраться до русалок – доберутся в два счёта. А потом?
«Мутные существа»… Сам ты мутный. Лика с грустью вспомнила, в каком прекрасном мире жила Марсия, как светло было с ней.
А что, если полиция и поисковые запросы теперь отслеживает? Ну и пусть. Лика раскрыла ноутбук и нащёлкала: что подарить русалке.
Пришлось поваландаться на каких-то эзотерических сайтах, и конкретно про русалок нигде не говорилось, но Лика вынесла убеждение, что лучшим подношением для иномирных созданий является несуществующий ныне напиток «сома», а на втором месте – алкоголь. И она решила принести на берег бутылку водки.
Русалка как будто услышала. Был выходной. Марсия с подружками плавала под мостом. Увидев Лику, они все оживились и стали махать руками. Их безупречные тела горели белизной на ярком февральском солнце. 
Лика спустилась к самой кромке воды. При виде водки русаки выразили бурное одобрение. Лика пожалела, что взяла всего одну бутылку. Каждой досталось аккурат по стопарику.
Русалки смеялись, дегустируя водку и фланируя в воде среди перемолотых в кашу льдин. Марсия вдруг отставила рюмку и поманила Лику пальцем к себе, а сама при этом отплыла от берега.
– Ты хочешь, чтобы я шла за тобой? – попыталась понять Лика. «Да, да». – Но я не могу войти в воду. – «Заходи». – Она слишком холодная. Не для людей. – «Заходи. Ты можешь зайти».
Помявшись, Лика попробовала воду ногой – волны разошлись, и появилась лестница, ведущая вниз. Лика с изумлением оглянулась по сторонам, спрашивая себя, не мерещится ли ей этот светлый коридор. Зимний Петербург был всё тот же, а туннель, будто высвеченный внутри реки, вёл на глубину.
Лика долго спускалась по узкому проходу из светлого дерева, чем-то похожему на финскую сауну. По её ощущениям, далеко позади осталась не только поверхность реки, но и её дно. Лестница вела к двери. Дверь открылась, и выглянула Марсия.
Только выглядела она, как человек. Как очень красивый человек. Золотистый свет ламп придавал медовый оттенок её коже. Пышные чёрные локоны, перевитые в этот раз тяжёлыми подвесками в виде прямоугольных золотых пластин и круглых изумрудов, падали до талии. Они казались невесомыми и невероятно мягкими, к ним хотелось прикоснуться. Платье на ней, как и украшения, напоминало о древних царствах, о временах прекрасных ассирийских наложниц. Это была скорее полоска воздушной кораллово-розовой ткани, которая держалась на золотых ожерельях, оплетающих шею, грудь и бёдра. Вместо рыбьего хвоста появилась пара очаровательных точёных ножек.
Разговорчивее Марсия не стала и с тихим довольным смехом повлекла Лику вглубь комнаты, надёжно завладев её рукой. Лика с удивлением оглядывалась по сторонам. Это была самая по-девчачьи уютная комната из всех, что ей приходилось видеть. Какие-то звеняшки, шкатулки, ароматические палочки, огромные вазы, груды маленьких подушек, покрывала с психоделическим узором, на стенах – расписные тарелки, африканские маски и – Лику это почему-то особенно поразило – тёмные иконы в золотых окладах. Впрочем, почему бы русалке не использовать как африканские, так и христианские предметы культа в интерьере. У Лики невольно зародился вопрос, а верят ли русалки в какого-нибудь бога. Тем временем Марсия усадила её на одну из пылающих красными и золотыми квадратами кушеток и смотрела на неё горящими глазами, а потом потянулась к ней и мягко поцеловала.
Что и говорить, поцелуй русалки отличался от возни с мальчишками на дискотеках. В одном только долгом, лихорадочно горячем прикосновении огненных губ к Лике переливалось столько нежности, влечения, обещания, такая невообразимая, фантастическая любовь, что реальность разбивалась вдребезги. Шею щекотали железные когти, острые, как гвозди. Наконец русалка оторвалась от её губ и мягким движением надавила на плечи, чтобы уложить на кушетку, а сама встала и нажала где-то какую-то кнопку.
Комнату затопил сверкающий сильный женский голос, выводивший немыслимые рулады в запредельном регистре. Лика узнала эту мелодию – один из самых сложных вокальных номеров, призванный подчеркнуть демоническую сущность героини: ария Царицы ночи из оперы Моцарта «Волшебная флейта».
– Ужасной мести жаждет моё сердце!
Смерть и стенанья – вот мои мечты!
Должен узнать
Зарастро ужас смерти,
Зарастро ужас смерти,
А если нет, не дочь мне больше ты!
Русалка с видом полного морального удовлетворения взобралась на кушетку, улеглась рядом с Ликой и обняла её за плечи.
– Смерть! Смерть! Смерть!
Боги, внемлите!
К вам взываю я!

***

Дома Лика долго раздумывала, что делать с камнями. Жемчужное ожерелье она отложила сразу – всё равно ни к чему из её гардероба оно не подходило. Лика вплела его между хрустальных подвесок люстры. Пусть ищут. А кольцо решила оставить себе. Если станут обыскивать, прикинется идиоткой и скажет, что нашла на помойке. Типа винтаж. Она же не ювелир, чтобы разбираться в каратах.
День прошёл без полицейских, и Лика на обратном пути домой почти расслабилась. Хотели, наверное, взять на испуг, прощупывали. Может, и в самом деле не такие уж длинные руки у властей…
Тут Лику уверенно взяли под руки двое каких-то парней, ловко затащили в кусты, один прижал её к стволу дерева и достал нож.
– Мы знаем, что русалка дала тебе дорогие камни. Отдавай, а то порежем.
Лика от неожиданности молчала, и холодное лезвие прижалось к её щеке.
– До конца жизни будешь носить на роже здоровенный шрам.
Лика так и не сообразила, что ответить. Где-то неподалёку поднялся странный шум: как будто плохо закреплённые куски жести болтаются на сильном ветру. В соседнем доме захлопали рамы и посыпались стёкла. Деревья резко наклонились, причём два из них сломались и вылетели на проезжую часть. Парней оторвало от Лики и вынесло туда же. А потом она увидела самую странную вещь в своей жизни. Будто чья-то невидимая рука подняла припаркованный на обочине автомобиль, аккуратно перевернула его в воздухе и припечатала его крышей обоих валявшихся на асфальте парней. Только брызги полетели.
Лике не захотелось рассматривать в подробностях, что именно осталось от её обидчиков. Ветер стих, будто и не поднимался. Лика машинально подхватила сумку, которая свалилась с её плеча во время односторонней драки, и опрометью кинулась домой.

***

На следующий день выходить из дома не хотелось совсем. Лика снова с грустью думала о том, что нет обходного пути в школу. А быстро она расклеилась. Малейшая угроза личному благополучию – и сразу ясно, что ничего лучше, чем заползти назад в свою крысиную нору и спрятаться там, она не может. Она явно была не из тех людей, кто совершает подвиги во имя любви.
Её худшие опасения подтвердились. Началась охота за сокровищами. Лика подумывала о том, чтобы вернуть русалке камни и попытаться объяснить, что они слишком хороши для мира людей. Что ничего, кроме несчастья, они не принесут.
А потом Лика поняла, что русалка прекрасно об этом знает. А значит… стоит ли волноваться? Просто изменились правила игры. Русалка выбрала её, Лику, а другие – как бы ни старались – не смогут влезть в их союз. Не смогут забрать то, что принадлежит им двоим. Высшему существу помешать невозможно.
Поэтому пусть лучше поберегутся. Это она, Лика, будет решать, кого ей любить, а кого – нет. И если она сама не откажется от своей русалки, никто не сможет разлучить их.
С этой мыслью Лика допивала третий кофе в забегаловке «Старбакс», прогуливая вот уже третий урок. Сидя за высокой стойкой возле панорамного окна, она с сомнением смотрела на жужжащий Петербург. Реальность людей казалась такой простой и незыблемой. Казалось, этот нудный, серый организм способен переварить всё. А где-то рядом гуляла сила, которой не было до него дела. И Лике посчастливилось зайти за эту грань. От чего это зависит? И как удержать своё такое устрашающее счастье?
Это просто другая мораль, – подсказал какой-то будничный внутренний голос. Тебя всю жизнь учили одному, а на деле оказалось, что всё происходит совсем по-другому. И надо просто раскрыть глаза на правду и жить в соответствии с ней.
Сейчас у Лики возникло чувство, что с неё спадают одна за другой лопающиеся скорлупки. Хруп! – и стало ясно, что все социальные приманки, на которые её натаскивали всю жизнь, не стоят ничего. Доходы, карьера, престиж – всё это было совершенно не нужно, если Лика могла в любой момент уплыть с русалкой в океан. Всё это с самого начала было подделкой, которую выдавали за драгоценность. Хруп! – и ясно, что всё громоздкое здание религиозных ценностей, нравственных ориентиров, все эти странные идеи спасения на каких-то условиях – всё это от убожества. А кто живёт полной жизнью, того никакое спасение не интересует. Хруп! – и ясно, что даже твой биологический организм всего лишь служит определённой цели, всего лишь существует в заданной системе координат, а исчезнет система – и исчезнут границы возможного. Лучший мир существует. И ты можешь жить там.
Лика выбралась из-за стойки и направилась в противоположную от школы сторону – поехала на метро к Финскому заливу.

***

Раньше она бывала на Крестовском острове только летом. Знаменитую деревянную террасу заливал золотой свет, на футуристичных зигзагообразных лавочках нежилась молодёжь, по прибрежным камням прыгали дети. Сейчас здесь не было ни души. Промёрзший тёмно-рыжий песок похрустывал под ногами вперемешку со снегом. Вдоль кромки берега блестела застывшая морская пена, словно остановившийся под солнцем шипучий миг. За ним, дальше в глубину, тревожно качались волны игольчатых ледяных цветов. И ещё дальше, в самом сердце залива, темнел густой аквамарин, разведённый кое-где мягким пеплом.
Лика долго бродила по берегу, поглядывала на тонущий в мрачной синеве вантовый мост, на зеркальный шпиль Лахта-центра, за который цеплялись дымчатые тучи. Вопреки опасениям, на море оказалось не холодно, кристальный ветер бодрил, не хотелось уходить. Обернувшись, Лика наткнулась взглядом на девушку, невозмутимо расположившуюся на обледенелой деревянной скамейке в форме лесенки.
Марсия выглядела совсем как человек. На голове синяя вязаная шапочка, из-под которой во все стороны выбиваются пышные тёмные кудри, короткая стёганая куртка цвета пудреной розы, пронзительно-бирюзовые тренировочные штаны и сугробоподобные кеды на флуоресцентной подошве. Русалка с интересом листала какой-то глянцевый журнал. Лика подошла поближе.
– Это ты, – полуутвердительно, полувопросительно сказала она.
– Да.
– Ты умеешь говорить вслух?
Русалка подняла на неё изумрудные глаза, светящиеся серебряным светом.
– Это Мир. Здесь всё немного по-другому.
В воде глаза у неё были чёрные.
Лика сунула руки в карманы куртки и присела на краешек скамейки, спиной к собеседнице. Раздавила ботинком несколько льдинок, блестящих острыми краями. Русалка, судя по шелесту страниц, вернулась к чтению.
– Скажи, люди могут реально навредить вам? Или хотя бы найти вас? – с усилием выговорила Лика. Русалка осталась невозмутимой.
– С точки зрения математики, ничего нельзя исключать. Всё возможно.
Лика вздохнула.
– Хорошо, я спрошу по-другому. Такие случаи уже были в истории?
– Только если русалка сама жертвовала собой. Добровольно.
– И часто такое бывало?
– Один раз, насколько мне известно.
– Давно?
– Очень давно.
Лику эти слова почему-то успокоили. Она прилегла рядом – Марсия подвинулась – и обняла русалку за талию.
– У нас есть сказка про это.
– У нас тоже. – Русалка усмехнулась.
– Никогда не понимала, как русалка могла покинуть море ради людей.
– Ей хотелось обрести то, что христиане называют бессмертной душой.
– А что это?
– Это способность к абсолютно безответной любви. Христианская любовь предполагает жертвенность.
– А нехристианская – не предполагает?
– Нет. Если ты не хочешь быть жертвой, ты никогда ею не будешь. И любовь тут ни при чём.
Такие рассуждения Лике нравились. Но всё же хотелось задать нескромный вопрос.
– А у русалок есть душа?
– У нас другая душа. Она едина с морем. Душа воды огромна. Христианский проповедник может её не заметить, по причине собственной малости.
Новости нравились Лике всё больше и больше. Так она и предполагала.
– А ты часто выходишь на берег?
– Нет, не особенно.
– А в городе была?
– Да… – Русалка деликатно умолкла и в ответ на вопросительную мысль Лики добавила: – Если это один из самых красивых городов России, страшно представить, как выглядят остальные.
– Мне тоже не нравится, – кивнула Лика.
Пошёл медленный, бесшумный снег. Лика наблюдала, как крошечные ледяные кристаллы застывают в волосах русалки, садятся на её собственную неказистую руку с короткими некрашеными ногтями. Кажется, они могли бы превратиться в ледяную статую, а Лика всё равно не почувствовала бы холода. Ей казалось, что в венах у неё расцветают горячие красные розы.
Ещё один нескромный вопрос.
– А сколько вы вообще живёте?
– Мы не считаем время.
Лика окончательно успокоилась.
– Вообще-то я пришла за тобой. – Русалка отложила журнал. – Хотела пригласить на вечеринку.
– Под водой?
– Конечно.
Лика счастливо улыбнулась.
– Пойдём.

***

В этот раз они оказались в более современном интерьере. Огромный затемнённый зал напоминал роскошный пентхаус, с той только разницей, что за панорамными окнами открывалась не высота, а глубина: в толще светящейся воды время от времени проплывали разноцветные рыбы, скосив удивлённый глаз, а внутри зала скользили золотые жилки водяных бликов. Футуристичные светильники выхватывали отдельные предметы яркими направленными лучами. Низкие широкие кушетки, устеленные покрывалами в чёрно-зелёной гамме, и шкуры чёрных пантер на полу из красной яшмы, похожей на свежее мясо. Русалки явно разбирались в дизайне. Или это людские представления о красоте пришли из Рая?
Кто-то сразу сунул Лике в руки цифровую видеокамеру.
– Мы иногда снимаем фильмы на вечеринках, – пояснила Марсия. Её уличный прикид уже растаял, и она осталась в чёрных кружевных трусиках и чёрной кофте с длинными свободными рукавами, обрезанной прямо под грудью. Грудь у Марсии была роскошная, как у классической порнозвезды, белоснежная кожа светилась в темноте. Марсия плюхнулась на ближайшую кушетку и взъерошила волосы. – Фильмы для взрослых. Потом продаём. В частные коллекции. Дорого.
– О, господи, зачем это вам? – Лика с ужасом заглянула в объектив.
– Нужно же хоть немножко поделиться своим счастьем с обездоленными. Наши видосики вдохновляют всяких гениев на создание крышесносных женских образов. Где им, бедолагам, ещё черпать материал?
Другие русалки, валявшиеся в расслабленных позах на кушетках и прямо на полу, рассмеялись – словно гладкие морские камешки зазвенели в отступающей волне.
– Я Рената, – одна из них помахала рукой.
– Тила.
– Я Алекса, а это – Алексия. Не путать!
– Можешь звать меня Сиа, – пояснила Алексия.
– Ренна.
– Ева.
– Я Топаз.
– Я вас всех сразу не запомню.
– Ничего. Разберёмся.
На девушках были откровенные наряды для эротических игр, и чтобы не выбиваться из общей картины, Лике пришлось раздеться до белья. Как ни странно, её спортивный стиль вполне вписался в местный крайне эклектичный дресс-код.
– Ты у нас сегодня оператор. Будешь снимать, как Лана, – одна из девушек ткнула пальцем в гибкую блондинку с идеально гладкими пепельными волосами до пояса, – моется в душе. – Блондинка мило улыбнулась, потеребив элегантное белое платье-пиджак, под которым явно ничего не было.
– Да я не умею снимать!
– А чего тут уметь? Смотри на всё через камеру. Получится интригующе.
– Какой кошмар.
– Ну, начинайте! – Компания поддержала инициативу воплями и нестройными аплодисментами. Кто-то включил трек, представляющий собой головоломное электрогитарное соло без малейшего ритма и сопровождения, лившееся свободно, как река. «Не иначе как опять Валерия Безобразова», – суеверно подумала Лика.
– А как я раздеваюсь, тоже будем снимать? – уточнила блондинка, откидывая блестящую волну волос за спину.
– Давай, почему бы и нет? Лика, только не становись против света!
Лика послушно обошла модель с другой стороны. Русалка, призывно улыбаясь, расстегнула пуговицы и сбросила платье под ноги. Потом развернулась и походкой манекенщицы направилась в вертикальный душ, встроенный в чёрную гранитную стену. Лика честно пыталась выхватить наиболее выгодные ракурсы. Да уж, повезёт кому-то, кто будет потом это смотреть. Русалка царственным жестом открыла воду и принялась соблазнительно извиваться в золотом блеске струй.
К электрогитаре в музыкальном сопровождении добавились какие-то цыганские хоровые моления. Русалка взяла мохнатую мочалку, залитую мылом, и по нежной золотистой коже потекла скользкая пена. Камера ползла по перламутровым изгибам вниз… потом обратно. Лана плавно повернулась лицом к стене и перекинула золотистые волосы на грудь, открывая чудесную узкую спину.
– Теперь введи ей вот это.
Одна из русалок как ни в чём не бывало подала Лике длинный гладкий искусственный член, похожий на светодиод. Лика, слегка опешив, запротестовала:
– Как я буду снимать одной рукой?
– Продолжай. Мы снимем за тебя. – Другая русалка ловко вынула у неё из руки камеру.
– Эй, я не хочу сниматься в порнухе!
Беспечный смех, похожий на щебетанье птиц.
– Не волнуйся. Будет видно только твои руки.
Отступать было некуда. Лика погладила стройное бедро, сверкающее под струями воды. Она не представляла, как можно запихнуть в девушку такой предмет, и в то же время ей этого хотелось. Постепенно она нашла нужный ритм, и по телу русалки пробежала дрожь удовольствия.
– О, как хорошо… – Она опустилась на пол, увлекая Лику под струи воды, легла на спину и раздвинула ноги; Лика склонилась над ней и, продолжая всаживать в неё твёрдый ствол, впилась поцелуем в её приоткрытые карамельные губы. Лана глухо застонала и выгнулась дугой.
У Лики шумело в ушах. Она представить себе не могла, что когда-нибудь будет ласкать такую красавицу. Вокруг сыпались хлёсткие радужные капли. Лика поцеловала изящную маленькую грудь и плечи. Лана была совсем не похожа на Марсию, но если бы Лике пришлось впервые испытать это с любимой девушкой, она бы, наверное, умерла. И без того было слишком хорошо. А русалки, похоже, совершенно друг друга не ревновали.
С гулким смехом, отражавшимся от стеклянных стен, они закрутили воду, и на полу прозвенели последние тугие капли. Лана вытирала полотенцем золотые волосы. Лика стянула с себя насквозь промокшее бельё и, с трудом преодолевая комнату сквозь головокружение, вернулась к Марсии.
Та была уже совершенно готова, созерцая, как выяснилось, всю съёмку на здоровенной плазме у дальней стены. Лика сделала то, что давно хотела: подняла кофту и погладила ослепительные точёные груди – литые, тяжёлые, с такими можно играть бесконечно – жёстко провела по ним ладонями, лаская твёрдые возбуждённые соски. Она жадно сосала, лизала, покусывала их, заставляя девушку извиваться от боли и нетерпения. Тело Марсии было восхитительно, мягкое, как цветы белой акации, сладкое, как мёд. Две другие русалки подняли высоко вверх ноги девушки, а третья заглушила крики наслаждения страстным поцелуем. Лика вместе с Марсией погружалась в волны удовольствия всё глубже, одну за другой. Русалки с улыбкой следили за тающей под их ласками подругой. Наконец последний трепет наслаждения прошёл по прекрасному телу девушки, и она погрузилась в сон, больше похожий на обморок; лицо её было бледно. Русалки, лукаво переглянувшись, поспрыгивали с кушетки и переместились на другую, явно собираясь продолжить игры в том же духе. Лика решила, что на сегодня с неё хватит и, глубоко вздохнув, легла рядом с Марсией, положила голову ей на грудь – и мгновенно провалилась в сон.

***

Проснулась она в каком-то странном сочетании её собственной комнаты с чем-то ещё. Одна стена была из чёрного гранита, неровная, как скала. Вдоль неё тянулись полки из чёрного стекла с книгами и дисками, каких Лика ни разу не видела. Она осторожно прикасалась к обложкам, к пластиковым боксам, и в голове у неё теснились обрывки каких-то мелодий, набегавшие друг на друга, как волны, строки стихов, каждая из которых звучала, словно музыка, и казалась невероятно значительной, глубокой, но Лика понимала, что не запомнит их все.
Запомнилась одна книга, она выделялась на сумеречном фоне форматом и белизной: большой квадратный альбом с акварельным изображением – хрупкая пепельноволосая девушка на песке, а перед ней – огромный чёрный осьминог, сжимающий в одном из щупалец сияющую жемчужину. Заголовок гласил: «Песни жемчужины». Лика потянула книгу на себя…
И очнулась уже в комнате русалки, но эта реальность казалась продолжением сна. Марсия мирно спала, посапывая над ухом. Лика осторожно поднялась. В памяти бушевали, набегая друг на друга, дикие цыганские стенания, которыми завершилось музыкальное сопровождение «фильма». В первый раз, когда была здесь, она ничего не рассмотрела, а сейчас как-то машинально, словно ею двигало что-то, прошлась вдоль стен. Точно. Валерия Безобразова: «Струны», «Волны», «Сатурн», «Кольца времени», «Культ Красного Кода»…
Русалка вздохнула и пошевелилась. Лика провалилась в расшитое золотом кресло-мешок и раскрыла буклет одного из дисков. «Заклинания против Того, Кто Живёт В Воде». Марсия обняла подушку и посмотрела на Лику с улыбкой.
– В Мире эта музыка запрещена, – задумчиво сказала Лика.
– У нас тоже, – промурлыкала русалка. – Она везде запрещена.
– Но почему?
Русалка сонно потянулась.
– От неё смещаются границы реальности. Неконтролируемая трансгрессия. Те, кто мучается в Аду, могут сбежать оттуда в Рай. А те, кто всю жизнь провёл в Раю, – без вины попасть в Ад.
– А та, кто пишет это всё. – Лика взглянула на стильную чёрно-белую фотографию. – Она жива?
Марсия засмеялась.
– Не знаю, есть ли хоть один человек, который может ответить на этот вопрос. В какой-то части реальности, вероятно, жива. Учитывая, что регулярно выходят новые диски. Хотя, по-моему, они все записаны в далёком прошлом. А сейчас их просто кто-то публикует.
– Зачем?..
– Ищет что-то. Возможно, способ остановить происходящее.
– Что именно?
– Разлив Рек.
– Ты думаешь, его нужно остановить?
Марсия пожала плечами.
– Не факт, что это хорошая идея – делить реальность на зоны. Мы, русалки, можем плавать во всех трёх реках. Для нас это одна и та же река.
– Ну, вы родились в воде, для вас всё должно быть по-другому. – Лика отложила диск и вернулась к Марсии под бочок. Русалка обвила её тяжёлыми алебастровыми руками. Лика положила голову ей на плечо и задумчиво потеребила воздушные чёрные локоны.
– Знаешь, у меня тут… – на словах Лика решила упростить проблему, – один человек пытался отнять камни, которые ты подарила.
– Я знаю.
«И ты уронила на него машину?» – этот вопрос Лика решила пропустить.
– Я никому не говорила, что камни у меня.
– Я знаю. – Русалка вздохнула и обняла Лику крепче.
– Тогда как он узнал?
Русалка зевнула.
– Грабителей навёл полицейский. Он в доле. Они работают в связке. Один не справляется – выдвигается другой.
Лика и сама это предполагала.
– А как узнал полицейский?
– По записям с камер слежения. – Ухищрения воришек ничего, кроме скуки, у русалки явно не вызывали. – Камеры не видят другой мир. Возникают помехи. По этим помехам некоторые люди научились отслеживать трансгрессию.
– Зачем?
– Кто-то – для знаний, а кто-то – для богатства.
Лика грустно помолчала.
– Тот полицейский сказал, что камни опасны.
– Соврал. Он добивался, чтобы ты добровольно отдала их или хотя бы выбросила в реку, а уж они подобрали бы, будь уверена.
– И они потом смогли бы это продать?
– Нет, они бы погибли. Не так быстро, как те, кто угрожал тебе, но итог один.
Лике уже не хотелось носить эти камни, и в то же время она чувствовала, что отказ от такой чести был бы трусостью. Ей-то русалка вреда не причинила. Сработали сказочные законы, совсем не людские: что человек заслуживает, то и получает. По счастью, Лика оказалась особью с чистым сердцем, о чём она и не подозревала, только сейчас сообразив, какая опасность прошла мимо.
А ещё её поразило, что в устах русалки история прозвучала так приземлённо. Лика не ожидала, что райские (или адские?..) существа способны так легко разобраться в психологии заурядных бандитов. Подумать только: «эти камни опасны, они из другого мира» – и «он в доле», «будь уверена, выловили бы»… Вот тебе и другой мир, совсем не там, где его ожидаешь…
– Ужас какой-то. Мне стыдно за людей.
Горячие губы Марсии прижались к её виску.
– Чепуха. Нам камней не жалко. Гораздо важнее встретить настоящего человека… как ты, – она шутливо пихнула её плечом.
– Зачем?
– Чтобы сделать счастливой… – Марсия, казалось, удивилась. – Тебе ведь плохо в Мире?
– Да…
– Ты можешь уйти. Навсегда.
Лика встревоженно взглянула на неё.
– То есть… умереть?
– Почему умереть? Просто уйти, и всё.
– Это… в Рай, что ли?
– Да. – Русалка пожала плечами, словно речь шла о чём-то вполне естественном.
– И… что для этого нужно сделать?
– Пройти крещение наоборот.
– Что?..
– Отречься от христианского бога.
Марсия взглянула в озадаченное лицо Лики и прыснула.
– Шутка! Ничего делать не надо. Если тебе нравится наша жизнь, ты постепенно привыкнешь и станешь одной из нас.
– Всё так просто?
– Это не просто. Это глубинные изменения, гораздо более сложные, чем какой-то шутовской обряд. Весь твой организм изменится. Ты станешь душой воды. Можем попробовать прямо сейчас.
– Что именно?..
– Сознательно перейти границу миров. Не боишься?
– А должна?
– Нет, – Марсия лукаво улыбнулась. – Не должна.
– Тогда не боюсь.
Марсия протянула ей обе руки. Лика взяла её ладони в свои.
По комнате с шипением побежала морская пена. Все предметы, ещё недавно твёрдые, как убеждения верующего, осели и разлились, хлынув внутрь комнаты. Лика взвизгнула, когда на неё рухнула тёмная волна, в последний момент схватила ртом воздух и провалилась на глубину. Далёкий свет остался где-то вверху. Марсия, взмахнув хвостом, потянула её на поверхность. В столбе шипучих серебряных пузырьков девушки вынырнули под мостом.
Была ночь. Город спал. С чёрного неба смотрела недоверчивая луна. Кругом плавали льдины, но Лика не чувствовала холода. Она засмеялась, откинув волосы с лица. Дыхание облаками пара вырывалось изо рта.
– Ну вот, с доставкой на дом! – глаза Марсии горели изумрудным светом в темноте.
– Круто, – Лика неуклюже выбралась на каменный берег канала. В Мире она оказалась одетой и теперь стояла в полном наборе зимних вещей, мокрых до нитки и тяжёлых, как невод. От всего тела шёл пар. Лика засмеялась. Ей было жарко.
– Пока дойдёшь, высохнут, – напутствовала её русалка. Лика помахала ей рукой.
Она шла по морозу и чувствовала, что от неё исходит жар. К тому времени, как Лика пришла домой, одежда на ней высохла. Лика восприняла это философски, тихонько повернула в замке ключ и прошмыгнула в свою комнату. Русалка русалкой, а родителей тревожить не стоит. Тем более что жить с ней вместе им осталось, видимо, совсем недолго.

***

Первое, что Лика обнаружила, придя в школу, – это книгу «Песни жемчужины» в сумке вместо учебников. Замешкавшись, она поняла, что исчезла из реальности окружающих. Её больше никто не видел. Прозвенел звонок, школьники расселись по своим местам, учитель заговорил, а Лика, повесив сумку на плечо, мимо всех вышла в дверь.
Блестело розовое февральское солнце. Лика решила поехать на локацию, которую успела полюбить: террасу Крестовского острова. Здесь она, смахнув с волнистой лавочки сырой сугроб, устроилась читать.
Ничего подобного Лика не видела ни по жанру, ни по содержанию. Ни – она пролистнула иллюстрации – по оформлению.
Начиналось всё, как детская сказка. Жили-были две девочки, одна – дочь короля, а другая – дочь мельника. Королева-мать решила, что её дочери нужна подружка, и взяла дочь мельника во дворец. Иллюстратор изобразил девочек похожими, как сёстры: обе лет четырнадцать-пятнадцать на вид, длинные прямые пепельные волосы, густые чёлки, застенчивые личики в форме сердечек, лихорадочный румянец. Вообще художник выбрал для своего мира сочетание пепельно-белого и рдяно-розового. Тёмно-розовый закат, беломраморная лестница, ведущая из дворца к морю, рыхлый седой песок, перламутровые ракушки в руках у девушек, пышные карминные платья.
Девочки росли вместе, только со временем их отношения стали портиться. Они стали плакать без причины и ссориться по пустякам. В конце концов они решили, что им лучше расстаться и жить отныне каждой самостоятельно.
Однажды на каменистый пляж, где они сидели вдвоём, выполз огромный чёрный осьминог. (Иллюстратор нарушил свою излюбленную гамму: непроницаемая тень клубилась в золотом блеске заката). Осьминог сказал, что все их ссоры оттого, что они слишком сильно любят друг друга, но и поодиночке тоже никогда не будут счастливы. Он сказал: вы мучаетесь оттого, что ваши жемчужины хотят соединиться. Но он, осьминог, может научить их, как делать всё правильно, и тогда они испытают наслаждение, равных которому нет. Девочки согласились.
На этом заканчивалась часть текста, которую можно было показывать детям. Дальше шло написанное поэтическим языком, сопровождённое нежными рисунками пособие по технике лесбийского секса.
Осьминог вынул из глубины моря жемчужину и объяснил, что у каждой девушки есть такая же.  (Именно этот момент был изображён на обложке книги). Он объяснил, что эта жемчужина дана девушкам для любви, и если они хотят сохранить отношения, то должны научиться доставлять друг другу удовольствие. Далее девушки обменивались первым поцелуем, обучались всё менее скромным ласкам, исследовали своё тело и увлечённо отрабатывали домашние задания осьминога ночью в спальне.
Конец истории пришёл неожиданно. Король увидел, чем занимаются девочки в отсутствие взрослых, и выгнал их обеих из дворца. Была зима. Девочки пришли на берег моря, сделали нож изо льда и разрезали грудь друг другу. Каждая вынула из своей груди жемчужину и вложила в грудь подруге. После этой странной операции они взялись за руки, ушли в море и превратились в первых снежных русалок. (Таким образом, сказка делала резкий поворот в сторону мифа о происхождении целой расы). Последняя иллюстрация представляла собой белую пену в чёрных волнах.

***

Лика закрыла книгу в лёгком ступоре. В Мире, прямо скажем, за такую сказочку можно и тюремный срок схлопотать. Она ещё раз пролистнула некоторые особо причудливые иллюстрации. А может, в действительности дети, выросшие на таких сказках, были бы счастливее?
Лика вспомнила собственное безрадостное детство и поняла про себя одну особенность, которую раньше не замечала. Она никогда не дружила с красивыми девочками. Только с дурнушками. А красивые вызывали необъяснимое раздражение. Лика пару раз даже ввязывалась в нелепые ссоры, в которых сама была кругом виновата. Теперь она отдала себе отчёт, что красивые девочки её возбуждали. И подавленное желание превращалось в злость. Она жила с постоянной болью. А самое главное – ничего не пыталась изменить. Она не знала, что всё должно быть по-другому.
Тут из серебряно-серых вод Финского залива появилась Марсия. Потоки пены и струи воды приняли на ней вид белого пуховика с пушистым мехом и белых брюк, а лёд, по которому ступали босые ноги, ближе к берегу превратился в белые замшевые ботинки. Как бы ни были русалке привычны россыпи бриллиантов, её явно не смущал и образ в стиле эконом-класс. Она деловито достала из кармана айфон и что-то на нём выключила. Лика помахала ей книжкой.
– Я не поняла, это для детей или для взрослых?
– Для подростков, – Марсия коварно улыбнулась.
– Круто, – признала Лика. – Спасибо, что дала почитать. Но теперь это надо вернуть под воду. Если родители у меня такое увидят, их удар хватит.
– Это наша классика, между прочим, – Марсия притворно нахмурилась и упёрла кулаки в бока. Лика протянула ей книгу, но Марсия оттолкнула её. – Верни сама.
Лика фыркнула. Как это возможно, интересно? Она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Увидеть перед собой ту самую полку из чёрного стекла…
Книга зашипела и пролилась ей на колени.
– Блин! – Лика принялась отряхиваться. Марсия захихикала. – А у вас вообще бывают дети?
– Нет.
– А как вы размножаетесь?
– Мы духи воды, Лика. Мы просто появляемся в воде и потом в ней же исчезаем.
– А как же слухи, что вы заманивали пением моряков?
Марсия снова притворно надулась.
– Заманивали, было дело. Но чисто по приколу. Не для размножения.
Она плюхнулась на лавочку рядом с Ликой. В волосах у неё блестели радужные льдинки. Лика прикоснулась к ним рукой. Закрыла глаза и представила жемчужные нити. Воздух начал как бы сгущаться и застывать. На голове у русалки появилась жемчужная диадема с подвесками.
– Жемчуг… аквамарин и… красный янтарь, – Марсия на ощупь определила камни. – Как будто капля крови!
– Это капля солнца, – сказала Лика.
Русалка мурлыкнула и мягко поцеловала её.
– Безобразие, девушки целуются! – донёсся откуда-то старушечий голос. – А мы потом удивляемся, что рождаемость падает!
Девушки покатились со смеху.
– Правда, пойдём домой, – Марсия потянула Лику за руку. – Не будем нарушать общественный порядок.
– Дурацкий порядок, – сказала Лика, а Марсия крикнула куда-то в сторону:
– Обещаю выметать сто тысяч икринок, которые превратятся в сто тысяч мальков!
– Сто тысяч роскошных изумрудных икринок, – согласилась Лика. – Это идея для нового украшения.

***

– Помню фото с показа «от кутюр» в русском стиле. Модель там была обсыпана чёрным бисером по прозрачной золотой ткани, как будто чёрной икрой, а подводка для глаз размытая, как будто от слёз. Очень русский образ…
Лика продолжила свою мысль несколько часов спустя, несколько глубже под водой.
Марсия возлежала во всём великолепии своей красоты, плавным изгибом закинув руки за голову. Её невесомое тело струилось, как Млечный путь на фоне чёрного неба. Кончиком ноги она подбрасывала домашнюю туфельку, расшитую бархатными водорослями.
– Все русалки прекрасны. Намного лучше людей. – Лика задумчиво обвела пальцем контур её груди. – Но ты просто невероятна. Чистая, как снег, и сильная, как море. Если бы я была человеком искусства, я бы поставила для тебя отдельный храм. С огромной фреской, которую бы назвала «Богиня Океана».
– Но ты можешь, – возразила Марсия.
Лика и сама чувствовала, что из её головы словно бы выходит столб света и мысли уплотняются, образы оживают. Неужели она сейчас может что-то подумать, и это просто сбудется? Её ощущение мира менялось, перестраивалось. Это больше не был мирок социальных рамок. Это был огромный живой организм, пронизанный волнами света, где малейший импульс преображал всё, и Лика чувствовала себя разумной волной в океане бытия. Это была бесконечная река времени, и русалки могли плавать по этой реке где угодно.
– Ты открыла мне новый мир, – сказала она.
– Ты сама его себе открыла, – поправила Марсия.

***

«Струны»… «Волны». Теперь Лика поняла, почему именно так назывались два первых альбома этой никем не виданной музыкантши. Это было о структуре вселенной. Она сейчас и сама чувствовала, что материя мира состоит из волн, которые на самом деле гудят, как струны. Эта вибрация и этот звук пронизывали всё, на самом первичном уровне вселенная была однородна – из одного и того же элемента состояли и это небо, и эти дома, и эта многолюдная улица, опасно сверкающая тёмными витринами, и она сама, Лика, точнее, её тело, остановившееся сейчас перед одной из витрин. Музыкальный магазин. И между изгибами гитар на неё смотрели два диска: «Струны» и «Волны».
Лика протянула руку сквозь стекло, и оно заволновалось кругами, как вода. Она взяла диск, покрутила в пальцах. На обложке горели струны, пронизывающие водную гладь, как солнечные лучи, и Лике показалось, что она уже слышит обрывки этой музыки, они носятся в воздухе, и если сосредоточиться, то она поймает их все и услышит музыку целиком. Но потом она решила, что не стоит стоять посреди улицы столбом, и вернула диск за стекло. Потом послушает.
Мельком она ухватила своё отражение в витрине и замерла. На неё смотрела женщина лет двадцати. В мягком белом пальто, в обёрнутом вокруг плеч вязаном пуховом палантине, похожем на кружево. Это она сама, что ли, так оделась, выйдя из воды? Она не особо задумывалась об этом, просто пожелала быть одетой как-нибудь. Но это определённо она, её бесцветные волнистые волосы и выпуклые глаза под тяжёлыми веками, только не такие прозрачные, как раньше, а ярко-бирюзовые. Парадокс в том, что Лика намного больше, чем Марсия, соответствовала описанию водяных созданий в народном фольклоре, будучи похожей на лягушку. Но когда она успела так повзрослеть? Получается, прошло несколько лет?
Обострившимся слухом она уловила где-то в стороне знакомый голос и повернула голову, разглядывая толпу. На какой-то момент все люди показались одинаковыми, но потом она вычислила среди них нужное лицо. Точно. Две девчушки сидели за столиком уличной забегаловки, лакая горячий кофе, и усилием памяти Лика узнала в них – в другой жизни – одноклассниц. Ради любопытства подошла. Девчушки посмотрели на неё озадаченно, как на незнакомую взрослую. Лика спросила явно своим бесцветным голосом, который стал только капельку ниже:
– Девочки, а вы не в тринадцатой школе учитесь?
Девочки переглянулись.
– Да-ааа…
– А не с вами учится такая – Анжелика Степнова?
Девочки снова переглянулись.
– Ну-ууу… да-ааа… учи-ииилась…
– А где она сейчас?
Девочки в третий раз переглянулись.
– Так ведь она-аа… это-оо… умерла-аа.
Вот это новость.
– Как умерла?..
– Ну-ууу… это-оо… утонула.
– За ней русалка приплыла и утащила на дно.
– Даже полиция приезжала.
– И давно?..
– Осенью…
Сейчас, судя по погоде, стоял март. Лика посмотрела вокруг себя новыми глазами.
– Понятно… Спасибо…
– А вы не родственница?
– Просто очень похожи.
– Да… точно. Родственница. – Лика задумчиво отошла в толпу.
Внезапно послышалась нота. Она появилась вверху, и одновременно с ней в прозрачном перламутровом небе развернулась картина. Прохожие поднимали голову, некоторые останавливались. Тум… тум-тум-тум. Низкий перебор струн, навязчиво повторяющийся ритм. Над улицей вдруг поплыли картины пустынного побережья – бесконечная белая, песчаная коса. Тум… тум-тум-тум. Движение вокруг Лики замедлилось, затихло.
Стали появляться фигурки детей. Сначала они просто бродили по пляжу, собирали ракушки и возились в песке. Потом, взявшись за руки, по трое, по четверо, начали танцевать. Абсолютно естественные, никакой танцевальной школой не заученные движения, скорее напоминавшие волнение водорослей в воде. Тум-тум-тум. Эти фигурки проявлялись и исчезали снова, а коса всё тянулась и тянулась в никуда. В ритм вплелась мелодия, она звучала то у одного инструмента, то у другого, то сразу у нескольких.
А потом из воды появились женщины. Лика многих узнала, они в общем-то были знакомы. Прозрачные белые покрывала обвивают алебастровые тела, развеваются на холодном весеннем ветру. Русалки тоже начинают танцевать, но если танец детей, хоть и пленительно грациозный, всё же похож на человеческий – быть может, лучшее, что может явить человек – то у русалок красота небесная, неземная.
Тум-тум-тум. Ветер, шум волн, потемневших, грозовых, солёные брызги моря и плавные, округлые цветы танца, льда, подводного мира, просвечивающего наружу сквозь стройные линии невесомых тел, заглушают всё. Все инструменты, словно проснувшись, вдруг завершают мелодию в едином порыве и смешиваются в хаос оглушительного грома. Русалки, синхронно исполнив последнюю фигуру танца, рассыпаются миллионами водных брызг и прозрачной пеной уходят в песок. Снова пустынный берег. Тишина.
Лика словно очнулась ото сна. Как и вся улица. Все, не отрываясь, смотрели в небо, пока там не растаяла последняя нота. Это была трансляция с Крестовского острова. Сейчас голограмма показывала смеющихся оркестрантов на деревянной набережной. Кое-кто приветственно махал смычком дрону, ведущему съёмку. Мельком в кадр попала и девушка-дирижёр, по совместительству композитор, Лика узнала по фотографиям замкнутый тёмный лик. Снова эта запрещённая музыка, которая сама включается и сама выключается. В небе растаял последний кадр кинохроники, а толпа ещё долго не расходилась, разразившись восторженными аплодисментами, воплями, топотом и свистом, перешедшим в слаженное скандирование слова, которое Лика не поняла:
– Са-ми-ра! Са-ми-ра!
– Что они кричат? – прокричала Лика на ухо ближайшему соседу.
– Это значит «блистательная» или «госпожа» на ангельском! – прокричали ей в ответ, и Лика не нашла причин, чтобы не присоединить свой голос к прочим. В бессмысленной суете это был момент вечности.

***

Лика очнулась с чувством, словно пропустила что-то важное. За окнами снова сумерки, опять не поймёшь, то ли утро, то ли вечер. На мобильнике восемь утра. В школу было ещё рано, но Лика лихорадочно начала собираться. Ей почему-то казалось, что она куда-то не успевает.
– Ты куда? – услышала она слабый голос матери, уже выбежав на лестницу.
Ей казалось, что сам воздух потемнел и стал гуще, что улица стала плоской, как пенал. Она бежала, и сумка больно ударяла при каждом шаге по бедру. Чёрт, зачем она взяла столько учебников? Зачем она вообще таскает их с собой? Что она здесь делает, в конце концов?
Сначала она услышала выстрелы, а потом заметила полицейскую машину возле моста. Бросив сумку, она побежала ещё быстрее и оттолкнула парочку зевак. Ей никогда в жизни не было так страшно, как в тот момент. Это волшебное существо было неприкосновенным, а они хотели причинить вред.
– Тащи её! Ах ты, лохматая тварь! – заорал кто-то.
Какой-то жуткий мужик вытянул Марсию из круговерти льда и красной пены на берег багром, воткнув острый крюк ей в спину.
Лика крикнула на него и только потом ощутила ту самую структуру струн и волн, которая недавно совсем в другой, солнечной реальности открылась ей. Её голос нарушил эту структуру, что-то сдвинул в ней. Это движение прошло сквозь мужика, и плоть буквально в несколько мгновений сошла с его костей – как будто перезрелый фрукт лопнул. Краем глаза Лика заметила и дальнейшее движение – в полицейской машине что-то случилось, захрустели стёкла, но Лика не задумалась об этом. Она побежала к Марсии, а полицейский, стоявший на мосту, куда-то улетел. И ещё кто-то куда-то, кажется, побежал.
– Боже мой, только не умирай! – взмолилась Лика.
Марсия кашляла, изо рта у неё лилась кровавая пена. И той же кровавой пеной шипели две раны от пуль на животе и груди. Лика испугалась, что Марсия сейчас просто исчезнет, превратится в пену, и Лика никогда её больше не увидит. Решение она приняла мгновенно и, обхватив Марсию за плечи, потащила её обратно в воду. Почему-то ей казалось, что в воде русалке станет лучше.
Она бухнулась в чёрную, ледяную глубину и, крепко держа Марсию, с какой-то невероятной скоростью поплыла вниз.

***

Они плыли очень долго, когда Лика наконец остановилась, они явно были не в крошечной питерской речке. Вокруг простиралась глубокая чёрная бездна. Лика сообразила, что сама стала русалкой, и именно рыбий хвост позволил ей уплыть так быстро, но это волновало её в последнюю очередь. Она сосредоточилась изо всех сил, срочно восстанавливая в памяти комнату Марсии, и ей это удалось: несколько минут спустя в темноте зажглась золотистая лампа, они плавно опустились на укрытый пледом диван, и потолок сомкнулся у них над головой.
Марсии, казалось, и правда стало лучше, по крайней мере, пулевых ранений Лика больше не видела. Она укрыла русалку пледом и села рядом на пол, взяв её холодные руки в свои. Марсия тихо посапывала, как будто спала. Потом молча открыла глаза.
– Марсия, ты не должна была подниматься в мир людей, – сразу горячо заявила Лика. – Люди злые! Ты слишком хороша для них! И ты, и другие русалки. Я бы на вашем месте вообще ушла из города!
Марсия поворочалась, устраиваясь поудобнее, и беспечно улыбнулась.
– Я должна была предвидеть, что они тебя подкараулят…
Русалка протянула из-под пледа руку и успокаивающе коснулась её плеча.
– Ты не должна больше так рисковать! Мало ли, что ещё им придёт в голову!
– Лика, я знала, что так будет, – осторожно вклинилась Марсия. – Я просто позволила этому случиться.
– В смысле? – Лика вынырнула из своих угрызений.
– Понимаешь, человек может превратиться в русалку только под влиянием стресса. Если всё спокойно, ты начинаешь задумываться: а что для этого нужно сделать? а как такое возможно? Но в экстремальной ситуации ты не раздумываешь, а просто действуешь. Ты сама не заметила, как превратилась в русалку.
Лика не сразу сопоставила эти объяснения с происходящим.
– Так это всё из-за меня?! – наконец дошло до неё.
Марсия кивнула с немного виноватым видом.
– Боже мой! – взвыла Лика. – Так значит, тебе ничто не угрожает?!
Марсия отрицательно покачала головой.
– Слава тебе, господи! – Лика выдохнула и привалилась к дивану спиной. Потом снова обеспокоилась: – Но ведь тебе, наверное, было больно?
Марсия стыдливо покачала головой.
– Мы состоим из воды, Лика. Нас нельзя застрелить. Что будет, если человек начнёт стрелять в воду?
– Ничего.
– Угу.
Девушки дружно помолчали.
– А я-то там, кажется, кого-то прихлопнула, – задумчиво вспомнила Лика. – Ах ты, хитрюга! – Она повернулась к Марсии, чмокнула её в щёку, и девушки обнялись.

***

Лике не хотелось уходить от Марсии, и она подумывала о том, чтобы вообще не возвращаться домой, но потом всё же решила отдать последнюю дань серости. Тот мир уже казался далёким, нереальным. Там тоже всё состояло из воды, только из гнилой.
Лика немного прибралась в комнате, со странным чувством подумав, что, когда она уйдёт, здесь всё станет как будто мёртвым. Этот маленький мирок существовал для неё, а теперь больше не нужен. Даже немного жаль.
Она заглянула в комнату родителей. Отец храпел в кровати, мать дремала перед телевизором. Лика перевела взгляд на экран и вздрогнула: она узнала лицо, это Валерия Безобразова. Легендарную музыкантшу расспрашивала какая-то прыткая журналисточка.
– Вы посвятили композицию «Мечты» Айседоре Дункан, почему?
Тёмное лицо улыбнулось.
– Я думаю, что о человеке можно судить по его мечтам. Знаете, какая мечта была у Изадоры? Поставить номер, в котором огромный ансамбль детей танцевал бы на берегу океана девятую симфонию Бетховена. Когда она работала, ещё не было видеозаписи, её постановки не сохранились. Но мне захотелось написать музыку: бесконечный берег, бескрайний океан, танцуют дети, а потом из воды выходят вообще какие-то неземные существа. И всё исчезает. Как мечта. Ведь у Изадоры не получилось её осуществить. Но даже ничего о ней не зная, кроме её мечты, можно о ней судить. Гений.
– А образы, которые вы проецируете на ваших концертах? Некоторые люди утверждают, что действительно видят другую реальность.
– Нет, нет, не может быть. Это просто голограмма.
– Что теряют чувство времени и попадают в другую реальность, где проходит намного больше времени, чем…
– Это невозможно. Никакой другой реальности не существует.
Сигнал пропал, экран подёрнулся серой рябью. Потом всплыл какой-то полицейский сериал. Мать вздрогнула и проснулась.
– Господи, какую чепуху показывают, – недовольно сказала она и переключила канал. Шли новости: знакомый мост, обвязанный красно-белой ленточкой. – Три человека погибли и ещё несколько получили травмы различной степени тяжести в результате нападения русалок в Лебяжьей канавке, – деловито пояснила женщина-диктор. – От голоса русалки полицейская машина смялась так, что водителя пришлось извлекать автогеном, он скончался по дороге в больницу. Несколько случайных прохожих полностью или частично лишились слуха. Полиция Санкт-Петербурга предупреждает, что русалки признаны опасными существами, и обо всех случаях контакта с ними следует незамедлительно сообщать в правоохранительные органы.
– Ужас какой, – недовольно заявила мать и переключила на крикливое ток-шоу. – А ты чего не спишь?
– Уже ложусь, – сказала Лика.
В своей комнате она сняла ожерелье из огромных речных жемчужин с подвесок люстры. Потом написала крупным и чётким почерком:
«Я ушла в море.
Забудьте все обо мне.
Надеюсь, мы больше никогда не увидимся».
И положила жемчуг поверх. Пусть распорядятся им, как хотят. Как смогут.

***

САРАНЧА

Стоило Ане ступить за порог школы, как начал накрапывать дождь. Хотела ведь взять зонт! Ну что за май, опять дождь? Она глянула на светло-серые облака с тускло-жёлтыми краями. Ни ночь, ни день. Наверное, скоро кончится. Зайти снова в школу? Только под дулом пистолета. Аня пристроилась под небольшим каменным карнизом, который где-то на уровне третьего этажа поддерживали весьма странные порождения архитектурной фантазии: юные девушки с пустыми глазами и пышными ветвями вместо волос и страшненькие мужчины с дряблыми мышцами, морщинистыми лицами и ветвями вместо рук. На переменах здесь курили старшеклассники, и бетон под ногами был густо усеян плевками и окурками. Аня, поморщившись, вынула телефон.
«я только вышла вы уже там?» – нащёлкала она подружкам, собиравшимся в Макдональдс.
«мы тут ждём тебя» – звякнул ответ. Следом в Вотсап упал ролик с очередным корейским поп-идолом:
«правда он клёвый я его люблююююю»
«ты чокнутая у них маленькие пиписьки» – категорично возразила Аня, хотя сама была подписана на дюжину корейских диджеев, со скукой глянула в небо и открыла ленту в ТикТоке. На экране завертелся свежий мастер-класс по нейл-арту.
«итак мы сегодня учимся пошагово рисовать геометрию на ногтях вот такую в итоге у нас должен получиться вот такой узор…»
На телефон ей упала какая-то невероятно крупная капля – да просто громадная… Аня вытянула руку и с изумлением наблюдала, как густые стекловидные нити сползают вниз. Шлёп! На запястье упала ещё одна капля… Да это не дождь!
Аня подняла глаза. Слева и сверху, из-за немой кариатиды, на неё смотрело существо, как ей показалось, совсем без глаз: его гладкая голова состояла как бы из одной только пасти. Внезапно существо одним сильным и гибким движением покрыло половину расстояния между ними, выпрыгнув на колонну, а в следующий миг вокруг Ани уже обвился липкий, невероятно длинный язык, покрытый всё той же похрустывающей, быстро застывающей слизью. Аню дёрнуло наверх и перевернуло вниз головой. Прямоугольник крыльца, прямоугольник школьного дворика быстро уменьшились, ухнули вниз, мелькнула проезжая часть с прямоугольниками автобусов и машин, тёмные прямоугольники чьих-то окон очень близко и, наконец, крыша, которая качнулась и перевернулась небом вверх. Существо швырнуло её на карниз, и Аня с ужасом уставилась в шестиэтажную пропасть, отделявшую её от асфальта. Существо навалилось на неё сзади и что-то прострекотало. Язык соскользнул с талии, но тут же сдавил горло. Перед глазами поплыли цветные пятна; треск разорванной ткани – голого тела коснулся прохладный ветерок.
Аня знала, что саранча может сделать с ней; год назад одно такое существо пробралось в класс через окно и при всех изнасиловало учительницу. Происходило всё очень долго, некоторые мальчишки краснели и отводили глаза, но большинство смотрели с восторгом. Девочки были в шоке, потому что наглядно увидели, как к ним относятся и чего от них хотят. Убедительный урок получился. И хотя потом все делали вид, что ничего не случилось, только учительница та куда-то пропала, говорили – попала в психушку, и все делали вид, что ужасно ей сочувствуют, на самом деле Аня поняла, что она и все девочки считаются существами второго сорта, и если ей не повезёт, и её изнасилуют, за неё никто не заступится, потому что негласно мужчины это даже одобряют. Конечно, если мужчина сочтёт, что задето его самолюбие, что использовали его родственницу или ту, которой он хочет пользоваться сам, он будет мстить, но если мужчина в данной конкретной женщине не заинтересован, он скажет, что она получила то, что заслужила. Конечно, девчонки старались об этом не думать, делали вид, что всё это их не касается. Но на самом деле Аня панически боялась. Она абсолютно не понимала, почему такой ужас грозит ей, и никто ничего не делает. Разве что придерётся к её одежде, к её поведению, как будто проблема в ней, а не в мужчинах. Как будто изнасилование – это какая-то несчастливая случайность, а не прямое следствие того, что в мальчиках сызмальства воспитывают чувство превосходства. «Не плачь, как девчонка, не ябедничай, ты не девчонка, будь мужиком». Это всё говорилось при девочках взрослыми, которые утверждали, что заботятся и желают добра. Аня никогда этого не понимала. Получалось, что говорят одно, а на самом деле происходит другое, и всех всё устраивает.
А теперь и её унизят хуже некуда. Она много раз пыталась представить себе, как это может быть, и ей казалось, что пережить такое невозможно. Невозможно потом улыбаться и смотреть в глаза людям. Жить по прежним правилам, зная, что они не действуют в самом главном – в свободе распоряжаться собой. Невозможно вернуться в мир, которого не существует.
Костистый скользкий член вошёл в неё вместе со жгучей болью. Саранча взвизгнула и принялась медленно двигаться. Мускулистый язык по-прежнему сдавливает шею, густая слюна течёт из разинутой пасти на спину.
Саранча получала удовольствие, а для Ани каждая секунда была крещендо ужаса и агонии. Как будто невероятно громкий звук, от которого мясо с костей сползает – говорили, что некоторые адские существа способны издавать такой. В какие-то моменты Ане казалось, что она сейчас потеряет сознание – в глазах окончательно темнело, но почему-то она старалась очнуться – может быть, из нелепой надежды, что удастся как-то вырваться. Но вырваться не получалось, несмотря ни на какие рассказы о воле и силе характера человека, которые якобы могут победить всё. На самом деле всё могут победить стальные мускулы, как у саранчи.
Саранча громко завизжала, застрекотала и задвигалась быстрее. Всё анино тело сотрясалось с каждым толчком. Руки ослабели, она больше не пыталась упираться в карниз в тщетной попытке оттолкнуть саранчу. Сил едва хватало на то, чтобы дышать. Боль постепенно перешла из острой в ноющую, залившую все мышцы.
Потом мысли куда-то ушли, перед глазами просветлело, и Аня поймала себя на том, что разглядывает раскинувшийся перед ней город почти отстранённо. Крыши золотились в лучах выглянувшего солнца.
Саранча как-то присвистнула и снова стала двигаться медленнее, ударяясь об анины бёдра с влажными шлепками. Аня вдруг почувствовала, что ей горячо. Толстый костистый стержень, с какими-то бугорками по всей длине, скользил туда-сюда в монотонном ритме, и в какой-то момент внутри стало собираться какое-то приятное напряжение. Саранча издала пронзительный писк и сильнее сдавила анину шею языком. Шлёп, шлёп, шлёп. Аня непроизвольно сжала коленки.
– ИиииииииИИИИИИИ!..
Перед глазами вспыхнули искры. Мириадами искр взорвалось и всё тело. Аня совершенно перестала понимать, что происходит. Горячее разливалось внутри, било струёй… Саранча ещё раз дёрнулась, ещё… Длинный тяжёлый член с чавкающим звуком выскользнул наружу. Следом за ним что-то выплеснулось и потекло по ногам.
Саранча поднялась и отошла, как показалось Ане, равнодушно. Аня распласталась на карнизе абсолютно без сил. Внутри всё дрожало. Аня повернула голову в сторону и наткнулась… на испуганный взгляд.
Невдалеке, к трубе, клейкой слюной саранчи была прилеплена её одноклассница, Лизка. Лизка Антонова, белобрысая неряха, над которой все издевались. Аня сама, только сегодня, больно шлёпнула её линейкой, перегнувшись через соседнюю парту, и успела сесть на своё место прежде, чем Лизка обернулась. Лизка схватила линейку и шлёпнула Тоньку, которая сидела у неё за спиной, и весь класс смеялся, когда учительница отобрала у Лизки линейку и сделала Тоньке замечание.
Сейчас Лизка смотрела на Аню круглыми от ужаса глазами. Саранча извергла в небо дикий визг, метнула в Лизку длинный язык и оторвала ей голову. Аня пронзительно завизжала, упав на шершавую чёрную кровлю. Тварь заглотнула голову и разжевала её с сочным хрустом. Потом повернула морду к Ане – глаз не было, но на этот раз Аня успела разглядеть две влажные ноздри. Саранча прыгнула к ней и одним лёгким, почти воздушным движением перебросила её через карниз.

***

Бесстрастная камера наблюдения зафиксировала возню, в которой, только если приглядеться, можно было рассмотреть нечто страшное. Деловитый голос диктора не оставлял сомнений в увиденном:
– …очередное нападение саранчи. Убиты две школьницы одиннадцати лет. Девочки учились в одном классе школы № 130…
Замедленная прокрутка с приближением показала тело девочки, падающее с крыши. Мама поспешно взяла пульт от телевизора и переключила канал. Маринка сделала вид, что ничего не слышит, старательно жуя кашу.
– Я же тебя просила не включать новости при ребёнке, – раздражённо заметила мама папе. Этот разговор происходил уже не в первый раз, хотя вообще-то новости можно было посмотреть и в интернете. – Ты травмируешь девочке психику!
– Это я травмирую?
– Рано ей ещё такое смотреть!
– А когда ты собираешься ей всё рассказать?
– Чем позже, тем лучше, – отрезала мама.
– Позже может быть уже поздно! Пусть знает, что её ждёт на улице!
– Толку от этого знания! Сделать всё равно ничего нельзя!
Маринка вздохнула и безнадёжно уставилась в тарелку.

***

ЗАЛОЖНИКИ

В офисе, раскидавшись с первоочерёдными делами, Анатолий Маркович привычно открыл новостную ленту и наткнулся на экстренный выпуск.
– По-прежнему неизвестно точное количество заложников, которых стая саранчи удерживает в школе №130. Напомним, в 9:30 утра к школе №130 по адресу улица Луговая, дом 5, подъехали две грузовые машины с вооружёнными существами. Застрелив охранника, они прошли в здание, где, угрожая учителям расстрелом, заставили их вывести детей из классных комнат и собрать в двух больших помещениях – спортзале и актовом зале. На место происшествия уже прибыла полиция, здание оцеплено. Террористы пока не выходят на связь. Через окна видно, что они монтируют взрывчатку.
За спиной у корреспондентки виднелось невозможно знакомое Синицыну здание.
– Н-да… допрыгались, – мрачно обронил кто-то из коллег, глядя в монитор через его плечо.
– Очевидцы сообщают, что из школы слышались одиночные выстрелы, есть раненые…
Дёргаясь, камера показывала растерянную толпу.
– Скажи шефу, что я ушёл, – резко подхватился Синицын, выхватывая из-под стола кейс.
– В смысле… куда?
– У меня там дочь.

***

Толпу было видно издалека. Улицы перегорожены. Телефон Маринки не отвечает. Кажется, что ничего не происходит. Хотя слышны негромкие разговоры, всё перебивает парализующая тишина. Страх услышать выстрелы. Страх услышать смерть.
– Толя! То-ооля!.. – к Синицыну подбежала заплаканная жена. Газовая косынка сбилась, чёлка лезет в глаза. Он тупо прижал её к груди. «Господи, как в дешёвых боевиках…» Мысли ворочались с трудом.
– Она точно там?
– Не знаю… Телефон не отвечает…
– Они там у всех забрали телефоны, – сказал кто-то из толпы.
У окружающих мужчин – такие же отсутствующие, пустые лица. Надо что-то делать, а сделать ничего нельзя.
– Чего они хотят? Какие требования?..
– Неизвестно… Если будет штурм, угрожают всё взорвать…
Какой-то женщине плохо. Она садится на асфальт. Её подхватывают под руки, куда-то ведут. Синицын пытается подойти ближе к заграждению. Из-за чужих спин и голов замечает в траве возле стены какой-то кулёк. Страшно спрашивать.
– Это… кто лежит?.. – негромко интересуется он у кого-то рядом. 
– Из окна выбросили, говорят, мальчик-старшеклассник, – так же тихо отвечает кто-то.
«Видимо, сопротивлялся». Синицын поднимает голову. Старинное, красивое здание. В четыре этажа.
Что там сейчас происходит? Нет, лучше вообще об этом не думать. Саранча «прославилась» по всему Миру изнасилованиями и каннибализмом. Поначалу люди даже думали, что эти существа не разумны. Какая-то разновидность адских животных. Но со временем выяснилось, что саранча – это вполне себе развитый подвид демонов, со своим – труднопостижимым для человека – жизненным укладом и даже (!) религией. Они умели говорить, некоторые даже читать и писать; а что касается военного дела – все поголовно умели обращаться с оружием и довольно сложной военной техникой.
У кого-то звонит телефон. Синицын вдруг слышит срывающийся голос жены:
– Маринка… Это моя дочь, это моя дочь!
Он проталкивается обратно.
– Да! Мариночка! Ты где сейчас?..
– Включите громкую связь! – с другой стороны к жене проталкивается полицейский.
– Сейчас… Марин! – от волнения Лариса не попадает пальцами в кнопки и вместо того, чтобы включить громкоговоритель, вытягивает руку с телефоном.
– Да… мам… я в школе…
– Что у вас там происходит?! С тобой всё хорошо?!
– Мне велели позвонить… Сказать, чтобы не начинали штурм… Если будет штурм, они всё взорвут…
– Чт-то… да-да, понятно…
– Требования! Требования спросите… – шипит полицейский.
– Марин! Чего они хотят?!
– Они говорят: ждите… Мамочка, не волнуйся, мы тут…
Связь оборвалась. На несчастную Ларису было страшно смотреть. По ожидающей толпе прошёл стон.
– Да что ж это такое…
– Пусть сделают что-нибудь! Кошмар какой-то…
– Эти твари давно разгуливают тут, как у себя дома!
– На детей накинулись… Одно слово – нечисть…
– Пусть президент выступит, что он скажет! Где они, все эти начальники?! По домам попрятались…
– Беззаконие полное…
– Как с ними говорить, они, наверное, язык не знают…
– Пулями говорить… Пулемётами…
– Там дети!..
Лариса рыдает, глядя в погасший экран. Синицын снова прижимает её к себе, молча отводит в сторону. Что можно сделать с этими тварями, которые прикрываются детьми?! Только ждать… Возмущённые голоса стихают, изредка прорываясь плачем женщин.
Полчаса. Час.

***

Полторацкий мрачно смотрел новости. Что за поганое утро, выдалось жарким, как в пекле. А в участке нет ни одного кондиционера, вентилятор и тот еле работает. Что там сейчас поделывают коллеги из Богоявленского района? Не представляю, как они с этим справятся… Семьи, дети…
Вбежал парнишка из дежурной части:
– Артём Палыч, у нас стреляют!
– Что?! – Полторацкий даже не поверил, мысленно ещё в школе № 130. Этот пацан ничего не перепутал?.. – У кого это у нас?!
– Идите, посмотрите камеры!
Они уже бежали трусцой по коридору. Что за чёрт?!
Возле мониторов небольшая толпа. Телефон надрывается, не переставая. Полторацкий бросил только один взгляд на экран и, расталкивая попавшихся, ринулся на выход.
– Туда, быстро! По тревоге! Сигнал «Эдельвейс»!
Завыла сирена. Машина, то вырываясь вперёд, то с визгом тормозя на поворотах коротких улочек, закултыхалась по городу.
– Ты тоже это видел?! Это то, что я думаю?!
– Не знаю, шеф. – У водителя от напряжения шея стала малиновой. – Кто там может стрелять?!
– Не может быть, чтобы в один и тот же день…
Навстречу по улице бежали прохожие.
– Поверить не  могу…
Водитель резким движением рванул воротник – даже, кажется, пуговица отлетела – и не сказал больше ни слова.
Столб дыма поднимался от мрачной громады Храма Богоявления – как его ещё называли в народе, «Храм Бога-Отца». По проулкам лепятся группки любопытных. Полторацкий выскочил из машины. Слышно было, что в храме идёт стрельба. Очевидцы нашлись сами.
– Там стреляют!
Я слышу!
– Сколько их?
– Вон на тех машинах подъехали…
У ворот храма стоят два грузовика и один бронетранспортёр.
– Человек тридцать…
– Больше!
Кто такие?!
– Не подходить! Отойти! Перекрыть все подходы к зданию!
Подъехали ещё две полицейские машины и одна «скорая».
– Оцепить здание! Перекрыть все подходы! Что у тебя?..
– Есть видео с камер слежения…
– Давай!
Служители и немногочисленные прихожане храма сидят на полу в центре зала, их держат на прицеле какие-то люди…
Ровно в этот момент один из вооружённых бандитов обернулся, посмотрел в объектив и выстрелом разнёс камеру. Экран погас.
– Сюда уже едет мэр…
Что я ему скажу?!
– Есть очевидцы?! Кто там был?!
– Никого… всех закрыли… там служба была…
Ч-чёрт… Полторацкий скрежетал зубами, вперившись взглядом в каменную махину.
«Храм Бога-Отца» стоял на искусственном острове посреди Реки. Единственный вход – по мосту в центральные ворота. Планировка – похоже на квадратный форт с огромным внутренним двором. Отстреливаться из такой крепости можно бесконечно. А главное: кто и зачем захватил храм?!
Краем глаза он заметил фургон телевизионщиков. Да уж, шоу предстоит занимательное… Сразу два захвата заложников в прямом эфире…
– Как вы думаете, эти два события связаны?!
– Кто мог захватить храм?! Они уже вышли на связь?!
– Внимание! Соблюдайте спокойствие!
Кто-то достал громкоговоритель… ФСБ?
– Отойдите от заграждений! Соблюдайте спокойствие! Я обращаюсь к тем, кто сейчас в храме. Мы готовы выслушать ваши требования! Повторяю! Мы готовы выслушать ваши требования!
Тишина. Чёрные зеркальные окна храма непроницаемы. Полторацкий понимает, что всё это затянется надолго.
– Шеф!.. Мэр вас к себе…

***

– Смотрите! Смотрите, женщина идёт!
– Отойти! Не мешать!
Усталая толпа всколыхнулась. В дверях школы появилась растрёпанная женщина и побежала к заграждению. Синицын плохо разглядел её. На виске кровоподтёк. В руке, кажется, записка. Отдав записку, женщина так же быстро побежала обратно.
– Это их завуч…
– Что она передала?!
– Отойдите!
Очередной полицейский проталкивается через толпу.
– Это требования?!
– Без комментариев! Отойдите!
– Это требования, – тихо сказал Синицын жене. – Сейчас узнаем, что происходит. Они спасут наших детей. Самое худшее позади.
Но он знает, что самое худшее может быть впереди.

***

Стреляли под ноги и в воздух. Маринка толком не запомнила, что произошло. Она оказалась в центре толпы, а потом как-то сразу сидящей на полу в спортзале. Двух мальчиков застрелили. Одна тварь отбирала сумки и телефоны, другая монтировала взрывчатку. Старшеклассников согнали баррикадировать окна и двери с помощью стульев и парт.
Сразу после того, как установили бомбы, твари отобрали несколько самых красивых девочек и увели в другую комнату. Все слышали, как они кричали. Но никто ничего не сделал. Маринка сидела рядом с завучем Лидией Михайловной, и та молча крепко обнимала её за плечи. Потом одна тварь выдернула из толпы Лидию Михайловну, и тут уже сама Маринка завопила во весь голос, получила удар прикладом по лицу и потеряла сознание.
Потом оказалось, что Лидия Михайловна бегала с запиской на волю.
Девочки, которых увели, начали возвращаться. Их сразу старались утешить. На них было страшно смотреть. Маринка глянула мельком и увидела, что по ногам одной текла кровь. Татьяна Викторовна, школьная медсестра, звенящим от напряжения голосом попросила воспользоваться аптечкой. Она сказала, что девочкам надо остановить кровь, но все поняли, о чём она думала на самом деле. В каждой аптечке были противозачаточные таблетки для изнасилованных. Чтобы не родился эмбрион. Одна из вооружённых тварей ответила: заткнись. Потом увели ещё несколько девочек.
Было жарко. Жужжала муха.

***

– Говорит командир подразделения особого назначения «Вега» майор Семён Волков.
У Полторацкого неожиданно ожил планшет – канал экстренной связи с дежурной частью. Крупным планом – лицо мужчины лет тридцати пяти, черты лица резкие, красивые, непослушные светлые волосы небрежно забраны назад.
– Я представляю национал-социалистическую организацию «Северный фронт».
– Чего там?!
– Тише!
– Запись идёт?
– Да!
– От имени граждан Рая, проживающих в Мире, мы выражаем глубокую озабоченность процессами, происходящими в современном российском обществе. Мы призываем политиков вернуться к принципам расовой чистоты. Компромиссы в отношении адских существ недопустимы. Поскольку правительство страны предельно коррумпировано, мы не видим другого способа воздействовать на реальность, кроме как применить силу. Мы подчёркиваем, что эту войну начали вы, а не мы. Это вы, политики, иноагенты, продажные менты, позволили адским существам развернуть настоящий террор на улицах города. Вы, а не мы, допустили нарушение границ Мира. В ответ мы заявляем наши требования.
Места компактного проживания саранчи должны быть отгорожены от остальной реальности. Вся саранча, проживающая в Мире, должна быть депортирована обратно в Ад. Вся саранча, нарушившая границы зоны своего проживания, должна быть арестована и приговорена к тюремному заключению. Вся саранча, совершившая преступление в чужой реальности, должна быть осуждена по законам этой реальности, без учёта культурных, религиозных, биологических и иных различий.
В данный момент, мы все знаем, сотни отцов, матерей, родственников, друзей ждут освобождения детей, взятых в заложники в школе № 130 Правобережного района Элюене. Мы знаем, что заложники подвергаются унижениям и издевательствам, освящённым религией Единого Бога-Отца, которую исповедует саранча. Поэтому мы заявляем: если заложники не будут немедленно освобождены, мы сожжём ваших священнослужителей. Если в течение ближайших суток не начнётся депортация саранчи в Ад и не будут приняты законопроекты об ограничении жизнедеятельности саранчи, – мы взорвём храм Богоявления. И это только начало. Решайте.
Экран погас.

***

– Это точно ангелы?!
– Я не знаю, он не смотрел в объектив…
– Мы всё записали!
– Если это покажут по федеральным каналам… Это ещё куда-нибудь ушло?
– Прокрутите ещё раз…
Перед носом у Полторацкого неожиданно появилась гербовая печать.
– Руководитель Федеральной службы охраны Рая полковник Соболев, принимаю командование на себя, – этот точно ангел, глаза оранжевые. Выглядит спокойным, в отличие от потеющих местных властей. – Срочно организуйте эвакуацию жителей всех прилегающих к набережной районов. Может трясти.
Как это мы сразу не сообразили! А если реальность начнёт разваливаться?
– Так, вы, с планшетом! Останьтесь. Мне нужна запись. Шаронов, вы! Соберите оперативный штаб. Передвижной узел связи подгоните мне. – Мэр куда-то побежал. Полторацкого втёрли в фургон, облепленный изнутри мониторами. – Полное сканирование эфира дайте мне. Отследить все устройства связи внутри объекта, все сообщения перехватывать.
– Мы уже вызвали спецтехнику, – попытался вклиниться Полторацкий.
– Ваша не подойдёт, – сразу отмахнулся ангел. – Выставим нашу. Запись скиньте мне. А, так это вы начальник РОВД? – Ангел наконец разглядел его удостоверение. – Эвакуировать жителей близлежащих домов – ваша приоритетная задача. Усильте охрану заграждений. И уберите весь автотранспорт с дорог. Выполняйте.

***

– Что говорят? – Демидов усмехнулся в усы, мрачно наблюдая радикальное увеличение числа ангелов на подведомственной территории.
– У них там уже свой какой-то, отдельный оперштаб, – растерянно выдохнул Полторацкий, только что раскидавший по району весь личный состав. От напряжения темнело в глазах. Он с минуты на минуту ожидал услышать взрыв.
– Кто бы сомневался, – пробормотал Демидов себе под нос.
– Как думаешь, что они будут делать?
– Не представляю… Только этот захват заложников – постановка для отвода глаз.
– Ты серьёзно?! – Полторацкий не поверил своим ушам. – Почему ты так думаешь?
– Видел я этого красавца… который речь толкал. Никакой это не террорист. И зовут его совсем по-другому…
– Ты его знаешь, что ли?
– Приходилось пересекаться…
Семидесятидвухлетний пенсионер Демидов, ныне в скромной должности следователя, в былые годы служил в разведке, хотя о своём профессиональном опыте предпочитал помалкивать.
– Подожди, но… Зачем это им?! Это же скандалище невероятный! Против них поднимется весь Мир!
Демидов рассеянно пожевал незажжённую сигарету.
– Если пойдут переговоры – попытайся напроситься внутрь, – посоветовал он. – Оцени обстановку. Хорошо бы нам выбраться из этой переделки живыми.

***

– Рай категорически отрицает свою причастность к захвату заложников в Храме Богоявления. Руководитель Федеральной службы охраны Рая Виктор Соболев на встрече с журналистами заявил, что праворадикальная организация «Северный фронт», которая, по предварительным данным, взяла на себя ответственность за теракт, является запрещённой на Небесах. Полномочный представитель Рая в Элюене Милада Львович в своём пресс-релизе охарактеризовала требования террористов как «расистские» и «неприемлемые».
В свою очередь, барон первого круга Ада заявил о готовности начать с террористами переговоры. «Главное сейчас – это жизни заложников, – подчеркнул он. – Священнослужители Храма Богоявления сделали многое для укрепления сотрудничества между Миром и Адом. Известны случаи, когда настоятель Храма по собственной инициативе, на личные средства выкупал людей, похищенных саранчой, если их удавалось обнаружить в Лесу. Возлагать вину за действия саранчи на всю Церковь Единого Бога-Отца – чудовищная ошибка. Мы, демоны, не командуем саранчой, у нас своя жизнь». Конец цитаты.

***

Маринка сидела на унитазе в школьном туалете и тужилась. Груди набухли и болели, живот вырос и вздувался буграми – внутри что-то проворачивалось, дёргалось, тянуло. Вокруг звенели стоны других рожающих девочек. Каждая была изнасилована по пять-шесть раз, и теперь выходили эмбрионы. Им нужно сразу попасть в воду, там они дозреют, разрастутся и выберутся где-нибудь в городе. Конечно, девочки не хотели подвергать опасности прохожих, но если не спустить эмбрионы в унитаз, они начнут прыгать по помещению и покалечат ещё больше народу.
Эмбрион с громким плеском вывалился наружу. Маринка быстро повернулась, дёрнула за ручку смыва и только после этого перевела дыхание. Это уже второй. Осталось ещё три. Она откинула прилипшую ко лбу чёлку. Из туалета под руки вывели какую-то старшеклассницу. Форма на ней была мокрая насквозь.
Снова схватки! Маринка сунула в зубы искусанный, завязанный жгутом шарфик, который раньше носила для красоты на ремешке сумки. Она слышала о случаях, когда эмбрионы разрывали роженицу изнутри, но в их школе такого пока не было. Живот бугрился. Какая-то девочка просила пить.

***

Когда Полторацкий увидел командира террористов воочию, в уме возникли сразу два слова: «громила» и «головорез». Больше двух метров роста, не меньше ста килограмм веса – и всё это без капли жира, безупречная машина из железных мышц. При этом двигается легко, будто танцует. Лицо – это и на видео было видно – аристократическое, гордое, ледяное. Волнистые волосы, русые с золотым отливом, горят как нимб. То ли рыцарь из средневековых легенд, то ли берсерк, наводящий ужас. «Идеальный боец», – добавил Полторацкий про себя к двум предыдущим заключениям.
Берсерк, очевидно, был с переговорщиком в самых дружеских отношениях: едва закрылась дверь храма, они обменялись крепким рукопожатием и сразу прошли в глубь зала, где переговорщик, судя по виду, начал командиру террористов что-то докладывать. Полторацкий почти не удивился. Про него никто не вспоминал. Зато появилась возможность оглядеть помещение.
Роскошные мозаики и позолоченные иконы кое-где разбиты и опалены – шла перестрелка. В тот момент Полторацкий не задумался, как получилось, что мирные служители культа отстреливались от незваных гостей. По периметру стоят молчаливые фигуры бойцов в масках-балаклавах, такие неподвижные, что их самих можно принять за часть интерьера. Группа заложников – полуголых, избитых, с мешками на головах, в неправдоподобно огромных, соединённых цепью железных колодках – тихо сидит возле одной из стен.
Пол дрогнул и пошёл сетью звонких трещин от мощных взрывов где-то под землёй; Полторацкий невольно оглянулся на одного из бандитов, ожидая какой-то реакции.
– Это ещё что? – вырвалось у него.
Бандит смотрел прямо перед собой.
– Сейф взрываем, – ровно пояснил он.
– Значит, так, – берсерк подошёл и мельком взглянул на него с высоты своего роста. Представляться не стал. – Ты видел зверей. Конченых мразей, которых надо перестрелять, как бешеных собак. Их командир, – ангел недвусмысленно указал на себя, – двух слов связать не может и явно находится в состоянии наркотического опьянения. Свора обдолбанных бандитов, готовых на всё. Ты запомнил?
На Полторацкого глянули пристальные, с немигающим оранжевым огоньком глаза. Меньше всего этот человек походил на обдолбанного бандита. Полторацкий вздохнул.
– Чего вы добиваетесь?
– Мы убьём заложников.
Он готов был это услышать, и всё-таки вздрогнул.
– И, если понадобится, разрушим храм. Пока наши противники надеются, что мы не решимся, они будут дёргать за все ниточки. Журналисты, генералы, священники, кто только не выступит на их стороне. Когда они поймут, что терять уже нечего, прямо над вашим городом начнётся бой. Если выиграем мы – вы подниметесь на несколько кругов наверх. Если они – провалитесь на несколько кругов вниз. Удачи.
Полторацкий мрачно молчал.
– Неужели ничего нельзя сделать? – подумалось вслух.
Ангел уже отвлёкся на что-то другое и хотел было машинально ответить: «ничего», – но вдруг задержал взгляд, поразмыслил и сказал:
– Если вы увидите, что можно что-то сделать, – сделайте это.

***

;Сотни демонстрантов вышли на улицы Рая в знак протеста против захвата Храма Богоявления в Элюене
Корреспондент газеты «Новая волна» поговорил с протестующими о ситуации в Мире

;
– Почему вы сейчас здесь, на митинге?
– Я считаю, это абсолютно неприемлемо – призывать к дискриминации по религиозному признаку. Мне стыдно за всё, что происходит.
– Вы сами видели когда-нибудь саранчу? Хоть раз?
– Нет, но мы должны соблюдать договорённости, права всех рас. Мы должны жить в мире.
– И потом, их нельзя так называть.
– Кого?
– Надо говорить «арбе», а не «саранча». Саранча – негативно окрашенный образ из устаревшего перевода Библии.

;
– Как относитесь к сообщениям о похищениях, работорговле на территории Леса?
– Это пропаганда военщины. Они просто ищут повод для нападения на Ад. Им невыгодно, чтобы люди жили с адскими существами в мире. Они всячески внушают идею, что это невозможно. Хотя уже давно есть научные данные, что ангелы и демоны вообще изначально были одной расой. Но это всеми силами замалчивают. Демоны не так злы, как о них говорят.
– Вы считаете, что Мир может жить с Адом, простите за тавтологию, в мире?
– Да, надо как-то договариваться. Только не надо нагнетать обстановку.

;
– Просто кому-то выгодна эскалация конфликта. Мы, простые жители Рая, не поддерживаем террористов, мы не рады захвату храма, это ложь. Мы вышли сегодня на улицы, чтобы поддержать прогрессивные силы в Аду, тех, кто готов идти на сотрудничество, на компромиссы.
– Вы знаете требования тех, кто захватил Храм?
– Это абсурд. Они требуют, чтобы демоны закрыли границы Леса, но демоны не имеют на это права, даже если бы они хотели. Лес – независимая территория. Так что все эти требования – с самого начала провокация.
– Заведомо невыполнимые?
– Да, они просто ищут предлог начать войну. А пострадают в этой войне больше всего именно люди, которых они якобы хотят защитить, потому что война будет на мирской территории.

; Что говорят люди?
Репортёры канала «Свободный берег» провели опрос жителей Элюене в Мире

;
– Вы знаете о захвате заложников в школе №130?
– Да…
– Как вы считаете, кто в этом виноват?
– Ой, да власти, конечно!
– Чьи?
– Наши!.. Не надо было преследовать этих… демонов… зачем дразнить гусей?! Раньше уживались как-то, и сейчас бы… договорились…

;
– Это от безысходности. У арбе больше нет других способов отстаивать свои права. Их вынуждают к противозаконным действиям. Это осознанная стратегия государства.
– Вы считаете, что арбе преследуют?
– Да, их религию запрещают. Они требуют, чтобы власти Мира освободили их соотечественников, которых держат в тюрьме, фактически, по религиозному признаку.

;
– Вам известно о захвате школы №130?
– Да, конечно.
– Как вы считаете, почему это случилось?
– Из-за того, что арбе преследовали, их религию запрещали.
– В чём это выражалось?
– Ой, да это все знают. На них же фактически была объявлена охота, стрельба без предупреждения. Сейчас их старейшины, которые хоть как-то могли повлиять на ситуацию, сидят в тюрьме без предъявления обвинений, без суда, без следствия.
– Вы считаете, что задержанных арбе надо отпустить?
– Да, конечно.
– Им предъявлены обвинения в похищении людей.
– Это сфабриковано всё.
– Вы считаете, в регионах, которые граничат с Лесом, женщины, дети могут спокойно ходить по улицам, они в безопасности?
– Да, конечно.
– У вас есть родственники или знакомые в этих местах?
– Да, есть.
– Они что-нибудь рассказывали о конфликтах с арбе?
– Нет, всё спокойно. Если не подавать повода, арбе никогда не нападёт.
– Что вы подразумеваете под поводом?
– Ну, как, если ты выходишь в тёмное время суток, одна – тогда, конечно, ты подвергаешь себя опасности. Не только арбе, обычные хулиганы могут там, я не знаю, избить, изнасиловать…
– То есть просто лучше сидеть дома?
– Я не вижу тут какой-то проблемы именно с арбе. Нужно быть осторожной, вот и всё. Не гулять с незнакомыми, не напиваться. Это же естественные какие-то нормы поведения для человека. А то некоторые девушки выходят на улицу чуть ли не в нижнем белье, а потом жалуются, что к ним пристают.
– Пусть даже такое поведение вульгарно, некрасиво – но разве это преступление, за которое нужно наказывать? И кто решает, кого и как наказывать? Прохожие?
– Просто у арбе более строгие взгляды на всё это. Для них, женщина должна быть скромной. Это неправда, что они не уважают женщин. Для них женщина – это человек чистый, непорочный. Но только в том случае, если она блюдёт себя. Тогда к ней относятся с уважением. А то, что у нас на улицах… Они просто не привыкли, что женщина может идти одна, без защитника, пить пиво, громко разговаривать. Для них это распущенность.
– Но если у людей другие традиции?
– И очень плохо, что другие! На самом деле, это людям надо учиться у саранчи: поддерживать соплеменников, соблюдать традиции, веру… Посмотрите, какие они сплочённые. А у нас каждый сам за себя. Результат налицо.

; Стоит ли вести переговоры с террористами?
Жители Троеречья – о кризисе межрасовой политики

;
– Как вы считаете, следует вести переговоры с террористами?
– С какими?
– Ну вы здесь на митинге протеста…
– …в храме Богоявления? Нет, я считаю, тут невозможны никакие переговоры. Правительство просто дискредитирует себя.
– То есть что вы предлагаете? Штурм?
– Да, конечно.
– А если пострадают заложники?
– Я думаю, наши войска справятся, никто не пострадает.

;
– Как вы считаете, нужно вести переговоры?
– Да, обязательно. Мы должны соблюдать права расовых меньшинств. Ангелы – это не меньшинство. Они просто вмешиваются в политику другой реальности.
– Вы считаете, что требования саранчи должны быть выполнены?
– Да.
– Вы не думаете, что при этом будут ущемлены права людей?
– Нет, это надуманный конфликт. Реально саранча никогда не нападёт, если её к тому не вынудить. Если её права с самого начала бы соблюдались, мы бы все жили мирно сейчас, мы не имели бы этих проблем. Захват храма – это позор, это грубый шантаж. Правительство Ада не должно поддаваться ни в коем случае. Для демонов свобода всегда была на первом месте, это их базовая ценность.
– То есть, по-вашему, люди в данном конфликте должны выступить на стороне демонов?
– Ну, если мы хотим жить в свободном обществе – тогда, конечно, нам следует поддержать демонов. Это же очевидно.

;
– Вы – демон?
– Да.
– Что думаете о происходящем?
– Я считаю, ангелы все ответственны за это. На словах они за правду и справедливость, а на деле – готовы на любое преступление. Сколько можно терпеть это лицемерие уже. Дойти до того, чтобы убивать священников в храме? Нелюди!
– Как вы считаете, здесь есть какая-то связь с кризисом в приграничной зоне между Лесом и Миром?
– Нет, какая тут может быть связь? При чём тут арбе?
– Некоторые считают, что высшие демонические расы имеют большую прибыль от незаконного оборота оружия и от работорговли через Лес.
– Это явная клевета. Как такому можно верить, не понимаю. Это надо круглосуточно смотреть райские телеканалы, что ли?
– То есть вы уверены, что демоны не поддерживают арбе?
– Нет, ну, в частном порядке – может, кто-то и поддерживает, я не знаю. Но вот так, чтобы на государственном уровне – нет, конечно.
– …Что через Храм Богоявления идут на самом деле поставки оружия из Ада? Что идёт слив информации о прихожанах?
¬– Очередная бездарная выдумка райских пропагандистов.
– Как думаете, чем разрешится кризис?
– Ангелам следует перестать вмешиваться в дела людей. Как только люди поймут, что все их проблемы вызваны на самом деле злонамеренным вмешательством ангелов, конфликт разрешится сам собой.
– Считаете ли вы законными требования террористов-арбе?
– Вы знаете, я недостаточно осведомлён в вопросе межэтнических отношений с арбе. Как я уже сказал, мы, демоны, от них очень далеки. Правительство Мира должно само что-то решить. Главное здесь – не идти на поводу у ангелов.

***

Ванька Седых то проваливался в полузабытьё, и тогда с каждым выдохом из горла вырывались сиплые стоны, от которых становилось как будто легче, и даже, кажется, какой-то бред, типа урока географии – он мысленно блуждал по карте мира и считал какие-то мерности – то вдруг приходило отрезвление, и становилось тяжелее. Он снова чувствовал руку, хотя в лучшие моменты чувствовать её переставал. И ещё запёкшиеся губы, потому что очень хотелось пить, но просить уже никто не будет. Ему казалось, что он в раскалённой пустыне, и ей нет конца.
Он не собирался быть героем. Наверное, если можно было бы всё вернуть, он, может… и не ерепенился бы. Просто, когда учительница в очередной раз что-то возразила саранче, один из арбе вытащил её из толпы, стал таскать за седые волосы, выдирая клочьями, бить по щекам. В общем-то, ничего страшного. А потом помочился на неё. Тоже, в принципе, ничего страшного. Потом почему-то выбрал Ваньку, вытащил перед классом и велел (через электронный переводчик, если Ванька правильно разобрал его стрёкот и вой) тоже помочиться на учительницу. Ванька сдуру и отказался. Надо было, наверное. Вряд ли Софья Петровна бы обиделась. Тут и похуже дела творились. Просто Ванька не ожидал. И отказался. Тогда арбе взял гвоздь, молоток, и прибил его руку к учительскому столу.
С тех пор прошло много часов. И, насколько Ванька разобрал по звукам, других мальчишек тоже пытали. Он не смотрел в ту сторону. Он уткнулся лбом в деревянную перекладину и пытался терпеть. Звуки то накатывали, то отдалялись.
Арбе выдёргивали мальчишек, вымотанных жарой и жаждой, велели насиловать младшеклассниц, и, если кто отказывался, прибивали гвоздями к партам. Стёпку Сысоева из 11Б раздели догола и заставили сесть на бутылку, потом застрелили, сняли всё на видео и отправили в Сеть. Шёл третий день заключения.

***

– Ты прав, – мрачно отдуваясь, Полторацкий ввалился в кабинет Демидова и первым делом накрепко запер обшарпанную дверь. – Ангелы не готовятся ни к какому штурму, они заняли все ключевые позиции, чтобы прикрывать группу спецназа, которая работает в храме.
– Я так и думал.
– Если я правильно понял, там, в храме, в момент захвата находился какой-то весьма высокопоставленный чиновник из Ада, которому официально там находиться никак нельзя. Именно он и был целью. Потребовать его освобождения в открытую демоны не могут, но, судя по всему, переговоры крутятся вокруг этой персоны. Если ангелы его убьют – а они, похоже, собираются это сделать, – начнётся настоящая война. Главный сказал: «кое-кому вырвем позвоночник».
– Ритуальное убийство, – кивнул Демидов.
– Что мы будем делать, не представляю, – Полторацкий устало стащил с головы фуражку, грязную и мокрую от пота. Обстановка накалялась в буквальном смысле: жара, духота, красное солнце, красные коридоры пустынных улиц, падающие жёлтые прямоугольники домов – как в картине обезумевшего кубиста. Грузовики подвозили баки с водой, но жидкость быстро испарялась. Представить невозможно, как себя чувствуют те, другие заложники, в школе. Вверенный Полторацкому район медленно погружался в Ад.

***

; Чего хотят террористы?
История конфликта в Правобережном

Арбе продолжают удерживать заложников в школе № 130. Одно из требований террористов: освободить из-под стражи четверых старейшин Дворово – самой крупной диаспоры арбе в Элюене, задержанных в ноябре прошлого года по подозрению в организации убийства. Напомним, осенью произошёл один из самых громких конфликтов между арбе и местными жителями. Гражданку Мира, 23-летнюю Майю Андроникову, арбе пытались насильно посадить в машину на глазах у свидетелей – двенадцати человек, ожидавших автобус на остановке. Отметим, что прийти на помощь девушке никто не решился. Андрониковой удалось вырваться с помощью электрошокера, но в ходе борьбы ей сломали руку. Врач подъехавшей «скорой помощи» посоветовал пострадавшей как можно быстрее скрыться, так как её будут искать, чтобы отомстить. Действительно, на следующий день уже другие арбе заявились в дом, где проживала Андроникова, но охранник отказался их пропустить. Дело закончилось перестрелкой, в которой были ранены двое прохожих. Ссылаясь на записи с камер слежения, полиция потребовала у старейшин диаспоры выдать преступников. Старейшины в ответ заявили, что арбе действовали в соответствии с арзрат – сводом древних родоплеменных законов, которые запрещают отступать с поля боя. Позже в ходе переговоров старейшины сообщили, что преступники по закону арбе признаны совершившими зират – прелюбодеяние, и высланы в Лес. Спустя месяц после конфликта Андроникову нашли убитой в сквере возле дома. Ей выкололи глаза, облили бензином и подожгли. Виновные не найдены.

; Десантник-наркоман угрожает начать в Элюене «вторую Приангарскую»
Рай категорически отрицает свою причастность к захвату заложников в Храме Богоявления

Первая мысль, которая приходит всякому, просмотревшему официальное заявление лидера террористов: кто это?
Кто взял на себя право вмешиваться в политику Мира и Ада – самую спорную область, требующую тончайших дипломатических решений, а не пальбы из миномёта в центре города?
Кто готов сжечь главную святыню Единого Бога-Отца – одной из наиболее лояльных, прочеловечески настроенных религий Ада?
Кто берёт на себя смелость диктовать законы правительству нашей страны?
Полно, да ангел ли это?
Советник президента по вопросам Рая в Элюене, доктор юридических наук, генерал в отставке Владимир Переверзев ответил на вопросы «В Мире сегодня».

;
– Владимир Платонович, прежде всего, хочется спросить: есть ли какая-то достоверная информация о происходящем в Храме сейчас?
– Нет, к сожалению, лидер боевиков – достаточно непредсказуемая личность, мы пытались вести переговоры, но практически ничего не добились.

; Справка:
Семён Волков, 34 года, командир 300-го десантного полка Минобороны России в Приангарском военном округе.
Уволен с военной службы за дисциплинарное нарушение и употребление запрещённых веществ, с лишением ордена Мужества и воинского звания «майор».
Был арестован по обвинению в убийстве мирных жителей Ада, но бежал из-под стражи, до последнего времени находился в розыске.
Лидер запрещённой в России праворадикальной террористической организации «Северный фронт».

;
– Вы первым вызвались пойти в Храм в качестве переговорщика, почему?
– Наверное, дело в том, что я чувствую нашу общую ответственность, и военнослужащих, и Рая в целом… Я не хотел бы, чтобы нас, ангелов, отождествляли с этим варварским деянием, я не знаю, как ещё назвать… Боюсь, это пятно на мундире небесной армии будет трудно смыть.
– Значит, информация, что пресловутый Семён Волков – кстати, это настоящее имя?
– Да, да…
– …служил в райских войсках?
– Да, командир воздушно-десантного полка.
– Он участвовал в Приангарской военной кампании?
– Да. Тогда он и получил две контузии, практически одну за другой. Сначала – при разрыве снаряда, и вторую – машина наехала на фугас. Я знал его в то время, на него это сильно повлияло. Раньше он был в общем-то нормальный.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, я бы сказал… я не врач, но появились симптомы, сходные с шизофренией, я бы так сказал.
– А конкретно? Галлюцинации, или…?
– Ему начал везде мерещиться какой-то заговор.
– Почему же такого человека оставили на военной службе?
– А его вскоре уволили. Но, видимо, следует как-то… держать в поле зрения таких вот отставников… я не знаю, социальные программы какие-нибудь. Чтобы люди лечились. Иначе беды не избежать…
– Что мы сегодня и наблюдаем. Владимир Платонович, каковы ваши прогнозы? В каком положении сейчас заложники?
– Вы знаете, когда я вошёл в Храм, увидел ужасную картину совершенно. Помещение напичкано взрывчаткой, при этом лидер их явно находится в состоянии наркотического опьянения, проще говоря – под кайфом. Переговоры здесь никакие невозможны, единственное, что мы можем – это тянуть время и надеяться на штурм. Возможно, неадекватное состояние этих людей сыграет против них. Хотя взять их будет, конечно, нелегко, всё-таки это профессионалы.
– Да, важнейший вопрос: откуда взялась целая группировка – «Северный фронт»? Не могла же она возникнуть из ничего?
– Подчинённые, солдаты его любили, некоторые последовали за ним, разделяя его расистские взгляды. Многие протестовали против суда над ним. Ему помогли бежать из-под стражи.
– Похоже, в каком-то смысле это харизматическая личность, не лишённая лидерских качеств?
– Он был хорошим бойцом, хорошим командиром, но, боюсь, это всё в прошлом. Сейчас он попросту нуждается в психиатрической помощи.
– Ещё одна странность в этом деле: почему террористы ссылаются на ситуацию с арбе, с диаспорой арбе в Элюене? Они требуют отпустить учеников школы № 130, которые тоже оказались в заложниках…
– Я не вижу тут никакой связи, думаю, это случайное совпадение, которое террористы пытаются обернуть себе на пользу. Но демоны чисто технически неспособны контролировать арбе, рассудок саранчи не приспособлен к сотрудничеству, к стратегическому партнёрству. Поэтому обвинять демонов в сговоре с арбе просто нелепо. В любом случае, на зло нельзя отвечать злом, насилие нельзя победить насилием.
– Если террористы сдержат угрозу и начнут сжигать священников…
– …нам следует готовиться к полномасштабной войне. Увы.

***

Фесенко с напряжением вслушивался в голоса, то шумевшие в рации, то всплывавшие виртуальными окнами в разных областях экрана. Сейчас громче всех пищал и стрекотал электронный переводчик.
– Вы гарантировали нам, что ваше правительство выполнит требования в течение первых суток!
– Они их выполнят! – терпеливо повторял Фесенко уже в тысячный раз, внутренне содрогаясь от отвращения.
– Ваши готовят штурм!
– Штурма не будет! Власти никогда не отдадут официальный приказ! Это политическое самоубийство! Они не решатся в открытую рисковать жизнями детей!
– Почему так долго?
– Вам готовят коридор для безопасного выезда в Лес! Если вы ещё не поняли, у вас здесь много недоброжелателей! Возле школы дежурят местные ополченцы, они будут стрелять без приказа! У них дети в школе!
– Гражданин генерал…
– Подождите, у меня тут параллельная линия.
– У нас ещё четыре случая нападения эмбрионов. Всё примерно в том же районе.
Это рожают изнасилованные девочки. Чем больше у каждой было контактов, тем больше в ней зародилось эмбрионов и тем быстрее они вызреют. От месячного цикла это никак не зависит.
– У нас не хватает людей, чтобы провести рейд в коллекторе.
– Понял. Запрашивайте МЧС. Сошлитесь на мой приказ.
– Вы гарантировали, что федералы уступят! – вернулся предыдущий собеседник.
– Я работаю над этим!
– Гражданин генерал…
– Да!
– Спецназ прибыл с полигона. Они готовы начать штурм.
– Пусть ждут приказа! Приказа нет!
– Алло! Алло! – ожил ещё один канал. В ответ застрекотал электронный переводчик. – Зарудина вышла на связь с арбе!
– Журналистка Зарудина?
– Да… Послушайте, у меня нет времени… Вы должны отпустить заложников…
– Что вам известно?
– Подождите, послушайте… Федералы не собираются освобождать детей… Им нужно, чтобы дети погибли! Это спланированная акция… – осведомлённая журналистка ещё что-то говорила, но Фесенко уже заглушил сигнал, кроя про себя подчинённых последними словами. Что Зарудина делает в эфире?! В самом начале спецоперации ему доложили, что журналистка, сотрудничавшая со старейшинами арбе, нейтрализована – когда она прибыла из третьего круга Ада, её задержали на таможне в аэропорту. Кто дал ей телефон?!
– Седьмой?!
– Седьмой слушает…
– Почему у вас Зарудина в эфире?!
– Что?! Как…
– Разберитесь уже с ней! – Фесенко яростно вдавил кнопку.
– Первый! Ласточка на позиции.
Нежное слово похолодило душу. «Ласточка» на позиции. Скоро здесь начнётся ужас, какого ещё не видел Мир.

***

«Люди, не уезжайте, нам нужны рабы!»
Фотография белокурой девочки в короткой весенней курточке, на фоне гигантской надписи на стене. Надпись опровергает слухи, что арбе не умеют читать и писать. Девочка держит плакат с синим кругом – эмблемой молодёжного националистического движения «Мир для людей». Рядом – ещё несколько детей, самому старшему – семнадцать, недавно поступил в колледж. Другие плакаты: «Помогите!», «Дайте нам жить!».
Его доченька, Глашенька. Дурашка, пыталась протестовать. Саранча терроризировала округу не первый год, а все протесты как в воду канули. Писали жалобы в администрацию, президенту, полномочному представителю Ада, Рая, обращались в суд – вплоть до Международного суда по правам человека, в газеты, на телевидение – ничего. Мёртвая тишина. Юристы, благотворители, правозащитники, ежедневно мелькающие с остросюжетной аналитикой на популярных каналах, ничего не замечают – ни убийств, ни изнасилований. Ни этнической организованной преступности.
Фесенко – ветеран, майор ВДВ в отставке! – не сразу понял, что против людей ведётся изощрённая необъявленная война. Что задолго до того, как рядовые сыскари и местные активисты заметили в развернувшемся беспределе систему, атака была тщательно подготовлена и продумана, и на всех ключевых постах уже сидели нужные люди – сторонники открытости, лояльности, свободы. И вроде бы всё хорошо звучало…
Глашку убили в подъезде их собственного дома. Задушили во время изнасилования. Когда обнаружили труп, у неё вся шея была синяя, в застывшей стеклообразной массе слюны. В ходе расследования выяснилось, что вроде бы несколько жителей ближайших этажей слышали, как девочка кричала, но выйти помочь побоялись. Даже в полицию никто не позвонил.
И сколько таких девочек. Погибших ни за грош. Сослуживец ещё сказал ему после похорон, что это не самый худший сценарий. «Ведь они могли забрать её с собой». Увезти в рабство в Лес. И приходилось признать, что он прав. Это не худший.
Они с женой, по крайней мере, нашли тело. Проводили свою девочку в последний путь…
Фесенко обратился к другим сослуживцам – бывшим, действующим, занимающим солидные посты… Постепенно зародился новый «сценарий». Жуткий, бесчеловечный. Но если не показать просвещённой публике, чего на самом деле стоит людям лояльность к саранче, это бы никогда не прекратилось. Нужно запечатлеть демонов в ситуации, не оставляющей сомнений. Чтобы рядом находились все те борзописцы, которые защищали права саранчи, а в случае нарушения прав человека смотрели в другую сторону.
Заложников не должны были освободить. «Ласточка» – это позывной бойца, который выстрелит из подствольного гранатомёта в окно спортзала, где содержатся заложники. Создав таким образом иллюзию, что сдетонировала взрывчатка. Получится, что террористы пытаются взорвать школу. И тогда помоги нам всем бог.
– Ласточка, – сказал он в трубку.
– Готов.
Жизни без малого четырёхсот детей – против тысяч, возможно, десятков тысяч жертв, которые ещё будут.
– Огонь.

***

Когда что-то хлопнуло, Маринку разом оглушило. Она не знала, сколько времени прошло, но постепенно стала улавливать кругом себя какое-то движение. Если бы остались силы, она бы даже обрадовалась. Должно же это наконец закончиться. Они все умирали уже просто в этой немыслимой жаре, духоте и вони. Этот прямоугольник комнаты с пламенеюще-белыми стенами стал как братская могила. Раскалённый железный ящик, спускавшийся, покачиваясь, по кровавой реке прямо в Ад. Стоило Маринке закрыть глаза, и она видела на внутренней стороне век эту картину. Хуже быть не может, потому что они уже – в Аду.
А потом она открыла глаза и поняла, что ей не померещилось, что-то и в самом деле горит. Снаружи раздались выстрелы, и с одной стороны в зале лопнули стёкла. Завизжала какая-то задетая выстрелом тварь. Как во сне, будто в замедленном времени Маринка увидела, что какая-то полуголая, в остатках белой блузки и кровоподтёках, девочка перебирается через подоконник, а потом поняла, что таких беглецов несколько, ещё кто-то выпрыгивает из окон; саранча стреляла из окон куда-то наружу, а снаружи кто-то стрелял по ней.
– Встать! Встать! – услышала она шум электропереводчика. Раздавая направо и налево удары прикладом, по залу шла тварь. Маринка лежала на полу и неуклюже попыталась подняться; цепкая лапа грубо выдернула её из одной толпы и швырнула в другую. Шатаясь, смутно разбирая перед собой дорогу, Маринка направилась к чёрному проёму двери, возле которой подгоняла людей ещё одна тварь. За спиной хлопнуло второй раз, и её как будто что-то невыносимо больно ужалило в плечо, лопатку и шею.

***

Когда раздался второй взрыв, кто-то побежал к школе. Ещё до этого из окон стали выпрыгивать заложники. Им стреляли в спину. Навстречу побежали солдаты из оцепления. Кто-то, размахивая пистолетом, пытался отогнать людей от заграждения. Потом раздался взрыв во дворе. Стрельба стрекотала сразу со всех сторон. Синицын метался среди людей, вооружённых и невооружённых. Из здания стали выносить детей. Он подхватил чьё-то тельце из рук солдата, побежал к «скорой», навстречу бежали врачи с носилками. Начался конвейер: из школы – в машину, из школы – в машину. Врачи скоро кончились, легкораненых распихивали по гражданским машинам, окровавленные тела лежали на одеялах, на траве. Из обугленных окон школы валил чёрный дым.

***

Реальность поехала сразу в нескольких направлениях, земля раскололась, и отделившиеся здания, вместе с пластами породы, на которой стояли, стали крениться и проседать. Полторацкого швырнуло на стену, которая наклонилась так, что превратилась во вполне себе пол, с дверью, ведущей вниз. Полторацкий лежал возле этой двери и гадал, что теперь находится за пределами комнаты и куда можно отсюда выбраться, как вопрос разрешился сам собой: стена, на которой он лежал, превратилась в железную решётку, сквозь которую открывался вид на чёрную высоту и отвесные чёрные скалы. На самом дне их грыз, извиваясь, исполинский белый червь. Да ведь это Поедатель Пространства! – сообразил Полторацкий, впервые в жизни лицезря подрагивающую белую тушу.
Потом решётка растаяла, и его подхватил наклонный пустой коридор. Он узнал коридор школы, в которой когда-то учился; вдоль стен висели неумелые детские рисунки. Потом закуток вахтёрши, пожелтевший от времени журнал с красными записями на непонятном языке… Пространство качалось, он пробежал холл с нарисованным на стене масляной краской оранжево-солнечным пейзажем, распахнул входную дверь – и оказался где-то в зиме, в зимнем лесу.
Он шёл по тропинке, почти засыпанной снегом. Вдруг стали попадаться кровавые пятна: сначала маленькие, отдельные капельки, потом целые красные ямы… Наконец он увидел у своих ног мёртвого оленя, лежавшего на боку в снегу.
Он вспомнил этого оленя. Единственный раз был на охоте. Из чисто спортивного азарта – естественно, они не голодали, вооружённые мужики, вышедшие погулять в лесу. Даже странно, что олень подпустил их так близко, – они вышли на него совершенно неожиданно. Теперь Полторацкий подумал, что это был не совсем олень. Какое-то другое существо, принявшее облик оленя. Оно явило им чудо, а они его застрелили. Рога потом продали, задорого.
И только он об этом подумал, как олень зашевелился и встал. Он был совершенно цел, даже не ранен. Он посмотрел Полторацкому в глаза внимательным, всё понимающим взором. И охотник понял, что зверь простил его. Ты теперь там, где смерти нет, – говорил этот бессмертный лик. И тебя тоже не убьют. Иди, живи.
Полторацкий понял, как неизмеримо высок дух этого оленя в сравнении с его собственным духом. Своим прощением сейчас олень спас его.
С бесконечной благодарностью человек припал лицом к морде оленя и поцеловал бархатистый, отмеченный светлой звёздочкой лоб.

***

И тут же над головой загудели бомбардировщики. Ангелы обстреливали весь прилегающий к Храму Богоявления район. Ночное небо горело, как днём. На миг Полторацкий увидел, как под ударами бомб раскалывались стены обычных с виду домов, и тёмное нутро их обнаруживало подвешенные клетки и покрытые гарью стены. Клетки качались, прутья лопались под страшным давлением, плавились в огне, проломы от крыши до фундамента извергали тонны пепла. Из-под завалов выбирались чёрные, как обугленная спичка, люди, одетые только в копоть и кровь. Это жертвы демонов на протяжении многих лет, – догадался Полторацкий. Он впервые в жизни так близко увидел Ад. Раньше, по службе, случалось попадать на первый круг, но не дальше. Сейчас… Он даже примерно не решался сказать, какая это глубина. Пятый круг? Шестой?..
На улице царил полный хаос. Вид людей, бежавших мимо, не поддавался описанию. Кто-то рыдал, кто-то помогал кому-то встать. Полторацкому запомнилась одна девушка. Он подумал, что на руках у неё перчатки, а вблизи понял, что с рук по локоть содрана кожа. Прижавшись к припаркованной у обочины машине, она, казалось, не могла сдвинуться с места, беспомощно наблюдая толчею. Подхватив её за талию, он заорал, пытаясь перекричать рёв бомбардировщиков:
– Скорее! Бежим отсюда! – и они побежали вместе, куда глаза глядят.
Навстречу вынырнули машины с мигалками «скорой помощи» – большие белые фургоны размером с автобус, Полторацкий никогда таких не видел. Это были передвижные госпитали для эвакуации из мест массовых истязаний. Вдоль улицы выстраивались шеренги вооружённых людей в шлемах и камуфляже. «Скорые» останавливались, на ходу открывались раздвижные двери, автоматчики взмахами стволов и воплями загоняли раненых внутрь, самых искалеченных заносили на руках, и фургоны, выполнив крутой разворот, отъезжали. Полторацкий, заметив неподалёку квадрат света, подсадил спутницу на откидные ступеньки.
– Пошёл! Пошёл! Быстро!
Навстречу уже ехали броневики. Полторацкий оглянулся на разрушенные здания. Солдаты поливали обугленные руины огнём из огнемётов. «Как пожарные наоборот», – мелькнуло в мыслях.
Шум боя угасал в дальнем конце улицы – возле храма. Полторацкого что-то толкнуло ближе – туда. Солдаты молча рассредоточиваются по огневым позициям. Стволы винтовок – поверх мешков с песком – направлены в темноту. Чёрная гора храма возвышается на фоне реки.
– Что тут?.. – почти одними губами спросил Полторацкий.
– Сейчас начнут сжигать заложников, – шёпотом пояснил солдат. – Будет трясти.
На небольшом планшете около него шла трансляция из храма, сопровождённая информацией тактического характера: схема внутренних помещений, расстояние до целей, данные тепловизора и разные цифры. Экран неопровержимо свидетельствовал, что заложников выгоняют во внутренний двор и цепями приковывают к колоннам храма. Первый, второй… всего восемь. Изображение не очень чёткое, слов почти не слышно. Если не знать, что происходит, картинка смотрится спокойно, почти скучно. Главный – тот самый, со светлой гривой волос – лично проверяет замки на цепях. Бойцы, вооружённые огнемётами, занимают позиции напротив своих жертв.
Главный отступает в галерею, смиренно опустив глаза.
– Какого чёрта они ждут?!
– Молятся…
Движение. Огонь.

***

Небеса огласил истошный вопль, словно тысячи глоток разверзлись одновременно. Полторацкий оказался бегущим по склону, покрытому пеплом травы. Храма не было; склон забирал круто вниз, и Полторацкий, размахивая руками, с трудом затормозил у кромки красной воды. Граница Ада. Он никогда её не видел. Говорили, что река эта красная не от крови, просто цвет такой. Сзади подбежало ещё несколько человек. Что они тут делают? На другом берегу темно – ничего не разобрать.
А потом Полторацкому показалось, что он смотрит в зеркало. Там, с той стороны, к берегу тоже начали подбегать люди, но они не остановились, а с ходу бросались в реку и плыли. И по мере того, как они плыли, их охватывал огонь.
– Это рабы, – негромко пояснил солдат, держа почему-то беглецов на прицеле снайперской винтовки. – Те, кто были рабами тысячелетия. Огонь очищает их. Те, кто доберутся сюда, – спасутся…
«А почему бы им не доплыть?» – чуть было не сказал Полторацкий, но с другого берега нарастал крик, а следом ворвался хриплый лай. Один за другим на берег выскакивали огромные чёрные псы с бархатно-красными пастями и бросались в реку – в погоню. Теперь ясно, для кого предназначалась винтовка. Пум, сказал чей-то выстрел. Пум… Несколько собак отстали, но другие намертво вцепились в беглецов и трепали их в месиве огня и крови. Теперь река действительно стала красной. Полторацкий безуспешно пытался прицелиться из пистолета, но понял, что вероятнее всего пристрелит беглеца вместе с псом.
– Молись, – коротко пояснил солдат, не отвлекаясь от прицела, и Полторацкий, опустив пистолет, упал на колени – впервые в жизни.
Поскольку ни одной молитвы он не знал, то быстро забормотал, сбивчиво крестясь:
– Господи, помилуй… Господи, помилуй!
На него вдруг снизошёл покой. Он увидел эту реку такой, какой она могла быть: заливной луг, голубая даль, опрокинутая в излучину вод. Пахло сочной травой. Дул тёплый ветер. Застрекотала птица. Он вздохнул полной грудью и опрокинулся на спину, словно в самое небо. Кажется, век бы так лежал. Мысли остановились.
Понемногу его вернул в сознание звук сирен. Он стоял среди белых машин «скорой помощи». Переглядывались мигалки. Он помогал какой-то женщине подняться в салон. Согнутая чёрная фигура, вся покрытая грязью и копотью, абсолютно голая, мокрые волосы занавешивают лицо, на плече – следы укусов. В салоне пахнет лекарствами. Значит, получилось? Сработало? Трясущуюся женщину укладывают на каталку. Двери захлопываются, и Полторацкий уже успокоился, как откуда-то сверху прямо на жертву падает огромная псина, и Полторацкий успел выстрелить прямо в твёрдую, как каска, башку: раз, два, три, четыре, пять.

***

– Огонь!
Не пойми как он оказался в храме. Всё качалось. Было такое ощущение, что храм – это корабль, и пространство сильно штормит. Полторацкого буквально бросало от колонны к колонне, от стены к стене. Осыпанные драгоценными камнями, обитые золотом иконописные лики вздувались, лопались, сочились чем-то чёрным и липким. Мазут.
С трудом Полторацкий вывалился во двор. Двое солдат поливали огнём уже третьего заложника. Один отступил, его место занял следующий. Тела убитых сочились всё тем же мазутом, на мраморных плитах набегали вязкие лужицы.
Это только третий, в изумлении повторил про себя Полторацкий. Это только третий, и он ещё жив…
– Огонь!
Новая струя огня обрушивается на четвёртого заложника. Храм закачало, Полторацкий заскользил и куда-то провалился.

***

Он снова был среди белых сигналящих машин. Он побрёл между ними, как слепой. Он знал, что нужно выйти в город, вернуться в район, прилегающий к храму, чтобы эвакуировать местных, но попал в трущобы, где собранные буквально из чего попало лачуги в беспорядке лепились одна к другой. Куски шифера, куски клеёнки… Он протискивался через какие-то поросшие мхом лазы, которыми неожиданно кончались улицы, пробирался сквозь проходные клетушки, пересекал крохотные, заваленные гниющим мусором пустыри, чтобы нырнуть в следующий лабиринт, и в нос ему всё сильнее бил кислый запах плесени и давно не мытых человеческих тел. Какие-то люди лежали повсюду, в пёстром тряпье, на кроватях, на полу, по углам, и понемногу Полторацкий заметил, что большинство из них – ампутанты, обрубки рук, ног замотаны в грязно-белые тряпки с пятнами гноя, а глаза смотрят в потолок – остекленевшие глаза наркоманов.
Хоть бы кого-нибудь встретить, – испуганно подумал Полторацкий. Какой это круг Ада? Шестой? Седьмой?! Хоть бы кто-нибудь подсказал, что нужно делать, как тот солдат… «Молись», – ехидно подкинула память, но у Полторацкого как будто все слова из головы вышибло. Наконец зацепился.
– Господи, помилуй! Господи, помилуй!
Трясущейся рукой он стал крестить возникающие на пути клоаки, но рука вдруг налилась тяжестью, и плечо пронзила острая боль.
«Ты сам останешься здесь», – шепнуло что-то, старающееся подделаться под его разум, но, как всё-таки определил Полторацкий, навалившееся извне. «Ты не знаешь, где выход». Голос пропал, и он стал повторять про себя: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»
Что-то невидимое и большое как будто прыгнуло ему на спину и стало душить.

***

Тут на спину ему пролился настоящий огненный дождь. Сразу стало легче дышать. Полторацкий попытался выпрямиться, но добился только того, что не упал, упираясь руками в колени. Он снова стоял в треклятом квадратном дворе храма. Внезапно сумрачные колонны окатил ещё один огненный поток. Полторацкий решил, что у него галлюцинации, но потом, сопоставив огненный дождь с удаляющимся гулом вертолёта, понял, что храм обливают горючей жидкостью с воздуха. Подкрепление. Интересно, как это преподнесут в новостях, подумал он с идиотской ухмылкой, как будто думать больше не о чем. Как попытку противодействия террористам?
Во дворе изрядно посвежело. Полторацкий обвёл своё пристанище почти ясным взглядом. Командир ангелов деловито надевал резиновые сапоги. Мазута набежало по щиколотку. Остальные ангелы тупо сидели на ступеньках и в галерее. Командир подошёл к четвёртому заложнику, безжизненно, казалось бы, висевшему в цепях, и принялся методично вскрывать его грудную клетку здоровенным охотничьим ножом, разламывая рёбра и выдирая внутренности.
– Костёр мне сложите, – глухо сказал он замешкавшимся подчинённым. – Живо!
Кое-кто встал и притащил из храма обломки деревянной мебели. Побросали в центре двора. Подожгли. Главный отправил потроха в костёр. Потом рукояткой ножа пробил заложнику череп, разломал, вынул мозг и бросил туда же. Мозг не прогорал. Командир шевелил его ножом, наконец извлёк обратно, разрезал на кусочки и побросал своим подчинённым.
– Съесть.
Вот это да, изумлённо подумал Полторацкий.
– Съесть, я сказал!
Вот это меры противодействия врагу… От костра исходил сильный жар, скоро снова станет нечем дышать. Главный устало махнул рукой в сторону пятого приговорённого.
– Третий, седьмой. На позицию. Готовься. Целься. Огонь!

***

Огонь. Огонь… Это слово доносилось как будто издалека. Встать! Встать, я сказал! Огонь! Сейчас башку тебе прострелю! Выполнять приказ! Огонь!
Где-то посреди всего этого – хлещет с неба спасительный огненный дождь. Благослови, господи, добрых людей – «борцов с терроризмом»… Но когда-то же должно это кончиться?..
Стены «храма» почти полностью превратились в конструкцию из застывшего мазута, поверх которого, вздуваясь и лопаясь, текли новые слои. Полторацкий заметил это, когда в какой-то момент оказался в зале, на сдвинутых скамейках, тех, что ещё не были разломаны, ангелы сидели на спинках, поставив ноги на сиденье, потому что мазута на полу натекло уже по колено, и лакали воду из пластиковых бутылок, принесённых миниатюрной женщиной в огромном рюкзаке. В самом храме воды давно не было – испарилась. В раскалённом воздухе вода казалась счастьем. Напившись, Полторацкий даже вспомнил, что уже видел эту женщину. На фото в интернете. Ещё одно усилие над собой – и он вспомнил, о чём была статья. Фельдшер группы спецназа, корпоративная кличка – Дюймовочка, полностью соответствующая физическим данным героини, – единственная женщина, удостоенная права носить краповый берет, по особой просьбе сослуживцев – без прохождения испытаний. Сейчас Дюймовочка была, конечно, в гражданском.
– Кать, ты богиня, – признал берсерк, задумчиво крутя в руках пустую бутылку. – Как тебе это удалось?
– Сказала журналистам, что вода – для заложников.
– Мы тут умираем уже просто.
– Глава оперштаба объявил, что вы рассматриваете возможность отпустить нескольких священников.
– Да мертвы они давно, Кать. Мы их сожгли до костей, и всё равно до сих пор из них что-то лезет. Я не понимаю, что происходит. Мы скоро будем в мазуте по пояс.
– Тогда, может, лучше отступить, Кай? Они тянут резину, нам это невыгодно. Вас прикрывают из последних сил.
– Да как-то подозрительно всё это…

***

И тогда всё начало разваливаться. Не на куски, а на какие-то плоскости, как на картинах авангардистов. Реальность посыпалась изнутри, как стеклянный узор. Колонны, за которые зацепился Полторацкий, тоже стали распадаться, но стоявший рядом берсерк принял свои меры: жёсткими взмахами руки начертил в пространстве крест, сопроводив эти жесты произнесением четырёх слогов – очень трудных, Полторацкий не взялся бы их повторить, с большим количеством призвуков и глубокими вибрирующими интонациями, крайне властно и чётко. Вот тебе и «господи, помилуй», мелькнуло у Полторацкого, когда он заметил, что их кусочек реальности складывается обратно. Теперь они летели на островке из нескольких каменных плит пола и двух колонн, а кругом простирались фантастические картины: какие-то огненные ямы, кровавые ямы, радуги, пики гор, и среди этого, мерцая и извиваясь, сам то прорастая  кристаллами, то совсем исчезая и появляясь вновь, пробирался вверх Пожиратель Пространства – Великий Червь.
«Вот это туша», – бесхитростно подумал Полторацкий, созерцая хозяина реальности. «Как же они его сюда приманили?,,»
Берсерка, видимо, занимал другой вопрос, так как Полторацкий краем глаза заметил, что тот вынул из-за пояса нож. Поначалу казалось, это невозможно, – ну не станет человек в здравом уме бросаться с ножом на Великого Червя, но когда Полторацкий понял, что это всерьёз, то крикнул:
– Кай! Нет!
Он чисто машинально отметил настоящее имя – так назвала командира Дюймовочка – даже не задумался об этом, просто отложилось в памяти… Но сейчас крикнул, как будто давно знал этого человека, как крикнули бы, наверное, те, кто его действительно знал.
На берсерка это не произвело ни малейшего впечатления: примерившись, он замахнулся ножом и прыгнул вниз.
Учитывая разницу в размерах, один удар бы ничего не решил, он был мельче комариного укуса. Расчёт, вероятно, шёл на то, чтобы вонзить нож и протащить его за собой, съезжая вниз под тяжестью тела. Если так, то расчёт этот оправдался; Червь разрушал пространство с помощью звуковых волн, но туша его была мягкой, и нож распорол её, прочертив довольно длинный «тормозной путь».
Пространство закричало – точнее, так показалось, потому что закричал Червь, – снова замелькали ямы, алые, фиолетовые, к ним присоединились ледяные чёрные, из раны Червя вырвались лиловые молнии, они били в небо и землю, наконец, внизу разлилось тёмно-красное море, и Червь со стоном рухнул в воду.

***

Полторацкий внезапно тоже оказался в каких-то волнах; он вынырнул, отплёвываясь, и волосы его тут же загорелись. «Огонь очищает… Это адская река!» – пронеслось в голове, и Полторацкий, отчаянно барахтаясь, поплыл к берегу, – и каким-то образом всё же доплыл, хотя так и не понял, с чего решил, что берег именно в той стороне.
Выбравшись, он узнал ту покрытую пеплом землю, где уже был, только теперь она пуста… или нет? Оглушённый, Полторацкий побрёл вперёд какими-то зигзагами. Казалось, собственные ноги вот-вот перестанут слушаться – до оглядки по сторонам ли? И всё же он огляделся, и сперва ничего не заметил, а заметил только, когда поднялся на гребень и оглянулся назад.
«Если вы увидите, что можно что-то сделать, – сделайте это», – всплыли в памяти слова того, кого он увидел. Берсерк лежал без сознания, настолько перемазанный в чёрной грязи и красной воде, что практически не выделялся на их фоне. Полторацкий неуклюже побежал обратно, но только на это его и хватило; а дальше что?.. Как он потащит такого здоровенного мужика? Могучее сложение сыграло с берсерком злую шутку; что было преимуществом в бою, сейчас шло совсем не на пользу.
Нащупав пульс, Полторацкий попытался привести коллегу в чувство, и отчасти в этом преуспел; берсерк открыл глаза, поводил взглядом по сторонам и стал смотреть в небо.
– Ты живой? Ты встать можешь? – прокричал Полторацкий и похлопал его по щекам; тот посмотрел на него, на его губы, сделал неопределённый жест рукой, и Полторацкий скорее догадался, чем разобрал:
– Не слышу…
Контузия. Это как под поезд попасть. Очнётся нескоро. А между тем Полторацкий услышал лай; сначала одинокий, далёкий, а потом всё ближе и ближе: на противоположном берегу собирались огненно-алые пасти. Сторожевые псы. Самовольно пересечь границу они не имеют права, а вот навести на след…
Из-под пепельных туч вынырнул боевой вертолёт. Огромный прожектор ощупывает берег. Полторацкий прибегнул к проверенному средству, лихорадочно крестя то себя, то другого:
– Господи, помилуй! Господи, помилуй! Ч-чёрт, хоть бы одну молитву вспомнить! Отче наш!.. Господи, помилуй!
По берегу, взрывая огромные клочья земли, заработал пулемёт; вертолёт при этом держался строго над своим берегом, а вот пули… Полторацкий пригнулся и заорал:
– Твою ж мать!.. Господи, помилуй!
Очереди прошли стороной. Полторацкий поднялся и решил, что единственный вариант – тащить волоком, и уже взялся за воротник камуфляжной куртки, случайно оглянулся и чуть снова не заорал: к реке на полной скорости катил броневик. Вертолёт, описав дугу, возвращался. Дверь машины на ходу отъехала в сторону.
– Поднимай, поднимай! Живо, живо!
Пули застучали по обшивке. Полторацкий сам не заметил, как его заодно с берсерком практически внесли в машину, и дверь захлопнулась.
– Пошёл! Быстрее!
Все попадали друг на друга. Машина, заложив крутой вираж, куда-то выпрыгнула и понеслась.

***

В новостях всё выглядело страшнее. Полторацкий посмотрел спустя неделю и с ужасом представил, как волновалась жена. Провалившись в Ад на несколько кругов, он пропустил самое кошмарное зрелище: взрыв храма. Неподъёмные каменные плиты, полностью покрытые радиоактивным мазутом, разлетелись по городу в радиусе нескольких километров. Пройдёт совсем немного времени, и уличные мальчишки, резво собравшие самые мелкие куски, будут продавать их в качестве сувениров обалдевшим туристам, а подчинённые Полторацкого – устраивать на малолетних святотатцев облавы.
Сам он очнулся в больнице и сначала правда ничего не помнил, а потом сказал следователям из Мира и Рая, что ничего не помнит. Это их полностью устроило.
Родной полицейский участок сгорел при пожаре. Может, и к лучшему. Начнём с чистого листа. На новом месте – в здании недостроенного детского сада в ближайшем уцелевшем квартале города – коллеги встречали его с сочувственной улыбкой: считалось, что он чудом прошёл через самое пекло. Полторацкий хотел спросить про «командира террористов» у непотопляемого Демидова, но остерёгся, а сам Демидов больше никогда не упоминал это имя.

***

Маринка оказалась одной из двухсот пятнадцати выживших. Погибло примерно полшколы. От ран, от боли, от заражения, задохнулись при пожаре. Многие выжившие остались инвалидами. Никто из детей потом не вспоминал о пережитом, особенно девочки, хотя врачи деликатно намекнули родителям, что после беременности от демона репродуктивная система остаётся повреждённой, и лучше бы пострадавшим не рожать собственных детей в течение, как минимум, следующих двадцати лет.
После освобождения заложников вся территория ближайшей больницы была завалена трупами и «фрагментами тел» – их негде было складывать. Вместо некоторых детей похоронили то, что удалось найти, – серёжку, ботинок.
Политическую сторону вопроса как-то замяли, однако с тех пор преступность в прилегающих к Лесу районах незаметно пошла на спад. Граждане к этому быстро привыкли. Здоровье есть, когда его не замечаешь.

***

ЛЮБОВЬ

– «В 18 часов 11 минут группа спецназа начала штурм. Когда террористы поняли, что полностью блокированы на подземных этажах, они решились на самоубийственный шаг и активировали взрывные устройства. Здание храма полностью уничтожено, а Благовещенская набережная обрушилась на несколько кругов и в настоящий момент затоплена. На месте трагедии ведутся поисковые работы, эксперты пытаются установить точную картину происшедшего, но, по предварительным данным, все, находившиеся в храме, включая заложников и силовиков, погибли».
Далия подняла глаза от газеты.
– Услада для ушей, – прокомментировал «командир террористов», вальсируя по кухне.
Далия скрестила тонкие руки на груди.
– Не спрашивай, откуда, но я знаю, что среди убитых заложников были Зелимхан Садулаев и Ахмат Амирханов.
– Были, – признался «командир».
– Кай, но ты же обещал, что Амирханова не тронут! Что его не будет в то время в храме!
«Командир» ненадолго прекратил вальсирование и развёл руками.
– Переиграли.
– Хватит врать! Такие решения на коленке не принимаются!
– Долька, ну не бухти! Это был такой кайф…
Далия упрямо покачала головой.
– Кай, но на тебя же опять начнутся покушения… Они объявят кровную месть, это клеймо на всю жизнь!
– Чего там они объявят?.. Они свалились на седьмой круг. – «Террорист» любовно набулькал в кружку холодного пива и полюбовался на шапку пены. Далия недовольно помолчала.
– С каких это пор ты пьёшь пиво?
– С тех самых, как просидел трое суток без воды в поджаривающемся храме. Ты знаешь, так хотелось пить, и почему-то именно холодного пива.
– Ты ведь раньше никогда его не пробовал.
– По описаниям в книжках.
– Ну и как? Похоже?
– Похоже, – заверил дегустатор.
– Убийство сразу двух первосвященников тебе не простят, – напомнила заботливая жена.
– А, двум смертям не бывать, а одной не миновать…
– Мне бы хотелось, чтобы та смерть, которой не миновать, случилась с тобой несколько позже, чем завтра!
«Террорист» грохнул пустой кружкой и провальсировал обратно к холодильнику.
– Умирать нужно молодым… красивым, здоровым… и счастливым. Я и не хочу угасать до старости.
– А обо мне ты подумал?
– А, найдёшь другого.
Далия устало запустила пальцы в волосы.
– Мудак.
– Делл, да не загоняйся ты раньше времени, – Кай наконец отвлёкся от пива и взглянул на неё. – Ещё никто не умер! – Он пошуршал упаковкой солёных орешков.
Далия мрачно взглянула на фотографию мужа в газете.
– Ты, говорят, ещё и Великого Червя ножичком почикал, – мстительно напомнила она. Кай с умоляющим видом прижал руки к груди.
– Делл, ну нельзя было по-другому! Он бы нам все подземные этажи откусил, и тогда зачем всё? Зачем было начинать?..
Далия многозначительно промолчала.
– Ты думаешь, я обрадовался, когда его увидел? Я думал – всё! Вообще всё, мы оттуда не вернёмся!
Далия сосредоточенно рассматривала свои руки.
– Я думаю, ты обрадовался, когда его увидел, – предположила она. Супруг вздохнул.
– Ну, хорошо, немножко обрадовался, – признал он. – А чего? Раз в жизни сцепиться с самим Великим Червём. Это круто!
Далия уронила голову на газету.
– Между прочим, если тебя так заботит вопрос, кто из нас умрёт первым, мы могли бы, как-нибудь под настроение, вместе совершить самоубийство.
Она взглянула на него новыми глазами – как на безнадёжно больного.
– Ты это серьёзно сейчас говоришь?..
– Абсолютно. – Вдохновенный муж закинул в рот несколько орешков. – Вроде этого… как его… Стефана Цвейга. Это писатель, который в двадцатом веке, на вершине творческого успеха, в цветущей Бразилии, отравился вместе с любимой женой. Он посчитал, что нельзя жить в мире, где идёт Вторая мировая война. Фотка обнимающихся трупов облетела все газеты. Только представь, и про нас с тобой написали бы что-нибудь душераздирающе-романтичное. «Потусторонние Ромео и Джульетта совершили двойное самоубийство, не выдержав неразрешимых противоречий с Миром, полным расовых предрассудков»… Представляешь, какой получился бы пропагандистский эффект?..
– Я одного не понимаю, по какому праву из нас двоих ангелом считаешься ты? – пробурчала она.
– По праву рождения, – подсказал он.
– Кроме генов, которые в тебе явно молчат, в тебе нет от ангела ничего.
– А с чего ты вообще взяла, что ангелы и демоны чем-то различаются?
– А по-твоему, разницы нет? – удивилась Далия.
– По-моему, никакой. Странно, что ты только что это заметила.
Далия запнулась и посмотрела по сторонам.
– А чего ж мы тогда воюем?
– А мы воюем? – Кай улыбнулся. Далия возмущённо всплеснула руками.
– Да!
– Единство и борьба противоположностей, – предположил он.
– Был бы у меня томик Гегеля под рукой, я бы тебя им прихлопнула.
– Самая жуткая угроза, которую я когда-либо слышал.
Далия снова уставилась в газету и вздохнула.
– Не представляю, как мы со всем этим справимся…
– Да очень просто. Бросим здесь всё и уедем на четвёртый круг Рая, – неожиданно заключил он.
Далия озадаченно хлопнула ресницами.
– Это ты рассуждаешь или ставишь меня перед фактом?
– Честно говоря, ставлю перед фактом. Мне дали повышение.
Глаза гарпии приобрели естественную – квадратную – форму.
– Что?.. На четвёртый круг Рая? Подожди, а как же моя работа?
Кай хрустнул орешком и снова улыбнулся.
– А она тебе ещё не надоела?
Далия сапнула.
– Надоела.
– Вот и все дела…
Далия беспомощно сложила руки на коленях. Кай примирительно коснулся её плеча.
– Слушай, малыш, если не хочешь ехать, можешь остаться, я не обижусь. Можешь даже выступить в прессе с заявлением, как ты ужасно меня осуждаешь. Это будет эффектно. Но сам я должен сваливать отсюда как можно быстрее, пока твои кореша не пристрелили меня на улице, как бешеную собаку.
Гарпия надулась.
– Не обобщай. Вовсе не все демоны – мои «кореша».
– Короче. Я еду с тобой или один?
Далия нахохлилась.
– Поехали вместе.
– Отлично. Машина уже ждёт. Она с утра ждёт, вообще-то.
– Да я видела, – Далия вздохнула, бросив отрешённый взгляд в окно. Кай бодро огляделся. Идея бросить наскучившую реальность явно ничего, кроме энтузиазма, у него не вызывала.
– Я с собой ничего брать не буду. А ты?
– Я тоже. – Подумав, Далия поняла, что и сама не относится к разряду женщин-наседок.
– В таком случае, отбываем?
Взявшись за руки, супруги спустились по лестнице, перешли дорогу и, в чём были, уселись на заднее сиденье серенькой бронированной машины. Водитель скромно влился в текущую мимо транспортную реку. Далия вдруг звонко расхохоталась не пойми о чём. Муж покосился на неё и тоже улыбнулся.
– Я люблю тебя, – отсмеявшись, сказала она.

***

СОБАКА

Удар был такой силы, что дрогнул даже корпус машины, а уж он-то был намного тяжелее собаки. И ещё этот звук. Тупой, пустой, как будто по неодушевлённому предмету ударили, и громкий, до звона в голове. Сразу было понятно, что Терри мёртв, но грузовик, словно для верности, ещё и переехал его колесом, и только тогда Женя завопила:
–Те-еерри-иии! – на всю улицу. Она выбежала на проезжую часть – следующая машина равнодушно их обогнула – и утащила с собой пса, тяжёлого и горячего, на обочину, и он лежал, как побитый молью коврик, с остекленевшими, тусклыми глазами-пуговками.
Терри было уже одиннадцать лет, когда он умер. Для собаки – глубокая старость. Он плохо видел и лаял хрипло, глухо, скорее булькал, чем лаял, и лапы у него заплетались, когда он брёл по улицам, устало понурив нос. Но Женя любила его. Единственный друг.
Терри прожил всю жизнь при элюенском подвале, где ютились беспризорники. Часто кто-то из детей-попрошаек брал пса с собой, чтобы собирать милостыню, как бы на его лечение. Обычно собаке подавали больше, чем ребёнку, наверное, считали, что уж пёс-то точно не потратит на клей и наркоту. Выглядел пёс подходяще, особенно в последние годы: клочкастый грязный эрдельтерьер, предположительно белый. Отмыть бы его и подкормить – возможно, он украсил бы собой какую-нибудь роскошную лужайку, свеже-зелёную перед свеже-белым особняком. Увы, Терри родился в трущобах, точнее в одной – огромной, как целый город, так что даже имела отдельное название: Амалат. Может, Терри и покидал когда-то Амалат, но Женя её никогда не покидала. Она не думала о себе, как о жительнице столицы. Амалат – это было происхождение и приговор.
В пересчёте на людские годы Терри был почти ровесник, вернее, старший брат: ему одиннадцать, ей восемь. Но Женя не всю жизнь обитала в подвале. Пока мама не умерла от болезней, холода и голода, Женя ютилась с ней в сыром съёмном углу, а как только тело мамы остыло, соседи выгнали девчонку. У Жени к тому времени уже были знакомые беспризорники, и подворовывать она умела, так что пошла в артель к профессиональным малолетним преступникам. И единственным тёплым пятном во всей этой истории был Терри.
Пёс был умнее людей. Он один давал детям доброту, без которой человек погибает так же, как без еды, воды и крыши над головой. Благодаря Терри подвал казался домом.
И вот его нет. Женя не могла поверить. Не могла вернуться туда, где нет Терри. Что с ним сделают? Равнодушный дворник выбросит на помойку? Где хоронить, если в кварталах бедноты нет ни клочка земли? А если нищие его съедят?
Вмятина на боку Терри, там, где прошлось колесо, была ужасна, с такими ранами не живут. Не на что надеяться. Даже если бы Женя могла оплатить лечение в одной из дорогих клиник, вроде той, «Четыре лапы», рекламу которой показывали лучезарные голографические щиты. Судьба не оставила ни единого шанса. Жене показалось, что у неё тоже нет больше будущего. Прошлое и настоящее сужались, как две плоскости, и сходились в тупик.
Потом Женя поняла, что действительно сидит в чём-то вроде тупика. Над головой было густо-серое небо, а под ногами – густо-серый асфальт. Оказывается, уже наступила ночь, Женя забралась в какой-то закуток между типовыми многоэтажками и спряталась вместе с Терри за большой грудой мусорных мешков, обнимавшей донельзя переполненные мусорные баки. Если Терри суждено упокоиться в мусоре, Женя будет вместе с ним.
Пёсик уже совсем окоченел и стал ещё меньше и невзрачнее. Глупо было скорбеть над этим существом. Женя понимала, что осталась только оболочка. Где бы ни был сейчас Терри, он не с ней. Надо было оставить его и идти дальше, но Женя боялась идти.
Упало несколько капель ленивого, тёплого дождя. Во влажном воздухе помойка завоняла с новой силой. Женя почти решилась встать, но тут увидела нечто.
В тёмном углу, сам как тень, стоял чёрный куб и подмигивал ей блестящими, остро отточенными гранями.
Не раздумывая, Женя схватилась за куб и стала лихорадочно его вертеть, пытаясь сдвинуть хоть одну часть. Вдруг её палец куда-то провалился и укололся. Всё. Игра началась. Судьба приняла жертву. Куб стал двигаться сам и неслышно сложился в какую-то фантастическую фигуру, а потом снова в куб.
Говорят, что если открыть Контур Авеля, то может произойти всё, что угодно. И Женя была готова ко всему.
Прошла минута тишины. Женя, стоя во весь рост, медленно озиралась вокруг. Смерть и жизнь ходят рядом. Одна смерть уже произошла; теперь?..
По ногам подул лёгкий ветерок. Смёл пару высохших листочков, тронул жестянку из-под пива, и она тихо покатилась в сторону.
Терри вдруг разом вскочил на все четыре лапы и громко, надсадно залаял.

***

Женя думала, что если бы Терри сейчас встал, первым делом она бы бросилась обниматься. Но когда он действительно встал, первым делом к Жене прокрались вопросы. Она не бросилась обнимать его, потому что он всё-таки ранен. Неизвестно, что сейчас у него с костями и с внутренностями. А что, если он ожил, но чувствует теперь невыносимую боль?
Во-вторых, он в шоке. Не каждому дано вернуться из мёртвых. Неизвестно ещё, как этот опыт скажется на психике.
Да и вообще: что, если это уже не Терри? – Эту страшную мысль Женя поскорее отогнала. Будем надеяться на лучшее.
Времени, хватившего Жене на размышления, хватило и Терри, чтобы успокоиться. Он заскулил и закрутился на месте, как юла. Жене стало его жалко.
– Терик, Терик, иди сюда, – ласково позвала она и посвистела, как в былые времена. Терри повернул залитую слезами морду и потрусил к ней.
Женя обняла его, пытаясь осторожно ощупать. Посмотрела на руки – свежей крови нет. Может, одновременно с воскрешением он выздоровел?
А может, ей всё показалось? Не было никакого воскрешения? Просто травмы оказались не такими уж тяжёлыми. Прошло время, и пёс отлежался!
Девочка заглянула собаке в глаза.
– Ты слышишь меня, Терри? Всё самое плохое уже кончилось. Да? Ведь правда? Теперь будет только лучше. Мы справимся с этим и будем жить дальше, правда, Терри?
Пёс вдруг перестал скулить и посмотрел на неё пристально и серьёзно.

***

В первую ночь после аварии Женя всё же не рискнула вернуться в подвал. Она не знала, что сказать, как поведёт себя Терри, новый Терри, который побывал за гранью реальности. Собака вернулась с того света, шутка ли. А если он уже знает ответы на все вопросы, что мучают человечество? Женя слышала, что после смерти можно попасть в Рай. Но ведь демоны тоже умирают. И ангелы. Каково это – быть «там»?
Может, Терри не хотел возвращаться, – эта мысль была страшнее всех предыдущих. Может, он уже отмучился, покинул эту гиблую яму, а она втащила его назад?
Женя забилась в старый, по виду заброшенный гараж, взломав замок, утеплилась газетами, и её мучили странные сны. Во сне она сама попадала то в Рай, то в Ад, а Терри лаял, пытаясь вывести её, но она не могла его найти.
Утро принесло с собой будничные заботы: найти воды, еды, умыться. Женя окончательно проснулась часов в пять, вышла на улицу и увидела, как в проёме серых многоэтажек ненадолго блеснуло розовое солнце.
Терри спал и перебирал лапами во сне, словно пытался бежать куда-то. Женя при свете дня осмотрела пострадавший бок: раны подживали.
– Надеюсь, тебе не больно, лохматый, – сказала она, потрепав пса по курчавой шевелюре, и тот, встрепенувшись, сонно и миролюбиво посмотрел вокруг.
Женя решилась прогуляться: не по проезжим улицам, где Терри мог испугаться и убежать, а по дворам. Сидя на раскрашенной горке, болтая ногами, она почувствовала себя почти как обычная девочка, вышедшая погулять с собакой. Она вообразила себя жительницей одного из этих домов. Не дворцы, конечно, гнездилища среднего класса, но для Жени и они были недосягаемой мечтой.
– Представь, если бы мы жили здесь, – сказала она Терри, пытаясь добрыми мыслями отвлечь его от воспоминаний о смерти, если таковые были. – Ты бы клацал когтями по паркету, а я бы… я бы… ну, по крайней мере, вокруг было бы чисто! – не придумав ничего лучше, завершила она. Пёс вытянулся в струнку и звонко тявкнул.

***

Едва Женя вошла в дверь, как от мощной оплеухи ударилась об косяк и свалилась на пол.
– Ты где была! – заорал Барон во весь прокуренный туберкулёзный голос. – Ты где была! Где шлялась, паскуда поганая?! Где деньги?!
Барон сунул Жене под нос засаленную, воняющую лапшой с перцем и кетчупом лапу, и Женя, пошарив по карманам, высыпала туда всё, что осталось от позавчерашнего улова.
– Это что?! – ещё громче заорал Барон. – Это что?! Это за два дня?! – и он отшвырнул Женю ногой к стене.
– Я с Териком была, – проговорила Женя не совсем внятно, так как губы слиплись от крови. Эту ложь она заготовила заранее. – Он заболел. Его избил кто-то. Сами посмотрите…
– Да плевать я хотел на твою вонючую собаку! – проорал Барон и пнул Терри тоже. Пёс жалобно завизжал, но тут подбежали другие подопечные Барона и с криком:
– Не надо! – оттащили собаку от беснующегося хозяина. Женя, шатаясь, встала у стены.
– Ещё раз пропадёшь на ночь, паскуда, – ноги переломаю! Калекам больше подают! Поняла? – Барон снова сунул Жене под нос пятерню, сжатую в тугой, как боксёрская груша, кулак, и Женя кивнула.
– Да, Ефим Ефимович.
– А теперь пошла отсюда! – Барон отвесил ей завершающий подзатыльник и щелчком пальцев велел Квазимодо – пятнадцатилетнему олигофрену, хитрому и жестокому, как зверь, проводить её. Женя обречённо поплелась в коридор, вдоль стен которого вились неопрятные разноцветные трубы. Здесь провинившихся беспризорников ждало наказание. Женя послушно забралась на табуретку, вытянула руки перед собой. Одним ремнём Квазимодо связал ей запястья, а другим прицепил за руки к толстой, как кишка, трубе, проходившей под потолком. Женя повисла, не касаясь ногами пола. Квазимодо с неприятным смехом ущипнул её там, где, будь она постарше, была бы грудь, и ушёл.
Самое худшее – что Барон никогда не говорил, надолго ли оставит висеть. Неизвестно, будет ли она сегодня пить, есть, спать. Случалось, наказанный ребёнок висел, пока не потеряет сознание или не обгадится. Машинально прислушиваясь к голосам за стенкой, Женя отрешённо думала про Терри. Он выглядел каким-то растерянным и жалким, когда шёл к своему коврику, словно ничего вокруг не узнавал.

***

Ефим Ефимович Сорцев, по кличке Барон, был цыган, но неправильный. Настоящие цыгане кочуют между реальностями в таборах. А этого изгнали. Говорят, так поступают с теми, кто использует гипнотический дар в корыстных целях. С архонтами цыгане, конечно, никогда не сравнятся, а вот среди простых смертных – настоящие колдуны. Говорят, цыгане обрели особые дары после того, как одна необыкновенно красивая цыганка, по имени Чалэ – что значит Чистейшая, создала Контур Авеля. Она разговаривала с самым первым человеком, попавшим в Ад. Первым, кто был убит. И чтобы развеять его печаль, она взяла обычную головоломку в виде куба и попросила того человека подержать её в руках. В коробочку перешли все его сожаления о несбывшейся жизни. И куб из золотого стал чёрным. Он стал действовать по-другому. С тех пор он может появиться перед тем, кто попал в абсолютно безвыходную ситуацию. И если его открыть, может произойти всё, что угодно. Так говорят.
Ни Авеля, ни Чистейшую никто никогда не видел. А вот про Куб знают все. Ходит множество слухов о том, как он на самом деле действует. Например, в сиротском фольклоре Контур Авеля – один из любимых персонажей. Беспризорники, собравшись у печки-буржуйки, передают из уст в уста множество страшных историй, которые начинаются со слов: «И тут я увидел Контур Авеля!» – а заканчиваются, разумеется, каким-нибудь чудесным спасением. Женя и сама такие сочиняла. Жаль только, что это всё неправда.
А вот Барон правда был цыганом. Сразу видел, кто от него что утаил. Легко разыскивал любую заначку, любого беглеца. От него невозможно было ни спрятаться, ни убежать. В трущобах случались облавы, Барона искали то полиция, то конкуренты, но он всякий раз уходил и уводил с собой детей, а потом всплывал в новом углу. Были у него, конечно, и стукачи из числа ребят, и надсмотрщики, но все знали, что Барон и без них бы справился. Он знал даже те твои мысли, которые ты никому не говорил.

***

Женя не видела Терри два дня. Сначала она была наказана, а потом его взял с собой побираться Вовка Чмырь. Женя боялась расспрашивать и ждала вечера. А когда Чмырь наконец вернулся вместе с Терри, не знала, радоваться или огорчаться.
Перемену в Терри заметили все, только не решались говорить. Потому что слишком уж это было невероятно, необъяснимо.
Терри, наверное, в лучшие свои годы не выглядел так хорошо, как теперь. Он уже не очень-то подходил для таблички «Подайте на лечение». Курчавая белая шерсть лоснилась, под ней перекатывались упругие мышцы, пёс казался выше и крупнее. Женя даже оробела и впервые в жизни не решилась к нему подойти. Терри, в свою очередь, осматривал их общую конуру строго, словно санинспектор, который пришёл с проверкой и увиденным остался не слишком доволен.
Вечером Женя боялась уснуть с ним в одном помещении. Ей казалось, что от него исходит угроза. Она кое-как забылась, но среди ночи её будто подбросила какая-то сила – она села на своём матрасе, тараща глаза во тьму, и поняла, что ощущение чьего-то пристального взгляда не обмануло её – прямо посередине комнаты стоял пёс, чёрный и неподвижный, как изваяние. Терри не спал. Женя поняла, что он изучает людей.
Раньше он видел всех по-собачьи – снизу вверх. Люди были высшими существами, хозяевами. Даже дети, которых он старался опекать. Их мысли были непостижимы. Терри понимал только отдельные, обращённые к нему импульсы: ням-ням, лежать, хороший пёс.
Теперь ему открылся ум людей. Он понял, что такое общество и как сложна и надуманна иерархия в нём, что такое беспризорники и подвал. Он понял, что живут здесь грязно, скудно. А самое главное: он понял, что хозяева несовершенны. Что они тупые, ограниченные существа, грызущиеся за подачки своей цивилизации, за знаки отличия в своей стае, за территорию и еду точно так же, как бродячие псы на помойке.
Всё это Женя уловила мгновенно, словно какую-то радиоволну в воздухе. Потом «передача» прервалась. Терри повернулся, прошествовал к своему коврику и молча улёгся там. О чём он думал дальше? Женя не знала.
Ей снова стало страшно засыпать. И она тихонько прошептала в темноту:
– Мы не хотим так жить, Терри. Я не хочу. Люди не все такие плохие. Ты разочаровался в нас, Терри?
Пёс молчал.

***

Ребята тормошили Терри с преувеличенной бодростью. Вот так зверь! Вот так красавец! Подкладывали ему в миску привычные объедки, но Терри будто не замечал. Смотрел в сторону. Наконец, ребята разошлись по делам: воровать, попрошайничать. Витёк Иголка ещё и высматривал и выспрашивал всё, что только можно, и потом сливал одному менту, главному по их округу. Терри знал об этом, а потому узнала и Женя. Барон тоже знал и ловко использовал доносы Иголки против своих конкурентов. А у Грача был роман с вокзальной Анелей, на два года старше (ей было двенадцать). Барон подумывал познакомить Женю с Анелей, чтобы та научила её клиентов искать, и вообще расширить свой бизнес до торговли девочками, но тут обещала быть нешуточная война за прибыльную нишу, а с другой стороны – рисовался в перспективе один клиент, который намекал на нетронутую девочку индивидуально, и Барон ещё не решил. Вероятность была, что назад девочка не вернётся. От этой фигуры, не вполне понятной даже Барону – недостаточно информации, веяло морозом, который Женя чувствовала, пока шла по летней улице к своему обычному «месту работы» напротив сияющих дверей Альфа-банка. Присев на картонку, выставив жестянку для мелочи и обняв Терри, она поняла теперь, по облакам реальности, качавшимся вокруг прохожих, как акварельные картины, по туннелям времени, открывавшимся через них, что мир гораздо более опасное место, чем казалось её детскому уму.
Она поняла, что у неё не так-то много вариантов будущего. И все они заканчивались очень скоро. Раньше Женя не задумывалась о будущем, ей просто не приходило в голову что-то планировать, к чему-то стремиться… Всё это было делом взрослых, а её дело – слушаться. Теперь она поняла, что у неё нет будущего. Её туда не пустят. Глазами Терри она увидела то, что никогда не увидела бы своими: она здесь в ловушке. В тупике.
Краем глаза она уловила какое-то движение. Железная миска, в которую она собирала милостыню, вдруг зашевелилась и поехала куда-то в сторону. Сначала Женя подумала, что её сдувает ветер, но ветра не было. Потом несколько монеток поднялись из миски и, поблёскивая на солнце, стали кружить в воздухе.
Женя машинально оглянулась на Терри и перехватила немигающий взгляд карих глаз-пуговок, прикованный к жестянке. Этот взгляд словно бы перебирал невидимые силовые струны в пространстве.
– Сегодня за этот фокус нам подадут сто тысяч, а завтра за эти сто тысяч и убьют, – негромко и почти равнодушно сказала она собаке.
Монетки вернулись обратно в ёмкость, и Женя вздохнула с облегчением.
В стороне громко запела сталь, и фонарный столб, разбрызгивая искры, свернулся в кольцо. Часть проводов оборвалась, прохожие отпрыгивали с визгом. Где-то на проезжей части ударил звук столкнувшихся машин: вопль тормозов, треск стекла, резкие гудки. Потом движение вдруг перекинулось в левую сторону от Жени, и несколько пластиковых столиков и кресел уличного кафе взмыли в воздух вместе с посетителями. Послышались испуганные крики. Кто-то из прохожих уже снимал происходящее на телефон.
Воздух гудел от силовых линий, хлещущих по земле, как кнуты. А если бы ты могла так? – мгновенно пронеслось в голове. Если бы ты могла так легко, одним движением мысли, расправиться с обидчиками? Да я бы всех поубивала. Уничтожила бы всё.
Женя не заметила, как начала произносить вслух слова молитвы. Она даже не знала раньше, что помнит эти слова. Мама, бывало, молилась перед страшненькой чёрной иконой.
– Всемилостивая  Владычице моя,
Пресвятая Госпоже,
Всепречистая Дево,
Богородице Марие,
Мати Божия,
Несумненная и Единственная моя Надежда!
Не гнушайся мене,
не отвергай мене,
не остави мене;
заступись, попроси, услыши, виждь, Госпоже,
помози, прости, прости, Пречистая!
И сила невидимых линий пошла на убыль. Женя осознала, что стоит с просительно прижатыми к груди руками. Линии вдруг сделались весёлыми, почти не злыми. Это почувствовали все. Люди, болтая ногами, плавно кружились в воздухе вперемежку с мебелью. Кто-то засмеялся, кто-то помахал рукой. Опасные провода оборвались. Машины шутливо гудели, проезжая мимо.
Женя наклонилась за своей жестянкой и потеряла сознание. 

***

Она увидела место, где Терри был до своего воскрешения. Она лежала на прохладном полу, тяжело дыша, раздавленный бок горел, и Женя поняла, что видит всё его глазами. Небольшая комната, выложенная кафельной плиткой едва заметного голубого оттенка, с двумя железными раковинами, над ними – два заржавленных, тёмных зеркала, напротив – окно, заколоченное досками и фанерой, и битое стекло на полу. По бокам – две двери, но Женя знала, что ни одна из них не открывается. Отсюда надо было выйти каким-то другим путём.
Там был человек, который знал выход. Он подошёл, и осколки захрустели под подошвами ботинок, необычных, фосфорически-синих, с высоким каблуком. Чёрная фигура наклонилась, рассматривая раздавленного пса со смесью участия и насмешки, и прямые чёрные волосы, необычно длинные для мужчины, упали почти до пола. Лица Терри не рассмотрел.

***

Потом Женя вдруг увидела подвал и в нём – Барона. Он кашлял всё сильнее, изо рта у него сыпались красные брызги, а потом кровь полилась ровной струёй.

***

Женя вздрогнула и проснулась на вершине раскрашенной деревянной горки, на детской площадке среди бледных панельных многоэтажек.
Было такое впечатление, что она сидит там уже давно. Невдалеке несколько девочек возились с мелками и какими-то фантиками. Терри вдруг вырвался из-под горки и с весёлым лаем подлетел к ним. Девочки ничуть не испугались.
– Ой, чья-то собачка, – одна из них взглянула в сторону горки, приложив ладонь ко лбу козырьком, – Женя сидела против солнца. – Это твой пёсик?
– Да, – неуверенно сказала Женя.
– Очень милый. А как его зовут?
– Терри.
– Он, наверное, очень породистый, – уважительно протянула девочка, продолжая почёсывать довольного Терри за ухом.
– Эрдель, – всё так же коротко сообщила Женя.
– А тебя как зовут?
– Женя.
– А чего ты там сидишь? Спускайся к нам.
Женя поколебалась и осторожно слезла с горки.
Сомнения её были вызваны тем, что она вдруг осознала, какая она грязная. То, что годилось, чтобы собирать милостыню, и более чем подходило, чтобы незамеченной юркать среди толпы, не добавляло ей привлекательности, окажись она в центре внимания. Руки и лицо у неё выглядели так, словно она неделю не мылась (так оно и было). Одежда – обноски с чужого плеча. Единственный выход в такой ситуации – идти ва-банк.
– Ты откуда? – Девочки удивлённо разглядывали её с головы до ног.
– Я из Ада, – услышала она собственный голос, хриплый, механический, чужой.
Девочки в ужасе переглянулись.
– Я хожу туда гулять для развлечения, – добавила Женя как можно непринуждённее. – Когда мама не видит.
– А там не страшно?
– Только не с Терри. – Женя с гордостью погладила пса. – Это волшебный пёс. Он меня охраняет.
– А можно с вами? – поступило неожиданное предложение. Женя быстро сориентировалась.
– Нет. Один волшебный пёс может охранять только одну девочку. Больше нельзя. Когда у вас появится своя волшебная собака, вы сможете пойти со мной.
– Какая ты везучая, – протянула одна из девочек, уважительно разглядывая Терри. – Это, наверное, очень интересно.
– У вас здесь тоже хорошо, – снизошла Женя.
– А где ты живёшь?
– О, совсем в другой стороне. Мы с Терри впервые зашли так далеко.
– Вам, наверное, пора возвращаться?
– Да нет, ещё успеем. Мы свободны, гуляем, сколько захотим.
Девочки восхищённо переглянулись.
– Надо же, а нас мама далеко не отпускает.
Женя промолчала.
– Хочешь, пойдём с нами в гости?
– А куда это?
– Я живу вон в том доме, – одна из девочек указала на одну из многоэтажек. – Мы хотели пойти, посмотреть мультики. Сейчас как раз четыре часа, – она сверилась с мобильником.
– Правда, пошли! – оживились другие девочки. – Будет прикольно!
– У меня ещё сливовый пирог есть, – добавила первая для соблазнительности.
– А родители твои дома? – усомнилась Женя.
– Бабушка дома, но она нам не помешает! Пошли!..
Девочки нарядной стайкой поднялись с площадки. Женя неуверенно оглянулась на Терри.
– Ну, пошли…

***

Опасения Жени подтвердились: бабушка посмотрела на неё подозрительно. Её не проведёшь россказнями о том, что кто-то гуляет по Аду добровольно.
– Так где ты, говоришь, живёшь, Женечка?
– Около Альфа-банка, – сказала Женя, а Терри пристально посмотрел на пожилую даму, и та будто проснулась.
– Ох, совсем забыла! Аптека-то сегодня до пяти, а мне надо таблетки купить! Где мои рецепты? Алина, ты не видела?.. – И бабушка, надев очки, ринулась искать. Девочки, толкаясь в узком проходе, протиснулись в комнату Алины и закрыли дверь, обклеенную постерами, фотографиями, самодельными открытками, блёстками и мишурой.
– Уф, пронесло! – сказала Алина. – Если бы она узнала, что ты из Ада, ни за что бы не пустила!
– Точно, – подтвердила Тоня и закатила глаза, осуждая недальновидность взрослых. Девочки разлетелись по комнате и опали в ленивых позах, как цветочные лепестки. Женя смотрела вокруг, вытаращив глаза.
Длинношёрстный диван, похожий на подводное растение. Великое множество кукол Барби: белокожая, чёрнокожая, в розовой инвалидной коляске, голая, с оторванной головой, в свадебном платье. Чипсы, шоколадки, тетрадки, учебники, журналы с фарфоровыми лицами юных корейских поп-идолов. Коробки и коробочки, с узором, полные и пустые. Блокнот, обитый розовым мехом, блокнот с жемчужинками, дневник с водной обложкой, плавающими алыми блёстками и мордочкой единорога. Комиксы про супергероев и диснеевских принцесс. Календарь со смешными фотографиями панд и подмалёванными внизу изречениями китайских мудрецов. Увивающие всё разноцветные фонарики.
Женя в жизни не видела столько красивых вещей сразу. Да сюда можно приходить, как в музей. Плакат с объёмной голограммой космоса и серебряной галочкой: «Алина здесь». Стикеры с напоминаниями обо всём на свете. Длинный список заветных желаний над кроватью.
Женя в ступоре смотрела на афишу миловидной блондинки с разукрашенным стразами лицом и подписью «Кибер Лоли», когда Алина неверно истолковала её взгляд:
– О, ты тоже от неё фанатеешь? Ты пойдёшь?!
– Куда?
– Да на шоу! Это же будет потрясно! Стадион «Миллениал», пиротехника, все дела.
Женя слышала это название первый раз в жизни.
– Не знаю.
– Да ты что! Это же перфоманс мирового уровня!
Тут же кто-то из девчонок запустил промо-ролик на экране, прилепившемся под потолком.
– Большой бал молодёжной принцессы поп-музыки!!! – загремел голос. – На танец приглашаются все!
На сцене посыпались конфетти, пошёл дым, полетели прозрачные фиолетовые шары. Потом показали буйствующий зал:
– Ло-ли! Ло-ли! – и девушку в чём-то вроде скафандра среди танцоров в чёрной коже и красных лаковых перчатках.
Нежный девичий голос вступил за кадром:
– Всю жизнь я мечтала об этом. И наконец-то мечта станет реальностью. Мой первый стадион. Моё первое большое сольное шоу. Где я как большой артист буду стоять на сцене перед многотысячной аудиторией. До сих пор не верится, что это происходит со мной… потому что это как-то слишком круто.
Загремел припев из песни:
– Бля, любовь! Бля, любовь!
Крупный план певицы в студии. Лиловые ресницы, торчащие косички, стразы на нижнем веке.
– Это глобальное исполнение мечты. Я просто… второй день мы репетируем здесь, и я немножко даже теряюсь от того, что я… не верю, что это происходит со мной, как бы это банально не звучало, но я…блин, каждую секунду в шоке и каждую секунду себя щипаю, чтобы понять, что это не сон…
Другая песня, примерно на тот же мотив:
– Завались! Заебись!
– У нас очень красивая сцена, сцену собирали… полтора дня, по-моему, она очень сложная, стоит очень дорого… И ещё, смотря на эти потолки, понимаю, что мне сейчас взлетать туда и летать над всем залом…
– Привяжи! Придуши!
– И несмотря на то, что было много-много сложностей, очень много форс-мажоров, я безумно счастлива, что всё случилось именно так. Там столько сил, там столько времени, там столько бессонных ночей, там столько нашей души, и я надеюсь, что вы всё это прочувствуете, я надеюсь, что вам понравится.
– Сука дай! Сука дай!
– Я обнажаю свою душу, полностью её обнажаю для вас.
Экран выл, взрывался и матерился. Девчонки исступлённо прыгали по комнате и дружно подпевали. Женя переглянулась с Терри.
– Очень… позитивно.
– Да, и вообще прям самооценка поднимается, правда?
– Голос божественный!
– Кайф для ушей!
– Блин, почему я маленький стишок этого Пушкина не могу выучить, а песни Лоли все знаю наизусть?
– Я щас сдохну. Это так офигенно.
Женя пребывала в несколько смешанных чувствах. С её точки зрения, поток пошлостей и глупостей, льющийся из уст Кибер Лоли, входил в некоторое противоречие с трогательной улыбкой и безоблачными глазами девушки. С другой стороны – у всех участников действа явно было хорошее настроение. Может, это она сама, Женя, какая-то испорченная, если слова «Сука дай!» не кажутся ей такими уж весёлыми и скорее ассоциируются с визитами служб 02 и 03.
– Знаете что, девчонки, нам следовало бы всем придумать себе маскарадный костюм, – Алина спрыгнула с кровати и убавила громкость. На экране начался хит-парад «Будет горячо! Звёздные парни с самым красивым телом», который можно было смотреть без звука.
– В смысле?
– Это же не просто концерт, а бал-маскарад.
– Девчонка, которая сделает самые красивые фото в костюме, выиграет тур по Европе!
– Там откроют специальную фотозону в Малахитовом холле.
– С профессиональными фотографами.
Женя боялась спросить, сколько это будет стоить. Наверное, примерно столько же, сколько тур по Европе.
– Нужно представить себя принцессой!
– Какой-нибудь принцессой.
– Каждая девочка может стать принцессой. Это слоган акции такой.
Девочки присели и крепко задумались.
– Вообще, первое, что приходит в голову, это морская принцесса. Я когда в лагере была, мы отмечали День Нептуна. Всегда хотела побыть русалкой, но мне только нимфу давали играть.
– А я бы снежинкой нарядилась. Типа как Снегурочкой на Новый год.
– Это всё слишком очевидно. Так многие оденутся. Я вот что думаю. Принцесса-индеанка! Покахонтас!
– Даёшь ещё круче! Цыганка!
– Чистейшая, что ли?
– Это уж чересчур. Напугаешь взрослых.
– А хоть бы и так!
– А я бы оделась бабочкой. Или стрекозой. Насекомым, в общем. Они такие лёгкие, хрупкие.
Девчонки извлекли из-под груды самых разных вещей альбом и принялись рисовать эскизы костюмов. Получалось красиво.
– Только кто это сошьёт тебе?
– Сама сошью, время ещё есть!
– Это серебряную парчу купить надо.
– Индеанке проще, у неё всё из замши!
– Там ещё отделка и вышивка… Много чего можно наворотить… Монетки, ракушки, клыки животных…
– Можно ещё расписать кожу татуировками…
– Слушайте! – завопила вдруг Алинка, испугав остальных. – У меня же есть торт из мороженого! А давайте его съедим?!
Девчонки переглянулись, поражённые новой мыслью.
– А что за торт?
– Давай!
– Может, ещё что-нибудь закажем?
– Роллы!
– Да ну, они холодные. Лучше пиццу.
– Погреешь свой ролл в микроволновке!
– Да ладно, щас и то, и то закажем. Жень, а ты что будешь?
– Я как все, – Женя не сразу сообразила, что вопрос обращён к ней.
– Так, ну всё. Щас устроим большой жор. – Алина взялась за телефон, одновременно перебирая сочные рекламки разных доставок.
– А у тебя родители скоро с работы вернутся? – уточнила Тоня.
– Не-а, не скоро. Успеем.
– У Алинки просто мама не разрешает пиццу. Говорит, поешьте как следует, – пояснила Тоня для Жени.
– Понятно. – Женя украдкой бросила взгляд за окно: темнело. Она отыскала взглядом Терри: надо же, за последние пару часов она совершенно о нём забыла! Пёс незаметно лежал под кроватью, полускрытый пышным воланом покрывала.
«Как думаешь, Барон узнает?»
«Он пробудет в больнице ещё пару дней».
«А сегодня вечером?..»
«Смотри сама…»
Женя тихонько подсела к общему столу в ожидании пиццы. Но мысли её уже витали где-то далеко. Она чувствовала, что скоро ей предстоит побороться. Терри вернулся за ней из небытия, он привёл её к этой новой жизни. Но та, другая реальность не отпустит её так легко.
Есть не очень хотелось, хотя она ничего не ела с утра. Женя вежливо проглотила дольку пиццы и кусочек мороженого, рассеянно вслушиваясь в весёлый гомон девчонок. Пицца была вкусная и мороженое тоже. И там, и там были ананасы, наверное, Алина их любила. Женя стала ждать в многоголосом щебете паузу, чтобы вклиниться.
– Послушайте… Алин! Послушай. Нам с Терри пора идти.
Разочарованный вопль.
– А мы же ещё хотели посмотреть мультики?!
– Ничего. В другой раз. Нам ещё возвращаться.
– Но мы, наверное, скоро увидимся?
– Я не уверена… Но я постараюсь прийти.
– Приходи!
– На ту же площадку, как сегодня. Мы там часто гуляем.
– Да. Спасибо. Всё было очень здорово.
– Возьми кусочек пиццы в дорогу.
– Спасибо большое.
– Жалко, для Терри ничего нет.
– Я его дома покормлю.
– Терри, Терри! Хороший пёс.
Терри принял положенное количество ласк и поглаживаний. Группа провожающих незаметно высыпала в прихожую, потом в подъезд. Здесь было темно. Женя в последний раз помахала рукой, и створки лифта захлопнулись за ней. Лифт поехал вниз.

***

Только выйдя во двор, в чайный полумрак, Женя почувствовала, как ужасно устала. Она присела на лавочку у крыльца, чтобы отдышаться. Самое худшее, что она не представляла себе, где находится и как отсюда выбираться.
– А мы можем вообще не возвращаться к Барону? – вслух предположила она.
«Давай попробуем. Но всех проблем это не решит. Ад будет задерживать тебя».
– Да, я чувствую.
«Знаешь, тот человек, который сбил меня… Тогда, на грузовике».
– Угу.
«Он сделал это нарочно. Ему казалось забавным сбивать всяких бродячих животных. И я сначала хотел отомстить, а теперь я ему благодарен».
– Он не задерживал тебя.
«Да».

***

Мягко шелестя шинами, напротив крыльца остановилась диковинная машина, каких Женя в жизни не видела. «Наверное, это и есть роллс-ройс или лимузин», – мелькнуло у неё. Из машины вышел благообразный старик с густой гривой волнистых седых волос, в элегантном пальто и длинном белом шарфе, какие бывают на картинках про джентльменов. Женя ясно увидела, что он такой же чужой здесь, как и она, он не вписывался в эту картину мира, он из другой реальности.
– Женечка, а я тебя ищу, – совершенно спокойно обратился он к ней, словно они давно знакомы.
– Я вас не знаю, – еле слышно пискнула Женя внезапно осипшим голосом.
– Я знаю Ефима Ефимовича. – Старик выразительно взглянул на неё. – Не думаю, что тебе хотелось бы к нему возвращаться. Пренеприятнейший субъект…
– Чего вы хотите? – испугалась Женя. Она вдруг подумала, что приступ туберкулёза у Барона и появление незнакомца как-то связаны.
– Ничего, – спокойно улыбнулся старик. – Просто мы с тобой в некотором роде родственники. – Он выдержал паузу, чтобы Женя поняла, что не ослышалась. – Я двоюродный брат отца твоей матери. Твой двоюродный дедушка, проще сказать. Я искал тебя, чтобы забрать из Ада.

***

Поездка на лимузине была долгой и утомительной, но для Жени время пролетело незаметно. Первый час или около того она просидела неподвижно, в тихом очаровании. В салоне смешивались ароматы дорогой кожи и чего-то ещё (Терри определил бы, что дорогих сигар). Мысль о Терри кольнула немного, но Женя почему-то решила, что он где-то здесь, рядом. Точнее – едет впереди, рядом с водителем, от которого пассажиров отделяло тёмное стекло. Мир за окном нёсся назад с умопомрачительной скоростью, но в машине дорога не ощущалась. Женя упруго покачивалась на диване, похожем на гигантскую морскую раковину.
Осмелившись поднять глаза, она долго рассматривала всё вокруг. В хромированных деталях всячески отражалось её изумлённое лицо. Здесь был мини-бар, который она сначала приняла за сейф; заглянув внутрь, она обнаружила волшебные бутылочки с разноцветными жидкостями и пробками, похожими на драгоценные камни; рядом крепилась кофе-машина, умевшая, как оказалось, готовить вкуснейший горячий шоколад. С прозрачного потолка струился опаловый свет, отражался в бокалах, отчего все они казались полными солнечного света, и утекал за глянцево-чёрные поверхности стоек, рассеивался на шёлково-белом полу. Ничего красивее Женя в жизни не видела, а ведь это просто машина! Не музей, не храм! Как должны жить люди, привычные к подобной красоте?
Настоящий космический корабль, заключила Женя про себя. Павел Миронович (так он представился) наблюдал за её вознёй со снисходительной улыбкой. Женя добралась до горки компакт-дисков и пересмотрела их все. Обложки альбомов её смутили. Усыпанная пеплом земля, корни, прорастающие в могилы, прозрачные наскальные рисунки, иероглифы. Многорукие и многоногие существа, сплетённые в странных объятиях. Немногочисленные надписи на русском – почему-то с ошибками, и Женя поняла, что эти ошибки не случайны.
Странная коллекция для такого благообразного джентльмена. Женя хотела попросить включить какую-нибудь музыку, но передумала. Впрочем, Павел Миронович вскоре сам предложил поставить мультики. Он наиграл пальцами комбинацию всплывающих команд, и огромный экран над барной стойкой озарился необыкновенно красивым старинным мюзиклом «Русалочка», о котором Женя знала по футболкам с изображением диснеевских принцесс. Всю оставшуюся дорогу Женя, затаив дыхание, слушала прекрасные песни: «Войду в твой мир», «Здесь, под водой», «Поцелуй». Удивительное совпадение, подумала она, что этот чудесный вечер так идеально завершился.
Но до завершения, как оказалось, ещё далеко; после мультика, вытирая счастливые слёзы, Женя не заметила, как заснула, и дедушка разбудил её, когда они подъезжали. Машина сбросила скорость и плавно лилась по извилистой дороге вдоль скал; оранжевое солнце то и дело вспыхивало и вновь скрывалось за очередным поворотом; внизу шумел морской прибой. Внезапно они вынырнули на широкое плато, полностью залитое солнцем; на краю утёса виднелись машины, автобусы и ещё какие-то сооружения, а чуть в стороне раскинулся роскошный старинный особняк. Женя затаила дыхание от восхищения.
– Это твой дом?.. – с восторгом просила она.
– Нет, – улыбнулся дед. – Я не живу здесь. Просто иногда приезжаю на выходные.
Поместье быстро приближалось, и Женя разглядела, что множество рабочих монтируют нечто вроде сцены на самом краю утёса. Повсюду сновали охранники в тёмно-серой униформе, с гарнитурами и значками на груди. Ещё какие-то люди группами рассаживались по микроавтобусам. Женя догадалась, что это прислуга. Сколько же здесь слуг!
– Сегодня вечером будет небольшой праздник, – улыбнулся дед.
– Праздник? Бал? – уточнила Женя, наморщив лоб.
– Да, точно. Видишь эту сцену? На ней выступят Феликс Дарк, группа «Ностромо» и Амалия.
Песни этих суперзвёзд звучали, что называется, из каждого утюга, Женя прекрасно знала их лица по виртуальным постерам и афишам, заполонявшим город перед очередным грандиозным шоу, но ей бы в жизни не накопить даже на самый дешёвый билет. А здесь они, получается, будут петь в совсем небольшом кругу гостей, как на дружеской вечеринке… Невероятно, Феликс Дарк будет стоять с кем-то совсем рядом, только руку протяни!
– А что за праздник? – непослушными губами застенчиво спросила Женя. Шокирующие открытия обваливались на неё одно за другим.
– Люди, занимающие высокое положение в обществе, обязаны время от времени устраивать такие приёмы, – спокойно объяснил дед. – Это часть деловой жизни. Шанс познакомиться с нужными людьми, обсудить планы.
Женя затихла в полном блаженстве. Машина миновала открытую площадку, где под огромным тентом прислуга сервировала длинные столы, уже нагруженные горами хрусталя и цветов, и плавно покатилась к парадному входу с фигурами мраморных львиноголовых гигантов, поддерживающих свод. Гиганты были полностью обнажены, и их детально выточенные мужские достоинства, свисающие чуть не до колен, как булавы, снова несколько смутили Женю, но кто их знает, как положено изображать мифических персонажей? Она безропотно прошла внутрь.
Львиные головы, правда, в более стилизованном виде, встречались и в оформлении интерьера. Женя подумала, что это, наверное, герб рода, но спросить постеснялась. Дед передал её в руки опрятно одетой служанки – женщины, по лицу которой, матово-бледному, со строгой складкой, застывшей между чёрных бровей, можно было предположить и тридцать, и сорок, и пятьдесят лет. Её чёрное платье с белым кружевным передником и белой наколкой в тёмных волосах показалось Жене очень скромным и в то же время нарядным. Был бы здесь Терри, он бы заметил, что костюм служанки похож на старинную школьную форму.
– А где Терри? – полуобернулась вдруг Женя, хотя они со служанкой уже преодолели половину высокой мраморной лестницы, ведущей в сумрачную каменную галерею. Дед на мгновение как будто растерялся.
– Я… велел отвести его на кухню, – пояснил он. – Повара найдут для него что-нибудь вкусненькое. Иди с Марией, тебе нужно принять ванну и переодеться. Мы приготовили тебе прелестную комнату, но, боюсь, там нет ни говяжьих косточек, ни чего-либо ещё, что придётся по вкусу собаке, – дед сдержанно улыбнулся, и Женя улыбнулась в ответ. Конечно же, она увидит Терри позже. Глупо было настаивать. Прохладная рука Марии мягко тянула наверх.

***

Ванная в этом доме оказалась размером с весь подвал, в котором Женя провела полжизни. Мария объяснила, что поместье называется Львиный зев, и львиная голова – действительно символ знатного рода. Золотые краны в ванной были сделаны в форме львиных голов. Женя не решила для себя, умно ли придавать звериной голове какой-то тайный смысл, но, во всяком случае, это было красиво. Она с удовольствием залезла в прозрачную – будто родниковую – воду, и Мария принялась намывать её волосы каким-то шелковистым шампунем. В ванне можно было включать весёлые перламутровые пузырьки. Со стеклянного потолка глядел огненноликий лев.
Давно Женя не чувствовала себя такой свежей и отдохнувшей. Мыться в подвале особо негде, разве только ополоснуться над раковиной с холодной водой. И вот она, никому не нужная беспризорница, – сидит в ванне, как в кино! Женя сдула с ладоней радужную пену. Как же счастливы люди, которые могут запросто принять ванну! Как они, наверное, и не задумываются о своём счастье, не замечают его. А Женя всё, что угодно, отдала бы за жизнь, в которой всегда есть горячая вода и чистое полотенце.
В шкафу оказался целый вагон разнообразной одежды, а Мария вкатила на серебряном столике такой обильный ужин, какой в былые времена Женя растянула бы на неделю.
– Лимонный шербет, салат из жареной свеклы, мятные блинчики, лапландские оленьи языки, устрицы с перловкой, цесарка с трюфелями, суп буйябес с грибами и чесночным соусом, на десерт – тирамису, мороженое с миндалём и манго, фруктовый коктейль, – пояснила Мария. – Это праздничное меню, – добавила она с улыбкой, заметив замешательство Жени. – Обычно мы едим попроще.
«Сколько всё это стоит?» – вертелось у Жени на языке. Подумав, она выбрала суп. Тупо хотелось горячего.
Мария тем временем принесла романтичное белое платье с облегающим лифом и юбкой в форме тюльпана. Женя, как ни любопытно ей было посмотреть настоящий бал, уже не уверена была, что ей стоит куда-то идти. Глаза закрывались. В конце концов, это первый, но не последний бал в её жизни? Но Мария была непреклонна.
– Только взглянуть. Ты лучше освоишься, если сразу увидишь общество, которое собирается у нас. Кроме того, я думаю, Павел Миронович хочет представить тебя нескольким самым близким друзьям.
– А он… – горло сжалось, но Женя переборола себя и всё-таки спросила: – Почему он так уверен, что мы действительно родственники?
– О, хозяин искал тебя очень долго, поверь, – Мария вновь улыбнулась своей скупой улыбкой, но глаза оставались внимательными и серьёзными. Женя, съев две ложки мангового мороженого, вылезла из-за стола.
– Тогда пойдём скорее, пока я не свалилась с ног, – решительно предложила она.

***

Утёс в лучах закатного солнца смотрелся просто потрясающе. Казалось, небольшая полукруглая сцена парит прямо над морем, а залитые угасающим светом тёмно-золотые и сумрачно-пепельные облака создавали музыкантам неповторимую природную декорацию. Погода, казалось, была в сговоре с устроителями бала.
Мария пояснила, что концерт будет совсем короткий, всего полчаса. Приглашённые звёзды споют по две-три песни, чтобы гости не успели утомиться, ведь впереди ещё целая ночь.
– А что потом будут делать певцы? – полюбопытствовала Женя. Неужели никто не захочет попросить у них автограф? Конечно, вряд ли все эти знатные и богатые господа будут вести себя, как наивные фанаты, распевающие хиты под гитару в каждом дворе…
– Для них приготовлены комнаты в отдельном домике для гостей, – Мария указала на ещё один особняк, поменьше, прятавшийся в кленовой роще на отдалённом холме.
– А если они захотят потанцевать с гостями?
– Конечно, почему бы и нет?
Подумать только! Феликс Дарк пригласит на танец одну из этих дам! Впервые Женя пожалела, что не успела стать достаточно взрослой.
По узкой дорожке мимо безупречных газонов, украшенных искристыми ледяными скульптурами, они с Марией приближались к площадке, на которой собрались гости. На сцене Железный Феликс уже исполнял одну из своих знаменитых рок-баллад – «Девушка с глазами цвета виски». Женя превратилась в слух.
Они остановились чуть в отдалении. Против солнца и огней, освещавших сцену, гости казались тёмными силуэтами. И всё же на третьей, заключительной песне Феликса – сложной динамичной композиции «Управляй миром» – Женя заметила нечто странное. Если только её не обманывают глаза, – некоторые женщины, присутствующие на приёме, – не люди. Ниже колена у них козьи ноги с копытами вместо ступней, на голове – тяжёлые, загнутые назад рога. Суккубы.
Женя знала, что живёт не в Раю, но такого ещё ни разу не видела. Зато слышала, что эти существа смертельно опасны. Что они здесь делают? Что вообще происходит?!
На сцену, сияющая румянцем и свежая, как весна, в струящемся серебряном платье и ореоле белокурых волос, вышла Амалия. В свои неполные семнадцать лет она была обладательницей рекордного количества премий «Грэмми» – двадцать статуэток, и колесила с триумфальными гастролями по всему миру. Знает ли она, что в зале – нелюди? Если знает, то как она решилась приехать сюда?..
Женя порывалась задать вопрос Марии, но вовремя поняла, что не стоит. Явно эта женщина служит в поместье не первый день. Конечно, она заметила демонов среди гостей. И если она воспринимает всё как должное, значит… здесь это норма?
– Это цветочная корона, – сладким голосом пела Амалия, – это фиалковый венец.
Некоторые пары начали танцевать. Музыка лилась медленно и завораживающе.
На Женю вдруг напала резкая сонливость. Некоторое время она ещё пыталась справиться с собой, изо всех сил моргая глазами, чтобы не закрыть их, а потом, кажется, повалилась в траву.

***

Для Дмитрия Ивановича Кунцева сегодняшнее приглашение значило очень много. Конечно, он слышал о привилегиях для избранных, и делал всё, чтобы пробиться в их число. Вот уже третий год он послушно исполнял все приказы, полученные не от непосредственного начальства, на приличной, хоть и не очень заметной должности в государственном банке, а раньше занимался тем же самым в двух частных банках, объявивших, разумеется, в результате о банкротстве. Кому-то, вероятно, хватило бы сравнительно щедрого процента от этих операций, но Дмитрий Иванович жаждал другого, он хотел сам стать игроком, внушать удивление и трепет. К сожалению, к тому не было никаких природных данных, но он знал, что это можно исправить. Нервный мальчик без определённого возраста и амплуа может стать героем. Главное – добраться туда, где раздают силу, здоровье, удачу, уверенность и красоту. Для людей – лишь абстрактные понятия, для архонтов – вполне реальная субстанция, имеющая вес, объём, а главное – цену. До сих пор Дмитрий Иванович только платил, надеясь, что его наконец пригласят. И вот его пригласили.
За ним – в его спальный район – заехал, без шуток, золотой лимузин. Конечно, демоны не боялись, что их ограбят по дороге. У Дмитрия Ивановича закружилась голова, как от шампанского. Внутри было, как в космическом корабле. Дурманящая подсветка, в которой смешивались лиловые, синие и льдисто-белые лучи. Безупречные ряды тюльпанообразных бокалов из тончайшего стекла. Гипнотическая музыка, похожая на звон медных чаш. И среди всего этого великолепия – красавица-суккуб, небрежно раскинувшаяся на волнистом золотом диване.
Он видел суккубов раньше, но только по интернету. Действительность превзошла все ожидания. Единственное, что заставляло вздрагивать, – это необычайно грубый, хриплый голос, каким у людей даже туберкулёзные лагерные зэки не разговаривают. Но дама оказалась немногословной. Гибкое упругое тело, источавшее прохладный горьковатый аромат, слегка прикрытое малиновым платьем с металлическим блеском, ослепительный геометрический вырез до пупка, длинные гладкие ноги, угадывающееся отсутствие белья сразу повергли его в состояние глубокого экстаза. В дороге дама не допустила его до себя, лишь слегка поддразнивала, надавливая острым каблуком изящной туфельки на возбуждённое естество банковского служащего, привыкшего к скупым ласкам вечно недовольной жены, а до того – неуклюжим объятиям нелепой близорукой однокурсницы. Дмитрий Иванович попытался осторожно разузнать, выделена ли ему спутница на всё время вечеринки, включая неофициальную часть, и после взрыва сиплого смеха получил туманный ответ: «неофициальных частей у нас много».
На обед суккубам подавали отдельное блюдо, не указанное в меню: сырое мясо с кровью, почти никто не сомневался, что человеческое, на некоторых ломтиках виднелась кожа. Дамы не придерживались застольного этикета, пожирая куски с хрюканьем, с хрустом перемалывая кости сильными челюстями, подбирая кровь трюфелями, зажатыми в когтистых пальцах. Как ни странно, Дмитрий Иванович даже нашёл это возбуждающим. В конце концов, это не его кости сейчас хрустят, а дамы, ведущие себя так естественно, обещали быть темпераментными. Незаметно с дам сполз человеческий облик, и к завершению официальной части – концерту трёх величайших звёзд рок-сцены – спутницы предстали перед джентльменами в своём истинном виде: крутые загнутые рога и мохнатые ножки с копытами. Дмитрий Иванович счёл возбуждающим и это тоже. Во время концерта он почти ничего не слышал, занятый тем, что прижимал к себе спутницу за талию, гладил её покрытую тёмными родинками и родимыми пятнами обнажённую спину и представлял момент желанного соединения. Спутница повела его танцевать, и он просто утонул в неторопливом чарующем кружении.
– Это цветочная корона, – тянул медовый девичий голос, – это фиалковый венец…
Неизвестно откуда – он уже ничего не соображал – на танцующих посыпались фиалковые лепестки. Демоница повлекла его с танцпола на траву. Они прошли по влажному от росы газону, мимо сверкающих ледяных скульптур – это были лебедь и колонна, увенчанная головой льва с раскрытой пастью – потом спутница повалилась на спину в тёмную траву. Дмитрий Иванович торопливо расстегнул брюки… и тотчас брызнул семенем прямо на оголённые ножки, держа в руке свой весьма скромных размеров агрегат. Дама неодобрительно покачала головой.
– До посвящения тебе далеко, – без обиняков сообщила она, хотя Дмитрий Иванович всё равно не понял, что это значит, а в тот момент даже и не задумался: у него шумело в ушах. Лёгким нажатием острого железного когтя дама вновь привела его в боеспособное состояние, и он неуклюже навалился на хладнокровную красавицу. На этот раз ему удалось войти, он задёргался – дама умело помогала ему, двигаясь навстречу, но в этот раз ему никак не удавалось достигнуть разрядки. Наконец дама, взвесив его достоинства на ладони, грустно сказала:
– Слишком маленький. С таким разве что в попку, – и повернулась к Дмитрию Ивановичу роскошной спиной. Эта идея показалась ему интересной, хоть и несколько развратной, он пристроился к даме сзади и с неожиданным восторгом ощутил, что упругие мышцы крепко сдавливают его входящий членик. Так вот что нужно было! Всего-то и разница, да разве от наших дурёх дождёшься… А эта живо сообразила! Дмитрий Иванович обхватил соблазнительные округлости партнёрши, поднажал…
Боже! Что за женщина!.. Уже второй раз… за полчаса… кстати, сколько времени? Немного протрезвев, он оглянулся вокруг и заметил, что многие парочки уже перешли к неофициальной части. Кто-то, как и они, предпочёл валяться на травке, некоторые предавались бурным ласкам на неубранных столах и даже на сцене. Концерт, разумеется, давно кончился, слуги разошлись.
Дама с загадочной улыбкой потянула оглушённого спутника в сторону особняка. Оказывается, там продолжалось веселье. В полумраке холла мужчины раздевались догола, но при этом надевали маску – Дмитрий Иванович оценил деликатность хозяев. После чего расходились по анфиладе комнат, опоясывающих первый этаж, и, располагаясь на антикварных предметах мебели, приступали к соитию на глазах у прогуливающейся публики.
Дмитрия Ивановича было уже не остановить. Поставив свою красавицу в соблазнительную позу, которую видел в каком-то порно-комиксе в далёкой юности – стоя к нему спиной, она оперлась одной ножкой на сиденье дивана  – он снова прилип к ней сзади, обхватил руками голые грудки, пощипывал соски, клитор…
Позже к ним присоединилась ещё одна пара, и, к восторгу Дмитрия Ивановича, они с другим мужчиной поменялись местами. Это была его тайная мечта – попробовать чужую женщину, всегда казалось, что другим достаются лучше, чем ему, и вот, пусть в мини-варианте, но захватить чужую самку удалось. Он чувствовал себя самцом, победителем, властелином! Он уже не думал о своих скромных достоинствах, просто брызгал снова и снова под сладострастные вздохи умудрённых спутниц.

***

Александру Столярову – лидеру группы «Ностромо» – всё про посвящения давно объяснила постоянная любовница-суккуб, с которой он уже два года жил в престижном районе на втором кругу Ада, наведываясь в Мир только по делам. Чтобы попасть на самую закрытую часть и без того закрытой вечеринки, нужно было научиться особо почитаемой в Аду сексуальной практике – удовлетворять сколько угодно партнёрш, воздерживаясь от семяизвержения. В человеческом языке этому названия не было, а у архонтов называлось «лимб» (Аурика говорила, что ангелов тоже этому учат). Условие казалось глупым, пока Лекс не попробовал его выполнить. Практика в самом деле меняла мужчину, заставляла стать более осознанным и свободным. Ученик привыкал к сильным эмоциям, особенно если наставницами выступали с ума сводящие инфернальные оторвы.
Свою карьеру Лекс – композитор и рок-певец – начинал как самый бескомпромиссный антидемонический антивист. Поклонники до сих пор считали его одним из символов сопротивления. Ранние альбомы, принёсшие ему славу, были проникнуты идеями неогуманизма, воспевали величие человека и его главенствующее, по отношению к архонтам, положение как первенца и любимого сына планеты. Со студенческих лет Лекс дружил с Ильёй Кормчим, впоследствии – главным идеологом неогуманизма, чья книга «Чернорада» стала обязательной к прочтению у всех расистов Мира. А тогда, в пустой коммуналке, где располагалась репетиционная база, и в безалаберной студенческой общаге, программные тексты рождались в хаотичных спорах под портвейн с икрой – одному из парней, будущему ударнику «Ностромо», магаданские родители присылали икру трёхлитровыми банками. Никто не ожидал, что эта вдохновенная болтовня превратится в «учение». Но популярность группы прибывала, квартирники сменились многотысячными стадионами, а отношения с Ильёй – автором слов к песням – становились всё хуже. Этот мизантроп оказался убеждённым противником массовости, публичности. Он предпочёл бы по-прежнему играть для небольшого круга ценителей, «своих», и выпускать вручную оформленные диски тиражом в несколько десятков. В конце концов у «Ностромо» появился другой поэт, а Илья ушёл в издательский бизнес, где предоставил площадку всем наиболее одиозным городским сумасшедшим.
Какое-то время Лекс наслаждался ролью «властителя дум», кочуя по тусовкам неформалов и завораживая радикальными тезисами подростков. А потом просто устал. Тема себя исчерпала. В поисках вдохновения он обратился к иномирным учениям и почерпнул много неожиданных образов. Изучая материал, отправился в ознакомительные туры по другим реальностям – сперва от специальных туристических агентств, потом с нелицензированными гидами и самостоятельно. И почувствовал себя дураком. Мир оказался значительно шире и разнообразнее, чем он себе представлял. По счастью, прозрение наступило в сравнительно молодом возрасте, и у него ещё было время наверстать упущенное.
Настал день, когда группа «Ностромо» вышла на сцену в Аду. В начале карьеры он отверг бы такую возможность с негодованием, какие бы суммы и награды ему ни обещали. Сейчас он присматривался к публике. Разумеется, только расово-нейтральные песни – в некоторых пришлось заменить слова. Поклонники были бы в ярости, но Лекс уже считал свои давние убеждения наивными.
Высокий, плечистый, с сияющими в свете софитов длинными волосами цвета мёда, Лекс нравился женщинам и никогда не отказывался от приватных встреч с фанатками, но свою нынешнюю любовь – суккуба из хорошей семьи – он выбрал сам, и ему даже пришлось её добиваться – непривычная ситуация для кумира молодёжи. Однако крепость пала, и Аурика стала его проводником в мир запретных наслаждений.
Оказалось, демоны контролируют просто необъятные ресурсы. Лекс, выходец из простой рабочей семьи, даже не представлял, что такая власть бывает. От них зависело всё: экономика, строительство, технологии, питание, медицина, образование, развлечения, новости, искусство. Каждое их решение меняло судьбы миллионов людей. Но чтобы властвовать, как они, нужно было думать, как они.
А вот тут возникала загвоздка. Лекс имел множество случаев убедиться, что сознание демонов – по крайней мере, суккубов – в корне отличается от людского. Их восприятие было «расширенным», намного более богатым, поскольку от природы у них имелось больше пяти чувств. Насколько Лекс понял, дополнительно у разных подвидов могло действовать до десяти органов восприятия, не имеющих аналогов у людей. И это было бы, конечно, грустно, если бы не скромный шанс исправить положение с помощью специальных обрядов.
Свои концерты в Аду Лекс привык завершать ритуальной оргией прямо на сцене, под грандиозную инструментальную мистерию «Небесная кровь» с хором и огнями. Это дарило незабываемые ощущения, хотя в местной прессе порой мелькали обвинения в излишнем эпатаже – дескать, человек хочет быть больше демоном, чем сами демоны. Плевать. Искусство выше предрассудков.
Очередной концерт в поместье «Львиный зев» прошёл в привычном режиме. Ежегодный приём для самых влиятельных, которые хотят остаться таковыми. Поговаривали, что на этот раз хозяин бала нашёл для обряда какую-то свою дальнюю родственницу. Если так, его связи с бароном второго круга станут ещё крепче. Что касается Лекса, он не завидовал. Он участвовал в подобных действах не из корысти. Только для вдохновения.

***

Женя вынырнула из сна уже в совсем другой обстановке. Необъятный сумеречный зал, размеры которого даже трудно оценить. Казалось, это не современный дом, а старинный храм. В темноту тянутся высокие колонны, покачиваются в облаках белого дыма громадные кадильницы. Вдоль стен толпятся какие-то чёрные фигуры с неестественно белыми лицами. Женя сидит в освещённой центральной части зала в огромном и страшно неудобном деревянном кресле. Руки и ноги пристёгнуты ремнями к поручням и ножкам. Напротив – такое же кресло, только пустое. Разливался сладкий запах дыма. Откуда-то сверху доносилось пение мужских голосов, изредка прерываемых протяжным гулом какой-то, как ей представилось, необыкновенно длинной трубы или звоном будто бы медных чаш.
Послышались неторопливые звонкие шаги – стук копыт – и на освещённое пространство вышла женщина, каких Женя ещё не видела. Высокая, с козлиной головой и длинными витыми рогами, орлиными крыльями, женской грудью, обнажённая, с бронёй из раскалённой железной чешуи на животе, под которой, при дыхании, будто бы вспыхивал огонь. При одном взгляде на неё кружилась голова. Она казалась воплощением какой-то неземной, сверхъестественной гармонии, которая не может существовать среди людей.
Она величественно прошествовала к пустому креслу и села в точности в той же позе, что и Женя: спина прямая, ноги ровно, руки на подлокотниках. Она поймала женин взгляд и зафиксировала его. У неё были голубые глаза и горизонтальные зрачки. Женя поняла, что уже не может отвернуться.
Хор мужских голосов стал как будто громче, а зал закружился. На фоне низких нот одинокий тенор стал читать текст на незнакомом языке. Женя сообразила, что зрители выглядят так странно, потому что одеты в белые маски и чёрные плащи. Потом ей стало ясно, что это те же, которые участвовали в оргии на нижнем этаже, а ещё раньше – она видела их на концерте. Но она видела только часть концерта. Женя поняла, что знание о том, чего она не видела, принадлежат этой женщине напротив. Она знала и видела очень много. Поместье стало удаляться, как на карте, когда уменьшаешь масштаб, но теперь Женя видела не только дом и утёс. Подключились какие-то уровни восприятия, которых у неё никогда не было прежде. Их вообще не было у человека. Бесформенные громады окутывали весь мир, и они говорили. Это были те, кого Женя привыкла считать природой: горы, реки, леса. Их невообразимо медленные речи были непонятны. Женя поняла, что время течёт для них по-другому. Срок их жизни исчислялся сотнями тысяч лет.
Потом раскрылось нутро земли. Его густо населяли разнообразные существа. Женя увидела все семь кругов Ада. Это тоже были своеобразные бесформенные пространства, со своим временем каждое, и они спиралью уходили в центр, зиявший бездонной точкой, как будто бумагу прокололи иглой. Там, внутри, планета кончалась.
А вот и нужная нам встреча. По-своему красивые существа, похожие на морские цветы – чёрные полипы с множеством длинных тонких щупалец. Они прикрепляются к внутренней поверхности земли, плавно покачивая волосками-лепестками в пространстве. Приблизившись, Женя поняла, что размеры существ сопоставимы с размерами городов, к которым они и прилипали. Женя с изумлением увидела, что жизнедеятельность существ напрямую связана с самыми что ни на есть нормальными общественными организациями, такими, как система здравоохранения, налоговые, пенсионные фонды, научные центры, банки, правительства, торговые фирмы. Сюда же относились церкви и влиятельные банды. Все они, в буквальном смысле, находились в кишках этих существ. А у существ был интеллект, и очень острый. И с ними можно было договориться.
Например, о том, кто станет во главе того или иного сообщества. По вполне земным, осязаемым, официальным каналам энергия человечества миллионами жизней поступала в организм полипов, но тем, кто сознательно сотрудничал с истинными хозяевами, тоже перепадало, и немало, учитывая несоизмеримость масштабов людей и существ.
Дальше мы пустились в разговоры с полипами, которых Женя не поняла. Мелькали чьи-то лица, как в огромной базе данных. Существа видели каждую путешествующую по их пищеводу крошку насквозь. С удивлением Женя узнала, что некоторые люди трудятся на полипов сотни лет, и после заминки даже поняла, как такое возможно: перерождение. А после смерти адепты буквально превращаются в экскременты этих существ и гниют в земле, пока по ним бегают мухи. Но мирская власть так привлекательна, что они идут на это неизбежное зло. Женя увидела, что ближайшим кандидатом на превращение в кал будет её новоявленный дедушка. Пока что он продлевал срок своей жизни, принося в жертву других, молодых и чистых, но тем самым он продлевал также и свой срок пребывания в Аду – уже не в качестве агента, а в качестве перегноя. Последней вспышкой Женя охватила его историю: действительно, по этой линии она принадлежала к знатному роду, но двоюродный брат Павла Мироновича – родной дед Жени, в своё время предпочёл откреститься от страшного фамильного наследия. С бременем независимости он тоже не справился и постепенно скатился в гущу городской бедноты. Его сын – женин отец – находился уже «в группе риска». Женя оказалась в группе безнадёжных.
Эти знания, и ещё другие, для которых и названия не было, как бы впитывались в её плоть и кровь, становились ею. Ей казалось, что кости черепа плавятся, и над головой горит огонь. А потом всё схлопнулось.

***

Лекс наблюдал за церемонией с любопытством. Ему ни разу не удавалось поймать секунду, когда появлялся этот демон, Бафомет. Вроде нет его – и он уже здесь, а потом опять нет. Зачем он участвовал в ритуалах, никто не знал. Он никогда ни с кем не говорил. Но во время ритуала можно было уловить некоторые его – не мысли, а скорее настроения. Для Лекса это было самое ценное. Абсолютно нечеловеческий разум.
Над головой у демона и девочки, предназначенной в жертву, разгорался огонь – необычный, синий, с редкими полосами оранжевого и светло-золотого. Обмен сознанием подходил к концу.
Распорядитель быстрыми шагами приблизился к девочке и одним взмахом перерезал ей горло. Несколько слуг выкатили в центр зала огромную металлическую раму. Подвесив девочку за ноги, стали сливать её кровь в железный таз. Появился массивный разделочный стол, инструменты: пила для мяса, загнутые клинки для снятия кожи, молоток, топор, тряпки, тазы. Разделка тела – тоже часть церемонии, на которой нужно присутствовать. К счастью, слуги действуют достаточно проворно.
Отделили голову. Изымают глаза, язык. Череп распиливают и вынимают мозг.
Двумя небольшими загнутыми ножичками аккуратно снимают кожу.
Производят надрез вдоль туловища. Извлекается сердце, лёгкие, печень, почки. Удаляются пищевод, трахея, желудок, кишечник, желчный пузырь.
Пилой для мяса отделяются руки в локтях и плечах, ноги в бёдрах и коленях, грудная клетка, тазовые кости.
На самом деле, куда пойдёт всё это богатство, никто не знал. Слуги раскладывают части тела по серебряным ящикам и уносят.
Ходили слухи, что кто-то где-то пробовал отварную человеческую голову, а Московская ярмарка на шестом кругу ада славилась традиционной жареной девочкой, которую с утра крутили на вертеле в центре площади и раздавали кусочки на радость прохожим. Говорили и о кишке, фаршированной глазами, и о язычках на гриле, и о запечённых тестикулах. Считалось, что самые вкусные части – сердце и печень – идут хозяину бала в пирог. Однако во время ритуала всем раздавали только по кусочку жареного здесь же на небольшой жаровне мозга, и это считалось не ужином, а священнодействием. Всё, увиденное убитой девочкой за несколько минут перед смертью, когда Бафомет соединил её сознание со своим, перейдёт в той или иной степени к присутствующим, и они будут знать, что делать, чтобы обезопасить свою карьеру от неприятных сюрпризов и остаться на вершине власти, несмотря ни на что.
Стальная рама для разделывания тел исчезает, на её месте появляется длинный обеденный стол, споро сервированный привычным фарфором, серебром и хрусталём. Гости подходят ближе, рассаживаются в центре зала. Обряд или нет, но присутствующие отличаются именно приверженностью к земным благам, и для них демоны обставляют всё богато. Честно говоря, Лекс предпочёл бы это не есть, но Аурика сердито пихает его локтем в бок: дескать, не хами, – и он покорно отправляет кусок в рот. Лёгкая хрустящая корочка составляет гармоничный контраст нежной и безвкусной массе мозга.
– Ой, вот только не надо лицемерить! – уперев кулачки в бока, отчитала его как-то Аурика, когда они вернулись с одного из подобных сборищ. – Вы, люди, едите всех животных, что ниже вас, и не считаете это грехом. Почему мы должны поступать иначе?
– Но мы ведь не жарим, к примеру, телёнка на глазах у его матери, – слабо попытался возразить Лекс.
– А свинья, к примеру, сама может съесть собственного детёныша. Это всё абсолютно естественно! – убеждённо отрубила Аурика и на том закрыла тему. – Тоже мне, веган выискался, – с выражением непередаваемого сарказма и презрения говорила она, очаровательно выпятив нижнюю губку, всякий раз, когда он в чём-то сомневался.
Лекс подозревал, что не он один борется за столом с тошнотой. Через силу проглотив последний кусок, он не отрываясь выпил бокал марочного вина и только после этого вздохнул с облегчением. Во главе стола седовласый хозяин дома любезно переговаривался с одним из гостей. Маски сняты. Лекс вдруг заметил возле себя, под сенью роскошной сервировки, между хрустальным подсвечником и вазой с цветами, молчаливый чёрный куб. Он хотел показать его Аурике, но почему-то чувствовал, что если отвернётся или хотя бы моргнёт, куб исчезнет. Так и вышло. Был и нет его.

***

ЯМА

Утро в исправительно-трудовой колонии № 7303 начиналось со свистка, независимо от времени суток. С момента отбоя могло пройти десять минут. На этот раз дали поспать подольше – три часа, и Регина была этому рада. Бегом к железным умывальникам с ледяной водой. Запах сырости и ржавчины. Серая роба. Косынка. Завязывая узел на бегу, Регина встала в строй. Ещё один свисток.
– Напра-ааво! Марш! Построиться по одному на пятой платформе!
Дверь с цифрой 5, намалёванной красной краской. Белые спортивные тапочки глухо стучат по железным ступенькам. Прыгают тени. Безумно хочется спать. Ночной двор залит ярким светом прожекторов. Девочки снова выстраиваются в ряд.
– Разобрать рабочий инструмент! Приступить к выкапыванию ямы!
Лопата – вниз, лопата – вниз… На пятом участке ждёт ежедневная работа: яма глубиной около десяти метров. Девочки выкапывают её и снова закапывают, выкапывают и закапывают. И так каждый день, пока жива. Главное – успеть выполнить норму до свистка.
– У вас два часа одиннадцать минут на то, чтобы закончить работу! Время пошло!
Эту яму начали вчера. Выкопали метра полтора, когда прозвучал отбой. Два одиннадцать – божеское время. Помнится, однажды дали полчаса, так сразу было ясно, что никто не успеет. Регина привычно ринулась вниз по зыбкому склону. Горсть – наверх, другая передаёт выше, горсть – наверх. Сегодня в команде тридцать девять девчонок. Одна вчера умерла.
– Два часа пять минут!
По краю ямы прогуливается клифа (1) в белом спортивном костюме, со свистком на груди. Надзирает. В руке – дубинка с встроенным электрошокером. Глаз у клиф нет, но они каким-то образом всё замечают. Читают мысли и ещё вроде бы как-то реагируют на тепло. Внешне они похожи на оживший манекен из блестящего белого пластика, только вместо лица какое-то месиво и ухмыляющаяся красная пасть от уха до уха. Клифы могут обморозить ледяным дыханием или обжечь длинным огненным языком. А в целом они соответствуют названию и кажутся пустыми оболочками от неизвестно чего. Надзирают они отлично, но никаких индивидуальных качеств у них нет.
Регина, пыхтя, сдувает чёлку, лезущую в глаза. Уже начала уставать. А впереди ещё полтора часа работы. Ничего. Если на следующий день назначат учёбу, то будет легче. А если нет – ампутация.
Ей пока отрезали только ухо и два пальца на левой руке. Почти незаметно. А некоторые девчонки жили без рук и без ног. Они больше не могли работать. А раз так, их не кормили. Они просили милостыню в коридорах общежития. Их старались подкармливать, но паёк и на одного-то был маленький.
Всего в колонии проживало около двух тысяч человек. Она была обнесена высоким стальным забором. Внутри – корпуса и дворы, каждый со своим абсолютно бессмысленным занятием. Например, рыть и закапывать яму, или таскать тяжёлые булыжники с одного конца двора на другой. Весь фокус в том, чтобы уложиться в срок. Не успел до свистка – ампутация.
Руки и роба перемазаны в грязи. Стирать придётся в часы, отведённые для сна, в другое время – некогда. Горсть – наверх. У края ямы бегают девчонки с садовыми тележками, оттаскивают выкопанную землю в сторону. Потом её надо будет везти назад.
– У вас остаётся час времени!
Небо светлеет. Серое утро. Глаза закрываются, а руки просто отваливаются. На ладонях выступила кровь, смешиваясь с землёй. Два дня назад Регина не успела доесть обед до свистка, и клифа отняла у неё садовые перчатки. Теперь неизвестно, когда отдадут.
– Пятьдесят минут!
На фоне серебристого неба отделяются чёрные пики смотровых башен. В каждой стоит клифа с автоматом на груди. Клифам не нужно есть, пить и спать. Поэтому караул никогда не меняется.
Прожекторы гаснут. Регина моргает, пытаясь привыкнуть к новому свету, хотя уже почти не смотрит, куда бежит. Где-то они глубоко, уже метрах на восьми копаются, но на подсчёты шансов нет сил. Полностью сосредоточиться на работе. Если не отвлекаться ни на что, возможно, они успеют. Земля. Земля. Земля повсюду. Комья земли.
– Вытащить Шиленко! В лазарет! Штрафной забор крови!
Одна из девочек потеряла сознание. Ёлки-палки! Теперь, пока другие донесут её до лазарета, яма лишится рабочих рук! А значит, надо копать ещё быстрее.
– Двадцать минут!
Чёрт, как быстро время бежит! Регина стискивала зубы, изо всех сил стараясь не упасть. Куда-то лезла, куда-то бежала немыслимыми зигзагами на непослушных ногах. Сверху на неё сыпались комья грязи, застревали в волосах.
– Десять минут!
Ещё какая-то девочка упала. Её поволокли наверх.
Бэммм! Господи, нет ничего лучше этого звука! Они докопались до десятиметровой отметки! Дальше – металлическая крыша подземного блока.
– Пять минут!
Девчонки радостно лезут из ямы. Строятся по краю. Ту, что недавно упала, приводят в чувство, и она, шатаясь, встаёт вместе с остальными. Регина вытряхивает грязь из волос, торопливо поправляет косынку. Свисток.
– Время! Вы успели. Молодцы.
Девчонки дружно отдают салют правой рукой, в левой крепко сжимая лопату.
– Вольно! Объявляю перерыв десять минут.
Кто-то буквально валится с ног. Кто-то бежит к туалету, кто-то – к умывальнику, глотнуть воды. Регина тяжело садится на землю. Голова гулкая и совершенно пустая.

***

– Время! Выстроиться по краю ямы!
Все возвращаются на свои места.
– Приступить к закапыванию ямы! Даю вам час, время пошло!
Свисток. И тут одна из девочек падает прямо в яму. Шевеление среди работниц. Некоторые неуверенно ковыряют землю. Кто-то поднимает дрожащую руку.
– Маликова, что у тебя?
– Разрешите… достать… сотрудника из ямы.
– Не разрешаю, мы теряем время! Закапывайте так!
Девчонки неохотно бросают горсти. Может, очнётся и сама вылезет? А впрочем, лучше не думать об этом. Все смертны. Регина бежит к грудам выкопанной земли и начинает методично заполнять тележку. Закапывать, конечно, проще, чем откапывать, просто ссыпаешь землю вниз, и всё.
Та девочка всё ещё на дне. Ничего не поделаешь. Они опрокидывают тележку и бегут за новой порцией земли. Хоть бы потом покормили по-человечески!

***

Труды прерывает оглушительная сирена.
– Внимание! Казнь! Всем заключённым собраться на площади через десять минут! Повторяю! Казнь! Всем заключённым собраться на площади!
Уже в глазах темно. Как в бреду, Регина бежит куда-то в общем строю, на ходу вешает свою лопату на подставку. А ведь уже взошло солнце. Угол площади апельсинового цвета. Заключённые заполняют трибуны. Хоть бы сесть дали, но нет, надо стоять. Она бы всё отдала, чтобы сесть на шаткие деревянные подмостки и заснуть хоть на пять минут.
В центре площади – блестящий стальной стол с кожаными ремнями для фиксации. Рядом лоток с инструментами.
Две клифы выводят под руки беспрерывно рыдающую девчонку. Третья зачитывает приговор, делая театральные паузы.
– Александра Горчакова, пятый класс «Е»… не выучила урок! Учительский совет… приговаривает её… к ампутации… правой руки по локоть! Исполняйте.
Клифы вцепляются в девочку, кладут её руку на операционный стол и отрубают ударом мясного ножа. Потом прижигают культю электрическим клеймом, чтобы не кровило. Девочка истошно орёт. Клифа напутствует её:
– Получишь протез на складе. Чтобы завтра пришла на работу как новенькая.
Девочку уносят. Видимо, всё.
– Заключённые! На обед!
Ну наконец-то!

***

Досмотр на входе в блок. Хотя чего им прятать, землю, что ли? А вот бывали случаи, когда кому-то удавалось протащить проволочку или гвоздик. Девочки послушно проходят под железной рамкой.
– Дальше. Дальше. Ты! Елецкая, выйди из строя!
Белая от страха девчонка бредёт в сторону. Плановая ампутация. Две клифы подхватывают её, одна зажимает рот, другая специальными кусачками быстро отстригает указательный палец.
– В строй!
Девочка бредёт обратно, прижимая окровавленную руку к груди, но посреди холла падает в обморок.
– Вы! Коновалова, Ковальчук! Унести!
Это к ним. Регина выбегает, подхватывает девочку за руки, Сонька Коновалова – за ноги, и вдвоём они волокут тело на выход. Бинт не дали. Значит, придётся отрывать от робы. Регина мельком глянула на одежду девочки: целая, видно, заключенная только поступила.
– Ковальчук! Подойди сюда!
Замерев от страха, Регина оглядывается. Осторожно кладёт тело на пол. Подходит к клифе.
– Открой рот.
Регина нерешительно открывает. Зубы, что ли, выбьют? Клифа суёт ей в рот моток бинта.
– На тебе твой бинт, подавись!
Услышала, значит.
– Гы-гы-гы, – отвечает Регина, изобразив маленький книксен, что означает: «Спасибо!» – возвращается и снова подхватывает тело.
Ну вот, жизнь налаживается!

***

Женя очнулась от странного чувства, что земля лезет ей в нос, сыплется на лицо, а потом кто-то щекотно фыркнул над ухом и лизнул шершавым языком. Она с трудом разлепила веки и поняла, что лежит по горло в земле. Сверху к ней склонилась собачья морда. Выше были квадратные прожекторы и чёрное небо.
– Терри! Ты пришёл за мной? – просипела она, отплёвываясь. Почему-то первым ей пришло на ум имя собаки. Перед глазами всё кружилось. – Где мы?..
«Вылезай!»
Она барахталась, пытаясь выбраться со дна ямы. Когда наконец это ей удалось, она огляделась по сторонам и вспомнила колонию № 7303. Во время дневных работ она потеряла сознание, а потом – провал. Сколько она здесь пролежала?..
«Надо бежать!»
– Но как мы пройдём сквозь стену?..
«Я проведу тебя! Держись!»
За Терри волочился кожаный поводок. Женя подхватила конец, и они побежали через двор.
– Эй… – Женя скорее почувствовала, чем услышала хриплый девчачий голос. В стороне от площадки, в железной раме на крюке, воткнутом в спину, висела девочка. Женя остановилась.
– Если… выберешься… скажи… моим… что я здесь… Мария… Евгеньевна Селивёрстова… 18-4-135, – последние цифры были датой рождения. Вообще-то обмениваться такими сведениями было строжайше запрещено, но почти каждая девочка знала данные двух-трёх самых близких подруг, на случай, если вдруг удастся передать что-то на волю. Если родственники знают, что ты в Аду, то могут помочь, как минимум – молиться о спасении. Говорили, что иногда это каким-то образом помогает. Женя кивнула.
– Я передам.
– Удачи…
Терри тянул вперёд. Дозорные пока не видели.

***

Они прошли сквозь стену, как сквозь масло, и сразу же оказались в густом безлиственном лесу с зыбкой чавкающей почвой. Женя пробиралась с трудом, проваливаясь иногда по колено.
«Иди за мной след в след!»
Она попыталась разглядеть смутно белеющую спину пса, отводя от лица корявые ветки.
– Сколько нам бежать?
«Не знаю!»
За спиной ожили сирены. Небо озарилось светом прожекторов.
– Заметили!
«Ничего не бойся!»
Заскрежетал громкоговоритель.
– Евгения Самойлова! Немедленно вернись в колонию! Если ты не вернёшься, все девочки из твоего блока пойдут на корм свиньям!
«Не слушай!»
– Все заключённые твоего блока погибнут из-за тебя!
«Не слушай! Это не твоя вина!»
Женя бежала, путаясь в узловатых корнях.
– Ты предаёшь свою колонию, своих подруг! Если ты вернёшься добровольно, мы простим тебя! Повторяю, мы простим тебя!
Женя вдруг вспомнила, что там, в колонии, запрещали петь. За это грозили самые худшие наказания. И она, неожиданно для себя, затянула надорванным голосом какую-то совершенно дурацкую песенку:
– Взве-еейтесь костра-ааами, си-ииние но-оочи!
Мы-ыыы пионе-еееры, де-еети рабо-ооочих!
Песенка сотрясалась и прерывалась соответственно её прыжкам по кочкам.
– Мы тебя всё равно найдём!
– Бли-ииизится э-ээра све-ееетлых годо-ооов!
Голос клифы сменился плачущим голосом одной из девчонок:
– Женя! Пожалуйста, вернись! Они нас всех убьют!
«Не верь! Один сбежавший значит уничтожение всего лагеря! Там больше никто не будет страдать!»
– Кли-ииич пионе-ееера, всегда-ааа будь гото-ооов!
Она бежала, с трудом выдёргивая ноги из трясины. Белые лучи прожекторов чиркали по чёрным стволам.
Громкоговоритель сменил тактику. Над лесом рассыпался стрёкот автоматных очередей и истошные вопли девчонок, и среди них один – захлебнувшийся, далёкий:
– Женька! Не верь им! Беги…
– Ай! – взвизгнула Женя и провалилась сразу по грудь в какую-то тёмную жижу. – Терри!.. – заорала она.
Пёс оглянулся и сразу понял, что всё плохо. Он стал рваться во все стороны, изо всей силы дёргая поводок, но Женя быстро погружалась в трясину. Пряжка лопнула, и ремешок отскочил. Терри кубарем покатился в кусты. Она пыталась ухватиться за что-нибудь, но вокруг ямы была только палая листва. Женя в последний раз схватила ртом воздух, и чёрная вода сомкнулась над её головой.

***

Женя с трудом разлепила глаза. Она лежала в каком-то сарае на полу возле горки гнилых досок. Лицо всё опухло и горело, а низ живота болел неимоверно, как будто ей внутрь раскалённый прут засунули. Света не было. В приоткрытую дверь виднелось ночное небо и отблески огня. Мелькали чьи-то тени и слышались пьяные голоса.
Женя попыталась восстановить в памяти цепь событий. Она ушла от девочек, у которых была в гостях, но в подвал Барона не успевала и решила заночевать в трущобах в одной из заброшенных лачуг. К сожалению, угол облюбовала не она одна. Среди ночи появились трое наркоманов и, обнаружив девчонку, естественно, изнасиловали её. После чего сели пить у костра. Терри куда-то пропал, но Женя и без него понимала, что надо бежать. Она тихонько подползла к порогу.
Трое молодых парней пытались о чём-то говорить, но ни одному из них не удавалось связать отдельные слова в целую фразу. Цепляясь за стену, Женя поднялась. От платья осталось одно воспоминание, вся нижняя часть тела перемазана липкой гадостью и кровью. Она шаг-то сможет сделать? Женя попыталась и согнулась, зашипев от боли. Но идти придётся. Надо бежать.
Наркоши у костра примолкли. Ей показалось, что они задремали. Светало. Цепляясь за пыльные пучки пустырника, Женя прошаркала вдоль стены и свернула за угол. С трудом разогнулась и неуклюже пошла между железными стенами, к свету.
– Эй! – догнал её вдруг осоловелый вопль. – А ты куда? А ну вернись!
– Ты чё орёшь, мудель…
– Ребята! Мелкая смылась!
Преодолевая боль, Женя побежала, надеясь, что в железных и жестяных лабиринтах её не найдут. Если догонят – никто не заступится, да она и не видела никого: слишком рано. За спиной щёлкнул выстрел.
– А ну вернись, паскуда! Тебя никто не отпускал!
– Держи её, суку!
– Догоним – убьём!
Женя не смогла бы ответить, куда она, собственно, бежит. Под ногами хлюпали лужи, в глаза лезла какая-то ветошь. Ей захотелось закричать: «Помогите!», но вместо этого она вдруг закричала:
– Терри-иии! – и со всего маху влетела в белую каменную стену.
Стена? Забор? Это граница трущобы? Женя быстро огляделась. Невдалеке стоял проржавевший мусорный бак. За спиной щёлкнул ещё один выстрел. Пьяные вопли приближались. Собрав все силы, она взобралась на бак и с него – на край стены.
За стеной был крутой откос, усыпанный камнями, и далеко внизу – меленькая грязная река.
«Это она! Река Амалат!»
Граница трущобы. Женя здесь ни разу не была. Она оглянулась назад, на море убогих серых, чёрных, коричневых крыш. Пути обратно нет.
– Вон она! Стреляй!
Женя собралась с духом и прыгнула вниз.

***

Видимо, как-то она скатилась с откоса, потому что в следующий раз очнулась уже на берегу реки. Низко стелился плотный белый туман. Красные воды набегали на прибрежные камни, и река больше не казалась маленькой. Другого берега не было видно.
Внезапно прямо навстречу ей из воды выскочил поджарый белый терьер.
– Терри! Это же Река!
«Мы переплывём!»
– Я не умею плавать!
«Держись!»
Женя ухватилась за ошейник, и пёс ринулся обратно в реку.
– Где она, паскуда? – неслись сверху голоса, искажённые в тумане. – Догоню – убью!
Щёлкнул выстрел, и пуля легла совсем рядом с Терри.
«Не бойся!»
Женя подгребала свободной рукой, но только сейчас заметила, что на ней не хватает четырёх пальцев – остался только большой. Ничего себе подспорье… Изо всех сил болтая ногами и стараясь не душить Терри ошейником, она вспомнила слова молитвы – той самой, что мама булавкой приколола к обоям – там, когда они ещё жили вместе. Она как будто увидела впереди этот маленький, наивный белый листок на тёмной фиолетовой стене.
– Царица и Владычица, стою пред лицем твоим, – забормотала она, захлёбываясь. – Пресвятая Дево Матерь, стою пред лицем твоим… Живоносная Источнице, стою пред лицем твоим…
– Мы тебя всё равно найдём! Слышишь, сука! Найдём и убьём!
Голоса отдалялись. Женя почувствовала, что Река понимает её.
– Се мы скорбны и печальны! Тебе Единой и Истинной Радости всех скорбящих поручаем себя во веки веков! Милостива мне буди зде и на Страшном Суде!

***

Ещё одно чудесное утро на Золотом берегу. Кэсси, как обычно, припарковалась возле причала и отправилась на традиционную пробежку по речной набережной. Солнце поднялось уже достаточно, чтобы разогнать пепельную предрассветную мглу, но небо ещё не налилось цветом – прозрачное, почти белое, и белой кажется река. Вдоль берегов тянутся кудрявые темнолистые деревья и нарядные бело-розовые особняки. Длинные косые тени и оранжевые лучи расчертили набережную, и Кэсси ныряет то в чайную тень, то в красный омут.
Кассандра Собликова была обычным ангелом. Успешная девушка, которой всё удаётся, всё в удовольствие. Дизайнер по образованию, она ушла после учёбы на фриланс, создавала рекламные плакаты для известных брендов, выиграла кучу профессиональных премий, объездила весь мир. Встретила в Венеции замечательного парня – тоже элюенца, он приехал туда по делам – вот совпадение! А могли бы встретиться здесь, на берегу сказочной речки Амалат. Впрочем, здесь они купили дом, как только вернулись. А на следующий год снова собираются в Венецию, теперь уже – в свадебное путешествие. Не говоря уже о том, что в Венеции можно почерпнуть просто потрясающие идеи для вдохновения! Когда реклама надоела, Кэсси открыла детский кружок живописи и лепки. Зажигала свечи, включала тихую музыку, и одарённые, покладистые дети творили маленькие шедевры. У них, кстати, тоже попадались свежие идеи – профессионалам в голову не придёт! Детские картины расходились за неожиданно солидные деньги, даже мэр купил парочку – повесил у себя в кабинете. Смешно. Но и приятно! Кэсси уже подумывала о том, чтобы открыть собственную школу.
– Это цветочная корона, – сладким голосом пела в наушниках юная Амалия, победительница последнего сезона шоу «Голос», – это фиалковый венец…
На небольшой отмели возле Моста Сиринов Кэсси заметила какую-то девочку, но не придала значения. Девочка сидела на песке, обняв колени руками, а рядом лежал большой белый эрдельтерьер. В оранжевом мареве рассвета Кэсси не разглядела подробностей. Но когда, спустя час, пробегала в обратную сторону, девочка сидела всё в той же позе, и это показалось странным. Кэсси сняла наушники и остановилась. Спуска к воде поблизости не было, и она, перегнувшись через ажурную балюстраду, крикнула:
– Девочка! С тобой всё в порядке?
Таинственная незнакомка не шевельнулась. Зато пёс поднялся на ноги и гавкнул будто бы просительно.
– Ты не потерялась? Где твои родители? – крикнула Кэсси и, не получив ответа, решила спуститься под мост.
Вблизи она разглядела то, чего не заметила против солнца: девочка сидела абсолютно голая, только длинные тёмные волосы частично скрывали тело, а на открытых участках ясно виднелись огромные синяки. Таких детей Кэсси ещё не встречала. Растерянно оглядевшись, она предприняла ещё одну попытку:
– Как тебя зовут?
Губы девочки как будто шевельнулись, и Кэсси прислушалась изо всех сил.
– Взвей-тесь костра-ми, си-ние но-чи… мы пи-онеры… де-ти рабо-чих…
Кэсси в ужасе отошла подальше и наиграла в телефоне номер полиции.
– Тут… девочка сидит на берегу. И, по-моему, она из Ада. 

***

Полиция и миграционная служба подъехали одновременно.
– Это наша, – кивнул социальный работник, едва взглянув на девочку. Та ни на что не реагировала.
– Она не отвечает и не двигается, – расстроено сообщила Кэсси.
Тогда мужчина неожиданно гаркнул командирским тоном:
– Встать! – и девочка, к изумлению Кэсси, молча поднялась. – В машину! Считаю до десяти! – проорал мужчина и, вынув из кармана свисток, выдал пронзительную трель. Девочка, как сомнамбула, залезла в кузов, похожий на салон «скорой помощи». Кэсси наблюдала, округлив глаза.
– Что это было? – спросила она у вроде бы вменяемого, на вид, человека.
– Те, которые из Ада, по-другому не понимают. Скорее всего, она из колонии шестого круга, видите – пальцы отрезаны? Это плановая ампутация, – рассеянным тоном, словно о самых обыкновенных вещах, пояснил работник, явно думая о чём-то своём.
– Постойте, а… разве с шестого круга Ада можно добраться до третьего круга Рая? – потрясённо уточнила Кэсси.
– Похоже, ей удалось, – коротко заметил работник и выхватил взглядом пса. – А ты, видно, с ней, приятель? – Терьер подошёл, приветливо гавкнул и позволил потрепать себя по кудрявой голове. – Садись, поедем вместе.
Терьер радостно запрыгнул в салон, и дверь закрылась.
– Спасибо за звонок, – всё так же рассеянно кивнул работник, посмотрел куда-то вдаль и занял место рядом с водителем. – Поехали.

***

Уланникова Тамара Павловна, 4-2-128.
Рахманова Алеся Николаевна, 15-10-131.
Руткевич Елизавета Андреевна, 22-3-136.
Лишко Марина Андреевна, 30-7-128.
Селивёрстова Мария Евгеньевна, 18-4-135.
Отмытая и переодетая в пушистую пижаму, Женя сидела на больничной койке, вкусно пахнущей хрустящими белыми простынями. Единственное, о чём она попросила, – записать с её слов имена девочек, которые были с ней в Аду. Молодой полицейский повернул к ней экран планшета. Женя проверила данные и кивнула. На этом силы кончились, и на вопросы она не отвечала. Только когда Терри пустили к ней в палату, она сказала:
– Это он меня спас.
И больше ничего.

***

– Её изнасиловали люди. Аборт эмбриона не требуется, экстренная контрацепция тоже не нужна – у неё ещё нет месячных, – медсестра положила на стол лечащему врачу заполненные бумаги.
– Отлично. Хорошие новости.
– Думаю, она быстро пойдёт на поправку. Отрезаны все пальцы на правой ноге и четыре пальца на правой руке. По-видимому, она была правшой, так что придётся переучиваться. Внутренние органы не повреждены.
– Прекрасно. Ей повезло.
– Видимо, она провела в шестом кругу не так много времени, – вклинился молодой полицейский с приметной татуировкой на лице: параллельные линии и отходящие от них острые зубцы на подбородке. Такие делали человеческой прислуге на каннибальских пирах в знатных домах Ада. Эта отметка означала, что человек готовил, подавал, а может, и сам пробовал человечину. А теперь, получается, освободился и выслеживает бывших хозяев. Понятно, что к переселенцам относились настороженно, но по факту они работали в Аду эффективнее, чем те, кто там ни разу не бывал. – Допросить бы её. Сообщайте мне об изменениях в её состоянии.
– Обязательно.
– Она не говорит своё имя, но мы обнаружили совпадение по фотографии в нашей базе пропавших без вести. Возможно, у неё есть в Раю родственники. Мы сейчас проверяем тех, кто её ищет.
– Спасибо. Будем держать друг друга в курсе. И всё-таки уму непостижимо: как ей удалось вырваться из Ада? – полюбопытствовал врач, сам никогда в Аду не бывавший.
– Думаю, она открыла Контур Авеля, – без тени иронии предположил полицейский, и врач с медсестрой переглянулись. – А ещё у неё говорящий пёс.

***

Пустыня простирается во все стороны бесконечно. Красные пески и оранжевое небо оттенков, невозможных в мире людей. На высоком постаменте в виде каменного куба сидит исполинское существо. Его фиолетовая тень тянется за горизонт. У существа женская грудь, орлиные крылья, козья рогатая голова и немигающие горизонтальные зрачки. Одной рукой оно указывает на небо, а другой – на землю, и за спиной у него, обгоняя друг друга, катятся по небосводу чёрные и белые звёзды. И над головой снова разгорается огонь.

***

Женя открывает глаза и видит смутно знакомую женщину, которая держит её за руку. Она чуть было не спросила: «Кто вы?» Лёгкое лавандовое пальтишко и нелепая шляпочка над густой белокурой чёлкой.
– Мама?..
Женщина молча прижимает её к груди.

***

Сегодня день выписки. Женя уже рассказала полиции всё, что знала. На прикроватной тумбочке в прозрачной круглой вазе – бутоны речных лилий, подарок от врача. На кровати – старый знакомец, длинный ободранный плюшевый кот. Мама принесла, чтобы Женя быстрее вспомнила дом. Скоро мама придёт её забирать.
Чёрный куб на тумбочке приходит в движение. Ощетинивается углами, вытягивается, покрывается сетью лиловых лучей – и закрывается, теперь уже навсегда. Женя протягивает к нему руку, и он плывёт по воздуху вслед за её ладонью. Покачивается вверх-вниз.
– Спасибо, – говорит она, и Куб исчезает.
Под кроватью – верный страж, ангельский пёс, как окрестила Терри пресса.
– Я теперь многое знаю, Терри, – задумчиво говорит ему Женя. – Многое из того, что показал мне тот демон в зале на балу.
«Бафомет», – поясняет Терри. Женя вспоминает свой сон.
– Интересные существа, эти демоны, – говорит она.
«Интересные».
– А… дедушка, Барон, трущобы… это всё было настоящее? – неуверенно спрашивает она.
И, что бы там ни говорили учёные насчёт способности животных улыбаться, Терри задорно высунул язык и засмеялся мягкими чёрными губами.

***

;Сенсация! Собака спасает ребёнка из Ада!
Восьмилетняя девочка переплыла Реку, держась за своего пса Терри

– Конечно, мы с Терри рады, что всё осталось позади, – говорит юная беженка. – Я счастлива, что вернулась домой.
Подробности побега пока не разглашаются. Полиция разыскивает людей, предположительно причастных к издевательствам над девочкой в одной из трущоб столицы. Также девочка сообщила данные ещё нескольких детей, находившихся вместе с ней в Аду.

;
Ребёнок, вернувшийся из Ада, нашёл родственников в Раю благодаря Единой системе поиска – проекту, осуществлённому мэрией Элюене по реке Раса совместно со Службой по делам трансгрессивной миграции и Центром социальной адаптации переселенцев «Светлый дом».
Если кто-то из ваших родственников или знакомых попал в Ад, заполните заявку в ЕСП или на сайте www.svetlyidom.ru.
Сделаем наш Мир светлым!

***

СМЯТЫЙ МЕТАЛЛ

«Если у тебя всё под контролем, значит, ты едешь недостаточно быстро».
Марио Андретти (2)

1

Скорость – это струна. Она звучит так же, пронизывая темноту. Светила и затмения, сломанная серёжка в виде рябинной ягоды, мечты и облака, вся красота и боль жизни рождаются из неё, как музыка, и обращаются вокруг неё, как чёрно-красное колесо рулетки, в котором прыгают шарики миров. Скорость определяет судьбу.
Так, по крайней мере, думал Аксель, который не любил ничего, кроме скорости.
Возвращаясь с тренировочных заездов, он продолжал прокручивать в уме последовательность действий, позволяющую пройти разные участки трассы на оптимальной скорости, рассчитанную до миллисекунд.
– Прямо на вышку – вторая передача – повернуть резко по внутреннему краю, рычаг не дёргать – левый-4 длинный – ловлю апекс, остаюсь на второй – иду на указатель – трамплин – дальше третья… четвёртая… пятая…
Полностью сосредоточившись на внутреннем образе трассы и пытаясь довести продуманный алгоритм до автоматизма, он не сразу осознал, что слышит странный звук – как будто кто-то скребётся в дверь. Прервав ненадолго непременную «вечернюю молитву», он прислушался, но тут как раз восстановилась тишина; он чуть было не погрузился обратно в созерцание, когда откуда-то из-под двери донеслось неуверенное:
– Аль…
Звучало страшно. Аксель мгновенно сбросил себя с койки и открыл дверь; в комнату бесшумно упало тело.
– О, господи…
Он привычным движением ухватил длинное платье из плотной чёрной ткани сзади за ворот – человека с неизвестно какими травмами лучше переносить за одежду – втащил женщину внутрь и захлопнул дверь. Длинные чёрные кудри разметались по скучным кафельным квадратам прихожей. Женщина затихла, вздрагивая и не поднимая головы.
– Какого хера, что случилось?!
– Меня Марч избил, – придушенно проговорила она.
– Вот чёрт!.. За что?..
– Не знаю. Ни за что. Не повезло, – еле слышно выдохнула она и с усилием перевернулась на спину.
Стало видно, какое у неё молодое, красивое и всё перечёркнутое каким-то необычайно сильным, неслыханным страданием лицо. Щёки ввалились, глаза запали, синие тени ещё больше подчёркивали классичность высоких скул, огромность распахнутых глаз. Женщина судорожно втянула воздух сквозь приоткрытые синие губы.
– Это всё… Аль… Я больше не могу, – прохрипела она.
Аксель схватил её руку и посмотрел на часы.
Часы носили все. Врачей в седьмом круге не было, а часы показывали оставшееся время жизни довольно точно. Сейчас на общем экране мерцал один едва заметный маленький циферблат – значит, остался только один двойник. Эта смерть будет последней, после такой не возвращаются. Дальше только лунный ад. Под крышкой уже расплываются пятна крови.
– Двойник, – процедил он, повернув часы так, чтобы поймать блик света. Тело женщины озарилось призрачными лучами, и стали видны травмы, полученные в другой реальности: язык вырван, глаза выколоты, живот – сплошное месиво, словно кто-то мешал внутренности ножом.
– Вот чёрт… – простонал Аксель, но его мысль уже работала: что можно сделать прямо сейчас?.. – Подожди, подожди, Галчонок… У меня бутылка есть!
– Не надо… Аль… не трать…
Не слушая, он метнулся к сейфу, наиграл код и выхватил пустую бутылку. Женщина лежала, подняв невидящий взгляд куда-то в потолок, глаза её стекленели. Аксель провёл бутылкой над распростёртым телом, и на внутренних стенках проступил красный конденсат  – окрашенные болью воспоминания; мелькнул кто-то, колотивший женщину головой об стену. – Вот! Потерпи немного! Сейчас будет лучше!
– Нет… нет, Алик, лучше уже никогда не будет.
– Будет. Подожди. – Аксель метнулся к двери, выскочил на лестничную площадку и заколотил в дверь напротив. – Костян! Костяной! Выдь сюда, Галка умирает…
– Что? – раздался глухой голос из-за двери.
– Выдь сюда, помоги…
Дверь медленно приоткрылась, и неохотно выглянул худощавый брюнет лет двадцати. Он кинул оценивающий взгляд в соседскую квартиру, поморщился, но к женщине всё же подошёл.
– Да что я могу сделать-то… – неуверенно протянул он.
– У тебя ампула есть?
Парень поколебался.
– Да не поможет это, Аль. Ей двадцать семь лет. Многие и до этого возраста не доживают…
– Мне тридцать три, и я жив!
– Ты – чемпион Формулы-1, а она – продавщица в мини-маркете!
– Я для архонтов такое же ничто, как и другие!
– Сам-то в это веришь? Владелец твоей команды – демон, это их бизнес! Ты всех нас переживёшь…
Аксель выпрямился и спокойно взглянул ему в лицо.
– Дай ампулу. Как друга прошу.
– Алик, да мне не жалко ампулы. Но у меня четыре миллилитра всего. Не поможет. Посмотри на неё.
Женщина лежала в глубоком обмороке. Возможно, она уже никогда из него не выйдет.
– Это Марч, что ли?
– Да…
– Давненько он сам никого не убивал, – удивлённо протянул парень, с любопытством глядя на распростёртое тело.
– Блин, ты такой наблюдательный, – процедил Аксель со злобой, но парень только сочувственно покачал головой:
– Сколько раз её уже забирали? – тихо сказал он. – Отпусти. Не затягивай…
– Как ты можешь так легко сдаваться?! – проорал Аксель, ещё раз взглянул в доброжелательное, исполненное правоты лицо, рявкнул: – Блять! – и бросился вниз по лестнице. – Посиди с ней, пока я не вернусь! – крикнул он наверх.
– Хорошо… – растерянно согласился парень, а потом вдруг сам выскочил на лестничную клетку и в панике свесился в пролёт: – Только не говори, что ты пошёл к Марчу! Он же тебя распнёт!..

***

Байк летел по ночному Челябинску, и освещённые тёмно-жёлтыми фонарями участки чередовались с областями полной темноты, обволакивающей и густой, как войлок в палате для буйнопомешанных. Наглухо закрытые дома, часто с заколоченными дверьми, забранными решёткой окнами. Большинство жителей города никогда не покидают своих квартир, они заперты там, в типовых страдалищах. Единственный выход – последняя смерть. Улицы обрушиваются, обрываются в пустоту, на дне которой, неизмеримо далеко, копошится Великий Червь. Потом восстанавливаются, заселяются. И снова обрушиваются. Те, кто имеет жильё и возможность выйти из дома, пытаются вести нормальную жизнь – таскаться на работу, по магазинам, по уцелевшим островкам природы, если их удаётся отыскать. Вот только по улицам бродит много голодной нечисти.
Аксель остановился возле безликого одноэтажного здания полиции и вошёл внутрь. В холле никого не было. Он разыскал дверь с табличкой «Дежурная часть» и позвонил. Электронная трель гулко отозвалась в пустых коридорах. Как и следовало ожидать, никто не отозвался.
Аксель позвонил ещё раз, настойчивее.
Никакой реакции.
Пришлось прибегнуть к крайнему средству. Люди называли участкового «Марч» просто для краткости. Его настоящее имя было длиннее и звучало несколько иначе. Чтобы правильно произносить имена демонов, в алфавит добавили много новых букв. Такой шаг диктовала необходимость: если произнести истинное имя демона, он точно обратит на тебя внимание. Правда, высокородные соседи не любили, когда их дёргают, хотя наблюдение за людьми формально считалось их обязанностью, а не развлечением.
Аксель набрался наглости и позвал:
– ;льмар;ш.
Дверь практически сразу распахнулась.
– Чего тебе? – недовольно поинтересовался собеседник, упершись кулаком в притолоку. За его спиной простиралась характерная тьма, поглощающая любой свет, да и сам жуткий лик его был трудноразличим – словно глядишь в зеркало в тёмной комнате. Тусклая лампа холла выхватывала очертания длинного кожаного плаща.
Аксель тоже обошёлся без предисловий, тем более что хитрить с архонтами бесполезно.
– Ты, вообще, видел, что ты сделал? – Аксель риторически указал куда-то в сторону, подразумевая некий вопиющий беспорядок. – Зачем тебе смерть на участке? Что ты стрясёшь с трупа?
– Люди смертны, – холодно подытожил его претензии собеседник. – Дальше что?
– Верни хотя бы одного двойника! – Аксель быстро подсчитал в уме. – Хотя бы два!
Демон раздражённо оглянулся. По лицу его было видно, что ему давно есть, что сказать.
– Ты, Яросвет, обнаглел до последней степени. Если ты ещё хоть раз откроешь рот, я приговорю тебя к исправительным работам, и похуй на то, что у тебя завтра квалификация. Номер 5137838, мать её так, переходила дорогу в неположенном месте. Сколько раз я пытался ей втолковать, что для таких, как она, существуют подземные переходы. А знаешь, в чём корень её проблемы? В привычке мысленно петь песни. Ей надо было повеситься, ещё когда она впервые услышала радио. Или ты думаешь, что я не знаю об этих сборищах нелегалов? Кто её туда привёл? Зачем? Вы просто распустились от безнаказанности. А меня заебало уже это её вечное мурлыканье под нос. Считай это официальным приговором. А теперь убирайся, и чтоб следа твоего на улицах не было. Иначе богом клянусь, что на старт ты завтра не выйдешь. Я сказал!
Возразить было нечего. Аксель развернулся и вышел.

***

Байк тёк вдоль зияющих улиц мрачно и неторопливо. В принципе, было ещё одно место, куда можно заглянуть. Возле Реки обитали жабы. Или туда, или всё. Аксель принял решение без восторга, но чётко. Байк взревел и развернулся, нырнув в ближайшую боковую улицу.
Коттеджи жаб располагались вдоль берегов Миасса; наиболее престижные дома стояли на сваях прямо в воде. Аксель подрулил к парковке возле не самого помпезного, но самого надёжно охраняемого здания – каменный мини-форт с бронированными стёклами и противоударными дверьми. Смиренно посмотрел в глазок камеры слежения, позвонил. Пахло тиной и гнилой водой.
Массивный жаб-охранник с автоматом на груди пропустил гостя в кабинет для переговоров.
Хозяин дома, жаб Гервак, ожидал его, сидя в высоком кожаном кресле. В отличие от визитёра, он одевался у личного портного, питал слабость к старомодным костюмам-тройкам и золотым часам на цепочке. Жабы занимали в Аду солидное положение благодаря ядовитому секрету, выделявшемуся из наростов на их коже. Из-за фармакологических свойств этого вещества, которое можно было использовать как стимулятор и галлюциноген, жабы неплохо обустроились где-то на середине социальной лестницы, восходившей от сброда к господам, то есть от людей – к архонтам. Некоторые из жаб, по моде последних лет, даже принимали христианство, хотя родной их верой был культ Светоносной Жабы, или Царь-Жабы, которая и подарила своим потомкам, по легенде, «светоносный» яд. Формально торговля люцедо была вне закона, однако фактически определённый запас циркулировал в городе по стабильно высоким ценам. Уклонялись люди с помощью «светоносного» медикамента от законных мучений или, наоборот, продлевали свою агонию, – вопрос открытый.
Отпрыск Царь-Жабы пронзил Акселя невозмутимым взглядом ярко-оранжевых глаз с характерными щелями горизонтальных зрачков. Аксель, по своему обыкновению, сразу перешёл к делу.
– Мне нужна доза. Много.
– Много – это сколько? – проквакал собеседник.
– Лучше полную упаковку.
Господин Гервак булькнул, что у жаб означало безудержный смех.
– Ты, Яросвет, совсем офонарел.
– Да не заливай, у тебя есть.
– А деньги у тебя есть?
– Да!
Жаб отрицательно покрутил головой.
– Даже если у тебя есть деньги, я тебе не продам.
– Почему?
– Ты знаешь мои условия. Мы это уже обсуждали.
– Я заплачу. В два раза больше.
Жаб снова покрутил головой.
– Мне хватает клиентов и без тебя, Яросвет. Мне нужен гонщик.
Аксель раздражённо вздохнул. Надо было жабу заупрямиться именно теперь.
– Не понимаю, что тебя останавливает, – проквакал господин Гервак. – У тебя лучшие шансы. Выиграй Формулу-0 один раз, и тебе больше никогда в жизни не придётся думать о деньгах.
– Я никогда не подпишусь на эту бойню.
– Тогда проваливай.
Аксель безнадёжно оглянулся. Должен же быть какой-то выход?..
– Просто у меня знакомая умирает, – он счёл приемлемым унизиться до просьбы. – Если прямо сейчас ничего не сделать, она попадёт на луну.
– Не она первая, не она последняя, – философски подытожил господин Гервак и нажал на кнопку вызова охраны.
За дверью замаячил жаб с автоматом.
Аксель двинулся на выход, чувствуя, как нарастает вкус обречённости – состояние, которое он ненавидел больше всего и за которым, он знал по опыту, следовала вспышка безумной ярости, когда он совершенно терял над собой контроль и сам не знал, что вытворит в следующий момент. Шагая через приёмную – то есть помещение, где визитёров досматривала и обыскивала охрана – он уже знал, что просто так отсюда не уйдёт.
Словно в знак благосклонности, судьба подкинула ему совпадение: на парковке, возле байка, сиявшего в сумеречной атмосфере болота яркой оранжево-белой расцветкой, как вспышка молнии, стоял бледно-оранжевый бородавчатый жабёнок и, разинув рот, глазел на известный всей стране логотип: Формула-1 транслировалась везде, где только принимали телесигнал.
Не успев толком подумать, Аксель схватился за сердце и, охнув, свалился на асфальт.
Было бы странно, если бы после этого к нему никто не подошёл, и точно: конвоир наклонился посмотреть. В речном тумане время текло несколько замедленно, и жабы не могли похвастаться быстрой реакцией. Аксель пнул жаба в пах, вцепился в автомат, одной рукой вывернул ствол вверх, а другой нажал на гашетку. Очередь разнесла охраннику лицо, Аксель ещё одним рывком выхватил винтовку из мёртвых рук, сгрёб жабёнка за шкирку и приставил ствол к его пупырчатой голове.
– Бросить оружие! У меня заложник! – крикнул он охранникам, высыпавшим из смотровой башни на крышу. Те нерешительно переглядывались. – Я не шучу! Сейчас в его голове будет вот такая дыра! – Аксель дёрнул жабёнка на себя, и тот испуганно икнул. Стволы один за другим опускались, но кто знает, сколько ещё их в доме?! – Вы знаете, кто я! – крикнул Аксель. – И знаете, за что меня прозвали Яросвет! Я не только быстрее любой жабы. Я быстрее любого из людей! – Это была правда, хотя, конечно, фанаты, уверявшие, что Акселю доступна скорость света, преувеличивали. – Если хоть один из вас дёрнется, богом клянусь, я успею выстрелить первым! Мне терять нечего!
– Отпусти ребёнка, Яросвет, – из дверей грузно выбрался господин Гервак собственной персоной.
– Отпущу, – пообещал Аксель. – Когда получу то, что мне нужно.
Гервак слегка повернул голову в сторону.
– Принесите упаковку.
– Нет! – перебил Аксель. – Не одну. Пусть несут всё, что есть, и молись богу, чтобы я решил, что этого достаточно. – Аксель вздёрнул жабёнка на уровень груди, стараясь максимально прикрыться малорослым заложником. – Если через минуту я не увижу товар… Как тебя зовут? – он снова дёрнул жабёнка, и тот жалобно квакнул:
– Гервак!..
– Все слышали? Если через минуту я не увижу товар, Гервак-младший отправится на луну. Не он первый, не он последний.
В дверном проёме замаячил силуэт. Из-за спины босса выбрался жаб с объёмистым стальным кейсом.
– Покажи, что внутри! – рявкнул Аксель, стараясь держать в поле зрения весь чёртов дом. Чем дольше он тут колупается, тем выше вероятность, что жабы успеют очухаться. Жаб медленно поставил кейс на землю, раскрыл, достал упаковку и продемонстрировал два ряда полностью заправленных шприц-ручек. – Закрой и отойди! Ты, – Аксель кивнул на Гервака. – Возьми кейс и неси сюда!
Жаб тяжело двинулся к нему. Перед глазами у Акселя уже плыли цветные круги. «Если ничего не выйдет, правда застрелю жабёнка, – пронеслось в голове, – пусть поплачут…»
Чтобы взять кейс, заложника пришлось отпустить, Аксель мгновенно перевёл ствол в лицо Герваку, нащупал байк и сел в седло. Немигающие оранжевые глаза жаба смотрели на него с ненавистью.
– Тебе всё равно не жить, Яросвет, – тихо проклокотал Гервак. – Лучше извинись и верни товар, пока не поздно.
Аксель крутанул зажигание; байк с визгом отпрыгнул к дороге.
– Извини, – честно сказал он и нажал на спусковой крючок.
Ещё одно размозжённое лицо – вираж – ответные очереди – набережная – переулок.

***

Едва он ввалился в квартиру, навстречу ему поднялось постное лицо Костяного.
– Аль…
– Заткнись, – бросил Аксель без пререканий, рванул крышку кейса, застёжку упаковки и выхватил шприц. Женщина лежала на кровати, как будто уже на прозекторском столе. Аксель резким движением разорвал ей ворот и с размаху, чтобы сразу пробить грудину, вонзил иглу в область сердца.
Глаза женщины распахнулись, она со стоном втянула воздух, села, как заводная кукла, и залепетала ровно с того момента, на котором отключилась:
– Это всё, Аль… Я теперь попаду на луну…
– Ты не попадёшь на луну, – Аксель прижал к себе её растрёпанную голову. – Держись, Галчонок, теперь всё будет хорошо…
Костян изумлённо переводил глаза с трогательной картины на распахнутый кейс.
– Я умру, Аль…
– Ты меня слышишь? – Аксель, обхватив ладонями лицо женщины, ловил её безумный взгляд. – Ты жива, ты будешь жить, всё хорошо!
К ней в самом деле стремительно возвращались краски жизни: кожа из синюшной стала нежно-белой, как разрез свежего яблока, на высоких скулах даже проступил прозрачный румянец.
– Двойник, – Аксель на всякий случай проверил часы, но и так всё было понятно: раны стремительно затягивались. Женщина действительно ожила.
– Аль… – Она наконец сфокусировала взгляд, и плечи её затряслись от беззвучных рыданий.
– Всё будет хорошо, Галчонок, – он снова прижал её к себе. – Ты жива.

***

Дождавшись, пока женщина уснёт, Аксель вышел на кухню, где его давно ждал взъерошенный Костян. Жёсткие чёрные волосы парня топорщились, лицо было почти так же бледно, как недавно у Галки, а породистые пальцы нервно крутили стопарик. На столе высилась початая бутылка водки. Аксель бросил взгляд на часы.
– Через час надо будет следующий укол сделать, – хладнокровно заметил он. – И под утро – третий… – Он заглянул в холодильник. Извлёк пачку ветчины в нарезке. Шлёпнул на стол. Отыскал нож. Начал вскрывать. Костяной смотрел на него со зверским выражением лица. Аксель поднял глаза. – Ну что? Что?
– Откуда у тебя, мать твою, чемодан люцедо?!
Аксель устало вздохнул. Посмотрел на ветчину. Потом на Костяного. Смягчился и сказал с искренним сочувствием:
– Иди-ка ты тоже спать. И никому не говори, что был у меня сегодня вечером. Тогда, может, обойдётся…
– Ты считаешь меня полным уёбком, да? – холодно возразил парень. Аксель промолчал. Костян откинулся на спинку стула, взъерошил обеими руками и без того торчащие во все стороны волосы. – Да можешь ничего не объяснять. Я и так всё прекрасно понимаю. Ты грабанул кого-то из барыг. Так?
Аксель задумчиво извлёк из упаковки кусок ветчины и меланхолично отправил в рот.
– Да… – не стал скрывать он.
– Кого?
Аксель пожал плечами.
– Гервака.
Костяной закатил глаза.
– Но ты же понимаешь, что тебе не жить, Аксель? – простонал он. – Он же тебя закажет!
Аксель извлёк ещё один кусок ветчины: только сейчас почувствовал, как зверски проголодался. Тщательно прожевав кусок, он снова посмотрел на Костяного с сочувствием.
– Гервак уже никого никогда не закажет.
У парня опустились руки.
– Ты что – грохнул его?! Поверить не могу! – взвыл он. – Ты его грохнул! Боже, пусть это будет сон… Пусть я сейчас проснусь…
– Да не кипишуй ты, – холодно оборвал Аксель. – Гервак давно всем глаза намозолил. Рано или поздно его всё равно бы кто-нибудь пришил. Я, можно сказать, просто реализовал общую мечту…
Костян посмотрел на него, как на сумасшедшего. Потом задумался.
– А если его семья заявит в полицию? – неуверенно предположил он. Аксель усмехнулся.
– Ну да, конечно. «Господа архонты, арестуйте, пожалуйста, человека, который вывез из нашего дома два литра незарегистрированного люцедо!» – передразнил он предполагаемую жалобу. – Уж кому-кому, а им точно известно, что неосторожных производителей ждёт показательный процесс… Тут даже смертью не отделаешься…
Собеседники примолкли, поневоле задумавшись, какие бывают приговоры. Аксель очнулся первым.
– Так, ладно. Давай расходиться… Или… – он поколебался. – Если хочешь помочь…
– Да посижу я с ней. Иди, ложись. Тебе завтра ещё гоняться… или даже сегодня, если быть точным.
– Ага, – Аксель устало улыбнулся. – Спасибо… Ну ты понял, да?
– Ещё два укола, да, я знаю! Спи спокойно, я не блещу талантами, но с двумя шприц-ручками вполне справлюсь!
Аксель безнадёжно махнул рукой, шатаясь, прошёл в спальню и рухнул на кровать практически без сознания. Не было уже ни вчера, ни завтра. Была только дикость настоящего и полное одиночество и бессмысленность всего перед лицом неизбежной смерти, и одновременно чувство сумасшедшей свободы в том, чтобы продолжать эту невозможную жизнь.

***

Костяной заступил на дежурство с самыми благими намерениями. Но стыд за свою нерешительность и одновременно страх наказания, в совокупности с видом красивой беспомощной женщины, вызвали такую мощную эрекцию, что члену стало тесно в штанах. Костян честно боролся с собой какое-то время, но женщина ощутимо расцветала, а губы, естественно, шептали имя спасителя. Галка была неравнодушна к Акселю, как, впрочем, и большинство девчонок по всей стране. Как только его не называли: Яросвет, Белый Рыцарь, Огненный Ангел… К Костяному, как и к другим, кто хоть отдалённо знал звезду, порой наведывались журналисты, и респондент отделывался всем удобными гладкими фразами ни о чём – прежде всего потому, что в противном случае получил бы от «рыцаря» в глаз, – но если бы его честно, без политкорректности, попросили высказать мнение, ему хватило бы одного слова: дурак. Романтик в клинической стадии. Неоперабельный бессребреник. Костяной искренне считал Акселя сумасшедшим. Взять хоть этих баб. Они только что майки и трусики ему на трассу не бросали, а он – ну, свечку никто не держал, разумеется – но такое впечатление, что соблюдал целибат. Что ж, если «ангелу» без надобности, всегда найдётся кто-нибудь другой, менее щепетильный…
Костян с сомнением поглядел на женщину. Глубокая отключка, из почти мёртвых так легко не восстают… а даже если бы и восставали, ему уже было невтерпёж. Костяной тоже отличался своего рода безрассудством: желания в нём часто пересиливали страх. Он расстегнул штаны и осторожно взобрался на женщину. Она обняла его. Он приник к её губам – она ответила на поцелуй. Не сомневаясь больше, он сорвал с неё трусики, облепил нежное тёплое тело и энергично задвигался, торопясь сбросить напряжение. Женщина вздыхала и шептала чужое имя, но Костяного это нисколько не беспокоило. В конце концов, каждый получил, что хотел.
Отлепившись через некоторое время от порученной его заботам дамы, Костян уже чувствовал себя гораздо лучше. Вот теперь можно и благотворительностью заняться. Приведя себя в порядок и сунув на память о приключении в карман женские трусики, он после недолгих раздумий припрятал в другой карман один доверху полный шприц. «Рыцарь», конечно, поймёт, что Костян украл – всё же не такой он дурак, чтобы не отличить два от трёх – но, по обыкновению, ничего не скажет: эта его невозможная снисходительность к недостаткам других… Да и почему бы нет?.. Он, Костян, в каком-то смысле тоже помог… и даже рисковал…
Сверившись с часами, Костяной сделал наконец треклятую инъекцию. Что ж, сегодня – так, а завтра – быть может, она сама поймёт, что ничего лучше ей не светит…
Глядя в мёртвое, безмолвное окно, Костяной от души пожелал, чтобы Огненный Ангел разбился когда-нибудь на своих чёртовых гонках.

***

На квалификации Аксель, конечно, не блистал – пришёл восьмым, и ещё благодарил судьбу, что не вылетел, вообще говоря, с трассы – перед глазами то и дело плыли огненные круги. Только выбравшись из кокпита, он позволил себе слегка оглянуться по сторонам. Вроде никакого подозрительного внимания к своей персоне не заметил. Наступив себе на всё, купил ежедневную газету и ушёл в моторхоум – читать.
Стало чуть спокойнее. Сбылись его заветные мечты, Герваки и впрямь побоялись раздувать скандал: демоны были силой, потусторонней не только в отношении людей, но и в отношении жаб. Скромная заметка гласила, что почтенный глава семейства «скончался». Без подробностей. Аксель с облегчением отбросил прессу и с чувством глубокого морального удовлетворения присосался к бутылке минералки. Хотя что-то подсказывало ему, что иметь разговор с Марчем ещё придётся. В своей обычной манере, выждав подходящий момент, дежурный непременно намекнёт на чудеса прошлой ночи: скоропостижную смерть где-то там и необъяснимое воскрешение где-то здесь… Может, и правда – всё зря… Аксель тряхнул головой, прогоняя мрачный образ. Действия демонов всё равно невозможно предугадать.
Честно говоря, Аксель испытывал странные чувства к Марчу, и полагал, что он в этом не одинок. Архонты не могли не произвести впечатления. Они действительно были высшими существами, и что у них на уме, зачем они общаются с людьми, никто не понимал. На поверхности всё было очевидно: они истязали людей морально и физически, причём разнородность потоков пространства и времени в седьмом круге – один бог знает, куда они уходили – позволяла демонам пытать свои жертвы значительно разнообразнее, чем пришлось бы, будь в их распоряжении одно только физическое тело. После увечий, несовместимых с жизнью, человек оставался жив и в сознании, чтобы пережить долгий мучительный процесс заживления, а потом новая пытка, и так до тех пор, пока не кончатся двойники из сопредельных реальностей, да и потом, когда связь души с телом всё же рвалась, душа продолжала странствия по мирам, только теперь уже не живым, а мёртвым. По крайней мере, так говорили, и в живых мирах хватало свидетельств в пользу этой версии: например, те же лунные калеки в подземных переходах. Иногда они были изуродованы до неузнаваемости, а иногда вполне можно было узнать кого-нибудь из почивших знакомых. Сами калеки уже никого не узнавали, начисто лишённые рассудка, только просили милостыню – что-нибудь с настоящего стола: хлеба, водки. Убийственное зрелище, вот почему злополучная Галка была не единственной, кто пытался перебежать дорогу поверху. Считалось, что души возвращаются такими с луны, хотя что именно там с ними происходит, никто не знал.
Аксель вспомнил про Галку. Не хотелось показаться назойливым, но следовало проведать – всё-таки травмы были серьёзные. Он захватил в магазине шоколадного молока, которое она обожала, вышел из лифта на этаж раньше и позвонил в знакомую дверь.
– Открыто! – крикнула Галка, и её тотчас перебил радостный лай: стуча когтями по полу, в коридор выскочил абсолютно квадратный мопс.
– Леди, привет, – Аксель вежливо кивнул плюшевой морде, и морда деловито тявкнула.
Галка сидела на кровати в ярко-красной кофте и любовно покрывала ногти на босой ноге ярко-красным лаком, совсем не похожая на вчерашнюю трагическую героиню. Впрочем, после трёх полных доз люцедо кто угодно выглядел бы помолодевшим на десять лет. Увидев Акселя, она задорно тряхнула чёрными кудрями.
– Как дела? – улыбнулся он.
– Как новенькая, – Галка беспечно оскалила зубы. Аксель прислонился к косяку.
– Не выходи пока на работу, не отсвечивай. Пусть думают, что ты болеешь.
– Да что я, не понимаю? Сам видишь, дома сижу.
– Вот и умница. Я принёс тебе пачку гадости, – Аксель поставил на зеркало шоколадное молоко.
– Ты – ангел, – Галка вскочила, подбежала к нему, закинула руки ему на плечи, поцеловала и посмотрела снизу вверх сияющими глазами. Потом вдруг посерьёзнела и ткнулась лицом ему в грудь.
– Аль… Ты же понимаешь, что я должна спросить. Откуда ты взял такую прорву люцедо? – Она снова встревоженно посмотрела ему в лицо. Аксель потрепал её по волосам.
– Честно говоря, мне не очень приятно это вспоминать. Забей. Пожалуйста.
Она снова прижалась к нему.
– Блин. Я же теперь твоя должница по гроб жизни.
– Не нужен мне твой гроб.
– Аль… Как мне ужасно хочется расплатиться с тобой натурой… – грустно сообщила она. Он рассмеялся.
– Ты так говоришь, потому что ещё не встретила своего парня. Он точно где-то есть. Советую воспользоваться времечком, которое я для тебя урвал, и найти настоящую любовь.
– А-аааль… Ты циничный безжалостный сукин сын.
– Так и есть.
Она снова умоляюще посмотрела ему в глаза.
– Ты же скоро уезжаешь?
– Да, Гран-при пройдёт в пустыне.
– Ты ведь выживешь? И победишь? Назло всем уродам?
– Обязательно.
– А когда вернёшься, мы поедем на Реку и выбросим бутылку.
– Точно.
– Кстати, за неё я тебе тоже должна.
– Ничего ты мне не должна. – Он обхватил руками её чернокудрую голову и поцеловал в лоб. – Кроме одного.
– Да?.. – тихо выдохнула она.
– Быть счастливой.

***

 
2

Армистис по кличке Гюрза была уверена, что если досмотреть сон, то всё изменится. Почему-то это казалось очень важным. Но не то что заснуть на достаточный срок – даже просто заснуть было проблематично. Она никогда раньше не видела такого сверкающего, залитого ровным белым светом неба, и этот ясный блеск будто бы отражался в душе, заставлял бодрствовать – порой просто глаз было не сомкнуть. Ей приходилось стараться изо всех сил, чтобы проникнуть в свой яркий, живой, брызжущий красками сон, но удержаться в нём удавалось ненадолго. Хотя начало сна было ясным, просторным.
Она видела раскалённую красную пустыню и ровный ряд раскалённых под красным небом болидов. Воздух на стартовой площадке так и гудел сжатой, собранной в единый фокус энергией, готовой взорваться и залить всё вокруг рёвом, жаром, кровью. Вверху алым полотном плескалась растяжка: «Формула-1. СМЯТЫЙ МЕТАЛЛ».
Она смутно помнила, что уже участвовала, или будет участвовать, в чём-то таком. Там, среди гоночных машин, есть и её машина. Гюрза шла по крупному, как кирпичная крошка, песку. Скоро, под чудовищными колёсами железных монстров, он начнёт рассыпаться, затягивая машину в буксовку – убийственное промедление, которое может стоить судейских баллов, а то и жизни. Впрочем, все гоночные болиды оборудованы техникой, рассчитанной на решение куда более сложных задач.
Машина в буквальном смысле подключается к кровеносной системе человека, и они становятся единым организмом. Кроме стандартных деталей существует ещё система проводов, подведённых к венам на руках и ногах пилота. После синхронизации машина перенимает психофизические особенности гонщика, и на дороге творятся настоящие чудеса, хоть и не божественного порядка. Влияние сильной личности на технику может быть непредсказуемым, и даже подавляющим, тотальным. «Кровная связь» открывала доступ к действиям, невозможным в физическом мире. Машина и гонщик превращались в одно живое, сверхъестественно сильное существо.
Гюрза посмотрела на табло. Десять пилотов, в порядке, определённом для старта по итогам квалификации. Не было необходимости проверять приборную панель, Гюрза помнила свои текущие показатели наизусть. Скорость и броня средненькие, зато неожиданно высокая убойная сила оружия – видно, система восприняла её настрой как боевой. Седьмое место… что ж, в золотой серединке. Могло быть хуже.
1. Константин «Пила» Шалеев
2. Антон «Лунатик» Светлов
3. Алексия «Ночь» Фролова
4. Акме «Надежда» Руминова
5. Евгений «Арлекин» Огнёв
6. Дарий «Зима» Десслер
7. Армистис «Гюрза» Деева
8. Аксель «Яросвет» Чернов
9. Нил «Кости» Воронов
10. Олег «Аббат» Шестов
В кавычках значились названия спецатак, под которыми пилотов, как правило, знали лучше, чем по имени. Большая часть соперников была ей незнакома: мало кто из пилотов долго держался в списках выживших, не говоря уже о списках призёров, – только одно… да, точно, это он и есть: человек, выживший в семи (!) гонках, трёхкратный чемпион России, Аксель Чернов, по прозвищу Яросвет, – к соседней машине сквозь горячее марево как раз направлялась высокая, прихрамывающая, худощавая фигура в ослепительно-белом комбинезоне с оранжевыми логотипами спонсоров. По иронии судьбы, Яросвет прихрамывал вовсе не из-за спортивной травмы – когда-то в юности упал с дерева, повредив не только бедро, но и глаз: зрачок остался расширенным, отчего казалось, что глаза разноцветные – один чёрный, другой зелёный.
Гюрза это знала, естественно, из телевизора, а вживую видела знаменитость впервые. Странно, что он всего лишь восьмой. Хотя на трассе всякое случается, из-за тех же технических неполадок даже чемпион может до финиша не дотянуть… Их стартовые позиции находились рядом, и она помахала ему рукой.
– Говорят, ты быстрее всех? – прокричала она сквозь рёв моторов.
– Брешут. – Гонщик скептически оглядел условную трассу, пролегающую между дюн. – Я просто последний выживший.
– Мне стоит поберечься? – упрямая «Гюрза» так и норовила показать ядовитые зубы. Огненно-белая фигура держалась спокойно.
– Я не собираюсь никого убивать. Это «Формула-1», а не «Формула-0». Здесь можно было бы вообще обойтись без жертв.
– Это как? – Ей показалось, что она ослышалась.
– Очень просто. Если бы пилоты, все, негласно отказались от оружия. Только скорость. По правилам, мы не обязаны устранять соперников.
– То есть, по-твоему, все эти отморозки, – она обвела рукой пелотон, – должны сесть в кружок и выкурить трубку мира?..
– Да. Победил бы только один. Но остальные остались бы живы!
Гюрза недоверчиво рассмеялась.
– Я вижу, ты и в самом деле быстрее всех.
– Почему ты так решила?
– Ты рассуждал бы по-другому, если бы знал, каково это: провожать взглядом счастливчика, понимая, что не обойдёшь его никогда. А под рукой – базука, с помощью которой можно… ну, если не повысить свои шансы – то хотя бы отомстить…
Яросвет, как ей показалось сквозь пыльный ветер, усмехнулся – но скорее с симпатией, чем враждебно.
– Тебе стоит поберечься, Гюрза.
– Тебе тоже, Аксель!
Пикировку прервала канонада из громкоговорителя:
– Добро пожаловать на самую дикую гонку седьмого круга! «Смятый металл»!!! Три дня безумных кровавых состязаний в прямом эфире из Чарских песков. Первый этап гонки начнётся через пять минут. Подключайтесь сейчас за десять тысяч рублей, или закажите все три этапа всего за двадцать пять! Без ограничений, без цензуры! Среди участников – трёхкратный финалист гонки, рекордсмен по числу убийств на трассе Константин «Пила» Шалеев, двукратный финалист Евгений «Арлекин» Огнёв, амбициозный новичок «Лунатик», взорвавший рейтинги Дальневосточного округа, а также действующий чемпион России Аксель «Яросвет» Чернов. Приглашаем вас к экранам! Скоро начнётся побоище!!!
Под оглушительный лай комментатора участники деловито разобрались по кокпитам. Гюрза сразу забыла о разговоре, полностью переключившись на машину, фиксируя на руках и ногах иглы инфузионной системы. Один за другим на приборной панели вспыхивают сигналы «включён». Двигатель. Броня. Шипы. Дым. Пулемёт. Гранатомёт.
– Одна минута до старта!
Спецоружие: «Гюрза». «Кровная связь» завершена. В гонке она и машина будут единым целым.
– Внимание!
Красный сигнал светофора сменился жёлтым и замигал. Пошёл обратный отсчёт. Три… два… один…

***

Она открыла глаза и села на скамейке, машинально рванувшись вперёд. Стоп. Всё тот же сумеречно-стеклянный город вокруг, всё тот же бессонный свет… Гюрза тряхнула головой, пытаясь сосредоточиться. Как она сюда попала? Почему она здесь одна?..
Вперёд и назад, насколько хватало глаз, простирался ровный проспект из полупрозрачно-зеленоватого стекла. Вдоль него тянулись бордюры из белого мрамора, а ещё изредка встречались абсолютно непонятного назначения квадратные мраморные урны. Из них струился горьковатый тёмный дымок.
Гюрза поднялась со скамейки, понимая, что теперь нескоро удастся заснуть. Сколько она спала? Здесь не было часов. Она привычно ухватила винтовку за ствол, проверила патроны и тронулась в путь.
Стеклянный проспект всё длился и длился. Гюрза слышала только звук собственных шагов – стук мягких кожаных сапог по толстому стеклу. Порой встречались серебряные ступени, которые уводили в сторону – чуть выше или ниже, на такой же проспект, чуть шире или уже, только серебряный, или матово-белый, или бирюзовый, но тоже рядом, параллельно, в бесконечной пустоте. И не было края ни этим переливающимся одна в другую дорогам, ни пустоте между ними, ни высоте грозового, тревожного, сверкающего неба, которое будто застыло в одной вспышке молнии от горизонта до горизонта. Эта вспышка озаряла внутри…

***

Гюрза резко вскинула винтовку и выстрелила – ещё не отдав себе отчёт. Она всегда в таких случаях действовала инстинктивно, и силуэт, сплетённый из горьких дымков, исчезал быстрее, чем успевал появиться. Он исчезал с ощутимым криком – как с росчерком красного пера в мерцающем, гаснущем воздухе, и мнилось, ещё чуть больше времени – и он сказал бы какие-то слова. Но именно эти-то слова ей почему-то не хотелось слышать, и она стреляла, не успев подумать и дать себе решить.

***

Так она шла, не различая ни дня, ни ночи, без устали, без отдыха, пока наконец не замечала, что сознание гаснет, ускользает, и тогда она ложилась на ближайшую тёмную кованую скамейку, клала винтовку под руку и медленно, незаметно возвращалась в сон.

***

– Старт!..
Дикий рёв моторов. И нет уже ни чести, ни совести, ни неба, ни земли.

***

В какой-то момент она обратила внимание на урны. Что за дымок оттуда идёт? Она подошла и постаралась разглядеть, что внутри. Там не было дна. Армистис проверила несколько урн и поняла, что дымок идёт из другого мира. И если она хочет уйти с этих улиц, не надо идти вперёд, надо спуститься туда, вниз.

***

Её выбросило на трассу пятой. За время перегона по бездорожью количество соперников сократилось на одного: когда проезжали над высохшим озером, «Лунатик» (здоровенный бронированный фургон) столкнул с каменистого обрыва, казалось бы, неплохо оснащённую машину «Аббата» (голографическое табло на пустыней быстренько вычеркнуло одно имя), а тут кстати активизировался и ближайший сосед «Гюрзы»: как только она пошла на обгон – скорее машинально, чем из стремления к титулу – из пустоты на неё с визгом вышло вращающееся лезвие («Пила», – с запозданием сообразила она – адская боль на миг, потом она подключила защиту – пришлось притормозить – пила с визгом прошлась по бамперу, выбив фару, машину тряхнуло, Гюрза стиснула зубы – надо быть внимательнее!)

***

И как только она наклонилась над урной, её втянуло туда – странное чувство, как будто медленно теряешь равновесие, – и она сама превратилась в такой же дымок.
Этот дымок простирался над огромным полем гудящих белых маков. Гул переполнял поле, жгучие волны его сталкивались, фосфорические лепестки так и вибрировали – маки таким образом разговаривали друг с другом, но никто, кроме них, не мог этого понять. Маки были великанские, в одном таком цветке целый человек мог бы спрятаться, как насекомое. Но она уже не была человеком. Она клубилась куда-то, а сверху мягко лоснилось тёмно-синее бархатное небо, и она знала, что если подняться повыше, то её снова затянет.
Отсюда можно было попасть на любую улицу, потому что дно у всех урн было одно.

***

Не вписавшись в развилку, «Гюрза» ткнулась носом в гору каких-то ящиков, сваленных возле стены какой-то нищенской халупы, неуклюже выбралась и нырнула в заскорузлую, белую от зноя улочку, кажется, последней. Мимо замелькали душераздирающие виды деревни: бревенчатые домишки, исполинские уличные экраны, настроенные на государственный канал, и оборванные селяне, часть из которых размахивала самопальными плакатами, как болельщики на трибунах, а другая часть бросала в гоночные машины бутылки с зажигательной смесью. Нормальный человек спрятался бы и сидел тихо, пока смерть не пройдёт мимо, а эти – повыскакивали на улицы, чуть ли не под колёса. Из-за полного бесправия инстинкт самосохранения у людей давал сбой, как и элементарная логика. Массовые драки между поклонниками и противниками гонок были практически неотъемлемой частью шоу. А в случае поломки местные запросто могли вытащить гонщика из машины и забить насмерть. Бывало и наоборот, гонщики, куражу ради, стреляли по толпе, и у Армистис сейчас прямо-таки руки чесались надавить на гашетку, чтобы проредить популяцию идиотов…

***

…Урна выплюнула её на ровную, как лёд, улицу.
– Мама, – услышала она, обернулась и отыскала вдалеке взглядом сотканную из дымков фигуру молодой женщины, которая протягивала к ней руки – у Армистис не было детей, и она сперва даже опустила ружьё от неожиданности, так что фигура успела сказать: – Запомни… Ищи… синий пассаж… – тут Гюрза опомнилась наконец и выстрелила. Дымок исказился и растаял, но она всё равно почему-то злилась на себя, словно проворонила что-то важное.

***

Прорвавшись снова на трассу, «Гюрза» оказалась четвёртой, впереди – старый знакомец «Пила», машина, которая шла раньше третьей, куда-то исчезла – не иначе как «Лунатик» вытолкнул или «Пила» распилил – а впрочем, неважно – «Аксель» шёл первым, но «Лунатик», очевидно, не собирался ему это прощать и поливал таким плотным пулемётным огнём, что маневренный, но не слишком нагруженный тяжёлой бронёй спортивный «макларен» рисковал не дотянуть до финиша.
– Пила, Гюрза, не тупите, – голос, донёсшийся из динамиков, был достаточно спокойным в сравнении с виражами лидера на трассе. – Лунатик уже выкинул с дороги две машины, и если мы сейчас против него не объединимся, то по очереди проследуем по тому же адресу.
– Предлагаешь помочь тебе победить? – сухо хмыкнул третий участник беседы.
– Если вы сделаете то, что я скажу, я пропущу вас вперёд, – легко согласился «рыцарь дороги».
– Я согласна, – вступила Армистис, быстро прикинув, что обойти тяжеловеса в одиночку ей вряд ли удастся.
– Тогда слушайте. Пока этот красавец занят мной, обойдите его. Обходите с разных сторон, чтобы он не успел никого из вас выкинуть. Постарайтесь применить спецоружие вместе. Ясно?
– Поехали, – «Пила» сразу рванул вперёд, сокращая расстояние до соперника. Фургон, не прерывая стрельбу, предсказуемо ударил в борт почти не уступавшего ему по размерам джипа. Армистис пошла на обгон. План Акселя с каждой секундой казался всё более надёжным. Рванул бешеный скрежет металла – два тяжеловеса вгрызлись друг в друга, маневрируя чуть не под её колёсами. Гюрза старалась выжать из машины всю скорость, на которую та была способна, осознавая, что столкновение почти наверняка вышвырнет её под песчаный откос. Завизжало зубастое лезвие пилы. Посыпались искры. Удар. Ещё удар. Гюрза не могла разобрать, что происходит, с трудом удерживая машину на трассе. Скорости не хватало. Она активировала спецатаку – в воздухе появились капельки яда, проникли в разбитое лобовое стекло фургона… и осели на противогазе пилота – «Лунатик» ожидал нападения. Гюрза в ярости вдавила педаль акселератора, стремясь вырваться как можно дальше.
– Чёрта с два! – крикнула она в микрофон. – Я не пробила его защиту! – получила оглушительный удар в бампер, и её бросило на рулевое колесо. Фургон ударил её ещё раз и потащил перед собой по трассе.
– Сворачивай! – вклинился в эфир голос Акселя. – Резко в сторону!
– Я не могу от него оторваться!
– Твою ж мать…
Пулемёт «Лунатика» ожил прямо над ухом. Корпус машины, казалось, раскалился и сейчас лопнет. Каким-то чудом Гюрзе всё же удалось отцепиться от преследователя, и в тот же момент она в крайнем изумлении увидела прямо перед собой трюк, прежде известный ей только по знаменитому промо-ролику «Формулы-1»: «макларен», подключив специальное ускорение – со стороны выглядело так, словно машину подхватил небольшой торнадо – произвёл головокружительный разворот в воздухе и практически в упор расстрелял «Лунатика» из гранатомёта. Естественно, подобный манёвр стоил ему схода с трассы, Гюрза гнала вперёд, оглохнув от взрыва и молясь, чтобы её собственная машина не развалилась на ходу, от обломков фургона валил чёрный дым, застилая горизонт, откуда-то с краю вынырнул кравшийся следом за побоищем пилот – она не успела рассмотреть, кто: на трассу вернулся Аксель, бесцеремонно подрезав новоприбывшего, Гюрза незаметно для себя пересекла финишную прямую и едва успела затормозить перед толпой журналистов, механиков и фанатов. Пыль поднималась до небес. Над пустыней вспыхнуло электронное табло результатов гонки.
– «Пила» – герой первого дня! – верещал громкоговоритель. – «Гюрза» и «Яросвет» в тройке лидеров! «Надежда», «Арлекин» и «Зима»  остались в живых. Впереди второй этап гонки. Не пропустите захватывающее зрелище! Закажите трансляцию прямо сейчас!

***

Единственное, что ей хотелось, – тупо сидеть, уткнувшись лбом в руль, и не двигаться больше никогда. Просто не верилось, что этот бесконечный поединок всех против всех так запросто кончился, что её вынесло оттуда живой, да ещё с высоким баллом…

***

– Ищи синий пассаж. Это выход…
Она обернулась на голос и увидела лицо, сотканное из дымков, совсем близко, и оно сразу же начало распадаться, таять, Армистис отступила на шаг и навела ружьё, но стрелять было уже не в кого. 

***

Гюрза подняла голову, и механикам почти не пришлось выволакивать её из машины.
– Отвалите! Я сама, – она сделала пару шагов и упёрлась руками в колени, пытаясь отдышаться. Аксель уже осматривал свою машину на предмет повреждений.
– Металлолом, – отрешённо резюмировал ассистент из его команды, глядя на изрытый крупнокалиберными пулями корпус.
– Я думал, он меня в муку размолотит.
– Ты ранен, что ли?
– Блин. – Аксель тоже заметил рваный рукав, залитый кровью. – Похоже на то. Зацепило…
– Медиков сюда, быстро!
– Вроде ничего серьёзного…
– Пила! – раздался рёв на другом конце площадки – похоже, кто-то из гонщиков остался недоволен поведением коллеги на трассе и решил продолжить выяснение отношений вручную – обычная практика за финишной прямой, нередко переходившая в потасовку среди фанатов.
– О, понеслась интерессуха… – Аксель немедленно сделал вид, что срочно нуждается в медицинской помощи, и скрылся в моторхоуме, даже не махнув трибунам, – чемпион цинично избегал разборок в «оффлайне», если только не сам их начинал. Механики побежали разнимать дерущихся, не слишком, впрочем, спеша и пропуская вперёд телевизионщиков. Гюрза, качаясь, побрела в гараж.

***

Сквозь прозрачный пол из синего стекла Армистис отрешённо наблюдала за белыми силуэтами плавающих под ногами акул и не могла поверить, что сидит здесь, в банкетном зале пятизвёздочного отеля, и продолжает добросовестно выполнять свой общественный долг, тогда как четверо участников гонки уже мертвы. Приём в честь выживших гонщиков «Формулы-1» был частью рекламной кампании, здесь собирались организаторы, спонсоры, доверенные журналисты, не упускали случая мелькнуть нуждающиеся в раскрутке политики, и в обязательном порядке присутствовали, минимум полчаса, те из виновников торжества, чей внешний вид не портили травмы. Армистис в этот раз отделалась на удивление легко – парой синяков, и вкушала нежданный престиж в полной мере.
У руководства «Формулы» был контракт с сетью «Шератон», по которому отель, ближайший к месту проведения гонки, предоставлял участникам неограниченный кредит в перерывах между заездами. Это означало, что как в банкетном зале, так и вне его гость мог потребовать что угодно из перечня вип-услуг, а перечень этот был солиден и местами поражал воображение, особенно бесправных обитателей индустриальных окраин, особенно тех, кому грозила скорая смерть. Мнения гонщиков по поводу досуга разнились: кто-то считал, что выходить на следующий старт лучше трезвым, кто-то не без оснований полагал, что чем менее адекватный человек сядет за руль, тем больше у него шансов успешно провести гонку, а кто-то просто хотел погудеть напоследок. Таким образом, один заказывал медицинский массаж или отправлялся на вечернюю пробежку, другой пользовался случаем попробовать экзотические формы секс-обслуживания под ассорти из наркотиков, третий звал цыган, четвёртый – священника, пятый – покупал щенка-бульдога. Кстати, памятник тому самому щенку-бульдогу – популярный экскурсионный объект и место паломничества продвинутых фанатов – действительно стоял в саду при одном из отелей. Гости старались добрать то, чего не хватило в прошлой жизни, и сотрудники сервиса могли порассказать массу трогательных историй о сбыче мечт: одна только запись телефонных разговоров с неожиданными признаниями составила бы увлекательную книгу. Армистис вылавливала взглядом фарфоровые пятна посуды, плавающие в полумраке, и осознавала, что никогда в жизни не видела столько чёрной икры, и что вся эта бестактная щедрость рабовладельцев – не такая уж ненужная штука.
По протоколу, дамам полагалось вечернее платье, а джентльменам – смокинг, что смотрелось довольно дико после зарубы (подходящими нарядами нужного размера обеспечивал отель, и для многих это была первая примерка дорогой одежды в жизни). Ювелирные фирмы в целях рекламы предоставляли украшения. Сюда же прилагались услуги стилиста и гримёра на случай, если у кого-то было разбито лицо, как например сейчас у Пилы – очевидно, он успел-таки получить от соперника монтировкой за свои художества. К счастью, организаторы отказались от традиции усаживать заклятых коллег за одним длинным столом, стоящим отдельно на возвышении, и пилоты, растворившись в толпе, могли делать вид, что не замечают друг друга, но Армистис не удержалась и помахала Акселю, когда он вошёл. Он рассеянно приблизился своей знаменитой прихрамывающей походкой.
– Самая трудная часть сегодняшней программы? – улыбнулся он, кивнув на её наряд.
– Ага, точно, – она засмеялась. Гюрза была ширококостной женщиной, уроженкой сельского юга, и немного стеснялась принудительной смены имиджа.
– Выглядишь внушительно, – заверил её Аксель.
– Это комплимент? – захохотала она.
– Разумеется.
– Спасибо… что выручил меня, – несколько непоследовательно брякнула она. Аксель небрежно махнул рукой.
– Свои люди, сочтёмся… – и легко присел за столик. – А ты неплохо водишь.
– Так я ведь почтальоном пашу. Каждую неделю – через пустыню, в оба конца.
– Вот оно что! Тогда понятно. Сюда-то как попала? Деньги нужны, или приговорили?
– Приговорили… – Армистис тяжело вздохнула.
– За что?
– Не знаю… Не сказал.
– Понятно… Бывает. Чего пьём?..
– Виски…
– А я всегда беру воду со льдом.
– Ты прям аскет какой-то.
– Да ну, не люблю нажираться… – Он обвёл внимательным взглядом зал. Армистис тоже невольно оглянулась и вдруг сообразила:
– Здесь только пять гонщиков!
– Ты не знаешь, что ли? – удивился он. – «Надежда» сошла с дистанции из-за аварии. У неё обе ноги сломаны, в лазарете лежит.
– Ничего себе… – Армистис зачерпнула икры. – Кто её так?..
– Это она с ледяной горки съехала, которую «Зима» в дюнах устроил. – Аксель подозвал официанта. – Не она одна, кстати, но перевернулась только её машина. Хотя, может, ничего бы ей не было, если бы она дождалась маршалов. Но она отстегнулась и вылезла, побоялась, наверное, что машина загорится. Так один из тех, кто за ней ехал, «Аббат» этот, он тогда ещё жив был, не поленился, сделал крюк и сбил её.
– Блин. Не повезло…
– Да, вот так и не знаешь, что лучше, в машине оставаться или выходить.
– Как она завтра поедет-то?
– Ты меня спрашиваешь? Может, выдюжит как-нибудь… Я однажды с переломом ноги катался. Наложил гипс, вколол обезболивающее, и – вперёд. А что делать? Нажимать на педали было трудно, конечно.
– Да уж…
– Есть что вспомнить… Слушай, давай отнесём ей икры этой дурацкой в палату? – неожиданно предложил Аксель, взвесив на руке томную ёмкость с деликатесом. – Чует моё сердце, потеряем завтра девку.
– Ой, нет. Это без меня. Ты извини. Но мне и так хреново.
– Ладно, проехали.
Некоторое время Армистис сосредоточенно жевала. Неподалёку надменный чиновник давал интервью известному журналисту. Вспомнился один смутный слух.
– А правда, что твой босс может здесь появиться?
– Ты имеешь в виду, владелец команды? Нет, брехня это всё… Пиар-отдел запускает такие слухи ради рекламы, но реально ещё ни один демон на тусовку «Формулы» не пришёл. И слава богу… Слышала, что в мэрии осенью было?
– Неа?
– Да отмечали там День полиции. И архонт правда приехал, не участковый даже, а кто-то из управления. Так ему к столу подали фаршированную девушку.
– Чего?..
– Ничего. Ты не ослышалась.
– Фигассе… А впрочем, что я удивляюсь. У крыс тоже человечину подают.
– Так то у крыс, а то людям подали.
– Н-да… так вот попадёшь… на праздник… не будешь знать, что делать. Есть, что ли?
– Я бы не стал есть. Наверное.
Помолчали. Армистис тихонько отложила ложку. Аксель взглянул на часы.
– Скоро можно будет превратиться обратно в тыкву… А давай на крышу поднимемся?
– И чего мы там будем делать?
– У меня традиция есть. Помянуть усопших.
– Усопших?! – Армистис вытаращила глаза. – Ты имеешь в виду… жмуров, что ли, сегодняшних?
– Ага, точно, жмуров.
– Дались они тебе… – растерянно возразила она и всё-таки полезла из-за стола.

***

На крыше публика кутила возле обширного, подсвеченного яркими белыми огнями бассейна, а в стороне было тихо. Стояла неподвижная, удушливая ночь. Аксель зажёг свечу и разложил перед ней четыре фотографии, вырезанные из свежей газеты. Почтили память минутой молчания, причём Гюрза была не до конца уверена, что всё это всерьёз. Потом он сделал ещё более странную вещь: по очереди сжёг все фотографии над свечой.
– Простите нас, ребята. Надеюсь, в другой жизни вы не будете такими уродами…
Гюрза прыснула.
– Ну а что, не так, что ли?.. И ты прости, Антон… – Он, оказывается, ещё помнил, кого как зовут. Гюрза снова засмеялась.
– Уж не ты ли сделал на трассе всё, чтобы его выкинуть?
– Он был беспредельщик. Таких надо сразу наказывать.
– Хочешь сказать, «Пила» не такой?
– Такой, но он был мне нужен.
– То есть он следующий?
– Это я у него – следующий… – Аксель резко задул свечу и встал. – Ну всё, торжественную часть прошу считать закрытой…
– А я знаешь, что видела, – вдруг сказала Гюрза и кое-что вспомнила. Образ недавно виденного стеклянного пола наложился на какой-то другой, более глубокий образ – вид стеклянной улицы… даже нескольких улиц, тянувшихся параллельно, – из голубого, белого, серебряного стекла… И чьи-то слова… – Синий пассаж, – вдруг сами собой проговорили её губы, будто повторяя чужую фразу. – Синий пассаж… Это выход.
Армистис подняла глаза и с удивлением заметила, что Аксель смотрит на неё встревоженно, словно услышал что-то опасное.
– Тебе кто-то это сказал?..
– Да. Дочь. Хотя у меня никогда не было дочери… – Армистис растерянно покачала головой. Аксель вдруг хлопнул её по плечу и подтолкнул к выходу.
– Знаешь что, не зацикливайся на этом…
– А ты что, тоже это слышал? – Она заартачилась. Он досадливо поморщился.
– Слышал… Лучше бы не слышал. Говорю тебе: забудь, – и Армистис забыла.

***

…Что, конечно же, у неё не может быть такой взрослой дочери – та девушка выглядела моложе неё максимум лет на десять.
– Мама…
– Кто ты? – На этот раз Армистис успела обернуться даже раньше, чем образ соткался из дымков. – Я тебя не знаю. – Она ткнула перед собой ружьём, но стрелять не решилась.
– Запомни. Ищи… – В этот момент прозрачные, чёрные, лунные улицы поехали, поехали и смешались, будто краски на стекле, и навстречу им раскрылось яркое, пронзительно-синее небо. В лицо ударил горячий ветер с запахом осенних трав. Солнце кувыркалось в прозрачно-пепельных прорехах облаков, Армистис пробиралась в длинной, по пояс, траве с ружьём в руках, и вдруг неожиданно для себя закричала:
– Мира! Мирааааааа! – бросила ружьё и куда-то побежала, почему-то уверенная, что там её дочь, и надо добежать до неё как можно быстрее, прежде, чем её укусит змея
(гюрза?)
и две сверкающие плоскости накренялись и качались, и сталкивались, и расходились – бездонное небо и бескрайняя степь.

***

Небо всё так же качалось, и огненные обломки металла смотрелись в его черноте вполне естественно. Потом над ней склонилось чьё-то лицо, и оно показалось ей в свете ночи огненным, а глаза – чёрными. Она приподнялась зачем-то и хотела сказать про синий пассаж, но кровь полилась изо рта ей на грудь, и тогда она просто легла и закрыла глаза.

***

3

Формула-1. СМЯТЫЙ МЕТАЛЛ
Таблица результатов по итогам гонки:

Место в общем зачёте Судейские баллы Имя Статус Участие Награждение
1 31,3 Армистис «Гюрза» Деева Посмертно По приговору муниципалитета Гонорар перечислен муниципалитету, призовые – согласно завещанию
2 31,1 Аксель «Яросвет» Чернов Выжил Доброволец Гонорар и призовые перечислены на личный счёт
3 28 Евгений «Арлекин» Огнёв Посмертно По приговору муниципалитета Гонорар и призовые перечислены муниципалитету
4 26,5 Дарий «Зима» Десслер Выжил Доброволец Гонорар перечислен Светоносному Банку в уплату долга
5 26 Константин «Пила» Шалеев Выжил Доброволец Гонорар перечислен на личный счёт
6 24 Акме «Надежда» Руминова Посмертно Доброволец Гонорар перечислен Светоносному Банку в уплату долга
7 20 Антон «Лунатик» Светлов Посмертно Доброволец Гонорар перечислен согласно завещанию
8 15,9 Нил «Кости» Воронов Посмертно Доброволец Гонорар перечислен Светоносному Банку в уплату долга
9 14,6 Олег «Аббат» Шестов Посмертно По приговору муниципалитета Гонорар перечислен муниципалитету
10 12 Алексия «Ночь» Фролова Посмертно Доброволец Гонорар перечислен согласно завещанию

ЗА СЕКУНДУ ДО СМЕРТИ
Женщина-почтальон из Южного округа посмертно признана
чемпионкой Формулы-1

Победительницей Гран-при этого года неожиданно стала никому не известная селянка, водитель почтового фургона 28-летняя Армистис Деева, приговорённая к участию в гонке за нарушение трудовой дисциплины.
Судя по записи с камер наблюдения, а также со слов вице-чемпиона Акселя Чернова, который первым попытался оказать помощь пострадавшей, вытащив её из горящей машины, к моменту пересечения финишной черты «Гюрза» была ещё жива, хотя её машина взорвалась от прямого попадания ракеты ещё на финишной прямой.
Подорвавший соперницу «Арлекин» также вошёл в число финалистов, но скончался на следующий день в больнице от полученных в ходе гонки травм.
Подлинными героями последнего заезда стали уже зарекомендовавшие себя в гонках прошлых лет пилоты «Зима» и «Пила», своей драматичной манерой вождения подарившие зрителям массу впечатлений, а любимец публики «Яросвет» в очередной раз доказал, что на трассе ему равных нет. Его стойкость в бою просто непостижима!
В следующем месяце смотрите трансляцию первого этапа «Формулы-0». Побоище продолжается!

***

В последнем номере вечерней газеты зияла аккуратная дыра, а фото победительницы сгорело над огнём свечи.
– Они гроб с телом в холле отеля выставили. Фанаты там, конечно, сразу всё цветами завалили. Потом ещё в её округ повезут. Посмертную маску в музей определили. От этой глухомани ещё ни разу никто не побеждал. В общем, рекламная шумиха будет до небес, рейтинги обеспечены. – Аксель задул свечу.
– Да, мужик… – сочувственно прогудел предводитель безбашенных челябинских байкеров Вандал. Из-за вьющейся шевелюры до плеч, аккуратно подстриженных усов и бороды и по-весеннему зелёных пронзительных глаз он походил на слегка замаскированного лешего. – Жарко там у вас.
– Одно хорошо, в этой идиотской суете мне удалось по-тихому свалить. – Аксель покрутил в руках стакан воды со льдом и меланхолично отхлебнул. – Блин, каждый год себе обещаю, что эта гонка – последняя.
– Ты дрался как следует, мужик, – уважительно прогудел Вандал. – Все наши за тебя болели. Когда результаты объявили – город до утра гудел.
– Могу представить. Я от банкета в мэрии еле отбрыкался.
– Твой-то не звонил?
– Сорат? Индульгенцию в участок прислал. На одно преступление по моему выбору.
– Ну, это всегда пригодится…
– Да, я на этой гонке прямо-таки разжился.
Помолчали.
– У девчонки-то этой кто-нибудь остался? – Вандал кивнул на газету. Аксель покачал головой.
– Она, кстати, говорила про синий пассаж.
– Эта ваша легенда?..
– Я не знаю, легенда это или что. Я знаю, что все пилоты, от которых я слышал эти слова, вскоре погибли. – Аксель пожал плечами. – Синий пассаж… Странно как-то. Не похоже на описание луны. Луна белая.
– Может, это какое-то специальное место для гонщиков?
– Корпоративный ад, что ли?
Посмеялись. Аксель заглянул в пустой стакан.
– Может, и зря мы тут гоношимся? Выживаем из последних сил… Может, они – там – счастливее нас?
Вандал крякнул, опрокинул в себя остатки пива из запотевшей бутылки и решительно поднялся.
– Вот что. Ты, давай, упаднические настроения не разводи. Нашёл время. Радоваться надо, ты с победой вернулся. А что до смерти, так все там будем. Узнаешь ещё, где твой синий пассаж.
– Аминь, – усмехнулся Аксель.
– А пока давай-ка к нам. Ребятам охота на тебя посмотреть и поздравить. И не сопротивляйся. Люди потратили на чёртову трансляцию кровные двадцать пять косарей и хотят верить в добро.

***

На территорию бывшего концлагеря не заходил никто. Сначала. Концлагерь под официальным названием «Полигон №17», в народе – «Шелюгино», располагался в районе одноимённого озера, сколько Аксель себя помнил. Туда забирали в основном жителей города. Иногда привозили кого-то со стороны. Некоторые потом выходили и оседали в Челябинске, другие, наоборот, выходили и уезжали. Но большинство попавших в концлагерь возвращались только в виде лунных калек.
Потом, когда Акселю было пятнадцать лет, там что-то произошло. Заработала огромная мясорубка. И фонтаны мяса и крови объёмом в несколько тонн стали бить в небо. Всего пять или шесть таких фонтанов. Дело было ночью, и мало кто это видел, но те, кто видел, запомнили навсегда. В результате фрагменты человеческих тел разбросало по окрестностям в радиусе многих километров. И даже приезжали какие-то люди, складывали куски в пакеты, возможно, собирались отправить их на экспертизу. Искали, чьи это куски. А концлагерь закрылся. То есть опустел. Горожане это не сразу поняли. Всем было крепко вбито в голову, что интересоваться тем, что происходит за стеной, не нужно. Поэтому площади простояли пустыми, наверное, с полгода, прежде чем люди заметили, что больше никого не забирают.
Кое-кто всё-таки полез заглянуть за забор. Здания стояли все обугленные и даже как будто оплавленные, покрытые толстым слоем жирной чёрной грязи (потом оказалось, что это мазут). Бродило много нечисти, неизвестно, чем питавшейся. Демоны ушли, если они там были.
И как-то постепенно место потеряло ореол страха. Конечно, людям солидным и в голову не приходило там шариться, но появились любопытные. Кому-то хотелось узнать что-нибудь новое про демонов. Кому-то – пощекотать нервы.
Это всё случилось, когда Аксель только начал набирать славу как гонщик. И ему хотелось экстремальных тренировок. Таковые были на «Полигоне №17» в избытке.
В компании байкеров он сразу стал «своим». Гонки с препятствиями по руинам и стрельба по разнообразной нечисти из дробовика – в этом виде спорта он стал профессионалом. До такой степени, что действительно начал зарабатывать неплохие деньги, участвуя в гонках на выживание. Став звездой «Формулы-1», старых друзей он не бросил и регулярно встречался с байкерами, просто чтобы погонять по родным развалинам в своё удовольствие. И однажды развесёлая, укурившаяся компания обнаружила, что на территории «Полигона» что-то изменилось.
А именно: вырос, как гриб, огромный лабиринт из чистого железобетона. На стенах тут и там намалёван круглый глаз, опушённый чёрными ресницами, кое-где снабжённый подписью: «Глаза слепы и глухи».
Байкеры стали гонять и в лабиринте тоже. Однажды кто-то включил радиоприёмник, хотя каналов имелось всего два – муниципальный и государственный, и вещали они в основном политическую статистику. Музыка была не то чтобы совсем запрещена, но то, что разрешалось, представляло собой попсу, прослушивание которой можно приравнять к пытке.
В Лабиринте радио поймало новые волны. Тогда Аксель впервые в жизни услышал настоящую музыку. Это была Девятая симфония Бетховена.
Здесь не действовали полицейские глушилки. Возможно, именно на это и пытался намекнуть неизвестный архитектор своей непонятной фразой. Хотя, по мнению Акселя, фраза означала, что в Лабиринте надо ориентироваться на чистой интуиции.
К тому моменту, как Аксель стал трёхкратным чемпионом «Смятого металла», в Лабиринте работал самый настоящий рок-клуб. У Вандала, одного из основателей, были завиральные идеи насчёт того, что это заведение станет отправной точкой полномасштабного восстания против демонов, которое однажды охватит весь мир. Аксель в это особо не вникал, он, несмотря на опасную профессию, был скорее конформистом и считал, что демонов переплюнуть нельзя, как ни старайся. Наверное, он и занялся экстремальным спортом, чтобы выплёскивать на трассе всю накопившуюся боль и агрессию. Против демонов воевать бесполезно – так он считал.
Что не мешало ему заглядывать в «подполье», просто чтобы выпить. Как сейчас.

***

Клуб «Бункер» занимал комплекс помещений глубоко под землёй. С поверхности сюда две минуты ехал грузовой лифт размером с небольшой ангар, куда вся ватага байкеров заезжала прямо на мотоциклах. Шахта шла ещё глубже – при желании можно было доехать до последнего этажа и зависнуть над бездонной пропастью, на дне которой копошился Великий Червь. Но покой Поедателя Пространств старались не тревожить.
Музыка обрушивалась на вошедшего сразу за дверью – точнее, за тяжёлыми стальными воротами, в которые упиралась подземная парковка, – огненная утроба «Бункера» медленно раскрывалась, и ошеломлённый гость оказывался словно бы в другом измерении, в другой жизни – иначе нельзя было воспринимать рёв, гром, обвал музыки, подобной которой законопослушный гражданин не слышал нигде и никогда. В недрах Лабиринта составлялись крамольные списки: имена композиторов, названия произведений, слова песен – кто что узнал, и самые фатальные улики – аудиозаписи. Горстка энтузиастов сутками не отходила от приёмников, записывая всё, что удалось поймать. Здесь была музыка на любой вкус. Если и творилось в седьмом круге полное беззаконие, то не на точках торговли люцедо, не на подпольных станциях переливания крови, а здесь.

Smashing through the boundaries,
Lunacy has found me,
Cannot stop the Battery!

– яростно заорал вокалист группы Metallica сразу изо всех углов, где располагались мощные усилители. Узкая железная лестница вела вдоль стены с четвёртого этажа необъятного зала на первый.
– Аксель, сукин ты сын! – диджей с порога прокомментировал в микрофон его появление. – Я из-за тебя попал на штуку баксов! Поспорил, что уж в этой-то гонке тебя точно грохнут, и проиграл!
Аксель, не оборачиваясь, дружелюбно продемонстрировал диджейскому пульту руку с вытянутым средним пальцем, сошёл с гудящей от топота лестницы и сел за барную стойку.
– С возвращеньицем, – подмигнул бармен, толкнул к нему по стойке стопку, а другой рукой бросил зажигалку. Фирменный местный коктейль «Горючее» был единственным алкогольным напитком, ради которого Аксель мог отказаться от любимой воды со льдом. Аксель привычно чиркнул зажигалкой, поджигая верхний слой – семидесятиградусный чёрный ром. Вандал и компания не отставали. Стопки вспыхнули, как факелы, и взметнулись вверх.
– Жизнь и свобода! – провозгласил Вандал общепризнанный девиз байкеров.
– Жизнь и свобода, – откликнулись голоса. Огоньки растаяли, и Аксель одним движением вбросил в себя дикую смесь ледяной водки, горячего рома и полыни. Вместе с острым, как нож, напитком в теле вспыхнули колючие искры.
– По другой! – скомандовал Вандал, не запинаясь. По стойке брызнула вторая партия стопок. – За победу!
– За победу!
«Battery!!!» – проорала Metallica, и поющий и пляшущий под гитарные риффы зал за спиной у Акселя начал слегка качаться. Потом почтили «Горючим» скорость, дальше – удачу и ещё дальше – музыку.
– Музыка – это сила, – яростно впился в излюбленную тему Вандал. – Это оружие! Почему её запрещают? Потому что боятся! Когда человек уходит в музыку, он свободен! Этого они не могут отнять!
– У вас что сегодня в программе? – надеясь, что говорит достаточно внятно, адресовался Аксель к колышущемуся неподалёку бармену. Тот, настороженно глянув по сторонам, извлёк откуда-то самопальный флаер. Аксель окунул листок в огненный луч, лупивший по стойке через весь зал, и попытался сфокусировать не только взгляд, но и мысли.

ХОЗАРСИФ
Рок-опера в двух действиях
Текст и музыка Валерии Безобразовой

Действие первое:

Вниз по реке времени
Млечный Путь
Звёзды Египта
Каменный лик
Храм Солнца
Глаз Ра
Лотосы Нила
Небесные воды
Бессмертный Ибис
Отверзание уст и очей
Книга врат
Долина царей
Золотой скарабей
Чертог Двух Истин
Поля Иалу
Эхнатон
Бог пирамид
Рабы
Пустыня
Один

Подчёркнуты названия композиций, которые уже удалось – пусть хотя бы в спорном качестве – записать. Остальные известны пока только по названию. О втором действии никакой информации нет.
Аксель не был большим поклонником музыки. Периодически обещал себе послушать эту Валерию Безобразову, чтобы хоть знать, что за шедевры так рьяно запрещают, да всё откладывал.
¬– Внимание! – вездесущий Вандал перехватил микрофон у диджея. – Минуту внимания, братья и сёстры, – убавив громкость гитар, он свободной лапищей сгрёб миниатюрную девицу в негнущейся от заклёпок и булавок кожаной куртке и с синими прядями в торчащих волосах. – Сестра Синица, – он потормошил девушку, – привезла нам сегодня свои новые картины. Желающие посмотреть – проходите в галерею, – он сделал широкий жест, в зале послышались хлопки и приветственные возгласы, и гитары снова грохнули на полную мощность.
«Damage, Incorporated!» – взревела Metallica. Вандал плеснул себе ещё «Горючего», Аксель отказался от попыток вникнуть в сюжет «Хозарсифа» и вернул список песен бармену. Лотосы и звёзды расползались в голове, как муравьи.
– В-вы отсюда не вылазите, что ли? – отрешённо поинтересовался он. – Ст-только записали…
– С музыкой не замечаешь, как бежит время, – Вандал с нежностью посмотрел на своё зверское кольцо в виде крылатого черепа – эта эмблема красовалась на всех бумагах клуба. – Вот настоящая жизнь!
– Т-ты бы лучше поостерёгся, – вдруг вспомнил Аксель. – Марч н-намекал мне, что знает всё.
– Что – всё?
– Во-обще всё…
– Подожди, тебя что, в ментовку таскали? – насторожился Вандал.
– Н-нет. Я сам туда зашёл…
– Дурной ты всё-таки, – ласково заключил Вандал. – Ну кто по собственной воле в ментовку заходит?
– Мог бы и н-не заходить… Всё равно без толку… А д-давай я тоже у антенны подежурю?
– Э, нет, мы с тобой это уже обсуждали, – Вандал строго поднял палец. – Если тут всех накроют, я не хочу, чтобы на тебе ещё и это висело.
– Ес-сли всех накроют, уже неважно будет, чт-то на ком висит, – меланхолично выговорил Аксель.
– Для меня важно. – Вандал не терял рассудительности, сколько бы ни выпил, а вот Аксель окончательно потерял нить разговора, опустил голову на руки и закрыл глаза.
«Fight fire with fire!!!» – обрушивалось с потолка.

***

Какое-то время Аксель тупо слушал. Оранжевые риффы, как электрические плети, извивались в темноте. Они как будто неслись куда-то, сквозь туннель, и ему смутно вспомнилась какая-то нелегальная гонка времён его молодости, когда приходилось рисковать жизнью, чтобы купить лишнюю вшивую запчасть. Потом его мысли перескочили куда-то на «Формулу-1», красные пески, огненные шары взрывов, кровавые пятна. И снова – туннель, темнота и скорость…
Он вздрогнул и очнулся, как от долгого сна. Оранжевые огни исчезли, теперь музыка лилась, как прозрачный дождь на зелёные ветви, и беспокойные мысли тоже стали холоднее. «Nothing else matters…» – кружилось вверху.
Выход… какая-то последняя мысль капнула и утекла.

***

Аксель обнаружил себя в сумеречном высоком коридоре, где вдоль стен стояли картины. Поскольку Вандал утвердился рядом, крепко ухватив его за локоть, логично было предположить, что именно он его сюда и привёл.
Любительские выставки, самодельные книжки, дискуссии на разные непопулярные темы, вроде богословия, тоже входили в «программу» клуба, где с самого начала собиралась маргинальная публика. Алинка Синицына по прозвищу «Синица», несмотря на юный возраст и какую-то доходящую до болезненности застенчивость и нелюдимость – если бы Вандал не вытряхнул её в клуб, никто никогда и не увидел бы её работ, – была заядлой ледорубкой. Это легко угадывалось по неестественной белизне кожи и проступающим чёрным венам. Как долго ещё удастся любоваться Синицыным искусством, не знал никто, а картины были необыкновенные.
В длинном полутёмном помещении уже скопились задумчивые ценители. Стояла неожиданная после танцпола тишина. С тёмных полотен проступали мерцающие краски – необычно-светлые цвета, каких в реальности не найдёшь – то есть, по логике, они могут быть, но никто таких никогда не видел. Акселя особенно поразила картина, изображавшая странный пейзаж. Белое сияющее здание возвышалось над излучиной синей реки, и золотые купола уходили в голубое небо.
– Чистый сюр, – вслух поделился он.
– Это я на Льду видела, – незаметно подошедшая Синица держалась, оказывается, прямо у него за спиной. – Там правда были такие цвета. И ещё… как будто какое-то слово. Три слова. Ге-ба-то. Не знаю, что это значит.
– Я тоже не знаю, – удивился Вандал.
– Я бы такое в своей хате не повесил. Извини, – неожиданно для себя выдал экспертную оценку Аксель. Синица хихикнула – Акселя она совсем не стеснялась:
– Я расценю это как комплимент, можно?
– Договорились.

***

Свет мигнул, но это была не просто лампа. Это была темнота-поглотитель, стихия из демонической реальности. Миг – и стало темно. Миг – и сверху упали железные решётки, разделяющие людей. Каждому свой ад. Клетка Акселя качнулась и поплыла вверх. Миг – из темноты вылетел железный прут, вонзился в позвоночник и вышел через солнечное сплетение. Аксель упал на колени, схватившись за остриё. Один такой удар убил бы человека, но только не в седьмом круге. Далеко внизу, по дну пространства, над которым зависли клетки, прошёл кто-то из демонов и с привкусом металла произнёс:
– Акустический контроль. Вы все арестованы.
Добрались всё-таки. Аксель попытался встать, цепляясь за решётку. Железные прутья мигнули и раскалились докрасна. На ладонях остались чёрные следы. Раскалилось дно клетки. С шипением задымилась обожжённая плоть, потом загорелась одежда, волосы. Аксель метался по клетке, пытаясь как можно меньше соприкасаться с раскалённым железом.
– Пойте! Пойте!.. – Аксель услышал чей-то неистовый, булькающий, полузадушенный вопль. Он догадался, что это Вандал, даже не по голосу, а по абсурду, но это была последняя мысль, потому что ни одной песни он не знал. Осталась только бесконечная, с ума сводящая боль.
– В изгнанье я сослан,
Бродя по земле,
Разбитые звёзды
Пылают во мне!
Он даже не сразу сообразил, что кто-то пытается петь, потому что таким остервенелым голосом обычно ругаются матом. Всё застилала ослепительная боль, и сквозь неё тянулись слова, бессвязные, бессмысленные:
– Иду через скалы,
Долины надежд,
Я – бренный скиталец,
Властитель невежд!
Вспышка в мозгу отозвалась знанием, что это песня «Один» из запрещённой оперы, и нарушители договорились петь её, если демоны нападут.
– Но избранный Богом,
Один вознесён
Я волею рока
На веки времён!
Раскалённое железо погасло, и пространство наполнилось жутким воем, как будто кричало множество существ. Демон внизу склонился до самого пола и зажал уши. Темнота мигнула длинными багровыми сполохами и отступила.

***

Он почувствовал под ладонями холодный бетонный пол. Сознание медленно возвращалось. Пространство как будто перестало качаться. Он с трудом, с ужасом открыл глаза и увидел всё тот же бетонный пол, залитый кровью. Тусклый голубой свет галогенной лампы. И картины, расставленные вдоль стен.
Они снова были в Лабиринте.

***

Все долго сидели на полу в лужах крови и смеялись. Никто не верил. Они вернулись к жизни. Они сами, своими силами вырвались из рук демона.
Аксель выглянул в зал. Окровавленная, оборванная толпа. Погнутые и обесточенные стальные ворота на четвёртом этаже. За ними видна пустая, покрытая копотью полицейская машина с распахнутыми дверцами. Воскресшие охранники лифта пляшут вокруг неё какой-то нелепый танец.
Неужели они отстояли хоть уголок своего мира? Своё убежище? Неужели здесь они в безопасности?
Пролетевшую мысль прервала тьма, покрывшая потолок. Высоко вверху из неё скучно выпала серия авиабомб и бесшумно обрушилась вниз.

***

Он понял, что с ног до головы покрыт бетонной пылью. Он сидел на скамейке во дворе своего дома, и это было понятно. Непонятно было только, откуда взялась бетонная пыль. Он осторожно огляделся по сторонам, но следов взрыва поблизости не было.
Аксель как раз пытался вспомнить, что произошло, как мимо него процокали красные туфли и вдруг остановились.
– Аль?! – изумлённо выдохнул женский голос. Он с трудом поднял голову и увидел перед собой Галку в красном пальто и с двумя бумажными пакетами в руках. Узнав его, она выронила пакеты.
– Ты где был?! – спросила она, глядя на него с таким ужасом, что он даже обиделся. Ёлки-палки, неужели его угораздило так напиться?.. – но он тут же отбросил эту версию, как не объясняющую бетонной пыли.
– Не… помню, – прохрипел он, едва узнавая свой голос. Вообще-то ситуации, когда кто-то являлся в диком виде и не мог вспомнить, где был, случались довольно часто в их государстве с развитой полицейской системой.
– Ты идти-то сможешь?.. – по-прежнему глядя на него безумными глазами, спросила она.
– Кажется… да, – Аксель поднялся, больше по памяти, чем чувствуя своё тело. Вроде ноги держали.
– Ужас какой! Дай я помогу! – Галка спохватилась и подбежала, но он протестующее выставил ладони.
– Нет, нет… – Мысли прояснялись. Аксель бегло пошарил по телу на предмет ран и травм, но вроде всё было цело. На рубашке как будто кровь, а может и нет – под грязью не разберёшь. Он сделал неуверенный шаг. – Всё нормально. Я могу идти, – он сам-то с трудом в это верил, но пришлось идти, для подтверждения слов. Галка засеменила рядом.
– Ну, ****ец! – простодушно возмутилась она. – Я думала, они тебя после этой гонки хоть ненадолго в покое оставят!
– Покой нам только снится… Сумки не забудь, – подсказал он, и Галка с воплем метнулась за пакетами.
Стоя в лифте, он поборол искушение привалиться к зеркальной стене – так недолго всю муниципальную собственность замызгать, и снова попытался хоть что-нибудь вспомнить. Бесполезно. Память зияла провалом, как после контузии.

***

Воспоминания начались неожиданно, много дней спустя. Он вдруг как бы урывками увидел и синие картины, и бетонные стены, и железные решётки. Что демон тогда сказал?.. «Вы все арестованы» – кажется, так. И ещё…
Акустический контроль.
Лабиринт.
Там что-то произошло. Чем больше он вспоминал, тем меньше ему хотелось помнить. Вполне возможно, там уже ничего нет.
А потом ноги сами принесли его на кладбище. Хоронить в их мире зачастую было нечего, но в память об ушедшем, если кто-то хотел, мог поставить табличку. На ней даже разрешалось написать имя, а не номер, поскольку никого, кроме людей, эти таблички не интересовали. И вот теперь тут было много новых табличек. Чистенькие, блестящие, они стояли ровными рядами, выделяясь на фоне пожилых коллег. Аксель бездумно брёл вдоль.
«Синица»…
Он остановился. Синие волосы… синие краски… и синие маргаритки. Кто-то принёс на эту могилу цветы.
Аксель наклонился, дотронулся рукой до лепестков и вспомнил всё.

***

От Лабиринта осталась яма, заваленная строительным мусором. Вандалу взрывом оторвало руку, что не мешало ему держать в уцелевшей руке бутылку пива.
– Если бы я знал, в какую вы меня втянете свистопляску, я бы десятой дорогой обходил эту вашу… тусовку… – Акселю было его не жалко. Он задумчиво смотрел под колёса байка – в обрыв. – Вы совсем с катушек слетели?
– Кто бы говорил, – проворчал обвиняемый. – Уж не ты ли почистил карму жабам не далее как в прошлом месяце.
– Ты сравнил! Да мне бы в жизни в голову не пришло устраивать засаду архонтам!
– Пришло бы… – Вандал отвернулся. – Если бы пришлось защищать своих.
– А чего вы добились? На месте этого вашего клуба теперь воронка. Половина погибли, половина лишились слуха на всю оставшуюся жизнь…
– А лучше было бы, если бы всех арестовали?!
Аксель поколебался.
– Ну… отсидели бы… в первый раз, что ли.
Вандал упрямо покачал головой.
– Мы дали им бой, – тихо и угрожающе сказал он. – Впервые в нашей несчастной истории… Мы дали им бой! – Он помолчал, словно вслушиваясь в ушедшую музыку. – И это только начало, – ещё тише и злее провозгласил он. – Мы будем биться до тех пор, пока не победим. Однажды мы, люди, будем свободны.
Аксель равнодушно посмотрел в клубящийся над городом туман.
– Я не верю. Но удачи.
Вандал усмехнулся, чуть прищурив хитрые весенние глаза.
– Я расценю это как комплимент. Можно?
Аксель вздохнул.
– Договорились…

***

– Вот чёрт!.. Тихо! – Аксель оглянулся и жестом велел Вандалу молчать. – Смотри!..
Вандал тоже увидел и вытянулся в струнку.
– Вот это да!
– Кошка!..
Вдоль стены бывшего барака, недоверчиво оглядываясь, двигалось небольшое чёрное животное. Люди застыли в благоговейном созерцании.
Потом Аксель, стараясь не делать резких движений, слез с байка и осторожно позвал:
– Кс-кс-кс…
Кошка метнула вопросительный взгляд.
– Кс-кс-кс! – повторил Аксель, присел на корточки и медленно протянул к ней руку.
– Да не подойдёт она! – прошептал Вандал.
– Тс!.. – рявкнул Аксель и шёпотом обратился к кошке. – Ангеле Божий, хранителю наш святый! На соблюдение нам от Бога с небес данный!
Кошка с видимым сомнением присела невдалеке.
– Да не будет она с тобой разговаривать…
– Если ты не заткнёшься, она точно не заговорит! – яростно прошипел Аксель и быстро пошарил по карманам. – У тебя нямочки не найдётся?..
– Ты думаешь, я их с собой ношу?..
– Блин… Прилежно молю тя: ты мя днесь просвети, и от всякаго зла сохрани, ко всякому деянию настави, и на путь спасения направи! Аминь.
Кошка задумчиво опустила мордочку и тихонько профырчала:
– Гвр. – «Говори».
– Ну ты даёшь… – удивлённо прошептал Вандал.
– Тихо!.. Ты ответишь на мой вопрос?
– Та. – Кошки говорили с акцентом, и разобрать слова было тяжело.
Аксель кратко поразмыслил.
– Как пройдёт следующая гонка?
Кошка внимательно посмотрела на него яркими блестящими глазами.
– Кда нлзя. – Они часто отвечали обрывками фраз, которые становились понятны только после того, как предсказание сбывалось. И всё же поговорить с кошкой считалось удачей. Аксель мысленно покрутил вопрос так и сяк, пытаясь навести на конкретный ответ, но ничего оригинального не придумал.
– А куда нельзя?
– Сний псж.
Аксель и Вандал переглянулись. Аксель медленно выпрямился. Все вопросы разом исчезли. Кошка потёрла мордочку лапкой.
– Благодарю. – Он сложил ладони перед собой и поклонился. Кошка осторожно убежала.

***

– У меня хорошая новость, – принуждённо улыбаясь и заламывая пальцы, Галка сидела на кровати. Мопс носился взад-вперёд, стуча когтями. Аксель насторожился.
– Как-то не особо весело ты это говоришь.
– Я получила приглашение на конкурс красоты.
Некоторое время Аксель вопросительно смотрел на неё, ожидая продолжения.
– Ну и? – удивлённо уточнил он. – Ты же не собираешься его принять?
– Я уже зарегистрировалась.
Аксель устало привалился к косяку. Леди легкомысленно тявкнула.
– Это ужасно. – Он помолчал. – Ты действительно считаешь, что нет другого выхода?
– А ты считаешь, что есть? – Галка повысила голос. – Если он есть, то я о нём не знаю. Какое у меня здесь будущее? Я устала! Марч меня всё равно дожмёт, это вопрос времени. И ни ты, и никто другой мне не поможет… – она уронила руки на колени. – Тебя самого скоро арестуют, – добавила она обречённо. – Если ты этого не понимаешь, то ты единственный в городе, кто не в курсе… – Её голос упал до шёпота, и последние слова прозвучали едва слышно: – Зря ты тогда ради меня рисковал. Не надо было.
– Нет. Не зря. Мы должны сопротивляться, даже если они всё равно победят! – Аксель вдруг поймал себя на том, что повторяет слова Вандала, с которым сам же недавно спорил. Галка опустила голову так, что распущенные волосы полностью скрыли лицо.
– Короче… я уезжаю.
Аксель сел рядом, обнял её за плечи и прижал к себе.
– А там что? – безнадёжно спросил он. – Разве это жизнь? С крысами?
– Это лёгкая смерть, – она высвободилась и встала. – А если мне повезёт… если мне, вдруг, всё-таки повезёт… – Она нервно заходила по комнате. – Я, по крайней мере, ни в чём не буду нуждаться. Я не могу больше работать в этих бесконечных мелких конторах, где меня гоняют, как насекомое. Я не девочка уже… Не могу.
– Понятно.
– Только ты не смотри трансляцию, пожалуйста.
– Я и не собирался.
– Я если буду знать, что ты смотришь, меня там просто вывернет сразу на них на всех.
Он помолчал.
– Тогда, может быть, лучше остаться здесь?
– Нет. – Галка решительно выпрямилась и снова заломила пальцы. – Я действительно думаю, что крысы – лучше, чем архонты. Хотя с этим можно поспорить, конечно. – Она глубоко вздохнула. – В общем… прощай.
Аксель встал. Они молча пожали друг другу руки. Леди жалобно заскулила, перебирая лапками. Галка опустила глаза.
– Спасибо, Аль, – тихо сказала она. – Я не забуду. До смерти и после смерти.
– Прощай, – мягко сказал он. 

***

– Ну что, номер 7531232? – приветливо вступил Марч. – Дорвался? – Участковый скользнул взглядом по страницам личного дела. – Убийство? Ограбление? Контрабанда люцедо? Прослушивание запрещённой музыки? Недонесение? Нападение на сотрудника полиции? С чего начнём-то? Тебе не кажется, что это перебор, случайно? Ты думаешь, ты неприкасаемый, что ли? – Участковый взял паузу. – Не слышу?
– Нет.
– Что «нет»?
– Все люди равны перед законом. Никаких любимчиков у тебя нет.
– Ты охуенно прав. И что мы теперь будем делать?
– Я раскаиваюсь.
– Не слышу уверенности в голосе.
– Я раскаиваюсь! В ошибках, совершённых… не по злому умыслу, но… по скудоумию и… дерзости, свойственным людской природе… – Аксель перевёл дыхание. – И прошу службу охраны правопорядка меня наказать. По всей строгости закона.
– То есть ты виновен по всем пунктам обвинения? – ласково улыбнулся участковый.
– Моя несомненная вина… в том, что я подал повод для подозрения…
– То есть ты не виновен? – ещё ласковее улыбнулся участковый. Аксель устало закрыл глаза.
– Я по этому вопросу всецело полагаюсь на решение следствия.
– Ты слова наизусть, что ли, выучил?
– Мне их подсказывает… совесть…
– Ладно. Словоблудие к стороне. Приступим к обсуждению приговора. Вот смотри, я тут для тебя целый сценарий написал. – Участковый приподнял со стола увесистую офисную папку и продемонстрировал подследственному разворот с фотографиями. – Ты попадёшь под горный обвал. Очнёшься под тонной камней. Так получится, что они тебя полностью придавят к земле и даже кое-какие кости переломают, но жизненно важные органы останутся целы. Ты не сможешь пошевелиться, и дышать будет практически нечем, а боль в раздавленных частях тела будет ужасная. И абсолютно никакого выхода. Ты останешься в сознании до конца и медленно умрёшь от обезвоживания, – участковый бережно отложил папку. – Нравится? Это специально для тебя, ты ведь у нас так любишь скорость.
Аксель промолчал.
– Но этого мало, разумеется, – спохватился участковый и полез в другую папку. – Надо выбрать ещё что-нибудь из общей программы. Вот, например… Вождь одного кочевого племени побеждён вождём другого кочевого племени и сварен в котле заживо. После того, как на его глазах изнасилованы и зарезаны три его жены. Драматичненько! Что скажешь?  Или вот… Побивание камнями. Да что мне сегодня всё с восточным колоритом попадается… А вот анималистический вариант! Заяц, затравленный псами… Олень, затравленный псами. Как ты думаешь, что лучше? О! Кошка в руках у живодёров. Смотри, кошке отрезали хвост и вбили в голову три гвоздя. Или вот ещё… это не живодёр, это просто недалёкая женщина решила просушить своего кота в микроволновке… представляешь, у него там всё внутри полопалось… кот в буквальном смысле вскипел, ха-ха! Не смешно? А как тебе этот зоофил? Не то чтобы человек с тонким вкусом, просто пьяный в сиську. Знаешь, как бывалые люди пользуют кошку? Её надо сначала засунуть передними лапами в валенок, чтоб не царапалась… Ты чего-то притих.
– Я должен что-то сказать? Говорю. «Меня сейчас вырвет».
– Ха-ха-ха! Ты приколист всё-таки, 7531232… Однако надо на чём-то остановиться. – Участковый ещё раз пролистнул папку. – Не отправить ли мне тебя на побывку лагерным петухом? Смотри, какая прелесть. – Он продемонстрировал очередной разворот. – Чем раньше покончишь там с собой – тем быстрее вернёшься сюда, к нам. Хотя есть ещё вариант: выйти на свободу, поработать проституткой-трансвеститом и умереть… хм… от передозы или в пьяной драке. Богатый выбор! Так что ты решил?
– Выбери на свой вкус, – глухо предложил Аксель.
– Ха-ха-ха-ха!.. Уклоняешься от ответа! Ладно, пишу на свой вкус тебе в дело. – Участковый защёлкал по клавиатуре пегого казённого компьютера. – Итого, три основных срока. В первом случае ты будешь беспризорником, малолетней проституткой и мелким торговцем наркотиками. Ты умыкнёшь у боссов партию товара, они тебя разыщут и начнут допрашивать с помощью электрошокера, повесив на мясной крюк. В ходе допроса ты и умрёшь, сердце не выдержит, силёнок у тебя будет мало вследствие нездорового образа жизни. К этому моменту тебе будет максимум восемнадцать лет. По паспорту. А субъективное время твоей жизни будет тянуться… – Участковый сверился с таблицей, – от восьмидесяти до девяноста. Насыщенная жизнь, – участковый хмыкнул и отправил файл на печать. – Во втором случае… ты будешь телевизионщиком. Средненькая жизнь… проблемы с лёгкими из-за курения… жена уйдёт… зато будешь иногда встречаться по работе с интересными людьми. Под завал попадёшь в составе съёмочной группы, выехав смотреть натуру. В возрасте примерно шестидесяти лет… но здоровье сохранишь достаточно крепкое, чтобы промучиться долго. Субъективное время жизни… чуть больше, семьдесят, ну, может, восемьдесят с хвостиком. Allegro moderato (3), – у демонов отчего-то была слабость вставлять иногда в разговор музыкальные термины. Участковый привычным жестом выхватил бланк из принтера. – Переходим к третьему сроку. Ты будешь гонщиком, – он поднял указательный палец, как бы предлагая оценить глубину замысла. – Твоя карьера начнётся блестяще, ты даже станешь чемпионом мира. А потом попадёшь в аварию и всю оставшуюся жизнь – сорок лет – проведёшь в инвалидном кресле. Будешь мучиться жуткими болями и пристрастишься к морфину. После инсульта тебя парализует от шеи до ступней. И ещё через четыре года ты умрёшь, – участковый широко улыбнулся. – Субъективное время жизни – триста шестьдесят лет. Итого… три приговора общим сроком от пятисот десяти до пятисот тридцати лет. Плюс из общего списка – что-то около двухсот. – Участковый старательно вывел пышную подпись и протянул бумаги Акселю. – Получи, распишись. – Другой рукой дружелюбно подал ручку, и Аксель присоединил к его подписям свои. Участковый прибрал бланки и с удовлетворённым вздохом встал из-за стола. – Ну? Доволен? Устраивает приговор?
– Спасибо.
– Учитывая твои художества, я мог бы тебя и на тысячу лет приговорить, но я сегодня добрый.
– Да. Спасибо.
– Пожалуйста. Посмотрим, что от тебя после этого останется. Если останется что-нибудь – вернём на место. А если ничего не останется – тогда прости-прощай!
– До свидания.
Участковый открыл ящик стола и поставил перед Акселем Куб.
Аксель взял прохладную железную коробочку, изрезанную мелкими узорами, покрутил в пальцах. Вздохнул, нажал, сдвинул несколько секций. Форма нарушилась. Сердцевина поползла вниз. Аксель попытался нащупать её и уколол о невидимые грани сразу обе руки. Капли крови впитались внутрь. Механизм ожил.

***

НАЧАЛО

Скорость – это струна. Она звучит так же, пронизывая темноту. Светила и затмения, сломанная серёжка в виде рябинной ягоды, мечты и облака, вся красота и боль жизни рождаются из неё, как музыка, и обращаются вокруг неё, как чёрно-красное колесо рулетки, в котором прыгают шарики миров. Скорость определяет судьбу.
Так, по крайней мере, думал Аксель, который не любил ничего, кроме скорости.
– …поворот Массне – пятая, ловлю апекс – Казино, спуск – торможение, «Мирабо» – 165 – вхожу в шпильку, сбрасываю до 65 – разворот – вниз, разгоняюсь до 160 – Портье, двойной правый – срезать траекторию – вхожу в туннель…
Алгоритм, доведённый до автоматизма, 71-й круг… вдруг стал переходить в нечто новое – такое чувство, что края пространства начали сворачиваться, и он вошёл в туннель раньше, чем достиг его – произошло некое замедление, и Аксель ясно увидел удар в ограждение как бы немного в будущем – даже почти ощутил его, но резкий перепад света и тени – он увидел себя уже в туннеле – спидометр танцевал – 287 – 311 – 329… – перешёл предел возможного, как будто поднимался по спирали, которая могла никогда не кончиться – зачем он старался ехать ещё быстрее? – снова перепад света, и синее небо – торможение, торможение! – ещё один бетонный разделитель рядом с десятой шиканой – и дальше: влево, вправо, влево, Табак – четвёртая – разгон до 130 – Бассейн – торможение, влево, блок – по прямой – вираж Энтони Ногеза… финиш.

***

Финиш.
Аксель не мог заставить себя выйти из болида. У него всё ещё было странное ощущение, что он в другой реальности. Время за пределами машины будто бы летело вперёд, и Акселю казалось, что по меркам внешнего мира он сидит в кокпите совсем недолго, что он успеет отдохнуть за всю жизнь, прежде чем снаружи его хватятся.
Однако снаружи происходило беснование, лилось шампанское, размахивали флаги, визжали и обнимались люди – механики, владельцы, приятели, подружки, репортёры, болельщики…
В итоге механики буквально вытащили его из машины – только тогда он сообразил, что просидел всё это время в предобморочном состоянии, ничего не слыша и видя лишь какие-то цветные пятна.
– Победитель!.. – наконец прорвалось ему в уши. – Лидирует после трёх этапов Формулы-1! Гран-при Монако! Подтвердить титул чемпиона мира!..

***

В следующий раз Аксель очнулся, уже спускаясь с пьедестала. Кто-то жал ему руку. На шее – здоровенный, будто колодки, венок, в другой руке – увешанный ленточками увесистый кубок. По счастью, его апартаменты в Монако совсем рядом, буквально дорогу перейти. Больше всего хотелось принять душ и остаться в одиночестве. Ему всё как-то не верилось, что гонка закончилась. Казалось, всего этого не должно быть.
Позже, собравшись с мыслями, с бокалом мартини в руке и гаснущим солнцем за панорамным окном, он определил для себя, что его беспокоило: впервые с начала карьеры он вёл машину не осознанно. Он перешёл границу безопасности – и мастерства, всё ближе к совершенству – и рискованнее. Он больше ничего не контролировал. И там, на этой высоте, как будто какая-то сила вела его. Он исчез.
– Ты чего смурной такой? – Рон Деннис, директор Макларен, вбежал в отличном расположении духа, преследуемый папарацци, осевшими у подножия отеля. – Нормально себя чувствуешь?
«Если у тебя всё под контролем, значит, ты едешь недостаточно быстро». Плакат Формулы-1 за 1978 год, Гран-при Испании, с автографом легендарного Марио Андретти, подмигивал со стены – нечто вроде талисмана, который сопровождал Акселя во всех поездках. Рядом – календарь на 1988 год.
– Странное какое-то чувство, – Аксель подошёл к стене и понял, что не может вспомнить, когда это – 1988. – Как будто я должен был разбиться в этой гонке.
– Чур меня! – всполошился Рон, радостно плеснув себе шампанского. – Что ты такое говоришь!
– Когда я входил в туннель, я чётко видел, что машина летит прямо на отбойник. А потом я как будто сразу оказался в туннеле. И когда я увидел синее небо… это был как будто уже другой мир.
– Тебе провериться надо, у тебя какой-то перегруз, – Рон озабоченно пожевал губами, дегустируя шампанское. – Когда ты пришёл на финиш, ты был в машине без сознания.
– Да? Я это вообще не помню. – Аксель задумчиво погладил пальцами бессмысленные цифры. – 1988… это… от какого числа?
Рон весело подавился шампанским.
– От нуля, надо полагать! – Видя, что Аксель всё ещё смотрит на него в замешательстве, он осторожно добавил: – От Рождества Христова!
– От… Рождества Христова?.. – повторил Аксель, словно пробуя слова на вкус. Они казались далёкими, очень далёкими. – Так это… до Разлива Рек, что ли?..
– До чего?.. Тебе точно врач не нужен?
Аксель тряхнул головой. На беду, картинка на календаре изображала Рио-де-Жанейро со знаменитой статуей Христа, и это вызвало новую волну необъяснимых ассоциаций. Такой же необъятный город, только на могучей северной реке… и статуя Пророка. Он машинально сложил пальцы в Сурья мудру, посмотрел на свою руку и сказал:
– Пророк… – перевёл взгляд на темнеющее небо и отрешённо пояснил: – Я прошёл через синий пассаж. Это выход.
Рон выдержал озадаченную паузу.
– Слушай, если не хочешь идти на банкет, можешь отказаться…
– Нет, нет, я в норме. Правда. Я в порядке. – Мысли Акселя неожиданно перешли в другое русло, и он понял, что должен во что бы то ни стало идти на приём, там произойдёт нечто важное. – Идём.
Странные образы и странные слова померкли с прощальным лучом солнца. Крохотные горы крохотного княжества, бархатное море и прозрачное небо покрывались тенью.

***

Едва они вышли на крыльцо, в небо ударил ослепительный поток лилового электричества. Аксель раньше только слышал о таком, и вот впервые увидел своими глазами. Туристы и гости одного из самых роскошных курортов Средиземноморья готовились перейти от одного грандиозного зрелища к другому, ещё более диковинному. Трансляция концерта Валерии Безобразовой. Ещё неизвестно, что привлекло больше внимания: Формула-1 или невиданные технологии легендарной музыкантши. Звуковые и визуальные голограммы будут проецироваться прямо в небо – над городом, над горами, над морем. При этом сама певица сейчас находится, кажется, где-то в Австрии. При виде столбов лилового света многочисленная публика, собравшаяся на всех доступных крышах, замахала кепками, шляпами, зажигалками, шарфами, цветами и зашумела.
– Настраиваются, – с притворным неодобрением проворчал Рон, глядя вверх, где в сполохах облаков ненадолго мелькнула тёмная голова. – Ещё не скоро начнут. – В глубине души он завидовал фантастическим новациям Герцогини, как её называли фанаты (певица была из аристократической семьи), превратившей музыку в самую высокотехнологичную сферу производства. Её бы талант – да в гонки, и пилоты летали бы на космических кораблях.
Подумать только, ещё недавно о ней никто не слышал. Её первый альбом даже, кажется, вышел на плёночных кассетах, как у всех. А потом появились эти наголовники – каменные пластинки, образующие вокруг головы кольцо лилового электричества, которое умела извлекать она одна. Такие же штуковины, только гигантские, летали вокруг сцены на концертах. Каменные зеркала, как она их называла. Даже Аксель, предельно далёкий от мира музыки, знал об этом странном изобретении, перевернувшем в 1985 году не только научное сообщество, но и некоторые религиозные круги. Непонятно было, откуда бралась энергия, и как она вообще могла повлиять на мозг. Пошумели, но потом успокоились – Аксель не вникал. Вроде бы «кольца» подавали в сознание не только музыку, но ещё и какие-то образы. Сама изобретательница заявляла, что это естественно и, дескать, какой-то Скрябин давно мечтал об этом.
– Как её ещё не арестовали за нарушение общественного порядка? – усмехнулся он. Сенсационные всемирные выступления Валерии Безобразовой одновременно во множестве точек планеты вызывали целое столпотворение независимо от того, шёл голографический концерт над Большим Каньоном или, как сейчас, над тесным европейским городишком.
– Чтобы арестовать, её сначала надо найти, – глубокомысленно возразил Рон.
Между тем они безуспешно пытались добраться до машины, припаркованной в стороне от отеля. Дорогу им перерезал кортеж из чёрных автомобилей, агрессивностью похожий на танковую колонну, подлетевший к главному входу. Одну из зеркально-чёрных коробок величественно покинул мужчина в чёрном костюме, с длинными – до середины спины – чёрными волосами, развевавшимися на ветру. Ещё одна полумифическая фигура.
– Это тот, который всех воскрешает? – в свою очередь, поинтересовался Рон, впервые увидевший знаменитого хирурга Глеба Горского не по телевизору.
– Тот самый, – хмыкнул Аксель, уже встречавший соседа по отелю. На самом деле прославленный благотворитель вызывал у него мороз по коже. Почему-то при виде этого человека на ум приходили слова «чернокнижник» и «доктор смерть», хотя он, казалось бы, поднялся в медицине на заоблачную высоту: воскрешал мёртвых. Прямо как Иисус Христос, если вы верующий. На Иисуса новый спаситель мало походил, скорее на ледяную мраморную статую в бархатно-чёрной траурной раме.
– Зачем ему столько телохранителей? – Рон кивнул на сопровождающие машины, из которых появился внушительный эскорт. – Я думал, уж о своём-то бессмертии он точно позаботился.
– Это не от врагов, – пояснил Аксель. – Это от просителей. Говорят, очередь на воскрешение расписана уже на сто лет вперёд.
– Жутковато как-то, – выразил его собственную мысль Рон.
– Родственники умерших считают иначе, – Аксель пожал плечами. Им обоим пришла одинаковая мысль: а что, если сам он и правда разобьётся однажды в гонках? Хотел бы он, чтобы его воскресили? Или это просто выгодно команде?
Надеюсь, на это воскрешение нужно какое-то согласие, – подумал он, не сказав вслух. А если бы можно было воскресить маму? Она умерла от рака, когда ему было всего семь лет. Нет, слишком давно. Невозможно.
– Ты за рулём, – Аксель обошёл машину Рона. – Я наездился.
Рон бросил на него обеспокоенный взгляд, но ничего не сказал.
Они привычно вырулили на игрушечный серпантин. Приём у князя Ренье – традиционное завершение Гран-при Монако, банкет, на котором собирается весь свет автоспорта и бизнеса. Акселя сегодня странным образом преследовала мысль, что он вырос в русских трущобах, хотя это было не так. Он вырос в ФРГ, только его мать была русской – бывшей военнопленной. Стена… концлагерь. Сейчас, когда он думал об этом, ему казалось, что он вспоминает нечто, не относящееся напрямую к нему самому. Но впереди уже замаячил Княжеский дворец. По крайней мере, ближайшие два часа он должен быть тем, кем его хотят видеть.

***

Меня зовут Аксель Бьёрнсон. Я один из лучших гонщиков мира, трёхкратный чемпион автогонок в классе Формула-1. И сегодня, 19 мая 1988 года, я восстал из мёртвых.

***

Конец первой книги

Примечания:

1 Клифот (евр. мн.ч. от клифа – «скорлупа, оболочка»): негативные, «нечистые» формы бытия, побочный результат акта творения.
2 Марио Андретти – американский гонщик итальянского происхождения, чемпион мира 1978 года по автогонкам в классе Формула-1.
3 Allegro moderato (ит.) – умеренно скоро (музыкальный термин).