Дети в оккупации - 2

      Дом одним крылом выходил на пер. Некрасовский с крутым спуском-подъемом, по которому из порта шли грузовики с углем и дровами. Иногда из кузова на кочке мог выпасть кусок угля или полено. За попытку подобрать это, взрослый или подросток мог легко получить пулю от любого оккупанта.
А вот 4-летний карапуз, толкающий как жук, вверх по спуску кусок каменного угля, почти всегда вызывал одобрительную реакцию. А так как Борис «дежурил» на  дороге часто, то стал узнаваем, и, из кузова притормозившей машины, сбрасывался специально кусок побольше, а немцы заключали пари: сможет пацан дотолкать добычу до двора или нет.

      Однажды такой кусок скатился вниз до самого обрыва. Борис еле-еле откатил его с дороги в ямку на обочине, забросал листьями и помчался домой за подмогой, а когда привел мать с сестрой, яма оказалась пуста. Кто-то из жителей ближайших домов скрысятничал уголь.

      Бывало, что немец-квартирант сажал Бориса в коляску мотоцикла и уезжал по своим делам, давая на месте остановки задание пацану: «охранять мотоцикл». За это его могли покормить. Домой из таких поездок часто возвращали ближе к ночи, спящего – совали бабушке – На, матка, – оставляя иногда хлеб или банку консервов.
Детская память Бориса, как губка, впитывала в этих поездках отдельные слова, фразы, мелодии песен. Выбрав удобный момент, нещадно коверкая чужую речь и мелодию, он распевал немецкие маршевые песни, пока не получал подзатыльник или эрзац-шоколадку. Но это были редкие моменты удачи, а чувство голода – постоянным. Шура нерегулярно подрабатывала прачкой или уборщицей.

      На ул. Петровской (Ленина), 51, (где до и после войны была кондитерская фабрика) немцы выпекали хлеб, а во дворе разместили гарнизонную кухню и гауптвахту для своих штрафников. У въезда во двор была конюшня на несколько лошадей. Какое-то время с этой кухни остатки пищи немцы раздавали детям не старше 6-7 лет. Под эту категорию из семьи подпадал только Борис. В определенное время выстраивалась очередь из малышни, с кастрюлями и мисками, и каждый получал по поварешке супа или каши. Немец на раздаче строго следил за очередностью и, чтобы каждый съедал свою порцию здесь же, во дворе. За попытку стать в очередь второй раз Борису досталось поварешкой по голове. Тут он и приметил лазейку в стойло лошадей, где у стены лежали круги макухи (жмых, остающийся после выжимки масла из семян подсолнечника). Но возможно это было во дворе, где располагался «Плодовощторг», он ближе к дому, где они жили.

      Борис рассказал сестре и, тайком от матери, пока она ночью где-то стирала чужое белье, они пошли за добычей, не понимая, что за это можно поплатиться жизнью. Борису удалось пробраться к лошадям и выкатить круг макухи, чуть не с себя ростом, который они дотащили-докатили до своей комнаты. Кони не встревожились от возни пацаненка, а одна лошадь даже лизнула его в лицо, о чем он позже с восторгом рассказывал дома. Еще раз удалось не попасться на глаза патрулям в комендантский час, но когда они признались матери, та строго-настрого приказала не лазить больше на конюшню – и вовремя. Конюхи заметили пропажу и усилили ночную охрану, а через какое-то время конюшню и гауптвахту перевели на окраину города. Снова голод погнал детей на улицу.

      Девочка бегала по городу за солдатами и офицерами, подбирая окурки. Некоторые, заметив за собой «хвост», бросали недокуренную сигарету, большинство – докуривали до ногтей, швыряли под ноги и размазывали сапогом по брусчатке, вдавливали в землю, шипя: «Русская свинья». Бегать за окурком приходилось подолгу, да и конкуренты могли перехватить, а то и отнять. Добытые «бычки» потрошились, табак просушивался, сортировался и менялся на базаре. Иногда удавалось заработать марку-другую, таская от старого вокзала чемодан за вновь прибывшим немцем.

      В начале 42-го неожиданная помощь пришла от бабушкиной довоенной подруги, муж которой оказался этническим немцем, хотя и давно обрусевшим. Семья получала хороший продпаек, которым подруга делилась с бабушкой. Но недолго. Их скоро репатриировали в Германию…

      Тут и пришла пора обратиться за помощью в Неклиновку к «маме Тане». Так после смерти родителей звали старшую сестру Шура и другие братья и сёстры Коляденки, оставшиеся на её попечении. И муж, и зять сестры Татьяны не были мобилизованы в Красную Армию по инвалидности.

      Мужу Максиму Праведникову в середине 30-х оторвало молотилкой руку, а у зятя Александра Бондаренко была повреждена нога, он сильно хромал и ходил с палочкой. Поэтому немцы привлекали их только для работы на конюшне. Дом у Праведниковых-Бондаренко был большой, к ним постоянно приквартировывали по 15-20 солдат или 2-3-х офицеров.

      Хозяевам оставили летнюю кухню-пристройку. Вот к ним, как только просохла дорога после весенней распутицы, и пошла Шура с детьми. 20 километров для Бориса с его коротенькими ногами были серьезной нагрузкой. Приходилось часто отдыхать. Однажды, на обратном пути, их подобрал немец на конной телеге, понимающий и немного говорящий по-русски. Довез до самого дома и поднялся в комнату как бы попить водички. Служил он при хлебопекарне, и несколько раз потом заезжал ненадолго и оставлял одну, а то и две буханки горячего еще хлеба, заставляя тщательно прятать его в чистой тряпице в постели, чтобы соседи не почуяли запах. Причину такого отношения Шура объясняла тем, что у него дома остались жена и дочь с сыном, примерно того же возраста и, в короткие минуты этих визитов, ему казалось, что он дома, в кругу своей семьи.

      В другой раз в начале дождливой осени их до Таганрога подвез водитель на тентованом грузовичке, забитом копчеными колбасами и окороками. Когда выпускал из кузова, убедившись, что пассажиры ничего не съели и не спрятали за пазухой, дал два маленьких колечка колбасы.

      Как только Алла запомнила дорогу, Шура вынуждена была отпускать дочку одну, чтобы не таскать Бориса и самой не «светиться» лишний раз без надежных документов.

      Весной 1942 года появился регулярный грузовой поезд, проходящий через Неклиновку, на котором Шура с Аллой раза два благополучно добирались к Праведниковым. В начале лета, когда в огороде пошла в рост зелень, она отпустила Аллу на месяц подкормиться у мамы Тани. На станции взрослые попутчики помогли девочке забраться в пустой вагон, состав тронулся, и на нее перестали обращать внимание. Машинисты этого поезда всегда останавливали ненадолго или притормаживали состав на «блочке» или в самой Неклиновке, но в этот день поезд прогромыхал через блок-пост не сбавляя хода. По вагонам пронеслась весть, что остановка будет только в Матвеево-Кургане. Взрослые, делая короткий разбег по вагону, начали выпрыгивать по ходу поезда. Испугавшись, Алла стала просить помочь ей выбраться из вагона. Два молодых парня, став по бокам, вместе с ней разбежались и выбросили Аллу подальше от рельс, на насыпь. Конечно, девочка не устояла на ногах и, покатившись по щебенке, разбила в кровь колени, локти, поранилась о сушняк бурьяна и кустов.

      Кое-как дохромала до хаты Праведниковых, у которых в это время жили два немецких военврача. Один из них проявил участие и сразу обработал и перевязал порезы и ссадины, проверил, нет ли более серьезных травм. А после того как Алла умылась, причесалась и вместо изодранного платья надела старую, но чистую дедушкину рубашку, немец до вечера не отпускал ее от себя. На следующий день принес отрезы разной ткани и приказал маме Тане сшить несколько смен белья и сарафанчиков. Следил за заживлением ран, подкармливал из своего пайка, баловал шоколадом и подробно расспрашивал, чем Алла болела и как здоровье родителей.

      От усиленного питания Алла немного поправилась, появился румянец. Врач в ней души не чаял, проявляя отеческую заботу, сделал несколько фотоснимков. Никто и не подозревал, что судьба девочки может вот-вот круто измениться.
Прошло уже больше месяца, и пора была возвращаться в Таганрог, как вдруг немец приказал тщательно вымыть Аллу и приготовить на завтра всю ее новую одежду. Девочке он сказал, что завтра-послезавтра они полетят на самолете в Таганрог к маме. И тут, встревоженная долгим отсутствием дочери, в Неклиновку приехала Шура. Немец расспросил и ее о здоровье, выслушал сердце, легкие и сказал такое, от чего мать упала ему в ноги, умоляя со слезами не делать этого.
      Оказалось, что около полугода назад на фронте, этот врач получил из Германии от своей тещи извещение, что при прямом попадании английской авиабомбы в его дом, погибли его мать, жена и дочь 10-ти лет, на которую Алла была удивительно похожа. Поэтому у него созрел план вывезти русскую девочку в Германию и воспитать как свою дочь. Он уже успел подробно написать об этом теще, приложил фотографии, и старая немка ответила, что заочно полюбила Аллу как внучку. Немец показывал фото погибшей семьи, приготовленные справки и проездные документы, но мать и дочь умоляли не разлучать их. Разговор был долгий, в какой-то момент немец дрогнул, да и коллега-врач что-то резко и настойчиво выговаривал ему. Махнув рукой, немецкий доктор отпустил девочку к матери со всем приданым…

      Перед новым 1943 годом Алла в очередной раз пошла к маме Тане с какой-то весточкой. Дорога оказалась заснеженной, без хорошо накатанной колеи. Сильно устав на половине пути, Алла присела отдохнуть на бугорок у обочины и незаметно стала засыпать. Припорошенную снегом, застывающую девочку растормошил незнакомый дядька, проезжавший на конной бричке. Закутал ее в тулуп и, нахлестывая лошадку, привез к Праведниковым. Оттирали Аллу и снегом, и самогоном. Воспаления легких удалось избежать, а жалобы на сильную боль в ногах отнесли на усталость от трудной дороги.

      Но не только Неклиновка спасала Таганрог от голода. Таганрог тоже стал местом спасения. Жизнь брала свое и в начале 1943 года у Дуси (дочери мамы Тани) и Александра Бондаренко родилась дочь Людмила. Немцы после Сталинградского поражения были озлоблены, им стал мешать даже детский плач за стеной. После жесткого приказа убрать ребенка, двухмесячную Людмилу и 13-летнего Славу (сына мамы Тани в качестве няньки) пришлось отправить к Шуре. В Неклиновке спрятаться было негде: немцы стояли в каждом дворе. Шло пополнение и переформирование частей.
      Где трое, там и пятеро – зато продовольствие из Неклиновки теперь стало поступать и обильнее и регулярно. Потом началось весеннее наступление Красной Армии, немцев погнали с Кубани, потеснили и в Ростовской области и все вернулись к прежней военной жизни.
    (на фото: Кобрины Шура и Абрам, Богомазы Евстафий и Евдокия. Продолжение следует)