В рубашке из горного льна

                90-летию Асбеста -
                труженикам горно-заводского
                города горного льна 

                посвящается

Лет, наверное, двести назад девушка пришла в селение на зеленых горах, где среди сосен и елей люд трудовой построил деревянные дома. Конечно, это могло случиться и лет триста назад, во времена царствования Петра Великого. Просто тогда меня еще не было, и точно знать не могу, когда жила - была наша девушка. Да и спросить уже не у кого.
Но помню с детства, как бабушка Феня рассказывала на ночь сказку о девушке с серебристыми волосами. Впечатлительной и добродушной была она. За это и называли ее Тила. А ещё люди приметили удачливость её и тихую покорную радость.
Девушка сострадательно относилась ко всякому живому существу – к надломленной тросточке или белочке хромающей, утратившей прыткость –  с ветки на ветку перепрыгнуть.
Что бы она ни задумала сделать, её всегда ждал успех. Потому как обладала молодушка особым даром предвидения. И развивала дар свой - внимательна была, наблюдательна к явлениям природным да к людям угодным. Что произойдет в том местечке, могла предсказать. И не раз защитить удавалось сорванцов из беды. А селян предупреждала о пожарах, о приближающейся грозе или землетрясении.
Откуда пришла она летним вечерком в небольшое селение я не знаю, селяне встретили ее миролюбиво. Серебристой тенью проскользила мимо домов с закрытыми ставнями. Никого и ни о чем не просила – построила в лесу шалаш, да и жила в нем.
Тем временем выплыл светлый месяц. Но и ветер рассвирепел. Да с такой мощью налетел, что вот-вот сметёт солому с крыш домов крестьянских. Расплела девушка серебристую косоньку, отвлекла локонами роскошными внимание ветродуя. Развернул пути свои проказник, коснулся ласковым дуновением светлой головушки кудесницы. Заплутал, запутался в пушистых волосах, растворилась грозная силища, да и присмирел.
Ох и бушевала стихия порою. И гром гремел, молния в сосну вонзилась, притихший лес заполыхал. Притаились в гнездышках и норках пичужки да кроты-ежики. В такую пору волку, медведю и рыси страх ведом!
А Тила наша руки к месяцу подняла. Окружил хранитель ночи лучами своими селение меж зеленых гор. И ни одна искорка не проникла бедой, никакая огненная пляска не повредила дома деревянные.
Пролился ливень стеной - в лесу. Насквозь промочил почву под елями, ветви побил крупным градом, величиной со спелую вишню, ветви черемух и яблонь лесных. А корни ослабших сосен аж над землей приподнял!
Наутро вышел в поле трудовой люд. Глядь - село нетронуто. Трава-мурава зеленеет. крыши сухие стоят. Посапывает, похрапывает скот. Пропоет петух. Лягушки заквакают, квочки закудахчут, да кузнечики застрекочут.

Прижилась Тила в селении. Всегда находила людей, которым могла помочь, чем может. Пусть даже человек спокойно и крепко спал, но Тила беды и всегда оказывалась рядом в нужный момент.
В теми ночной различала мерцающий свет подмигивающих ей светил небесных. Они с неба видели все, что происходило вокруг. И наслаждалась мелодичным пением звезд. Именно благодаря свету и шепоту звездному узнавала, как кот Васька крадется в соседский двор полакомиться спрятанной Моськой косточкой. Чуяла запах душистого теста в хатке Васильевны – подошло для утренней стряпни. А на огороде Федоровны стебелек подсолнуха уж приготовился выскользнуть из-под земли, чтобы встретить солнышко.
Колышется на ветру кислый аромат вдоль муравьиной тропки, встревоженный чужеродным вмешательством эфирно-масличного мятного оттенка. Отсвет светлячка, пронесшегося над васильковыми лепестками.
Различала милая девушка тонкий аромат сока, струящегося по венам березки и знакомый манящий зов спелой земляники. Проскакал косой - не сидится серому. Рыщет добычу волчара зубастый.
Ясная погода полнилась предощущением июльских ливней, потом уже и ожиданием первого снега, а вот и предвестие надвигающихся майских гроз.
Как зародилась вешняя заря, порозовело небо, так наперегонки бежала Тила с журчащим ручейком, стремящемся к реченьке. И обливалась водицей студеною. Босиком ступая на берег Рефта поднимала пальчики к небу-солнышку, лаская голубые небеса девичьим взором.
Не работала с бабами в поле, не заводила скотину, да и замуж не торопилась. Зато и многого не требовала: ягодами лесными питалась и пила родниковую воду. На одежду зря время не тратила – покрывалом служили шелковистые волосы, серебрящиеся от макушки до пяточек.
Ночной филин заухал, захлопал крыльями и умчался прочь. Жаркое лето было, сухое, дождя не видевшее. Пришла к реченьке, протянула рученьки свои и собрала с неба серебристые лучики месяца, вплетая в свои косы.
Селяне спали мирным сном, а Тила встала до восхода: неспокойно на душе у молодушки. Почуяла шум нескончаемого топота копыт да пригрезился ей храп коней. Припала ушком своим к земле-матушке. Распознала – клубами пыли на просолечной дороге недальной стороны обволакивается лихой наскок дюжины воинов. Храбрых, да не добрых. На дыбы вздымается гарцующий огнегривый конь предводителя туземцев.
Протянула Тила пальчики в небо, прихватила лучики солнечные и протянула их к шалашу своему. Облизали краски небесные сухие ветки. Вспыхнула пляска огненная, а девушка рядом танцует-пританцовывает.
От запаха гари проснулись мужики, бабы из изб своих повыскакивали. А пламенные языки уже и сосенки, и елочки облизывают. Смотрят люди – вертится Тила, волосы руками приглаживает посреди огненного круга – и ей хоть бы что! Никому и невдомек, что огнем чужаков отпугивает.
И вдруг крикливая баба на все село как завизжит:
- Горим! Спасайте добро нажитое!
Услышали тот крик и злые воины. Поскакали прямо на огонь. Настиг момент, притормозили вояки перед скучившимися мирными жителями. Загнанные скакуны роняли пену с морд своих лошадиных, от голода и усталости дикими глазами как жар сверкали.
Самый крупный воин в огромном шлеме с мечом зазубренным приструнил коня, повелел воинам окружить поляну:
- Коней наших напоите да накормите!
- Пламя полыхает! – вопили бабы.
Взмахнула Тила волосами в сторону огня, да в тот миг пламя и потухло. От неожиданности все примолкли. Окинул туземец взглядом поляну, да чуть не ослеп от яркого света струящихся волос, серебристым плащом прикрывающих тело стройное девицы-красавицы.
- Заберу ее! – завороженно смотрел в глаза Тиле.
Народ стоял, не шелохнувшись.
- Готовьте угощенье отборное. Свадьбу сыграем. Приданое готовьте! -
Загорланило войско его, загугукало, загаркало.
- Сундуки тащите.  А в них - песцовые и лисьи шкуры, да уток, глухарей и куропаток настрелянных. Туши косули и сохатого!  - Приказал вожак чужеземный.
- Что помышляешь, злодей? Не тронь молодушку! – осмелел крепкий белобородый мужик, староста села. – Знатную дань отдадим: цветные камушки, золото черемшанское принесем – ничего не пожалеем!
- Перечить вздумал! – главарь прищурил один глаз.
- Спасенье она наше! – взмолились старухи.
- Громы-молнии в стороны уводит! – вторили мужики.
- Детей шаловливых от беды защищает! – заголосили бабы.
- Защитница, значит? – загоготал вожак, и войско его загорланило.
А он продолжает глазищами вспыхивать:
- Давно ищу девку добрую, которая от беды защитит, огонь в сторону отведет и удачу добудет в бою!
- Она и духи злые смиряет! Не тронь! – вытаращила черные очи, нечеловеческим голосом взревела знахарка.
Разъярился предводитель. Дикарём взглянул на знахарку, приказал схватить. Свора чужаков в доспехах ринулась, подхватили под руки, поволокли её в чащу леса.
- Стоя-а-а-ать! – окликнула Тила. Да с такой недюжинной силой, что Рифейские горы вздрогнули от южных широт до самого приполярного края. И разбойники от страха задрожали.
Повернулась девушка к селянам, в землю поклонилась:
- Не горюйте, люди добрые! Никто не причинит зла ни мне, ни домам вашим!
Взмахнула волосами своими в первый раз, взметнулась треть волос вихрем и столбом, протянулись веревками к войску и оттянули вороных да огнегривого подальше от поляны и селения, под узду коней подхватив. Ох, и затеялась смута в стане чужаков: мечи и щиты из рук их попадали, шлемы-кольчуги с голов покатились. Смеется народ.
Второй раз встряхнула головушкой Тила – другая треть волос на землю опала, затряслась земля, зарыдали зеленые горы: отовсюду камни летят, деревья трещат, лава кипящая с дымом из недр земли рвется. Так войско злобное стихией породой горной в землю поглотилось, а гордыня их чужеземная под гору подмялась.
Смотрят люди – дивятся, глазам своим не верят: новая земля с породой минерального вида, с камнем зеленоватым красуется. Но некогда бежать, чтоб разглядеть чудо природное, потому как Тила слово держит прощальное:
- Живите с миром на земле родной, детей своих растите и внуков радуйте. Пойдёте на место новое – минерал найдете с волосом моим. То кудель горная, что ни солнца не боится, ни огня и ни ветра.
Ладошкой взмахнула в сторону, где только гарь была от пожарища, а сама продолжает:
- Да напрядите нитей, натките ткани из кудели той. Сотворите рубашку из горного льна да оденьте в рубашку из горного льна селенье своё. Оберните скатертью из кудели горной крыши да стены домов. Так ни по чем вам будут страхи лютые! Будет защитой и вам, и детям, и внукам вашим.
Старики дивятся мудрости девы младой. Бабы плачут: прощаться не хочется.
Улыбается радостно красавица Тила и серебристый блеск головушки пуще прежнего воссиял.
- А когда селенье разрастется, стенами город-красавец встанет. Умом светлым да трудом вашим тяжким добывать и обрабатывать горный лён будете, но на долгие годы будет вам пропитание.
Стоят люди, дивятся словам молодушки. Благоразумно вещает, рассудительно.
- А в годину лихого военного времени геройским трудом стариков, женщин да деток подросших выстоять предстоит и своим милосердием раненых врачевать. Ни одна упряжка военная без волоса моего не обойдется. В тормозах пригодится и в броне.
До краев мира разойдется слава об огнеупорной защите волокна асбестового. В огнеупорной рубашке человек по земле ходить будет, да и по небу плыть.
Стоит люд трудовой, рот открыл от удивления. А перечить никто ей не смеет.
И преодолеете, дорогие мои, на пути своём все испытания: и огонь, и воду, и медные трубы! Только помните слово моё заветное «Не терпят горы рифейские гордыню людскую да добра не поминают лихом».
Как только Тила вымолвила слово своё, остаток седовласых волокон изогнулся опереньем голубки сизокрылой. Взмахнула птица, пристроилась под крышей дома белобородого старосты, да и приглядывает за селом, за городом нашим, воркует с утра, да приговаривает:
- На добро трудись - не гордись! Не гордись – на добро трудись!
Как увидишь голубку на дворе – брось горсточку пшена или семечек для птах небесных – подружек нашей Тилы-пердвестницы.