Ахиллесова пята - 20

   Экскурсия  по Режу не заняла много времени.  К «славе»  местных властей  можно было  причислить  термальные источники,  местный   Баден-Баден.  Хотя, в городской бюджет  деньги от него, похоже, не поступали.  Кто-то из предприимчивых  «партнеров»  Евросоюза выкупил этот  прибыльный бизнес  и теперь возделывал его на радость себе и  туристам. Оно и понятно: у городских властей, как обычно,  свои руки не дошли. Легче было подарить. Принимать радоновые ванны не стала, да и бассейны с хлоркой  меня никогда не впечатляли. Думаю, что мной руководила, в том числе, и принципиальность: заморским налетчикам я деньги платить не хотела. 

   Возле дома купца Бороздина, который сегодня преобразился в Храм Иоанна Кронштадского, я задержалась. Михаил рассказал, что местные жители хранили историю, связанную с этим  красивым особняком.  Будто бы хозяин дома уехал по своим неотложным делам в Екатеринбург.  А в это время  его отсутствием воспользовался вор, который, совершая кражу, что-то там уронил, а шум разбудил жену купца. И чтобы не оставлять свидетелей, душегуб решился на убийство. Но огромный и любимый хозяйский кот бросился на грабителя и исцарапал ему все лицо. Конечно, этот бандит расправился в итоге и с котом, и с женой купца. Только вот его потом быстро отыскали по ранам на лице. Он свое получил сполна. 

   Затем  мы побывали в историческом музее, который  поселился в доме  дореволюционной приходской школы.  И еще мне очень понравилось   здание  бывшего  заводоуправления.  Но все исторические постройки  походили на беспризорников.  Они явно нуждались в  уходе, внимании и лечении. От этого становилось грустно и, в каком-то смысле,  беспросветно.  Напоследок,  Арсеньев  привез меня к Монументу боевой и трудовой славы. И  здесь  я вдруг отчетливо поняла, что люди вовсе не отказались от своего прошлого.  Они очень бережно, как могли, сохраняли память о земляках, погибших во время Великой  Отечественной войны. Городу просто не хватало средств, чтобы починить дороги, отремонтировать здания, наладить жизнь  так, чтобы мраморная отделка в европейском стиле комплекса Баден-Баден не вступала в противоречие с облетевшей штукатуркой на исторических особняках  девятнадцатого  века.   Мне остро захотелось сделать  что-нибудь и для Режа и для его жителей. Как-нибудь улучшить их жизнь, помочь справиться с тупиками, которые  в немереных количествах  наваяло по стране  наше «обновленное»  товарно-денежное мировоззрение. Ахиллесова пята  слала в пространство сигнал SOS. Приеду домой и буду искать спонсоров.
 
    Поездки  по городу  в корне  изменили  мое скептическое отношение  к скромному Режу.  До сердца дошло то, о чем говорила мама, упрекая меня в столичном снобизме. Москва – государство в государстве. И если  повезло в ней родиться, то на все другие города  ты, по молодости,  смотришь немного свысока. Лишь  со временем  приходит  понимание: не важно, где ты родился и не важно, где ты живешь. Кто ты сам?  Вот в чем вопрос. В школе нас учили:  «Не место красит человека, а человек – место».  Именно эти слова когда-то давным-давно  были  написаны в моем  учебнике по родной речи за второй класс. Да, в то время так и было.  Но девяностые отредактировали Россию до неузнаваемости.
 
    Люди в Реже были  добрыми,  приветливыми, трудолюбивыми.  Они с большим трудом справлялись с очень  не простой  жизнью.  И мне понравилось  быть  среди них.  Я начала понимать, почему Михаил  не переехал в столицу, почему девочки выросли славными и добрыми, почему мальчишки не захотели выбирать модные профессии  юристов, экономистов и менеджеров, а  хотели научиться  многое  делать своими руками. Они  выбрали  немодные  инженерные профессии в соответствии с природными склонностями ума,  забытые  институты, в которых был недобор абитуриентов. Один хотел строить мосты и дороги, второй – военные самолеты.   Ingenium …  Если мне не изменяет память,  это заимствованное слово переводилось на русский язык как «изобретательность, мастерство». И ребята уже применили свои дары в реальности. Они самостоятельно  изобрели систему постоянного автоматического  полива  сада, соорудили вместе с Егором Ивановичем отапливаемые  в зимнее время парники и придумали новую технологию дорожного покрытия на участке, через который  не могли пробиться сорняки. 
 
    На путешествия  по предместьям  Режа мы потратили около недели.   Арсеньев не преувеличил.  Природа  раскрывалась  дикой, не причесанной, первозданной красотой.  Могучие вековые сосны  явно помнили  хозяйку Медной горы. Отвесные обрывы заросли   деревьями. За сказочными ландшафтами ,  уходя в бесконечность, просматривались  темные,  непроходимые чащи.  На старых отвалах и в заброшенных шахтах  до сих пор ощущалось присутствие то ли гномов, то ли чуди, то ли еще какой потусторонней силы.  Как и в стародавние времена,  сегодня, века спустя,  на отполированных временем камнях сидели ящерки, греясь в солнечных лучах, и старый  ворон,  взмахнув рваными крыльями, черной тенью исчезал в кронах корабельных сосен.  Сказочное царство  под грифом «Малахитовая шкатулка» -   естественное, грозное, дремучее и чистое в своей первобытности.  А он, Михаил, был с этим  царством на «ты». Широкоплечий, невозмутимый, надежный и добрый.  Не богатырь, не Илья Муромец, но потомок  тех  славных русичей, которые во все века собирали земли российские и хозяйствовали на них, и охраняли, как родной дом.   Наблюдая за Арсеньевым,  я  заново  училась уважать  провинцию, с поведением которой я не соглашалась в Москве.  Столица  не лицемерно принимала в себя  и любила  всю Россию.  Но далеко не все жители страны, приезжающие  к нам,  сумели  ее понять, научились  сберегать  и,  как великую ценность, хранить  в своем сердце. Москву кромсали, рушили,  обижали  часто  совсем необоснованно. Приезжие люди не знали духа старого города, им было все равно. Торговые центры, полупустые и огромные по площадям заменили собой  библиотеки, спортивные залы, кинотеатры…   Мне было грустно, но я помнила слова Чехова о том, что нужно принимать жизнь такой, какая она есть.




 
   Прохладу в саду обеспечивали  не только  густо облиственные  кроны   деревьев, но и  дождевые  установки, работу  которых неусыпно контролировали  мальчишки-изобретатели.   С помощью затейливой механики в знойный воздух разлетались   мельчайшие брызги влаги, капли играли  в догонялки с солнечными зайчиками, и от этого фейерверка  на душе становилось  весело и легко, как в детстве.
 
   - «И вовсе он не счастливый, - возразил Снусмумрик. – И не будет счастливым, пока не найдет Королевский рубин. Величиной он почти с голову черной пантеры, а смотреть на него – все равно, что в живое пламя. Волшебник искал Королевский рубин на всех планетах, даже на Нептуне, - но так и не нашел. Тогда он отправился на Луну поискать рубин в лунных кратерах, но больших надежд на удачу он не питал. Ведь в глубине души Волшебник  думал, что рубин на Солнце. А туда ему не добраться. Он много раз пытался, но там слишком жарко».

Ваня слушал, оттопырив нижнюю губу, отчего его рот   казался слегка  приоткрытым прямоугольником и выглядел удивительно  трогательно.

   - А дальше? – Он нетерпеливо завозился в гамаке, - что будет дальше?

   - А дальше  Хемуль сказал: «Вечно в мире какой-нибудь непорядок. Вчера -  слишком жарко, сегодня – слишком мокро». И пошел спать. Чего и тебе, наконец, желаю.

   - Ну, вот, - Иван обиженно надулся и спрятал голову под подушку. – Мне спать, а сама гулять пойдешь?

   - Я уже выросла. А ты знаешь, что детки растут во сне? Вот не будешь спать, так и останешься маленьким Крошечком-Хаврошечком.

   - Да ну тебя, все сказки перепутала. Ир, а тебе Хемуль нравится?
 
   - Вань, я не поймаюсь на твои дискуссионные уловки. Спать. И точка.
 
Он хотел что-то сказать, но передумал и зажмурил глаза. Какая глупость заставлять детей спать днем, если они этого не хотят!  Насилие средневековое!

   Накинув на купальник халат, я отправилась в дом. Там мама и Клавдия Ивановна варили малиновое варение. В воздухе витали несусветные ароматы, какие бывают только от   натуральных продуктов.  Та малина, которую  в это лето продавали на рынках Москвы, к сожалению, вообще ничем не пахла. Впрочем, как и клубника. А жаль. Запах ягод – это  прогулка в детство, в теплую защищенность и радость.
 
   Кекс, ошалевший от перемены места жительства, торчал на диване, боясь сделать хотя бы шаг в сторону. Он выглядел взъерошенным и обиженным. Я взяла кота на руки и погладила по спине. Глаза сощурились, и полилось знакомое: «Уррррр, отдай меня Илоне, отпусти, наконец, в светлую мечту хоть перед смертью».  Поцеловав его в макушку между ушками, тихо прошептала:

   - Не дождешься.

Урчание тут же остановилось. Кот потускнел, но смирился в тысячный раз.

   Арсеньев работал в кабинете, и через приоткрытую дверь была видна его  голова, торчащая слева от ноутбука.  Трудоголик!  Никакого внимания даме!

   - Уложила? – мама аккуратно снимала пенку.

   - Вряд ли. Что вы заставляете его спать днем? Он уже большой мальчик, ему скучно спать. Вокруг столько всего интересного, а вы дневным сном пытаете.

   - Вот будут у тебя свои дети, Ирочка, делай с ними, что хочешь. Слова не скажу. А, уж, Ванюшу мне оставь.
 
Клавдия Ивановна отерла висевшим на плече полотенцем вспотевший лоб.

   - И потом, что за книжку ты ему читаешь? Смумрики в ней, Хемули, язык сломаешь. Батюшка бы наш не одобрил.

   - И зря. В этой книжке нет ничего плохого. Она замечательная, добрая и необычная.

   - Вот и я говорю, что необычная. Зачем ребенку голову засорять всякой заморской ерундой? У нас что – своих сказок не хватает?
 
Я взглянула на маму.   Но  она  склонилась над большим медным тазом с деревянной ручкой. Лица мне было не разглядеть. Почему она молчит?   Мы гостили в Реже уже  вторую  неделю. И почти каждый день Клавдия Ивановна изводила  меня «правилами» и назиданиями.  Раньше ничего подобного за ней не водилось. Что произошло? С каких пор она решила, что может поучать меня с утра и до вечера, как школьницу?
 
   - Аришка, пройдемся? – Михаил вышел в столовую. – Я ждал, когда ты освободишься.

Скажите на милость! Ждал! Кто бы поверил?

   - Там градусов тридцать пять, самая жара. Давай  отложим  прогулку до вечера. Я  поднимусь в библиотеку.
 
 И, взглянув на Клавдию Ивановну,  добавила:
 
   - Поищу для Ванюши русские народные сказки. Ты не возражаешь?

   - Иди, дочка, поищи, нечего голову печь по такому солнцу.
 
Тон Клавдии Ивановны обезоруживал. Да что это с ней?  Михаил тоже с явным удивлением посмотрел на мать, потом взглянул  на меня. Но  ничего не сказал, пожал плечами и вернулся в кабинет.
 
   Я поднялась на второй этаж в библиотеку. Здесь никто ничего не варил, но воздух был точно таким же душным. Почему Арсеньев  отказался от  кондиционеров? Или это тоже идет вразрез с традициями? Свернутый в трубку ковер наказанным стоял в углу.   Я вспомнила, что не сделала того же  у себя дома.  Мой любимый голубой  палас в спальне пылится без меня и скучает  в полном одиночестве. Или это я скучаю по дому?   Ладно, недолго осталось гостить. Потерплю.  Взяла «Все о Муми-троллях» и принципиально стала искать в тексте те места, которые  не одобрил бы батюшка.
 
    - «В нашей долине не о чем тревожиться и тосковать, - начал рассказывать Муми-тролль. – Там просыпаешься веселый и засыпаешь вечером в хорошем настроении. Там так хорошо пахнет! А еще я нашел море. У нас теперь собственный кусочек моря»…

    Я положила книгу на подоконник и высунулась в окно. Большой белый дом с колонами  и почти белый песок…  Море…   Взгляд упал вниз. Ну, да!  Именно такая, круглая  и нарядная клумба,  за которой здесь ухаживали Люся с Варенькой, должна была   поселиться возле эркера на первом этаже моего виртуального  особняка. Я вздохнула, отгоняя этот ванильно-сладкий морок. А, может быть, мой дом здесь? Среди простых и добрых людей, среди замечательных детей?   Может быть, права Клавдия Ивановна?  Что я понимаю в воспитании ребят, которых у меня никогда не было?  Она же -  вон  каких вырастила!  Один  другого лучше! Но душа сопротивлялась. А вот чему?  Ладно, проехали,  потом разберусь. Что тут еще хорошего  в этой избе-читальне?

   Весь левый стеллаж  был заставлен книгами по истории древнего мира. Я не большой знаток в этой области,  но  название скромного синего томика  меня заинтриговало: «Довелесова книга».  Сразу вспомнила дебаты  в студенческие годы:  как  Юрия Петровича Миролюбова  всем академическим  миром казнили за  «Велесову книгу», обвиняя в подделке.  Сколько негатива мы тогда сглотнули  от преподавателей академической школы. Нас со смехом называли «протестантами от филологии» за то, что мы ему поверили и искали   «сказочные»  истории о славянских племенах.   Уже тогда, совсем юная,  я начала понимать, что политика  способна предать забвению  многовековую историю  целых народов.  Как же немцы постарались избавить нас от памяти… Да и не одни они… Целый заморский хор постарался.

   Читать, сидя в кресле, было жарко, и я, ухватив книгу, опять отправилась на улицу через черный вход, прямо в сад, минуя  «кулинарный»  первый этаж.
 
   «В старые часы, в древние времена, когда пасли Пращуры скот в степи и домов не строили, был царем у них Огыла Чудный. И был царь тот силен, как два быка, что деревянным плугом землю пашут. И ходило с царем по степи много народа. И было у Огылы два сына, как два месяца, молодые, да пригожие, на матерь схожие, которая давно умерла.  И любил их народ вольный за доброту их, за храбрость…».
 
Удивительный текст, певучий, складный изливался  в мир, где давно забыли и о подобных оборотах речи, и о музыке слова, и  о неспешности повествования. Глубокая  древность! Но как хороша!

   «Когда были Деды наши в степях, жили они на возах, на возах и добро держали. А где поставят возы – там и село целый день стоит, там и слобода у речки костры палит и на них юшку рыбную готовит. Поедят-попьют, скот напоят, переночуют, а на зорьке утренней дальше едут, в другие места, где трава сочнее и вода чище, где цветов больше».
 
Я читала и  параллельно вспоминала «Дощечки Изенбека».  Единый, цельный, не разделенный на отдельные слова текст… Как же я о них забыла? Почему так и не углубилась в историю праславянства?  А сразу же отбросила за ненадобностью, сдав экзамен? Неужели меня тогда не позвала к себе, спрятанная в генах, память о своей природе?   Отчего  до сих пор  я не  думала о пращурах  с таким родным, благозвучным  именем  - Русы?   Сейчас вспомнила, что в начале девятнадцатого века  была в России славянская руническая библиотека, и Гавриил Романович Державин  учредил общество «Беседы любителей русского слова». Там бывали и Пушкин, и Гнедич, и Карамзин. Как же я пропустила такой огромный исторический пласт, такое сокровище?      Лучше бы я юбки шила и торговала ими на рынке, а не занималась литературой.  Проку было бы больше.

    Мама звала меня к  ужину, маленький Иван бродил по дорожкам в поисках няни-Иры, Арсеньев смотрел в сад из окна библиотеки, в которой так и не  обнаружил мои следы. А я, спрятавшись от всего мира, сидела  среди кустов смородины  и, не отрываясь, проглатывала страницу за страницей.
 
    Библиотеку Михаил собрал отменную.  С этого дня моя жизнь в Реже обрела покой и смысл. Я ночи напролет наверстывала упущенное.  Читала все, что было связано с историей  древней Руси, ее уникальной  культурой и  народным творчеством.  Но как-то мне попала в руки книга « Слова  подвижнические» Исаака Сирина. Сирия, Ирак, вспомнилось движение праславян  из Иньской страны в сторону полудня. Так обозначалось сегодняшнее понятие – юг.  И я открыла  эту книгу.
 
   «Содержи всегда в памяти превосходящих тебя добродетелию, чтобы непрестанно видеть  в себе недостатки против их меры. Вспоминай о падении сильных и смиряйся в добродетелях своих».
 
Те же кротость, мудрость, смирение, только повзрослевшие. Детство пращуров словно переходило в иное, более глубокое осмысление мира.
 
«Когда вступишь на путь правды, тогда прилепишься к свободе во всяком деле».
« В то время  как смирение воцаряется в житии твоем, покоряется тебе и душа твоя, а с нею покоряется тебе все, потому что в сердце твоем рождается мир Божий».
 
Каждая строчка надолго отрывала от дальнейшего чтения. Эту книгу «проглотить» не получится. Я решила, что по приезде в Москву обязательно куплю ее  для  неспешного изучения.



Продолжение следует...