Низвержение Ц. Завещание Пачакути. 1

                Рудольфинум

            Рудольфинум и библиотеку Национального музея этот человек выбрал для своего беспокойного исследовательского труда  совсем недавно, полгода назад. Для серьёзного учёного несколько месяцев - срок незначительный, и всё же именно тут, в Праге, работа шла успешнее, чем в родном Лондоне. Алан, так звали исследователя, не был учёным в обычном понимании слова. Да, он потратил три десятка лет на освоение и осмысление материала, кропотливо собирая необходимые сведения, дополняющие  его собственную феноменальную версию, возникшую в ходе одного рутинного дела в далёкой Анголе. Да, он выстраивал свою теорию и с азартом охотника искал, искал  аргументы, не зная ни отдыха, ни усталости, презирая страх перед публикацией, заведомо сулящей автору анафему и тяготы, размеры которых он боялся представить. Наверное, так презирал ожидающие его неминуемые драматические события Коперник перед изданием своего труда о строении Солнечной системы. Сам он отказывался воспринимать себя учёным, а только лишь главным противником совсем другой системы. Но, как бы там ни было, была причина, дававшая ему и силы и что-то ещё такое, чего он прежде не знал, но без чего ему сейчас было не обойтись. И Рудольфинум, и музей, точнее- возможность завершить работу именно в их стенах в обстановке относительного спокойствия, воспринимались Аланом заслуженной наградой за труд трёх десятилетий. А ведь именно ради этого труда он, оставивший службу и пренебрёгший дружбой с высокопоставленными чиновниками его закрытого ведомства, лишил себя многих благ и спокойной жизни отставного офицера. Ради этого труда он выуживал недостающие  факты, названия организаций и имена в таких местах и в такой обстановке, какие по его собственному мнению, по степени риска не снились ни Куку, ни Ливингстону.

          Сегодня немногочисленные гости утреннего Рудольфинума вряд ли обратили внимание на сухопарого пожилого мужчину, только осанкой выдававшего своё армейское прошлое.  Но если бы кто-то задержал взгляд на проследовавшего мимо лестниц и галерей мужчину, обнаружил бы, что в культовое место всех гостей Праги тот шёл не как турист. Человек этот шагал не спеша и вместе с тем уверенно, с потёртым кожаным портфелем и рулоном старого ватмана под мышкой. И это, и то, что мужчина был совершенно безразличен к роскоши и ослепительному блеску залов заставили бы стороннего наблюдателя задуматься: почему посетитель культурной Мекки города явно англосаксонской внешности оказался здесь совершенно один, да ещё с каким-то рулоном старой бумаги.
            Но Алану было не до чьих-то взглядов. Он давно был безразличен к возможности наружного наблюдения за ним, а точнее - просто устал от внимания к себе и спецслужб, и бывших коллег, и прессы. Всё что нужно было о нём узнать, давно уже знали и за океаном, и в Брюсселе, и в родном Сити. Алан поднялся в гостиную Талич - предпочтение он отдавал именно этому нарядному и уютному тихому и обычно пустынному помещению в дневное время.  Здесь для него по утрам расставляли стол с инкрустированной столешницей, два стула и графин с минеральной водой. Здесь Алана знали и как чудаковатого иностранца, и как порядочного посетителя, от которого заведению не будет хлопот, а оплата за пребывание или внесена заранее, или будет обязательно сделана.

             Но это были несуетливые чехи. Здесь и полиция, и службисты BIS бы-ли равнодушны к тому, что делает в их стране подданный союзной державы. И это было великое благо для него, пережившего гнев, неприкрытую месть на родине и уход жены, не выдержавшей ночных звонков с угрозами в адрес мужа и постоянного присутствия неприятных личностей, без тени стеснения шедших за супругами, гуляли ли те в любимом Кенсингтонском парке или направлялись в супермаркет. Здесь было спокойно.
             Алан Коэн заслужил право быть довольным собой. Труд, заставивший миллионы людей задуматься, а кое-кого уйти в тень, был издан ещё в 1981. Были и другие шумные публикации. На очереди был и новый материал для печати- целых две дополненные редакции рукописи, и автор мог бы ещё раз похвалить себя за настойчивость и усердие. Можно было озадачиться только одним: какой вариант из двух предложить проверенному издательству. Ни читатели, ни издательство, ни даже та мощнейшая организация, против которой было направлено остриё его пера, не смогли бы упрекнуть его, автора, что он в чём-то серьёзно заблуждается. Но Коэн понимал: не хватает каких-то особых материалов. Пусть его никто не мог упрекнуть, что он что-то не упомянул в первом издании книги, он просто не знал таких известных мнений, а сама Система о себе явно не хотела рассказывать ему что-то из того, чего он ещё не знал. Его труд  стал одним из самых цитируемых из того, что вышло в свет в 21 веке, а его имя ещё при жизни вошло в историю, это тоже данность. Но он знал, что должен нанести куда более чувствительный удар по Системе прежде, чем та сможет предпринять что-то новое против него. А как это сделать понимал только он, ведь он и сам был когда-то её элементом, а, организация, которой он служил 30 лет- её звеном. Почти понимал. Почти.
      А сегодняшний день подарил ему событие, к которому он был не готов. Талич холл как всегда в этот час оказался пустым. Стол и два стула стояли на обычном месте. Алан снял свой плащ и неспешно стал аккуратно устраивать  его на спинку одного из них, быстро и внимательно осматривая обстановку -давала знать о себе профессиональная привычка. Ничего подозрительного он не обнаружил, но оказалось, что в глубине зала, у противоположной стены появился точно такой же стол, за каким устроился он сам. Ни стула, ни кресла рядом с ним не было, а была только шляпа. На малиновом фоне штофа стены шляпа из светлого фетра была слишком заметной, чтобы не обратить на себя внимания.

            -«Ну вот, кажется, и здесь меня ждут гости. Но подождём, я тоже могу ошибаться», - сделал вывод Алан и развернул перед собой рулон с диаграммами и схемами- иллюстративным материалом одного из рабочих совещаний Форин офиса.
            Прошло не меньше часа, проведённого за изучением материалов, как  вдруг обнаружилось, что его внимательно рассматривает  новый посетитель Талича, удобно устроившийся  у стола со шляпой. Руками он опирался на столешницу, взгляд был направлен в сторону Коэна. Наружность гостя не вызывала опасений, службистов Алан выделял сразу. Лицо его казалось приветливым, с небольшой неопрятной бородой, лоб был испещрён глубокими морщинами, хотя по возрасту ему можно было дать от силы пятьдесят лет. Незнакомец, вытащил непонятно откуда книгу и медленно проследовал к британцу.
            -Могу быть чем-то обязан? - не дожидаясь приветствия, обратился к нему Коэн на английском, когда тот оказался у его стола. Через минуту он переспросил то же самое по-французски и на ломаном чешском.
            -Простите, я хотел бы занять у Вас полчаса для очень важной беседы, -ответил мужчина очень медленно на английском. –Но Вы, уверяю, не пожалеете.
Гость говорил неуверенно, по всему было видно, что языком он владеет плохо, даже слишком плохо для деловой беседы.
            -Что ж, постараюсь помочь. Если смогу, конечно,- теперь уже Алан говорил очень медленно, давая собеседнику дополнительное время для перевода.
            -Зовите меня Ласло. Ласло Ференци. Так проще. Я не венгр, но так мне удобно,- представился гость.
            -«Похож на славянина, чеха или поляка», - предположил Коэн, но гость тут же опроверг догадку.
            -Я русский, но не из России. Но прошу звать так, как уже представился. Вас зовут Коэн, я знаю. Вы же в представлении не нуждаетесь.
Кивком головы Алан подтвердил своё имя.
             -«С русскими дела ещё не имел, и как-то не хочется. Да и что они могут предложить мне? Разве что переиздать книгу, только она и так давно бест-селлер. Но послушаем.», - заключил он.
             -У меня к Вам предложение, мистер Коэн, Очень непростое предложение,- продолжил Ференци, медленно проговаривая слова. –Я не прошу сию-минутного ответа, прошу обдумать в течение недели. Моё предложение в конверте в этой книге. Эта книга известного писателя, она о древних индейцах. Её тоже не мешает прочесть, как и всё, что Вы найдёте здесь в Праге о Пачакути. В записке я привёл несколько источников по истории одного из периодов империи инков, пока они в свободном доступе в любой крупной библиотеке. Это очень важно для толкования моего предложения. И прошу извинить меня за плохой язык, так уж нас учили.
             Алан без труда понял всё, кроме странного названия или имени на «Па».
             -О кей! Я посмотрю. Харашо, -произнёс он, пожалуй, единственное из-вестное ему русское слово.
             Русский откланялся, оставив книгу в серо-зелёной обложке. Когда ша-ги его совсем умолкли за высокой дверью гостиной, Коэн обнаружил, что Ференци не протягивал ему руки ни при представлении, ни прощаясь.

             -«Не навязывает своей дружбы. Точно не из спецслужб  и точно не по-лицейский. Ни выправки, ни профессиональной уверенности. Но что же ему надо?», - раздумывал он.
             Покорпев над схемами ещё около часа, Алан поднялся, несколько раз потянул плечами, словно освобождаясь от напряжения мышц, свернул ватман в рулон и положив книгу в портфель двинулся к выходу. Ни в вестибюле, ни за дверьми Рудольфинума каких-либо признаков наблюдения не было, но Коэн ещё раз решил проверить обстановку и направился несвойственным ему быстрым шагом к Карлову мосту, где люди из «наружки» как правило ведут себя более развязно и обнаружить их не составляет труда. Среди групп туристов и одиноких прохожих ему не удалось найти никого, кто мог быть подозрительным, и уже с Малой Страны Алан побрёл не спеша.
             -«Топтунов» не наблюдается. А собственно, какие могут быть опасе-ния?- подумал он. -Русский наверняка дал бы знать, если бы в его передаче было бы что-то серьёзное. Но ведь он не случайно приехал в Чехию, искал именно меня. Что-то тут не так!».
             С этими мыслями он дошёл до знакомого кафе и устроился за одним из столиков прямо на улице. Пока официант исполнял заказ, Алан успел прочитать пару листов записки. Как оказалось, она была написана красивым жен-ским почерком, что не могло не свидетельствовать о том, что Ференци-русский готовился к встрече обдуманно. Изложение было структурировано, отдельные предложения и фразы были выделены жёлтым фломастером.

            Обед от официанта прервал знакомство с посланием. За едой Алан ста-рался ни о чём сложном и неприятном не думать. Обед - сакральное событие, - так считал он ещё со времён обучения в колледже. Надо сказать, это мнение не разделяли ни его сокурсники по военному колледжу, ни позже многие коллеги и знакомые, но от правила Коэн не отступал никогда. Возможно, по-этому он растерял часть своих приятелей, но взамен приобрёл навык концентрироваться на мыслях тогда, когда это было особенно необходимо.
            Управиться с вепревым коленом он не смог и знаком попросил офици-анта завернуть в пакет остатки блюда. Войсковой врач наверняка отчитал бы за все те чешские блюда, что он многократно и с удовольствием потреблял в последние полгода, но Коэн даже здесь старался быть верен себе: иду против системы, и не уступлю ни в чём. Выкусите!
            Он умел и позволял себе посмеяться над собой. Вот и сегодня гастро-номический повод поднял его настроение. Алан нехотя поднялся из-за стола и, рассчитавшись, отправился к Вышеграду.

             С высоты замкового холма Прага смотрелась как сказочная иллюстрация. Наверное, каждый турист открывал в себе здесь, в древнем Вышеграде, прототипа из сказки. Пусть не принца или Золушки, но хотя бы слуги или кого-то ещё. Место было королевским во всех смыслах.
             «Хороша Прага! Настолько хороша, что забываешь, как всё зыбко, что мир -это не сказка». – Коэн окинул взглядом панораму города и глубоко вдохнул свежий воздух.
             Спускаться с горы было куда проще, чем взбираться к замку. Сегодня, как и обычно, туристов здесь было заметно меньше, чем внизу и Коэн решил ещё раз ознакомиться с содержанием переданной ему русским книги.
            -«Никакой аналитики. Только знакомство. Голова должна осваивать только серьёзную информацию, а вот насколько серьёзна записка? Не уверен, что так.», -рассуждал британец и прислонившись к парапету видовой площадки стал бегло, по привычке, знакомится с книгой. Только перелистав сотню страниц, он начал понимать, что русский отсылает его в далёкую цивилизацию.
            -«Чёрт этот русский! Ференци, или как его там, подсунул шараду. Своими загадками решил выключить меня. Подкинул рассказики о каких-то кечуа, Виракочи и прочей индейской ерунде. Впрочем, это тоже метод борьбы, особенно с исследователями. Направил кого надо на ложные рельсы и потираешь руки. Противник на время выключен. Но на противника Ференци совсем не похож. Что ж, почитаем ещё, может что-то да прояснится».
             Алан оглянулся вокруг, пересел на увиденную скамейку и вновь занял-ся историей индейцев. С какого-то момента он обнаружил, что история этих индейцев-кечуа, или инков, он ещё не разобрался, кто же они на само деле, ему совсем небезразлична. В повествовании автора, де ла Веги было много незнакомых имён и слов, текст воспринимался несколько наивным, а отступления –литературными кружевами на манер испанских воротников. Но под-купала скромность автора, а за простотой изложения, не претендующего на стиль академического труда или стиль бьющих наотмашь фраз уверенного в себе сноба-колумниста из «Gardian» читалась правдивая история совсем не-известного британцу народа. Что-то подсказывало Коэну, что в древней истории этих инков и есть ключ к разгадке тайны, которую ещё только пред-стояло сформулировать. Мысли Коэна унеслись в другую эпоху.