Велосипед

Этот сон снился мне уже регулярно, а виноват был, конечно же, папа. Вернее, все эти его рассказы про тяжелое послевоенное детство, когда у детей почти не было игрушек, а про велосипеды и думать было нечего. Так вот, папа рассказывал про сны, где ему каким-то образом достается новенький велосипед. Или он его находит где-то на пустыре, или кто-то дарит, неважно. Важно было то, что утром он просыпается, а велосипеда, естественно, нет. И он придумал, что велосипед нужно привязывать к кровати, чтобы он никуда поутру не делся. Но этот метод не срабатывал, и я всегда думал, что папа что-то делал не то в своих снах, не мог толком распорядиться полученным велосипедом.
Так вот, папин сон как будто по наследству перешел ко мне после того, как неделей ранее я научился кататься на велосипеде и буквально заболел им. Велосипед был уже видавший виды, голубого цвета, и назывался «Школьник». Принадлежал он моему двоюродному брату, Сарику, который был на два года старше меня. Мы с самого раннего детства проводили с ним много времени, к Сарику я был привязан и любил его, несмотря на то, что в последнее время он считал, что вырос и старался держать меня подальше от своих игр, забав и дружков. Мы всей семьей были у них в гостях на дне рождения тети и, когда застолье стало шумнее, взрослые стали выгонять нас на улицу, чтобы не мешать их разговорам.
— Я пойду на велике кататься, — заявил Сарик.
— Ну вот, как раз и научишь брата на велосипеде ездить, — сказал его отец и кивнул в мою сторону.
Брат надул щеки и презрительно оглядел меня.
— Да он еще маленький, и потом, я с друзьями буду.
Тут вмешалась тетя:
— Не выдумывай, ничего не маленький. У тебя велосипед появился как раз в его возрасте. Идите, и научи его кататься, только осторожно. А со своими дружками всегда успеешь.
Велосипед стоял в подъезде, в небольшом закутке под лестницей, рядом с двумя детскими колясками и металлическими санками.
Сарик выкатил его на улицу и сказал мне:
— Тут дорога идет вниз, ты не сможешь, иди вниз, жди меня в парке, возле фонтана.
Он сел на велосипед, разогнался под горку и скрылся из виду. Был осенний вечер, солнце еще не село, в маленьком парке на дорожках, устланных опавшими желто-красными листьями, стояли одинокие скамейки. Из круглого фонтана тонкой струей била слабая струя воды. Сарика с велосипедом нигде не было видно. Я обошел парк несколько раз, затем прошел по центральной улице наверх, в сторону горного комбината, затем вернулся обратно. Напившись воды из каменного питьевого источника — пулпулака, я сел на ближайшую скамейку и принялся ждать.
Напротив фонтана была большая стена, по одну сторону которой был зеленый косогор, а по другую — лестница, обставленная цветочными клумбами и ведущая к зданию почтамта. На стене большая выцветшая афиша уже месяц возвещала о новом индийском фильме, который показывали в единственном в городке доме культуры — в клубе, как его называли.
Индийские фильмы шли на ура. Смуглые красавцы с горящим взором и пластичные девушки в сари и с точками на лбу, то и дело пускающиеся в пляс и запевающие высокими голосами, — эти фильмы завозили из местного райцентра на несколько недель, пока все жители от мала до велика не пересмотрят его по несколько раз и не запомнят каждый кадр чужестранных, но тем не менее понятных страстей.
Сарика все не было, и я было совсем затосковал, как вдруг трое на велосипедах лихо скатились с крутого газона и слезли, чтобы попить воды из пулпулака. Брат, большеголовый и большелобый, ростом был самым маленьким среди них, у него и велосипед был меньше, чем у них. Сарик даже не оглянулся в поисках меня, поэтому я встал и пошел в их сторону.
— О, это не твой брательник, Сарик? — спросил самый высокий среди них, в потертых джинсах и длинными волосами а-ля хиппи.
Сарик вытер рот и повернулся.
— Мой, — с досадой сказал он. — Родичи наказали мне поучить его кататься. Как будто делать мне больше нечего, как с малышами возиться. Иди домой, — крикнул он мне, — в следующий раз, может быть.
— Да ладно тебе, — неожиданно вступился за меня высокий, — какой он малыш? Скоро с тебя ростом будет, — он ухмыльнулся и подмигнул мне.
Второй дружок, в белой майке, заправленной в расклешенные брюки, и подпоясанный ремнем с модной бляшкой в виде лезвия, сказал:
— Не жмотись, Сарик, одолжи велик брату.
Сарик набычился:
— При чем тут жмотись? Если упадет и разобьется нафиг, ты будешь отвечать?
Высокий прислонил свой велик к деревцу ивы рядом с пулпулаком и подошел к Сарику.
— Не упадет, я мастер по обучению, уже двух сестер двоюродных научил. Подойди, малыш!
Высокий хиппи и правда оказался отличным учителем. Придерживая руль, он пробежал рядом со мной несколько кругов, давая указания, а затем отпустил со словами «ну вот, дальше сам!». Ощущение полета и свободы охватили меня, когда я круг за кругом наматывал по дорожкам, взметая шинами ворохи сухих листьев. Раз-два, пару движений ногами — и ты уже отмахал почти всю аллею, и никому тебя не догнать! Эйфория, охватившая меня, была такой сильной, что я уже собрался съехать с парка на дорогу и покатить куда глаза глядят, но тут Сарик стал кричать и размахивать руками. Я подъехал к ребятам, притормозил и с сожалением слез с сиденья.
— Ну вот, что я говорил? — с гордостью произнес высокий. — Не хуже тебя уже катается, Сарик.
Брат что-то ему пробурчал, но тайком бросил на меня довольный взгляд. Я понял, что он гордится мной, и сразу ему все простил. Они сели на велосипеды и уехали, а я смотрел им вслед и понимал, что жизнь моя теперь изменилась.
Примерно через неделю мне приснилось, что я нахожусь в каком-то парке и среди зарослей травы вижу кустарник, но он не похож на обычный. Сначала я даже не понимаю, что это велосипед. Ручки, рама, вся конструкция — это толстые стебли какого-то растения, переплетенные нужным образом, гибкие, но упругие. Я сажусь на сиденье из большого толстого листа, который принимает форму моего тела, и вся конструкция так подлаживается, что я чувствую свое единение с этим чудо-велосипедом. Мне даже ничего делать не надо, велосипед, если его можно так назвать, словно управляется моими мыслями: бесшумно разгоняется, паря над землей, поворачивает и тормозит.
Я подъезжаю к фонтану в центральном парке, но там нет никого. Направляю велосипед к своему дому, но во дворе тоже пусто. Мне нестерпимо хочется показать папе находку. Я знаю, что он оценит такую невероятную конструкцию, потому что он любит разные механизмы и разбирается в них. Я взбегаю к нам на пятый этаж, но дома никого, я спускаюсь вниз и вижу вместо велосипеда обычный куст, один из многих, что растут во дворе.
Такого плана сны преследовали меня в разных вариациях. Конструкцию велосипеда мне никак не удавалось толком разглядеть, и только я пытался кому-то его показать, как он пропадал.
А наяву каждый день после школы я наспех делал уроки, чтобы помчаться во двор к Сарику и ждать сколь угодно долго, пока он не выйдет с велосипедом на улицу. Затем мне приходилось набираться терпения, а также сносить его капризы, пока он не накатается и не отдаст мне велосипед. Иногда он вообще не выходил, и я боролся с искушением подняться к ним домой и попросить покататься. А иногда ему надоедала моя навязчивость и он заявлял, чтобы отныне я больше не приходил, и что велосипеда мне больше не видать. Но я все равно упорно вечерами околачивался у брата во дворе и часто добивался своего.
Этот голубой «Школьник» я знал как свои пять пальцев. С каким усилием и сколько раз надо крутануть педали, чтобы преодолеть определенный подъем, с какой частотой нужно притормаживать, чтобы не перегрелся механизм, и больше какой скорости нельзя разгоняться, чтобы переднее колесо не било «восьмерку». Под нагрузкой и в горочку со стороны заднего колеса раздавался звук трещотки, и поначалу я думал, что так оно и надо, пока Сарик не сказал, что там какой-то дефект, но это не страшно.
Успеваемость моя в школе упала, на это было указано родителям на классном собрании, после чего на семейном совете было решено купить мне велосипед. Весной, на мой день рождения. При условии, что я закрою эту четверть без троек, а следующую — на отлично. Максимум, что мне удалось, так это выторговать пару троек в этой четверти.
Прошла осень, наступили первые заморозки, а затем и снег выпал, так что велосипедный сезон закрылся. Обычно зимой мне скучать не приходилось, особенно когда наш городок заваливало снегом. Мы до одури катались на санках и самодельных горных лыжах с крутых склонов холма за речкой, устраивали хоккейные баталии двор на двор, а на каникулах еще вдоволь смотрели новогодние программы по телевизору, со множеством детских фильмов и мультиков. Этой зимой я также занимался всем этим, но мыслями все время переносился в весну, где меня ждал мой новый велосипед.
В начале марта солнце начало подтапливать снежные завалы в городе и окрестностях, речка стала шумнее, наполняясь мутными ручейками. В горных подталинах появились первые подснежники, которые мы, мальчишки, традиционно выкапывали к 8-му Марта из полумерзлой земли отвертками и ножичками. Весна в горах идет быстро — еще неделя, и половодье пошло полным ходом. Везде звон капели, сопровождаемый беспокойной птичьей перекличкой, по улицам не пройти из-за огромных луж и ручейков, речка превратилась в полноводную бурлящую реку и того и гляди хлынет через каменные парапеты, грозя затопить близлежащие улицы. Еще через неделю все вокруг начинает стремительно зеленеть, деревья и кустарники как будто наперегонки выпускают из набухших почек нежные листочки. Весна начинает свою работу с низин города, чтобы затем пробираться все выше в горы, озеленяя согревающуюся землю и заставляя отступать снежные покровы в холодные, тенистые ущелья.
Когда впервые после зимы Сарик выкатил велосипед на улицу, я был тут как тут, но в этот день мне ничего не перепало.
— Я сам хочу кататься, понял? — заявил он. — И вообще, на этой неделе на приходи.
Но я приходил, и в прямом смысле как бедный родственник смиренно поджидал его во дворе на лавочке.
Велосипедов к нам завозилось немного, и их тут же раскупали. Но из подслушанных мной разговоров между родителями я понял, что папа нашел какого-то знакомого в районном универмаге, и тот пообещал придержать один. Так что ночью, в канун своего дня рождения, я плохо спал, а утром проснулся раньше обычного и пришел на кухню, где мама готовила гренки.
Она вытерла руки передником и прижала меня к себе:
— С днем рождения!
Затем поцеловала в лоб, заглянула в глаза и улыбнулась:
— Ну что, сынок, заждался подарка? Папа уже ушел на работу, сегодня пораньше отпросится и съездит в город, в универмаг. Ему обещали, что оставят один велосипед для него.
Автобусная остановка находилась за рынком, возле городской трехэтажной гостиницы. Старенький кряхтящий пазик приползал туда каждый час, выгружал-загружал пассажиров и облегченно катился вниз, в райцентр. Я сбежал со школы пораньше и встретил уже третий рейс, от волнения не находя себе места. Наконец из-за поворота внизу показался бело-голубой автобус, со скрежетом меняя передачи и мучительно долго преодолевая подъем. Сердце мое было готово выпрыгнуть из груди, когда папа, держа зеленый велосипед, вылез самым последним из автобуса. Я подбежал ближе.
— С днем рождения! — засмеялся папа. — Небось давно уже тут?
Металлические части велосипеда были обернуты промасленной оберточной бумагой, а руль повернут параллельно раме. Катить его в таком состоянии было не очень удобно, но я не обращал на это внимания. Неужели сбылось? Модель была другой, не как у Сарика, новее.
По пути нам попалась группа мальчишек, и мне почудились завистливые взгляды. Когда мы дошли до дома, папа осторожно, чтобы не запачкаться, просунул руку под раму и взял на плечо.
— Отнесем на балкон. Надо все проверить, закрутить и подтянуть, все по инструкции.
Мама прервала наши планы.
— Сначала всем за стол! Зря я столько готовила, что ли? Да и праздник сегодня, отметить-то надо?
За столом я почти ничего не съел и нетерпеливо поглядывал на папу, который, напротив, никуда не торопился и вместе с ужином опрокинул в себя три рюмки тутовой самогонки, которую привозил от своей тети, живущей в деревне. Заметив мой обеспокоенный взгляд, он подмигнул мне и встал из-за стола.
— Не волнуйся, сынок, папа в норме! Иди в кладовку, возьми там ящичек с инструментами и тащи на балкон, я сейчас. И тряпку какую-нибудь!
Через полчаса, выйдя с велосипедом во двор, я благоговейно забрался на сидение и осторожно тронулся с места. Как же чутко он слушается руля, плавно и бесшумно глотает неровности асфальта! Я сделал большой круг по городу, даже зарулил во двор к Сарику, но так и не увидел его. Уже почти стемнело, когда я, взмокший и счастливый, поднялся с велосипедом на пятый этаж. Мама открыла дверь и сказала:
— Ну вот что. Ты больше так поздно домой приходить не будешь, договорились? А велосипед мы будем держать в подвале. Спускай его туда, вот тебе ключ.
С апреля наш класс перевели на вторую смену, то есть уроки начинались в три часа, так что почти весь день оказался у меня в распоряжении, поскольку еще и родителей не было дома. Как только папа с мамой уходили на работу, я делал себе бутерброды, брал бутылку воды и книгу и отправлялся куда глаза глядят. Автомобильные дороги вели среди гор по нескольким направлениям, и я изучал их понемногу, с каждым разом заезжая все дальше. Но были и тропы, и заброшенные твердые дороги с разбитым асфальтом, сквозь который проросла трава. Они манили меня больше, потому что неизвестно было, куда приедешь. Они были пустынные и тихие, никаких автомобилей, только птичьи трели и стрекот кузнечиков. Совсем непролазные участки или крутые подъемы я проходил пешком, держа велосипед за руль. Я не боялся, что с велосипедом что-то случится и я не смогу вернуться обратно, так как у него под сиденьем был футлярчик со всеми необходимыми ключами, был насос, а кроме того — клей для резины и резиновые заплатки на случай прокола. Я предполагал, что смогу справиться, если что-то произойдет.
В один из таких походов я отыскал маленькое нетронутое местечко, которое стало моим любимым тайным уголком. В крохотной незаметной лощине между скалами была небольшая зеленая поляна, посреди которой ручей, текущий откуда-то из гор, образовал прозрачную заводь. Самое интересное заключалось в том, что «моя поляна», как я про себя назвал это место, была всего в десяти минутах езды от дома, но ее почти невозможно было увидеть со стороны из-за густых колючих кустов шиповника. Даже мне пришлось во второй раз хорошенько поискать. Я съедал свои бутерброды, потом ложился на траву возле ручья и следил за облаками, убаюкиваемый журчанием воды. Когда в полдень становилось жарко, я перебирался под скалу, в тень, брал книгу и начинал читать что-нибудь приключенческое.
Поляна была моим местом мечтаний, а также отдыха, если накануне я уставал от поездок, а они становились все продолжительнее. Как-то я даже отважился на тайную вылазку в райцентр, где жила бабушка, но это было всего один раз и обошлось мне лишением велосипеда на неделю. В райцентр я прикатил меньше чем за час, так как дорога почти все время шла под уклон, и я особо не задумывался, как поеду обратно. Покатавшись немного по городу, я подъехал к двухэтажному дому, где жила бабушка, и притаился рядом с дорогой, в тенистой жасминовой аллее. Понаблюдав немного и решив, что дома никого нет, я подкатил к дому, оставил велосипед под большим тутовником, который рос во дворе, и вошел в квартиру. Я знал, что бабушка никогда не запирает двери, папа неоднократно выговаривал ей за это, но бабушка упорно не запиралась, ссылаясь на то, что у нее нечего брать, да и ключи она постоянно теряет. Я пробрался на кухню, нашел в холодильнике пирожки с картошкой и с удовольствием съел две штуки. Хотел было оставить бабушке записку, но передумал. При всей ее любви ко мне она могла когда-нибудь проговориться, и тогда мне попало бы за такую поездку.
Я и сам пожалел, что пустился в такой путь, когда преодолел первый подъем на обратном пути. Еще через полчаса я совсем выбился из сил и присел на обочину отдохнуть. Слева шумела речка в ущелье, справа дорога, вгрызаясь в подножие горы, уходила вверх и терялась за поворотами. Мимо изредка проезжали машины, вниз с ветерком и на холостом ходу, а наверх — с трудом, натужно завывая двигателями. Я, толкая велосипед перед собой, пошел пешком по краю дороги, временами переходя на легкую трусцу, когда подъемы становились более пологими. Я понятия не имел, который час, но догадывался, что в школу я точно опоздаю. Впрочем, когда городской автобус, идущий снизу, обогнал меня во второй раз, я понял, что я в пути уже не меньше двух часов. Проклятый автобус тащился так медленно, что где-то с полминуты обгонял меня, и все пассажиры успели хорошенько рассмотреть экстремала-велогонщика. «Теперь полгорода знает», — подумал я, и от этой мысли у меня засосало под ложечкой.
Домой я добрался только под вечер, запер в подвале велосипед, поднялся на пятый этаж и приложил ухо к двери. В школу идти, конечно, уже не было никакого смысла, но еще оставалась надежда, что я успею забрать портфель из дома, создав видимость, что был на уроках. Но доносившиеся из-за двери голоса и звон посуды разрушили этот план. Как позже выяснилось, он все равно бы не сработал, так как кто-то из доброжелателей, видевший меня из автобуса, уже известил маму о том, как ее сыночек пешком тащил велосипед по горной дороге из далекого райцентра.
Так что я с порога был лишен мамой велосипеда на месяц, но потом пришел папа и смягчил наказание до одной недели, со строгим условием, что я буду кататься исключительно по городу. По окончании этой нескончаемой недели я первым делом проведал свою волшебную поляну, убедившись, что трава не примята и нет никаких следов пребывания кого-нибудь.
Казалось бы, поездки по городу не должны были сулить никаких неприятностей, но приключения с велосипедом стали преследовать меня один за другим. Первое стряслось прямо в центре города, когда с велосипеда украли золотник. Эта такая маленькая штучка на колесе, через которую закачивается в шину воздух. Как-то в полдень я остановился возле пулпулака попить воды, положив велосипед на землю. Мальчишка, крутившийся рядом, присел возле него и стал вывинчивать золотник. Я вначале остолбенел от такой наглости, а когда пришел в себя, воришка уже дал деру. Я преследовал его добрых полчаса не хуже гончей собаки. Крутившаяся в голове фраза «мал золотник, да дорог» придавала дополнительный импульс. Мальчишка неплохо бегал, но мои ноги, окрепшие от постоянного кручения педалей, оказались выносливее, и в итоге где-то на окраине города, когда я уже вот-вот должен был его нагнать, воришка на ходу выбросил золотник. Я счел за лучшее подобрать его и прекратить преследование, так как почти выбился из сил. Тяжело дыша и рассматривая крохотную металлическую трубочку с маленькой дырочкой, я с запозданием вспомнил о велосипеде, валявшемся на земле в центре города. К чему мне золотник, если велосипед уже украли?! В этот день меня стоило бы выставить на соревнования по бегу на дальние расстояния. Велосипед, слава богу, был на месте.
Второе приключение началось вполне безобидно, с того дня, как десятиклассник Гурам похвалил мой велосипед. Всегда изящно одетый, он внушал определенное уважение мальчишкам помладше, как и почти все десятиклассники, которые в наших глазах были состоявшимися взрослыми людьми. Вдобавок он еще играл на гитаре и курил, не таясь ни от кого. Гурам сидел на лавочке, сдвинув модную кепочку на бок и небрежно затягиваясь сигаретой, когда я проезжал мимо. Он свистнул и рукой сделал знак, чтобы я подъехал к нему.
— Хороший велик, одобряю, — сказал он, когда я остановился рядом с ним. — Жалко, восьмерит переднее колесо. Ну-ка, слезай!
Он встал, взял велосипед и, перевернув его, поставил на землю вверх тормашками, на руль и сидение. Затем изо всей силы крутанул переднее колесо и стал всматриваться, прищурив один глаз.
— Ну да, — удовлетворенно процедил, затягиваясь сигаретой в уголке рта и выпуская дым из носа. — Бьет восьмерку, видишь?
Я, сколько ни всматривался, не мог заметить никакого биения, колесо вроде бы ровно крутилось. Или нет?
— Нельзя так ездить, нагрузка на подшипник идет, полетит рано или поздно, физика, — заявил Гурам. — Давай, откручивай колесо. Ключ для спиц есть? Тут делов на пять минут.
Я достал гаечный ключ, и мы вместе открутили переднее колесо. Гурам сел на лавочку, зажал между коленями колесо и стал подкручивать маленьким ключиком основания спиц, пальцем проверяя натяжение, как у струн на гитаре.
— Все спицы должны быть одинаково затянуты, понимаешь? У-у, этот вообще не затянут, щас мы его… — бормотал он, священнодействуя над спицами.
Делов оказалось не на пять минут. Он даже послал меня домой за плоскогубцами, так как одна из спиц никак не поддавалась — «прокисла», как он заявил. Постепенно вокруг стали собираться зеваки из мальчишек. Примерно через час он водрузил колесо обратно на скобы, затянул болты и закрутил. Вот теперь я явно увидел, что колесо вращается неровно. Но Гурам был доволен.
— Это была предварительная натяжка. Найдите мне мел!
Несколько мальчишек бросились врассыпную, и скоро ему принесли кусочек известки. Гурам сделал пометки на шине и вновь снял колесо.
— Так, эти надо затянуть покрепче, — бормотал он, отбросив ключик для спиц и орудуя только плоскогубцами.
Он полностью ушел в работу, вспотел, сдвинул кепку на затылок и даже забыл про сигареты. Вдруг одна из спиц со звоном выскочила из основания. Гурам озадаченно покрутил ее в руке.
— Ладно, с этим потом разберемся.
Он еще несколько раз ставил колесо на место, крутил, стирал старые пометки мелом, делал новые и вновь яростно закручивал спицы. Еще одна из них вырвалась из колеса. Я уже давно понял, что происходит что-то неладное, но впал в оцепенение и обреченно ждал финала. Тем временем уже стало темнеть, зеваки разошлись, остались лишь самые стойкие. Наконец Гурам перестал терзать колесо, водрузил его на место и крутанул напоследок. Даже в наступившей темноте невооруженным глазом было видно, как колесо отчаянно вихляет. Гурам удовлетворенно потянулся, смачно сплюнул и достал сигарету.
— Ну, не идеально, конечно, но все же лучше, главное, что все крепко затянуто сейчас. Качество спиц теперь не то, что раньше было, какие-то хлипкие они. Держи, — он протянул мне две спицы, — они, по сути, даже лишние. Но не выбрасывай, пускай про запас будут. Ты хороший парнишка, рад был помочь. Будут еще проблемы с великом, обращайся.
Он ушел, а я, проклиная себя за безвольность, со слезами на глазах поплелся домой с покалеченным велосипедом. О том, чтобы на нем ездить, не возникало даже мысли, и я, помучившись пару дней, пошел каяться папе. Он обещал в выходные заняться велосипедом и в субботу, провозившись полдня, вернул колесу первоначальную форму, даже приделал «лишние» спицы на место.
Третье приключение, если это можно так назвать, скорее трагедия, приключилась осенью, когда я возвратился из пионерского лагеря. Тетя сказала маме, что пару недель назад у Сарика украли велосипед и что он, хоть и не подает вида, но сильно переживает. Мама предложила, чтобы я давал ему поездить, но я и сам уже об этом подумал. Я так и не обзавелся новыми друзьями с тех пор, как Сарик стал сторониться меня. Я представлял, как предлагаю ему велосипед и он обнимает меня и прижимает к себе, как часто делал раньше.
Я не стал засиживаться над домашними заданиями и покатил к Сарику — сказать, что он может в любой день приходить покататься. Но меня ждало сильное разочарование. Сарик выслушал меня и сказал, что у него сейчас другие интересы, не до великов. Он еще что-то говорил, но я чувствовал, что он только хорохорится и гордость не позволяет ему снизойти до предложения младшего брата. А может, просто ему было стыдно от того, как он со мной так обращался, когда у меня еще не было велосипеда. Мне же родителями было велено никогда не оставлять велосипед в подъезде, а каждый раз запирать в подвале, даже если я забегал домой ненадолго перекусить или прихватить бутерброд с собой. Но, видимо, так было суждено, чтобы я лишился своего любимого велосипеда.
В тот день я пришел со школы и разогревал себе фасолевый суп из холодильника, когда позвонила мама с работы и сказала, чтобы я не ходил в подвал, так как папа утром обнаружил, что замок ночью взломали. И что мне не стоит расстраиваться: папа уже сходил в милицию, так что велосипед скоро найдут. Мама старалась говорить обыденным голосом, и до меня не сразу дошел смысл сказанного. Потом я, бросив трубку и перепрыгивая через ступени, кинулся вниз, на первый этаж, а затем еще ниже, в подвал. Кольцо, на котором держался замок, было с корнем выдернуто из деревянного косяка и валялось вместе с замком на земле. Я вошел в полутемное помещение и включил лампочку, свисавшую с потолка. Стоящие на полках ровными рядами банки с различными вареньями и соленьями весело отсвечивали стеклянными боками, из погребка с картошкой тянуло сыростью.
Я, чуть ли не плача, вышел на улицу и огляделся. Все было как обычно, бессмысленная жизнь текла своим чередом. Я до позднего вечера бродил по улицам и переулкам в надежде на чудо. Пару раз мне чудилось, что кто-то едет на моем велосипеде, и я бросался за ним. Мне казалось, что все вокруг знают о моем горе и с жалостью глядят вслед. Я вернулся домой, по всей квартире все еще пахло прогоревшим на плите супом. Папа обнял меня и постарался успокоить, даже пообещал, что в случае, если велосипед не найдется, они с мамой накопят денег и купят новый, но я понимал, что велосипеды стоят дорого и они всегда в дефиците, так что скоро это не произойдет. Несмотря на бравые речи, я видел, что родители тоже расстроены и встревожены моим состоянием, так что я сделал вид, что успокоился и смирился. Но про себя твердо решил, что найду велосипед, чего бы это мне ни стоило.
Я взял за правило каждый день, ближе к вечеру, делать обходы улиц и внимательно осматривать все велосипеды, которые попадались на пути. Ведь тот, кто украл, должен рано или поздно начать ездить на нем! Иначе для чего красть? Мысли, что велосипед могут разобрать на запчасти или просто увезти в другой город, я подсознательно игнорировал. Мой велосипед где-то рядом и ждет, чтобы я его нашел. Так прошло месяца полтора.
Как-то раз меня встретил Гурам, который уже окончил школу, не смог поступить в вуз и теперь слонялся по городу с такими же дружками, ожидавшими осенних повесток в армию.
— Отойдем, дело есть.
Мы с ним пошли за гаражи, и он, закурив сигарету и оглянувшись по сторонам, сказал:
— Видели твой велик. Он же зеленый? Других таких в городе нет.
У меня перехватило дыхание.
— Где? У кого? Я каждый день везде его ищу!
Гурам округлил губы и выпустил дым колечками.
— Не там ищешь. За фабрикой, развалины старого города. И самое главное… — он опять огляделся вокруг. — Это Сталик, он украл твой велосипед. Я же вижу, как ты каждый день слоняешься по улицам, вот и решил рассказать, ты парнишка хороший. Только я тебе ничего не говорил, понял? Можешь больше не искать, а к Сталику, само собой, и не думай соваться, сам понимаешь. Ну все, бывай!
Он ушел, а я остался стоять, пришибленный новостью. Затем сел на какой-то кирпич рядом и попытался привести мысли в порядок. Худшего расклада трудно было придумать. Сталик — это имя было известно всем. Гроза всего города, сорвиголова, уже успевший побывать в детской колонии. Никто из взрослых, не говоря о мальчишках, не рисковал связываться с ним и его бандой. Говорили, что его отец погиб в поножовщине, а старший брат сидит за убийство. Но все было на уровне слухов и легенд, я даже толком не мог вспомнить, как он выглядит, этот Сталик, еще и потому, что при встречах с ним все мы отводили глаза и обходили стороной его и компанию таких же отморозков, которые всегда кучковались рядом с ним. Эти опасные ребята, всегда с самодельными кастетами, не боялись никого. Так, во всяком случае, говорили. Я даже не знал, Сталик — это настоящее имя или кличка? Точно было известно, что в школе он не учится и периодически устраивает разборки и драки на пустыре за зданием кинотеатра. Истории этих драк долго мусолились в мальчишечьей среде, обрастая при пересказах все более живописными и ужасающими подробностями.
Так что со Сталиком и его командой я, разумеется, не собирался связываться, но желание найти велосипед не покидало меня. Он представлялся мне родным существом, который украли и насильственно удерживают. Может быть, мне удастся выследить, где они его хранят, и высвободить из неволи?
На следующий день после школы я захватил отцовский бинокль в кожаном коричневом футляре и направился в обход фабрики к старому городу. Городом его сложно было назвать, это были лишь руины десятка зданий, разрушенных когда-то сильным землетрясением. Окруженное колючей проволокой, зловещее, тихое место под горой, куда мы опасались ходить. Я обогнул здание заводской бани, куда мы нередко ходили в попытках что-либо подглядеть через закрашенные окна женского отделения. Потом вскарабкался на холм и по тропинке, идущей по склону, прошел к старому городу с восточной стороны.
Было тепло, осень уже начала красить листья деревьев во всевозможные цвета. Найдя подходящее место под корявым дубом, откуда все хорошо просматривалось, я очистил от желудей траву и разлегся. Достав из чехла бинокль и покрутив фокус, я стал рассматривать руины зданий среди буйно разросшейся зелени. Ни малейшего движения. Скользнув по уцелевшим стенам бывшей больницы, я перевел бинокль на большой пустырь, в центре которого была бетонная спортивная площадка с проросшей сквозь нее травой. В углу площадки под ржавым баскетбольным щитом стоял мангал в окружении черных пластиковых стульев и такого же стола. Мое внимание привлек строительный вагончик неподалеку, полускрытый деревьями и разросшимися кустарниками. Краска на нем выглядела совершенно свежей. Если Сталик с бандой где-то тусуются в старом городе, то скорее всего тут. А может, в вагончике и спрятан велосипед?
Я максимально приблизил фокус бинокля, но было слишком далеко. Мне даже показалось, что у стены вагончика есть что-то, похожее на велосипед, но уверенности не было. Пролежав в траве еще какое-то время, я начал жалеть, что не захватил с собой воды и поесть чего-нибудь. Лежать стало невмоготу, я встал, размялся и еще раз осмотрел развалины. Скоро начнет темнеть, нужно решить, что делать. Либо уйти и продолжить наблюдение завтра, либо… сходить и осмотреть этот вагончик.
Спустившись вниз, я обогнул болотистую топь с камышами, перелез через ограду с колючей проволокой, и пошел сквозь траву, стараясь не ужалиться крапивой. Я вышел к каким-то обугленным от пожара стенам под раскидистым деревом, пустившим сучья сквозь проем окна на втором этаже. Я понятия не имел, где нахожусь и в какой стороне находится спортивная площадка с вагончиком. Где-то за стеной мне почудилось журчание воды, и я вошел в проем разрушенного здания, пролез между глыбами развалин и спустился к небольшому оврагу. Из разорванной трубы, проходящей под наклоненной бетонной плитой, хлестала струя, наполняя овраг прозрачной водой.
Я жадно подставил лицо под холодную струю и вдоволь напился. Потом пошел по заросшей сиренью аллее, ныряя под ветви и оглядываясь по сторонам. Рядом с деревянного фонарного столба сорвалась большая ворона и громко каркнула, от чего я вздрогнул. С горы заброшенная территория казалась небольшой и понятной, но на месте деревья и беспорядочно разросшиеся кусты ограничивали обзор, и все выглядело как-то жутковато и нереально, особенно из-за останков бывших зданий. Я посмотрел влево и наконец увидел здание больницы. Ага, вагончик должен быть где-то здесь. Надо убедиться, что там никакого велосипеда нет, и мотать отсюда. Я пошел быстрее и через минуту, оказавшись почти на месте, спрятался за деревом. Вдруг сзади раздался шорох, и я не успел оглянуться, как чья-то рука крепко схватила меня за шиворот и быстро потащила мимо вагончика, в сторону спортивной площадки. Все произошло настолько быстро, что я даже не успел испугаться или как-то отреагировать. Стянутый воротник рубашки не давал повернуть голову, но я скосил глаза и увидел мой велосипед, прислоненный к белой стене.
Рука развернула меня и толкнула на один из пластиковых стульев. Я упал на сидение и чуть было не перевернулся вместе со стулом. Скуластый парнишка с короткой стрижкой, выше меня на голову и одетый во все черное, хмуро посмотрел на меня и, засунув большой и указательный пальцы в рот, протяжно свистнул. Дверь вагончика отворилась, и оттуда вылез заспанный верзила в серой футболке.
— Вито! Смотри, шпиона поймал, — похвастался парень с короткой стрижкой, кивнув на меня, — зови Сталика, а я постерегу его.
Верзила зевнул и потянулся, отчего под футболкой проявились мясистые плечи и грудь. Потом он ушел куда-то, а я с тоской огляделся. Что делать? Может убежать сейчас, пока не поздно? Короткостриженый сделал шаг ко мне.
— Не рыпайся, — как можно суровее процедил он и выпустил длинный плевок в сторону, — от меня не убежишь!
Я покосился в сторону вагончика. Добежать до велосипеда и дать деру? Тоже бесполезно, даже если и удастся добраться туда, то по такой местности далеко не уехать. Интересно, зачем им тут вообще велосипед?
— Все в разведчиков играешь, Кислый? — послышался сиплый голос позади меня. — Зачем ты его сюда притащил?
Парень в черном немного обиженно возразил:
— Ничего я не играю. И не тащил, а он сам приперся и прятался за деревом, еще и вон с каким биноклем! Точно что-то вынюхивает, дело говорю, Сталик!
Сталик обошел стул, на котором я сидел, взял другой стул, поставил напротив меня и уселся. Потом щелкнул указательным пальцем себя по горлу и сделал какой-то жест рукой. Вито кинулся в вагончик и принес ему бутылку пива. Сталик был одет в широкие полотняные штаны и тельняшку. Меня поразило его лицо, худое и все какое-то сморщенное, как у старика, со следами оспинок. Из-под плотно натянутой на голову кепки на меня глядели узкие и внимательные глаза. Он достал из кармана брюк небольшую металлическую штуку и продел пальцы в отверстия. «Кастет», — догадался я. Сделав им ловкое движение, Сталик откупорил пиво и сделал глоток.
— Бинокль, говоришь? Можно глянуть?
Кислый сдернул у меня с шеи ремешок с футляром и отнес его Сталику. Прощаться еще и с папиным любимым биноклем я не собирался. Обида и злость с такой силой захлестнули меня, что я, не помня себя, сорвался с места и повалил Сталика со стулом на землю, оказавшись верхом на нем. Бинокль отлетел в сторону, бутылка с пивом тоже.
— Ша! Не подходить! — просипел Сталик своим ребятам, легко уворачиваясь от моих исступленных замахов.
Потом он перехватил мой локоть, притянул к себе и другой рукой провел удушающий прием, одновременно скинув меня с себя. Он отпустил захват и уселся мне на грудь, прижав коленями мои руки к земле. Я тяжело дышал. Он медленно провел острой гранью кастета по моей щеке, больно оцарапав. Я стиснул зубы и закрыл глаза в ожидании удара, но его не последовало. Вместо этого Сталик вдруг откинулся вбок, освободив мне руки, и стал издавать какие-то звуки. Я сел и попытался отдышаться. Открыв рот, в котором спереди отсутствовали по крайней мере два зуба, Сталик смеялся. Потом он встал, отряхнул пыль со штанов и протянул мне руку, помогая встать.
— Ты че, псих, что ли? Чего на людей накидываешься?
— Да не, Сталик, он не псих, просто самоубийца! — сказал Кислый, и они вдвоем с Вито стали ржать.
Я тоже отряхнулся, подобрал футляр с биноклем и повесил на шею. Руки у меня дрожали, а щека саднила. Сталик подошел к столику и уселся на него, болтая ногами. Он развел и свел вместе указательный и средний пальцы левой руки, Кислый тут же достал сигарету, прикурил ее и поднес Сталику. Затянувшись, он выпустил дым в мою сторону.
— Ну, так и будешь молчать?
— Ты у меня велосипед украл, — сказал я. Хотел было добавить «любимый», но передумал.
Сталик поднял левую бровь.
— Ты о чем, пацанчик? Какой велосипед?
Я кивнул головой в сторону вагончика.
— Тот, зеленый.
Сталик прищурил и без того узкие глаза и помотал головой.
— Велосипеды мы не крадем. Вито, напомни, откуда этот велик взялся?
Верзила почесал нос.
— Так ведь это, ребята из райцентра подогнали. В обмен на… Ну помнишь?
Сталик перебил его:
— Ну все, вспомнил. — Он затянулся бычком в последний раз и щелчком выбросил в сторону баскетбольного кольца. — Кислый, притащи велик, отдай пацанчику. Видишь, на что он готов ради него, чуть не убил меня, — он опять оскалился щербатым ртом.
Кислый отошел и вскоре вернулся. Он еще не докатил велосипед до нас, как разочарование комом сжало мне горло. Это явно был не он, не тот зеленый цвет, и модель другая!
— Это не мой велосипед, — наконец сказал я, изо всех сил стараясь не расплакаться.
Сталик затрясся в беззвучным смехе. Кислый и Вито, глядя на него, тоже стали смеяться.
— С тобой, пацанчик, не соскучишься! Точно не твой?
Я провел рукой по шероховатой, небрежно перекрашенной раме и отрицательно покачал головой.
— Ладно, неважно чей, — Сталик соскочил со стола. — Забирай велик, он нам особо не нужен. Кислый, проводи его, покажи, как на дорогу в город выехать, а то темнеет уже.
Он подошел, снял с жилистой руки кастет и пожал мне руку.
— А ты, пацанчик, ничего. Извини, что щеку поцарапал, но ты сам полез. Обращайся, если помощь понадобится. А хочешь, приходи к нам, будем вместе тусить. — Он ухмыльнулся и весело подмигнул, отчего стал похож на обычного дворового мальчишку. — Нам нужны такие отчаянные драчуны.
Я не стал уточнять, что не умею и боюсь драться, только неопределенно кивнул.
Через полчаса после того, как Кислый вывел меня из развалин старого города, я сел на подаренный велосипед и покатил вначале по тропинке, а затем по асфальту, ведущей от фабрики к центру города. Уже достаточно стемнело, но зажглись фонари вдоль дороги. К велосипеду я сразу же привык, как к родному, он ехал легко и как-то привычно. И лишь когда на подъеме перед кинотеатром послышался звук, как у трещотки, я резко притормозил, пораженный догадкой. Потом слез и, подкатив велик к фонарю, внимательно осмотрел. Это же велосипед Сарика, только перекрашенный!
Несмотря на позднее время, я помчался к нему и, оставив велосипед в подъезде, одним махом взлетел к нему на этаж. Дверь открыл дядя и встревожился:
— Что со щекой? Заходи.
Я помотал головой.
— Позовите, пожалуйста, Сарика, дело есть. Пусть спустится на первый этаж!
Дядя пожал плечами, а я, перепрыгивая через несколько ступенек, сбежал вниз, стеречь уже однажды угнанный отсюда велосипед. Яркий свет настенных плафонов переливался на хромированном руле и, тускло отражаясь на зеленой раме, весело помигивал на спицах и металлическом ободе колеса. Спустившийся в домашних тапочках Сарик кинул взволнованный взгляд на меня.
— С кем дрался, кто такой?
Я ничего не отвечал, а он посмотрел на велосипед, потом подошел к нему поближе и присел на корточки. Когда он наконец поднялся и повернулся ко мне, глаза его странно блестели.
Я почувствовал ком в горле и прокашлялся.
— В общем, я искал свой велосипед, а нашелся твой. Царапина на щеке ерунда, потом расскажу. Не знаю, кто его украл, но перекрасили плохо. Ацетоном можно снять, или…
Сарик вдруг сделал шаг ко мне и обнял. Наверное, потому, чтобы я не успел увидеть его слезы. Но я знал, что они есть, потому что мою щеку стало еще сильнее щипать.