Дневник. Май 1970

5.05.1970 Вторник.

Чуточку только напишу. Никогда еще так не уставала. Вся горю, как в огне
пылаю, сгорели руки и плечи.

7.05.1970 Четверг.

Надо же так, ни строчечки про свой день рождения не написать. Некогда и не
знаю, когда войду в колею сельскохозяйственного колеса.

До обеда оченно приятно работать, а ближе к концу рабочего дня, уже в самую
жару мне кажется, что я упаду.

Генуська, милый, поздравь меня, мне ведь вчера двадцать лет исполнилось.
Отец с матерью сумку красивую подарили. Надька даже чулки и розы.

А на работе у меня спросили сегодня: "А что тебе, Наташ, жених подарил?"
Я хотела сказать, что ты мне подарил поцелуй.

9.05.1970 Суббота.

Господи, новостей ужас сколько и страстно хочется пофилософствовать, но,
наверное, только о главном.

День очень насыщенный. Еще со вчерашнего дня благодушное настроение,
поиграли блестяще в баскетбол. Я вообще себя превосходно чувствовала и
была неутомима.

Сегодня получила письма из Чехословакии от Галки Рыбиной. Машкова
пришла с цветами, а открытку подписала - до слез растрогала.
Масса поздравлений, пожеланий, визитов.

Я Ирину поздравила с праздником, к Евгеше выбралась наконец, ей вчера
47 лет исполнилось. Она так моему приходу обрадовалась, сказала: "Моя
любимая ученица пришла."

О боже, а вечером заявилась Людка, да не одна, со своим кадром. Ой, что
деется! Все переженились, замуж повыходили, меня терзают, есть ли мальчик.
Представляешь, Ген, совсем измучили, я уж говорю, что ты у меня есть. Зачем
вру - сама не знаю, извини меня, Гешенька.

Ой, ну ладно, рука устала писать, на письма ответила, занималась, в голове
столько радостей, еще завтра денечек.

16.05.1970 Суббота.

Хочется схватить время за веревочку и держать, не пускать, остановить и дать
ему отдышаться. Даже оторваться нельзя, отвлечься и помечтать, надо о событиях
да еще и коротко.

Не пошла сегодня на работу, вернее, на субботник, хотя сегодня считается
рабочий день. Что мне за это будет, напишу, естественно, позже, а пока
два выходных дня надо использовать в полную силу.

С утра позанималась прилично, сейчас еду к Ирине. А завтра у меня намечается
баскетбол, баня и оперетта "Цирк зажигает огни". Сплошные планы.

Оказывается, каждый день приносит что-то новое, радостное и счастливое.
Особенно, если выглянешь на улицу и солнышко приласкает теплыми лучами,
и воздух весенний обдаст чарующим, восхитительным запахом цветущих груш
и вишен. Уже распустились листики березы, липы, даже дуба, скоро сирень
зацветет, тюльпаны распускаются, ландыши, набухают почки пионов.

Боже! Какая красота, какое сочетание красок неба, зелени и цветов, какой аромат
в воздухе, как хорошо.

Весна господствует. Она принесла с собой новую жизнь, радость которой
мы испытываем. Все живое трепещет и радуется. Божественный мир природы!
Я в твоих чарах, в твоей власти, восхищена тобой. Я счастлива!

17.05.1970 Воскресенье.

"Ведь счастье - это сон,
Что снится нам по временам,
Но он, как молний свет,
Мелькнет - и нет..."

Ведь я не ждала тебя и не просила тебя приходить ко мне. А ты, какой
непослушный, пришел и был добр, ласков и внимателен со мной.

Был миг даже во сне, когда мы почувствовали, что нужны друг другу.
Я почему-то не помню, о чем мы с тобой говорили. Одно мгновение я
видела твое лицо, строгий, мечтательный взгляд твоих милых, добрых глаз.
Ты что-то хотел мне сказать, а я, кретинка, проснулась. И снова думы о тебе
и снова былое.

18.05.1970 Понедельник.

Уехали сегодня родители, и дом как будто опустел. Непривычно и скучно,
даже тихо и неуютно. Хорошо, что бабуся приехала, а то бы я совсем пропала одна.

Неделю назад я на работе бабам сказала, что уезжают мои, а мне одной страшно.
А Ванька заявляет мне: "Наташ, возьми меня к себе, нам с тобой весело будет."

20.05.1970 Среда.

Безумно понравились стишки Э.А. Асадова. Хочется написать.

Чудачка.

Одни называют ее "чудачкой"
И пальцем на лоб за спиной тайком.
Другие принцессой и "гордячкой"
А третьи просто "синим чулком".

Птицы и то попарно летают
Душа стремится к душе живой,
Ребята подруг из кино провожают,
А эта одна убегает домой.

Зимы и весны цепочкой пестрой
Мчатся, бегут за звеном звено...
Подруги порой невзрачные очень
Смотришь - замуж вышли давно.

Вокруг твердят ей, - "Пора решаться",
Мужчины не будут ждать, учти,
Недолго и в девках вот так остаться,
Дело-то, кажется, к тридцати.

Неужто не нравится даже никто?-
Посмотрит мечтательно глазами
"Нравятся, нравились - ну и что?
И удивленно пожмет плечами.

Какой же любви ты хочешь, какой?
"Какой я хочу? - любви звездопада!
Красивой-красивой, большой-большой,
А если я в жизни не встречу такой,
Тогда мне совсем никакой не надо.
 
Я так увлеклась Валькиной тетрадкой с интереснейшими записями, что не
могу удержать себя от дальнейшего переписывания того, что мне больше
понравилось.

Сей поцелуй, дарованный тобой,
Преследует мое воображенье:
И в шуме дня и тишине ночной
Я чувствую его напечатленье!

Сойдет ли сон и взор сомкнет ли мой,
Мне снишься ты, мне снится наслажденье,
Обман исчез, нет счастья, и со мной
Одна любовь, одно изнеможенье.

Баратынский.
 
Есть в этой тетрадке и Валькины записи. Они восхитили меня, заставили
глубоко чувствовать каждую строчку.

"...Ночью над долиной прошел первый осенний дождь. Короткий и несильный.
Прошумел холодными каплями по сухой земле и стих, будто затаился. Подул
свежий ветер.

Вцепился в косматый загривок тучи. Раздергал ее, расшвырял по небу, и стали
видны звезды. Они были разной величины и яркости. Одни горели красноватым
огнем, другие голубовато мерцали. Иногда звезда срывалась с места и падала в
бездонную чернь неба.

Звезды, звезды... Глаза ночи. Маяки далеких миров и галактик. Отчего зажигаетесь
вы, отчего гаснете? Много народов живет  на земле. Они приходят и уходят.
Поколение за поколением.

Их жизнь была бы бессмысленна, если бы была бесследна. Потому-то каждый
человек хочет оставить свой след. В детях, в садах, в нивах, каналах и домах.

И я верю - от добрых дел людских зажигаются небесные звезды. Они, как вечные
огни, напоминают живым о тех, кто отдал себя людям. Пусть больше загорается
новых звезд. Зажги и ты свою звезду."

И еще: кусочек человеческой жизни, испытание на мужество и  не сравнимая ни
с чем на свете любовь к отцу. Мне не следует лезть в чужую душу, но мне стали
дороги эти строчки, они тронули меня до слез искренностью своей и великой
вечной любовью.

Святое, прекрасное, вечно живое! Прости меня, Валь, я перепишу их к себе в дневник.

"Самое страшное в мире - это быть успокоенным" - мой девиз.

...Весна 1960 года. Никогда не забуду я это время. Была очень тихая, теплая погода.
Снег постепенно таял. Мы бегали по лужам, смеялись, играли. Было так весело.
И я не подозревала, что после этой весны будет и осень. Никому из моих друзей
не удалось изведать того, что знаю я.

В то время, когда созрели в садах вишни, а на огородах было много огурцов и
помидоров (а это я точно помню), мы с Танькой вставали рано и пропадали целый
день на улице.

Но однажды папу увезли в больницу, а через несколько дней маму разбодала корова,
и ее тоже отправили в больницу.

Какие только трудности мы не переживали с Таней. И все-таки она молодец.
Ночью нам чудились всякие страшные картины, ох, как было страшно. Но мы
терпели, а потом спали до тех пор, пока нас не разбудит соседка.

И, удивительно, как мы жили. Девчонки нам говорили, вот хорошо, одни живете.
И никто не знал, как это "жить одним".

Но скоро пришла мама. Ах, как было хорошо. Она напекла нам кучу пирогов.
А Танька смешная, столько много съела, что потом плакала. Мама, какая она
хорошая у нас.

А папка, он тоже приехал к осени. Я думала, что он очень долго будет жить,
мне казалось, что ему никак нельзя умирать: ведь у него столько дел. Но время
шло, а он уже не мог ходить. Все говорили, что папа умрет, а я не верила.
И почему-то, когда мне очень хотелось плакать, я пела песню: "И девушку
по имени Татьяна схватили немцы..." Она меня успокаивала.

А дни шли, я уже ходила в школу, и вот настал день, когда папы не стало.
Я не хочу называть это число, я не хочу думать об этом. Для меня папа жив,
но как много прошло дней, месяцев, лет, и он уже забывается, но то, что я
написала тогда, когда папу унесли из дома, я все время пишу в любую тетрадь.

Но разве я только этим ограничиваюсь. Я пишу ему письмо.

Ах, кому может это и смешно, а мне нет. Какой бы он сейчас был - мой отец,
милый отец, как бы я сейчас сказала тебе опять: "Папа, забрось меня высоко-
высоко, мне хочется посмотреть, что там за далеко." Помнишь, пап ты брал
меня на руки и говорил: "Ну и смешная ты у меня и чумазая".

А помнишь, я получила двойку, а ты купил мне лыжи. Я тебя целовала, целовала
и плакала...

Мне было стыдно перед тобой, а потом, помнишь, пап, мы бежим с тобой на
лыжах. Ты большой, сильный, а я совсем маленькая и у меня замерзли руки.
Я стою и плачу. Ты снял с меня варежки, натер мои руки снегом и стал дышать
на них. Я смотрела на твои веселые глаза и переставала плакать. Моим рукам
становилось жарко, мы бежали дальше.

А потом школа и первый класс. Помнишь, я стою посреди двора и не знаю,
что делать? С кем играть? Вокруг так много ребят, но все чужие. Я оглянулась
и увидела в щелку забора твои глаза - они подбадривали и смеялись. Мне
становилось легко, и я бежала к ребятам.

А как ты сажал меня на комбайн (он мне казался страшным, грохочущим), а я
боялась, и как потом любила встречать тебя: ты приносил мне огромные красивые
яблоки, сажал на колени и так хорошо было с тобой.

А как мы плавали с тобой: ты посадишь меня себе на спину и плывешь. Вода
теплая, приятная (я даже и сейчас ощущаю ее).

И вот юность, а тебя нет рядом со мной. Я уже не вижу твоих зеленых
смеющихся глаз. Ты никогда не унывал - я очень гордилась этим. Я очень
часто думаю о тебе.

Как трудно мне без тебя, без твоих глаз, сильных рук, без твоих слов. Папочка,
милый мой, ты самый хороший мой друг был. А теперь тебя нет.

"Жизнь каждый день меняется и ее течение не остановить."

24.05.1970 Воскресенье.

Ой, ну и денек! С утра начались визиты. Пришла Машкова, поболтали о делах,
нарвала ей цветов. Пошла к Надежде звонить Ирине, Лидии Петровне, Бодровой,
Володьке. Назвонилась, домой прихожу - Вера с семьей, о, господи!

Долго сидели. Я ушла заниматься в другую комнату, настроение испортилось.
Просто потому, что я вдруг почувствовала себя в семье Саврасовых, они кричали,
смеялись, Вера спорила.

Я не люблю ее. Неужели она не чувствует моей неприязни к ней. Да мать с отцом
тоже ее не любят, а она все равно приезжает. Хотя, можно допустить, что приехала
она к матери своей, ну пусть.

Вечером Ларина ко мне пришла, в кино увела снова на "Анжелику".

Жизнь Лариной бежит не по тому руслу. Завела знакомство с какой-то девахой
из ресторана, та снимает у Катьки комнату на ночь, со значительными, влиятельными
людьми переспать, обещает Катю в ресторан официанткой устроить.

И, главное, говорит ей: "Ну что тебе стоит погулять вечерок с  каким-нибудь
министром, в деньгах зато купаться будешь."

Боже, и Катюша идет на это, идет без шуток, вполне рассудительно и серьезно
решила, какое безумство и незнание мужчин, а еще говорит, что не доведет до
нехорошего.

Да его и доводить не надо, если он уже вкушал сие удовольствие, сам прекрасно
дойдет и ее за собой потянет. Ей самой понравится, и она пропадет. Неужели это
так просто?

Это, наверное, вроде поцелуя. Вот я нацеловалась на юге, и мне хочется, чтобы
мужские руки обняли меня, и я не смогла вырваться из этих объятий.

Даже тот факт, что к соседям приехал гость из Тбилиси (Нидари его зовут, тоже
шесть букв, как и в Гомали) И мне хочется говорить с ним и, посмотрев на него,
вспомнить своих грузинов, поход, Гомали.

Ой, боже, очень много надо наболтать в дневнике сегодня, но не могу,
оставлю назавтра.

25.05.1970 Понедельник.

Вырву у времени кусочек маленький. Обеденный перерыв. Час стояла в столовую
и полчасика можно душевно отдохнуть. Ирина моя говорит, что если в обед
полуторачасовой не есть, то можно отлично выспаться где-нибудь под кустом.
Правда, сейчас холодно, и под кустом не поспишь, разве только на столе и стуле
в сидячем положении.

А вообще в обеденный перерыв Бодрова мне читает любовные письма,
адресованные ей. Интересно до ужаса, красивые письма.

А мне еще ни разу такое красивое письмо не написал никто из ребят.
А мать, когда уезжала, дала бабусе наказ не заводить со мной разговоров
о женитьбах. Она, мол, ничего не знает и не думает об этом.

А я бабусе прочитала путешествие свое на юг, спросила, не осуждает ли
она меня. Сказала, что нет, но разве можно так смело идти с незнакомым
человеком гулять, целоваться.  "Ведь с поцелуев все и начинается, Наташенька"

И сказала: "Ох, если б знали мать с отцом, что ты гуляешь во всю, целуешься,
да карточку им показала б, где ты в обнимочку в голом виде сидишь, они бы
с ума сошли. Нельзя так, Наташа, в такой одежде быть с парнем рядом, поневоле
ему захочется."

Уморила меня бабуся, хотя она может и права, я слишком смело вела себя.
Гомали ведь сказал мне, чтоб я не ходила с ним больше гулять, если позовет.
Второй раз он бы не сдержался.

Наталка, ну о чем ты пишешь? Ты ведь хотела  написать о чем-то существенном.

О боже! Сегодня к нам пришел Нидари, чтобы познакомиться со мной. Принес
шоколадку, был очень любезен, произвел впечатление.

Правда, встретила я его, как колхозница. На мне был халат, тренировочный и
рубаха отцова сверху. Небось подумал, куда он попал. В эдакую глушь.

Поговорили с ним о Грузии. Гомали и Валерика он не знает, к сожалению.
Я ему фотографии показывала. Так хотелось поговорить с ним одним без
бабуси. Но скоро пришла Степанцова за ним и сказала, что ревнует. Вот дура
баба, ей богу. Мне так неловко за все это невежество, к которому я, быть может,
принадлежу тоже.

Он, наверное, думал, что увидит Москву во всей роскоши, величии и красоте.
А получилось совсем не то. Москву настоящую он не видел. Он говорит, что
днем ему скучно одному.

Ну это естественно. Москвичи - народ деловой, работают все, с ним некому
заниматься. Просил меня освободиться завтра с работы, провести с ним время.

"Вы скажите, что гость приехал, вас отпустят, да? А я завтра один буду. Вы
приедете ко мне, и мы с вами пойдем куда-нибудь."

Ой, смешной человечек. Я бы с удовольствием, конечно, но это невозможно.
И потом, у меня завтра тренировка.

27.05.1970 Среда.

Гешка, милый мой. Вспомнила тебя, мне очень грустно и трудно. Да нет, ничего
не случилось особенного, мой хороший. Просто несчастливый день.

Оборвали все тюльпаны, пусто стало в саду, прислали контрольные работы из
института, которые я ждала с большим нетерпением - и, представляешь, двойки
стоят. Не то, чтобы я ошалела, просто не могу осознать.

И верить не хочу, верить не хочу в свою бездарность. Ты думаешь что не надо
расстраиваться? Я не буду. Все это пустяки, ты прав.

Знаешь, Ген, я даже курить не могу, чего-то внутри оборвалось, что-то  нескладно
так, нехорошо. Никакой институт не нужен, ничегошеньки не надо, так живу...

Ой, тебе наверное тоже трудно там, в армии, а я лезу к тебе со своими горестями.
Гешенька, просто не знаю, падаю, понимаешь и опираюсь на тебя, как на призрак,
знаю, что поддержишь, поможешь и успокоишь.

Я сама не знаю, почему я выдумала тебя. Увидела, полюбила и выдумала.
Пишу о тебе красивые слова, жду, вижу во сне. Уж и лица не помню твоего,
хороший мой, только тень какая-то витает.

29.05.1970 Пятница.

Снова на работе в обеденный перерыв уселась писать свою тетрадку. Дома
вечерами я не пишу его, потому что устаю очень.

Соседка Степанцова думает даже, что я работаю тренером. Мол, утром на
зарядке разучиваю упражнения, мотаюсь с сумкой спортивной с утра до ночи
через день и по выходным.

Наблюдения ее, конечно, наводят на мысли, но интуиция подсказывает совсем
не то. Выведывает, выпытывает у бабуси все, ну что за женщина, ей богу!

Ах, Гешенька, знал бы ты, чем я занимаюсь. Гуляю с мотыжкой и граблями
по разным широкорядникам, гибридным питомникам, сортиспытаниям и
дальним полям, как каторжник, бью по твердой земле, заставляя ее цвести.

Руки человеческие все могут. Они такие труженики! Они кормят его, одевают,
благодаря им он живет.

31.05.1970 Воскресенье.

Идет дождик, хороший такой, тепленький. Поиграли сегодня плохо, и я
хочу, чтобы шел дождь. Удовольствие мы сегодня получили с Надеждой,
посмотрев тренировку спартаковских футболистов. Они в баскетбол
играли. Хусаинов там, "Гиля" ему все кричали, Петров, Иванов, Лекицын.
Мне понравились у них темп, мгновенная реакция и хватка мертвая.

Баскетбольные правила они, конечно, нарушали, в кольцо мало попадали
футбольным мячом своим, но вообще приятное зрелище.

Вчера бродила по "Бродвею" с Валькой и ее Генкой. Ничего, парень,
зовет меня "разбойницей".

Еще Любку Шувалову встретила, маму будущую. С упоением рассказывает
про своего Мишку, все у них нормально, испытывают радость семейной
жизни.

А Ларина, чертовка, что творит, собирается устраиваться в ресторан "Россия"
официанткой. Господи, неужели ради денег можно так унизить себя. Ведь
там каждый, кому не лень, будет лапать, гладить, проводить с ней время,
за которое платить ей. Так себя продать!

Открылся IX чемпионат мира по футболу в Мексике на стадионе "Ацтека"
Сижу у телевизора и смотрю первую игру СССР - Мексика. Второй тайм,
пока 0:0. Я от всего отреклась. Не говорю, что книг даже не читаю, газет
уже несколько дней в руки не брала, в кино не хожу, от телевизора стараюсь
подальше держаться.

А сегодня посидела над математикой, а надоело - все закрыла и бестолково
смотрю игру. Бестолково — потому что не болею, так немного волнуюсь за
своих-то, первый волнующий матч, трудно ребятам: жара, высота, вдали от
Родины.

Знаешь, Генка, что я тебе хочу сказать? После того, как мне прислали мои
сочинения с двойками и тройками, у меня пропало желание писать дневник.
Иногда мне кажется, что он посвящен тебе и страшно мне от мысли, что
лишусь моего последнего права представлять тебя всегда и писать о тебе все,
что мне захочется.