Положим живот на престол Отечества!

Положим живот на престол Отечества!


Самым весомым в «Красной звезде» на скорое начало войны Советского Союза с Германией было заявление ТАСС, опубликованное 14 июня 1941 г., следующего содержания:

«Еще до приезда английского посла в СССР г. Криппса в Лондон, особенно же после его приезда, в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР и Германией». По этим слухам: 1) Германия будто бы предъявила СССР претензии территориального и экономического характера и теперь идут переговоры между Германией и СССР о заключении нового, более тесного соглашения между ними; 2) СССР будто бы отклонил эти претензии, в связи с чем Германия стала сосредоточивать свои войска у границ СССР с целью нападения на СССР; 3) Советский Союз, в свою очередь, стал будто бы усиленно готовиться к войне с Германией и сосредоточивает войска у границ последней.

Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимых, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны.

ТАСС заявляет, что: 1) Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает какого-либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не могли иметь места; 2) по данных СССР, Германия также неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениях: 3) СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией являются лживыми и провокационными; 4) проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии, как враждебные Германии, по меньшей мере, нелепо».

И хотя это заявление отрицало скорое нападение Германии на СССР, но ряд предпосылок к такому развороту событий той же «Красной звездой» было ненароком косвенно представлены.

Как-то странным выглядело военное противостояние в Сирии между недавними союзниками в борьбе с нацисткой Германией - англичанами и французами. Германия, заявив свои претензии на территории, ранее подвластные Франции в Передней Азии, возложила всю тяжесть в этом противостоянии на режим Виши, как на нового своего вассала, предоставив эту проблему решать им самим. И когда Англия начала успешно отстаивать свои претензии, особо не стремилась к повороту событий в свою пользу.

Да и в Ираке Германия особо не напрягалась прижать англичан, позволив им в конце концов восстановить свое былое влияние в этом регионе. Хотя военный потенциал у Германии для этого был неизмеримо весомей, чем у англичан. Но получив нужный результат на Балканах, Германия как-то затормозила свои потуги дальнейшего захвата «жизненное» пространства, на время затаив свои дальнейшие намерения. А уже начинался июнь месяц 41-го.

Конечно, читатель вправе урезонить автора, что, обладая информацией сбывшихся событий, разглагольствовать на тему «нерадивости», допустим, советской разведки любой теперь способен. Но от факта концентрации грандиозных сил для нанесения мощнейшего военного удара Германии по Советскому Союзу отмахнуться невозможно! И что тут мелочиться на какие-то там Сирию и Ирак, когда тут «куш» от Балтики до Тихого океана сам в руки лезет и стоит лишь хорошенько вдарить, как «колос на глиняных ногах» тут же и развалится!

«Двадцать второго июня ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началась война…»

Обратимся к недочитанному письму Василия Проценко, и вот, что он пишет о событиях, связанных с 22 июня 41-го:      

«На 22 июня 1941 года 42–ой ДБАП базировался на четвертом аэродроме Кировабада в составе пяти эскадрилий, в каждой из них было по 9 экипажей, готовых выполнять дальние полеты ночью. Почти все экипажи прошли курсы подготовки первого или второго года. Командиром полка на 22 июня был майор Грабор Михаил Михайлович. Сам он был года с 1910 года, молод, красив, отлично эрудирован на то время, хороший летчик и толковый командир и как тактик, и как воспитатель подчиненных. Он значительно превосходил своего предшественника майора Аверьянова. Вообще он за короткое время в полку стал его душой. Но его участи не позавидуешь.
      
В первые дни войны он был вызван к командующему округа на совещание в город Баку и при возвращении в свою часть на взлете с Бакинского аэродрома он разбился. Взлетал с перепутанным триммером руля высоты. С ним сгорел и штурман полка капитан Духонин. Нам крепко не повезло.
      
Комэсками на 22 июня 1941 года были: майор Плескачев В., капитан Бабенко А.Д., капитан Бирюков С.К., капитан Цветков Б.М., майор Чеботаев Г.И., капитан Тимофеев П.Е.. Комиссаром полка был батальонный комиссар Смирнов П.И.
      
22 июня 1941 года встал рано в 6:00, решил пойти в город и, наконец, подыскать квартиру, чтобы вызвать жену. Так уж вышло, что не смог за весну найти, чтобы понравилась. Предупредив посыльного, где я буду, отправился на поиск.
      
До 9:00 нашел 3 квартиры, одна другой лучше. День начинался удачно и был прекрасен. В субботу после обеда лил дождь, а утро чистое-чистое.  Люди в воскресенье гуляли на улицах. На радостях я зашел в любимую чайхану позавтракать, взял бутылку вина. Обратил внимание, и это было необычно -  чайхана была занята молодыми немцами.

Рядом с Кировабадом были еще старые немецкие колонии: Баян, Аджикенд. Вот они, эти молодые колонисты и веселились. В обычные дни, да и ранее, я их там не замечал. Один из них подошел ко мне с бутылкой коньяка, представился и предложил выпить «за успех».  Я извинился и сказал, что не могу разделить его настроение, так как в чайхане не знакомлюсь, и не знаю, какого он желает успеха. Ну и чтобы он отстал, налил себе своего стакан и выпил, но сделал все предельно корректно, и ему ничего не оставалось делать, как удалиться под общий шум и чей-то тост. Говорили они на немецком.
      
В это время зашел мой связной, и что меня поразило, в зале сразу воцарилась тишина.  Шепотом связной сказал мне – срочно к командиру полка. Ответил, что сейчас иду, продолжил завтрак. Заметил, что все внимание было приковано на мне. Постепенно прерванные разговоры возобновились, но чутьем понял, что они обо мне и что-то здесь неладно. Спокойно вышел и через 7-10 минут был в штабе. Время было, как помню, 10:47.
      
В кабинете комполка находились Бабенко, Чеботаев, Бирюков, Плескачев, помощник комполка и начальник штаба. Помощник комполка потребовал список экипажей на боевой вылет. Он был при мне. Я спросил, в чем дело? Ответили, что что-то неладно, комполка на проводе с командующим, вот ждем. В это время внезапно и резко вбежал с перепуганным лицом начхим полка майор Шенкер, еврей, со словами – война, немцы бомбят Москву, Севастополь, Киев, Львов, что же делать?
      
Все замолкли, наступила тишина, и майор Чеботаев ее нарушил:
      
- Ну и что? Все нормально. Это наш хлеб. Жалко, что клинками не изрубишь танки. Придется нам восполнять то, что не сделает кавалерия.
      
На встрече, что состоялась в мае 1972-го в Быхове, я ему напомнил об этом. Он посмотрел на меня и сказал:
      
-  А я думал, что только я это помню. Молодец. Благодарю за память.
 
И в это время зашел комполка Грабор. Спокойный, но озадаченный. Зачитал ленту. Приказал быть во второй готовности. К 12:00 всем на аэродром. И началась штабная беготня. В общем, мы, комэски, прибыли на аэродром первыми и к 14:00 в основном летным составом, техсоставом срочной службы и радистами подготовили машины к боевому вылету. Техсостав же прибыл только вечером и ночью. Они были на отдыхе в горах.
      
Не имея целей вылета, к утру рассредоточили машины. По самолетным радиостанциям из немецких сводок примерно знали, что было содеяно в первый день. Учитывая сводку немцев, выступление Молотова и прикинув оптимистично фактические возможности, предопределили, что немцы будут задержаны по линии Днепра, и нам, видимо, придется быть здесь для удержания южных позиций.
      
Настроение летчиков, штурманов было, я бы сказал, приподнятое, боевое. У нас был адъютантом АЭ капитан Кочергин Никита. Фигурой напоминал боцмана парусного флота. Так он так сказал: - Положим живот на престол Отечества!   

Ну, все так и действовали. Ведь мы были молоды и, откровенно говоря, нам даже хотелось воевать. И те, кто был на Финской, им очень понравилась работа – летать без этой нудной подготовки на земле. Надо сказать, и то, что сразу почувствовалось, кто на что готов. К сильным летчикам и техникам, штурманам и радистам, сильным в летном мастерстве потянулись все те, кто знал, что слаб, хотя до этого и не показывал.
      
Комэски начали переделывать свои боевые расчеты, и все жадно набросились на вторую эскадрилью, где не было комэска, а был только его зам, какой-то лейтенант. Надо было им усилить свои АЭ за счет АЭ Цветкова, пока его не было. Разгадав их замысел и посовещавшись со своим штурманом Чернышенко И. парторгом АЭ, и комиссаром Вдовиным Я.А., решили дать бой и стоять на смерть, положив животы свои на престол родной эскадрильи.  На приказ комполка передать в другие АЭ Маркина, Средницкого, Соколова, Федорова я ответил:
   
 - Дайте приказ о моем снятии с должности заместителя командира эскадрильи, а потом делайте с ней что хотите. Пока не прибудет Цветков, ни одного человека, ни одного винтика я никому не отдам. Мы с Цветковым готовили эскадрилью воевать, и прошу приказ на боевой вылет, все другие приказы по реорганизации эскадрильи не выполню. Штурвал и эскадрилья подчинены только мне.
      
Комиссар Смирнов, было, вспылил, но майор Грабор подумав, сказал:
   
 - Хорошо, подождем Цветкова.
      
На третий или пятый день в составе трех эскадрилий перелетели на запасную площадку Али-Байрамлы, что в 25 км от Кировабада севернее. Перелетали с бомбами. Пришлось показать перед полком посадку полностью загруженной машины. Взлетели, построились и минут 30 повозил для успокоения, распустил своих на посадку. Все произошло нормально, кроме одного происшествия. Штурман экипажа Михолапа лейтенант Григоренко на посадке, вернее на пробеге в конце его как-то умудрился выпасть в нижний люк. Отделался испугом без травм, случай комичный, ни до, ни после подобного не слышал. В Али-Байрамлы перелетели АЭ Бирюкова, Плескачева и моя.
      
Стали жизнь в палатках, и приступили к сооружению капониров, а также возобновили учебно-боевые полеты. На второй или третий день позвонил комиссар Смирнов и сообщил, что он забирает Вдовина, а вместо него дает молодого политрука из тбилисской школы.
      
При разборе полетов моей эскадрильи, пришел политрук с малиновыми петлицами. Окончив разбор, я представил его подчиненным.  Вместо того чтобы рассказывать о себе, он сразу начал натягивать вожжи, пугать неисполнителей или допустивших ошибку трибуналом. Все возмутились. Посовещавшись с парторгом АЭ Иваном Ивановичем Чернышенко, предложили ему сесть в машину и в сопровождении двух радистов отправили в штаб в Кировабад. К счастью разноса не получил, так как утром появился Борис Михайлович Цветков. К слову этого неудачника «комиссара» в конце 41-го застрелил летчик перед взлетом после того, как тот сказал:

- Ты мне смотри, последний патрон оставь для себя!

Летчик посмотрел на него, вынул пистолет и сказал:

- Если мне последний, получи ты первый, - выстрелил и улетел на боевое задание, а в районе Волоколамска сам сгорел над целью.

Этот эпизод не для истории… Комиссар - сие не каждому. Быть комиссаром - это надо самому быть человеком и быть психологом человека, а также и идеологом партии. Хорошими комиссарами в полку были Пименов, Вдовин, Орлов В., а остальные так, при сем присутствующие.
      
Большую роль и я бы сказал главенствующую роль в деле идеологии и психологического поддержания личного состава в нужном тонусе выполняли комсорги и парторги АЭ и их редакторы боевых листков, а также агитаторы.  Они все были людьми из нашей среды, товарищами по профессии и по быту, и все их творчество воспринималось как их духовное, а не выполнение должностных обязанностей, и к ним тянулись и им подражали.
      
До августа занимались шлифовкой пилотирования ночью. В начале июля произошла реорганизация 42-го ДБАП. Он разделился на 42-ой и 455-ый. Первый из них оставался в Кировабаде, а второй с тремя уже упомянутыми АЭ в Али-Байрамлы. Командиром 455-го стал майор Артемов. Зам комполка Плескачев, комиссаром Орлов В., начальником штаба Филоненко В.Д. бывший адъютант АЭ Тимофеева, той АЭ, прибывшей в 42-ой ДБАП в Финскую из Курска. Штурманом полка стал капитан Хурпюк, но его отозвали вскоре в группу Голованова на ТБ-6.
      
Мы 455 ДБАП получили из Кировабадской школы пополнение из летчиков сержантов: К. Платонов, Н. Новожилов, Оганезов, Поликаев, Осипов и другие, к сожалению, фамилии всех не помню, знаю, что их было человек 12. Я их вывозил на ДБ-3. Хорошими пилотами были Платонов, Новожилов, Оганезов.
      
К неутешительным сводкам привыкли, все стали серьезнее относится к выполнению задач, готовились «положить животы», пренебрегая «правилами» каждый по своей инициативе готовился к различным вариантам пилотирования – облачность, бреющий, пикирование и прочее. За что конечно получали разгон, так как это делалось исключительно вне задания, факультативно.  Но все обходилось благополучно, кроме случая, когда ночью В. Поветкин при посадке не успел выпустить ноги. Судили гарнизонным трибуналом, но товарищи летчика своего от штрафной отстояли.  Дали условно».

Будучи еще не знаком со всеми письмами Василия Проценко, я наткнулся в «Мемориале» на один документ. Это боевые потери 36 ад ДД с первого дня войны по апрель 1942 года. Изучая историческую находку, в память запала последняя строчка этого печального списка на последней его странице. И касалась она Перминова Аркадия Васильевича, батальонного комиссара по званию, военкома АЭ по должности из 455 авиаполка.

Согласно этому документу, он был убит 18 февраля 1942 года на частной квартире в городе Гаврилово-Посад. Потому и запомнился этот факт, ибо формулировка выбытия не вполне соответствовала шаблонам, встречающихся в подавляющем количестве случаев в подобных документах: «не вернулся с боевого задания», «сбит ЗА или истребителем противника», «погиб в авиационной катастрофе», «пропал без вести» и даже такое, как «погиб от винта самолета». Все они звучат в контексте происходящего… Но только ни этот.  Но, если это тот самый случай, описанный летчиком Проценко, то 18-19 февраля должен кто-то не вернуться с боевого задания, однако, на военкоме Перминове список потерь 455 ДБАП заканчивается.
      
Да и сам летчик Проценко был сбит 6 февраля 1942 года. Возможно, об этом случае Василий Елисеевич узнал при встрече с однополчанами в Быхове в мае 1972 года. Но то, что факт подобных потерь фиксировался, вытекает из этого документа.

Вернемся в наше время. В группе «Потомки ветеранов АДД» в «Одноклассниках» произошло событие: родственницы Грабора Михаила Михайловича, одна из Азербайджана - Елена Грабор, другая из Латвии - Елена Козьмина (Зарх), нашли друг друга благодаря опубликованным материалам по Кировабаду 41-го, и спасибо им – фотография компалка 42 ДБАП Грабора М.М. из их семейных архивов /см. «Люби свой самолет, как кавалерист свою лошадь»/.