Подвал

Раньше в такую погоду, когда снег уже сошёл, а трава ещё не высунулась, я испытывал какое-то необыкновенное чувство. Что-то тревожное и в то же время сладкое было на душе. Может всё это происходило из-за весеннего солнышка, которое светило ещё прохладными лучами, но не грело. Может из-за чистого неба, которое уже не было вечно серым и пасмурным. А может из-за развесёлых и чирикающих всюду птиц? Может быть. Голая земля и асфальт, как-то по-своему радовали тогда глаз. То тут, то там резвилась ребятня в сапожках и с лопатками, щурились коты в солнечных ваннах, и медленно всё оживало после долгой и надоевшей зимы. Но это было когда-то, и было уже так давно, что до сегодняшнего дня я и не вспоминал. Как там у Высоцкого?

В тот день шептала мне вода:
«Удач всегда…»
А день… какой был день тогда?
Ах да — среда!..

Даже сейчас перед глазами проплывают спокойные семидесятые и восьмидесятые годы СССР. На домах «Слава Труду» и «Слава КПСС», едут разноцветные троллейбусы и жёлтые автобусы мимо булочных и магазинов Океан», идут прохожие и везде продаются мороженое и горячие пирожки. А запах… ммм… какой стоял запах от кондитерского магазина «Чародейка»?! Заварное пирожное, Безе, Картошка, торты «Сказка», «Пионерский», «Прага»! Ради одного этого мы бегали туда ватагой, чтобы посмотреть на всё это счастье, и вдоволь нанюхаться. Эти запахи бисквита разлетались так далеко именно в раннюю весну, когда цветы и деревья ещё не заблагоухали, и не зацвели. Да и воздух тогда был намного прозрачней и чище. А может, и не было этого? Может это только мне так казалось, что мир пахнет конфетами и «Чародейкой»? Ведь сейчас уже так не пахнет. Лишь гарь и дым, сырость и дырявые от снарядов дома, улицы, и кварталы. И асфальт не такой, как в детстве. И дворы с качелями превратились в кладбища. Вон Леночка Смирнова зарыта около песочницы, а вон и Ромка с бабушкой лежит возле расстрелянной скульптуры «Матрёшки». Я помню их. Тут всё их помнит.

Никто из нас никогда не думал, что скоро нам предстоит жить под звуки артиллерийских залпов и выносить раненых или убитых соседей и родных из домов и с дорог. Такое никому и в страшном сне не снилось, однако это произошло. Теперь мы хорошо знаем, что при взрыве авиабомбы, ракеты, снаряда или мины, самым опасным поражающим фактором являются осколки. Тут уже любой предмет, оказавшийся в месте падения снаряда, может разогнаться до огромных скоростей и прибить на месте. Хорошо если зацепит, а так разорвёт, или башку снесёт. Когда начинаются обстрелы, многим приходится выбегать на улицу, и бежать в близлежащий подвал. Но иные уже не бегут, а прописались здесь, в подвале дома, на постоянной основе. Потому что такие перебежки людям в возрасте даются очень нелегко. Вот, например, баба Валя, она уже давно тут вместе со своей собачкой Тимошкой. Ведь только начнут стрелять, сразу отвечает обратка. Все разрывается, шипит, звенит, трещит, и падает. И вот в этот момент надо пробежать от одного подъезда до другому. А как тут добежишь? Пожилому человеку практически невозможно. К тому же бежать страшно даже по подъезду, потому что там везде окна, а до подвала надо ещё успеть. Вот и сидят старики в подвалах безвылазно. Сидят и другие, кто-то с детьми, кто с больными, а кто со своими стариками. Помню, когда-то читал «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, интересная книжка. Так вот, Некрасов писал, что самое страшное на войне – это не снаряды, не бомбы, потому что ко всему этому можно привыкнуть. А самое страшное – это бездеятельность, неопределенность, отсутствие непосредственной цели. Куда страшнее, писал он, сидеть где-нибудь в щели, или в открытом поле под бомбежкой, чем идти в атаку. Ведь в щели шансов на смерть куда меньше, чем в атаке. Но зато в атаке есть цель, есть задача, а в щели только бомбы считаешь: попадет или не попадет. В атаке можно положить конец бомбёжкам, например через взятие позиций врага, или через собственную и скорую смерть. А тут сидишь, и считаешь: попадет или не попадет? Никакой тебе цели, только сплошная неопределенность. И когда всё это закончится, никто не знает. Думаю, что он прав. Нас не так уже волнует, что в подвалах сидим. Больше волнуют бесконечные обстрелы. Не знаем, когда прилетит, когда будут снова бить по нам? И каждый божий день обстреливают и центр, и окраины. Вечный страх проходит, а вот эта неопределённость изматывает. У нас нет связи, и оттого живём в полной прострации. Совершенно не понимаем, что сейчас происходит, и абсолютно не ориентируемся в пространстве. Остаётся только гадать, надеяться, и верить, что нас спасут, и не оставят в беде. 

Новости приходят однотипные: Кого убило? Кто сам скончался? Что сегодня на обед? Например, вчера у Наташи Савельевой разбило дом родителей, младшего брата контузило, а отец с матерью под завалами лежать остались. А ей-то всего шестнадцать лет! Теперь ей с братом некуда возвращаться и подвал стал домом. Да и очень страшно. Никому такого не пожелаешь. И не они одни такие. У каждого что-нибудь такое. Все мы сбились в этом подвале кучей и уже можно сказать, что породнились. Образовалась теперь самая настоящая подвальная коммуна из сирот, стариков, и взрослых. Возможно, у кого-то из них появятся новые мамы и папы, бабушки и дедушки, а у кого-то уже, посреди всего этого ада, появились новые дети и внуки. И когда наконец-то закончится эта проклятая война, ближе их уже не будет никого. Вон и Валерка Курочкин к нам прибился. Хоть и квартира у него сохранилась, и даже окна все на месте, а живёт с нами в подвале. Говорит, что в это тяжелое время жить один не хочет. Да и в компании умирать не так страшно. Всё правильно. Ведь мы вместе готовим, ходим вместе за водой, вместе ищем все необходимое для жизни. Мы даже на развалины вместе ходим фотографироваться. Для истории. Чтобы потом всем рассказать.

Нам недавно чертовски повезло, «азовцы» начали «выносить» ломбарды и ювелирки, а весь остальной народ двинул «грабить» продуктовые магазины и аптеки, поэтому мы, в прямом и переносном смысле, в шоколаде. Было, как на распродаже в чёрную пятницу, только забесплатно. Но после, когда ВСУ и нацбатальоны похватали всё, что могли утащить, они стали взрывать магазины. Сам видел, как они заезжали на военных автомобилях и вытаскивали все, что можно. А потом бомбили эти магазины из танков. И говорили: «Вот, полюбуйтесь, как выглядит этот ваш русский мир». И снова стрельба, стрельба, стрельба. И из тех домов, что на горе, целых уже практически не осталось. Где находятся мирные жители там сейчас, сказать сложно. И повсюду так, везде анархия и беспредел, жители и солдатня грабят магазины, полиции нет, и никто не знает, кто сейчас представляет власть. Понятно только одно, что мы оставшиеся, может всего-то несколько тысяч человек, остались для них живым щитом. И поэтому нам только и остаётся, что инстинктивно сбиваться в коммуны, только так легче, и есть шансы на то, чтобы выжить. Как-то наш товарищ по подвалу, Сергей Иванович Седых, по этому поводу заметил, что беда в том, что многие у нас уже с 70-х годов не понимали значения коммун.
- А ведь в них, - говорил Сергей Иванович, - гораздо легче выжить на этой земле. Если будем как Абхазия, непризнанными, или как прибалты в Евросоюзе, капиталисты нас по-любому раздавят поодиночке и сожрут. Вон из Литвы люди уезжают независимо от того, являются они литовцами, русскими, поляками или евреями. Особенно специалисты, в которых страна крайне нуждается. Но кому охота пропадать ни за грош? Поэтому среди молодежи и популярны мысли о том, чтобы закончить школу, и тут же покинуть родину, как все их друзья и товарищи, которые уже уехали или скоро уедут за границу. Таким образом, уничтожается человеческий род. Наши недогосударства похожи на Содом и Гоморру, в которых искореняется человечество. А если бы мы были россиянами? Ведь Россию везде уважают и побаиваются. Любят, не любят, не важно, но уважают и опасаются. Уж лучше быть вместе с Россией в одной коммуне, чем ещё одной петушиной страной в их Шенгенской зоне.
- А в России как будто не так? – вставила тогда бывшая продавщица из сети магазинов «Щирый кум», Клара Петровна Попко. – У них тоже везде одни чубайсы проклятые. Эти без мыла в западные ворота норовят влезть, и детей своих туда спешат засунуть. Они всегда туда лезут. Со времён Петра I лезут и лезут. Ведь Россия для них – это варварская страна, и они ведут себя соответственно, и поступают с россиянами так же, как с варварами и дикими племенами. Грабят и уничтожают. Вон каждый день по телевизору говорили, как улетают у них самолёты с российскими паспортами куда-то прочь и подальше, но поближе к какой-нибудь Европе. Туда, где нет ничего русского, и не слышна русская речь. И согласись, Сергей Иванович, будь у тебя возможность и средства, и ты бы свалил, как дочери Путина из этой страны.
- Не соглашусь, – ответил Сергей Иванович. – Кому я там нужен?
- А здесь ты кому нужен? – спросила Попко.
- Здесь и сейчас, хотя бы вам, Клара Петровна, - ответил Сергей Иванович.
Все стихли. Получилась какая-то неловкость. Но Седых, не замечая этого, продолжил:
– Это всё Карамзины, Тургеневы и прочая промасоненная аристократия в уши напела про неумытую Россию. То же преклонение перед Западом передалось и советско-жидовской интеллигенции, и даже завсегдатому постояльцу на дне - Горькому. А от них чубайсам и другим недалёким людишкам из бывшего СССР. Это те люди, которые всю жизнь стремились устроиться в жизни на должностях, на которых не надо было отвечать за нужные обществу результаты. А посему плодом их труда и стала одна болтовня о великой России. Безобразным враньём о том, какой же этот русский народ тупой, какой пьяный, какой ленивый и рабский, а всё оттого, что ему недостаёт, какой-то там европейской цивилизованности и рыночных отношений. Эти подонки никогда ничего построить не могли, гвоздя в жизни не вбили, но зато лихо занялись различного рода спекуляциями.
Но тут что-то сильно шарахнуло, и с потолка отвалился ещё один кусок старой шпаклёвки. Она плюхнулась под ноги бабы Вали, и её Тимошка тут же сложил ушки назад и забился под нары.

И снова занялся сильный грохот, и где-то кипит бой. Слышно, как стреляет БТР. Но мы привыкли и на этот шум уже не обращаем никакого внимания. У нас никакого света, естественно, в подвале нет. Единственный свет, который ничего не освещает, – это свет елочных гирлянд, которыми переплетены трубы, проходящие по потолку. Гирлянды еле-еле работают от батареек. На двадцати пяти квадратных метрах стоит стол, табуретки, а на прибитых на стене вешалках висит верхняя одежда. В углу стоит около двадцати пятилитровых баклажек с водой. Тут у нас общая комната. Тут мы обычно обедаем, когда идет дождь или снова обстреливают. А вон там, в небольшом отдельном помещении, дверей в котором, конечно, нет, у нас «писятельная» и «какательная». «Писятельная» – в полуоткрытом и тоже маленьком помещении. Никаких неприятных запахов в подвале вы не почувствуете, потому что ведра с экскрементами вовремя выносим. Кроме «гостиной» в подвале имеются три просторные «спальни». В них, как правило, по две двуспальные «кровати». Кроватями служат либо лежанки диванов, либо ортопедические матрасы. Правда, мы обычно спим в одежде, накрываемся сверху байковыми одеялами, и спим. Быт конечно примитивный. Проснулись, вылезли из подвала, умылись, перекусили. Потом кто куда. Кто-то ищет по окрестным районам гуманитарку, кто-то сам идет к гуманитарщикам, чтобы помыться или дозвониться, кто-то отправляется за водой. Вот так уныло и проходит наш день. Иногда проходят встречи с какими-то руководителями, где нам обещают в конечном итоге все восстановить и предоставить нормальное жилье, но когда это произойдет, никто не знает. Но люди слушают, хоть кто-то снова чего-то обещает вместо телевизора. Только взгляд у всех равнодушный и тусклый, как у лампочек на нашей гирлянде. Видно, что все давно в депрессии. Обычная картина. Кто стоит, кто сидит, кто курит, кто чем-то своим занимается. Некоторые сидят под рекламным бурого цвета мини-навесом пива «Арсенал», на котором написан на украинском рекламный слоган «Зварено на совість». Рядом мангал, а на нем стоят закопченные кастрюли и чайники, в которых кипятится вода. Тут же стол с тарелкой, в которую складывают ингредиенты для салата, банки с соленьями, пачки чая, и даже апельсин, крупы, ложки, вилки, ножи. Везде лежат и висят вещи всех существующих цветов и оттенков: настенные часы, церковные календари, пачка школьных тетрадей, детская коляска, рекламный стенд какой-то парфюмерии, который теперь используется под гигиенические принадлежности, банки со стиральными порошками и моющими средствами. Вещей настолько много, что кажется, что наши «коммуны» поселились на какой-то свалке. Правда, настоящая свалка тут же, рядом. Живём без света и тепла. И на нашем пятачке почти двадцать человек, пятеро из которых дети.

И так каждый божий день. Опять ведётся по городу огонь, который волею судеб оказался на передовой. Вчера в результате обстрелов погибли пять человек. Эти мощные артобстрелы ведутся по жилым домам, рынку, производственным цехам и храму. На дверях многих уже пустых квартир приклеены бумажные распятия, которые и не думали помогать их хозяевам. Это раньше здесь жили люди, а теперь нет. Тут были школа, детский сад, магазины, и даже библиотека. А теперь на весь квартал и сотни жителей не наберется. Но всё равно, некоторые горожане не боятся выходить на улицу, и по дорогам проезжают одинокие автомобили. Однако таких людей мало. А в одном месте, в аккурат посередине дороги, возле разбитых домов с воротами, которые были, как решето от попаданий осколков, уже несколько лет торчит в асфальте неразорвавшиеся градина, которую все старательно обходят и объезжают.

После обстрела на улицу вылезли остатки людей, кто подышать, кто сготовить на костре ужин. Сергей Иванович как всегда сидит на своём офисном стуле и читает старый журнал «Огонёк», который случайным образом нашёлся в подвале. При свечах его трудно было прочитать, зато на улице буквы и слова легко угадывались. Баба Валя моет в пластиковом тазике буряк, так у нас называют свеклу, значит, сегодня наша «коммуна» будет ужинать борщ. Я пытаюсь настроить радио, но ничего не выходит. Может башню разбомбили, а может нас просто отключили от эфира. В принципе никакой разницы. Поэтому я тупо уставился на провисшую веревку, на которой были развешаны тряпки закрепленные прищепками. Снова образы из прошлого. В моём детстве так же болтались на прищепках лифчики и трусы. Дежавю, не иначе.

Куда уходит детство,
В какие города?
И где найти нам средство,
Чтоб вновь попасть туда?

Прошмыгнуло в голове. Потом опять понеслись воспоминания. Скачкообразно понеслись. От фигни до противного. Помню, как мы задержались почему-то на Блюменштрассе №9. В году эдак так в 2007, с погодой нам тогда не повезло. Моросил мерзопакостный дождь, и мы спешно покидали знаменитую Блюменштрассе, что находилась в старом городе Риге. Это бала та самая улица, которая в советском кино вечно изображала из себя западную цивилизацию. Она же превращалась и в лондонскую Бейкер-стрит, по которой прохаживались Шерлок Холмс и доктор Ватсон, и в печальное место, где из окна в парадном сиганул ногами вперёд профессор Плейшнер. Мой компаньон по туристической путёвке, Сашка Иванов, затащил меня тогда в близлежащее кафе, где мы и укрылись от дождя. Народу было не так много, и поэтому мы с лёгкостью расположились у окна, из которого была видна знакомая нам из «Семнадцати мгновений» извилистая дорога из брусчатки.
- Это, конечно, не кафе «Elefant», - сказал Пашка, - но лучше, чем под дождём.
- Согласен, - ответил я.
Пашка Иванов балдел от Штирлица, он даже книгу Семёнова прочитал, но удивился, когда выяснил, что в швейцарском Берне нет, и никогда не было, Блюменштрассе №9. Убедить его в этом помог мне такой факт: Когда в этом фильме крупным планом показывают уличную табличку на Цветочной улице, то многие не понимают, что швейцарский немецкий отличается тем еще, что в нем отсутствует «;» и немецкое слово «stra;e» пишется по-швейцарски через двойное «s», то есть «strasse». Я знал, конечно, что знаменитый фильм снимался в Риге, на улице Яуниела, но Пашка верил, что Ригу загримировали под Берн так же, как это проделали с гримом Куравлёва. Неказисто, но правдоподобно, а значит, и Блюменштрассе вышла с такой корявой надписью.
- Куравлёв вообще на фашиста не похож, - говорил ему я. – Ну, чисто рязанская харя, хоть ты тресни.
– А ты откуда знаешь, какие в Рязани хари? - парировал Пашка. – Но всё равно. Настоящие фашисты на фашистов тоже не были похожи. С виду они все такие культурные, цивилизованные, форма у них от «Hugo Boss», а ковырни такого – истинный ариец окажется. Они и сейчас себя элитой Европы чувствуют.
- С чего ты взял?
- Вон официант стоит, - ответил Санька. – Не спешит нас обслуживать. Брезгует. А почему?
- Русскую речь услышал? – догадался я.
- Именно! «Русишь швайн» мы для него. Зато он себя считает Европой.
- Мне кажется, что ему вообще до лампочки кто мы, - улыбнулся я. – Не тот возраст, чтобы брезговать. Подойдёт обязательно.
- Спорим? – сказал Сашка.
- Ну, давай, - согласился я.
И мы стали ждать. Но Сашке не терпелось.
- Всё равно, - сказал он. - Я думаю, что фашизм в западной цивилизации присутствовал всегда. Просто они его прячут до поры, до времени. Западный обыватель в подавляющем большинстве случаев даже и не догадывается, что его благополучие и благосостояние основано вовсе не на гениальности руководителей его страны, а на ограблении коллективным Западом других регионов планеты параллельно с геноцидом тамошнего населения. Более того, нежная психика этого самого обывателя и его недоразвитые мозги оказались бы в глубоком шоке, если бы он узнал, какой ценой достигается «экономическое чудо» Западной Европы или США.
- Не думаю, что ему будет это интересно, - ответил я. – Ему плевать на геноцид и ограбления. Лишняя и ненужная информация, от которой ему нет никакого прока. Они устроены иначе, чем ты Саня. Знания такого рода как у тебя, нельзя конвертировать в деньги, а значит, они бессмысленны. Интерес у них только там, где есть выгода и барыши. Всё остальное не имеет никакого значения.
- Ошибаешься. Их просто сделали такими. И не они виноваты, что они такие зомби. Это и ежу видно по их обнаглевшим мордам в телевизоре. Официальная западная пропаганда тщательно оберегает своего недалёкого обывателя от суровой правды, подсовывая ему вместо этого всякие страшилки про нецивилизованных и агрессивных туземцев за пределами его мира. Именно такие, например, и живут на территории России, кушая по утрам младенцев и проводя остаток дня с бутылкой водки и в обнимку с медведями. Варвары, что там говорить, таких и не жалко даже. Поэтому западный обыватель, воспитанный в подобном ключе, вполне искренне удивляется: а чего же эти русские или иранцы, ну никак не хотят становиться цивилизованными и приобщиться к «истинным ценностям»?! Но расскажи ему правду, и он точно обалдеет.
- А я тебе ещё раз говорю, что ничего ты своей правдой не добьёшься. Они другие изначально. У них даже сказки и мультики для детей построены таким образом, что с детства воспитывают в них сугубый индивидуализм. Других людей не существует, а если и попадаются, то взаимодействие происходит лишь в качестве делового партнёрства или конкуренции. Поэтому плевать им на других, если их где-то ограбили или убили. Значит, они неудачники. Ничего личного, просто бизнес. Их система добра и зла выходит исключительно из выгод для самих себя, поэтому деньги и власть имеют для них наивысшую ценность. Коллективизм и чувство локтя, это не про них. И никогда не будет про них. Они с этим не живут. Тот же Гитлер не был случайностью для Европы. Да и для всего Запада он был своим в доску парнем. Ведь он давал большие перспективы от разграбления и уничтожения СССР. Поэтому вся Европа и продалась тогда фюреру, сдавшись ему без сопротивления. Тебе надо перестать врать себе, что СССР, борясь с фашизмом, освобождал Европу. Европу невозможно было освободить от фашизма, потому что каждая европейская страна никогда от фашизма, так как СССР, не страдала, наоборот, они были соучастниками во всех зверствах против советского народа. Впрочем, и сегодня для Евросоюза и США, нацизм и оголтелая русофобия в порядке вещей. Тут ты прав, они фашисты с самого начала. Для них вообще никогда не было вопросом уничтожить население целого континента ради собственной выгоды, ради захвата его ресурсов. А какие-то там проживающие на территории данного конкретного континента туземцы - это вообще ни о чём. Их либо в рабство как коренных жителей Африки, либо просто утилизировать как американских индейцев. Свои же страны и всю их политику они преподносят как образец цивилизованности, благочинности, толерантности и стремления нести свет в окружающую тьму. Поэтому у них и не было никакого геноцида русских, белорусов, украинцев во время Второй мировой. Вообще не было. Главным и единственным преступлением нацистов они посчитали только геноцид еврейского населения, известного как Холокост. Немцы до сих пор выплачивают Израилю за каждую слезинку еврея. Тогда как репарации, востребованные с Германии, составили менее 1% от того ущерба, который фашисты нанесли экономике СССР. Но немецкие школьники, политики и простые бюргеры уяснили только одно, что испытывать чувство вины они должны круглосуточно только перед еврейским народом. Про массовые истребления русских, белорусов, украинцев не говорят вообще. Их долбанный Голливуд молчит, телевизоры не показывают, сраный Google не знает. Зато полно про голодомор, про тиранию коммунистического режима, про миллионы убитых лично Сталиным. Но нет ничего про убитых, заколотых штыками, и сожженных заживо мирных жителей СССР! Про миллионы советских людей, уничтоженных итальянцами, венграми, румынами, испанцами, французами, бельгийцами, голландцами, норвежцами, латышами, литовцами, эстонцами и прочими цивилизованными европейцами. Во время Антанты они так же резвились на нашей земле. Позабавились и американцы...
- Простите, - вдруг обратился к нам официант на чисто русском. – Вы не могли бы потише, а то «цивилизованные» европейцы очень беспокоятся. Вы нам клиентуру пугаете. Может, что-нибудь выпьете лучше? Чай или кофе?
- Чай, - ответил Сашка.
- Чай с лимоном, - ответил я.
Да, я тогда разошёлся, но и спор выиграл.

Захотелось водки. Редкий случай в красной зоне, но дядя Толя не пил и почти даже не курил. Хотя пришлые рассказывали, что часто им приходилось видеть в поселках, и городишках, на передовой настоящее дно. Там пьют целыми семьями, включая подросших детей. Пьют от безнадеги, отчаяния - черное пьянство, приносящее забытье, но не облегчение.
- Откуда же у них бухло? – спросил тогда Валерка Курочкин.
- Э-э-э, - протянул дядя Толя. – Даже у нас его сварганить не долго. Да хоть на костре. Было бы желание.
- А сахар, где взять? – не унимался Валерка.
- Да где хочешь! – ответил Сергей Иванович. – Варенье, конфеты, картошка…
- А дрожжи? – опять спрашивал Валерка.
- Да тоже самое, - ответил Сергей Иванович. - Рис, пшеница яровая, конфеты, варенье, ягоды… На поверхности этих продуктов присутствуют дикие дрожжеподобные грибки, оказывающие такое же действие, как и покупные дрожжи.
- Свинья грязь завсегда найдёт, - заметил дядя Толя. – На зерне оно лучше выходит, чище и вкуснее. Натур продукт. Только зерно пророщенное должно быть.
- Да. Зерна у нас навалом, - согласился Сергей Иванович. – До войны в каждом дворе кур держали.
- И варенья у всех полно, даже сейчас, - удовлетворился Валерка.
- Выпить, что ли хочешь? – спросил дядя Толя.
- Не-е. Это я так, для справки, - засмущался Валерка. – Мне ещё воды натаскать надо.
- А то у меня водка есть, - сказал дядя Толя.
- А я бы перед ужином тяпнул бы, - сказал Сергей Иванович.
- Вот и тяпнете, - улыбнулся дядя Толя. – Сам я уже лет десять не пью. Язва. Вот покурить иногда могу.
- Угощайтесь, - достал сигарету Сергей Иванович дяде Толе. - Угощайся, и ты Сева, - Сергей Иванович протянул и мне сигарету.
- На двоих покурим, - сказал дядя Толя. – Береги, Иваныч. Сигарет мало, а войны ещё много. К тому же, после водки курить завсегда хочется больше. Сам знаю.
- И то верно, - согласился Сергей Иванович.
На том и порешили.

Свечерело. На ужин жена Сергея Ивановича Валентина Александровна, как раз нажарила огромную сковороду картошки. Открыли и трёхлитровую банку с огурцами, которую притащил Валерка. Ребятишки накинулись как воробьи и застучали ложками. Ели с одной посудины дружно, старясь есть поровну. Детишкам, конечно, отдавали побольше. Самой старшей – Ане, было уже четырнадцать лет, и было больно на неё смотреть. В этом месте Аня превратилась в красивую и стройную девушку, всё было при ней. Да только красоту её, война загнала в подвал. Некому, кроме нас, взрослых, было оценить её. А ведь у неё, как раз наступили те времена, когда своей красотой хочется хвастаться всем вокруг. Но увы, вокруг были лишь бомбы и дырявые дома. Впрочем, у всех проклятая судьбина отобрала многое и дорогое. Между тем, я, Сергей Иванович и Валерка, тяпнули. Похрустели огурцами с картошкой, и стало хорошо. Дети разбежались по своим углам, а мы не спеша допивали водку и вели разные разговоры. Слышно было, что ещё где-то стреляют, но кто стреляет, откуда стреляет, вопрос ещё тот. Женщины убирали со стола, кто-то начал укладываться на боковую, и не мешает уже гул и свист снарядов. К тому же они пока не рядом с нами. Стёпка опять канючит. У сына Жени Савицкой врожденная и постоянно растущая киста в голове, но всё же, хоть все тут и больные, да живые. Однако если копнуть глубже, то, начинаешь понимать, что первую партию несчастных на Донбассе скосили боевые действия, а следующую — последствия жизни в постоянном напряжении — инфаркты. Восемь лет нескончаемого страха и ужаса. Мы толком жизни и не видели за эти восемь лет. Только смотрели, как людям без конца отрывало руки, ноги, головы и рассекало осколками детей. Ребятишкам вообще не повезло, учиться негде, да и не дают, школы предусмотрительно заминировали «щирые» украинцы. Выполнил-таки Порошенко свои гнусные обещания: их дети пойдут в школы и детские сады, а наши будут сидеть по подвалам. «Слуга народа» тоже старается. Да и все страны против нас, просто уму непостижимо! Мы для них ничто, ни одной гуманитарки, ни одной посылочки, не пришло из Европы и США. Зато сколько оружия доставляется со всего мира для ВСУ, которое сыпется на нас, как из рога изобилия. Поверить в слепоту Брюсселя невозможно. Как невозможно поверить и в то, что Европа не видела, когда перед её носом размахивали фашистской свастикой при Ющенко, и маршировали толпы новоявленных фашистов в Латвии. «Хайль Гитлер» был слышен даже на Луне, но ни в Париже, ни в Бундестаге. Их даже не перекорёжило. Напротив, по-видимости у них что-то заиграло в гнилой и протухшей крови, и они вновь с животрепещущим волнением услышали родимый топот начищенных сапог бравых солдат Рейха и французской дивизии СС «Шарлемань». Видимо они, смертельно оскорбленные существованием России, и вообще каждого русского в частности, теперь наслаждаются новым походом на Восток.

Wenn die Soldaten
durch die Stadt marschieren.
;ffnen die M;dchen
die Fenster und die T;ren.

Весёлая такая фашистская песенка, где девушки с восхищением выглядывают из окон, чтобы полюбоваться на шагающих по городу солдат. Да только не поётся в ней то, что надо. Например, как едут военные на машинах, и видят, что рядом по тротуару идёт красивая девушка.
- Золото е? – спрашивают.
- Нет, - испуганно отвечает она.
А потом как нашли её в лесополосе, изнасилованной не одним подонком. Связанной, и с монтажной пеной в женских половых органах. Или спели бы про то, как те же пьяные солдаты, простреливали колени молодым ребятам. Как держали их по нескольку суток в подвалах, издеваясь и пытая. Как родители и жены ходили и упрашивали, чтоб их забрать. Как помимо прочего, за оральный и анальный секс, забирали своих детей, мужей и братьев. Восемь долгих лет невыносимых тягот, унижений, мучительных смертей и обесчеловечивания. Нет, не верю я, что Европа слепа. Знает она, и даже смотрит на это с превеликою охотою.
- Как ви тут живьёте? – спрашивала как-то Нинку Лудок британская журналистка. А рядом стоят два украинских душегуба с автоматами.
- Ждём, - хитро отвечала Нинка.
- Что ждёте?
- Нашей победы, - отвечала она.
Но тут её муж не выдержал и чуть ли не слёзно заговорил:
- Пожалуйста, заберите нашу дочь с вами в Англию.
- Как так? – вытаращила глаза британка.
-  Она отличная ученица, - продолжал отец. – Она прекрасно владеет английским. Мы всегда мечтали, что она будет учиться где-то на Западе. Помогите ей. Она будет вам подметать… и… всё, что хотите, будет делать.
- Знаете, нам по большому счету всё равно, - вмешалась испугавшиеся Нинка. – Нам-то и здесь хорошо. Вот, для дочки хотелось бы, чтобы она куда-то туда, в Германию поехала… Ой, в Англию. Для нас вообще-то неважно куда, лишь бы…
- Мисс Чедвик, нам пора, - сказал один из мордоворотов.
- О! Ес, ес. Хороший вам дня, - сказала улыбаясь рыжая Чедвик.
Сели они в машину и уехали. Больше журналистов у нас не было. А вечером эти двое вернулись, пьяные и с группой поддержки. Нашли нинкиного мужа, избили до полусмерти, и долго заставляли орать «Слава Украине». Зато жив остался.

Меня тогда поразило вот это: «Мы всегда мечтали, что она будет учиться где-то на Западе». И мечтала ведь не дочь, а родители! Значит, внушали уже с детства ей эту мысль, значит, и мама с папой хотели всю жизнь уехать! Поразительно! Как так случилось, что все стали не видеть перспективы «светлого будущего» для себя и своих детей на своей родине? И ведь это началось уже при СССР! Американский образ жизни крепко засел в головах наших граждан, его буквально затолкали туда с помощью западных кино и музыки. Чем всё ближе шло к развалу нашей страны, тем настырнее и чаще шла пропаганда капитализма во всех СМИ и видеосалонах. Мало того, стало просто неприличным гордиться СССР, напротив, все стремились  «поныть» или облить грязью весь советский народ. Однако, не заметил, что за столом говорили про то же самое.
- Ну, и что там, в «Огоньке» пишут? – спросил дядя Толя.
- Тоже самое, что и сейчас, - махнул рукой Сергей Иванович. – Ленин плохой, Сталин ещё хуже. Я в общем-то нашёл там кусок из романа Чейза, его и читал.
- А-а, так это перестроечный «Огонёк» - сказал дядя Толя. – Тот, что при Коротиче выходил.
- Ага. Он самый, - кивнул Сергей Иванович. – Тот ещё мерзавец вышел. Я вот, что заметил, журнал 1988 года, а с обложки «Огонька» исчез орден Ленина.
- И не удивительно, - сказал дядя Толя. – Горбачёв же отмашку дал. Редакторская деятельность Коротича абсолютно вся направлялась сверху. Никакой самостоятельности у него и в помине не было. Именно окрик сверху не позволил Коротичу дать в журнале интервью с опальным тогда Ельциным.
- Однако самый многотиражный журнал был, - вставил я. – Отец на него даже вместе с «Крокодилом» подписывался.
- Был, - согласился Сергей Иванович. – Но в 1988 году, и «Огонёк», и «Крокодилы» стали насквозь антинародными журналами.
- Антисоветскими, - поправил дядя Толя.
- Я про то и говорю, - удивился Сергей Иванович. – Коротич-то из Киева. Я помню, как в 1989 году в Харькове проходили выборы в Верховный Совет СССР. И баллотировались тогда от Харькова этот самый Коротич и поэт Евтушенко.
- И кто победил? – спросил Валерка.
- Оба они и победили, - ответил Сергей Иванович. – Их же специально и проталкивали, чтобы не допустить к выборам кандидатов от компартии. Народ тогда был обманут и оболванен такими жуликами, как Евтушенко, Солженицын, Окуджава и прочими подонками из творческой интеллигенции. Такие журналы, как «Новый мир», «Юность» и прочие «Огоньки», столько помоев вылили на СССР, что мама не горюй.
- Ну, совсем, как перед майданом, - сказал Валерка.
- Именно, - сказал Сергей Иванович. – Такие люди, как Коротич, тем и страшны, что они абсолютно беспринципны и готовы славить кого угодно и что угодно. В СССР они кричали ура коммунизму, появилась задача клеветать на СССР – стали клеветать, дали команду прославлять Бандеру и фашизм – с упоением начали славить фашизм. Главное, что бы при этом им жилось хорошо.
- И не здесь жилось, а там, - заметил дядя Толя. – Ведь всё, что они делали и делают, это по указке из США и Европы. От того их дети и внуки, все там и пристроены. Да и они сами, тоже все там. Как развалили СССР – все уехали за границу. Горбачёвы, Ельцины, Хрущёвы, Андроповы – все там. А уж эти грёбанные писатели и подавно.
- И сейчас всё так же, - сказал Валерка.
- А ты, как думал?! – сказал Сергей Иванович. – Они всегда хотят быть там. Поэтому здесь ими ничего хорошего и не делается. Это пошло со времён хрущёвской оттепели. Несколько поколений уже сменилось, а мечта свалить отсюда – как гвоздь забита в их продажные головы. Они работают на это. Учёные, писатели, политики и прочие профессора, потому и придерживаются европейских ценностей и норманизма, чтобы выслужиться, получать гранты оттуда, и чтобы их дети были там.
- А сами тут, на постах сидят, - сказал дядя Толя. – Не увольняются.
- Пока они тут и гадят, им платят, - сказал Сергей Иванович. – Там они будут уже не нужны. Израсходованным материалом. А с отбросами уже никто не считается, таких и раздавить не жалко.
- Как раздавить? – спросил Валерка. – Они ж теперь свои.
- А так, - сказал дядя Толя. – Как Гитлера. Сначала кормят, вынашивают. Деньги дают с танками, а потом увидят, что хана, что план не удался, тут же и сдадут с потрохами. Да ещё сами добьют.
- И себя же героями сделают, - добавил Сергей Иванович.
- Точно, - кивнул дядя Толя. – Запад, это цивилизация подонков и негодяев. Вся их культура основана на одном принципе – кто, кого круче. У кого больше и толще. Это вечная конкуренция, а не общежитие, как в СССР было. Весь их комфорт сделан не для людей, а для богатеев. Их города в основном грязные, набиты крысами и бомжами, и только отдельные кварталы зияют убранством и богатством. Их-то всё время и показывают. Всё их начальство живёт на другой планете. И оно внушает остальным, что и они так смогут, что свобода и труд – всё перетрут. Только всё это враки. Нет никакой свободы.
- А ты, дядя Толя, был там, что ли? – спросил Валера.
- А зачем там бывать? – ответил Сергей Иванович. – Всё в книгах давно есть. «Гроздья гнева», «Американская трагедия», «Нефть», да много таких. Читай, Валера, и всё узнаешь.
- Это всё про Великую депрессию, - сказал я. – Нынче печатают лишь любовные романы, да детективы с Гарри Поттером.
- А ты думаешь, что с тех пор, что-то изменилось? – спросил дядя Толя. – Одна «Ярмарка тщеславия» Теккерея чего стоит. Это всё та же история, что и сейчас.
- Не соглашусь, - сказал я. – Бекки Шарп была хотя бы умна и образованна, а нынешние лишь сиськами орудуют. Те же Скарлетт О’Хара, или Анжелика, в тысячу раз превосходят талантами и уменьем какую-нибудь Мадонну или Урсулу фон дер Ляйен.
- Согласен, - сказал Сергей Иванович. – В те времена сиськами особо не поманипулируешь. Нужен был ум.
- А потому что бабе рта не давали открывать, - сказал дядя Толя. – Она знала своё место. Нынче же, когда им дали права, они распоясались до бесстыдства.
- Значит, книжки эти бестолковые? – подвёл итог Валерка.
- Почему же? – удивился Сергей Иванович. – Касательно женщин, конечно же, устарели, но про капитализм и трущобы, всё верно. Суть осталась прежней.
- Да, - сказал Курочкин. – У них там одни феминистки.
- Это верно, - сказал Сергей Иванович. – Как-то до войны я читал заметку, что в каком-то центре психического здоровья в Техасе, пришли к выводу, что мужественность это - психическое заболевание.
Женщины, услышав это, тут же засмеялись. Одновременно дико и смешно было это услышать. Посмотреть бы на этих феминисток и профессоров тут, на Донбассе сейчас, чтобы они тогда сказали?
- Это быть американцем уже диагноз, - сказала Валентина Александровна. – Если ты американец, значит, у тебя психическое расстройство.
- Зря, что ли они антидепрессанты килограммами глотают, - поддержала Женя Савицкая.
- Утверждается, что мужчины страдают, когда им говорят «действовать как мужчина» или когда им предлагается выполнять традиционные гендерные роли, например «быть успешными» или «быть кормильцем», - добавил Сергей Иванович.
- Точно психи, - сказала баба Валя.
- А это оттого, - сказала Женя, - что их так воспитывают с детства. Там же у них мальчиков в платья наряжают, мол, вырастит, сам выберет, кто он, мальчик или девочка.
– Чокнутые, - опять сказала баба Валя.
- А вы слыхали новость? - заявил радостный и довольный Валерка Курочкин.
- Какую? - спросили его.
- Довыпендривались финны! Теперь начинают локти кусать.  Будущая нехватка энергоресурсов станет для них головной болью. Теперь им приходится судорожно искать поставщиков нефти и газа, да еще выкладывать за них безумные бабки. Сейчас газ стоит дороже в десять раз! Да еще говорят, что в будущем топливо будет идти уже по 4000 долларов.
- А нам, что с того? – спросила Валентина Александровна. – У них денег куры не клюют. Заплатят.
- Ну, как же! – удивился Валера. – Вот смотрите. Возьмём дефицит энергоресурсов. Он может привести к подаче электричества и газа строго в определённые часы. Вода тоже будет по часам, насосы-то не на вечном двигателе работают. Мыть посуду и стирать — только вручную, о стиральных и посудомоечных машинах придётся забыть. Ведь воду и электричество нужно строго экономить. Бытовая химия и косметика станут дефицитом — химпредприятия уже, наверное, останавливаются. Санкции поломали все логистические цепочки, в том числе, в поставках продовольствия — значит, не за горами распределение продуктов первой необходимости по карточкам. А остановка крупных предприятий потянет за собой волну безработицы: людям, работавшим на остановившемся предприятии, деваться будет просто некуда. Кризис-то — масштабный, охватывающий все отрасли народного хозяйства. Из-за падения производства уменьшится поступление налогов в казну. Средств на поддержку малоимущих слоёв населения, катастрофически не хватит. Ряды которых будут постоянно пополняться всё новыми и новыми безработными. Значит, власти быстро свернут всю социалку: урежут пенсии, пособия и другие плюшки. А чтобы приглушить протесты, введут жёсткую цензуру. При которой одними штрафами не отделаешься. А еще есть такая форма мобилизации населения, как трудовая повинность. Зачем, к примеру, тратить городу деньги на дворников, когда можно принудить граждан по очереди махать метлой?
- Какую прекрасную утопию ты нарисовал, Валера, - сказал Сергей Иванович. – Прямо сказка какая-то.
- Почему утопия? Почему сказка? – заволновался Курочкин. – Всем давно известно, что у европейцев благодаря пособиям и жизни на всём готовеньком случилось «ожирение мозгов». Они привыкли к тихой жизни, и для них шок, что могут быть по-настоящему серьёзные проблемы. Поэтому они скоро поймут, что единственный способ остановить дальнейшее развитие кризисной ситуации — пересмотреть своё отношение к России и отказаться от войны с нами. Вот.
- Вряд ли, - сказал Сергей Иванович. - Свежо предание, да верится с трудом.
- Иногда теряешься –  сказал молчавший в углу некий Мухин. - Может они не идиоты, может они специально так? Вот фашисты Кремля под надуманным предлогом затормозили поставки газа в Европу, и набившаяся в телевизор «интеллектуальная элита» враз захлебнулась радостными соплями от того, что европейцы в нынешнюю зиму испытают некие трудности с теплом. А у меня сомнения – а не хитрый ли это план самого Запада? Не он ли приказал фашистам Кремля вызвать проблемы с отоплением в Европе? Ну, положим, европейцы действительно замёрзнут зимой и что будет в итоге? Они встанут на колени пред Россией, начнут клясть свои правительства и умолять Путина, чтобы он разрешил поцеловать его в жопу? Вы серьёзно этого ожидаете? А, может вам не надо судить всех людей по нашим говнюкам? По тем сукам, развалившим великую и справедливую страну только потому, что Советский Союз плохо обеспечивал своих паразитов колбасой! Я считаю более вероятным, что ухудшение снабжения теплом вызовет глубокую ненависть европейцев к нам, к русским. И вызовет соответствующую реакцию западного сообщества, которое в десяток раз мощнее России по численности населения, и во многие десятки раз мощнее экономически и в военном отношении. Причём, это будет ненависть европейцев не к пресловутому путину, а именно к нам – к русским. И я боюсь, что сообразительные пропагандисты Запада готовят европейцев именно к такой ненависти. А может быть, и к более страшной войне.

Все замерли, обдумывая слова Мухина. Вроде бы Мухин всё верно рассудил, всё по логике, однако страшно и невыносимо было от этих слов. Чего же тогда было ожидать от будущего, всем сидящим в этом подвале? Конца света? Смерти? Это и так подразумевается каждый день, но оно как-то прячется нами в дальние уголки затылков. Мы ещё надеемся, мучаемся, но живём, а он такое…
- Знаете, - помолчавши, сказал опять Мухин. - Как-то я видел в интернете немецкий журнал «Der Spiegel», с анонсом, мол, почему так много россиян поддерживают Путина? На обложке было фото решительно-злобного мужика в футболке с цветами российского флага и портретом Путина на груди. То есть, получается, что немцев давно убеждают, что народ и Путин едины в своём порыве быть злобными гадами мира. Не Путин гад, а все русские – гады.
- Да уж! – сказал Сергей Иванович. – Так работает пропаганда. У фашистской Германии была такая же технология. Она и в Америке так же работала против коммунистов. Сейчас вот против нас, русских.
- М-даа, - протянул дед Толя. – А я заметил, что Путин никогда ни с кем не вёл дебатов? Он всегда только договаривался. Поэтому его зюгановы и жириновские пожизненно сидят в депутатах, а всяким залупистым кандидатам прокуратура только и шьёт всё новые и новые дела, как Грудинину. Теперь на выборах нет случайных людей. Нет личностей в телевизорах. Все те, кого нам показывают, какие-то жалкие клоуны на фоне великого гения Путина. Даже Барак Обама выглядел ничтожным педерастом перед скачущим на коне голым по пояс Путиным. Он везде затмевает своим светом лики «кровожадного» Сталина, мумию Ленина, и даже вечно улыбчивого Си Цзяньпина. Он архистратиг, Наполеон и Кутузов в одном флаконе. Я слышал даже, что в честь него была названа планета, тогда как в честь Бараки Обамы назвали какого-то глиста.
- Ха-ха-ха! – засмеялся подвал.
- Всё так, - сказал развеселившийся Сергей Иванович. – Только планета Путина, открытая астрономом из Венесуэлы, оказалась космическим мусором.
- Ха-ха-ха! – ещё громче засмеялся подвал, и даже Мухин.
Немного отлегло от сердца. Мы выпили еще, и вышли в ночь покурить.

Было тихо. Стояли и наслаждались. Каждый думал о своём. Я же опять задумался над словами Мухина, и об угрозе третьей мировой. По сути, она уже идёт, раз всё оружие мира поставляется хохлам. Причём открыто, причём с призывом в западной прессе убивать русских. Сюда едут наёмники и маньяки со всех стран, и это делает западная реклама и пропаганда. Я представил себе эту рекламу в телевизоре со слоганом: «Стань героем - убей русского!». И как легко потом этого хочется, когда каждый день говорят: «Убей русского!». Всё по Гитлеру, и нацизм как движение не предполагало мобилизации людей, довольных жизнью. Он был направлен на тех, кто чувствует себя обиженным судьбой, на тех, кто недоволен и настроен критически в отношении существующей действительности. И я думаю о том, насколько этот посыл актуален сегодня. Нацисты в двадцатых годах прошлого столетия смогли с успехом использовать в своих политических целях гнев и недовольство людей. Гитлер знал, что немцы не поддержат войну с целью захвата новых территорий. Но они поддержат ее, если речь будет идти о защите их семьи. Они обвиняли евреев в стремлении уничтожить немцев. Они внушали людям, что евреи стояли за всеми вражескими государствами, которые воевали с Германией. В своей пропаганде нацисты объясняли людям, что те не должны лично убивать своих соседей, как это, например, происходило позднее в Руанде. Нацисты говорили своим гражданам – вам не нужно этого делать, позвольте государству защитить вас. И людям было гораздо легче с этим согласиться – я никого не убивал, я просто не сопротивлялся, я просто отвернулся от своих соседей-евреев, я не знал, что их убьют. Психологически гораздо легче принять такую позицию. Никто и не заметил, как страна превратилась в образцовую свиноферму, обитателей которой скоро отправят на убой. Что они сами взрастят «нового человека» – зомби, лишённого традиционной морали до такой степени, что даже за три месяца до капитуляции, они верили, что способны выиграть войну. Я помню один такой знаковый инцидент. Вычитал где-то. Уже в апреле 1945-го некий девятнадцатилетний студент-богослов, не помню имени, но пусть будет Фриц, перерезал телефонные провода у штаба, дабы оборвать связь с позициями вермахта. К городу приближались американцы, и Фриц хотел, чтобы его город не стёрли с лица земли. Его заметили два подростка из «гитлерюгенда», и немедленно сообщили в гестапо. Студента арестовали. Комендант города — какой-то полковник — приказал собраться «трибуналу» из трёх человек, и за две минуты Фрица приговорили к повешению. Его отвели к ратуше, накинули петлю на шею. Но парень вырвался, побежал — «преступника» схватили полицейские: били студента ногами и тащили за волосы к виселице. «Добропорядочные граждане», которые были рядом, не сказали ни слова сочувствия, напротив, они плевали в приговорённого и старались пнуть побольнее. Стали вешать. Однако верёвка оборвалась, и несчастный упал на мостовую. Немедля палачи тут же скрутили новую петлю, и повесили Фрица заново. Через четыре часа полковник скрылся, и уехал из города на велосипеде, а вместо него, без единого выстрела вошли американцы. Все горожане знали, что город обречён, но никто не сделал даже попытки спасти юношу. Наоборот, они с остервенением помогли убить «предателя», не испытывая мук совести. Эти «патриоты» действовали, как роботы, отказываясь соображать, что ведь власть сменится за считанные часы, и им придётся отвечать за всё. Что это было? Верность фашистским идеалам, или бессловесное подчинение властям? Откуда взялось столько ненависти к своему же соотечественнику? Как реклама и пропаганда смогли так проесть мозги, будто серная кислота? Это меня мучило, пока я курил. Неужели и хохлы останутся такими, когда им наконец-то придется проиграть войну? Впрочем, мазеповщина и бандеровщина, давно сожрали их изнутри. Украинец, как сказала Валентина Александровна про американцев, это уже психическое расстройство. Ведь, как правильно говорили в СССР, что Запад – это загнивающие страны. И на сегодня он сгнил окончательно, теперь это лишь уродливый мертвец, который пожирает не только сам себя, но и всё живое, что попадается в его мерзкие лапы. Куда, собственно, и попала Украина, превратившись от его укуса в такое же подлое, людоедское, и богомерзкое существо.