Сказка в сказке

Давно это было, теперь и не вспомнить, когда. И что привело меня в тот неведомый лес, я не знаю. Иль кто привёл – посулами увлёк да словом сладким, а может, сердцем добрым поделился.

Но был в тот день туман по-над землёй – заманчивый, видения творящий, и все тропинки превратились в паутинки, и солнце светило с любой стороны, куда ни посмотришь. А в кронах иволга: зовёт, зовёт куда-то, головку жёлтую склонит – и тихо плачет, то засмеётся песнею приветной, и только допоёт – опять зовёт, зовёт… И шёпот с любой стороны от деревьев печалящих да холод по коже от листьев трепещущих, – будто живых.

Вдруг ветви изогнулись, разошлись. Передо мной уютная полянка, а на полянке дуб в кругу цветов невиданных вовек, а в дубе том дупло просторное, чудное – под колокольцами звенящими, под бубенцами. И светлый лик в тени того дупла, и голос, словно ручеёк, хрустальный:
– Явился, путник? Заждалась тебя.
Я в удивленье замер, отступил.
– Мир дому твоему… Ждала меня? Но кто ты?
– Я – Дуплёна, добрая колдунья. Так люди говорят. Ждала того, кто станет новым гостем. Не ты, так кто другой, кто сказки любит.
– Дуплёна? Добрая колдунья? Эко чудо…
– Здесь нет чудес, – Дуплёна улыбнулась. – Ты в сказке, юный путник. Это ли не чудо!
– Я в сказке?
– И не просто в сказке, – в сказке сказок.
С этими словами Дуплёна вскрикнула, оборотилась дивной птицей, и тотчас дуб украсился плодами.
– Ну, выбирай, Егор, свой плод. Любой, какой душе угоден. Но помни, в каждом из плодов таится сказка.
Я без раздумий указал на мандарин.
– Пусть будет этот.
Сладко напевая, Дуплёна выпорхнула из дупла и, покружив над мандарином, села рядом.
– Ты выбрал сказку-приключение. Не струсишь? Но если убоялся, покажу тропинку к дому.
Я сделал шаг вперёд.
– Не струшу, кто ж не хочет в сказку!
Взмахнув крылом, колдунья обернулась ветром. Обвитый вихрем мандарин сорвался с ветки и, устрашая птиц, взлетел над лесом; за тучку закатилось огненное солнце.
Дуплёна устремилась ввысь и поманила:
– Пора. Не бойся, юный путник, я с тобой.
И вспыхнул мир! Затрепетали листья, взмыли в небо птицы. Над головою шар, огромный, мандаринового цвета, да пенье сонное – колдуньи уговор.

       – Выше леса, выше гор,
       Там, где солнышко томится,
       Красит радугу Егор,
       Ухватив за хвост Жар-птицу.
       После радуги – забор,
       А потом на колеснице
       Поспешит во весь опор
       К тем, кому сейчас не спится.
       И, поднявшись выше гор,
       Он гнездо покрасит птице,
       Той, что в золото рядится.
       Чу! Затих, устав, Егор…

И вот уже парю под облаками, а далеко внизу – зелёные дубравы и затерявшийся среди дубрав забытый город.

                *   *   *

На окраине старинного города, в том месте, где поросшая травой дорога огибала ухоженный пруд и вступала в берёзовый лес, возвышался необычный дом: с резным крылечком, с башнями и с ветряными флюгерами на высоких шпилях. Убранство дома удивляло разнообразием мебели, а в просторной гостиной, помимо гнутых стульев и треножника для шляп, стоял уставленный игрушками стеллаж.

Ровно в полдень и непременно под бой городских часов в гостиную наведывался хозяин – улыбчивый седой старик с натруженными добрыми руками. И каждый раз, походив в задумчивости вокруг стеллажа, старый мастер спускался в подвал. Порой он оставался в подвале всю ночь: что-то выпиливал, вытачивал, строгал, а завершив работу, укладывался возле верстака, на стареньком диване, и, подложив под голову свой фартук, засыпал.

Каждое утро из подвала пахло красками и лаком, и каждое утро на свободных полках стеллажа появлялись новые игрушки: забавные зверьки, трещотки, куколки, свистки… В один из дней на пустовавшей полке появилась башня-пирамидка.

Всё для пирамидки здесь было в диковинку: и окно со скрипучими ставнями, и сам огромный стеллаж, и поглядывавшие на неё со всех сторон пытливые игрушки. А за окном – цветущий сад и уходящая куда-то меж кустов мощёная дорожка.

Не успела пирамидка освоиться на новом месте, как в небе расступились тучи, засияло солнце, в гостиную ворвался яркий непоседа-луч. Завидев новую игрушку, луч замер. В пылании его восхищённого взора голова пирамидки нагрелась, и не успевшая засохнуть краска посеклась, на светлом лике появились трещинки-морщинки.

                *   *   *

Родители пирамидки, высокие и ветвистые, жили недалеко от дома, на опушке леса, и по ночам, когда со стороны леса прилетал ветерок, пирамидка слышала их взволнованный шелест и голоса. Ах, как ей было грустно в те недолгие минуты, и так одиноко! Пирамидка, конечно же, помнила и беззаветно любила своих родителей, но у неё не было ни ветвей, ни трепетных листьев, и она не могла рассказать им, что когда-то её, совсем ещё юное деревце, забрали из леса и принесли в этот дом – такой удивительный и приветливый. А ещё ей очень хотелось пожаловаться, что в плохую погоду у неё увеличиваются трещинки-морщинки и болит голова.
А голова у пирамидки была самая настоящая: с глазами и с раскрашенным, как у волшебников, высоким колпаком.

                *   *   *

Каждый день к старому мастеру приходили жители города и покупали приглянувшиеся им игрушки. И только пирамидка оставалась никому не нужной.
Не торопились дни, тянулись нескончаемые месяцы. Несчастная пирамидка покрывалась паутиной и пылью, и вскоре на уродливую замарашку уже никто не смотрел. В конце концов, расстроенный старик убрал её под самый потолок, на верхнюю, незанятую полку. Увы, подобное случается нередко: люди замечают красоту, но не принимают доброе, страдающее сердце.
А вот игрушки пирамидку искренне любили. Любили за то, что она никогда не завидовала и не льстила, за то, что помнила удивительные истории о прежних обитателях стеллажа, а ещё за то, что с высоты своей полки она видела приближающихся к дому людей. Каждый раз предупреждённые пирамидкой игрушки по-своему прихорашивались, и вскоре самых счастливых из них уносили с собою новые хозяева.
Пирамидке тоже хотелось туда, где игрушками играют маленькие дети и где живут другие, странные, неведомые им игрушки. И чаще всего она вспоминала тихую, улыбчивую девочку и её нарядную куклу, которая умела закрывать глаза и плакать.
Каждую ночь пирамидку будил восхитительный сон: на её лице исчезают морщинки, она опять становится красивой, и ею играет хозяйка той самой наряженной куклы.
Пирамидке было очень-очень грустно. Ей хотелось заплакать, как умеют плакать капризные дети, но слёзы у неё никак не получались. Пирамидка, конечно же, знала, что у игрушек не бывает слёз, но продолжала верить в чудеса и надеялась, что когда-нибудь она сможет сильно-сильно заплакать, и слёзы смоют с неё ненавистную пыль и наполнят их дом, и она поплывёт, как настоящая лодка, и окажется среди живых деревьев в саду. И так пирамидке этого хотелось, что в волнении она начинала раскачиваться, продвигалась по своей опостылевшей полке и не заметила, как в конце концов очутилась на самом краю стеллажа.

                *   *   *

Как-то раз, когда сквозняк приотворил незапертую дверь, в их дом прокралась толстая воровка-крыса. Съела забытый хозяином бутерброд, потянула щетинистым носом – чем бы тут ещё поживиться? – и вскарабкалась на стеллаж. Игрушки чурались снующей по полкам воровки, презрительно хмыкали и с отвращением отводили глаза. На их счастье, крысе не нравились запахи лаков и красок и вскоре незваная гостья ушла.

В один из дней на нижней полке стеллажа появилась необычная игрушка – кубики. Ничего подобного старый мастер прежде не делал, и все обитатели полки с любопытством разглядывали его новую придумку.
– Похоже, хозяин долго над ними трудился, – сказала выструганная из мягкого дерева копилка. – Видите, какие они все ровные да гладкие?.. Завидки берут.
– А зачем на них цветные квадратики наклеены? – спросил нагруженный мешками серый ослик и икнул.
– Какой невежда! – выпучил глаза ушастый филин.
– И глупец, – поддакнула со своего пенька ворона. – Из кубиков картинки можно составлять, узоры…
– А ты, дырявый ящик, не завидуй, – прервал ворону ощетинившийся и с презрением уставившийся на копилку волк. – Эти никчёмные кубики у нас надолго задержатся.
– Это почему же? – засомневалась копилка.
– Да потому что у них одна сторона не заклеена… голая, как у хозяина макушка. Вот меня, – волк приосанился, – в любую стаю с удовольствием возьмут.
– Сам ты дырявый, – с немалым опозданием обиделась копилка. – И к тому же злой. И неизвестно, кто из вас надолго – ты или они. Кубики хоть и не доделаны с одной стороны, зато красивые – их обязательно купят. А уж если хозяин недостающую картинку наклеит, – тогда и подавно.

Шли дни, кубики покрывались пылью и с тревогой поглядывали на верхнюю полку.
– Нас ожидает печальная участь, – горевали они, – мы будем вот так же, как пирамидка, бездельно стоять наверху и пылиться.
Но однажды на пороге их дома появилась хозяйка наряженной куклы. Девочка долго ходила вокруг стеллажа, разглядывала притихшие в ожидании игрушки и уже засобиралась домой, как вдруг заметила собранную из кубиков картинку.
– Вот, что я сегодня куплю, – сказала обрадованная своею находкою девочка и достала из сумочки деньги, – эти кубики. Они такие красивые!
Старый мастер вздохнул:
– Ах, милая девочка, я не могу их продать, на кубиках недостаёт одной картинки. Мне очень жаль.
От огорчения девочка чуть не заплакала.
– Не продадите?
Уже спустившись по крыльцу, хозяйка странной куклы обернулась, её глаза светились радостными огоньками.
– Недостаёт одной картинки? Пожалуйста, не продавайте кубики! Я обязательно… я скоро приду.

Девочка пришла на следующий день и смущённо протянула мастеру картинку. Старый мастер долго её разглядывал, измерял и чему-то хитро улыбался, а когда девочка ушла, разрезал картинку на равные части. Затем он сварил пшеничный клейстер и аккуратно наклеил частички на пустовавшие стороны. Закончив, довольный своею работой мастер разложил готовые кубики внизу стеллажа и отправился в сад.
Едва за хозяином затворилась дверь, пирамидка собралась с силами и осторожно наклонилась, высматривая на нижней полке сохнущие кубики. Вглядевшись, она взволнованно ахнула: с кубиков на неё смотрела хозяйка наряженной куклы. Радуясь за девочку, пирамидка представила себе её счастливую улыбку, но тут же расстроилась и погрустнела: «У девочки теперь появится новая забава, и мы долго-долго с ней не увидимся».

Тихонько заскрипела дверь, и в комнату протиснулась голодная воровка-крыса. Оглядевшись, она немедля принялась искать себе поживу. Обегав все углы и не найдя съестного, крыса устремилась к стеллажу; в недоумении привстав на задних лапах, замерла: незваной гостьей завладел пшеничный дух. Воровка тотчас забралась на полку и с удивлением уткнулась в кубики: от деревяшек пахло сваренной мукой!
С высоты своей полки пирамидка хорошо видела, как крыса схватилась зубами за краешек картинки, потянула вверх, и картинка, только что приклеенная хозяином, начала отделяться от кубика.
Пирамидка испуганно закричала: «Не смей! Не смей отрывать картинку!» Но крыса даже не обернулась к ней, лишь угрожающе шевельнула хвостом. В отчаянье пирамидка попыталась докричаться до задремавшего в саду хозяина, но скоро вспомнила, что люди не слышат игрушечных голосов. «Какое несчастье! – ужаснулась пирамидка. – Через мгновение на кубиках не останется ни клейстера, ни пропитавшегося клейстером портрета». Затрепетав всеми своими кружочками, она в волнении качнулась – и сделала шажок, качнулась чуть сильнее – и сделала ещё один шажок, качнулась в третий раз и, опрокинувшись, громыхнулась на пол. Да так удачно, что несколько кружочков соскочили с точёного стержня, ударили воровку в толстые бока и запрыгали, закружились по комнате. Перепуганная крыса спрыгнула с полки и бросилась к спасительной двери.
– Ах, ты, негодница! – закричал прибежавший на шум хозяин и бросил вдогонку крысе ботинок. – А ну, пошла прочь! Чтоб духу твоего здесь больше не было!
Крыса взвизгнула, перевернулась два раза в воздухе и, подгоняемая тяжёлым ботинком, свалилась с крыльца. С тех пор никто воровку-крысу не видал.

Старый мастер подобрал раскатившиеся по полу кружочки, протёр аккуратно фартуком и нанизал в их обычном порядке на стержень. Пирамидка сияла как новая.
Старик задумчиво покачал головой.
– Ну и дела! Расскажи кому такое – не поверят! – и, разглядывая лежавшие на ладони осколки, добавил: – А голову я тебе новую сделаю. Вот только портрет на место приклею – и сразу же сделаю.
Что тут началось! Все игрушки стали радостно кричать и поздравлять пирамидку:
– Да здравствует отважная пирамидка!
– Да здравствует спасительница кубиков!
И только ослик почему-то молчал, лишь два раза, опасливо глянув на волка, икнул. Подождав, пока все успокоятся, он задумчиво произнёс:
– Теперь пирамидка не просто спасительница, она… повелительница.
Хозяин в недоумении оглядывался по сторонам и прислушивался.
И только стоявший за резной шкатулкой волк щетинился, протяжно выл и злобно зыркал красными глазами.

Вечером старый мастер спустился в подвал. А поутру, едва за окнами забрезжил свет, он надел на счастливую пирамидку новую голову – озарённую улыбкой, с широко открытыми зелёными глазами, с золотистым ободом-короной. И все игрушки стали называть её царицей. Даже волк, как всем показалось, склонил свою голову.
На следующий день за кубиками пришла хозяйка наряженной куклы. Старый мастер поведал ей эту историю, а на прощанье подарил царицу-пирамидку.
И стала отважная пирамидка жить в большом доме, где было множество диковинных игрушек.

                *   *   *

Ах, как мне хотелось задержаться в сказке и послушать все истории игрушек! Но близился вечер, и пора было возвращаться домой.
Проводив до калитки, хозяин дома положил мне на плечо свою большую руку.
– Как с вами интересно, юноша! Летающий по небу мандарин, живущая в дупле колдунья… Экий вы мечтатель. Пообещайте, что напишете когда-нибудь об этом сказку.
– Но я действительно к вам прилетел на шаре!
Лукаво улыбаясь, хозяин дома взъерошил мне чёлку.
– В таком случае, молодой человек, счастливого обратного полёта. А это вам на память.
На его мозолистой ладони лежал умело вырезанный из сучка свисток.

Попрощавшись, хозяин дома скрылся в глубине сада, а я направился к лесу, где затаился мандарин, который по велению Дуплёны стал воздушным шаром.
Почувствовав мои шаги, шар радостно вдохнул и, наполняясь воздухом, взлетел над лесом. Качнувшись на ветру, он повернулся, будто огляделся, и, шумно раздвигая ветви, опустился.
Я усмехнулся: "Видимо, нелётная погода".
В сознание ворвался голос: "Слышу, путник, слышу. Так знай, здесь даже ветер непростой: коль с ним не угадаем – унесёт в другую сказку. Бывало, уносило в злые джунгли, а как-то раз – на остров в океане". И, выдохнув, шар распластался меж берёзок.
В раздумьях я прилёг на лавочку в корзине.

– Сынок, проснулся? – голос мамы был далёким, шелестящим, будто из другого мира. – Зову, зову тебя. И каша заждалась, почти остыла.
Я с неохотою открыл глаза, прислушался: на кухне фыркал и посвистывал наш чайник.
– Мам, можно полежу ещё немного? Потом поем.
– А как же завтрак? Зря варила кашу? Возьми хотя бы мандарины, я вчера купила.
«Что? Мандарины?» – я со смехом повалился на подушку. И закружили мысли, понесли. Мне вспомнился тот дивный лес и тот огромный дуб с его чарующей хозяйкой. Взгрустнулось: «Стало быть, мне всё это приснилось? Эх, жаль, что добрая волшебница Дуплёна существует только в сказках…" Я подтянул повыше одеяло. "Попробую уснуть…»
Взгляд медленно скользил по потолку, по шторам, задержался на штанах; рука нащупала карман.
– Мам! Мама!
– Что с тобою? Что, сынок? – запричитала прибежавшая из кухни мама.
– Нет, нет, всё хорошо, мам, извини. Почудилось, наверно.
Я разжал кулак.
– Ого…
– А это что? Откуда у тебя свисток?
– Ты не поверишь…