Ханжеский подход к постыдным явлениям, или кто их

Ханжеский подход к постыдным явлениям, или кто их скрывает, тот может сам ими страдает?

       Уважаемый господин Дорошенко! Надеюсь, Вы мне предоставите возможность ответить автору статьи «Цензура и вседозволенность Ольге Горелой?
       Нет, увы, не позволил! Неужели запретила внутренняя цензура? Выходит, что так. Свобода слова для него и СП ничего не значит? Приходится здесь поведать о том, с чем столкнулся. А проблема довольно серьёзная.

      Совершенно случайно наткнулся на статью Ольги Горелой «Цензура и вседозволенность» на сайте «Российский писатель». Когда прочитал сей опус, в который раз задался вопросом, а если у нас  вообще квалифицированная критика, коли появляются такие заметки?
      Сквозь статью Горелой так и видится ухмыляющийся лик вдохновителя на её «подвиг» и желание указать мне на какие-то нелепые языковые просчёты. Кстати, Ольга треть статьи отвела сожалениям по отсутствию цензуры, отсутствию в издательствах корректоров и хороших редакторов. Может, она не знает, сколько сегодня стоит корректура и редактура? Очень и очень дорогие эти услуги. Приходилось самому эти «ремёсла» осваивать. Но часто подводит, так называемая «замыленность глаз». Это хорошо знают те, кто сам себе и корректор и редактор.  Была бы возможность, доверился им. Уверен, любой автор знает, как утомительно себя читать. Раньше, в любом издательстве было  по два-три корректора, да ещё и «свежий глаз».
       Помню, как года четыре или пять назад, на встрече с писателем, и тогдашним главным редактором «Литературной газеты» Юрием Поляковым, в областной библиотеке им. Ф.И.Тютчева  в большом зале на последнем ряду Ольга Горелая сидела на пару с Владимиром Сорочкиным. Я тогда даже удивился, почему они так далеко расположились от выступавшего большого писателя?  Неужели  эта «парочка» его за такового не признавала, и потому не желала видеть вблизи? А кто они сами? Один так называемый поэт, вторая – филолог-библиотекарь... Видимо, педагогом не стала из-за отсутствия дарования...
      Ту встречу с Поляковым я вспомнил не ради его выступления...
      Стихи Сорочкина мне приходилось разбирать не раз. Профессиональной критики они не выдерживают, а свои его старательно оберегают, поддерживают, да ещё и награждают. За какие такие большие заслуги? А это верный признак – как можно лучше угодить, или не разбираются в поэзии. Но какой смысл? Кто он такой, какую силу имеет? Видно, "имеет", раз такое происходит. Впрочем, теперь ясно, кто за ним стоит!..
       В разных жюри таких «спецов» немало. А если их заседает большинство, тогда двум-трём профессионалам с ними не справиться, поскольку те выполняют заказ «литературной мафии», что я уже стал испытывать на себе. Но когда проанализировал построчно так называемое «грандовское» стихосложение Сорочкина «Божье колесо», я подумал, что на этот раз Владимир Евгеньевич обязательно сам откликнется на «критику читателя», или на худой конец обязательно кого-нибудь попросит подвергнуть разгромной критике какую-нибудь из моих книг. Бумеранг-то всегда срабатывает. Так оно и вышло...
       Но кто выступит в роли «гневного критика», не мог и предположить, что им окажется библиотечный работник, пусть даже и с университетским образованием. Раньше на этом поприще против меня отличилась кандидат филологических наук Ольга Вороничева, продемонстрировав не лучшие качества, так называемого профессионала...
       Невольно подумалось: любит, видно, Сорочкин это женское имя «Оленька», ох как обожает! Но суть не в том, а в самой технологии подачи критического материала. Не ожидал, что мой роман «Озорнуха» станет объектом для «показательного выступления» Ольги Горелой в роли критика, которая, не припомню, чтобы писала раньше нечто подобное на таком ответственном поприще...
       Видимо, долго ждала, когда представится «волшебный случай» блеснуть своим «филологическим пером» о том, как нельзя писать на острые социальные темы. Этим как раз не отличается местная писательская организация, там процветает серость на серости и мелкотемье на мелкотемье (во множественном числе). Зато её руководитель наработал "богатый опыт" объединять вокруг себя «группу поддержки», что он в своё время успешно и делал на ресурсе электронной газеты «Брянск ру». Правда, теперь тот «злоязычный форум» кем-то удалён. Там он, как организатор, выныривал из своей толпы угодников несколько раз. Зато он, тот форум, у меня сохранился... 
      Но вернусь к Ольге Горелой, блеснуть ей своим пером в полной мере, однако, не очень удалось, поскольку вступительная часть написана как-то уж очень неудобочитаемо. Первый абзац: хоть предложения там построены не совсем выразительно, а то и вовсе косноязычно, не будем брать за основу. Приведу пример из второго: «Цензура… ее и ругали, и ненавидели, и презирали. Ею пугали, как малыша милиционером. А за что доставалось? За ограничение ума вольного, свободолюбивого, творческого...».  Разве это не пример косноязычия и таким слогом она стала просвещать публику, которая сегодня от «литературных хитростей» далека, поскольку не стала самой читающей или просто малочитающей. Но и то читает в основном «фанеру» Донцовой, Устиновой, Марининой, и прочих им подобных...
Дальше разбирать критические мысли автора не буду. Что и кто стоит за её статьёй и гадать нечего. Поражает мелочный и дешёвый её подход к разбору романа «Озорнуха». Причём проведён неубедительно, натянуто и фальшиво, так же, как в своё время делала её тёзка Ольга Вороничева.
      Кто не читал мой роман, даже и те Горелую расхвалили на все лады, возведя её чуть ли не в героини. Ведь до неё почему-то примерно на такие же темы не осмеливались затрагивать тему «графомании и вседозволенности». Хотя в своё время не только мои отклики появлялись на страницах «ЛР», но и других неравнодушных к судьбам русской литературы...
      Кто-то в комментах на статью Ольги мне советовал провести эксперимент: прочитать свой роман и ответить, нравится ли мне самому отражённый в нём человек? Отвечаю: отображённые факты, как и прототипы, отнюдь не взяты с потолка. Ниже я отвечу Ольге Коваль, бывал ли я в детдоме? В детдоме я не работал. А в школе довелось почти десять лет наблюдать, всяких социально запущенных, детей. Это позволило невольно создать роман «Расправчина». Хотя о школе тогда не собирался писать, это было сделано совсем по другой причине. Была незаконно уволена учитель географии. Но это разговор отдельный.
      На тот момент мне было достаточно и двух книг о детдомах и их воспитанниках (прототипы были взяты из двух разных сиротских учреждений).
      В романе «Озорнуха» я воссоздавал общественные явления, которые наблюдал в разных бытовых и социальных сословиях. Если кого-то интересует, как я отношусь к главной героине, это вопрос другой. После памятного вечера-встречи бывших выпускников детдома, я её знал не один месяц. Девушки не виделись пятнадцать лет. Но разве писатель должен как-то по-иному относиться к своим героям, то есть не любить, а «получать удовольствие от их унижений», как пишет автор статьи? «Автору как будто доставляет удовольствие постоянно унижать свою героиню...». В чём же оно проявилось?
     Ольга ловит меня на каком-то дидактизме, чем, дескать, не страдали наши классики. Но это уж полное враньё! И, вообще, вырванные из контекста фразы могут произвести «дурное» впечатление  только на неискушённых читателей, которые даже правильно толковать не в состоянии замысел писателя. Все ли понимают «Преступление и наказание» Ф.М.Достоевского или «Войну и мир», «Анну Каренину» Л.Н.Толстого? Вряд ли! Неужели только по этой причине романы изъяли из школьной программы...
       Единичные оценки хоть бытовой, хоть социальной среды и героям, можно найти у любого писателя прошлого. Если забыли, откройте их книги...   
Но должен сказать, не нужно домысливать, был ли я хоть в одном детдоме или не был? В предисловии автора – сцена застолья и беседа с будущей героиней романа не выдумана. Кто-то в комментариях утверждал, будто материал собирался «за стаканом вина». А ведь после памятной ночи в сквере с прототипом главной героини, мне приходилось встречаться несколько раз, и даже бывать у неё дома, а затем посещать её в больнице, когда она лежала с маленьким сыном. Прототип звали совсем другим именем, она единственная из шести девушек согласилась мне поведать свою жизнь. Несколько раз её исповедь прерывалась слезами. Это надо было только видеть, с года выпуска она много лет носила в себе то, что пережила за шесть лет нахождения в детдоме...
     Горелая в своей однобокой статье голословно утверждала, что роман автору не удался, что его вредно читать молодёжи, что он ничему хорошему не учит. А ведь авторская позиция не может быть в несоответствии с нормами нравственности и соблюдением меры в изображении даже постельной сцены. Это не смакование, а показ того, какой на самом деле была Диана, то есть не гулящая, а такой её воспринимали некоторые недалёкие воспитатели, а директор (они же видели) положил на неё «особый глаз». В школах и в детдомах встречается немало случаев антипедагогического подхода. Раньше в школах психологов не было. Именно вседозволенность директора, как руководителя сиротского учреждения долгое время никем не контролировалась. И только одна из воспитателей разоблачила его, и тот был привлечён к уголовной ответственности. Разумеется, меня не мог не возмутить обрисованный портрет директора «своенравной воспитанницы». Да, не всякий человек согласится на такую исповедь. И только нравственный и духовно развитый человек, причём неравнодушный к уродливым явлениям в учебных и воспитательных учреждениях предаст их общественной гласности. 
      Но почему же Горелая, видимо, не прочитала те страницы, на которых даны сцены безобразного поведения, педагогически недипломированного директора, с  воспитанниками, а также опустила  отношения Дианы с начинающим вором и авторитетом Ивашечкиным. И также нарочно не замечены сцены разоблачения ею фабричных воровок, которые собирались в случае провала, свалить вину на Диану только потому, что она бывшая детдомовка? В этом случае автор статьи поступила по-ханжески, или как страус, который при опасности прячет голову в песок...
      Может, она и прочитала, да только установка была не та...
Ответ простой: она выполняла спецзаказ руководства местного СП России как можно беспощадней доказать насколько плох и вреден роман. Посему поводу должен упомянуть один факт, как после первой публикации романа в журнале "Новый литератор"№1(5) читатели горячо обсуждали первые главы и они интересовались, издан ли роман книгой? На тот момент этого ещё не произошло. Разве это не признание того, что роман нашёл отклик в сердцах читателей. Горелая вроде бы что-то понимает в литературоведении. Но нарочно продемонстрировала непрофессиональный подход в своём фрагментарном разборе... 
      Делать только акцент на просчёты в стилистике, и упор на упущения в грамматике, орфографии, пунктуации и не замечать достоинства романа, выдаёт автора с головой как выполнившего то, что было ей заказано... Разве автор не знает, как пишутся наречия, причастия и где ставить знаки препинания? Об этом отдельно в другом отклике на Горелую. Так только разбирают рукописи начинающих в местных союзах писателей, где «технология» отфутболивания в своё время была хорошо отлажена... 
      В первом варианте эта книга была написана весной 1985 года под названием «Козни фортуны» на основе рассказов тридцатилетней женщины, которые я услышал от неё в августе 1984 года. А двумя месяцами раньше вчерне написал роман «Юлия» о воспитанниках другого детдома. И тоже на фактическом материале. После издания, спустя год, я вручил эту книгу главной героине.
      В 2006 году роман «Юлия» без моего ведома был включён в областную школьную программу для внеклассного чтения по нравственному воспитанию...
      В романе «Озорнуха» в первом варианте тема педофилии была опущена. К ней я вернулся в середине 90-х, когда в СМИ всё чаще стали появляться сообщения о случаях педофилии. И мне невольно пришлось вернуться к исключённым главам, полагая, что литература не должна от неё отмахиваться. Но подавать её весьма трудно, и невозможно избежать показа разлагающей среды. Если кто не знает, поясняю, что в советскую эпоху детдомовская тема была запрещена не только по цензурным, но также и по идеологическим требованиям...
      Конечно, нельзя было не удивиться и не задаться вопросом: почему Горелая даже не упомянула это «преступное явление», будто его вообще не существовало ни в прошлом, ни в современном обществе? И невольно возвела меня на «пьедестал вседозволенности». А ведь явления педофилии бытовали всегда. А я вот посмел бесстыдно за неё взяться и удостоился услышать от Сорочкина обвинение в педофилии, за что его можно было привлечь за клевету к уголовной ответственности. Но мне пока достаточно и двухгодичного гражданского процесса, а его лживое, бездоказательное обвинение пусть остаётся на его совести, коли, как он считает, она у него наличествует, а у меня, выходит, отсутствует, раз осмелился показать уродливое явление... 
      Кстати, изображённая среда за стенами детдома у меня всегда вызывала отвращение, а просчёты воспитателей в подходе к своим питомцам, осуждение. Неужели в подходах к воспитанникам педагоги поступают правильно? Далеко не у всех семь пядей во лбу.  Мой роман, как пыталась автор убедить публику,  вовсе не асоциален и не смакует постельные сцены, причём дана в развёрнутом виде только одна, да и то для примера, какой на самом деле была Диана...
     Горелая это и уловила, и верно толковала её поведение. А значит, она  правильно уяснила идею романа. Но у неё, повторяю, было задание – разнести его в пух и прах. Хотя у неё это получилось  беспомощно. И он вовсе не пошлый, не одномерен, не однолинеен, а многоплановый и достаточно мотивированно и психологически верно изображает как среду детдома, так и то, что происходило за его стенами. Для меня, хоть правда жизненная, хоть художественная – выше всякого надуманного глянца. При таком подходе, увы, трудно избежать натурализма, и необязательно следовать надуманной художественности, которая присуща только социалистическому реализму. Но этот метод не для меня. Им умело пользуются лакировщики, которые избегают социальную грязь. 
      А теперь скажу о том, знаю ли я детдомовскую среду? В южном городе, в котором я жил, было три детдома и две школы-интернат. Одна такая школа была рядом с моим домом, а детдом стоял диагонально по другую сторону улицы. В школе-интернате мне приходилось оборудовать швейные классы и доводилось беседовать с воспитанниками. Посторонним с ними почему-то запрещалось общаться. Приходилось мне бывать и в детдоме, там работала знакомая мне медсестра...
      С одним бывшим директором детдома я общался после того, как роман был напечатан в журнале в трёх номерах. И вот её дословное мнение о романе: «Когда я работала в детдоме,  дедовщины не было, после на мою должность прислали мужчину, и тогда возникли серьёзные проблемы».
      По её словам, всё зависит от того: какой человек возглавляет это учреждение, такие заводятся в нём порядки. Причём не всегда педагогические...
      Всякий мало-мальски литературно образованный, разбирающийся в теории, поймёт, что статья скроена кое-как и далека от требований литературоведения, теории литературы и скроена в угоду чиновников от литературы. Горелая на этом поприще выступает только как мало-мальски подготовленный читатель. И её филологическое образование совсем ни при чём.
       Если не брать в расчёт требования профессиональной критики, и разделить просто критику на три посыла, получится следующее: первая проистекает от наличия таланта и совести у критика, вторая диктуется организационными мотивами, когда назначается в роли "критика" «литературный киллер», третья – имеет мотив исследовательский  и теоретический...
     В данном случае мы видим, Горелая пренебрегла первым и третьим  посылами. Но она будет всё равно утверждать, что Сорочкин её не направлял против моего романа. Это у неё заговорила «совесть филолога».
      Но и в этом случае подход её был обусловлен «направляющей рукой». Ведь сколько в библиотеку попадает теоретически незрелых сочинений литераторов разного склада ума. А художественно-ценных книг там мало...
       В библиотеке хранятся три мои исторические хроники о народной жизни, не считая другие книги. Имеется в виду «Пущенные по миру», «Беглая Русь», «В каждом доме война», "Расслоение", сборник прозы «Лилина месть», роман о детдомовских воспитанниках «Юлия», его продолжение "Распутица", а также роман о школьных проблемах «Анна Шелкова» (сейчас он называется «Расправчина). И ни одна из этих книг не была как бы замечена «зорким оком» Горелой. Хотя в отделе краеведения они имеются в наличии. Видимо, по установленному ей наказу, они как бы не заслуживают внимания, и тем более внимания профессиональной критики, впрочем, которой у нас в привычном значении нет. Но это отдельный разговор. Замалчивание талантливых, но неугодных то ли власти, то ли чиновникам от литературы сегодня это стало обычным явлением. Причин тут много... 
      К примеру, литературные чиновники на этот счёт имеют своё «особое мнение». К тому же среди них, как правило, по-настоящему талантливых мало. Да и критики сегодня большого дарования встречаются крайне редко. Хотя от чиновников им тоже достаётся, поскольку возвели себя в высокий ранг неприкасаемых. В брянской писательской организации список открывают Ашеко и Сорочкин. Чиновники его уже стали, чуть ли не боготворить, пылинки сдувают, гран-при под него придумали...
      Так что в писательском деле проблемы, увы, не убавляются. Но их множат сами руководители местных СП. Разумеется, из-за внутренней цензуры эти заметки «Российский писатель» не примет и обязательно оглянется на шефа Иванова Н.Ф., который также стал неприкасаемым.
     Да, есть книги так называемых «мэтров», которые не подлежат критическому разбору. Хотя они не отвечают высокохудожественным образцам. Но мнения о них ходят среди читателей не самые радужные. Хотя сегодня такие явления крайне редкие. А коли подобные находятся, они должны служить примером того, как надо работать, на которые надо бы ориентироваться молодым дарованиям.
      Но дело в том, что коммерческий книжный рынок «извёл» настоящих критиков. Или превратил в поденщиков. Они работают не во благо литературы, а исключительно на себя. Тот же корректор или редактор занимаются той же самой поденщиной. Вот и находятся такие «критики», как Горелая, даже за эту статейку её могут принять в СП исключительно из благодарности.
       Даже именитые газеты допускают грамматические или «глазные» ошибки. Вот и приходится авторам с «замыленными глазами» вычитывать свои сочинения (не люблю слово «тексты»).
       А таким, как Горелая, ничего не стоит вступить на тропу шельмования, не прочитав внимательно книгу, а только местами. Сегодня такой подход практикуется повсеместно в силу уже названных выше причин. Кстати, здесь будет уместно упомянуть, насколько точное явление отобразил в своём гениальном романе «Козлёнок в молоке» замечательный писатель Юрий Поляков.
      Так что, на мой взгляд, Ольга Горелая совершила вовсе не героический поступок, а гнусный, в угоду чиновникам от литературы. И вряд ли при этом её гложет совесть, наоборот, она теперь сияет в «лучах всероссийской славы», ступив на стезю «критикессы». А он так заманчив! Но ничего не обещает, кроме ублажения амбиций и тщеславия. Стыдно было читать некоторые хвалебные отзывы на её «стряпню», далёкую от настоящих образцов критики и ничего не имеющую общего с литературоведением. А из этого вытекает вывод: и сами комментарии написаны ограниченными «деятелями», коли не увидели настоящую цель заметок Горелой.
     Разумеется, писать о детдомовской дедовщине и педофилии, и читать об этом не из приятных удовольствий. В романе показаны отрицательные явления. Он очень не прост и структурно и композиционно. Атмосфера детдома складывается из директора, воспитателей, нянечек и самих разных по характерам, воспитанников. Педофилия – явление скрытое, это даже не явление, а половая и психическая наклонность отдельных субъектов. В крайних случаях она перерастает в маниакальное состояние, на каком-то этапе перетекающая в тяжёлую форму болезни. И такой человек превращается в социально-опасного субъекта.
    Она может быть обнаружена и разоблачена только самими жертвами, что мне пришлось услышать от прототипа героини... Разве об этом надо умалчивать?
 Удивило ещё и то, что в комментариях о статье Горелой, а их было более двадцати, ни один не затронул эту кровоточащую проблему. Значит, кроме Ольги Коваль, мою книгу никто даже в руках не держал. Но их будоражили не педофилия, а то, почему в издательствах нет корректоров и редакторов...
     Почему же, они есть, да только их услуги очень дорогие. Эта толпа судила автора, не имея своего мнения. Некто Сергей Попов пишет: «Какая же своевременная статья. Уважение автору на гражданскую смелость пойти на пошлость с открытым забралом».
     Неужели педофилию и дедовщину он сравнивает с пошлостью? А Владимир Морж возвёл Горелую «на звёздную высоту»: «Если роман так слаб, то зачем его пиарить? Теперь автор на полном серьёзе будет писать в своих книгах: "А обо мне писала сама Ольга Горелая – заведующая отделом краеведческой литературы Брянской областной научной универсальной библиотеки им. Ф. И.Тютчева, филолог, выпускник факультета русского языка и литературы Брянского государственного педагогического университета им. академика И.Г. Петровского!"
       Нет, Владимир, вы глубоко заблуждаетесь. Горелую я знаю, кто она такая и писать о ней мне приходится с сожалением, что она, библиотечный работник, согласилась «подыграть Сорочкину». А кто он такой мне известно с 2017 года, когда на журнал «НЛ», авторов статей Н.И. Ивакина, В.Н. Лескова и меня он подавал в суд иск. Вряд ли он её уговаривал. Она охотно согласилась... Видимо зубы чесались, а зависть жала в другом месте...
А Нина Волченкова, которая печаталась на страницах нашего журнала, стихотворным пасквилем, решила вот так подло «отблагодарить» меня в угоду Иванову Н.Ф., которому публично признавалась в любви...
Так что мой роман не только антиалкогольный, он направлен на решение социальных и нравственных проблем, он вскрывает истоки «дедовщины» и педофилии. Горелая, объясняя, о чём роман, нарочно использовала общие слова, избежав конкретного анализа. А по плечу ли он ей?
Владимир ВЛАДЫКИН