Глава 10, Древний язык, Гласные звуки руского язык

черновик

Книга 2

"Древний Язык"

Глава 10

"Гласные звуки руского языка"

Гласные звуки отличаются тем, что их произносят без всяких препятствий со стороны речевого аппарата. Можно сказать, что речевой аппарат в их произношении практически не участвует, а это значит, что их можно тянуть и легко при этом модулировать. В смысле за счёт одних только губ и чуть-чуть гортани один гласный звук легко перевести в другой уже гласный звук прямо в процессе его произношения. По этой причине, с одной стороны, оказалось невозможным задавать гласным звукам однозначные соответствия со знаниями признаков действительности в Языке. Но, с другой стороны,  именно по этой же причине оказалось возможным задавать гласным звукам однозначные соответствия со знаниями признаков, но только уже сознания.

Напоминаю, это тем более легко было сделать, что звучание было лишь одной из составляющих, что были тогда у слов в Животном языке. Помимо звучаний в Животном языке у слов в том числе присутствовали жестовые, мимические и интонационные составляющие. Именно их совокупность и образовывали то или иное значение у того или иного слова (тогда словами были какие угодно звучания, но только не их объединения) в том или ином его контексте.

(Кстати, при том, что Язык с тех пор достаточно так уже сильно  развился, мы тем не менее продолжаем по прежнему пользоваться всеми этими составляющими в своей речи. Потому как делаем мы это всегда (когда не ставим себе задачу специально контролировать свою речь) неосознанно. Что говорит о том, что все эти составляющие у слов в Языке возникли, когда само наше Сознание было развито не так чтобы очень. На этом свойстве, - неосознанности, - всех этих составляющих у слов в Языке и основан принцип работы полиграфа, или, как его ещё называют, “детектора лжи”.

О том, что уже тогда в Языке начался процесс детализации,  причём именно не со звуковых, а с жестовых составляющих слов, говорит то, что сегодня у значений [да] и [нет], - одних из первых, что возникли вообще в Языке, - жестовые составляющие у тех же японцев с точностью до наоборот отличаются от аналогичных жестовых составляющих, что есть у европейцев. С тех пор жестовые составляющие присутствуют вообще во всех языках, но очень уже так по разному. По мнению самих европейцев самыми жестикулирующими (в смысле особенно много использующими “язык жестов”) из них сегодня являются итальянцы. Причём “язык жестов” у них, скажем так, настолько силён, что различные жесты запросто меняют значения у одних и тех же звучаний. Потому самим итальянцам, чтобы понимать друг друга, обязательно следует знать помимо итальянского языка ещё и свой “язык жестов”.)

Чтобы понять как и какими формировались значения у гласных звуков, достаточно рассмотреть сам этот процесс на примере формирования значения у гласного звука “а”. Звук “а” возникает в результате детализации (единого) Гласного звука, который животные формы Жизни “человек” издавали для обозначения и их самих, и самого того места, где они были. Таким образом значением звука “а” было [человек (который его произносил) / место (откуда его человек произносил)].

Ещё раз, - звучание “сигнал присутствия “а” не могло значить вообще [человек], потому как оно не было у человеков единственным, - они тогда могли говорить уже много каких звуков, которые были только у них и ни у кого больше. А потому значило оно у них так само то знание звучания, которое могло принадлежать только человеку и никому больше, и место откуда оно раздавалось. Т.е. было оно у них так “сигналом присутствия “а” со значением [человек/место].

(Кстати, выбор из гласных звуков именно звука “а” в качестве сигнала присутствия был не случаен. Именно этот гласный звук “а” относительно других гласных звуков человеки могли произносить особенно громко. А гласный звук они для сигнала присутствия выбрали потому, что его уже можно было тянуть. В отличии от каког-нибудь согласного звука, которые по длительности своих звучаний получаются все очень так даже “короткими”. И которые запросто по этой причине во время их произношения могло унести в сторону случайным прорывом ветра. В смысле так их потом никто просто мог не услышать.

Это особенно хорошо видно на примере объединения “аук” - {”а” “ук”}, где значением “ук” является [звук], а значением всего объединения “аук” является уже [”а” звук]. Здесь “а” используется как сигнал присутствия уже не отдельно, а именно что в составе объединения “аук”. Это чтоб лишний раз так уже подчеркнуть, что тот кто его издаёт, сам в свою очередь ждёт в ответ сигнал присутствия “а” от того, кому он его издаёт. Другое дело, что звук “к” на конце объединения “аук” как и вообще любой согласный звук неудобно произносить громко, а потому он плохо потом там так уже слышится. По этой причине он и не произносится в нём уже вовсе. А потому, если кто-то в лесу потерялся, то он кричит уже только “Ау!”.)

Таким образом у гласного звука “а” как сигнала присутствия не было такого же однозначного соответствия со знанием вещественного признака действительности, какое было уже у всех согласных звуков. Проще говоря, в структуре его значений не было никаких таких знаний, которые бы соответствовали каким-то вещественным признакам. Так знание “человек” на самом деле было в ней всего-лишь знанием невещественного знания звучания “человек”. А оно потому невещественное, что если вы вдруг захотите поймать это звучание рукой, то у вас ничего не получится. Как и место как “знание места” вещественным тоже так не является.

Сравните так значение гласного звука “а” со значением согласного звука “в”, например, в структуре значений которого присутствует знание вещественного признака “вода”. Воду как признак действительности мы вполне можем взять к себе уже в руки, в отличии от таких невещественных признаков действительности, какими являются те же слова. Так вот, в структуре значений знания звучания “а” ничего кроме слов вообще не содержится.

А это значит, что без дополнительных каких-то знаний знание звучания “а” значить чего-то вещественное вообще так не может. Т.е. является оно так знанием признака сознания. Ведь даже для того, чтобы сопоставить ему (в значение) знание какого-то вполне так вещественного признака, каким и является то же “место”, нам необходимо как минимум знать, откуда само это знание звучания “а” так исходит. То же самое и с вещественным признаком “человек”, - прежде чем сопоставить знанию звучания “а” знание некого человека (т.е. значение), который сам является вполне так вещественным признаком действительности, нам прежде необходимо знать, какой именно человек его так сказал. А для самих этих знаний, - и “место”, и “человек”, - только услышать (ушами) гласный звук “а” (сигнал присутствия) очень мало, надо как минимум ещё и увидеть (глазами) самого того человека (который его и сказал) и само то место (откуда он его и сказал).

Вот это свойство гласных звуков вообще, - невозможность их самих значить чего-то (в смысле признаки действительности) вещественное без дополнительных на то у них знаний, очень широко использовалось потом в Языке.

В этом плане гласный звук “э” возникает в Древнем языке Руского контекста в результате детализации (единого) Гласного звука с тем же самым значением, что был у “а”, но уже с существенной разницей, - значением его был вовсе даже не тот вещественный признак, который его говорил, или откуда его говорили, а несколько уже так иной. В смысле значением его был тот вещественный признак, о котором говорили уже другие, хотя бы потому, что по разным причинам он сам за себя сказать ничего просто не мог. Безусловно, обязательно требовались ещё и дополнительные какие-то знания, чтобы обозначить сам этот вещественный признак. Потому как без них гласный звук “э”, как и гласный звук “а”, ничего вещественного значить просто не мог. В случае Языка эти дополнительные знания для звуков “а” и “э” содержались в том контексте речи, где они и использовались.

Как это и следует из Последовательности, древний гласный звук “(АЭ)” был вообще первым, который детализировался из (единого) Гласного звука ещё Животного языка:

(о) = 877  (э) = 797  (а) = 793  (ы) = 776  (у) = 260,

и который потом в свою очередь детализировался уже на звуки “а” и “э” Древнего языка Руского контекста, с теми же самыми значениями у них, что мы только что здесь разобрали. При этом, безусловно, различных знаний в структуре их значений было уже гораздо больше, чем было их, когда они были ещё в Животном языке.

Следующим, как это тоже следует из Последовательности, из (единого) Гласного звука детализировался древний гласный звук “(Оу)”. Его значение [объединение] похоже определяла его мимическая составляющая, потому как произносился он с максимально открытым ртом. А это значило в том числе, что чем сильнее был открыт рот, тем больше сразу всего можно было им проглотить. Отсюда и следует его значение [объединение].

(Кстати, сходство знаний звучаний у объединений Руского языка “объединение” и “объедение” совсем даже так не случайно. Более того, у них очень похожи и сами значения, которые следуют из их “прочтения” с Руского языка. В Книге 3 “Руский язык” я рассказываю, как правильно следует “читать” значения руских слов. Впрочем, я дал вам уже здесь в Книге 2 “Древний язык” достаточно знаний, чтоб желающие могли попробовать свои силы прямо сейчас. И “прочитать” значения слов “объединение” и “объедение”, чтобы понять уже, чем они так отличаются.)

Чуть позднее, получается в руском уже языке, происходит детализация и самого древнего гласного звука “(Оу)” на гласные звуки “о” и “у”. Связано это было с появлением знаний принадлежностей в их структурах значений. Знание принадлежности появляется тогда в руском языке в том числе и в структуре значений “а”. Именно эти знания принадлежностей и позволили впоследствии использовать гласные звуки “а”, “о” и “у” отдельно как слова в контексте “Слово” Языка, т.е. уже в Руском языке.

Если “принадлежность “а” была связана с самим человеком, то значения “принадлежности “о” и “принадлежности “у” были более связаны, скажем так, с размерами того, что могло вообще уже принадлежать человеку. При том, что сами значения были у “о” и “у” очень так похожими, но из того, что древние человеки различали уже их знания звучания, следует и то, что они в них различали и разные у них значения.

Так объединение “под” контекста “Слово” Языка соответствовало всему тому, что человеки при желании запросто могли уже сделать своим. Но с одной оговоркой, - сделать весь “под” своим, в смысле взять его уже весь с собой, самих возможностей у человеков никак не хватало. Потому, собственно, он и был у них “под”. А вот ту часть пода, что они точно могли уже взять и забрать так с собой, они называли “пуд”. Например, все грибы, что росли на земле, сами по себе были для человеков так “под”. Но та часть из них, что человеки могли собрать и унести с собой, становилась у них так уже “пуд”.

Разница в мимических составляющих у “о” и “у” приводит к появлению в структурах их значений в том числе знаний “больше” и “меньше” соответственно. Которые в свою очередь тоже уточняют значения уже знаний самих этих принадлежностей в Руском языке. Так звук “о” использовался как знание принадлежности к чему-то как целому. В то время как звук “у” использовался уже как знание принадлежности только к части чего-то целого.

Ещё раз, - звук “о” очень даже легко переходит в звук “у”. Причём делает он это с использованием соответствующей мимической составляющей, - а куда без неё, если в формировании этих знаний звучаний участвуют только губы! Таким образом в самой этой связке “о” - “у” уже на уровне их мимических составляющих возникают их значения [больше] и [меньше].

Чуть позже детализации древнего звука “(АЭ)” в Древнем языке Руского контекста в нём появляется (похоже со стороны Сибири, с Алтая) звук “ы”. Сейчас трудно ещё утверждать, каким образом и когда он образовал в нём объединение “(ь)ы” (”и”). Тем более, что всё могло быть совершенно иначе, - в Руский контекст (похоже со стороны Европы) приходит древний гласный звук “И”. Который детализируется в нём на “ь” и “ы”. А сам древний гласный звук “И” ствновится таким образом в нём объединением “(ь)ы”.

Ещё раз, - процесс Детализации абсолютно так нелинейный. А потому в случае детализации Языка могли иметь место как любой из этих сценариев его развития, так и оба они вместе. Чтобы представлять процесс детализации Языка в Руском контексте уже наверняка, прежде необходимо собрать все знания о всех языках, что были тогда (20 - 15 тысяч лет назад) в Руском контексте. Чего по известным причинам, - абсолютное отсутствие сегодня знаний связи в лингвистике, - ещё просто нет. Хотя все возможности для этого давно уже существуют.

Звук “ы” в руском языке становится признаком множественности. С этим его значением он потом входит и в контекст “Слово”, т.е. в Руский язык. Если он использовался на конце объединения, то значил таким образом множественность того объединения, которое использовалось перед ним. Например “рус(ь)” - “рус(ь)ы”, что значит [много рус(ь)]. Или “стол” - “столы”, что значит [много столов].

В начале же объединений (слов) звук “ы” использовался только в составе объединения “(ь)ы”, т.е. как “и”. Поэтому звук “ы” как таковой (т.е. без “ь” перед ним) в начале слов в Руском языке  сегодня просто не существует, только с “ь” перед ним. Вот этот “ь” и заменял все те объединения, множественность которых задавал уже звук “ы”.
Например, “ива” - “(ь)ыва”, что значило [множество “ь” (в данном случае этим множеством были деревья, которые росли возле) рек (ва)]. Знание “деревья” является так дополнительным, и слелует из знания того, что именно этим объединением “ива” уже называли. Проще говоря, ивами тогда назывались похожие деревья, - их было разных достаточно так много, - которые росли возле рек.

Или “иван” - “(ь)ыван”, что значило [множество “ь” (в данном случае этим множеством были мужчины, которые жили возле одной какой-то) реки (на конце “ван” присутствует “н” со значением [”1”], которое относится к “ва”) ]. Знание “мужчины” является дополнительным для этого объединения “иван”, потому как так называли именно только мужчин. (В случае женщин или детей на конце объединения “иван” присутствовало бы ещё или “а”, или “ка”, как признак соответствующей их принадлежности мужчинам.) Проще говоря, так назывались тогда мужики-собиратели, - а их было достаточно так уже много, и они все были разными, - которые жили на одном каком-то месте возле реки.

Или “игра” - “(ь)ыгра”, что значит [множество “ь” (что принадлежит, - на конце объединения “игра” находится “а” со значением “принадлежность”) охотников-мужиков (”гр”)]. Значение объединения “игра” возникает из тех дополнительных знаний, что это объединение сопровождало. В смысле, для того чтобы понять, что такое игра, её хотя бы раз надо было уже увидеть. Проще говоря, уже тогда любили охотники разные игры, которых они знали уже множество. И т.д.

В это же время в руском языке с участием “ь” и “ы” происходит формирование ещё одного объединения, а именно “ы(ь)ы”, более нам сегодня известного в нём как “й”. О значении этого объединения вы можете судить из его конструкции. Понятно, что оно такое (скажем так, - “симметричное”) очень уже сильно зависит и от самой своей конструкции (которая может быть “прочитана” и как “ыи“, и как “иы”), и от того контекста, где оно и используется. Для удобства же “чтения” объединений с ним, само его значение мы можем принять как [все у всех] ([всё у всего]). Впрочем тема эта большая, а потому пока и не здесь.

Объединения же “йа”-“(ь)а” (”я”), “йо”-“(ь)о” (”ё”), “йэ”-”(ь)э” (”е”) и “йу”-“(ь)у” (”ю”) звуками как таковыми не являются, а сами буквы “я”, “ё”, “е” и “ю” лишь удобные формы их записи в Языке.