Последняя смена

ПОСЛЕДНЯЯ СМЕНА



   — Потому, что он влюбился! — выкрикнула сестра.
Она хихикнула и тут же спряталась за спину мамы, чтобы я до нее не дотянулся. Я не смог ей достойно ответить, так как рот был забит шашлыком. Был полдень, но в лесу было не жарко, мы сидели на поляне под большой лиственницей, папа только что принес первую партию дымящихся шампуров и теперь возился неподалеку возле костра, выкапывая из углей картошку. Стояла последняя неделя июля, только что закончилась смена в пионерском лагере, родители заехали за нами и по устоявшейся традиции устроили пикник, чтобы откормить оголодавших на пионерском пайке детей. Папа отвез нас на свое излюбленное место возле ручья, не очень далеко от лагеря.
   Обычно июль мы проводили в лагере, а в августе родители вместе с нами уезжали в деревню. Но на этот раз я заявил, что хочу остаться в лагере на последнюю смену, чему сестра тут же нашла объяснение.;         
— Ну и хорошо, что влюбился. В кого? — Мама прищурилась.
 Сестра скорчила рожицу и закатила глаза наверх.
— В пионервожатую!
 Я наконец прожевал кусок, проглотил и презрительно посмотрел на сестру.
  — Ничего я не влюбился. Она же взрослая, тетя почти!
  Мама спросила:
  — Если девушки двадцати лет с небольшим для тебя тети, то кто же я?
  Я пожал плечами.
  — Не знаю… Пожилая?
  Мама хотела было возмутиться, но, услышав заразительный смех папы, сама расхохоталась. Папа принес в миске несколько обугленных картофелин и уселся рядом.
— Не надоел разве лагерь? В деревне сейчас хорошо, в горы будем ходить, в речке купаться.
— Зачем это вообще обсуждать, — рассердилась мама, — не можем мы его одного оставить здесь почти на целый месяц! А если что-то случится? В деревне даже телефона нет, чтобы нам сообщить.
Папа разломил картофелину, подул на нее и посыпал солью.
— Да что с ним может случиться-то?
— Все что угодно! Пойдет один в лес, заблудится… Забыл историю с медведем? В прошлом году ведь было.
— Про невесту, что ли? Это все байки.
— Не только это.
Я слышал эту историю в разных пересказах и воспринимал ее как сказку. На молодоженов высоко в горах, в Красном ущелье, набросился медведь, жених убежал, а медведь схватил невесту и куда-то уволок. Через пару недель ее нашли, но оказалось, что она невменяема и не может толком ничего рассказать. А может, никакого медведя и не было, а все это устроил сам жених — обсуждали и такой вариант. Правда, в пользу версии с шальным медведем говорил тот факт, что через пару месяцев примерно в тех краях пропал охотник, и спустя какое-то время его нашли, задранного медведем. Было еще пару случаев нападений медведя, но без жертв.
— Зачем он медведю? — папа подмигнул мне. — Он же не невеста.
Мы с сестрой засмеялись, а мама рассердилась.
— Чего вы смеетесь? Все говорят, что медведь появился, который на людей набрасывается.
Папа сказал:
— Да знаю я все про этого медведя. Но! — Он нравоучительно поднял палец. — Медведи нападают от страха, на самом деле они очень пугливые. Достаточно сделать вот так, — папа подобрал с земли два камня и резко стукнул ими, раздался сильный сухой щелчок, похожий на выстрел, — как медведь тут же убежит. К тому же они держатся подальше от людей, высоко в горах, так просто его не встретишь по дороге.
Мама махнула рукой:
— Все-то он знает — в теории. Посмотрела бы я на тебя, с этими камушками против медведя.
Через пару часов мы приехали в город. Я сильно соскучился по велосипеду, поэтому сразу же кинулся в подвал за ним. Я исколесил все дороги, даже сделал пару кругов вокруг школы. В городе было душно, а без детворы на улицах непривычно и скучно. Вернувшись домой, я застал сестру перед телевизором и присоединился к ней. После месячного перерыва все передачи казались интересными, и маме пришлось в конце концов выключить телевизор, чтобы мы пошли на кухню ужинать и заодно обсудить мою судьбу на август месяц. Я настаивал на своем, и папа принял мою сторону. Прошло еще несколько длинных и скучных дней в пустом жарком городе, и наконец первого августа утром я со своим белым чемоданчиком вошел через зеленые ворота пионерского лагеря.
Белые двухэтажные корпуса стояли в линию на небольшом возвышении, от каждого каменные лестницы вели вниз, на большую зеленую территорию с футбольным и волейбольным полями. На правом краю, ближе к лесу, было место построений, так называемой линейки, с высоким шестом, на котором каждый день поднимали и спускали флаг лагеря. Слева дорожка вела к широкому зданию столовой и далее к приземистой бане с котельной. А в центре лагеря находилась достопримечательность не только лагеря, но и всей местности — многовековой орешник невероятных размеров. Ствол его, неоднократно принимавший на себя молнии, был местами обуглен и имел пустоту в нижней части, в котором мог уместиться целый отряд. Несмотря на пережитые невзгоды, орешник плодоносил, да так, что даже после нашествия такого количества детей осенью на нем еще оставались орехи. Вся территория лагеря располагалась на относительно ровном срезе посреди гор. Слева и справа, а также позади корпусов густой лес поднимался вверх по склонам гор и заканчивался у подножия больших, вертикально высящихся скал.
После формального медосмотра и выдачи пилоток с пионерскими галстуками всех погнали на торжественную линейку, где подняли главное знамя дружины и директор монотонным голосом пробубнил про строгие правила и распорядок дня в лагере.
— Напоследок еще раз напоминаю всем, и особенно это касается новеньких, — директор оглядел наши ряды, — возле территории лагеря безопасно, но уходить далеко в лес запрещено!
Я посматривал по сторонам, но не увидел Таю, нашу вожатую. Потом мы разбрелись по своим корпусам. Моя палата, в которой умещались десять кроватей, находилась на втором этаже. Всего палат в корпусе было четыре, две для мальчиков и две для девочек. Кровати были металлические и стояли вдоль стен, каждая со своей тумбочкой. Огромное окно на всю стену смотрело прямо в лес, круто поднимающийся к подножию скал. На нижнем этаже были несколько комнат для персонала, а посередине располагались туалеты и две большие комнаты со множеством умывальников.
В палате большинство мальчишек оказались из прежней смены и только двое новеньких, один из которых, полненький коротыш в очках, обустраивался рядом со мной. Обычно новеньких в палате подвергали различным испытаниям и издевательствам. Вот и сейчас главный забияка палаты, рыжий высокий мальчишка, подошел к кровати новенького и бесцеремонно забрал его подушку со словами «мне одной маловато будет».
Неуклюжий коротыш хотел что-то сказать, но поглядел по сторонам и промолчал. В этот момент он мне чем-то напомнил моего двоюродного брата. Переложив из чемодана в тумбочку белье, книги, зубную щетку с пастой и самодельный фонарик, я запихивал чемодан под кровать, когда раздался призывный звук горна. Вздохнув, я вспомнил, как в прошлом месяце целую неделю старался добиться своей мечты — стать горнистом. «Научиться играть на горне — просто. Прижми к губам, представь, что выплевываешь шелуху от семечки», — учил меня долговязый парень из старшего отряда, но у меня ничего не получалось.
«Сложи губы трубочкой, а язык — лодочкой, прижми его к нижним зубам. Набирай в грудь побольше воздуха, но не раздувай щеки!» Но все было напрасно. То ли он был бестолковым учителем, то ли я совершенно не годился в горнисты. Тщательно выполняя все указания, мне с трудом удавалось извлечь из трубы лишь режущие ухо хрипы.
Заметив, что коротыш никак не реагирует на призывы горна, я спросил его:
— Как тебя зовут?
Он поправил круглые очки и сказал:
— Гарик.
— Первый раз в лагере?
Он кивнул.
— Тут все происходит по сигналам. Сейчас трубят «Бери-ложку-бери-хлеб-собирайтесь-на-обед!». Еще есть — подъем, на зарядку, на занятия, общий сбор, тревога, отбой, ко сну, сбор вожатых, поднятие-опускание флага и еще разная фигня. Постепенно выучишь все, пошли, не отставай от меня.
Мы повязали красные галстуки и спустились вниз. Перед тем как войти в столовую, надо было возле орешника построиться по отрядам. Самые старшие ребята и девочки были в 1-м отряде. Каждый отряд возглавляли двое вожатых, одного из которых, главного, называли воспитателем.
Я сразу увидел нашего воспитателя — серьезного смуглого парня с военной выправкой и сросшимися бровями. Среди ребят у него была кличка «Сержант», он знал про кличку, и она его бесила. Он держал в руке флаг с цифрой «4» и методично выкрикивал: «Четвертый отряд! Четвертый отряд!» Я покрутил головой, стараясь увидеть Таю, но ее опять нигде не было. Младшие отряды уже вошли в столовую, и мы тоже тронулись с места, когда я обернулся и наконец увидел ее рядом с нашим бровастым Сержантом.
Стройная и гибкая, с прямыми светлыми волосами до плеч, с ямочками возле улыбчивого рта, Тая что-то говорила вожатому. Она перехватила мой взгляд и, как мне показалось, подмигнула мне. Я собирался помахать рукой ей в ответ, но сзади кто-то нетерпеливый толкнул в спину, чтобы я быстрее шел.
Я не считал, что влюблен в Таю, как заявила сестренка родителям. Мне просто нравилось смотреть на нее, слушать ее голос, а еще больше — вести с ней беседы и читать вслух книги. Эти беседы на разные отвлеченные темы, начавшиеся между мной и Таей как-то во время оформления отрядной стенгазеты, стали повторяться регулярно, благо работать надо было во время тихого часа. Несмотря на разницу в возрасте и на то, что она девушка (до этого мне никогда не было интересно общаться с девчонками), нам было о чем говорить. Она рассказывала многое из того, что мне было интересно, и  то, чего я не мог знать в силу своего возраста. Тая всерьез увлекалась поэзией. Моим же коньком было большое количество бессистемно прочитанных книг, благодаря чему я мог поддерживать беседу с ней и зачастую заинтересовывать разными мыслями.
В столовой с ее неповторимым и неистребимым запахом было, как всегда, весело и очень шумно. Ребята, громко переговариваясь и смеясь, рассаживались за ламинированными столами, гремя по кафелю стульями на металлических ножках. Ко всеобщему неудовольствию и вопреки ожиданиям, нас покормили как на завтраке. К манной каше с комочками я не притронулся, размазал кубики сливочного масла алюминиевой вилкой на кусочки хлеба, и запивал какао из граненного стакана. Гарик следовал моему примеру, но потом съел и кашу. Потом я огляделся по сторонам, пододвинул к себе плошку с сахарным песком и, зачерпнув ладонью оттуда, пересыпал себе в карман.
— Это зачем? — шепотом поинтересовался Гарик.
Я обещал попозже рассказать и велел ему сделать то же самое. Обычно в это время в лагере был так называемый тихий час, который по факту длился два часа, с двух до четырех. Но в этот день нас, естественно, не стали разгонять по палатам, а предоставили самим себе. Я устроил Гарику экскурсию по лагерю, объясняя, что где находится, и одновременно краем глаза тщетно высматривая Таю. Гарик послушно плелся за мной, не задавая лишних вопросов. Мы вернулись к центру лагеря и под орешником попили воды из питьевого фонтанчика.
— Говори честно, тебе можно доверять? — я обернулся к Гарику и посмотрел в глаза.
Где-то я читал, что если собеседник в ответ на неожиданный вопрос скосит глаза влево, неважно, вверх или вниз, то его ответ подлежит сомнению. Гарик, не отводя взгляда, молча кивнул.
— А ты не очень-то разговорчив. Ладно, иди за мной.
Пройдя между корпусами, я с Гариком вышли на тропинку и углубились в лес. За большим валуном, наполовину заросшим мхом, я присел на корточки и достал из своего тайника пустую бутылку из-под лимонада и перочинный ножик. Там еще была рогатка, но ее я пока не стал показывать Гарику. Несмотря на пробку, в бутылку ухитрились забраться несколько муравьев. Перевернув вверх дном, я постучал, чтобы вытряхнуть муравьев, затем пересыпал туда сахарный песок из кармана.
— Сыпь свой песок сюда, — сказал я Гарику. — Бутылка в лагере очень ценная вещь, в ней делают вкуснятину наподобие варенья, называется почему-то «храбрый мацун», не знаю почему.
Затем я обломал из кустарника прямой черенок, очистил его ножичком от влажной коры и обрезал, чтобы он был немного длиннее бутылки. Спрятав обратно в тайник нож, мы спустились к южному склону горы, где возле ущелья лес уступал место зарослям ежевики. Нам пришлось залезть поглубже, где кусты буквально чернели от большого количества поспевших ягод.
Жара еще не спала, и тут, без лесной прохлады и тени, мы сразу вспотели. Я шел впереди, предварительно сминая сандалиями коварные стебли с загнутыми вовнутрь колючками, но все равно изрядно исцарапался. Гарик, шедший сзади, то и дело вскрикивал, цепляясь за колючки, но старался не отставать. Я стал срывать ягоды и пропихивать их в узкое горлышко бутылки. Гарик тоже набирал ежевику в ладони и передавал мне. Когда бутылка наполнилась ягодами, я достал палочку из кармана и быстрыми движениями стал прибивать их на дно, смешивая с сахаром. Мы много раз набивали бутылку и повторяли процедуру, пока в конце концов бутылка на две трети не наполнилась готовой смесью, а палочка окрасилась и насквозь пропиталась сине-черным соком.
Мы выбрались из колючего плена с исцарапанными руками и ногами, и уселись в тени под дикой грушей, где солнце не так припекало. Я вытащил палку из бутылки и медленно облизал ее по всей длине. Кисло-сладкая концентрированная смесь вызвала сильное слюноотделение и заставила от наслаждения закрыть глаза. Я сунул палку обратно в бутылку и отдал Гарику. Он сделал палочкой несколько чавкающих движений в бутылке, вытащил ее и облизал как и я — обхватив губами и медленно вытягивая палочку между ними. Когда Гарик открыл глаза, они заблестели за стеклами очков.
— Ни фига себе! Какое варенье, это же в тыщу раз вкуснее!
Я засмеялся, до того потешный был у него вид, да еще и с полосками от сока вдоль уголков рта. Я знал, что у меня тоже есть эти полоски, они были неизбежным следствием «храброго мацуна» и смывались с большим трудом. Из-за этой стойкости к смыванию, а еще из-за того, что некоторые ребята тащили бутылочки в палаты, чтобы было чем заняться во время тихого часа и перед сном, и нещадно пачкали постели, администрация лагеря ввела запрет на «храбрый мацун», наказывая провинившихся и устраивая облавы с конфискацией всех видов бутылок.
Мы не торопясь доели все содержимое, болтая о том о сем. Выяснилось, что Гарик серьезно занимается шахматами и знает азбуку Морзе. Меня морзянка очень интересовала, и он обучил меня нескольким буквам. Мы по очереди допивали остатки со дна, когда раздался звук горна.
— Полдник, — прокомментировал я.
— Что-то уже совсем аппетита нет, — отозвался Гарик.
— Здесь это неважно, пошли быстрее, а то и схлопотать можно за опоздание.
Мы вернулись к валуну, спрятали в тайник бутылку и вовремя добежали до столовой, наспех сполоснув лица у фонтанчика под орешником, но наш глазасто-бровастый Сержант углядел-таки следы преступления на наших лицах. Выдернув нас посереди трапезы, он повел меня с Гариком в нашу палату.
— Что-то срочное? — поинтересовался я. — Дети ведь суп не доели, и печенье еще осталось.
— Таких детей за нарушение правил лагеря я могу еще и ужина лишить! — огрызнулся он.
Когда мы вошли в корпус, я посмотрелся в большое зеркало, висящее на стене в пролете между этажами. Полосок возле рта почти не было видно, и Сержант, конечно же, мог закрыть глаза на это. Я и раньше подозревал, что он предвзято относится ко мне, и сейчас лишний раз убедился в этом. Первая причина его нелюбви ко мне была в том, что я пару раз язвительно ответил ему, на радость всему отряду. А вторая причина состояла в том, что Сержант неровно дышал в сторону Таи, и мои с ней посиделки ему не особо нравились. Он постоянно искал, как бы ко мне придраться, а я старался отвечать ему презрением и острыми замечаниями. Обыск тумбочек и постелей ни к чему не привел, но бровастый не собирался упускать шанс.
— Заправьте постели. Тебе, — он ткнул пальцем в Гарика, — замечание, а ты, — он повернул палец в мою сторону, — завтра весь день дежуришь у знамени.
— Вот так, без доказательств? — возмутился я. — Товарищ сержант, мы что, в армии или в детском лагере?
Бровастый несколько секунд пожирал меня глазами, потом вышел из палаты со словами «иди жалуйся директору». Мы заправили разворошенные постели и спустились вниз. Солнце клонилось к вершинам гор, которые высились на противоположной от лагеря стороне, через ущелье. Внизу из здания столовой неровным потоком выходили дети, группируясь по отрядам под орешником.
— А что, — спросил Гарик, — дежурить у знамени так плохо?
— Хорошего мало, торчишь там целый день, — хмуро отозвался я и показал рукой на шест со знаменем. — Посмотри туда, там даже укрыться от солнца негде.
Не знаю, кто и когда стал практиковать наказание в виде охраны знамени, тогда как это занятие по идее должно было считаться почетным. Да и смысл охраны этого знамени был нам не совсем понятен. Правда, раз в лето, во время зарницы, его «похищали», и тогда весь лагерь бросался в лес в его поисках, следуя подсказкам. Но ведь это была игра, а злодеями оказывались какой-нибудь переодетый вожатый с несколькими ребятами. А так, кому оно сдалось, это знамя?
Отряды стали разбредаться кто куда, мы спустились и присоединились к нашему отряду во главе с Таей, который направлялся к дальней опушке, где была круглая зеленая беседка. Настало время так называемого активного отдыха. Тая хлопнула в ладони и позвала всех новеньких в беседку, остальные разбрелись кто куда.  Я направился вслед за теми, кто пошел к волейбольной площадке неподалеку. Играл я с неохотой, то и дело поглядывая в сторону беседки. Скоро пришел Гарик и сказал, что меня зовет вожатая.
— Замени меня!
Гарик тихо сказал:
— Я особо не умею играть.
— Ничего, — приободрил я его, — тут никто толком играть не умеет.
Рыжий из нашей палаты крикнул:
— Эй, толстенький, долго ждать? Давай снимай очки, сейчас подавать буду, как бы не разбить!
Все засмеялись, я шепнул Гарику: «Не обращай внимания — отстанут» — и побежал в сторону беседки.
— Я очень рада, что тебе удалось уговорить родителей отпустить тебя еще на одну смену. Ну что, успел в первый же день нарваться на наказание? — улыбнулась Тая, жестом приглашая меня сесть напротив нее на скамейку. — Забыли лица отмыть, что ли?
 От ее улыбки, как и всегда, мне сразу стало как-то веселее. Я сел и сказал:
— Плохо отмывается, да там почти ничего не было видно. Сержант специально ко мне придирается, ничего не обнаружил, а все равно наказал. Что, разве нельзя есть «храбрый мацун» вне лагеря?
Тая покосилась на девочек, которые сидели неподалеку и о чем-то болтали и хихикали.
— Дурацкие правила, согласна. Что, действительно так вкусно?
Я почмокал губами и закатил глаза. Она засмеялась и подмигнула:
— Я бы сама попробовала как-нибудь, организуешь? Последняя смена, потом уеду. Где еще такое попробую? Там, где я живу, только яблоки и груши растут. У меня есть влажные спиртовые салфетки, следов не останется никаких.
Я подмигнул ей в ответ и тоже тихо сказал:
— Можно в субботу, в родительский день. Занятий в лагере нет, а я родителей не жду.
— Ладно, посмотрим, — ответила Тая, обмахиваясь тетрадкой вместо веера. — Как ты? Смотрю, сдружился с новеньким?
– С Гариком? Да, хороший парнишка.
— Мне тоже так показалось. Поначалу его обижать будут, но, думаю, справится, он мне показался умнее многих.
Я кивнул и посмотрел на нее.
— Стенгазету будем делать?
Она улыбнулась:
— А как же. Ты тут самый грамотный. Завтра покараулишь флаг, а послезавтра начнем.;      
Я был снова счастлив. Все было в порядке, мы по-прежнему понимали друг друга с полуслова. К Тае подошли две девочки с каким-то вопросом, и я вышел из беседки.
После ужина на вечерней линейке опустили флаг, на стене главного корпуса диапроектором покрутили какие-то неинтересные мультики, после отбоя мы разбрелись по палатам и перед сном, когда был потушен свет, так же, как и в прошлую  смену, завелся разговор про страшилки — медведя, который ест людей, и лунатиков, которые якобы шастали по крышам корпусов по ночам.
Основные события стали разворачиваться на следующий день. В семь утра по сигналу горна мы, полусонные, поеживаясь от утренней прохлады, поплелись на зарядку, которую проводил наш Сержант. Он был в обтягивающей майке с короткими рукавами и так явно гордился своим телосложением, что тошно было смотреть.
После завтрака я заступил на дежурство возле знамени лагеря. Обычно по лагерю дежурил какой-то отдельный отряд, распределяясь по постам — помощь на кухне, уборка территории, дежурство на воротах при въезде, слежка за корпусами — чтобы до тихого часа никто туда не заходил.  Из всех видов дежурств самым муторным было торчание возле шеста с флагом, потому что надо было все время стоять, сидеть нельзя. Если бы я дежурил с отрядом в обычном режиме, то меня бы периодически сменяли, но так как я отбывал наказание, разрешалось отлучаться каждый час лишь на пятнадцать минут, ну и на кормление. По этой причине назначенные туда двое мальчишек из третьего отряда с энтузиазмом отсалютовали мне, сдав пост, и куда-то убежали. Первые часы стояния прошли сносно, пару раз ко мне прибегал поболтать Гарик, потом пришла Тая и тайком сунула мне яблоко. Вожатый дежурного отряда приходил отпускать меня в туалет и попить воды. В последний час перед обедом солнце уже стало прилично припекать и я, прислонившись к шесту, прятал в его тени голову. Бетонная площадка, в которую был вкопан шест с флагом, имела форму пятиконечной звезды, и в ее трещинах то и дело мелькали хвосты и головы небольших ящериц. Одна из них выползла погреться и замерла прямо возле моей ноги. Я очень медленно поднял ногу в сандалии и резко наступил ей на хвост. Ящерица мгновенно скрылась в расщелине, я нагнулся и взял в руку извивающийся хвост.
Вдруг сзади послышался резкий призывный свист. Я уронил хвост и оглянулся. В метрах пяти росли несколько кустарников, а сразу за ними начинался густой лес. Я присмотрелся и увидел за одним из кустов какое-то светлое пятно. Свист повторился. Я подобрал небольшой камушек и кинул в сторону куста.
— Пацанчик, ты чего? — раздался сиплый голос, показавшийся мне очень знакомым.
Из кустов вылез гроза всех мальчишек в городе, известный хулиган по кличке Сталик, из потомственной, так сказать, уголовной семьи. Дерзкий, бесшабашный, безжалостный в драках — его побаивались даже многие взрослые. Я его сразу узнал в первую очередь по широкому шраму на щеке. На Сталике была неизменная кепка, надвинутая почти до бровей, застиранная светлая тельняшка и черные просторные брюки, на шее висел бинокль. Пару лет назад у меня была с ним стычка по поводу украденного у меня велосипеда, но потом между нами странным образом сложились хорошие отношения. Сталик подошел поближе, я пожал руку с наколками на кисти и костяшках пальцев, — еще раньше он мне рассказывал, что в детской колонии все увлекались татуировками. Его сморщенное лицо, по которому нельзя было определить возраст, расплылось в улыбке, обнаружившей недостачу пары зубов спереди.
— Ну че, флаг типа охраняешь? Или ящерок давишь?
Я посмотрел под ноги, хвост ящерицы продолжал подергиваться.
— Да, тут один козел есть, вожатый, наказал меня.
— Такой, с толстыми бровями? Хочешь, отомстим? Только скажи.
— Да не, не надо, — ответил я и удивился. — А ты откуда его знаешь?
Он ухмыльнулся и прищуренными глазами оглядел территорию.
— Лучше я присяду, нельзя чтобы меня запалили, я вроде как в бегах. А ты смотри в оба, если кто подойдет, маякни сразу.
Он лег на газон, сорвал травинку и стал ее жевать.
— Я тут поизучал жизнь вашу лагерную, — он похлопал по биноклю, — времени полно, а делать-то нечего.
— Что значит в бегах? Скрываешься? От кого?
Он поднял голову, в цепком остром взгляде черных глаз была серьезность.
— Тебе, пацанчик, скажу. Но никому ни слова. — Он выплюнул травинку и сунул в рот другую. — Ребята мои залезли в магаз, в «Детский мир», запалились и свалили все на меня, еле ноги унес.
— Как залезли? Почему?
— Очень просто залезли, сняли стекло в окошке и залезли. Самокаты новые поступили.
Он опять сплюнул.
— Ты не забывай, поглядывай по сторонам.
— Смотрю, никого нет. А где ты живешь, в лесу, что ли?
Сталик достал из штанин пару диких груш и кинул мне одну.
— Почему в лесу? Я кайфово устроился, получше будет, чем вы тут. Покажу.
Я откусил и стал жевать твердую, но терпкую и душистую грушу.
— И что, все из-за каких-то самокатов?
Сталик не ответил, смотрел куда-то в небо, потом перевел взгляд на меня.
— Не так все просто, там еще сторож в драке нож случайно схлопотал, живой остался, но все-таки… Хреновы дела, короче.
Я перестал жевать.
— А что будет? Сколько скрываться будешь?
Он нахмурился, потом откусил свою грушу и сказал с набитым ртом:
— Не знаю пока, придумаю что-нибудь. Ладно, не хочу больше об этом.
Вскоре раздался звук горна. Сталик кашлянул и сказал:
— Обед. Можешь одну просьбу? По-братски.
— Конечно!
— У меня со жратвой не очень. Захватишь для меня из столовой хлеб и сахар, лады?
— Лады.
Сталик легко встал без помощи рук и посмотрел в сторону корпусов.
— Вон кто-то вроде сюда идет заменять тебя, пойду покурю, приду позже. Держи, сюда можешь положить, — он достал из кармана и протянул мне смятый целлофановый пакетик.
Пригнувшись, он побежал в сторону леса. На обед давали щи и макароны по-флотски.
— Как дежурство? Тяжело? — спросил Гарик.
— Терпимо, — я покосился в сторону ребят, сидящих с нами за столом, — подвинь мне поближе хлебницу.
Держа под столом пакетик, я сунул туда несколько ломтей хлеба, нарезанный ломтиками сыр и горсть кубиков сахара. Гарик ни слова не сказал, лишь под конец обеда, когда я пытался незаметно запихнуть пакет с провизией под рубашку, посоветовал:
— Сними пилотку и положи туда.
Я вывернул поля пилотки, отчего она стала почти в два раза объемнее, и положил туда пакет. Держа пилотку под мышкой, я вышел из столовой, смешавшись с ребятами, под прикрытием Гарика.
Сталик появился на том же месте часа через два, известив меня таким же свистом, как в первый раз.
— Спасибо, — он сел на траву и тут же съел кусок хлеба с сыром.
Потом переложил пакет в карман широких штанов.
— За мной не заржавеет. Хочешь искупаться?
— А где тут можно купаться?
Он прищурился:
— Знаю местечко. Ну?
Я огляделся.
— Ну куда я сейчас пойду? Вообще из лагеря выгонят.
— И пускай. Со смой поживешь, не пропадем.
Я подумал про Таню.
— Нет, не могу. Родителям доложат, да и вообще…
Сталик сплюнул сквозь отсутствующие передние зубы, у него это ловко получалось.
— Да можно в любой день, во время вашего тихого часа. Чего тебе делать в палате, не малышня же — днем спать. Я видел, некоторые сбегают. Через окна, что в лес выходят.
Он был прав, некоторые отчаянные ребята сбегали на время дневного сна, в нашей палате этим постоянно занимался рыжий. Свидетели этих уходов-приходов через окно помалкивали, понимая, что тот, кто способен на такой дерзкий проступок, церемониться с ними не станет. К тому же в лагере было правило, что стучать друг на друга — последнее дело. Я подумал, что завтра мог бы во время тихого часа заниматься стенгазетой с Таей, и сказал Сталику:
— Хорошо, давай послезавтра. Где встретимся?
— Знаешь профилакторий? Минут десять спускаться по тому склону, — он кивнул головой влево. — Спускайся по тропинке, не доходя зданий, увидишь справа котельную с трубой, вот за ней и будет бассейн. Территория огорожена забором с сеткой, ты иди вдоль забора направо, пока не найдешь дырку, через нее и залазь. Народу в этом профилактории нету, он закрыт на ремонт, но мало ли, ты присмотрись на всякий.
Сталик достал из заднего кармана бычок папиросы и зажигалку, прикурил и выдул дым в ладошку.
— Ну, пока. Жду тебя послезавтра.
Сталик ушел, а я задумался. Эта история с магазином и сторожем… Почему его ребята свалили вину на него? Вроде бы в их среде такое осуждается. Так ли уж Сталик непричастен к этому?  Я припоминал события того времени, когда я впервые встретился с ним. Тогда он внушал уважение, силу, и даже страх. Уверенность и бравада сейчас тоже исходили от него, но к этому примешивалось еще какое-то чувство. Вспомнив его взгляд и тон голоса, когда он попросил принести ему хлеба, я понял, что это чувство — жалость. Я всегда знал его как авторитета, и это подчеркивалось его постоянным окружением, верными подручными, крутыми ребятами. А что сейчас? Сбежал, живет один непонятно где, вынужден просить поесть. С другой стороны, на такое тоже не всякий способен: быть в бегах, скрываться, искать еду, при этом не падая духом.
Меня разморило от солнца, я передвинулся, чтобы укрыть голову, и прислонился плечом к шесту со знаменем. Решив для себя, что Сталик все-таки герой, я размечтался о том, как буду купаться в бассейне. Потом я стал думать о всяком разном, но в большей степени о Тае, про какую следующую книгу ей рассказать, когда и как нам с ней сделать «храбрый мацун» и как было бы здорово, если бы я нашел какой-то способ быстро вырасти, чтобы она не воспринимала меня как ребенка. Я стал вспоминать все, что читал о машинах времени и так размечтался, что остаток дежурства пролетел незаметно.;    
Вечером после отбоя мы немного поболтали с Гариком в постелях, затем я довольно быстро уснул, успев немного почитать под одеялом. Книгу я подсвечивал самодельным фонариком, сделанным из маленькой лампочки, прикрученной изолентой к батарейке. Посреди ночи я вдруг проснулся. Мне показалось, что рядом что-то происходит. Я вытащил фонарик из-под подушки и включил. Свет лампочки, хоть и неяркий, ослепил меня, помешав что-либо увидеть. Кто-то тихо вскрикнул, раздался шорох, топот босых ног по паркету, и все стихло. Так ничего и не поняв, я выключил фонарик и долго ворочался, пока снова уснул.
Следующий день прошел как обычно, мы с Таей так весело и плодотворно поработали над стенгазетой, что наутро я даже стал жалеть о том, что согласился променять Таю на бассейн. Но что-либо менять было поздно, Сталик меня будет ждать, и я не смог бы ему объяснить, почему променял его на посиделки с вожатой. Пришлось соврать Тае, что перегрелся на солнце и не смогу во время тихого часа прийти в Красный уголок, лучше полежу. Тая посмотрела на меня, пощупала лоб, но ничего не сказала.
В половине третьего, когда все лежали в палатах и занимались кто чем, я вслед за рыжим выскользнул через окно, перепрыгнул через небольшой ров и, прячась за кустами и деревьями, обогнул территорию лагеря и стал спускаться по лесной тропинке вниз. Солнце было такое же жаркое, как вчера, но в тени леса было хорошо. Мне показалось, что я иду довольно долго, и уже начал сомневаться, правильную ли выбрал тропинку, как слева внизу показалось большое здание из красного кирпича, профилакторий. Спустившись, я прошел направо вдоль забора из металлической сетки и нашел лаз. В жаркой тишине отчетливо слышался шум воды. Я прошел через заросшую сорняком волейбольную площадку и завернул за здание котельной. За ней была ровная площадка с бассейном — бетонная потрескавшаяся чаша не совсем прямоугольной формы. За ней, к небольшому зеленому пригорку, вплотную подступал лес.  Поглядывая осторожно по сторонам, я подошел к краю бассейна. Небольшая лягушка сиганула у меня из-под ног в зеленоватую воду, которая не доходила до краев бассейна, несмотря на то, что из торчащей в стене трубы с напором била толстая струя. Дно в дальнем углу было частично покрыто илом. Из-за шума воды я поздно услышал шаги за спиной, и не успел оглянуться, как кубарем полетел вниз.
От неожиданности и ледяной воды перехватило дыхание, тело словно пронзили тысячи игл. Я вынырнул и, отфыркиваясь, увидел наверху Сталика. Он стоял на краю, в одних трусах, и ухмылялся. Затем подпружинился, плавно вошел ласточкой в воду и вынырнул рядом со мной. Мы стали брызгаться и бороться, но скоро я наглотался воды и сдался: Сталик был намного ловчее и сильнее меня. Вскарабкавшись по шатающейся тонкой металлической лесенке, я стянул прилипшую к телу одежду и расстелил на бетонном краю бассейна. Мы разлеглись на солнечном пригорке, разглядывая мурашки на руках и ногах, и быстро согрелись, а еще через пару минут стало даже жарко. Я передвинулся в тень, а Сталик сходил за куревом.
— Ну что, хорошо?
— Ага, — отвечал я, — лучше не бывает. А если бы я не умел плавать?
— Вот и научился бы. Меня так брательник научил плавать, кинул с лодки в реку, и все.
Потом мы искупались еще раз, высохли, и пошли смотреть жилище Сталика.  С тыльной стороны основного здания, выходящей в лес, на уровне земли тянулись зарешеченные окна полуподвального технического этажа. Толкнув створку одного из окон, Сталик присел и нырнул туда, я вслед за ним. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел тахту возле стены, канцелярский стол и пару металлических шкафов. Стульев не было.
— Ну как? — спросил Сталик, включив свет и развалившись на тахте.
— Нормально, — я присел рядом. — А тут не опасно? В смысле — если обнаружится?
Он пожал плечами.
— Тут сторожем один дедуля, бати моего покойного корефан. Долго тут шхериться не получится, но пока что терпит меня, даже подкармливает, — он кивнул на стол, на котором стояли банки с консервами.
Сталик вдруг нагнулся и вытащил из-под тахты блестящее ружье.
— Хочешь потрогать?
Я сел рядом с ним и провел пальцами по холодному стволу.
— Откуда оно?
— Брательника. Когда его повязали, успел спрятать за сараем.
— А зачем тебе?
Он погладил деревянное цевьё.
— Мало ли. Люблю пострелять. Только, блин, тут такое эхо в горах… Слышал про того медведя? Я знаю, где его искать. — Он прищурился на меня. — Хочешь со мной? Только это на целый день, далековато.
— Не, на целый день не смогу.
— Завтра же суббота, у вас вроде свободный день.
Я вспомнил про наши с Таей планы и помотал головой.
Сталик криво улыбнулся.
— Сдрейфил? Ну как хочешь.
Я почувствовал, как лицо у меня начинает гореть.
— Нет, я хочу пойти, но тут другое… Я обещал нашей вожатой, что пойду с ней за «храбрым мацуном».
Сталик присвистнул.
— Это со светленькой? Видел, ничего такая… Что у вас, любовь-морковь?
Я постарался ответить как можно равнодушней:
— Нет конечно. Просто попросила, никогда не пробовала, — сказал я и добавил, как бы оправдывая свою дружбу с ней, — я стенгазету оформляю, а она иногда меня освобождает от тихого часа.
Сталик задумался.
 — Слушай, а давай и я с вами? Скучно мне одному. — Он задвинул ружье обратно под тахту.  — А на медведя можем и через неделю пойти. Что скажешь?
Я пожал плечами.
— Можно.
Сталик похлопал меня по плечу.
— Заметано. Только не говори ей про меня лишнего. Скажи — друг, в профилактории работает. Давай решим, когда и где встречаемся.
Вот так получилось, что на следующий день после обеда я, Тая и Сталик, забравшись в колючие заросли, собирали ежевику. Тая благожелательно отнеслась к моему предложению пойти втроем. Сталик, причесанный и даже пахнущий каким-то одеколоном, пришел со своей бутылкой из-под шампанского.
— Ты лучше посиди тут, — предложил он Тае, — мы сходим наберем. А то исцарапаешься вся.
— Нет, так будет нечестно, — возразила Тая. — Зря я, что ли, штаны надела? К тому же, не так вкусно есть, когда сама не собираешь.
— Тогда иди за мной, — Сталик зашел первым в колючие заросли и, высоко задирая ноги, стал ботинками приминать стебли к земле.
Тая пошла за ним, а я замкнул шествие. Мы довольно быстро набили две бутылки ежевикой и пошли в тень раскидистого орешника. Сталик уселся рядом с Таей и взял на себя нехитрое обучение техники приготовления и поедания храброго мацуна. Он давал ей слизывать палочку, и пару раз нарочно провел ею по Таиному носу. Ей удалось отобрать у него палочку и измазать его лицо, при этом они оба смеялись, не особо обращая на меня внимание.
Поначалу я растерялся и не знал, как себя вести. Потом мне стало обидно, но я постарался сделать вид, что мне все равно. Видимо, без особого успеха, потому что сначала Сталик, а потом и Тая поинтересовались, почему у меня такой невеселый вид. Сталик, несмотря на полублатной жаргон и небогатый, по моим меркам, словарный запас, был умелым рассказчиком.  Мы вытерли лица влажными салфетками, и Сталик поведал историю про деревенского священника, в которого попала молния. Я не находил в истории ничего смешного, но Тая заливалась смехом. Потом Тая прочитала вслух пару стихотворений Мандельштама, которые Сталик очень внимательно выслушал, и на обратном пути, когда мы уже почти подошли к лагерю, тоже показал себя с романтической стороны.
— Видите? — он показал рукой наверх на небольшую скалу вдали, частично виднеющуюся в зелени листвы. — Давайте утром пойдем туда, рассвет встретить.
Тая посмотрела туда.
— Это во сколько же надо там быть?
— Ну если в полпятого проснетесь, будет самое оно. В пять — самый край.
Тая с сомнением покачала головой.
Сталик продолжал уговаривать:
— Давайте! Ну че вы? Когда еще в горах рассвет увидите? Зрелище будет — зуб даю!
Тая вопросительно посмотрела на меня, отчего я немного воспрял духом и сказал:
—  Я с удовольствием!
Тая тоже согласилась и мы договорились о том, где лучше утром встретиться. Перед тем, как уйти, Сталик отозвал меня в сторонку и негромко, с легкой улыбкой, спросил:
— Братан, ты чего, в обиде, что ли?
— Нет, с чего ты взял?
— Да ты скажи как есть, если виды на нее имеешь. Она девочка хорошая и по душе мне, не скрою. Но знай. — Лицо его сделалось жестким. — Какая бы баба ни была, я своему корешу дорогу не перейду, ты меня понял?
Я отвел глаза.
— Все нормально, не в этом дело, просто настроения не было.
Сталик повернулся и помахал рукой Тае:
— Ну, аривидерчи! Не проспите? А то давайте вместо вашего утреннего горна могу из ружья пальнуть, — он ухмыльнулся, — тока потом всем лагерем будем рассвет встречать.
— Не надо из ружья, — рассмеялась Тая, — у меня будильник есть.
— А Сталик очень забавный. О чем вы говорили? — поинтересовалась она, когда мы спускались вниз.
— Да так, просто, — буркнул я, не глядя на нее.
— Постой, — сказала она и остановилась. Откинула челку со лба. — Посмотри на меня. Мы с тобой друзья. Верно?
Я посмотрел на нее, лицо у нее стало серьезным и от этого показалось мне еще более красивым.
— Верно, — ответил я. — Извини.
Она протянула руку и мы обменялись крепким рукопожатием.  Я ушел в сторону футбольной площадки и вплоть до ужина гонял с ребятами мяч. После отбоя, лежа в кровати, я краем уха прислушивался к постепенно стихающим разговорам в палате и думал про Таю и Сталика, и почему мне было не по себе от того, что им вместе было хорошо. Потому что они были заняты друг другом и не обращали на меня внимания? Так они взрослые, могут даже пожениться. А я вел себя глупо, обиделся, вместо того, чтобы порадоваться за моих друзей. Я стал думать о том, что мне надо как-то принять все это, вздохнул и перевернулся на другой бок.
Кто-то тихонько тряс меня за плечо. Я продрал глаза. Тая, присев на корточки рядом с моей кроватью, шепнула:
— Тихонечко одевайся и спускайся. Жду тебя за корпусом.
В лесу было прохладно и до того сумрачно, что мы с трудом видели тропинку под ногами, но вскоре встретили Сталика, вышедшего к нам навстречу. Он освещал дорогу фонариком, и идти стало легче, хотя и немного страшновато. То и дело в темноте раздавались какие-то неясные шорохи и хруст. Над нашими головами вдруг раздался звук, похожий на слабый стон, затем что-то ухнуло и как будто кто-то захлопал в ладони. Тая вскрикнула, а Сталик направил туда луч фонарика.
— Не боись, — весело крикнул он, — наверное, филин.
Я посмотрел наверх, но ничего не увидел. Сквозь густые кроны деревьев пробивалось светлеющее небо. Мы прошли через открытую поляну, поросшую травой, и от холодной росы, намочившей щиколотки, я содрогнулся. Далее тропинки не было, но Сталик уверенно шагал вперед. Мы снова вошли в лес и стали забираться по крутому склону наверх. Быстро светлело, но забираться становилось все труднее, приходилось цепляться за мшистые камни и выступающие из земли влажные корни кустарников. Сталик поторапливал нас, время от времени протягивая руку, чтобы помочь подняться Тае, а затем и мне. Казалось, этому подъему не будет конца, мы почти выбились из сил, когда наконец взобрались на пологий участок скалы, обрывающейся одной стороной вниз, в густой лес. Стало еще светлее, противоположный от нас склон гор еще отдавал темной синевой, но над линией ломаного хребта полоска неба плавно светлела и расширялась.
— Успели, — выдохнула Тая, и мы с облегчением уселись на камни.
Темнота таяла на глазах, небо побледнело. Контур хребта обозначался все четче, как будто за ним разгорался гигантский костер, и вскоре краешек огненного шара показался над гребнем и вокруг него запылало золотом, освещая все большую и большую часть неба. Туда уже почти невозможно было смотреть не прищурившись. Прошло совсем немного времени, сверкающий шар выкатился над гребнем и как будто завис. Все вокруг осветилось и приобрело четкость, небо наполнилось голубизной.
Тая воскликнула:
— Незабываемое зрелище!
Я оглянулся: они сидели рядом, одной рукой Сталик обнимал ее за плечи. Я отвернулся. Лес в ущелье под нами проснулся и наполнился птичьими голосами. Тая негромко процитировала чьи-то стихи:
Здравствуй, солнце моё золотое!
Растопи все мои печали.
Почему-то, дрожа от зноя,
Каждый миг по тебе скучаю.
Мы посидели еще немного, согрелись и двинулись в обратный путь. Возле лагеря, перед тем, как разойтись, Сталик предложил на днях искупаться в бассейне. Тая пообещала подумать.
Я не стал заходить обратно в палату, умылся на первом этаже, очистил кеды от грязи и спустился вниз, решив увидеть, кто будет сегодня трубить в горн утреннюю побудку. После физзарядки меня подозвал наш вожатый Сержант и попытался выведать, где и как я испачкал шорты и футболку, затем отправил переодеваться. После обеда я пошел в Красный уголок, мы с Таей немного повозились с текстами, бросая друг на друга заговорщицкие и сонные взгляды.  Потом она решила, что мне нужно поспать, но я воспротивился, решив, что дотяну до вечера.
Ночью я проснулся от какой-то возни рядом и первое время не мог понять, что происходит. Лунный свет падал полоской на пол перед окном, совсем рядом слышалось сопение и перешептывание. На этот раз я догадался, что происходит — кто-то хочет вынести матрас со спящим Гариком из палаты на улицу, под навес. Была такая забава в лагере. Я, после некоторого колебания, присел и негромко сказал:
— Не делайте этого!
Чья-то тень придвинулась ко мне и прошипела:
— Это кто тут вякает? Может, тебе самому надо темную устроить? Лежи и спи!
Я по голосу догадался, что это рыжий. Он толкнул меня рукой в грудь, я откинулся на подушку, но успел схватить его за руку и повалить за собой. Мы стали бороться, кто-то сел мне на ноги. Я отчаянно отбивался, как вдруг послышался чей-то плач, очень громкий. Мы застыли. А в следующее мгновение за окном раздался жуткий, действительно нечеловеческий вой.
Мы все вскочили на ноги, позабыв о потасовке.
— Это волки! — сказал рыжий, уже не шепотом.
Мы подбежали к окну, а кто-то включил свет в палате. Тут уже проснулись все, послышались недовольные голоса.
— А ну туши свет быстро! — рыкнул рыжий. — Не видать ничего.
Свет погас, и половина палаты, включая проснувшегося наконец Гарика, прильнула к широкому окну, возбужденно перешептываясь. Завывание и вой за окном не прекращались.
— Вон, огоньки в лесу!
— Это не огоньки, придурок, это глаза волков! — сказал рыжий. — Полнолуние, вот они и воют. Не хотел бы я сейчас быть в лесу.
Гарик, стоящий рядом с ним, сказал:
— Это не волки.
Рыжий дал ему подзатыльник.
— Ты-то откуда знаешь?
— Тут не бывает волков, это шакалы, только они могут такие звуки издавать. И для человека они не опасны.
Все уважительно замолчали, ребята стали разбредаться по кроватям.
— Как тут теперь уснуть, с такими звуками?
Гарик опять всех удивил.
— Просто крикнуть на них, — он распахнул створку окна и что-то гаркнул.
Огоньки в лесу заметались, потухли, и все стихло. Рыжий толкнул Гарика в плечо.
— А ты ничего, очкарик. Откуда узнал?
— В кружок хожу, натуралистов.
Рыжий зевнул.
— Это хорошо. Будет что нам рассказывать перед сном.
— Ну ладно, — согласился Гарик, и все наконец улеглись спать.
После этого случая Рыжий с дружками отстали от Гарика. А когда еще он продемонстрировал, что может играть в шахматы «вслепую», отвернувшись от доски и полагаясь на память, и вовсе сдружились с ним, Гарик был вроде не против их компании. Рыжий даже умудрялся наживаться, устраивая небескорыстные шахматные баталии между вслепую играющим Гариком и желающими из старших отрядов.
Мое общение с Гариком свелось к минимуму, но я об этом не переживал, занятый собственными мыслями и заботами. В середине недели Сталик подловил меня, когда наш отряд дежурил по лагерю, а я стоял постовым на въездных воротах. Я поделился со Сталиком бутербродами с колбасой, которые нам выдали, и мы договорились на следующий день сходить в бассейн. Я пообещал уговорить Таю.
В четверг, во время тихого часа, мы с Таей, сидя в красном уголке, негромко обсудили план действий. Главной заботой было, чтобы наше отсутствие не засек Сержант, имеющий привычку некстати заглядывать в комнату. Тая сказала одному из вожатых, что мы пойдем поработать куда-нибудь наружу. Мы свернули в рулон стенгазету и перебрались в дальнюю беседку, а оттуда незаметно ушли в лес. Сталик встретил нас веселым свистом, он уже искупался и теперь грелся на деревянном лежаке, которого раньше тут не было. Рядом были еще два таких же. Солнце стояло в зените и сильно припекало. Я разделся и повесил шорты с рубашкой на спинку лежака. Тая, после секундной заминки, тоже разделась, оказавшись в цельном купальнике желтого цвета. Я старался отвести от нее взгляд, но это не очень получалось. Тело у нее было красивое, белое, за исключением загоревших рук и ног немного выше колен.  Сталик же откровенно любовался Таей, отчего она засмущалась, потом засмеялась, откинула рукой челку со лба и с разбега кинулась в бассейн. Сталик вскочил и вслед за ней эффектно нырнул в воду. Я прыгнул солдатиком, ногами вниз. Сталик с Таей плавали наперегонки, затем он не давал ей выйти из воды, преграждая путь к лесенке.
Мы сохли на лежаках, поглядывая на горы и небо, постепенно согреваясь. Тая лежала на среднем лежаке, между нами. Я косил глазами, разглядывая вздымающуюся маленькую грудь с выпирающими сквозь купальник сосками.
— Знаете, почему ущелье называется Красным? — Сталик указал рукой вверх.
— Это там, где медведь невесту украл? — спросил я.
— Там полным-полно малины, поэтому Красное. Раньше туда все за малиной ходили, щас никто не суется, трусят.
— Ясное дело, — кивнула Тая, — кому захочется с медведем встречаться.
Сталик сел и ухмыльнулся, глядя на нее.
— А я не боюсь. В субботу пойду туда за малиной, представляю, сколько ее там накопилось! Ты точно со мной? — он посмотрел на меня.
Я кивнул.
— Приходи тогда послезавтра пораньше, туда далековато идти, да штаны подлиннее надень, чтоб ноги не исцарапать.
Тая посмотрела на меня.
— Я не разрешаю тебе!
Потом перевела взгляд на Сталика.
— Сумасшедший! Ради малины? Это же опасно!
— Да ерунда, я ружье прихвачу на всякий. — Сталик прищурился.  — Не только ради малины. Ну что, пошли еще разок нырнем?
Как и в прошлый раз, Сталик затеял какие-то игры с Таей, я же плавал сам по себе. Я придумал себе цель — проплыть под водой от края бассейна до другого, по ширине, у меня это получилось с первого раза, но потом никак не удавалось. Решив обязательно повторить рекорд, я увлекся и пропустил начало интересной сцены. В очередной раз вынырнув возле бетонной кромки и восстанавливая дыхание, я услышал голоса и увидел справа от лежаков нашего Сержанта. Он что-то выговаривал Тае, стоящей с опущенной головой перед ним, Сталик лежал на своем лежаке и увлеченно дымил папироской, казалось, не обращая на них внимания. Я уцепился за бортик, замер и превратился в слух, но услышал немногое. 
—  …молчать о таком вопиющем нарушении, сама подумай. — закончил свою речь Сержант и, напоследок оглядев Таю с головы до ног, повернулся, чтобы идти.
Сталик, легко встав, широко улыбнулся и произнес протяжным голосом:
— Уважаемый! Начальничек! А разреши тебя на пару словечек?
Он щелчком пальцев выкинул далеко бычок, вразвалочку подошел к Сержанту и отвел его в сторонку к лесу, дружески обняв за плечи.
Я вылез из воды, чуть ли не клацая зубами от долгого пребывания в холодной воде. Тая, с покрасневшим лицом, отчего веснушки еще четче проступили, села на лежак, пытаясь натянуть шорты на мокрые ноги.
— Выследил все-таки! — едва не плача, проговорила она.
Я попытался успокоить ее:
— Ну и что? Не побежит же он к начальнику лагеря?
— Еще как побежит, ты его не знаешь. — Она внезапно успокоилась. Стянула обратно шорты и легла, закрыв глаза. — Хорошо-то как. Ладно, плевать, выгонят так выгонят.
Я всматривался туда, куда ушли Сталик с Сержантом, но ничего не увидел, да и звуков ссоры или драки не было слышно. Пока я гадал, что там происходит, Сталик вернулся и молча лег на свое место, предварительно достав из-под лежака пачку папирос.
— Ну что? — не вытерпел я.
Он неторопливо прикурил.
— Больше он так делать не будет. И жаловаться никому не станет.
 Тая спросила:
— Что ты ему сказал? Угрожал?
Сталик улыбнулся.
— Зачем таким угрожать? Просто поговорил по-человечески, вот и все.
Тая внимательно рассматривала Сталика.
— Спасибо.
— Не канает спасибо, — Сталик оскалил щербатый рот, — поцелуй нужен.
— Обойдешься, — улыбнулась в ответ Тая и обратилась ко мне, — одевайся, нам все равно пора.
Мы вернулись в лагерь до окончания тихого часа и даже успели что-то поделать со стенгазетой. На следующий день была пятница, мы с отрядом полдня разучивали какие-то строевые песни, потом сдавали нормативы по прыжкам в высоту и в длину. Сержант не обращал на меня никакого внимания, будто я и не существую. К вечеру неожиданно над горами скучились темные облака и пошел дождь, благодаря которому нас загнали в большой актовый зал и стали по проектору крутить фильм «Зорро». К ночи дождь все еще накрапывал, и я уснул с надеждой, что наш поход со Сталиком в Красное ущелье отменится.
Но утром дождя не было, хотя небо по-прежнему было хмурым, и я, скрепя сердце и стараясь не попадаться Тае на глаза, стащил на завтраке бутерброды с сыром и улизнул в профилакторий. Там я застал Сталика в убежище, одетого в защитную куртку цвета хаки, явно с чужого плеча, и брюки того же цвета, заправленные в высокие ботинки. Он критически оглядел мои сандалии и заставил переобуться в поношенные кирзовые сапоги, которые мне подошли. Сталик перекинул ружье через плечо и отдал мне рюкзак с привязанным к нему пластмассовым ведерком.
Мы обошли здание котельной, по мокрой тропинке спустились в ущелье и по каменистому устью полу высохшего ручья стали идти вверх. Я впервые шел в сапогах, и мне это понравилось, можно было смело наступать на острые камушки и не чувствовать их под ногами. На обрывистом склоне росли кусты шиповника, Сталик, тихонько насвистывая, подошел к одному из них и осторожно собрал с колючей ветки горсть крупных ярко-бордовых ягод. Я тоже сорвал одну и положил в рот, мягкая ягода была необыкновенно сладкая и ароматная, я ее прожевал и проглотил вместе с косточками. После очередного подъема ручеек пропал, а лес подступил почти вплотную. Подниматься стало сложнее, земля под ногами была скользкая от ночного дождя, пахло грибами и влажным лесом. Казалось, что мы идем уже целую вечность, Сталик шел быстро, а я с трудом поспевал за ним. Рюкзак, в начале пути почти неощущаемый, теперь оттягивал спину и резал плечи. Несмотря на прохладу, я немного вспотел от того, что приходилось все время карабкаться вверх.
— Устал? — спросил идущий впереди Сталик, не оборачиваясь.
— Нормально!
— Через час сделаем привал.
Спустя какое-то время солнце пробило брешь в облаках. и лучи его, пронизав кроны деревьев, засверкали в капельках росы на траве и на паутинках в кустах. Мы вышли на ярко освещенную солнцем опушку, земля быстро прогревалась, испаряя влагу, всюду слышался щебет оживившихся птиц. Деревья вокруг были пониже, чем внизу, но росли более густо. 
— Ты как, пацанчик? — Сталик скинул ружье и, присев на камень, жадно затянулся папиросой. — Недолго осталось. Пить хочется, да и пожрать можно.
Я уселся рядом и достал из рюкзака воду, бутерброды и банку тушенки. От еды меня разморило, да и солнце припекало. Но Сталик был озабочен, постоянно поглядывая на небо.
—  Чето не нравится мне эта духота, не иначе как к грозе. Пошли давай, может успеем.
Мы преодолели еще два крутых подъема, пробираясь вдоль ущелья по скалистому, заросшему кустами кизила склону. Я поел несколько кисло-сладких ягод, сильно вяжущих рот.
— Смотри! — Сталик указал рукой.
Чуть пониже нас проглядывало ущелье, где все было красным от бесчисленных кустов с перезрелой малиной, даже белые камни-валуны между кустами были обильно усеяны малиновыми пятнами. Мы спустились туда и стали по ущелью подниматься наверх, лакомясь на ходу, горстями набивая рты.  Я отцепил ведерко и стал класть туда малину, довольно быстро наполняя ее. Погода тем временем стала быстро меняться, на солнце набежали быстрые кучкистые облака и подул ветер. Небо над верхним краем ущелья стало чернеть.
— Баста! — крикнул Сталик. — Пора валить!
Мы повернули назад и стали быстро спускаться. Вдали громыхнуло долгим раскатом грома и на миг вновь показалось солнце, ветер стих, потом снова зашумел листвой деревьев и высоких кустарников.  С ведерком в руке идти было неудобно.
Неожиданно справа от нас послышалось чавканье, а затем низкое угрожающее «у-у-ум». Мы замерли, Сталик предостерегающе поднял руку. От страха я почти перестал дышать и только спустя какое-то время начал глотать воздух открытым ртом, сердце колотилось как бешеное. Я смотрел в ту сторону, но ничего не видел. Сталик стал медленно стягивать с плеча ружье, как вдруг в кустах что-то затрещало и оттуда раздался жуткий густой рев, отзываясь эхом по всему ущелью. Я, не отдавая себе отчета, стремглав помчался вниз, не разбирая дороги. Рев не прекращался, краем глаза я увидел Сталика, который бежал рядом. Несколько раз я поскальзывался и падал, но, не чувствуя ничего, вскакивал и бежал дальше. Сверху послышался еще один рев, но он казался далеким и приглушенным.
Небо было черным, порывистый мокрый ветер хлестал по лицу со всех сторон. Вспышка молнии ярко озарила все вокруг и заставила меня остановиться. Только сейчас я заметил, что весь промок под ливнем, ведерка в руках не было. Сталик, тяжело дыша, нагнал меня. Капли дождя стекали по его лицу, белки глаз возбужденно блестели.
— Фу, еле поспел за тобой, — крикнул он, перекрывая шум ветра. Вытер мокрое лицо и поглядел по сторонам. — Не знаю, где мы, но лучше ущелья держаться, куда-нибудь да выйдем. Давай за мной!
Мы продолжили спуск уже шагом, по камням вдоль руслу ручья, в которым набравший силу быстрый поток гнал землю вперемешку с листьями и ветками. По пути попалось поваленное дерево, и Сталик помог мне перелезть через него. Вскоре ветер стих и небо стало проясняться. Дождь почти прекратился, лишь иногда налетал с очередным порывом ветра, но нам, промокшим до нитки, уже было все равно.
Когда мы вышли к профилакторию и проходили мимо бассейна, погода уже совсем наладилась. Солнце, несмотря на то, что уже наступал вечер, жарило как ни в чем ни бывало. 
— Прыгаем в бассейн! — скомандовал Сталик, — прямо в одежде, простирнется заодно, только сапоги и рюкзак скинь.
Вдоволь накупавшись и смыв с себя грязь, мы разделись догола и развесили сушиться мокрую одежду на лежаках. Мы повеселели и быстро вошли в раж, детально вспоминая все, что пережили в Красном ущелье. Я запоздало вспомнил совет папы стучать камнями друг об дружку, но не стал говорить об этом.
— Айда чай пить, пока сушится, — сказал Сталик.
Мы натянули трусы, захватили ружье и пошли в его комнатушку. Пока закипал чайник, я заметил, что настроение у Сталика поменялось. Возбуждение прошло, и теперь он хмурился, думая о чем-то своем. Я спросил его, все ли в порядке, но он не ответил, сосредоточенно разливая чай в граненые стаканы и размешивая сахар. Только после того, как закурил, он заговорил:
— Скоро валить мне надо отсюда, пацанчик. Дедуля дал сроку несколько дней, говорит, бригада заезжает, ремонт начнут делать.
— А куда ты пойдешь?
Он махнул рукой в сторону.
— За перевал, там деревня в соседнем районе, родичи есть. Займу денег на поезд — и в Россию махну, там кореша по зоне остались, не пропаду. Так что оставлю вас.
Я подумал про Таю и решил, что сейчас удобный момент задать вопрос, который меня мучал.
— А Тая? — я запнулся. — Ты ее… Ну, как ты к ней относишься?
Его сморщенное лицо расплылось в ухмылке, отчего шрам на щеке стал еще белее.
— Что Тая? Хорошая девка, надо с ней решать что-то, вон у меня даже бутылочка шампанского припасена для нее, — он кивнул головой в сторону шкафчика, потом взгляд его наткнулся на ружье, лежащее на кровати, и он покривился.
— Жаль, не прикончил этого медведя, — он сердито сплюнул, — деру дал за тобой сразу же. Сбежал, блин, как заяц какой-то…
— Да ты что? — горячо возразил я, пытаясь подобрать нужные слова.
Ведь получалось, что и я струсил, когда убежал.
— Любой нормальный человек тоже убежал бы в нашем случае!
Сталик как-то недобро сверкнул черными глазами из-под полуопущенных век.
— В том-то и дело, пацанчик, я — не любой. Ну да ладно, чего теперь кулаками махать после драки. — Он взял ружье и погладил по стволу. — Ничего, я еще поквитаюсь, через Красное ущелье уйду за перевал.
Сталик сунул ружье под кровать и широко зевнул, не прикрывая щербатый рот.
— Спать охота! Завтра воскресенье, не получится у вас слинять, а вот в понедельник приходи с Таей, поплаваем напоследок.
Я попрощался, оделся возле бассейна и поднялся в лагерь, где меня тут же нашла Тая и стала расспрашивать. Было видно, что она волновалась за меня, и мне это было приятно. Я в двух словах передал события дня, она молча покачала головой и отпустила меня. Весь вечер я клевал носом, после ужина ушел спать в палату еще до вечернего горна, а утром проснулся затемно.
Я лежал с открытыми глазами и заново переживал события вчерашнего дня. Мне захотелось рассказать об этом кому-нибудь, я посмотрел на спящего Гарика рядом. Потом я стал думать про то, что скоро Сталик уйдет, и подумал о Тае. Что означали его слова о том, что с ней надо что-то решать? Я заворочался в постели. Что-то нехорошее было в его голосе, когда он это сказал. Может, он решил уговорить ее уйти вместе с ним? Не стоит ли мне предупредить Таю, кто такой Сталик и что его ищут? Но не будет ли это предательством по отношению к Сталику? 
Днем, когда наш отряд, расположившись под орешником, закончил разучивать сценку для последнего праздничного концерта, Тая улучила момент и стала меня подробно расспрашивать, а я отвечал. В конце я добавил, что Сталик завтра зовет покупаться в последний раз, потому что ему нужно уехать.
Мне показалось, что Тая погрустнела.
— Как уехать? Что случилось?
Я подумал о том, что вчера, возможно, она волновалась больше за Сталика, чем за меня, и грубовато ответил:
— Откуда мне знать? Захочет, сам тебе скажет.
Тая откинула светлую челку и посмотрела мне в глаза. Какая же она красивая! Что-то в выражении ее глаз заставило меня изменить свое решение по поводу Сталика. В конце концов, это я познакомил ее с ним.
— Тая, ты ничего про него не знаешь, ну… кто он такой. Наверное, мне следовало тебе раньше рассказать.
Она слегка улыбнулась уголками губ.
— Спасибо тебе за заботу, но не мучай себя. Я спрашивала его про наколки, он мне рассказал, где и как они у него появились. И про то, что он скрывается. Так что я знаю, кто он такой, когда-то встречалась с таким же… необычным… Но ты, конечно, знаешь Сталика лучше, — она склонила голову набок и добавила уже веселее, — вот что, как скажешь, так и сделаю. Пойти мне завтра с тобой или не стоит?
— Давай пойдем, — сказал я, не подозревая, что впоследствии буду очень сожалеть об этом, — попрощаешься с ним.
— Хорошо, тогда давай сейчас стенгазету доделаем, а то завтра будет некогда.
Следующий день запомнился мне в мельчайших подробностях. Тая, обычно всегда жизнерадостная, была молчалива. Даже когда мы пошли во время тихого часа к Сталику и он изо всех сил старался позабавить ее, она отвечала его шуткам, но выражение легкой печали не сходило с ее лица. Я старался не мешать их общению и поэтому подолгу плавал в бассейне, а когда вылезал посушиться и погреться, ложился на косогоре поодаль от их лежаков. Погода стояла отличная, еле заметный ветерок шевелил траву, на которой я лежал, и гнал по небу редкие полупрозрачные облачка. Изредка до меня доносились неразборчивые отрывки тихого разговора Сталика с Таей, говорил в основном он, она изредка отвечала.
Поныряв под водой вдоль бассейна очередной раз, я погрелся на солнце и решил, что на сегодня достаточно. Да и по ощущениям, время тихого часа подходило к концу. Я подошел к ним, Сталик что-то шептал Тае на ухо, потом повернул голову ко мне:
— Хочешь пойти уже? Мы еще немного побудем.
Я посмотрел на Таю, но она никак не отреагировала, задумчиво глядя перед собой. Я молча оделся и, махнув Сталику рукой, оставил их одних. После полдника меня отвел в сторонку Сержант и спросил, где Тая. Я ответил, что не знаю. Он пробормотал что-то под нос и сказал, что я могу идти. На вечернем построении Таи не было, и я лег спать с тревожным чувством. Неужели она решила уйти со Сталиком и я больше их не увижу?
Я тихонечко открыл тумбочку и достал оттуда свой маленький блокнотик — в конце первой смены мы всем отрядом записывали адреса друг другу. Я посветил фонариком и перечитал запись, сделанную рукой Таи. Белореченск — интересно, где это? Я положил блокнотик обратно и потушил фонарик. Тае можно написать, а Сталик? Поразмыслив, я решил, что Сталик бы не ушел, не попрощавшись со мной.
С утра Таи тоже нигде не было видно, ни на физзарядке, ни на построении на завтрак. Гарик, несмотря на дружбу с Рыжим, в столовой по-прежнему садился рядом со мной. Он, очищая яйцо от скорлупы, невзначай сказал:
— Что-то с вожатой произошло.
— Что? — замер я.
— Не знаю. Видел возле санчасти, глаза опухшие, плакала что ли.
У меня пропала всякая охота есть. Я встал и пошел к выходу. Мне наперерез двинулся Сержант и перехватил у выхода.
— Завтрак еще не окончен. Что, правила не знаем?
Я поднял голову.
— Не знаешь, где Тая?
Он поглядел по сторонам и буркнул:
— Уехала твоя Тая, с утренним автобусом.
— Почему?
Он пожал плечами и насупился.
— Не знаю, директор отпустил. Мне одному теперь с вами возиться до конца смены.
— Мне надо уйти, — я посмотрел на него, — пожалуйста.
Сержант отступил, я вышел из столовой и пошел вначале шагом, а потом бегом, вон из лагеря.
Я застал Сталика спящим, на столе была грязная посуда и пустая бутылка из-под шампанского, вторая валялась на полу, возле постели. Я набросился на Сталика и стал тормошить его, пока он не открыл глаза и не пробормотал:
— Чочилось-то?
От него пахнуло перегаром, отчего я поморщился, потом крикнул ему в лицо:
— Что ты сделал с Таей? Отвечай!
Он протер глаза кулаками и ухмыльнулся:
— Да че надо было, то и сделал.
Я задыхался от внезапно нахлынувшей ненависти.
— Ты… ты почему ее обидел?
Сталик прищурился.
— С чего ты взял, что обидел? И вообще, тебе-то что за дело?
Я замахнулся, чтобы ударить его, но он ловко перехватил мою руку и стал выкручивать. Мне удалось вывернуться и мы, сцепившись, скатились на пол, продолжая борьбу. В итоге, несмотря на все мои усилия, Сталик прижал коленями мои руки и уселся верхом мне на грудь. Мы оба тяжело дышали. Я в последний раз попытался вырваться, но понял, что силы неравны. От бессилия и обиды я молча заплакал, не в состоянии даже вытереть слезы, которые катились из глаз.
— Ну все, баста! — сказал Сталик и слез с меня.
Он сел на стул, взял чайник и отпил из горлышка. Потом протянул мне руку, предлагая встать, но я отвернулся, вытирая лицо.
— Пацанчик, ты чего? Им это нравится, пойми.
Я встал, чувствуя себя опустошенным, и сел на кровать. Я чувствовал, что Сталик сделал что-то грязное и недостойное, но не хотел говорить об этом.
— Она уехала на утреннем автобусе, совсем. Плакала, — сказал я, выждав минуту.
Я посмотрел на Сталика, мне показалось, что его лицо еще больше сморщилось, как у какого-то старика. Он взял папиросу, закурил и тут же раскашлялся от дыма, на глазах выступили слезы.
— Ты с ней говорил?
— Нет, я ее не видел, мне рассказали.
Я подумал о том, что Тая не захотела со мной увидеться перед отъездом, и мне стало еще хуже.
— Да… — Сталик опустил голову и заговорил тихо и медленно, — чего-то от меня людям одни беды.  И насчет сторожа я тебе соврал, это я его… ножом. — Он вздохнул. — Видит бог, не хотел я. Набросился на меня, схватил, и как-то само собой вышло.
Я встал и посмотрел на него сверху вниз. В голове крутились какие-то книжные фразы.
— Надо отвечать за свои поступки. Кто этого не делает, тот трус.
Сталик, глядя в пол, покачал головой.
— Не, брат, я не трус.
Я повернулся и пошел к выходу.
— Прощай, пацанчик, не поминай лихом, — послышался сзади сиплый голос, но я не обернулся.
Днем, во время тихого часа, я лежал без сна, уставившись в потолок. Было невыносимо вот так просто лежать, читать не хотелось.  Я оделся и вылез в окно, как всегда делал, когда уходил к Сталику. Я побродил по лесу, дошел до своего тайника, проверил содержимое и стал возвращаться, когда вдруг где-то высоко, со стороны Красного ущелья послышались два приглушенных выстрела.
Я вздрогнул всем телом. Неужели Сталик пошел на медведя, как говорил в тот день, когда мы убежали из ущелья? «Нет, брат, я не трус».
Я вернулся в лагерь, прокрался в Красный уголок, где никого не было, взял листочек бумаги и написал письмо Тае. Там же на стеллаже была стопка с конвертами. Я опустил письмо в синий ящик с надписью «Почта», висевший на стене возле входа в корпус. Я почувствовал сильное облегчение, вернулся в палату и успел немного почитать до полдника.
С того дня я как-то отрешился от лагеря, оставшиеся до конца смены дни протекли быстро и незаметно. Ничто из того, что раньше волновало и радовало меня, теперь меня не трогало. В лесу прошла игра «Зарница» между отрядами, в последние ночи те, кто не спал, мазали зубной пастой спящих. Даже так называемый Большой Костер в последний день с песнями, выступлениями и дискотекой оставил меня равнодушным.
Родители, вернувшиеся из деревни, забрали меня, а через неделю у меня уже не было времени грустить — началась школа, музыкалка и спортивные кружки. Тая не ответила на мое письмо, и я написал ей другое, но тоже не получил ответа. В городе я продолжил дружбу с Гариком и как-то рассказал ему про события в лагере. Мне надо было выговориться и поделиться этим с кем-то, и молчаливый и умный Гарик подходил для этого как никто другой. 
Постепенно я научился относиться к событиям лета не с такими острыми и болезненными переживаниями, как раньше. Но поздней осенью прошел слух, что застрелили медведя-шатуна, который спустился к селению и задирал домашний скот. Гарик, чтобы успокоить меня, предложил такую версию событий.
Сталик благополучно перешел через перевал. Зная, где живет Тая, он нашел ее и покаялся. Тая не отвечает на письма, потому что она простила Сталика, и они уехали в какую-нибудь глушь, где его никто не будет искать. Россия большая. Если бы Сталика поймали, в городе об этом узнали бы.
Гарик несколько раз развивал эту мысль, приводя различные доводы в пользу этой версии, так что и я в конце концов убедил себя, что так оно и есть.