Глава 39

39.

Утро началось…

Скажем так, весьма непривычно. В самом деле, часто ли приходится просыпаться и сразу же видеть лицо той, с кем вчера довелось общаться – более чем тесно. И при этом…

Скажем так, общаться весьма неоднозначным способом.

И это мягко сказано.

Нютка улыбалась. Грустно и сочувственно. Как будто сожалела о вчерашнем.

- Нет.

Девочка привычно отозвалась на ее не озвученные мысли. И словесно, и резким, отрицающим движением головы.

- Я… не то, чтобы сожалею, - добавила она. – Я признаю, что позволила себе лишнее. Была излишне резка и агрессивна… Но и ты меня пойми. Я ждала… Господи, ты даже представить себе не можешь, сколько времени я ждала!

- Ждала… чего?

Рута встряхнула головой. Пробуждение как-то уж очень резко связалось с тем, что произошло между ними вчера, прямо перед отходом, так сказать, ко сну. И это было…

Скажем честно, не слишком-то весело.

- Кстати, Доброе утро! – произнесла девушка. Просто, чтобы как-то сменить тему. – Как спалось, что снилось? Ну, если, конечно, это не секрет?

- Много и интересного, - ответила Нютка. – Прости, озвучивать не стану.

- Из суеверия? – поинтересовалась Рута. – Боишься, что не сбудется? Или… наоборот?

- Может да… Может нет… - вздохнула ее подопечная. – Может так, может наперекосяк… А может быть, это все окажется к лучшему. В каком-то смысле.

- Очередной вещий сон? – догадалась девушка. – Что, опять приходила эта твоя… Дама с косой на поясе и с зелеными глазами?

- Приходила, - не стала спорить Нютка. – Поэтому все… достаточно серьезно.

Рута немедленно приподнялась на постели, высунулась из-под одеяла и притянула девчонку к себе. Нютка охотно прильнула к ее груди и осторожно коснулась губами кожи своей Старшей – в вырезе ночной рубашки. Девушка не стала этому сопротивляться. Просто погладила свою подопечную по спине.

В конце концов, это все не заходило так далеко, как в прошлый раз.

Пока еще не заходило.

- Все еще сердишься…

Нютка снова прочла ее мысли и предпочла продолжить разговор о вчерашнем. Возможно, тая кое-что значимое, из того, что пришло к ней во сне? Кто знает…

- Я не сержусь, - Рута старалась подбирать слова, прекрасно зная о том, что ее мысли для девчонки все еще открытая книга. – Я… удивлена. Не понимаю, что на тебя нашло. 

- Все ты понимаешь.

Девочка подняла лицо и взглянула на девушку накоротко – эдаким укоризненным взглядом. Рута смутилась.

- Ничего я не понимаю, - ответила она. – Прости, но твоими талантами, в части чтения мыслей и прочего, я не владею. А понимание мое более чем ограничено. Так что говори словами, честно и откровенно. Пожалуйста. Будь так любезна.

В ответ, Нютка мотнула головой – коротко и отрицательно. А потом выскользнула из ее объятий,  отодвинулась на коленях на краешек кровати, развернулась лицом к своей Старшей, изящно поклонилась ей – низко, коснувшись подбородком сбуровленных одеял. После чего выпрямилась и скользнула боком с постели, встала на ноги и снова обернулась к возлежащей.

- Время вставать! – объявила она, почти торжественно. – Чур, я первая в ванную!

- Дерзай! – вздохнула Рута.

И откинулась головой на подушку. Не то, чтобы передохнуть… Скорее, просто для того, чтобы попытаться привести свои мысли в относительный порядок.
 
Не получилось. В голове был – вернее, торжествовал! – какой-то сумбур. Противоречивые идеи – вернуться к разговору о вчерашнем и порасспросить девчонку о ее нынешних снах – образно выражаясь, встали прямо напротив друг друга и не хотели уступать. В общем, к моменту возвращения Нютки, девушка так и не пришла к конкретному мнению о том, что ей делать дальше. И, наверное, правильно.

- Не волнуйся, - отреагировала девочка на результаты ее размышлений – вернее, на отсутствие таковых! – Мы все обсудим… После завтрака, хорошо? Иди, умывайся! А я соберу постели и займусь кофе!

- Все-то ты за меня решаешь! – пробурчала ее Старшая.

Впрочем, предложение было не лишено смысла. Поэтому, Рута подчинилась.

Вернувшись в свою спальню, девушка обнаружила, что ее постель прибрана в точности так же, как и вчера. То есть, простыни, подушки и пододеяльник застелены темно-вишневым покрывалом.

Тем самым, на котором когда-то…

В общем, не так давно…

Возлежала одна девчонка, в привязанном виде.

Ну, почти что привязанном. Допустим, и вправду, фиксация девочки к этому наказательному ложу была вполне себе условной… Почти что добровольной! И все-таки, это было…

Было…

Ладно, эти воспоминания… Не столь уж принципиальны. Важно, что все осталось без чрезмерно суровых последствий.

Более или менее.

В общем, девушка оделась в точности, как вчера, после чего вышла в зал. Там она столкнулась со своей подопечной, как раз в тот самый момент времени, когда девочка убирала в шкаф свой постельный комплект.

- Диван я не буду складывать, - деловито произнесла Нютка. – Ты не против?

- Я не против, - подтвердила Рута. – Тебе еще спать здесь… одну ночь.

Нютка прикрыла дверцу шкафа, шагнула к девушке, взяла ее за руки и очень серьезно посмотрела ей в глаза.

- Спасибо, что не гонишь, - сказала она.

- Всегда пожалуйста! – откликнулась Рута. – Между прочим, я по прежнему в недоумении, по поводу вчерашнего. И жду твоих объяснений.

- Не время, - ответила девочка. – Не время, и не место. Ты должна поесть. Я тоже, если честно, проголодалась. В общем… Все потом. На улице. Хорошо?

- Интересно, - вздохнула девушка. – Ты хочешь, чтобы мы пошли куда-нибудь конкретно? Нет, я не спорю… Я сама хотела погулять с тобой, раз уж выдалась нам такая возможность. Но разве не проще было обговорить все наши… Скажем так, спорные вопросы, вот прямо сейчас? 

- Разговор будет долгий, - ответила девочка. – И непростой. Но ты не волнуйся, досужая публика нам не помешает!

- Почему?

В голосе Руты зазвучал неподдельный интерес.

- Я гуляла у тебя, - по-прежнему серьезно ответила Нютка. – Исследовала, так сказать, окрестности, в местах твоего обитания. Открыла для себя немало интересных уголков, укромных и уютных.

- Хотела быть поближе ко мне?

Девушка смотрела на нее пристальным взглядом, вызывая на откровенность.

Нютка молча кивнула в ответ.

- Отчего же не сняла трубку? Не зашла, так сказать, на огонек?

- Я не считала себя вправе, - просто ответила девочка. – К тому же, ты, в это самое время, трудилась, не покладая рук, на своей начальственной должности.

- Понятно, - вздохнула Рута. – Ты гуляла так, чтобы я тебя, не дай Бог, не увидела. Так сказать, по тайне.

- В точечности так! – подтвердила Нютка. – Иначе и быть не могло! Рекогносцировка местности – дело секретное!

- Понимаю…

Девушка поняла, что ее собеседница склонна настаивать на своем. Что было уже привычно. Но не сказать, чтобы просто и удобно.

- Ну, если ты уже все так распланировала, тогда… Пойдем, готовить завтрак, счастье мое! – просто сказала она.

Прогулка, обещанная девочкой, оказалась не слишком длинной. Нютка вывела ее на окраину ближайшего парка и молча указала на одну из скамеечек-качелей, под полукруглой крышей, не занятую гуляющими мамочками с колясками или пенсионерами. Девушка присела на это зыбкое, качающееся сиденье. Нютка пристроилась к ней, рядом – почему-то спиной к собеседнице, в четверть оборота. Теперь они, так сказать  смотрели в одном направлении. Наверное, для девочки это было важно.

- Положи мне руки на плечи, - тихо сказала Нютка.

И добавила несмело:
- Пожалуйста…

- Охотно!

Рута немедленно исполнила ее внезапную просьбу. Однако услышала неожиданное к ней дополнение.

- Сдвинь их ближе к шее… К моей шее.

- Зачем?

Девушка озвучила свой вопрос уже после того, как выполнила и эту просьбу. И получила ответ…

Более чем шокирующий.

- Чтобы иметь возможность… придушить меня. За то, что я тебе скажу.

Рута немедленно вернула свои пальцы обратно – подвинув руки в стороны по плечам своей подопечной.

- Этого не будет, - тихо сказала она. – Хочешь, я поклянусь, что даже не рассержусь на тебя?

- Рассердишься, - ответила Нютка. – Ненадолго… Но сильно и горько. Я знаю, не спорь.

- Нет, - Рута мотнула головой в отрицании. – Я… В любом случае, это не повод.

- Самый простой способ меня заткнуть, - по-прежнему серьезно сказала девочка. – Тебя же никто не просит душить меня всерьез и насмерть.

- Говори, что хочешь. Я сама решу, как реагировать на эти твои… слова.

Ответом был горький смешок.

- Слова бывают… разные, - добавила Нютка словесное обрамление своей эмоции. – Иные, бывает, могут рассорить насмерть.

- Не в нашем случае, - отозвалась Рута на ее эскападу. – Говори.

После чего переместила руки, обхватив девочку со спины, прижав ее к себе.

В ответ Нютка вздохнула.

- Вчера я… хотела получить от тебя удовольствие, - сказала она. – Интимного плана. Я была возбуждена и… Хотела коснуться твоего бедра. Твоей обнаженной кожи… Задрать на тебе рубаху и… Усесться сверху на твою правую ногу. Межножьем. Интимной частью моего тела. Чтобы насладиться тобой.

- Да уж… Откровение…

Рута тяжело вздохнула, но не отпустила ее.

Нютка усмехнулась, коротко и горько.

- Придуши меня, - сказала она, тихо и зло. – Я это… заслужила.

- Обойдешься, - так же тихо откликнулась ее Старшая. – Продолжай. Я же знаю, что это не все, что ты хочешь мне сказать.

- И даже не все неприятное, - подтвердила ее подопечная.

- Продолжай, не спорь.

Рута подтвердила свои слова, коротко сжав свои пальцы на ее плечах. Нютка снова усмехнулась, по-прежнему грустно.

- Тогда слушай, - сказала она. – Я… сканировала твои воспоминания. О твоем детстве и юности. Прости, но я все знаю, про тебя и… про Ирину.

- Та-а-ак…

Рута на мгновение захотела развернуть девчонку и отвесить ей пару оплеух. Однако сдержалась и только судорожно обняла ее. Впрочем, Нютка прочувствовала в полной мере истинную реакцию своей Старшей. И заговорила быстро, нервно и очень тихо.

Впрочем, каждое слово, произнесенное девочкой, было теперь слышно изнутри. И отдавалось болью в сердце.

Правда… она такая. Неприятная. Если связана с самыми темными и интимными сторонами твоей жизни…

- Вам было… лет по двенадцать. Вы вместе учились. Сидели на разных партах, но… Чувствовали какую-то связь друг с другом. Сблизились Вы с нею на почве совместных странствий, по буеракам и перелескам, по пути в школу и обратно. Сельская школа… Вынужденные прогулки, из того поселка, где вы жили, на соседних улицах. Часто вы шли с нею рядом, болтая о том, и о сем. Чувствуя, что вам вдвоем хорошо… Лучше, чем с кем-нибудь из одноклассников. В классе вы держались разных компаний. Причем, Ирина демонстративно подзуживала тебя. Что не мешало вам потом вместе возвращаться домой. Но шутки бывают разные… Дети жестоки, я знаю… Сама такая. Бесцеремонная, острая на язычок. В общем… Как-то раз она тебя очень сильно достала. И вы возвращались домой как бы вдвоем, а как бы и порознь. Тебя злило то, что она себе позволила лишнее. Ты молчала всю дорогу. И принципиально игнорировала ее виноватые взгляды…

Девчонка сделала паузу. И продолжила… сокровенным.

- Был, наверное, сентябрь… Самое начало учебного года. Где-то посередине пути, вам встретилось место… Заросли ивняка… Дальше высокие деревья, на пригорке… И ни одного человека кругом. Твоя подруга отошла в сторону с тропинки. Ты прошла вперед, как бы не замечая ее движения. Ушла метров на десять… Потеряла ее из виду. И была окликнута. Ты сразу же повернулась и… Нет, не пошла… Побежала на ее голос, решив, что с нею что-то не так. И обнаружила ее в стороне от тропинки, рядом с сосной. Ирина держала в руках сорванный прут и молча, старательно очищала его от листьев и прочего. Потом вручила его тебе и молча повернулась к дереву. Поставила ранец на землю, обхватила сосновый ствол и… замерла. Ты подошла, молча завернула на ней юбку, а потом… спустила ей трусики, до середины бедер, обнажив своей подруге заднюю часть. Полюбовалась открывшимся тебе зрелищем и… Стегнула ее. Раз, другой, третий… Больно, до красных полосок на коже. А потом ты отбросила прут в сторону и коснулась свежих рубцов на ее заду. Ты гладила их с нежностью, а потом нежно погладила свою жертву по волосам другой рукой, задев ушко… Ирина отпустила дерево, за которое держалась и обняла тебя. Ты обняла ее в ответ, оставив пальцы там, на ее отстеганной коже. Ты ласкала ее и впервые поцеловала. В щеки… В шейку и в губы.

На глазах у девушки выступили слезы. Это было жестоко – припоминать интимные моменты ее детства! Однако юная собеседница оставалась безжалостной. И продолжала свой рассказ о прошлом.

- Вы любили друг друга. С этого момента и… еще несколько лет. В школе вы с нею подчеркнуто держались разных компаний, делая вид, будто все, что вас связывает, это всего лишь эти ваши совместные путешествия, в школу и обратно, в сторону вашего поселка. А по дороге… Вы уединялись. Сходили с тропы и целовались. В теплое время, вы еще и ласкали друг друга, прямо там. Зимой и осенью… Ты время от времени приходила к ней. У нее был проигрыватель, для виниловых пластинок. Ирина включала музыку, запирала дверь. Перед этим она говорила домашним, что вы будете заниматься. Учить уроки и прочее. У Ирины была мать инвалид. Не ходячая. Ты частенько помогала за нею ухаживать. В общем, тебя там привечали. И никто не думал, чем вы там, в комнате твоей подруги, занимаетесь на самом деле… Твоя любовь к ней была странная. Тебе нравилось касаться Ирины там, сзади. Но больше всего тебе нравилось, если это ее заднее место было украшено красными следами, от лозы. Нет-нет, ты никогда не хлестала ее слишком сильно. Только, чтобы украсить ее там, чтобы было приятно… на ощупь. Ей это нравилось. Особенно, когда ты, отстегав ее, ложилась рядом и играла с ее половинками, постепенно переходя пальцами в изножье и дальше… Часто она прятала лицо в подушку, чтобы спрятать, скрыть рвущийся из груди стон наслаждения… Тогда ты была счастлива этой игрой на ее теле. Ты ласково шлепала ее  и гладила потом закрасневшуюся кожу, радуясь тому, что тебе позволено… такое.

Нютка снова сделала паузу. На горизонте появились прохожие и она, отчего-то, застеснялась. И продолжила только, когда женщина и мужчина средних лет, прогуливавшиеся по дорожкам парка, скрылись за поворотом.

- Ваша любовь… Была явная и тайная. Все в ее доме знали о том, что эти встречи, по поводу домашних заданий, присутствовали в вашей жизни. Но подлинный их смысл оставался не оглашенным. Мама-инвалид была рада твоей помощи. Много ли надо такому человеку? Частичку внимания, знать, что к тебе можно обратиться, если что… Поменять подгузник. Поддержать, чтобы передвинуться, опираясь на металлический поручень, приделанный на ее кровати, сверху. В общем, все было так… До окончания школы. Ты хотела уехать учится в город… А твоя подруга вовсе не горела желанием получать высшее образование. Вы расстались… Но ты обещала к ней вернуться. И вернулась. Приехала в гости, на летние каникулы. Мечтая повидаться и… прочее, милое ласковое и нежное. Но все вышло иначе…

Она замолчала. На несколько секунд стало совсем тихо. Только ветер чуть-чуть шумел в кронах деревьев.

- Продолжай…

Голос девушки прозвучал глухо, почти угрожающе. Нютка подчинилась.

- Ты узнала, что она вышла замуж. Да, твоя Ирина, интимная подруга твоего детства, предпочла тебе обычного парня. И еще… Она с такой улыбкой погладила себя по животу… Ты улыбнулась, загнав глухое отчаяние далеко, вглубь себя. Поздравила подругу с беременностью. И вернулась обратно, в Университет. А там…

Нютка, кажется, смутилась. И снова замолчала.

- Продолжай… - снова потребовала адресат ее откровений.

- Там ты попыталась познать суть и смысл случившегося, - сказала Нютка. – Но своеобразно. Решила узнать суть той любви, которую выбрала твоя подруга. Сошлась с молодым человеком… Его звали Павел. Он был… симпатичным, даже красивым, на твой вкус. И где-то через месяц встреч, в конфетно-букетном стиле, ты позволила ему… То самое.

Девочка снова замолчала, возможно, стесняясь подробностей. Тех, которые она, наверняка, тоже считала, прилагая ментальные таланты к воспоминаниям своей Старшей.

- Можешь говорить, - странно спокойным голосом произнесла Рута.

- В том смысле, что хуже… То есть, противнее тебе уже не будет.

Юная собеседница закончила за нее невысказанное. 

- Может быть, - ответила девушка. – Хотя, все в твоих руках. Или в устах… В общем, продолжай.

- Ты узнала, что значит, быть с мужчиной в интимном смысле. Но вышло все как-то иначе, чем ты предполагала. Тебя возбуждало соитие с тем, кого ты себе выбрала. Но при этом, ты всегда чувствовала себя несколько приниженной. Тот парень… Нет, он не обижал тебя. Не оскорблял, не бил… Но Павел… В общем, этот парень относился с некоторой иронией ко всем твоим научным изысканиям. В итоге, он прямо предложил тебе бросить всю эту научную хрень и ерунду… Именно так он выразился! И стать его женой. Заняться домом, детьми и прочим бытовым. Ему нужна была жена. Просто жена. Женщина твоей внешности. Он был готов принять твои заморочки… Ну, чтобы научные труды стали для тебя эдаким хобби, мелким занятным добавлением к труду домохозяйки. А ты… Лишившись девственности, ты так и осталась девушкой, внутри себя. Одинокой, не понятой, ищущей чего-то значимого. Поэтому вы с ним расстались. Ты приняла это как некий занятный опыт. И даже простила свою подругу… мысленно. Приняла ее выбор. Но сделала свой.

- Это все?

Рута по-прежнему говорила спокойно. Но девочка, разумеется, чувствовала все то, что было у нее на душе…

Зачем…

Зачем она все это выложила? Чего она хотела добиться таким вот… моральным ударом? 

- Я ментат, - тихим голосом напомнила Нютка. – Я не могла устоять перед соблазном узнать единственного человека, которого люблю. Узнать тебя. Такую, какая ты есть, на самом деле. Но я не хотела, чтобы это твое прошлое – то, которое ты загнала в дальний угол чердака своих воспоминаний! – отягощало тебя. Это как с моей мамой. Отравляло бы меня изнутри. Ты никогда бы не рискнула говорить со мною откровенно о том, что было с тобою когда-то. А мне было мало твоей откровенности о том, что происходит с тобою сейчас.

- Почему? – глухим голосом спросила Рута. – Что мешало тебе оставить все, как есть? Не выясняя подробностей… которые мои и только мои?

- Я хочу, чтобы они стали моими по праву, - ответила Нютка.

- По какому праву?

Девушка почувствовала усталость и опустошенность. Ее вывернули наизнанку, узнали самое сокровенное и, кажется, не склонны считать такое познание – которое, в общем-то, сродни ментальному изнасилованию! - чем-то противоестественным…

- По праву любви…

- Твоя жестокость, это нечто… - пробормотала девушка, как бы подытоживая свои размышления.

- Нет, - откликнулась Нютка. – Пойми, в этом не было никакого насилия над тобою. Я воровка, но не насильница. То, что я сделала, сродни незаконному копированию документов из чужого компьютера. Но не более того.

- Да, конечно, - рассеянно произнесла Рута. – Но знаешь… Мне, из чьих закромов ты умыкнула все эти… так сказать, документы… Мне от этого не легче. Я не давала тебе права вторгаться в мои хранилища, что бы я там не хранила… А уж использовать это все…

- Рута… Я ведь могла скрыть от тебя все это, -  ответила девочка.

- Отчего же ты не промолчала? – в голосе взрослой собеседницы зазвучал интерес. – Почему вывалила на меня все это?

- Зеленоглазая советовала мне промолчать, - ответила Нютка. – Воспользоваться полученной информацией, но пощадить ту, кто все это хранила, сокрыв от окружающих.

- Ну и почему ты не последовала столь значимому совету? – спросила Рута. – Кстати, насколько я помню, прежде ты никогда всерьез не пыталась оправдываться своими мистическими связями.

- И сейчас не оправдываюсь, - не согласилась Нютка. – Мне преподали краткий курс о специфике ментальных техник, применительно к моим возможностям. Я была предупреждена о твоей негативной реакции. Я сама решила… играть на обострение.

- Зачем?

Девушка сдвинулась в сторону и одновременно развернула свою подопечную лицом к себе. Требуя ответа, честного и однозначного.

И она услышала.

- Я хотела доказать тебе, что я именно та, кто тебе нужна, - голос Нютки звучал убежденностью. – Что я единственная на всем белом свете способна понять и принять твою суть. Я единственная, кто может полюбить тебя… Полюбить по настоящему! Такую, какая ты есть изнутри себя!

- Ты решила заменить мне Ирину?

Голос девушки дрогнул.

- Не заменить… Стать той, кем она для тебя быть не пожелала.

- Объясни.

Рута постаралась придать звучанию этого слова максимальную требовательность. Вряд ли девочка нуждалась в таком давлении, но так было легче самой требующей стороне.

- Любовь в твоей жизни была разная, - ответила Нютка. – Твоя любовь к Ирине была любовью-надеждой. Надеждой на подлинную душевную близость и понимание. С ее же стороны была любовь-снисхождение. Она как бы шла тебе навстречу. Но на своих условиях… И выбрала она, в итоге, не тебя… Любовь к Павлу, парню, которого ты выбрала потом… С твоей стороны это была любовь-любопытство. Узнать, понять, почувствовать…

Девочка почему-то снова замолчала. Вряд ли она застеснялась, ведь столько уже было сказано, тайного и интимного… Сказано жестко, безжалостно!

Однако теперь надо было идти до конца, в выяснении всех этих ваших отношений. Чтобы определиться с тем, как поступить дальше.

Вам обеим.

- А с его стороны? – уточнила Рута.

Забавно было, что Нютка, в общем-то, нисколько не ошиблась, в своем понимании того самого, тайного и постыдного, того, что она так жестоко открыла для своей Старшей. Это действительно было интересно. Во всяком случае, пока…

- С его стороны была любовь-покровительство, - немедленно ответила Нютка. – Поэтому ты и рассталась с Павлом. Когда почувствовала, что его отношение подавляет тебя, как личность. Когда поняла, что тебя тяготит это его высокомерное мнение о твоих непрактичных занятиях, вне компетенции обычной женщины, ведущей дом и рожающей детей для своего законного супруга. Тебе это показалось… потреблятсвом – с его стороны. Уж прости меня за твое собственное выражение! Ты посчитала это унизительным для себя. И никакой перспективы ваши с ним отношения не имели.

Это была правда. Удивительно, но обижаться на услышанное теперь не хотелось.

Неужели девчонка все точно просчитала, в реакциях своей Старшей… и оказалась права?

- А твоя любовь ко мне… - тихо произнесла Рута. – Нютка, ну разве это может быть серьезно?

- Ты смотришь на то, сколько мне лет, - сказала девочка. – Так вот, знай, что мой возраст… Возраст моего физического тела… Это просто видимость! Так же, как и твой! Для нас с тобой это никакого значения не имеет!

- Пойми, - девушка не теряла надежды на то, чтобы достучаться до нее. Заставить ее понять и принять очевидное. – Ты ребенок. В твоем возрасте можно любить… Нужно любить! Но только тех, кто рядом, кто входит в круг твоей семьи. Маму, папу…

- Моя любовь к ним это любовь-почтение, - ответила Нютка. – Любовь-благодарность. Но в жизни моей появилась ты. И то, что я чувствую к тебе, это совсем другое!

- И какова же особенность этой твоей любви? В чем она выражается… у тебя? – поинтересовалась Рута. – В чем ее смысл и суть?

- Моя любовь к тебе… Это желание быть для тебя всем, - ответила Нютка. – Принадлежать тебе… во всех смыслах. Помогать тебе всем, чем могу. Делать для тебя все, что возможно… И невозможное тоже! И не требовать от тебя ничего, кроме возможности быть с тобою рядом!

- Нютка… А ведь это любовь-порабощение…

Рута снова взяла девочку за руки и посмотрела на нее очень серьезно.

- Ты хочешь, чтобы я брала у тебя… ничего не давая тебе взамен. И это ужасно.

- Пустое! – упрямо мотнула головой девочка. – Ты даешь мне возможность тебя любить. Остальное неважно. И запомни главное. Я желаю дать тебе все, что могу. Я сама того желаю. Не воображай себя, пожалуйста, неким паразитом, использующим меня. Это не так.

- Нютка, милая, - вздохнула девушка, - Ты что, совсем не понимаешь, что твоя любовь ко мне… в принципе незаконна? Что я не вправе ее принять?

- Я что… хуже Ирины?

Девочка казалась потрясенной.

- Почему ты приняла ее любовь… Снисходительную, высокомерную… И не хочешь принять мою?

- Ты действительно не понимаешь?

Голос девушки прозвучал устало, даже не с грустью.

Нютка мотнула головой в очередном отрицании. Глупом, наивном и бессмысленном. Это было… как некая картонная стена в театре. Про защитные свойства которой всем все понятно изначально и по самой своей сути. Но в силу локальных правил сценических условностей, такая стена считается несокрушимой. И не склонной к падению. Хотя и держится, всего-то, на двух шурупах и одном гвозде, которыми незадачливый реквизитор скрепил сию декорацию на один спектакль, а она, совершенно внезапно, служит на сцене уже третий сезон и рассыпаться на части вовсе даже никуда не собирается.

Да, так тоже бывает. Но только и исключительно при особом стечении обстоятельств. Которое, опять-таки, связано с магией театра. И теми самыми условностями, которые вовсю используют эту разновидность волшебства.

Однако жизнь это вовсе не театр. Вернее, она всего лишь только похожа на него, системой правил - тех самых, о которых договорились люди. Но эти условности совсем другие. Куда более жесткие и… часто непреодолимые.

В общем…

Пришло время указать девчонке, на те самые правила – вернее, запреты! – которые, оказывается, имеют принципиальное значение.

- Одно дело две девчонки, которым по двенадцать лет, - голос девушки звучал серьезно, в попытке убедить и, главное, объяснить элементарное, но почему-то сложное для понимания. – Которые познают свою чувственность… Пытаются понять свое тело. Их, разве что, пожурят, за несдержанность и неуместные эксперименты чувственного рода… Может быть, накажут, по домашнему… Но не более того! Совсем другое дело, это когда нечто подобное случается между девчонкой того же возраста и… взрослой женщиной. Такой, как я, - подчеркнула Рута. – Да, ты можешь сколько угодно рассуждать о том, что внутри я так и осталась странной девчонкой… Ищущей себя, мечущейся между странностями моей личности. Но факт того, что я уже познала мужскую любовь, придется признать. Во всяком случае, мой бэкграунд для любого нормального человека вполне понятен. И никто не отменял такой страшный диагноз… Вернее, приговор… Как п********.

Нютка усмехнулась – резко, презрительно, с явным пренебрежением.

- Я знала, что ты все равно выйдешь на разговор об этой мерзости, - сказала она. – Скажешь мне о том, что я… в очередной раз подставляю тебя под угрозу уголовного наказания.

- В третий раз, - напомнила Рута. – И этот вариант воистину жуткий. Имей в виду, ты будешь считаться жертвой. Тот факт, что ты сама этого хотела… Он вовсе не имеет никакого значения. Отвечает за это совершеннолетняя сторона. И то, что ты сама добивалась от меня чего-то подобного… Любой нормальный человек сочтет доказательством психологической манипуляции. С моей стороны, - подчеркнула она. – Я буду числиться виновной. А ты пострадавшей стороной. Жертвой моих грязных устремлений. Пойми это и… прости.

Нютка посмотрела на нее таким… специфическим взглядом. Из тех, что сопровождают чтение мыслей, как говорится, всерьез и очень глубоко.

- Ты ведь не боишься, - тихо сказала она. – Ты просто поставила себе некий блок, из таких… запретов.

Крайнее слово было окрашено неким оттенком презрения. Нет, не к той, чьи мысли, чувства и воспоминания в очередной раз стали достоянием бесцеремонной девчонки. К самим этим запретам. Которые она, по-прежнему, числила в ряду неких условностей, мелких и досадных. Не более того.

- Ты ведь не дура, - ответила девушка. – Ты заранее все проверила и оценила все. Мою реакцию. Мои аргументы… В том числе и юридические. Посмотрела статьи законов… уголовных. Даже, наверняка, сверилась с судебной практикой. И почему-то преисполнилась оптимизмом. Интересно, почему?

Вопрос был выделен иронией. Вполне обоснованной.

Между прочим, девчонка немедленно кивнула, подтверждая ее предположения – полностью и однозначно.

- По соответствующей статье… Ну, за общение с лицами моего возраста… Предосудительное… Так вот, по этой статье привлекают, в основном, мужчин. Насильников, - добавила она со значением.

- Ну да… Сейчас ты мне скажешь, будто женщин эта статья не касается вовсе, - усмехнулась взрослая собеседница. – Но ведь ты сама нашла… негативные прецеденты. Ты не могла их не найти. Ведь так?

- Было такое, - согласно кивнула Нютка. – Но там речь шла… О насилии. О маньячестве. О похищении ребенка. Ну и довеском там как раз шло нечто по статье такого рода. Всего один случай.

- Этого хватит, - спокойно ответила девушка. – Для моего осуждения. Для того чтобы поломать об колено мою жизнь. И для того, чтобы оставить у тебя в душе жуткую рану…

- А кто расскажет? Кто доложит о том, что будем знать только мы с тобою?

Эти слова Нютка произнесла дерзко, с вызовом. Брошенным…

Нет, не ей. Тем самым запретам. Всем и всяческим.

- Не будь дурой, - вздохнула Рута. – Раз уж ты копалась в моих воспоминаниях… В общем, ты в курсе того, что мое начальство… Более чем специфическое. Пара субъектов с весьма серьезными полномочиями. Один из них ментат. И я нахожусь на негласном контроле… Скажем так, за негативными проявлениями моей психики. За всяческими отклонениями…  с моей стороны. В общем, ты лучше меня знаешь о том, как ментаты взламывают психику и память человека, который является целью их своеобразного интереса.

- Я в курсе, - девочка кивнула, подтверждая ее догадку. – Я знаю об этом… В общем, я знаю, все, что нужно. Даже, как ты защитилась от угрозы подобного проникновения.

- Вот как?

Рута усмехнулась. Не сказать, чтобы одобрительно, но с явным пониманием. И еще, с интересом.

- Именно так! – подтвердила Нютка. – Приходя к начальству, где секретарша-ментат могла бы тебя просканировать, ты припоминала какой-то эпизод предыдущего дня. Или вызывала образ предполагаемых дел на завтра. Что-нибудь нейтральное. Между прочим, великолепный ход! Лучший способ преодолеть синдром белой обезьяны!* Ты не подавляла свои мысли и воспоминания. Ты просто подкидывала ментату другой образ, на замену. Вряд ли тебя всерьез проверяли. Но в любом случае, тоя выдумка выше всяческих похвал!

- Послушай, - девушка взяла ее за руки, привлекая внимание к своим словам, всерьез и без шуток. – У тебя проблемы. С тех пор, как я… Как мы позволили себе все эти болевые игры и приключения… В общем, теперь я опасна для тебя. Я не могу дать гарантии того, что смогу замаскировать мои воспоминания в следующий раз. Вдруг моя защита окажется недостаточной? Тогда они узнают про тебя. Что ты ментат… И со странностями. Мой совет… Расскажи все родителям. И беги с ними вместе! Пожалуйста!

- И не подумаю! – Нютка упрямо мотнула головой. – Во-первых, твоя защита вполне надежна. И отработана. Во-вторых, я обучена. Так сказать, всерьез, хотя и кратко. Вытащить какие-то значимые воспоминания легче близкому человеку, имеющему способности ментата. Та секретарша… Вряд ли вы с нею близки! Так что, с этой стороны опасность несущественна!

- А с какой стороны эта самая опасность… существенна?

Вопрос прозвучал жестко и точно. Нютка смутилась и опустила глаза.

- Я… опасна для тебя, - тихо сказала она. – Моим постоянным стремлением быть с тобой… даже против твоей воли. Но я ничего с этим поделать не могу. Прости.

- Пожалуй, - согласилась Рута. – Впрочем, я уверена в том, что ты опять недоговариваешь. Однако я рада, что ты сама осознаешь факт того, что твоя… Скажем честно, одержимость мною… Она действительно опасна.

- Я умею держать язык за зубами, - ответила Нютка. – Ты тоже, вряд ли станешь кому-то исповедоваться в грехах, связанных со мною. Секретарша твоего начальника - та, которая ментат - вряд ли сможет тебя прочитать. У нас с тобой отличное прикрытие. Общие интересы, связанные с Музеем. Прекрасный повод встречаться каждый день. И поддержка моей мамы… Ну, в части болевых вопросов нашего общения.

- И все это устроила ты, - сделала вывод Рута. – И теперь удивляешься, почему это я не в восторге от твоих манипуляций.

- Я знаю, что это тебя раздражает, - ответила девочка. – Ты возмущена моей бесцеремонностью и… Да, жестокостью. Но у нас есть еще время.

- Время… для чего?

Вопрос прозвучал провокационно. Однако юная собеседница нимало не смутилась.

- Сегодня суббота, - напомнила она. – Тот самый… традиционный день для наказания детей, позволивших себе всякие дурости и пакости. В общем… Хороший повод меня наказать. По настоящему, без жалости.

- Ты это все тоже… запланировала?

Девушка сжала ей руки, акцентируя внимание собеседницы на крайнем слове.

Нютка, наконец-то подняла на нее свой взгляд и кивнула.

- Мило, - ответила Рута. – Даже забавно. И очень жестоко.

- Нет, - Нютка снова мотнула головой, в очередном отрицании. – Во всяком случае… Не с твоей стороны.

- Само собой, - согласилась Рута. – Именно ты поступила жестоко, вызвав меня на откровения о моем прошлом. Ты не будешь спорить?

- Не буду, - ответила Нютка. – Но именно поэтому я прошу тебя… о наказании. Тайном, о котором будем знать только мы с тобой. Сегодня вечером. Пожалуйста, Рута! Я тебя прошу!

- Интересное предложение, - вздохнула девушка. – Можно я его обдумаю?

- Обдумай, - Нютка кивнула с самым серьезным видом. – Но… Мое предложение действует до полуночи. Поторопись.

- Совсем весело! – Рута даже усмехнулась, по-прежнему иронично. – А что такого серьезного предполагается нынче в полночь? Что случится? Тыква превратится в жабу? Или что-то еще произойдет такое… волшебное?

- Ничего, - ответила девочка. – Просто после полуночи ты сама не захочешь устраивать мне подобное… веселье. Скажешь, что мазь не успеет подействовать, что мама узнает и будет в шоке… Ну, или просто скажешь, что устала. А может, еще что-то придумаешь. Я не знаю. Но хотелось бы решить этот вопрос чуточку пораньше. В наших общих интересах.

- Тебе не кажется, что это мне решать? – сухо откликнулась девушка на ее пассаж. – Может быть, ты доверишь мне этот самый вопрос? Вдруг у меня получится?

- Конечно!

Нютка опять кивнула, соглашаясь с высказанным мнением. Кажется, всерьез…

Они действительно отложили решение этого вопроса. И не говорили о предстоящем до самого вечера, по умолчанию согласившись оставить ситуацию в некоторой неопределенности. Рута делала вид, будто этого утреннего разговора на прогулке не было вовсе, загрузив свою воспитанницу некими условно бытовыми заданиями, с элементами развлечений. И все-таки…

Изнутри у девушки нарастало нечто непривычное. Можно сказать, дрянное. Смесь напряжения и раздражения на ее, Руты, подопечную. Разумеется, Нютка все это чувствовала. Но до поры, до времени виду не подавала.

Время, как всегда, выбрала она сама. Когда ужин – в этот раз они стряпали какое-то подобие ризотто – был, в основном, приготовлен. Рис с куриной грудкой, грибами, консервированными овощами и прочим доходил в чугунной кастрюле, на самом медленном огне. Нютка самым невинным тоном осведомилась, сколько это все еще продлится. Получив от своей Старшей заявление, сделанное в  предположительном тоне, в том смысле, что окончание готовки займет сорок минут или даже час, коротко кивнула – можно сказать, поклонилась. После чего вышла из кухни и направилась в свою комнату.

Забавно, что владелица дома снова признала для себя эту комнату, как принадлежащую гостье. Той гостье, которая всерьез вознамерилась стать для нее кем-то большим и куда более значимым, невзирая на свое несовершеннолетие. И это напрягало…

Впрочем, дальше было еще интереснее. Когда девочка позвала ее выйти. Вернее, войти.

Туда.

Ну а там…

Там все было логично и ожидаемо. Нютка встретила свою Старшую стоя посреди зала, с прутом в руках. Еще один поклон и девочка протянула ей орудие наказания. Лицо Нютки было серьезным, как будто сейчас решалась некая важная проблема.

Впрочем, так оно и было. 

Рута шагнула навстречу своей подопечной и приняла от нее предложенное. Повертела в руках, эдак многозначительно. И даже взмахнула лозой - резко, так что прут с посвистом рассек воздух, как бы подтвердив обеим присутствующим свою гибкость и хлесткие свойства.

Так сказать, на пробу…

Ну, или же в порядке предупреждения.

- Ты настаиваешь? – поинтересовалась она.

- Это нужно… тебе, - осторожно сказала девочка. – Ну и мне, конечно, тоже.

Эта фраза была добавлена неуверенным тоном.

- А зачем?

Вопрос прозвучал без иронии. В голосе девушки звучал искренний интерес, что на сей раз придумает эта шальная бестия?

- Я хочу, чтобы ты выразила свои эмоции, - сказала Нютка. - Вот так вот, хлестко… По мне.

Вопросительный взгляд девушки заставил ее уточнить свои намерения.

- Я виновата… лично перед тобою. Я хочу, чтобы ты наказала меня. Высказала свое раздражение, обиду… Не словами, а вот так.

Скептическое выражение лица Руты заставило девочку сделать еще одно дополнение к сказанному.

- Это твое право. И твоя… обязанность, - добавила она.

- Ты меня к этому обязала… в смысле, обязываешь? Вот прямо сейчас?

Девушка нахмурилась и посмотрела на юную собеседницу почти угрожающе. Адресата столь красноречивого, хотя и безмолвного послания, это нимало не смутило. Нютка отрицательно мотнула головой. При этом, по завершении такого мимического жеста, девочка посмотрела на свою Старшую серьезно – без иронии или иных оттенков эмоций, которые можно было бы истолковать как некие признаки шутки или же попытки к примирению.

Для нее вопрос был решен, в точности и однозначно. А вот та, кто приняла в свои руки орудие наказания…

Нет, для Руты теперь все стало тоже ясно. Она согласилась – молча, кивком головы. И девочка приняла ее согласие, как руководство к действию.

Нютка направилась вон из комнаты – наверняка, уверенная в том, что Рута последует за ней! Разумеется, конечный пункт ее путешествия был рядом.

Спальня ее Старшей.

Там девочка привычно подвинула кровать в то самое положение, которое это спальное место занимало во время прошлой экзекуции. В этот раз Нютка даже не попросила о помощи. Впрочем, Рута приняла это как должное.

На этот раз все было иначе. Девушка, почему-то, вовсе не собиралась отговаривать свою подопечную от очередного болевого приключения. Наоборот, зрелище подготовки  к объявленному наказанию она воспринимала, как нечто само собой разумеющееся.

Рута не стала подсказывать своей подопечной, куда она положила те самые веревки, с привязанными полотенцами на концах. Девушка посчитала ментальные таланты воспитанницы вполне себе достаточными для того, чтобы Нютка справилась с этой пустяковой задачкой совершенно самостоятельно. И не ошиблась. Девочка точно знала, где все находится, и сама, без ее помощи, вернула привязь на то самое место, куда средство фиксации возлежащей было добавлено к дивану в прошлый раз. Справившись с этой задачей, девочка повернулась к своей Старшей, и молча кивнула ей. А потом прошла к стулу и начала раздеваться.

И здесь кое-что пошло не так.

Нютка…

Она сняла с себя и положила-повесила на стул не только ту часть одеяния, что прикрывала ее, так сказать, снизу. Нет, девочка разоблачилась полностью, оставшись без клочка одежды на своем теле. Обнажившись так, что на ней не осталось ничего, кроме пары сережек. Ну и еще ленточки-завязки на косичке.

Рута коротко усмехнулась, а потом шагнула к ней и сделала кое-что не слишком правильное. Вытянула руку, вооруженную прутом, и эффектным жестом обрисовала контуры ее тела со спины. Естественно, не коснувшись этой импровизированной указкой кожи своей воспитанницы.

- Это лишнее, - произнесла она, намекая на чрезмерное обнажение своей жертвы.

- Нет.

Девочка в очередной раз отрицательно мотнула головой. Выразив решение, точно и однозначно.

- Я хочу, чтобы ты видела меня такую, как я есть, - сказала она. – Это твое право… И мое право тоже!

- Очередная провокация, - констатировала факт ее Старшая. – Ты снова надеешься соблазнить меня. Зря.

- Я хочу открыть себя, - ответила Нютка. – Для твоих глаз… И не только.

- Это твой выбор, - подытожила девушка. – Но твоя, как ты выразилась, открытость ничего не изменит. Тебе будет больно, но... не более того.

- Ты не приказывала мне, - напомнила юная жертва. – Я сама…

- Что ж, сама, так сама, - согласилась Рута. И той же импровизированной указкой обозначила направление:
- Располагайся!

Нютка кивнула и прошла к дивану. Вынула подушку, поправила вишневое покрывало. Легла на него, лицом уткнувшись в мягкую ткань. Повернула голову, лицом в сторону своей Старшей. Чуть поерзала, пристраиваясь поудобнее. И замерла в ожидании.

Рута подошла к ней, положила розгу на покрывало, параллельно с вытянувшейся девчонкой, и шагнула в изножье. Привязала в точности так же, как в прошлый раз, обмотав ее щиколотки полотенцами. Выпрямилась, шагнула обратно и снова взяла прут. Взмахнула им по воздуху – угрожающе, с присвистом. После чего усмехнулась.

Намеренно громко.

- Знаешь, - сказала она, - одного прута нам с тобой явно не хватит. Я принесу вазу сюда. Ты подождешь?

Вопрос прозвучал эдаким изысканным издевательством. Однако девочка приняла эту насмешку спокойно.

- Да, конечно, - ответила она.

И даже кивнула головой, коротко взглянув на девушку снизу.

Главенствующая сторона кивнула ей в ответ, снова отложила розгу на диван и потом уже прошла в соседнюю комнату. Вернулась девушка, уже держа в руках вазу с оставшимися прутьями – теми самыми, заранее приготовленными. Как сказала она сама, на всякий случай. И вот, значит, пригодились…

Рута поставила этот напольный предмет  интерьера чуть в стороне от дивана - аккуратно, ни стукнув, ни качнув, чтобы не пролить рассол. Шагнула к наказательному ложу, снова взяла прут и выпрямилась, в готовности применить лозу к той самой девчонке, которая устроила все эти глупости.

К дрянной девчонке. Это важно. А насчет глупостей – это еще мягко сказано.

- Намотай полотенца на руки, - произнесла девушка самым заботливым тоном голоса. – И держись… покрепче. Будет больно.

Очередное предупреждение. Скорее всего, совершенно излишнее. Но вполне разумное.

Нютка молча исполнила это ее распоряжение. Намотала на руки полотенца передней привязи и взялась за них крепко. Отвернула личико, вытянулась и замерла в ожидании первого удара.

Девушка сделала паузу. Такую… мыслительного рода. Дело в том, что она про себя уже определилась с количественными характеристиками предстоящего. Как раз по ходу своего короткого путешествия, за вазой с прутьями и обратно.

Первое знакомство девчонки с лозой состоялось там, в Музее. Одна условная порция, дюжина розог, по нижним-мягким. То ли наказание, а то ли своего рода игра. Трудно сказать, чего там было больше – тогда, в тот самый первый раз. Так, на пробу.

Дальше было больше. Две дюжины. В порядке наказания… Но к этому прибавилось… Скажем честно, кое-что ласковое. От тебя, лично ей. Что, несомненно, дало девчонке повод фантазировать в том самом направлении, которое было реализовано ею вчера и сегодня.

Нет. Это уже перебор. То, что недопустимо. А значит…

Надо положить этому конец. Ну, или хотя бы четко обозначить для нее границы, точные, четкие и однозначные. Вот прямо сейчас есть шанс использовать для этого болевой расклад.

Да, это все предложила сама жертва. В надежде на то, то болевая часть будет дополнена ласковой – ну, как в прошлый раз! Однако если повысить, так сказать, уровень болевого воздействия…

Вдруг это сработает?

Решено. На сей раз, девчонка получит три дюжины ударов.

Да, три дюжины розог. Это будет больно… На треть больнее, чем в том наказании, которое Нютка получила за свои внутрисемейные выкрутасы, открывшиеся для матери. Однако на этот раз сечение обойдется безо всяких ласковых пауз.

В принципе, правила экзекуции останутся все те же. Рута будет сечь девчонку полудюжинами, со сменой позиций каждый раз, после шести взмахов лозы. Один прут на дюжину ударов. Ну, или как там повезет этому самому… орудию наказания! 

В общем, перерывы будут. Но только функциональные, безо всяких нежностей!

Грубостей, впрочем, тоже не предполагается. Никаких. Рута просто будет молча выполнять эту самую… «болевую работу». Так, скорее всего, получится напряженнее и страшнее, для самой жертвы. Но это к лучшему.

Девчонку надо впечатлить. Показать ей себя иначе. Так сказать, с чисто болевого, наказательного ракурса. Продемонстрировать ей условно темную сторону своей личности. Тогда есть шанс поставить Нютку на место. Дать укорот, чтобы лишнего себе не воображала и понимала, кто есть кто, и кому что позволено в отношениях между ними!

К тому же…

Есть еще странное, совершенно непривычное, можно сказать, почти что потаенное желание… Выплеснуть на эту девчонку давно накопившееся раздражение – почти что возмущение! - ее поступками.

Желание отомстить… за вчерашнее. И, особенно, за то, что она позволила себе именно сегодня.

Все это девушка продумала еще раз - вот прямо сейчас, четко и точно. Естественно, озвучивать эти свои мысли она не стала. В расчете на то, что девчонка сейчас напряженно вслушивается в поток ее сознания. Так что, оглашать решение вслух было вовсе не так уж обязательно.

Рута даже не стала спрашивать девчонку о готовности к началу экзекуции. Девушка просто аккуратно примерилась прутом к своей жертве – не касаясь ее кожи. Выждала момент, когда Нютка расслабила свое тело и взмахнула лозой.

Первый хлест…

Как будто разорвал тишину. Ударил по нервам не только той, кто возлежала, но и самой главенствующей стороны.

Нютка не вскрикнула. Просто рефлекторно среагировала на острое, жгучее прикосновение ивового прута, дернувшись всем телом. А потом резко вдохнула и медленно выдохнула, превозмогая боль. После чего снова постаралась расслабиться – там, сзади. Где первая полоска – след от прикосновения жгучей лозы – поначалу протянулась белым, на обе половинки нижней-задней части ее тела. Теперь же этот след понемножку наливался красным…

Девчонка знала правила игры, сложившиеся между ними в предыдущие их болевые встречи. Поначалу следует терпеть – из чувства самоуважения, ну и… Просто так будет приятнее для главенствующей стороны этой экзекуции – преодолевать условное сопротивление своей жертвы.  Потом можно позволить себе вздохи, стоны, слезы и крики, постепенно сдаваясь, подтверждая главенство персоны, вооруженной гибким прутом. В расчете на то, что когда-нибудь – очень скоро! – жгучая боль сменится ласковыми прикосновениями.

В прошлый раз перерывы между порциями этой самой боли – шесть хлестов, потом пауза, странный ритм! – были заполнены лаской. Нежной, почти интимного рода. Однако нынче для девчонки все будет несколько иначе. Жестче и суровее. Совсем не то, что она прежде получала от своей Старшей!

Ну что же… Воспитующей стороне будет интересно посмотреть на то, как Нютка воспримет такую непривычную для нее суровость…И послушать тоже…

Впрочем, поначалу все шло как обычно - в смысле, ожидаемо. Первую полудюжину девчонка вылежала с минимумом звуковых реакций на болевые раздражители. Ну, рефлекторные дерганья в привязи можно не считать, это естественно. То есть, нормально именно в такой вот розгомахательной ситуации. Для самой жертвы.

Дальше Рута перешла на другую сторону – относительно распростертой на диване девчонки. Взглянула на Нютку сверху вниз. И, между прочим, успела заметить слезы на ее глазах и щеках, пока девочка не повернула личико на подушке в другую сторону.

Удивительно, но это зрелище оставило ее почти что равнодушной. Прежде Рута, в самом начале экзекуции, чувствовала нечто особенное, почти приятное. Эти слезы, дополняющие звуковые знаки терпения жертвы, вызывали в ней некое сочувствие и понимание - почти что нежность. И еще благодарность, обращенную к той самой девочке, которая доверила ей себя для такого… сурового. Сейчас  же властвующая сторона экзекуции не ощущала, почему-то, ни прежней нежности к объекту своих болевых усилий, ни даже какого-то удовлетворения их результатом.

Но… это было только начало. Хлесткое продолжение последовало сразу же, как только Нютка расслабила тело. И первый же удар выбил из груди девочки некое подобие стона. А дальше…

Нютка всхлипнула – негромко, как будто стесняясь того, что реагирует на боль этим звуком, почти что постыдным для нее. Прежде Рута, наверное, почувствовала бы к ней жалость. Сейчас же она просто отметила для себя тот факт, что жертва «поплыла». В том смысле, что девочка уже готова стонать, реветь и кричать без стеснения. Опять-таки, никакой жестокой радости это не добавило. Просто понимание, что нынче, сегодня, все идет не так, как прежде. Но этого девушка, в принципе, и добивалась. Поэтому продолжила очередным хлестким взмахом лозы.

И снова…

И снова…

Каждый удар вызывал все более громкую и яркую реакцию секомой. В итоге, финальная розга заставила девочку издать нечто похожее на крик.

Это был некий промежуточный результат. Впрочем, дюжина розог была уже выдана. Время перерыва на смену лозы. И позиции тоже.

Девушка снова обогнула диван со стороны изножья. Прошла к вазе, бросила розгу на пол. Не торопясь, выбрала новый прут, краем глаза наблюдая, при этом, за возлежащей. Нютка воспользовалась перерывом в наказании для того, чтобы чуточку привести себя в порядок. Отвернулась, освободила правую руку и отерла слезы с лица тем самым полотенцем, за которое только что держалась. Сморкаться не рискнула, но все-таки…

Какой сообразительный ребенок!

Рута отметила для себя некое удовлетворение – и тем фактом, что Нютка решилась на такое, и тем, что это все ей понадобилось в принципе. Значит, с одной стороны, все серьезно. Девочка чувствует себя не в своей тарелке. То есть, впечатлена болевыми эффектами куда ярче, чем в прошлый раз. Однако храбрится, желая продержаться, так сказать, несломленной, хотя бы еще какое-то время.

Вряд ли долго.

Рута вернулась с прутом к дивану. Нютка к этому времени снова намотала полотенце на руку. Лица девочки по-прежнему не было видно. Но это ее упрямое желание противостоять, вполне угадывалось. Девушка оценила количество полосок на нижних-мягких своей жертвы, однако не почувствовала даже никакой неловкости от того, то все это выдано ее рукой, лично и весьма болезненно-жгуче. Просто снова примерилась в телу возлежащей и, поймав тот момент, когда Нютка расслабилась, взмахнула лозой. 

Эта полудюжина – между прочим, уже третья по счету! - для девочки оказалась решающей. Зря Нютка надеялась претерпевать, так сказать, с минимальным звуком. Уже со второго взмаха певучей лозы она сдалась и вскрикивала от боли, все громче и громче. А в паузах между ударами откровенно всхлипывала, ерзая личиком по подушке своей Старшей, оставляя там слезы и сопли. Однако Рута не имела к ней, по этому поводу, никаких претензий. Сама ведь давала ей и повод, и причину.

В общем, к тому самому моменту, когда пришло время в очередной раз сменить позицию, девочка почти уже приняла свое поражение. Впрочем, Рута ничего другого и не ожидала. Больно – значит больно! А ничего другого, хоть как-то оттеняющего боль, девчонке в этот раз не полагалось!

Однако…

Переход на другую сторону, прямо предполагаемый согласованным ими, по умолчанию, алгоритмом экзекуции, несколько… Скажем так, затянулся. Прежде всего, выдав девчонке третью полудюжину, Рута критически осмотрела разлохмаченный кончик своего прута и пожелала сменить орудие наказания вот прямо сейчас. Прошла к вазе, небрежно швырнула на пол истрепанную розгу – уже вторую! Выбрала новый прут, опробовала его на хлест, удовлетворенно кивнула – точно зная, что всхлипывающая жертва искоса наблюдает за каждым ее движением. После чего, опять вернулась, так сказать, к месту действия.

Болевого действия. Это важно.

Встав на позицию, Рута еще раз оценила промежуточные результаты своего хлестательного труда. В принципе, она старалась, при всей суровости этого сегодняшнего болевого сеанса, действовать аккуратно. Максимально аккуратно – учитывая ее прежний экзекуторский опыт. Чтобы обойтись без захлестов и без пересечений следов на коже ребенка. Увы и ах, с первым вышло не очень. Да и со вторым тоже. Кое-где крайние точки касания хлесткой лозы ярко сверкали красным. В нескольких местах, на нижних-мягких жертвы, сверху, пересечение полосок даже налилось синим. Что, как говорится, не зер гут. Все-таки, целевая область розгоприложения, по площади своей была, прямо скажем, не столь уж обширна. Впрочем, та часть задней-нижней части тела девочки, которая пока еще не была затронута результатами сечения – сверху, по направлению к пояснице, а также нижняя часть ягодиц и верхняя часть бедер, вполне еще позволяла расположить некоторое количество новых, свежих полосок – красных по белому.

Если повезет. Если глазомер не подведет. И если та самая целевая область, живая и остро реагирующая на боль, не дернется слишком резко и не вовремя, испортив задумку по эффектному и точному приложению к этой самой области гибкого прута.

Как много переменных… внезапно нужно учесть. Так что…

Вряд ли все получится в точности так, как того желает главенствующая сторона. В конце концов, та самая точность обычно бывает обратно пропорциональна силе удара… А ведь именно усиление болевых эффектов она, Рута Георгиевна Костицкая, выставила в своих приоритетах на этот раз.

Да и вообще, принципиальная точность каждого конкретного стежка по детской коже – это задача для персон весьма искушенных в розгомашестве. Для руки уверенной и твердой, в своей безжалостности. И если честно, опыт двух предыдущих хлестательных экспериментов для этого явно недостаточен.

Ну, а по результатам…

Имеем то, что имеем. И умеем мы только то, что умеем. И надеемся на удачу, в части реализации навыков столь специфического профессионализма.

Как-то так.

В общем… Чего тянуть? Пора действовать. Осваивать те самые хлестательные навыки, в практическом их применении. Розга в руке, девчонка возлежит, привязанная… И даже не сильно вертится под лозой. Самое время продолжать экзекуцию!

Рута в очередной раз примерилась розгой. Прицелилась, так сказать, набело. В смысле, по белой коже, еще не затронутой следами от предыдущих болевых эффектов. Взмахнула лозой и…

- Ха… А-а-а! – вдохнула и сдавленно выкрикнула Нютка.

Кажется, она не ожидала, что этот удар выйдет таким болезненно-острым на вкус. Просто лоза попала чуточку ниже, чем было задумано. На чувствительное место – как раз туда, где округлости ягодиц юной жертвы переходят в линию бедер.

В общем, акустический результат первого хлеста четвертой полудюжины вышел на славу. Нютка обычно, после перерыва, выдерживала первую лозу вполне себе стойко. В этот раз она даже личико в подушку не уткнула. И вот, схлопотала, за эту свою болевую самонадеянность.

Рута не стала комментировать свою маленькую победу. Над ее наивным упрямством. Над ее отчаянной отвагой и терпением. Она просто взяла паузу, давая девчонке возможность успокоиться. В конце концов, несколько секунд роли не играют.

Нютка воспользовалась этим коротким перерывом в экзекуции. Спрятала в подушку лицо, в надежде приглушить свои крики. Несколько раз подряд дернулась в привязи, будто проверяя на прочность свои путы – а ведь и правда свои, сама ведь их вязала, сомневаться не приходится! Потом замерла в напряжении, на несколько секунд. И, наконец-то, расслабила, распустила тело – аккуратно, осторожно. Готовясь принять от своей Старшей очередную порцию боли, на это самое… свое тело.

Стоп.

Девчонка готова терпеть, еще и еще. Сама попросила – можно сказать, настояла на этом наказании.

Наказании… лично от тебя.

А надо ли все это продолжать? И надо ли продолжать это все столь… сурово? Ты что, и вправду, сердишься на нее? 

Девушка судорожно выдохнула. Вопрос «Как ты?» замер у нее на языке. Да так и остался не заданным. Сама ведь… Сама решила именно сегодня наказывать девчонку в полном молчании – со своей стороны. Нагнетая тем самым жуть и страх. А теперь…

Что-то пошло не так. Вообще, мыслить о Нютке в отвлеченных категориях, как о ком-то чужом, теперь показалось уже и неудобным, и даже постыдным.

Девушка попыталась взять себя в руки. В конце концов, она решила быть сегодня строгой. Нютка провинилась серьезно. Сама во всем призналась. И согласилась все это терпеть. Слабость со стороны Старшей… Как бы не вышла ей же боком! Есть шанс пробрать девчонку по-настоящему. И этим шансом необходимо воспользоваться!   

В общем, преодолев минутные сомнения, главенствующая персона снова выждала момент поудобнее и взмахнула прутом. Теперь уже Нютка не сдерживалась. Просто стыдливо уткнулась лицом в подушку и вскрикнула так – в смысле, туда. Чтобы голосок ее звучал хотя бы чуточку приглушенно. Девушку это вполне устраивало. Можно сказать, что задача впечатлить – в смысле, напугать – девчонку, тем самым заставив ее притормозить на дистанции чрезмерной привязанности, была, в основе своей, решена. Оставалось закрепить достигнутый результат. Естественно, болевыми методами – какими еще? Тем более, до финала этой полудюжины осталось всего каких-то четыре хлеста!

Рута встряхнула головой, приводя себя в чувство и продолжила. Взмахнула прутом. Удачно – в том смысле, что прут оставил след на белой, нетронутой коже, по которой можно было отработать замах и хлест. Нютка снова отреагировала на жгучее прикосновение приглушенным вскриком, направленным в подушку. И вдруг…

«Больно…»

Это слово, произнесенное с каким-то стыдливым отчаянием, прозвучало…

Нет, оно не было произнесено вслух и открыто. Это слово прозвучало изнутри, в мыслях самой главенствующей стороны.

Невозможно. Что это за глюк? Или же…

Неужто, девчонка настолько уже настрадалась, что сумела докричаться до своей Старшей вот так вот, не вслух?

Нет, наверное, показалось. А значит, надо продолжать.

Снова прут разрезает воздух, шмякаясь на обнаженную детскую кожу – хищно, злобно. Снова реакция секомой в виде сдавленного крика, направленного в подушку. И этот голос, слышимый вовсе не ушами, а тем, что находится в груди и чуточку слева, отчаянно молит о том, чтобы это все прекратилось.

«Рута… пощади…»

Нет. Этого не может быть. Она, Рута Георгиевна Костицкая, никакой не ментат. И не может принимать такие послания.

Как их называют? Телепатемы. Нет, это точно какие-то внутренние глюки самой главенствующей стороны этой бредовой экзекуции.

Продолжаем.

Свист-хлест. Очередной шмяк – увы и ах, не по белому, а куда пришлось. Нютка отчаянно дергается в своих путах. И снова кричит. В подушку голосом своим. А изнутри одним измученным словом.

«Прости…»

Рута прикусила губу и снова помотала головой, освобождаясь от наваждения. Вернее, пытаясь от него освободиться. И снова хлестнула девчонку – уже не прицеливаясь, в стиле куда придется, но по-прежнему жестко и больно.

И снова крик, стыдливо спрятанный в подушку. И опять это слово, ударом в сердце, беззвучным, но неотразимым.

«Прости…»

И стыдно… Что не услышала, не поняла… Не пожелала принять это как данность.

Даже голова закружилась. Рута повернулась – медленно, сохраняя равновесие. Прошла в сторону вазы – будь она неладна! Бросила прут на пол – раздраженно, брезгливо. Вытянула новый, уже не глядя и не проверяя его на хлест. Прошла к месту, очередной раз сменив позицию, относительно прежней полудюжины. И встала в ступоре.

Глянула на исхлестанную заднюшку своей подопечной – наконец-то это слово! И… рука не поднялась. 

А вот изнутри вышла-возникла волна стыда. За то, что довела девчонку до такого отчаяния.

Но ведь… Нютка действительно виновата перед нею. А значит, это все – все, что девчонка вынуждена терпеть, во прямо сейчас… Это ведь за дело?

Разве нет?

Нет. Вот прямо сейчас это все казалось уже несущественным. Хотелось просто прекратить это издевательство над здравым смыслом. До тех пор, пока эта жестокая история не зашла слишком далеко.

С ее стороны.

Но ведь решение принято… Все три дюжины розог девчонка должна будет принять. Она молча согласилась с этим. Значит, если Рута сейчас поддастся эмоциям – обратным ее прежнему желанию отомстить! – Нютка будет торжествовать победу!

Значит, третья дюжина будет выдана. Но чуточку иначе.

Рута взмахнула прутом, но… положила его на тело девочки совсем не хлестко. Даже не вполсилы. И не так уж важно, что стежок пришелся на прежнее, напоротое пространство нижних-мягких юной жертвы. Ведь это несерьезно. По сравнению с тем, что девчонка, стараниями своей Старшей, уже успела перетерпеть.

Нютка снова отреагировала на этот хлест сдавленным криком, направленным все так же в подушку, уже обильно политую ее же собственными слезами. Однако девушка продолжила, и следующие удары уже не вызывали столь яркой реакции. Нютка всхлипывала, всякий раз, после очередного взмаха прута. Но уже не кричала.

Кажется, она не очень-то верила в это внезапное милосердие адресата своих ментальных просьб. Но это не имело значения. Рута подобрала манеру сечения так, чтобы боль от хлестких касаний прута была теперь вполне умеренная. Во всяком случае, синих следов на коже девчонки не оставалось вовсе.

Финальная полудюжина вышла вообще чисто символической. Нет, Рута вовсе не гордилась находкой, позволявшей соблюсти ее суровое обещание и при этом исполнить мольбу своей подопечной, так и не высказанную девочкой вслух. Она просто стегала Нютку совсем легонько, под аккомпанемент сдержанных рыданий секомой. И, наконец, прекратила этот спектакль, болевой и безумный.

Три дюжины розог. В точности, как и обещала. Выдала и…

А что же теперь?

Рута  повернулась, в который раз уже обошла наказательное место и вышла-вернулась на ту самую позицию, с которой начинала. Повернулась к вазе, швырнула прут на пол – почти что целый! И снова вернула внимание своей подопечной.

Настало время мириться. Девушка не придумала ничего лучше, чем наклониться к изножью и распустить полотенца, освободив ноги высеченного ребенка. А потом…

Поступила в точности, как в прошлый раз. Даже еще нежнее. Опустилась на колени перед девочкой и коснулась губами ее обнаженных плеч.

Целовала раз, другой, третий… Ровно столько, сколько выдала этой безумной девчонке розог перед этим. Считая и финальную часть наказания, где все было мягче. А после прижалась щекой к ее левому плечу и прошептала:

- Прости меня…

Нютка аккуратно высвободила свои руки – при этом, постаравшись не дергать плечами. Не слишком удачно. Чтобы не схлопотать по носу внезапно оживившейся поверхностью приложения своих тактильных извинений, Рута подняла голову и чуточку отстранилась от нее - почти что выпрямилась. Девчонка воспользовалась этим ее символическим отступлением и сделала кое-что не слишком красивое. А именно, вытерла свое личико левым краем подушки – еще не затронутым следами прежних ее рыданий, по ходу экзекуции. Потом резко сдвинула сей спальный предмет, нагло употребленный ею для внезапных гигиенических процедур – подушка, покачнулась на краю дивана-тахты и свалилась на пол. Впрочем, Нютку это нисколько не озаботило. Повернувшись на правый бок, лицом к своей Старшей, девочка шмыгнула носом и… улыбнулась.

Едва ли не с торжеством.

- Спасибо! – выдохнула она.

- За что? – упавшим голосом откликнулась Рута на ее благодарность.

- За то, что услышала меня… И пощадила, – последовал ответ.

Неожиданный, хотя и логичный. По-своему.

«Она победила, - мелькнула у девушки внезапная мысль. – Теперь она сядет мне на шею… Господи, как все глупо получилось!»

- Нет, - девочка мотнула головой в отрицании ее панических мыслей. – Ты победила. Ты выиграла… нашу любовь!

Эта новость не относилась к числу приятных – учитывая тот факт, что само состоявшееся наказание имело своей целью несколько усмирить те самые нежные чувства высеченной девчонки к объекту ее влечения. Но делать нечего, приходилось принять фиаско исходной задумки таким, как оно есть, на этот момент времени.

Впрочем, Нютка, кажется, вовсе не собиралась бросаться к ней на шею, в очередном приступе проявлений этой своей странной любви. Во всяком случае, покамест. Дальше все могло быть иначе.

Рута выпрямилась окончательно, тем самым возвысившись над своей воспитанницей. Которая тоже немедленно приподнялась, уперевшись локтем в покрывало изголовья и подложив правую руку под голову.

Глаза девочки блестели – то ли этим ее победным торжеством, то ли остатками пролитых слез.

- О чем ты?

Рута ожидала, что Нютка полезет к ней за пожалейкой. Или же попробует ее, свою Старшую, на прочность упреками в излишней суровости. Или же устроит еще что-нибудь подобное, в серии обычных своих эскапад. В общем, чего угодно, но только не этого!

А Нютка как-то странно вздохнула и снова улыбнулась.

- Никогда не думала, что буду готова молить о пощаде, хоть кого-нибудь, - сказала она. – Но, оказывается, получить из твоих рук порцию милосердия… в дополнение к двум порциям розог… Это здорово! Это просто здорово!

- Почему ты просто не попросила меня прекратить? – спросила Рута. - Почему не сказала мне всего этого вслух?

- Мне было стыдно просить пощады, - призналась Нютка. – Я ведь и правда, хотела вытерпеть все, что ты решила мне выдать, а потом… Встать с дивана, подойти к тебе, опуститься перед тобой на колени, обнять тебя за ноги и поднять лицо вверх. И сказать, что ты можешь лупцевать меня, сколько твоей душе угодно. Ты будешь права… Но это ничего не изменит. Я все равно буду тебя любить. 

- Но у тебя ничего не получилось, - закончила Рута ее мысль. – На этот раз.

- Не получилось, - Нютка кивнула, соглашаясь с ее словами. – Знаешь, оказывается твоя холодность… Это самое страшное. Да, мне стало жутко. Я подумала, что ты меня разлюбила. Я испугалась. И то, как ты меня хлестала… Это было ужасно. Не болью, нет… Твоим желанием меня отогнать.

- Нютка…

Девушка опустила взгляд. Ситуация в очередной раз перевернулась. И теперь отказать ей в проявлениях заботы, внимания и прочего нежного было в принципе невозможно. Поэтому она задала короткий вопрос. По-прежнему, не поднимая глаз.

- Что я могу сделать… для тебя?

Девчонка сдержанно усмехнулась – без иронии, скорее нежно.

- Мазь… Там, на твоем секретере, - подсказала она. – Смажь мне, чтобы не сильно зудело… Остальное потом.

- Ясно…

Рута Георгиевна Костицкая обреченно вздохнула и поднялась на ноги. Повернулась в сторону указанного ей предмета меблировки. Но была остановлена одним словом со стороны возлежащей.

- Рута…

Адресат этого короткого обращения живо повернулась. Нютка смотрела на нее серьезно. Как будто хотела донести до своей Старшей нечто значимое.

- Что… моя девочка? Что случилось?

Голос девушки дрогнул. Слова прозвучали как-то беспомощно. Как будто именно она, Рута Георгиевна Костицкая, была виновата перед нею.

Впрочем, по сути, так оно и было.

- Не волнуйся, - тихо сказала Нютка. – Я усвоила твой урок. Клянусь, я не сяду тебе на шею. И еще… Я постараюсь вести себя лучше.

- Спасибо!

Рута даже улыбнулась, с явным облегчением.

Впрочем, расслабляться было еще рановато. Поскольку адресат ее благодарности добавила к своему короткому спичу еще одну фразу.

- Я умею ждать.





*Отсылка к психологическому феномену, который обозначается фразой «Невозможно не думать о белой обезьяне». В русскоязычной среде обычно отсылают к Леониду Соловьеву, к его книге «Повесть о Ходже Насреддине». По тексту, хитрый Ходжа пообещал сделать горбатого старого ростовщика Джафара молодым красавцем, однако велел для этого трижды обойти вокруг костра с молитвой, ни в коем случае не думая о белой обезьяне. Вопреки всем стараниям, пресловутая белая обезьяна не выходила из головы у участников ритуала.







Информирую Уважаемых Читателей о важном :-)

http://proza.ru/avtor/tritschen