Лейтенант Груздев - после ранения Глава 7

                Глава 7

                В пешем строю с замполитом

В конце концов, - жив (в рубашке родился), опять иду в строю впереди роты. Теперь нас меньше, кое-кого не досчитались. Похоронили – первые жертвы на немецкой земле. Ко мне присоединился санинструктор. Долго идём молча, слов не находилось. Саша не выдержал:

 - Как ваше самочувствие?
 - Как тебе сказать, - не сразу понял вопрос. В каком смысле? Что он хочет услышать? – Хорошо - будет неверно, плохо – не точно. Скорее всего – повезло.
 - Мне тоже так кажется.
 Я видел, когда лежали в грязи на поле, как танк полз на вас с целью: раздавить; как разорвался вблизи снаряд… Посчитал – убило ротного. Ан нет, побежал прихрамывая. Признаюсь, так хотелось прийти на помощь, но это было бессмысленно – не бой, а ужас.

 - Ты где был в тот момент?
 - Забился в кювет и трясся, чтобы вновь в их лапах не оказаться. 
 - Знаешь, в чём моё счастье? А оно, конечно, есть. Во время боя с танками к нам подъехал на машине комиссар дивизии, вернее – солдаты его развернули, иначе он бы сам въехал к немцам в деревню.
 Только он меня и отстоял. Хошь знать – второго комиссара встречаю на военной службе, пришедшего мне на помощь в трудную минуту.

 - Где и когда первого, если не секрет?
 - Дело было летом сорок третьего.
 - Тоже в бою?
 
 - Нет, в училище.
 Расстроился, обидно стало: дома с родителями неладно. Побеседовали, понял меня, пообещал помочь и помог. Каюсь, у меня были сомнения.
 Оказывается, комиссар многое может. - Повлиял на мой домашний военкомат, а тот на местные власти, и отца вселили в свой собственный дом.

 …Идём. Слева, совсем рядом, дымящийся город Шнайдемюль. Справа виднеются тёмные леса.

 - Это вотчина Геринга, город Шнайдемюль, - делится познаниями побывавший в плену. - Здесь у него основные авиационные заводы. Немцы его недолюбливают, а кто работает на заводах – ненавидят. Открытое недовольство чревато концлагерем.

 Путь предстоял долгий и утомительный, идём почти молча. Изредка доносятся команды:
 - Не отставай, подтянись! Не растягиваться!

 Тяжело дыша догнал ускоренным шагом замполит батальона.
 - У-ух! Еле обогнал подразделения, - проговорил, чуть заикаясь, Дорохов, - Ходко идут люди, не сказал бы, что устали, терпят, даже тяжёлый груз не помеха.
 
 - Оно так, товарищ капитан. Кто будет роптать? Если идём не по своей земле, а немецкой.
 - Вот тут ты не прав.
 - А по чьей же?
 - По польской.
 
 - Позвольте, позвольте, товарищ капитан. А карта, наименование населённых пунктов, городов?
- Такое решение приняли коалиционные державы, воюющие против фашизма – передать земли, вплоть до Одера, братской Польше.
 Нужно всё сберечь, сохранить… Дошло до мести: зажгли добротный дом бойцы из батальона и стоят «любуются». Такие нарушения нужно пресекать, разъяснять бойцам – считать, как своё.

 - А воно мабудь и должно такэчкы буты як казалы, - не выдержал идущий в первой шеренге Предко, - я сам бачив, товарищу капитану, у одний хати солдат зализ на стил, пид ноги подставив тарилки, таки гарно размалевани, зняв штаны и навалив у нее.
 - Ты бы так зробыв? – спрашиваю его.
 - Моя думка така, як хочешь змиску даты, так ёго самого нимца хоть за шо цапай, а тарилка нэ винна, из нэи ище бы хто каши йив, так вин ни провоняв. Тьфу стерво.
 - Ладно, Василь, иди спокойно, не расстраивайся, а то уморишься. Дорога нам предстоит ещё длинная.

 Замполит покачал головой, но ничего не сказал. Его можно понять, люди разные, каждый со своими понятиями и взглядами, в один присест не переделаешь. Вышел из строя колонны и примкнул ко второму взводу.
 Ему до всего есть дело: знать мнение и настроение людей… С чем идут в бой, как подготовлены ко встрече с иностранцами? В конечном счёте, подведёт итоги общения – «Кто их и когда готовил, только жизнь может ответить».

 Завершился длинный марш, почти безостановочный. Команда: окопаться, и можно отдыхать. От комбата узнаю, мы во втором эшелоне, предупредил: не расхолаживаться.
 Издали доносилась артиллерийская стрельба. Не за горами наш черёд. Надо себя готовить в первую очередь.

 Расположились на окраине деревни, рядом и в округе лес. Да такой тёмный, гнетущий, особенный. Проделав необходимую подготовку по обороне подразделения, выкраиваю время для закрепления навыка езды на велосипеде.
Ребята раздобыли транспортное средство, оставленное немцами, благо, их здесь оказалось несколько штук. Трудновато управлять по булыжникам, там-то -  во Флатове, был асфальт.

 Моё увлечение увидел Дорохов:
 - Ну, получается, научился?
 - Так себе. Прикинул, может и где пригодится, кто его знает?
 - Транспорт никому не помеха, всегда пригодится в умелых руках. Ты в самом деле не умел ездить?
 - Откуда, кто и зачем мог меня научить на гражданке? Не до этого было, - и махнув рукой, - кому нужен был?

 - Отдай ребятам, пусть упражняются. Пойдём, дело есть. С первого дня прихода в батальон, - начал капитан, - я к тебе присматриваюсь, и каждый раз прихожу к выводу: положительного в тебе больше, чем, как сказал Давыдов, ребячества.
 - По правде сказать, не довелось увидеть юность.
 - Какова причина, что перескочил эту стадию?
 - Жизнь перекинула, как через боярышниковый забор.
 - Почему боярышниковый, а не другой какой?
 
 - Колючий он, как и вся моя жизнь. Приходилось терпеть нищету, переносить другие трудности. Завидовал своим сверстникам в школе, на улице, в сапожной мастерской…
 Они кушали хлеб с кусочком масла, запивая какао, а я только слюнки глотал. За счастье был кусочек ржаного или поклёванного хлеба, промоченного слезой. И ничего, жил, с утра шёл в школу, как все; после, бежал в сапожную мастерскую, поработать; ещё, общение с друзьями, товарищами…
 - Когда готовил уроки?

 - Никогда, особенно по устным предметам. На письменные не хватало времени.
 - Как обстояло с оценками?
 - По-всякому. По устным «хорошо» и «отлично». По письменным хуже.
 - Выходит ты один вырос, а где же родители?
 - Родители есть, живут дома в Сибири.
 - Так в чём же дело, почему жизнь протекала в одиночестве?

 - Товарищ капитан, долгая история, требуется время, чтобы рассказать.
 - У нас его в достатке, денька два – три здесь постоим. Давай рассказывай, я тебя слушаю. О ротных желательно знать побольше.
 - Зачем повторяться? Вкратце уже всё сказал.
 - Нет, не всё, для меня это ново.
 - Если вам нужно по долгу службы, то можно. Только условимся – из песни слов не выбросишь – я небольшой знаток в политике, чтобы быть на современном уровне. Что не так, одёрните – будет наукой.

 - Вот видишь, угадал мою мысль. Главное в моей политике – идти в ногу с жизнью.
 Это – первое; второе, скажу, когда узнаю больше о твоей жизни. Итак, слушаю…

 - Скажу прямо, не умею лицемерить и пресмыкаться. Бабка - по отцу – натаскивала так ещё со школьной скамьи, «Не богохуль – грешно, не обманывай старших, младшим помоги».
 Вот и снимал шапку при встрече со старшим, уступал дорогу. Приелось, прижилось это в моём сознании. Попробуй теперь перевоспитай меня? Может быть хватит, товарищ капитан?

 - Нет. Всё общие фразы. Как складывалась личная жизнь, живы ли родители? Как я уяснил ты жил один.
 - Да, вы правы. С двенадцати лет один среди чужих людей. Причина – хотел учиться, в деревне, Новопреображенке, только начальная школа. По окончании, одноклассники уехали в соседнее село, а меня родители не отправили, не на что учить. Отговаривали: будь дома, не до грамоты нам.
 Особенно упорствовала мать, украинка. Уверяла, что не зная наших букв, прожила столько лет и ничего.

 Через год удрал из дома к брату в соседний район. Там начал учиться, а в октябре его в армию взяли. Так остался один. С утра в школу на уроки, после школы в сапожную мастерскую, дабы копейку на хлеб добыть.
 Пришлось жить в сапожной мастерской, принюхался к коже, смоле. Да не в этом беда. Бывало останутся вечеровать сапожники – шить сапоги на базар из сэкономленного материала. Иногда до утра – шутки, хохот, побасенки, чего только не наслушаешься. Кому-нибудь взбредёт в голову – выпить. Соберут денег на чекушку и кричат:

 - Эй, казачок, поднимайся и дуй в винополку.
 Я крайний. Она проклятая стояла на сваях в болоте. Темень, хоть глаз коли.
 Бежишь, бредёшь по колено в тине не угадав на пни (доски женщины на ночь убирали, чтобы не пьянствовали мужики).
 Так и жил, и учился, куда было деваться. Пожалуй, и всё.
 - Родители-то знали, где ты есть?

 - Как не знали? Знали, письма писали, домой звали. Родители - отец сумел получить паспорта и метрики на всех – выехали из деревни в то же лето, в которое я убежал из дома, и мотанули на край Байкала, в Нижнеангарск.
 Следующим летом приезжаю на свою станцию к знакомым, где обычно вся семья имела возможность ожидать поезд. Хозяйский Мишка, мой ровесник, поведал:

 - Отец твой взял билеты только на четверых, на троих денег не хватило. Я в это время играл во дворе с ребятами в «чику». Подзывает, «Знаешь, что, Михаил? На, последние три рубля, добавь пятнадцать копеек и принеси мне чекушку».
 Мигом исполняю просьбу. Распечатал бутылочку, повращал рукой, и запрокинув голову вылил содержимое в глотку.
 Покряхтел, покряхтел и говорит «Теперь к поездке готов». Такую историю рассказал сверстник, обоим было по тринадцать лет. Наверно хватит, товарищ капитан.

 - Книги-то читал? И вообще, как обстоит дело с культурным развитием?
 - Мне кажется: преуспел. - У сверстников учёба шла, а той культуры, того развития, как у меня, не было. Представляете? – Они с керосиновой лампой, а у меня в сапожной мастерской электричество, радио, которое не выключалось никогда.
 Стихосложением баловался. В кино тоже бегал, иногда по несколько раз, но за это нужно было поработать - разнести рекламу по точкам: к дому отдыха, к магазинам, в центр.
 
 Тогда Матвей Фёдорович, завклубом, сам пропустит в зал, усадит на свободное место. Ни одной картины не пропустил, все смотрел. Иногда Матвей Фёдорович разрешал поиграть в бильярд. Успевал везде.
- Прости пожалуйста, что перебиваю. Какая тема интересовала больше всего по радио?

 - Больше всего меня и присутствующих интересовали передачи на политические темы.
 - Что за передачи, о чём они?
 - Тогда шёл троцкистско – бухаринский процесс. Слушали внимательно, даже не смели пошевелиться, чтобы не пропустить ни единого слова. Мужики все из деревень, беглые, как они себя в шутку называли, от колхозов.
 Помню каждого поимённо, в том числе нашего главного обвинителя, кто кем был и чем занимался, в чём обвинялся… Могу пересказать, вот как врезалось в память.
 Закончилась эпопея формированием нового состава Советского правительства, где выделялась семейственность – три брата Кагановичей.

 - Ладно, хватит, - наконец сказал капитан, - слушай меня, - готовь себя к вступлению в ВКП (б). Одна рекомендация, считай, у тебя есть, от меня.
 - Так по уставу требуется время, дабы узнать человека?
 - Мы на фронте, срок намного сокращается. Окунул ты меня в своё детство…

 После ухода капитана, по инерции, впадаю в воспоминания о своей малой Родине… Полюбившийся посёлок Макаракский расположившийся в самом центре Сибири, к которому спускается крутая лента дороги.
 Жильё разместилось вдоль берега горной реки – Кия, где в один ряд, где в три ряда стоят наспех слепленные домики, в окна многих почти не попадает солнце, даже летом.
 Макарак считается одним из красивейших мест Кузнецкого Алатау.

 Берега реки – конгломерат - пёстрые скалы (до двухсот метров) с наличием пещер с гротами, сопки, покрытые деревьями хвойных и лиственных пород.
 В чистейшей воде реки изобилие хариуса. Кроме распространённых пород попадается: таймень, нельма, осётр, стерлядь.
 Достопримечательность реки – пятнадцатиметровый Макаракский водопад и «Белокаменный плёс».

 В тайге, окружающей русло Кии, предостаточно дичи, ягод, грибов… Однажды, от переизбытка впечатлений написал стихотворение:

                Сибирь – краса! - Кузнецкий Алатау.
                Местечко под названьем Макарак.
                Пейзажи наилучшие по праву:
                Тайга, ущелье, речка, буерак…
               
                Прозрачная река – бурляшка Кия,
                Любовница огромных пёстрых скал.
                Тайменя, нельмы, осетра стихия.
                Приют надёжный хариус сыскал.
               
                Красоты «Белокаменного плёса»,
                Притока небольшого водопад:
                Ручей поодаль льёт поток с утёса –
                Гора – элеолит, возможно шпат.
               
                Немало скал с пещерами от карста.
                В придачу – разный лес среди громад.
                Но всех милее термин в виде фарса:
                Таёжногорноводный аромат!

 Посёлок – энергетическое сердце приисковой Мариинской тайги. ТЭС отапливается углём из небольшой шахты расположенной в двадцати километрах близ населённого пункта – Ржавчик.
 Топливо на электростанцию доставляют собственные автомобили, базирующие в гараже близ Кии. Привезённый уголь машины выгружают на горе, откуда вагонетками по подвесной канатной дороге топливо подаётся в котельную, вниз.

 Нам, любопытным ребятишкам, поначалу, было интересно наблюдать, как плавно – по тросам - скользит ёмкость (с лошадиный воз) круто вниз, и, не обрывается.
 
 Всякий раз от моих фантазий становилось страшно – вдруг вагонетка «расстопорится» и на бешеной скорости врежется, и пробьёт кирпичную стену станции…   (?)
 За которой работает хороший знакомый – дядя Вася Зенин.

 Рядом с ТЭС расположилось большое пожарное депо. День и ночь в квартиры подавалось электричество и сигналы радиотрансляционной сети.
 Мы, мальчишки, завидовали радисту Чубыкину, интеллигентному дяде, принимающему радиосигналы от Новосибирского передатчика РВ-76, в которых звучали: новости, музыка слепого баяниста Ивана Маланина, песни Надежды Обуховой…

 Те, макаракские домики (некоторые из них перекошены) с подслеповатыми окнами, были гораздо милее этих чужих краснокаменных, под черепицей…