Очень високосный год

     Небеса исторгли новое облако конфетти, на этот раз - в виде блестящих пауков (не спрашивайте...) Подхваченные воздушными волнами кусочки фольги в считанные секунды рассредоточились и захватили  нехилое пространство клуба. Одновременно руки, плечи и лица танцующих накрыла световая паутина из неоновых нитей.  – "О-о-о-о-о-оохххх..." - выдохнул танцпол. На миг возникла жуткая иллюзия, что половина толпы провалилась в черные световые дыры.  – "Твою ж, …..!" - выругалась Анна, и сама засмеялась своему испугу. Те же неоновые лучи превратили лицо приглашенной  Звезды в мелкозубый череп, на теле засветились неровные цепочки разновеликих нулей, чередующихся со словом "ЗЕRО". Вот откуда он взялся – наивный арт афиши... При обычном свете Звезда выглядела как жертва безумного стилиста: прилизанные пепельные волосы, слишком высокий лоб без бровей, склеенные белые ресницы. Сценический образ завершал костюм, напоминающий ночнушку с глухим воротом и широкими, стянутыми у запястий рукавами. (Так рождается молодежная мода? О, да - в толпе действительно мелькали  подобные наряды и прически). Зал продолжал сходить с ума, чего и требовалось: "А-а-а-а-а.....!" - вопили подростки, - "Оу-оу-оу-уу-у.......!"  - честно отрабатывала гонорар Звезда ЗЕRО, пробуя на вкус микрофон. Микрофон тоже не обошли вниманием: он был красным, как и шнур. Кровавая капля, текущая снизу вверх, упс... Дизайнеры - ребята крутые, и денег своих стоят, чего уж там. Звезда, между тем воздела руки, остановив прямо в воздухе блестящий рой. Еще один световой фокус. Когда конфетти продолжили падение, толпа перешла на следующий уровень визга. "Пора признаться, я слишком стара для этого", - подумала Анюта без грусти. Ждать оставалось недолго: сегодня вечером начинался ее собственный праздник: целых два дня без свадеб, утренников, пьяных  корпоративов, оглушающей музыки, зеркальных шаров, скандалов и фейерверков. На два дня она переставала быть главой фирмы по организации чужого веселья "Блеск". На два счастливых дня она превращалась в тихую девушку Анну Лескову.

     Все было идеально: бабушкин фарфор, новое вечернее платье, лучшее  шампанское - на столе, звездное небо – за окном. Идеальный вечер, идеальная ночь.  Утром повалил идеальный  СНЕГ. Снежинки медленно летели на равном расстоянии друг от друга, словно предлагая: любуйтесь... Анна вышла на балкон, посмотрела вниз. Весь город высыпал на улицу, телефон присылал бесконечное: "Мы – в парке… мы – на даче… мы  на катке… вылезай из своего скворечника"... Но приятно ленивая, праздничная Анюта решила вместо прогулки выпить чаю с вареньем и распаковать, наконец, новогодние подарки. В последнем пакете (милый лес, милые домики, супер-милые олени) она обнаружила блокнот с выпуклыми буквами на обложке: "Дневник". Кому это пришло в голову - удивилась Анна. Я ведь никогда...  Записка?.. а не было никакой записки. В дневнике оказалось ровно триста шестьдесят пять, красиво пронумерованных, страниц. Анюта написала на первой: "Здравствуй, Новый Счастливый Год", а на последней: "Уходящий год, ты был невероятен!" – Пожав плечами (обложка  из  мягкой кожи, кремовая бумага, золоченая ручка в плетеном кармашке – все это  выглядело вызывающе дорого), Анюта ручку отправила в сумку, а дневник втиснула в плотный книжный ряд, не сомневаясь, что забудет о нем.
     В телевизоре главной новостью тоже был снег: завалило все континенты, даже те, где прежде его никто и никогда... Жители жарких стран играли в снежки и учились лепить снеговиков. Зеленые пытались испортить всем настроение, заявляя, что снег этот был аномально грязным и серым. Их поддержала парочка скандальных личностей, требуя закрыть заводы, которые... На следующее утро вовсю светило солнце, а свежие сугробы (нормальный белый снег) сугробы явно собирались таять, игнорируя календарь.

      А потом в ее жизни началось черт знает - что. Первым случаем "черт-знает-чего" стали Танцоры. Ее машина, словно врезавшись в невидимую преграду, заглохла посреди моста, и Анна увидела, как внизу, в невозможной для января воде, стоит множество людей. Вода, впрочем, тоже была невозможной - тягучей, как сироп. Издали действо   напоминало медленный танец. Танцоры ритмично наклонялись, погружаясь в воду по плечи, и, выпрямляясь, раскидывали руки в стороны. Густая жидкость медленно стекала, создавая иллюзию крыльев. Напрасно - поняла  Анюта. Некоторые из танцующих застыли  от этого слова, решив и одновременно не решаясь бежать. Рисунок танца безнадежно сломался. Из-под моста вылетел рой блестящих насекомых, и прошил толпу насквозь. Танцоры, оказавшиеся у него на пути, медленно осели в воду; остальные  продолжили свой танец. Машина Анны рванула с места, будто была разумным существом, отвечающим за то, что она увидела вот это – запрещенное.  Вечером Анна вернулась назад тем же путем, как бы надеясь, втайне, отменить произошедшее утром. Но машина необъяснимо и прочно заглохла, не доехав до моста.

      - А начну-ка я ходить пешком... - внезапно решила  Анна.  Офис - совсем рядом. К тому же, это - полезно, потому что... полезно (себе не ври, - предложил внутренний голос). Пешие прогулки разочаровали ее, начавшись со стирания вывесок. Это могло быть  даже забавно, но не было. Стоило Анне начать читать вывеску, или даже просто глянуть на нее, как буквы бледнели и исчезали, оставляя пустое потрескавшееся поле. Вечерами под ее, б.....! - магическим взглядом искрила и гасла световая реклама. Все чаще Анна ловила на себе пристальные взгляды прохожих с одинаковыми бледно-серыми лицами. В голов приходили слова "паранойя" и "шизофрения", но... (с психикой у тебя все в порядке, - успокаивал внутренний голос). "Себе виднее…" –  почти шутила Анна.
     Ветер осатанел. Пройдя пешком сотню метров, Анна сдалась, спрятавшись за павильоном автобусной остановки. И тут она  увидела, как молодая девушка (мать?) с ребенком выскочили из толпы и прижались к стеклу. Мать пыталась отдышаться, одновременно делая вид, что ей очень весело. - "Мы убежали? - спросил малыш на своем языке, - дядя не догонит"? - уточнил он деловито. - "Нет, дядя не догонит", - сказала девушка, жестом фокусника доставая из кармана пирожок, распространяющий вокруг себя запах нагретой еды. Ребенок вытянул цыплячью шею из широкого воротника желто-серой куртки, и начал аккуратно откусывать от серого, словно припудренного золой, пирожка. Раз за разом – маленькие одинаковые кусочки. Прожевывал, глотал, делал паузу, наслаждаясь. Снова тянул руки и тонкую шею. – "Не торопись", - сказала девушка или мать. Мальчишка, почувствовав взгляд Анны, обернулся. Застигнутая врасплох, она улыбнулась.  - "Чего тетя на меня смотрит?" - спросил малыш сипло, и снова потянулся к пирожку. – "Ты ей понравился", - не задумываясь, ответила мать. Она была болезненно-изможденной и смотрела мимо Анны, на витрину кондитерской. Витрина была невероятной: бумажные ангелы и облака из сахарной ваты покачивались над цветными домиками из печенья и пирожных. В глубине виднелся белоснежный замок свадебного торта, усыпанный ягодами и листьями мяты. Отчего-то девочка  смотрела на все это печально, даже - скорбно. И Анна на мгновение увидела то же, что и она: поблескивающий оскал разбитой витрины и мутные ее осколки вперемешку с битой посудой. Картонный ангел с оторванными крыльями, посмотрев на Анну, растянул  в улыбке потрескавшиеся лиловые губы. Тень, лежащая на стене, покачнулась, и Анюта увидела себя - в уродливом пальто, перетянутом на талии шарфом, с бледным, почти серым лицом под вязаной шапкой. Засунув руки в широкие рукава, "Анна" завороженно смотрела на мальчишку, пережевывающего последний кусочек еды. Анюта сорвалась с места: очнулась она только тогда, когда проклятое место осталось далеко позади.
     Ложь, неправда, ничего этого не существует, - поняла Анна. -"Этого всего не существует!" - закричала она. Не существует этого места-времени-существа, протягивающего к ней свои серые щупальца. Собственная память, став на сторону врага, услужливо подсовывала последние безумные картины. Но Анна была вооружена, потому что понимала: стена с отпечатком человеческого силуэта, излучающая смертельный ужас – ее не существовало.  Останки дерева (выгоревшая дыра с расплавленным кольцом асфальта вокруг)тоже были подлым враньем. Ровный, словно начерченный по линейке, столб серого дыма уходил из трубы, не смешиваясь с воздухом (А как насчет законов физики, которые…? - ликовала  Анюта). Уцелевшие стекла бесчестных окон покрывали лживые бурые подтеки. Здания - опухшие и безглазые – были наглым, неприкрытым обманом. Однажды сразу три таких дома разбавили привычный пейзаж. Три здания -  трижды соврамши,  – уличала Анна во лжи здания и улицу. - "Ну,  давайте, что там еще?" - нарывалась она. Любой случай теперь легко укладывался в ее стройную, убедительную, гениальную теорию всеобщего вранья. К этому времени она уже не раз видела рой хищных  металлических насекомых. И когда у них на пути... неважно, потому что это - неправда. Она видела существ, которые меняли свою внешность: из юной девушки выбрался человек с крошечной головой; руки и ноги ему заменяли  отвратительные паучьи лапы. Ни хрена себе - паучок...  Анну душил смех. Перестав сдерживаться, она расхохоталась и хохотала до тех пор, пока у нее не заболела грудь. "Даже не пытайтесь врать, - кричала она толпе, - я вам не верю!" – Упавший самолет вошел в асфальт, подобно большому ножу, и скрылся в дымящейся воронке. Через мгновение из нее стали выбираться люди. Они стряхивали с себя землю, открывали рты в беззвучном крике. Они скручивались от боли и поднимались, чтобы снова упасть. - Ах, как страш-ш-шно, - презрительно не верила  Анюта, - какое глупое, глупое  вранье...
 
     Жизнь, идущая по инерции, все чаще перемежалась страшными картинами, как слишком длинное предложение перемежается знаками препинания. На последнюю вечеринку года клиенты вновь  заказали, все еще находящуюся в тренде, певицу «ЗЕRО». Звезда сменила имидж:  вместо старушечьей ночнушки ее тело скрывала копна из мусорных пакетов. – «Ва-а-а-у»! – дружно позавидовал танцпол. Сцену до краев заполнила такая же мусорная массовка, выглядевшая как мохнатое существо, пытающееся сожрать певицу. Все было почти как обычно. Когда погас последний звук и последняя лампа, Анна пошла в служебную раздевалку, находящуюся по соседству с самой просторной гримеркой: там обосновалась Звезда со своей командой. Задумавшись, Анюта слишком поздно поняла, что открывает чужую дверь.
      Перед ней возвышалось то, что сошло бы за грязный сугроб, если бы не двигалось и не звучало. Почуяв Анну, «сугроб» дрогнул, приподнялся над полом и начал раскачиваться, пытаясь принять форму капли. Он испытывал голод и жажду, он угрожал, кричал и рвался к Анюте. Девушка с ужасом ощутила, что привязана к нему собственным взглядом, который обрел статус физического тела. Наконец, «капля», взвизгнув, лопнула и выплюнула из себя другое, бесформенное, не напоминающее  никого и ничего. То, что было непроницаемым и прозрачным как стекло; шершавым как камень и скользким как змея – одновременно. Что беспрерывно двигалось, оставаясь неподвижным; казалось мягким и щетинилось острыми гранями; отталкивало и втягивало в себя. «Тебя тоже нет», - подумала  Анюта. Глыба взорвалась и обрушилась на нее, не оставляя выбора.

   … «Тетя, ты что – глухая? Закрой, говорю, дверь. С другой стороны...» -  Звезда ЗЕRО пялилась на Анну, не узнавая. В зеркалах отражались, множась, ее обведенные чернотой глаза, мокрые волосы и бессильное тело. На диванах и в креслах валялись остальные члены группы, тоже размноженные зеркальными стенами. Анюта выскочила в коридор, испытывая непреодолимое желание запереть дверь снаружи. Из соседней комнаты, едва не сбив ее с ног, вывалился администратор "Гоша-можно-без-отчества". В одной руке он держал бутылку, в другой - наполненный доверху пластиковый стаканчик. – "Выпей вина, Гертруда!" - пьяно проорал он, тыча мутным стаканом в лицо Анны… Что ж…
      Небо было звездным. "Вот это - главное, - сказала Анна, - звездное небо – над нами. А все остальное есть внутри нас…" Платье душило и путало рукавами, стразы сыпались на пол. Фильм завис еще на титрах, бутылка с мутным пойлом рвалась из рук. - "Шампанское? Обойдешься..." - нахамила Анна зеркалу, - традиция, блин, у них..." Даже книги стояли на полке криво (вы меня бесите, - сообщила Анюта книгам). Один из томов выдвинулся на целый сантиметр, словно его пытались изгнать из общего ряда. Дневник? – удивилась она. Да - на удивление - потрепанный и словно разбухший дневник, о котором она ни разу не вспомнила. Казалось, страниц стало в три раза больше. – «Ты, реально – раскабанел, - упрекнула  дневник  Анюта, - жрать надо меньше»… На первой странице по-прежнему, красовалось глупое: "Здравствуй, Новый Счастливый Год», а на последней – идиотское: "Уходящий год, ты был невероятен!" - "Невероятен, значит..? – глянула  Анна пронзительно, наведя на дневник луч настольной лампы, -  с этого места – пордорб… пордробнее, гражданин… Вот, сейчас сожгу тебя на хрен… будешь потом молчать, предатель бумажный. А... тут у нас чистосрер... чистосредечное признание..? То-то же… (Внутренности  потолстевшего дневника были исписаны ее собственным почерком) Посмотрим… Это еще что? В году здесь, получается, было… сколько, вы говорите, дней?  Офигеть... Ну, о-очень, очень високосный год..." -  Покачнувшись, Анюта упала на диван и открыла несуществующий, ненастоящий, лгущий  дневник.
       "Дневниковая" Анна удивила ее, настоящую, своей истеричностью. Половину текста составляли слова: "ужас", "кошмар", "п…дец"  и их аналоги. На втором месте в рейтинге стояло: "Все взрывается… пожары… стаи какой-то ....ни, холод... тьма… страшный сон"... и снова: "кошмар, ужас"... - по кругу.  Через десяток страниц появилось (позже - перечеркнутое крестом): инопланетное нашествие, чужие, монстры. Дальше: монстры - это мы. - "Точнее не скажешь... - все еще веселилась настоящая Анна, -  а что за скотина к вам-нам нашествилась... или как это сказать: устроила нашествие?" – Через несколько страниц воплей, уже никакого нашествия не было, а  было - "на-о-бо-рот". Ну, вот же: можем, же ж, если постараемся, - похвалила Анна Анну. Стесняюсь спросить... что значит "наоборот"?  Мы сами исторгаем "все это" из себя, потому что "пришло время". Все это проповедует… (неразборчиво) правильник..?  праведник…? проводник? (ну, у тебя и почерк...)  Та самая певица ЗЕRО? Вот тут ты права, истеричка; вот это – полный ……дец! Как оказалось,  духовная  учительница проповедует на центральной площади в режиме нон-стоп. Одетая в мусорный мешок (похоже, что стилист у нее - все тот же), она призывает  отказаться от одежды, воды, еды и… уничтожать прошлое, которые... влияет на настоящее, чтобы помешать будущему".  Сильно сказано, прямо в стиле ее тупых песен. Дальше крупно, словно другим почерком: "Запрещены слова "прошлое", "будущее", "превращение"... - и еще десяток  - непонятно чем провинившихся - слов. Несколько листов, залитых липким и красным, склеились насмерть. После того, что пряталось в склеенных страницах, "дневниковая" решила просить аудиенции у ЗЕRО, но оробела. Тем более, что там - толпа охраны, эти ее жуткие нулевые бойцы.  - "Хотя, когда-то я была с Великим Проводником близко знакома", - гордо писала эта дура. Стыдоба... Дальше: "Я все поняла". Чего ты там поняла, убогая? А вот катастрофически протрезвевшая Анна  поняла, что замерзает. К счастью, рядом лежал старый дырявый плед неизвестного происхождения.  Анна закуталась в него и потянулась к дневнику, который находила все более интересным. Чего ж так холодно-то?! Дальше записи шли "столбиком".

 "Все - неправда, все - вранье" (молодец!)
 "ЗЕRО ни при чем. Она - такая же, просто - нулевой (замазано) многие видели ( зачеркнуто вдоль и поперек) ..."
 "Нет никаких чужих".
 "Никто никогда не умрет"
 "Чужих нет"
 "Не убей себя"
 "Временное, ничтожное, промежуточное… (дальше - неразборчиво) неизбежное превратится в…" (замазано так, что не прочесть).
 "У меня – двадцатый этаж"
 "Я видела тех, кто …" - зачеркнуто.
 "Не хочу не хочу не хочу не хочу не хочу ".
 "Двадцатый этаж"
 "Хуже не будет. Или – будет. Не будет. Будет. Не будет. Видела ..." (оторван край листа)
 "Двадцать"
     Она потянулась к стакану, но стакан исчез. Взгляд натолкнулся на собственную руку: растянутый "загородный"  свитер, из-под которого торчит замызганный манжет толстовки (куда делось синее, со стразами вечернее платье?!) Рваные перчатки, серые от холода и грязи пальцы. Анну затрясло. Комната была заполнена туманом, на вешалке и кресле – куча старой зимней одежды, на диване – драные пледы, серые подушки, ватное одеяло. Холод. Мысли тоже были почти чужими, но уже знакомыми: "Двадцатый этаж. Хуже не будет. Попробовать. Я их видела. Не хочу". Все, о чем рассказывал и что скрывал дневник, вмиг стало ее собственными невыносимыми воспоминаниями. Анна, она же – Анна - рванула  балконную дверь, заклеенную по периметру хрупкой пожелтевшей бумагой.  "Размазня", - сказала Анюта себе и себе, прыгая вниз.
 
      Это был короткий полет. Через десяток секунд она почувствовала удар в спину изнутри. Что-то рвало ее мышцы и ломало кости, высвобождаясь. Анна уже не летела вниз камнем, она поднималась назад, туда, откуда начала свое падение. Враждебные крылья расчетливо- медленно поднимали ее, разрывая пополам. Каждое предчувствие взмаха, каждый взмах  отзывались невыносимой  болью.
 
     … То, что уже почти не являлось Анной, могло сойти за грязный сугроб, если бы не двигалось и не звучало. Голос его – успела подумать Анна – был подобен множеству знакомых звуков, не повторяя в точности ни один из них. Вздрогнув  от предвкушения, уже-не-Анна порвала последнюю связь. Она раскачивалась подобно капле, высвобождающей другое, бесформенное, не напоминающее  никого и ничего. То, что было непроницаемым и прозрачным, постоянным и ускользающим – одновременно. То, что уносилось с огромной скоростью, оставаясь. То, что было ничем.