Закрой рот, дурень!

     (начало см. в «Дети в оккупации – 1-4)

     Так вот, однажды, в светлое воскресенье 13 мая 1951 года я впервые необдуманно прокричал: – Уа, люди, я родился!
Государство услышало и сурово-утомленно пробурчало в прокуренные усы:
– Ещё один борец за справедливость. Через два месяца пойдешь в ясли, а мамка в свой горячий цех на комбайновом заводе.

     Я испуганно икнул и на какое-то время примолк. Хоть родился с нормальным ростом-весом, но слабеньким, по словам врача-акушера «в рубашке, но очень синей», поэтому спорить не стал.
Баба Шура посмотрела на своего первого внука и погнала родителей в церковь, чтоб не помер нехристем. Так я обзавёлся крёстными.

     Как напророчил Отец Народов, лучший Друг детей, так всё и произошло. Точно в указанный срок, попав под неусыпный надзор воспитательниц и нянь в яслях при заводе, при тугом пеленании скрутил две дули и подумал:
     Как хорошо лежалось в колыбели
     в приятной сытости от мамкиной груди.
     А где-то голоса о чём-то пели –
     широком, светлом, что маячит впереди…

     Ещё через два месяца, 14 сентября 1951 года, отца забрали в Армию.

     Первые полгода все мамаши каждые три часа прибегали из цехов в ясли и кормили своих младенцев материнским молоком. Молока у мамы было мало, я не наедался, меня докармливали более молочные родительницы напрямую или, сцеживая лишнее молоко в запас. Так что хорошим иммунитетом я обязан не только родителям. Кроме легкой кори (после прививки) ничем не болел до самой школы.
Парень получился симпатичный, не вредный, послушный; к зиме окреп – и в яслях и дома был обласкан и зацелован и даже в старшей ясельной группе среди сверстниц имел «симпатии». Контакты с внешним миром проходили под маминым присмотром и тоже почти не вызывали отрицательных эмоций. Видимо, я свято поверил, что весь мир добр, и люди добры, и так будет всегда. И я честно любил всех. Но однажды…

          Холодной осенью 51-го…
          Первый рассказ бабушки Шуры

     «...Я завозилась с тестом, а тут ты захныкал. Кормить ещё было рано, и я попросила Борьку, чтоб он дал тебе водички. Ты попил и начал крутиться и кряхтеть. Борис распеленал тебя, оставив короткую распашонку, ты сразу повеселел и Борис решил поиграть с тобой. Поставил тебя себе на живот, держа под мышки, и ты радостно запрыгал, гулля; и улыбаясь.

     Но через минуту я чуть не уронила противень с пирожками от странно прерывистого Борькиного крика: –  М-ам-а! За-бе-ри его!

     Я глянула, в чём дело и не сдержала хохота. Борька лежит на своей раскладушке, разинув рот, продолжая держать тебя, а ты льёшь из своего краника прямо ему на лицо. Я бегом к нему и кричу: – Ты хоть рот-то закрой, дурень!

     Выхватила тебя из его рук, а Борька отплевался и говорит:
     – Ну, подожди. Вот вырастешь с меня, я тебе тоже нассу.»
Но отомстил он мне раньше и по-другому…

     (продолжение будет)