Вместо пролога. Вадим. Картинки из детства

  25 сентября 1632 года (по старому стилю) на правом берегу реки Лены в Соттинской местности казачий отряд из 30 человек под предводительством енисейского сотника Петра Бекетова заложил Ленский острог.
  В докладной в Москву Бекетов писал: «…Того же сентября в 25 день, по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всея Руси указу, поставил я, Петрушка, со служилыми людьми на Лене реке острог для государева величества в дальней украине и для государева ясачново збору и для приезду якуцких людей, а преж тово на Лене реке и в якуцкой земле государева острогу не бывало нигде, а поставил государев новый острожек я, Петрушка, против якуцкова князца Мамыкова улусу и меж иными многими улусами середи всей земли. Того же году октября в 28 день по государеву указу послал я, Петрушка, с Лены реки из нового острожку служилых людей к якуцкому князцу Бурухе и к детям ево и к родником всем ево улусным людем призывати в новый острожек для государеву ясаку…»  Из за разливов Лены и наводнений, в 1643 году острог перенесли на левый берег, отсюда и берет начало история Якутска.

  Вадька появился на свет ровно через триста лет после этих событий. В 1938 году отец, работавший в то время в Сарапуле, специалист в технологии выделывания кож, получил направление на кожевенный завод в Якутске.  Начинал он мастером в цехе, но нехватка специалистов и начавшаяся  война, стремительно ускорили карьеру. К 43-ему году он стал уже начальником цеха, а затем и директором завода. С родившимся Вадькой в семье насчитывалось уже восемь человек. У Вадима было две бабушки, мать с отцом и две старших сестры -погодки.

  Все первые впечатления от начинающейся жизни у Вадима так или иначе были связаны с его бабушкой по матери, Анастасией Андриановной. Первый раз она спасла его от смерти, когда он в два с половиной года заболел дифтеритом. Вскоре в горле появился набухающий пузырь, постепенно перекрывающий дыхательные пути. Мать с отцом были на работе и бабушка, увидев задыхающегося Вадьку, действовала очень быстро. Она накалила на огне в печке большую длинную иглу, которой дедушка подшивал валенки, протерла копоть с неё керосином и проколола иглой пузырь. Вадька задышал.

  Их деревянный дом, состоявший из двух комнат и неотапливаемой веранды, стоял впритык к забору, окружавшему завод. Старшая 4-ех летняя сестра сбегала за отцом. Тот примчался вместе с заводской врачихой. Она осмотрела Вадьку, промыла горло раствором марганцовки, прижгла ваткой, смоченной в спирте, схлопнувшийся пузырь и похвалила бабушку за её решительные действия.
  Бабушкину смекалку Вадька проверил еще раз через год, когда подавился большой горошиной, лакомясь выросшими в маленьком огородике стручками гороха. Бабушка окучивала рядом несколько кустов картошки и услышала его напряженный кашель. И опять не подкачала. Она схватила его за щиколотки и перевернув вниз головой стала трясти пока злополучная горошина не выскочила из горла.
 
  Третье спасение пришлось на время, когда ему исполнилось уже четыре с небольшим года.
Отцу от предыдущего директора завода перешел небольшой домик в дачном поселке на озере Сергилях неподалеку от Якутска. В короткий летний сезон мать с отцом продолжали работать, а всё остальное семейство переезжало туда. Озеро было проточным, маленькая речушка подпитывала его и такая же вытекала из противоположного конца. В озере было довольно много всякой сорной рыбы, особенно карасей, достигавших иногда размеров большого карпа. Они были очень красивы, крупная чешуя на солнце блестела золотом. На даче Вадька подружился с соседским мальчишкой, они были ровесники.  В одинаковых нарядах — самодельных клетчатых фланелевых рубашках и сатиновых комбинезончиках с высокими лямками, друзья были похожи друг на друга. Мальчишку звали Толей, его отец работал в местном отделении НКВД, на даче  с ним была мать. Наслушавшись взрослых, что карасей можно ловить ведром, Вадька с Толей прихватили ведро и отправились к озеру, где был сделан длинный мостик, далеко уходящий в озеро. С этого мостика мальчишки постарше ныряли в воду, рыбаки ловили на удочки рыбу, а женщины изредка полоскали выстиранное белье.

  Дойдя до середины мостика ребята стали высматривать в воде карасей. Наконец, Вадьке показалось, что в метре от мостика плеснулся карась и он попытался накинуть на него ведро. Но, недооценив расстояние, он вслед за ведром оказался в воде. Плавать друзья еще не умели. Когда Вадька коснулся ногами дна, вода оказалась ему до подбородка. С трудом он сделал шаг к мостику, а Толя сел на мостик и протянул ему руку. Схватившись за нее Вадька стал делать следующий шаг, но тут опорная нога съехала в ямку поглубже и он, пытаясь не уйти под воду с головой, дернул Толю и тот тоже оказался в воде. К счастью ему удалось выдернуть руку и он успел схватиться за мостик. Пока Вадька периодически отталкивался от дна и набирал в легкие воздух, Толя пронзительно заорал:  — Тонем!

  И не переставал кричать, пока не прибежала, услышавшая крик бабушка. По дороге к дому Толя, которого еще не покинул страх, без конца повторял: — нам лягушки чуть нос не отъели!

  По воскресеньям на дачу приезжали родители. В качестве служебного транспорта у отца был тарантас на рессорах в который впрягали молодую кобылку. Отслужив армейские годы в кавалерии отец отлично умел обращаться с лошадьми. Он часто катал детей по окрестностям дачного поселка и Вадьке очень нравилось, когда отец вожжами придавал кобылке ускорение и она неслась по песчаной проселочной дороге так быстро, что встречный воздух пытался сорвать с его головы панамку.
В какой-то очередной приезд родителей, после обеда, когда те еще сидели за столом, Вадька вышел на улицу.  Его взор упал на запряженную в тарантас кобылку, привязанную вожжами к столбику палисада.

  Желание самостоятельно прокатиться обуяло его. Он отвязал вожжи и запрыгнув в тарантас, махнул над головой петлей вожжей, одновременно крикнув: — Н-но! Пошла!
Мирно дремавшая кобылка, встрепенулась и так взяла в карьер, что Вадькину спину вжало в спинку сидения. Она полетела по улице, за околицей мотнулась левее, обегая, уроненную кем-то доску. Колесо наехало на пенёк и Вадька вылетел из опрокинувшегося тарантаса.
Тогда Вадька простоял час в углу и был предупрежден, что в следующий раз ремня не минует.

  Одним из самых больших удовольствий были походы в местный магазинчик, стоявший на дороге, ведущей в город, метрах в восьмидесяти от поселка. Однажды его взял с собой отцовский приятель, отдыхавший здесь на даче и ходивший в магазин за хлебом, который привозили раз в три дня, и всякой другой бакалеей. Он дал Вадьке прозвище — "Жук на палке", увидев, как тот изображает из себя всадника на коне, пропустив между ног длинную хворостину, а себя велел называть дядей Лёней.    
  По дороге он рассказывал Вадьке разные истории, прочитанные в приключенческих книгах, а когда они приходили в магазин, открывал свой красивый перочинный нож и отрезал большую горбушку, вручая её Вадьке.  Горбушка с хрустящей корочкой издавала восхитительный запах, от которого даже кружилась голова и была необыкновенно вкусна. С тех пор в магазин они всегда ходили вместе. Дядя Лёня был женат на очень красивой татарке, тете Киле. Детей у них не было.  Вадька попытался узнать о причине этого у бабушки, но  она обещала ему рассказать, когда он станет постарше.

  Вернувшись из магазина дядя Лёня и Вадька заходили к ним и тётя Киля наливала Вадьке в красивую, расписанную цветами, фарфоровую кружку, сваренный ей, из растущей в лесу неподалеку, голубицы и брусники, очень вкусный кисель. Иногда им удавалось вернуться домой даже с найденными в придорожных соснах, маслятами.
Лето было хоть и жарким, но скоротечным и пролетало незаметно. Осень была еще короче, а потом наступала долгая-долгая зима. Зимой Вадька любил ходить с бабушкой на базар. Бабушка покупала там, конусы замороженного молока, мороженую оленину, паюсную черную осетровую икру, изредка удавалось купить картошку.
Вадьке доставался леденцовый, окрашенный в красный цвет, петух на палочке. Посасывать его можно было весь оставшийся день.

  По утрам родители уходили на работу, а сёстры в школу и Вадька оставался с бабушками дома. Морозы на улице частенько были за пятьдесят, туда не тянуло, лицо моментально покрывалось инеем, нос грозил превратиться в ледышку и Вадька постоянно толкался вокруг бабушки, хозяйничавшей на кухне у плиты. С тех пор она и стала открывать ему секреты приготовления пищи, навсегда усвоенные и пригодившиеся в самостоятельной жизни многие годы спустя.

  Иногда случались удивительные истории долго потом вызывавшие смех. Женщина, жившая в доме неподалеку, принесла и предложила купить живого петуха. Курятина была в их рационе большой редкостью и бабушка обрадовалась. В своем детстве она часто видела, как курам отрубали головы, но самой делать этого еще не приходилось. Пришлось браться за топор самой. Бабушка принесла на веранду разделочную доску и держа петуха за ноги, легонько стукнула топором ему по шее. Силы в ударе не хватило, петух замахал крыльями и стал летать по веранде обагряя стены, хлещущей из шеи кровью, при этом полу-отрубленная голова болталась на держащей её коже. Ситуацию спас случайно зашедший с улицы заводской конюх. Он смог поймать петуха и умертвить его.

  Бабушка была и первой Вадькиной учительницей, начав объяснения грамоты с распознавания букв и цифр, а затем и складывания из букв, слов и предложений. На подручных предметах, картохах или катушках с нитками происходило обучение сложению и вычитанию. Детский мозг, как губка впитывал в себя нужное и ненужное, откладывая в памяти увиденное и услышанное. Из рассказанных ему сказок о различных зверях, он выбрал для себя имя — "Слон волков", а из разговора матери с кем-то из пришедших гостей, услышал, сказанное матью с иронией, словосочетание — "философ Шишкин". Когда за новогодним столом собрались гости и попросили его прочитать недавно выученное стихотворение, Вадька поставил возле наряженной ёлки табуретку, залез на неё и представился — "Слон волков, философ Шишкин", чем вызвал гомерический хохот сидевших за столом.

  Родилась бабушка в Псковской губернии, в деревне, находившейся примерно посередине между железнодорожными станциями Николаевской железной дороги, Дно и Тосно, в 1896 году.  Через много лет, ставший взрослым, Вадька прочитал замечательные строки Бориса Пастернака:
"Сужался круг, редели сосны,
Два солнца встретились в окне,
Одно всходило из-за Тосно,
Другое заходило в Дне"
(Б. Л. Пастернак)

  Бабушка была восьмым ребенком в крестьянской семье. Перед первой мировой войной родители отправили двух старших дочерей в Петербург учиться швейному делу у родственницы местной купчихи, владелицы небольшой швейной мастерской. В Петербурге Лиза и Настя познакомились с двумя братьями, работавшими в строительной артели. Братья тоже были приезжими из небольшого города на Волге, Кинешмы. За старшего Василия бабушка и вышла замуж и после свадьбы они вернулись на родину Василия в деревню Худыни Георгиевской волости Кинешемского уезда, где в 18-ом году родилась Вадькина мать Галина. Деревня находилась на левом берегу Волги в 12 верстах от Кинешмы. Когда Вадька, слушая рассказы бабушки, спросил почему такое странное название у города, она рассказала ему легенду по которой выходило, что именно в этом месте Волги Степан Разин утопил персидскую княжну, кинув её в волжскую волну. Потом «кинешь-мя» преобразовалось в Кинешму. Родители бабушки были люди верующие, ходила с ними в церковь и она. Не сказать, что она была человеком религиозным, скорее  просто отдавала дань традициям, заложенным в неё с детства.

  Но именно поэтому она решила в тайне от Вадькиных родителей окрестить его. Лезть в церкви в купель Вадька категорически отказался и священник ограничился тем, что побрызгал на его лицо водой и трижды перекрестил, махая перед ним кадилом и читая молитвы. Просьбу бабушки ничего не говорить родителям он выполнил. Отца в это время перевели на работу в горком партии и бабушке бы не поздоровилось, узнай он об этом.

  За полгода до этого события, отец взял с собой Вадьку на рыбалку. На заводе был свой собственный катер. После войны в ленском пароходстве списали в утиль небольшой буксир. Отец был знаком с начальником пароходства и они договорились, что пароходство передаст его заводу. Заводские механики подремонтировали двигатель, плотники и слесари привели в порядок корпус буксира.
С этого момента он верой и правдой служил работавшим на заводе людям. На нем ходили на рыбалку и на ленские острова, за в изобилии росшей там кислице (дикой красной смородине).

  В начале июня, вскоре после прошедшего ледохода, когда поверхность реки очистилась от последних льдин, катер с заводскими рыбаками и двумя лодками на буксире, отчалил от пристани и направился к одному из ленских островов, там где река, как бы охватывала остров двумя протоками. На палубу из трюма был поднят 60-ти метровый невод.  По двое рыбаков спустились в подтянутые к борту катера лодки, в каждой из них один рыбак сел на весла и они заняли место у кормы катера по обе стороны от него. После этого рыбаки на катере стали передавать на лодки крылья невода и аккуратно укладывать их в гармошку на задние банки лодок. Когда крылья были полностью загружены на лодки, с кормы катера спихнули в воду шестиметровую центральную часть — мотню. Сидевшие на веслах стали выгребать в противоположные стороны от катера, а свободные от весел рыбаки постепенно опускали крылья невода в реку. В воде сеть крыльев расправлялась. Нижнюю часть закрепленные на ней грузила тянули ко дну, а прикрепленные на верхней части пробочные поплавки удерживали верхний край на поверхности.
  Растянув невод на всю длину, лодки повернули к берегу реки, туда уже подошел катер, уткнувшись носом в песчаный берег. Оставшиеся на нем рыбаки спрыгнули на берег и разделившись на две группы ждали, когда лодки подойдут к берегу. Еще метра за три до берега тросы были сброшены, а рыбаки распределившись друг за другом стали вытягивать невод на берег. По мере того, как их группы сходились стало видно, как гуляет рыба вдоль верхнего троса невода, выскакивая из воды и сверкая на солнце серебром и золотом чешуи.

  Скоро группы рыбаков, тянущих невод, сблизились до длины мотни, представляющей из себя огромный сачок, похожий на тот, с которым Вадька на даче охотился за бабочками и стрекозами. Они сперва резко устремились прочь от берега и поднявшись до конца песчаной отмели стали выбирать крылья невода. Освободившиеся рыбаки и приехавшие с ними их жены стали собирать рыбу застрявшую в ячее сети. Постепенно к берегу приближалась и мотня. Уже было видно, что огромный сачок весь бурлил от сумасшедшего количества спресованной в нем рыбы. Чего только там не было. Среди бьющегося клубка более мелких пеляди, чира, окуней, щук, налимов, карасей, выделялись длинные тела муксунов, ленков, тайменей, нельмы и осетров.
 
  Более двух часов приехавшие люди загружали рыбу в мешки и грузили на палубу катера. Еще час ушел на собирание и погрузку невода. Наконец все было закончено, двигатель катера зашумел,  дав задний ход катер отошел от берега и развернувшись отправился в обратный путь.
Почти у каждой семьи, чьи представители работали на заводе и жили в поселке по соседству с ним, помимо маленьких огородиков были, служившие в качестве холодильников, самодельные ледники, благо, что вечная мерзлота находилась прямо под ногами, под полуметровым слоем почвы.

  Мерзлоту выдалбливали на метра полтора и забивали весной свежим ленским льдом. На этом льду, под двойной крышкой, все продукты могли сохраняться месяцами. Когда выловленную рыбу поделили, отцу досталось почти два мешка, среди рыб лежавших в них были две средних по размеру нельмы, штук пять омулей и сигов и один почти метровый осетр. На следующий день отец, пораньше вернувшийся с работы, занимался потрошением и засолкой. Доставшаяся ему самка осетра икру почти всю уже выметала, но и из оставшейся в ней получилась целая литровая банка.

  Вадька был полон впечатлений от рыбалки, поэтому когда через пару месяцев катер повез желающих набрать ягоды на острова, мать с отцом взяли детей с собой. Но эту поездку Вадька долго вспоминал с содроганием. Когда всё семейство увлеченно собирало кислицу, Вадька отвлекся на большую птицу, вылетевшую у него прямо из под ног. Пробираясь за ней между кустами смородины он потерял старших из виду, а когда хотел вернуться, то пошел совсем в другую сторону.

  И тут он близко познакомился с местным гнусом. Мошка и комары тучей вились над ним, залезая в мельчайшие щелки в одежде, которую он пытался застегнуть на все пуговицы, лезли в глаза, уши, ноздри. Пальцы рук стали, как подушки, а глаза грозили закрыться совсем от набухших век.
На его счастье его уже отчаявшегося и сидевшего на корточках, нашла возвращающаяся к катеру женщина. Дома у него поднялась температура, вызванный врач предложил пить микстуру с хлористым кальцием и прикладывать мокрые холодные компрессы.. Когда врач ушел, бабушка вместо холодных компрессов сделала ему наоборот такие горячие, что их было трудно терпеть, но опухшее лицо стало возвращать свой обычный вид. В следующий раз ехать за ягодой Вадька наотрез отказался.

  После перехода отца на работу в горком они переехали ближе к центру города на улицу Степана Халтурина. Это была трех-комнатная квартира в двухэтажном кирпичном доме. Водопровод в доме был, отопление было печное.