Такси

                (По мотивам рассказа А.П.Чехова «Тоска»)


Смеркается. Зима в разгаре, но морозов все нет, и мокрый снег кружится в воздухе, сверкая в свете только что зажженных фонарей, чистой и нежной тканью ложится на посленовогоднюю Москву. Таксист Семён Михайлов сидит в своём автомобиле сгорбившись, уронив голову на сложенные на руле руки. На приборной панели, приклеенный к ней, замер пластмассовый рыжеватый пёс с качающейся головой. Он лежит на задних лапах и смотрит на хозяина умными тёмными глазами. Голова пса пока не качается, и только дворники, иногда сметающие тяжелые снежинки с лобового стекла, нарушают неподвижность картины. Семён и его «Логан» стоят во дворе дома уже давно, и кажется, что они так и простоят тут до утра. На город опускается вечерняя мгла, тени становятся всё гуще, медленно растёт рыхлый сугроб на крыше и капоте.

Но вот кто-то нетерпеливо стучит в водительское стекло. Семён вздрагивает, с трудом разлепляет ресницы и видит даму в куртке с серебристым меховым воротником. Он опускает стекло, и дама властно говорит, почти приказывает:

– Шеф, мне на Большую Бронную!

Семён медленно приходит в себя, пытается отогнать тяжёлые мысли.


– На Большую Бронную! Давай, не спи! – дама, не дожидаясь команды, открывает заднюю дверь и садится в машину. На сапогах у неё полно снега, и теперь он начинает таять, растекаясь по резиновому коврику. Семён достаёт смартфон и пытается набрать в навигаторе нужный адрес. У него большие натруженные кисти и толстые пальцы с неровно подстриженными ногтями, поэтому всё время вылезают неправильные буквы.

– Я тебе сама буду говорить, куда ехать! – кричит дама, – выруливай уже скорее.
– Хорошо, поехали, – сипло говорит Семён, откладывает смартфон и трогает с места.

«Логан» немного пробуксовывает в глубоком снегу, но потом всё же выбирается в ледяную колею и едет вдоль дома по направлению к улице. Там сверкают огнями разноцветные вывески, светятся деревья, украшенные горящими гирляндами. Пёс на приборной панели оживает, мерно кивая ушастой головой.

– Сейчас направо, и через сто метров разворот, сразу перестраивайся, – командует дама. – Ты чего окаешь, с Севера, что ли?

– С Костромы я, – послушно отвечает Семён, – полгода уже тут халтурю. А что делать – там работы вовсе нет. – Он надолго замолкает и лишь шевелит губами, будто силясь вытолкнуть из себя какую-то фразу. Дама продолжает подсказывать, где и куда повернуть, пока они не выезжают на Тверскую. Тут дорога уже понятна, и дама снова обращается к Семёну:

– Нравится Москва? Ты чего как пыльным мешком ушибленный?

Семён кривит рот некрасивой улыбкой, показывая нехватку зубов:
– Да у меня, того… Сын, Костик, на этой неделе умер. – В зеркале Семён видит, что дама расстегнула куртку и отряхивает капли с серебристого воротника.
– Ой, извини, как жаль. И от чего же он умер?
– Ну, на этой, на спецоперации. Мобилизованный он был. Погиб. Под Сватовым где-то.
– Вот сука! Ну что творит, гад! – дама не может скрыть своего возмущения чёрным БМВ, который, вынырнув откуда-то слева, пересек две полосы и внедрился перед ними, не удосужившись даже включить поворотник. Несколько минут они едут молча.

– Чего же он, не мог сбежать куда от призыва? В леса ваши дикие или за границу? – интересуется наконец дама.

– Так ведь надо же кому-то родину защищать, – говорит Семён. – Совсем нацисты обнаглели, со всех сторон лезут, сволочи. Весь мир против нас! На что уже украинцы вроде были братья, да и тех америкосы с панталыку сбили. Такая у них потому что сильная пропаганда, кому хочешь голову задурят. Бьют и бьют по нашим пацанам – и ракетами, и артиллерией, но мы всё равно выстоим, потому что за правду! – он увлекается и даже распрямляется на сиденье, становится выше и основательней.

– Ну-ну, – говорит дама, и разговор, к огорчению Семёна, обрывается. Высадив её у роскошной лестницы, он на какое-то время снова замирает, безучастно глядя перед собой. Но здесь останавливаться нельзя – и сзади уже вовсю сигналят недовольные водители. Семён берёт смартфон и заходит в приложение «Яндекс-такси». Тотчас же поступает вызов, и он трогает с места. Ехать совсем недалеко – у белого красивого здания со стильными электрическими фонарями его уже ждёт молодая пара.

– Отель «Альфа»! – весело кричит парень, открывая заднюю дверь. Он крепок и невысок, лет тридцати, на густых тёмных волосах сияют снежинки. Первой в дверь, изогнувшись, протискивается высокая стройная брюнетка с пухлыми губами. Короткая шубка из тёмного меха очень ей идёт. Парень садится следом и тут же берёт девушку под руку. Перед тем как сесть он отряхнул ботинки, и это нравится Семёну. Он строит маршрут и вставляет смартфон в держатель, установленный возле болтающего головой пса. Снег становится всё гуще, и Семён переключает дворники на более частую работу.   

– Долго нам? – интересуется парень. «Логан» уже выехал на Садовое и тут же попал в плотную многорядную пробку.
– Почти час, – отвечает Семён, – что поделать, такая погода.
Некоторое время он молчит, наблюдая, как пара прижимается друг к другу всё сильнее, а брюнетка уже расстегнула шубу. Семён морщится и вдруг выпаливает:
– А у меня вот… Сын на этой неделе погиб на спецоперации. – Он видит, как парень и девушка замирают, прекращая своё сближение и наоборот, начинают отодвигаться друг от друга.
– Соболезнуем, – говорит парень с некоторой досадой и, желая показать своё участие, уточняет, – он по контракту был или мобик?
– Мобилизованный он, – вздыхает Семён, – мне вчера друг его позвонил, рассказал, как всё было. Сначала-то его в плечо ранили, упал. Как вот могут в плечо ранить, они же вроде в бронежилетах должны быть? Не знаю. Ну, а потом снарядом накрыло, да так, что на кусочки разорвало. Ногу, стало быть…
– Давайте вот без подробностей, – перебивает его парень, – и так уже про эту войну со всех каналов без конца орут. Нельзя ли просто помолчать, не портить нам настроение? 

Семён умолкает, пристально вглядывается в снежную замять. Пробка начинает потихонечку оживать. Парочка сзади тоже оживает, парень снова придвигается к брюнетке. Она, закрыв глаза, склоняет голову ему на плечо, а он тотчас запускает правую руку ей глубоко под шубу. Семён скашивает взгляд на пса, который тихонько покачивает головой, словно говорит: «Да-да, а ты как думал?».

Добравшись наконец до Измайлово, он высаживает парочку. Парень, рассчитываясь, протягивает ему лишнюю тысячу:
– Возьмите, на помин души. – Семён берёт, благодарит. «Свет не без добрых людей», – думает он, садясь на место. Снег наконец-то прекращается, и город в огнях выглядит светло и празднично, по-новогоднему. Отсюда недалеко до общежития, где он живёт, и Семён решает, что пора заканчивать работу. Он выруливает от гостиницы, делает несколько поворотов и останавливается, повинуясь сигналу полосатого жезла.

– Что же это вы, Семён Степанович, нарушаете? – говорит округлый полицейский с трехэтажным подбородком, изучая его документы и одновременно хищно принюхиваясь. – Разве не видите, что здесь запрещён правый поворот? А если бы тут была встречка? Давайте-ка поищем вас в базе и составим протокольчик.

Семёну хочется сказать, что разметку всю замело снегом, что даже и дорожные указатели облеплены так, что ничего не разберёшь, но вместо этого он снова произносит, виновато улыбаясь:

– Да я сына пару дней как потерял, Костика, убили под Сватовым. Снарядом накрыло и разорвало на части. Один он у меня… был.

Полицейский отрывает взгляд от документов, с любопытством смотрит на Семёна:

– Не вижу связи. Правила дорожного движения едины для всех. Провинился – будь добр заплати. – Он приглашает Семёна в автомобиль с мигалкой и садится сам, открывает ноутбук. Долго копается, набирает какие-то запросы, затем поворачивает пухлую физиономию и спрашивает:

– Протокол будем оформлять или что?
Семён достаёт из кармана смятую пятисотрублёвку:
– Вот. Давайте без протокола.
– Эх, – говорит полицейский, сожалея, что нарушение столь несерьёзно, но деньги принимает и с важным видом возвращает права, – езжайте, Степан Семёнович, и больше не нарушайте.

Семён возвращается в «Логан» и заводит двигатель. Минут двадцать он пробивается через заторы и подъезжает к старенькой «хрущёвке», где расположено общежитие. Вся парковка уже заполнена, и он начинает ездить кругами в поисках места, пока не втискивается в узкое пространство между «Ауди» и «Хондой», которые теперь едва ли смогут открыть двери. Семён выключает зажигание и откидывается на сиденье. Ему совсем не хочется идти в общежитие, где в одной комнате с ним живут таджик с непроизносимым именем, ни слова не понимающий по-русски, и вечно пьяный дворник из-под Рязани.

– Вот так-то, Дружок, – говорит он, обращаясь к сидящему на приборной панели псу, – убили моего Костика, а как будто ничего и не изменилось. Красота вокруг, веселье, все радуются жизни. Да уж, пока тебя не коснётся, никто сам не поймёт. А мальчика – в клочья, по кускам, говорят, пришлось собирать. Только вот я не верю, что он сдаваться шёл, и свои его будто бы подстрелили, не такой он был, враки это всё или путаница. В армии вечно всякая путаница. А артиллерия – там вообще непонятно, откуда она бьёт. Так что может дадут всё-таки компенсацию, хоть какая-то поддержка была бы. –  Он вздыхает, внимательно смотрит на пса, сочувственно болтающего головой, а затем привстаёт и с усилием нажимает на клаксон. Долгий визгливый звук взлетает над домами и висит, висит, надрываясь, пока не подходят к своим окнам удивленные раздосадованные жильцы, не отодвигают занавески, не бормочут гневно матерные слова.