Улыбка нежности гл. 1 продолжение сестра деда дави

                СЕСТРА  ДЕДА ДАВИДА  (Ёзя)


 

  Подавляющая часть населения России действительно была страстно воодушевлена идеей построения коммунизма. Что называется, «жили за идею» и работали не только не щадя себя, но и всех вокруг. К ним можно было отнести и Езю, сестру деда Давида. Она жила в том же доме, что семья моего деда, но на четвертом этаже и занимала одну комнату в коммунальной квартире №23. Работала она шляпницей в одной из швейных кооперативных артелей. Всех называла «товарищ», даже свою подругу из той же артели – «товарищ Барышева». Это всегда вызывало в нашей семье добродушную улыбку.

Ёзя даже после ареста своего брата рьяно защищала советскую власть. Главным ее аргументом был отмена черты оседлости. И ее можно было понять: вскоре после революции она смогла без проблем выбраться из глухой российской глубинки и перебраться аж в саму Москву, причем даже раньше своего брата, примерно в 1920-м году. Все понимали, что это был достаточно весомый аргумент, и никто с ней не спорил. Тем более что она была добрый и родной нам человек.

 Кроме работы в трудовой артели по производству шляп, Ёзя еще подрабатывала дома. У нее было спрятано в шкафу много деревянных болванок разнообразных форм и размеров для натягивания и придания требуемой формы каждой шляпке. Мне очень нравилось смотреть, как она ловко натягивала кусок намоченного фетра или меха на одну из них, прикалывала его специальными кнопками, а когда материал высыхал, снимала уже готовое изделие. И вот тут появлялось в ее руках что-то интересное в виде красивой изящной шляпки или роскошной меховой шапки. Она всегда звала меня смотреть на эту процедуру, и я зачарованно наблюдала, как обыкновенный невзрачный кусок материи преображается, как мне казалось, в произведение искусства. Это было мое первое прикосновение к ремесленному делу, и я очень любила эти таинственные превращения.

 Работу свою она очень любила. Часто сидя с болванкой на коленях и натягивая на нее очередную заготовку, она напевала очень тоненьким и тихим голоском какие-то свои мотивы. Было очень приятно ее слушать; по комнате разливались покой и умиротворение. Но в личной жизни ей не везло. Была замужем один раз. Муж часто выпивал, нигде не работал, жил только за ее счет, и, в конце концов, она его прогнала. Больше у нее никого не было. И детей тоже не было, поэтому она всю себя отдала нашей семье. Принимала участие во всех делах. К ней все ходили советоваться или просто поговорить. Она первая приходила на помощь, а после ареста своего брата, моего деда Давида, даже помогала нам материально.

 Вообще атмосфера в семье еще при дедушке Давиде была очень раскованная и доброжелательная. Бабушка Роза любила пошутить и посмеяться с добродушной снисходительностью. Иногда подсмеивались даже над строгим дедом. Часто вспоминали случай, когда бабушка Роза принесла из Торгсина очень вкусные конфеты. Она купила на пробу совсем немного, но когда дед узнал, что они, к тому же, и недорогие, то сказал «пойду куплю еще 100 грамм»! Часто вспоминали это как анекдот, подсмеиваясь над мелочной прижимистостью деда. Да и сам он смеялся вместе со всеми.

 К слову сказать, сеть магазинов Торгсин, что значит «торговать с иностранцами», открылась в конце 1920-х годов. В это время в стране катастрофически не хватало валюты, хотя до революции запасы ее были огромны. Все ценности богатой России ушли на «нужды мировой революции»! А попросту были разворованы направо и налево. В магазинах Торгсина все продавалось за валюту. Там можно было купить даже деликатесы, о которых в обычных магазинах забыли и мечтать. Видимо, некоторым ответственным работникам, таким, как мой дед, разрешалось покупать определенное количество валюты по месту работы.

 С соседями Ёзе не повезло. Ей почему-то завидовали. Может быть, потому что она одна занимала большую комнату в общей коммуналке, что вызывало негативные эмоции соседей. Ёзя всегда боялась, что они на нее донесут в милицию за нелегальный домашний труд. А ведь с доходов от частных клиентов нужно было платить налоги, да в таком размере, что вся выручка уходила бы государству. Особенно ее донимала мать впоследствии известного боксера и чемпиона мира, Валерия Попенченко. Она-то однажды и донесла управдому. Это случилось уже после отмены Нэпа (так называлась новая экономическая политика, разрешающая иметь гражданам мелкий бизнес), когда всякая работа на дому с 1925 года была вообще запрещена. Серьезных последствий для Ёзи это не имело, однако в дальнейшем она принимала клиенток с большой осторожностью, и всегда запирала свою комнату на ключ.
 
 Примерно в 1932 году деда Давида направили вместе с семьей в длительную командировку за границу, в Тегеран. В Москве осталась одна Ёзя.
В Тегеране моя мама продолжила учебу в русской школе при посольстве. Арленчик был еще тогда совсем маленький. К сожалению, фотография из их жизни в Тегеране, которую я помню: Арленчик сидит на ослике, а рядом стоит его отец, мой дед Давид, не сохранилась. Все улыбаются. По-моему, жилось им там совсем не плохо.

 Когда-то моя мама со своей подругой детства по Тегерану Ирой (Киселевой по мужу) при мне вспоминали эпизоды из своей тегеранской жизни. Мне запомнился рассказ о том, как к маме сватался сын богатого шаха, «писаный красавец». Немудрено, что «красавец» влюбился в статную интересную смуглянку – девочку Анету. Царская осанка, большие темно-карие глаза, правильной формы нос, красиво очерченные губы. В меру сдержанная, моя мама в тоже время обладала приятным чувством юмора. В общем, очень привлекательная девочка. Ей не было тогда четырнадцати лет.

 Этот красивый молодой «князь», которому едва исполнилось шестнадцать, влюбился в маму «по уши». Да настолько, что сделал ей официальное предложение выйти за него замуж. По мусульманским законам они оба уже достигли совершеннолетия (девочки после двенадцати лет, а мальчики после четырнадцати). Его страстное чувство, видимо, и в ней пробудило желание с ним соединиться. Но тут в дело вступили мамины родители, отказав ему, конечно, самым решительным образом. А чтобы он ее не украл, что вполне допускалось, и было даже очень частым явлением на Востоке, маму отправили обратно в Москву. К ее тете Розе (Ёзе).
Так в 1935 году мама снова оказалась на Сретенке и учебу продолжила уже в московской школе. И вот тут она и оказалась в одном классе с моим будущем папой Виктором.