Юра Устименко

Сидел я под следствием на «пятёрке». Это так Таллиннская тюрьма называлась. Камеры там были лучше, чем на Батарее. Было там на шесть шконок в камере и количество жильцов никогда не превышало цифру шесть. Часто даже в камерах жило по 3-4 человека. А туалет в каждой камере находился в отдельном помещении, у которого была дверь. Огромное преимущество. На Батарее все свои дела приходилось делать на виду у всех. Да и запах. В общем, чувствовали мы себя почти европейцами. Вот только воздуха не хватало. Окна не открывались, а сбоку окна была щель для вентиляции, закрытая огромным количеством решеток и решеточек. Бывали времена, когда все сидельцы дружно ломали пластиковые стекла. Этот вопрос решила не администрация, а Валера Катаев. Погоняло у него было «Кот». Валера был и есть уважаемый человек в очень многих кругах. Я помню его с юности, еще по Мереклубу и Лыуна. Спокойный, выдержанный, сильный и справедливый. Так вот Валера на свои деньги купил для «пятерки» большие вентиляторы. Настольные и напольные. Валера знал о привычке цириков тянуть одеяло на себя, невзирая ни на что. Он понимал, что в первую очередь цирики поставят вентиляторы себе, хотя в их помещениях окна открывались. Так вот, Кот купил такое количество вентиляторов, которое перекрывало количество всех помещений в старом и новом следственных корпусах. Жили мы гораздо лучше, чем на Батарее. Начальство не тупило и не вредничало излишне. Поэтому, если в личном деле не стоял запрет на общение, можно было собрать в камеру более-менее подходящих друг к другу людей. Кроме того, были разрешены телевизоры и Play Station, была гораздо обширнее и доступнее библиотека и был очень хороший магазин. В магазине можно было заказать продукты из городского магазина, которых не было в списке товаров тюремного магазина. Это делалось абсолютно официально, но на такой товар была наценка 20%. Это за лишнее движение и за хлопоты. Кто-то заказывал трюфельные торты, кто-то лаваши и зелень. В общем, было легче. Вот в этот наш спокойный мирок цирики добавили еще одного жителя. Заочно я был с этим жителем знаком. У меня в то время был адвокат по соглашению Александр Кустов, человек порядочный и специалист высококвалифицированный. В перерывах нашего с ним общения он рассказывал мне о своем новом клиенте Юре Устименко. И вот этот Юра и нарисовался в нашей камере. Невысокого роста, волос клочками и мордочка испуганная. Взъерошенный, как воробей. Встретили его по-человечески и Юра очень быстро понял, что боятся нечего. И тут из него поперло. У меня к этому времени уже была отсижена двадцатка и я поступал так, как диктовал мне тюремный опыт. Слушал новичка не перебивая, не поправляя. Мне неважно было, что он рассказывает. Мне важно было что за жилец попал в нашу маленькую дружную камеру. От микроклимата в камере зависело очень многое, почти всё. Юра был, по его словам, морским волком. Я промолчал о том, что все мужчины в моей семье были далеко не первое поколение морскими офицерами. Сам я всю службу оббегал в камуфляже, но наградный мундир у меня был черного цвета и что-то про флот я знал. Юра оказался дезертиром из военно-морского училища, где готовили офицеров-подводников. Для глубоко штатских лиц поясняю, что это был не тинтель-винтель, а ракетный щит и меч Российской Федерации. Количество детишек адмиралов и старших офицеров там превышало половину количества курсантов. Естественно, что ФСБ контролировало там каждый вдох и каждый пук. Юра нам рассказывал, что он офигительный боксёр и держал «на кулаке» весь свой курс. Это конечно брехня. Сунься Юра к кому-нибудь из «сынков» со своим кулаком, ему бы куратор от ФСБ этот кулачок в анус забил и отправил бы на флот простым матросиком. Так бывало часто и со многими. Какой-то спокойный исход в конфликте между курсантами был возможен, если оба участника конфликта были «сынками». И то не всегда. У Юры папы не было. А мама жила в поселке под Москвой и работала на какой-то маленькой фабрике работницей. Потом Юру понесло еще дальше. Он сказал, что его вторая специальность боевой пловец. Я знал, что в этом училище нет такой специальности. Да, учат вылезать в акваланге через торпедный аппарат и производить какие-то действия с лодкой снаружи. Но это начинается на третьем курсе, до которого Юра не дошел. Кроме того, по службе я часто пересекался с боевыми пловцами. Их готовят не 5 лет, а чуть меньше года и потом всю жизнь подучивают. Это были огромные кони. Страшной физической силы и большого веса. Их внешности и внутренняя сущность соответствовала стоящим перед ними задачам. Ребята знали, что они смертники, в основном они были молчунами и расслаблялись только в своем кругу. Всяких подписок, расписок и допусков секретности на них висело как на собаке блох. Это тоже не способствовало развитию разговорного жанра. В общем, я поняла, что Юра врёт, боевым пловцом он не мог быть никаким боком и отношение мое к нему стало соответствующим. Я строил свою жизнь по очень простым и понятным принципам. Я уважал каждого незнакомца, пока он сам не корректировал мое отношение к нему. Юра это отношение откорректировал лихо и окончательно. Потом Юра вообще запустил сумасшедший перебор. Он шепотом и под большим секретом рассказал камере, что ему пришлось уйти из училища из-за необратимого конфликта с начальником училища. При этом Юра автоматически проговорился, что он был на своем курсе замкомандира роты. Это высшая курсантская должность и ставят на нее самый недалеких, дисциплинированных и обязательно умеющих играть на барабане, то есть барабанить. Все адмиралы категорически наказывали своим отпрыскам ни в какие зам.ком. не лезть. На распределении это не отразится, а слава стукача (барабанщика) не стряхнется до самой смерти. Да и в самом училище будет нажито несметное количество врагов. Каждый, кого начальство щипнуло или хлопнуло, автоматически будет числить среди виновников своих залётов и Юру.
А конфликт с начальником училища состоял в следующем. По Юриной версии, Юра придумал новую подводную лодку и даже выполнил чертежи, а начальник училища у него эти чертежи отобрал и присвоил изобретение себе. Бедный подмосковный полуколхозник не знал, что во всем мире такие задачи по силам только очень большой группе институтов, которые решают такую задачу совместно и в течение десятилетий. Я не стесняюсь говорить о Юре в открытую, поскольку у него срок пожизненный и повел он себя так мерзко и по отношению к зекам, и по отношению к цирикам, что ему что-то добавить и что-то ухудшить просто невозможно, как невозможно поссать в полную парашу. А конфликт у Юры действительно был, и был со всем училищем. Причем конфликт настолько серьезный, что могли побить и закопать. В то время по Питеру шла серия преступлений. Прямо в центре города тормозили джип, водителя расстреливали, машины угоняли на продажу. Об отсутствии мозгов у преступников говорило хотя бы то, что невозможно нормально продать джипарь, у которого в салоне дырки от пуль. Такую машину можно только почти подарить. Потом всему городу стало известно, что этим занимаются дезертиры с четвертого курса Юриного училища. Юра начал собирать со всех курсантов деньги как бы на помощь бывшим ученикам. Давали почти все. Давали «за боюсь». Так Юра роскошествовал почти полгода. Естественно, деньги он никому не передавал. Потом ситуация обострилась. И училище, и бандиты из бывших курсантов практически одновременно узнали про Юрину новацию. Охота на Юру началась с обеих сторон. Ситуация «мама не горюй». Писали, что Юра переплыл реку Нарова почти под водой. А что делать, жить-то хочется. Я думаю, что Юра был настолько испуган, что готов был перейти границу раком и спиной вперед. Лишь бы подальше от Питера и как можно скорее. Юра был так испуган на всю жизнь, что большую часть последующих убийств, совершенных им, я списываю на этот страх. Зачем взрывать оружейный магазин ради пары коробок патронов? Заплати побольше и забирай. Если продавец не берет, постой немного у магазина и найди удобного покупателя. Договорись с ним. Вот застрелили они Ида-Вирумааских ребят, которые помогли им перейти границу и предоставили жилье. Спрашиваю: «Юра, этих-то за что?» Юра отвечает: «Они нас обманули и из-за этого был конфликт. Мне показалось, что они хотят нас убить или сдать». А конфликт был очень простой. Оказывается, они пообещали Юре, что Юра будет жить на их даче, а дача оказалась садовым домиком. Да и кормить Юру ананасами они отказывались.  Разве мог Юра такое простить? Вот и не простил.
Ладно, о Юрином героизме больше не буду. Хотя до сих пор не могу понять, как можно всадить пулю в беременную женщину. И совсем не могу понять, как после всего этого женщина сумела не отдать Юре сумку, в которой было 600 крон. Неожиданный результат для курсанта военного училища и тем более для боевого пловца. Может быть, несчастную женщину и ее кошелек спасло то, что рядом водоема не оказалось. А на суше Юра был явно не очень чемпион. Когда Юра пришел к нам в камеру, он сразу показал нам свой дневник. До сих пор, как вспомню этот дневник, глаза у меня делаются размером с восьмикопеечную монету. На первых двух страницах был Юра, наклеенный рядом с портретом Сталина и Юра, наклеенный рядом с портретом Мао Дзе Дуна. Под обеими этими монтажами было написано: «Наш лучший друг! Вожди Юру признали. Я уже хотел начать обращаться к Юре на «Вы», но тут я увидел третью страницу. На ней был «Алёша» из Трептов-парка в Берлине. В руке у него был меч, а его голова была заменена на Юрину. Под монтажом была надпись «Мечта всех женщин». Дальше шли цитаты, ужасно перевранные из Ницше, Зигмунда Фрейда и Белокурой Бестии. Было видно, что Юра считает их одной компанией и большими друзьями между собой. Опять накладка вышла. Ницше – идеолог сверхчеловек. Зигмунд Фрейд – полусумасшедший еврей, съехавший на сексе. Дальше еще смешнее. Белокурая Бестия – это вообще персонаж из произведения Ницше, которое называлось «Так говорит Заратустра».
Такую компанию собрать и объединить общей идеей не смог ни Геббельс, ни Михаил Афанасьевич Булгаков. Дальше Ильф с Петровым не смогли бы. А вот Юра смог. Значит он круче. И это вполне логично. Кого попало в замкомандира роты не выдвинут. Потом оказалось, что у Юры был еще один дневник, который у него отобрали при аресте. В этом дневнике были вклеены вырезки из газет по поводу всех Юриных «подвигов». А ещё там была карта, где Юра обвел кружками все места печальных событий и над каждым кружком Юриной рукой была поставлена дата. Видать в великие собирался, не иначе. В общем, следствие окончилось, еле успев начаться. Дальше на допросах Юра просто объяснял, что и почему он сделал. Адвокат Кустов, занимаясь моим делом, как-то спросил меня о Юре. Я просто махнул рукой. Он тоже махнул рукой, все было ясно без слов. Но в дальнейшем Юра еще один раз всплыл в разговоре с нашим адвокатом. Юрина мама собиралась на суд, который должен был длиться не меньше двух недель. Несчастная женщина плакала, потому что Таллинна не знала, знакомых не было, а цены в гостиницах были запредельные для фабричной работницы из Подмосковья. Я попросил адвоката позвонить моей жене Татьяне (Татьяне номер два). В общем, Юрина мама прожила эти две недели у меня дома.  Танюша старалась ее подкормить и помочь собирать Юре посылки.
Второе па Марлезонского балета. Скромный Юра оценил мои и Танины действия, как следствие огромного нашего преклонения перед его личностью. Тем более, что в камере мы Юрку подкармливали, то есть питались и курили на равных.  Правда, Юра убеждал, что ему по уровню надо курить красное «Мальборо», но мы все курили красный «Бонд» по причине того, что дешевле и никотинистее. Ну какой ни есть, а всё-таки зек, правила соблюдать надо. В то время зеки в зонах ходили в своей одежде. У Юры был только драный спортивный костюм и разбитые туфли. Все понимали, что у Юры будет пожизненно. Поэтому никто не возражал, когда я собрал на этаже два мешка одежды и обуви для Юры. Юра был просто счастлив. Никогда у него не было столько тряпок, тем более фирменных. Раквере для Юры тоже фирма, потому что если ехать из Парижа на юг, то Раквере будет сразу после Кузалю (это городок из песни «Манчествер-Ливерпуль»). Тут Юра понял, что ему прямая дорога в воры и не замедлил об этом объявить. Не касаясь Юриной личности и Юриных преступлений, я просто объяснил Юре, что нельзя в воры тому, кто в армии служил и форму носил. Юра сказал, что я ничего не знаю и ни в чем не разбираюсь. Это ограничение касается солдат, а Юра матрос. Горячий спор потребовал арбитра. Арбитр находился в соседней камере и звали его Лёха Устинов. Погоняло естественно «Устин». Между Лёхиной и нашей камерой в стене была дырка, через которую я мог угостить Лёху яблоком. Раз в месяц цирики эту дырку конопатили раствором, который держался от одного до двух дней. Вот в эту дырку я и задал Лёхе вопрос, заранее зная ответ. Лёха сидел практически всю жизнь, и мы с ним пересекались на всех зонах. Началась Лёхина биография в 10 лет со спецшколы Тапа. Лёха шел к особому режиму, не пропуская ни одной ступеньки. Насчет Юры Лёха ответил коротко и ясно. «Матрос, солдат, какая хрен разница? Всё равно автоматная морда! Давай Директор, глуши урода. За одно такое желание глуши он вообще рамсы попутал». Директор – это ваш покорный слуга, естественно не по паспорту, а по погонялу.
Чуть-чуть отвлекусь. У меня куча всяких навыков, достоинств, недостатков. Все они огромны и разнообразны, но по размеру они примерно одинаковы и хорошо уравновешивают друг друга. Чуть нырну в свою биографию. Я воевал 3 года в Анголе. Я был партизаном. Это происходило не после 75-года, когда новый президент Анголы обратился за помощью к СССР и туда ввели войска поддержки СССР и Куба. В Анголе было всё. От алмазов до урана. Но это было не главное. Главным был судоремонтный заводик, который ремонтировал советские рыболовецкие суда. Этот заводик в «свободное время» заправлял и снабжал советские подводные лодки. Ракеты на лодках были ядерные, а двигатели пока ещё дизельные и в дозаправке нуждались. За такой заводик СССР ничего не было жалко, и мы поехали в Анголу. Вот с 72-75 год мы и партизанили, готовя события 75-го года.  Мы были абсолютные 20-летними идиотами с полностью зомбированными мозгами и народу, каждый из нас за 3 года положил больше, чем на приличную дискотеку ходит. В 2000-м году мы отмечали в Москве 25 лет нашего вывода из Анголы. Мест в Москве много, а нас осталось очень мало. Танюша была со мной. Она насмотрелась и наслушалась такого, что авансом простила мне все грехи и 4 дня проплакали. Следствием поездки для Танюши было то, что она до сих пор не может смотреть фильмы про войну и сказала, что мы, бывшие ангольцы и анголевцы, имеем право на постоянный праздник в жизни. Ну и ладно, это всё отступление. В общем, Юра попросил у меня разрешения написать моей жене письмо. Про мою Анголу Юра, конечно, не знал, т.к. 40 лет истекли в 2015 году. Ну всё корректно, Юра хотел поблагодарить за помощь маме и за чрев. Письмо это Танюша потом переслала мне назад. Звучало оно примерно так: «Здравствуйте, милая Татьяна. Пишет вам тот самый Юра Устименко, о котором вы, конечно, слышали и читали. Не верьте ни одному слову обо мне, я не более опасен, чем ваш муж. Я еще приду к вам с букетом белых роз и отблагодарю за всё». Моя Танюша, простая коплиская девчонка, жившая возле площади Мухина. Вот она мне и пишет: «Сашка, ты че оскотинел там в тюрьме, вы что **** его там что ли, не может нормальный человек такое писать». А в конце письма добавила: «А если не ебёте, то найдите ему мужика. Ваш Юра эту привилегию заслужил, когда стрелял в беременную женщину». Мы решили, что пускай Юра сам решает свои сексуальные проблемы, нам казалось, что своим поведением он себе их обеспечит. В общем в 8 часов вечера цирики открывают дверь камеры на вечернюю проверку и Сашка Ткаредный от всей души заряжает Юре в пятак. Юра кормой вперед вылетает из камеры, следом вылетают его мешки. Больше мы Юру не видели, но целый месяц вспоминали. Всю камеру лишили права закупки продуктов на месяц. Юра прошел все тюрьмы, начиная с «Двойки» и всюду его встречали и обращались с ним так, как он этого заслуживал. Ну в общем, плохо встречали и плохо обращались. Каждый кузнец своего счастья, но только некоторые – кузнечики.