Ахиллесова пята - 21

    Сегодня в доме радостная  суета.  Ожидали  в гости отца Владимира  с семьей.  Мама, Клавдия Ивановна и девочки   дежурили  у плиты. Егор  Иванович с ребятами убирали и без того образцово-показательную территорию, а нас с Иваном, как самых никудышных, определили в службу курьерской  доставки.
 
   - Ариша, - кричала мама, - принеси с огорода кориандр  и мяту.

   - Ирочка, там, на втором этаже, ножницы для стрижки кустов оставил, будь добра принеси, - вторил ей из сада Егор Иванович.

   - Тетя Ира, у меня морковка кончилась, - включилась  в веселую игру Варенька.

   - Ир, давай от них спрячемся, - пробасил маленький Иван, вытирая вспотевший  от  беготни лоб.
 
Он  метался со мной по поручениям, но быстро устал от однообразной работы и требовал изменений.
 
   - Ванюша, ну как мы с тобой их бросим? Без нас у них ничего не получится, они начнут сновать по всей территории: туда-сюда, туда – сюда.   Пирог без присмотра сгорит, да и салаты на такой жаре прокиснут.
 
   - А ты им скажи, что у тебя ребенок на руках и ты ему книжку должна читать для общего развития.

Я расхохоталась. Этот отрок был непостижим!
 
   - Ариша, набери черной смородины на морс, - мама  всунула мне в руку кувшин, ярко раскрашенный в стиле  дымковской игрушки.

   - Вот видишь, мы с тобой пока  всем  нужны. Если устал, пойди, порисуй или картинки в книжке посмотри.
 
   - Ну, уж, нет.

Иван обреченно потащился следом за мной в сторону сада. Там уже  во всю работали  бензокосы, чтобы под кустами и под деревьями  было так же стерильно, как и по всей территории. Лопухи явно огорчались: их стригли под корень, как только зеленые проростки высовывали свои головы на свет.  Но Егор Иванович был неумолим.
 
   Наконец прибыли гости.  Их вышли  встречать точно так же, как  и нас с мамой две недели назад. Я с любопытством наблюдала. Впервые удалось видеть священника со всей семьей при ближайшем рассмотрении и не в служебной обстановке.  Я не знала, как нужно себя правильно вести, и решила, что буду естественной в полной уверенности, что это и есть смирение. Умирать так с музыкой! Опозориться, так по незнанию!

   Когда настала моя череда подойти под благословение, внутри «под ложечкой»  стало усиленно нарастать  сопротивление. Нет, конечно, не благословению, а самому процессу, при котором  мне не позволялось  оставаться  собой.  Меня превращали в часть  чего-то общего, кем-то срежиссированного и не слишком мною понимаемого. От меня требовалось вести себя так, как принято, как положено, будто у меня забрали свободу выбирать. Словно погладили против шерсти.  Откуда эта внутренняя паника и противостояние?   Мы встретились с батюшкой глазами.  В таких случаях обычно говорят, что он посмотрел мне в душу. Как бы ни так!  Случилось обратное.  Он добрым, лучистым  взглядом  пригласил меня  к себе,  предлагая заглянуть к нему в сердце, ничего не опасаясь, учтиво и настежь открыл невидимую дверь.  Маленький воин внутри меня удивился, притих, а потом храбро шагнул внутрь.    Меня накрыла теплая волна, будто в самой глубине груди затеплили огонек свечи.  И в этой теплоте, я  узнала, вспомнила  всю защищенность, всю любовь и заботу, которую  имела в детстве, но потом растеряла по жизни.  Все разрозненные части  моей раздробленной   сущности  летели на этот огонек, как бы срастались, соединялись, встречаясь друг с другом.   И  я, словно заново, узнала,  что быть глупым, завистливым,   злым – огромное несчастье, большая беда. Что в истинной жизни нет страха, он спрятан  только в голове человека.  А сердце боится тогда, когда остается лишенным этой особенной, нетварной теплоты. Я словно на мгновение вышла из мира людей и прикоснулась к естественному и живому миру природы. Или это был мир Бога?  Я тогда не знала, не понимала, что анализировать подобные «откровения» совершенно бесполезно. Они давались не для исследования умом всех «за» и «против», а для того, чтобы  вспомнить о доверчивости сердца, которая абсолютно  естественна в детском возрасте.
 
    Сегодня я знаю, что именно с того момента Бог  повернул к Себе мою душу навсегда.
 
    Гости чинно сидели за столом, ели, пили, разговаривали.  А внутри меня хранилось единственное желание – не растерять то тепло, которое,  подарили. Оно не проходило, нарастая,  и что-то творило со мной, но без меня.  За весь обед  я  не проронила ни  слова.  Изредка мы встречались глазами с батюшкой. В них светилась радость.
 
    Егор Иванович донимал всех экзистенциальными вопросами. Батюшка ему что-то отвечал, объяснял. Если бы меня позже  попросили рассказать про тот  званный обед  во всех  подробностях, я не смогла бы вспомнить ничего. Разве что…  Только одну фразу:  «Опасайтесь ударить в человеке по дьяволу, потому что  можно задеть в  нем  Бога».
 
    Прощаясь, в порядке общей очереди,  снова подошла под благословение и услышала от отца Владимира  очень тихое: « Я  рад, что тебя позвали  свыше. Настала твоя очередь отвечать».

    Проводив гостей, сразу же убежала к себе в комнату, и, не зажигая света, пролежала полночи с открытыми глазами, всматриваясь вглубь себя, в ту теплоту,    куда я никогда раньше не заглядывала. Уснула только  ближе к утру, а когда, проснувшись, открыла глаза, знойный полдень снова бушевал и испытывал терпение живой природы на прочность  . Солнце палило в не зашторенное окно.  Вчерашней теплоты в груди не было. А вот память о ней жила. Я попыталась вернуть потерянные ощущения. Тщетно. И тогда, вдруг,  поняла, что от меня  не зависит следующая  встреча с этой тайной. То, что  мне дали ненадолго,  просто так, не заслуженно, а по любви, действительно было похоже на зов. Теперь  могу  лишь ждать того момента, когда тепло вернется.   Возможно,  именно от меня напрямую будет зависеть:  захочет ли огонь  снова встретиться с моей душой или не захочет?




    Жить под палящим июльским солнцем ничуть не легче, чем под холодным октябрьским дождем.   От зноя изнывали не только люди,  прятались даже мухи, у которых не оставалось сил нападать на сладкие компоты и холодные свекольники. Они снуло сидели в укромных и  затемненных местах, ожидая вечерней прохлады, а дождавшись,  вылетали на охоту, пикируя на все и кусая  с каким-то изуверским остервенением.

    Иван целыми днями изводил Кекса, купая его в тазу с холодной водой. Кот героически терпел   издевательства, наверное,  чувствовал, что это не навсегда. Возможно,  только теперь  он понял, что  ненавистные сквозняки  в московской квартире были мелкими и совершенно незначительными неприятностями. Все познается в сравнении. Когда его страдания становились нестерпимыми, я шла на помощь и запирала  старичка в своей комнате, где он отсыпался,   отдыхая от избытка людей, впечатлений, а, особенно,  от приставаний Ванюши. Мне иногда казалось, что эти двое соревнуются между собой: кого из них я больше люблю.
 
    А вот старшие дети  радовались солнцу. Они целыми днями плескались в реке, чудом  превратившейся в озеро. То есть чуда никакого, конечно, не было.  Сделали плотину или запруду, как говорили ребята, и река сотворила  озеро.  Из истории помню: "вода    часто  являлась  градообразующим  началом". Реж не исключение. Вокруг водоема вырос город.
 
    В эти жаркие июльские дни все, кто был не занят срочными делами,  тянулись поближе к влаге, чтобы как-нибудь пережить  климатический катаклизм. Мы с ребятами, охраняемые Арсеньевым, тоже повадились под тень сосен и поближе к реке.  Кожа лоснилась от масла, которое я не экономила, но даже  оно не спасало от ожогов на плечах.  Казалось, что с некоторых пор единственной моей  обязанностью на пляже    стало  бесперебойное  обливание  детей  и Михаила снадобьем  против  солнечных ожогов. Журналы и книги, предусмотрительно уложенные в пакет для чтения у озера, лежали в машине нетронутыми. На чтение силы не тратили. Выжить бы!   Арабские Эмираты   приближались к тому, чтобы проиграть в температурном поединке с  холодной и северной страной.
 
    Длительное безделье развращает. Но к нему довольно быстро привыкаешь. Вечерами мы с Арсеньевым  катались по городу на машине. Кондиционер  дарил передышку  изнуренному зноем телу. Я же в это время с вожделением  вспоминала о климат-контроле в своей  московской квартире, где температура зимой и летом была выставлена на плюс 22 градуса. Скоро закончится мой отпуск и я вернусь, наконец,  в человеческие условия. Грымза?  Ну, что поделать? Это хронический недуг.  Мама  собиралась уехать пораньше, ее ждал Сергей и неизвестные мне их общие дела. А   я, обнаглев  в провинции,  мечтала подбросить им измученного отпуском Кекса. Хватит старому коту обильных  летних приключений. И Ванюши  ему уже больше, чем  достаточно!

    Как-то вечером мы  с  Мишей ехали по улице, которая  заканчивалась очень красивым белоснежным Храмом, стоящим на горе. Купола, будто сделанные из лазурита, почти сливались с синевой неба.   Величественная и трогательная красота. А по правой стороне дороги  красовался рекламный щит цвета индиго, на котором ярко-желтыми буквами обозначалось: ЛДПР.  Я улыбнулась.
 
   - Что? – спросил Арсеньев.

   - И сюда  доползла цивилизация.

   - Скажи еще раз слово «степь» и мы начнем интеллектуальный спор.

   - В нашем с тобой споре истина не родится.

   - Отчего же?

   ¬ Я, Арсеньев, с возрастом стала какая-то неправильная. Все у меня шиворот навыворот. Вижу все, как в кривом зеркале, но ничего с собой поделать не могу. Похоже, что девяностые годы  отравили мне душу надолго. Я ведь по должности должна принадлежать к либеральной стае. Но мне, как всегда, нужно не по должности, а по сути.
 
   - Так что же, по сути?

   - А по сути,  сегодняшние либералы мне очень напоминают вчерашних большевиков в их худшем исполнении. Не только двойственностью. В них общее желание власти, стремление отрицать очевидное, поиск личной выгоды. Но и это не самое главное.
 
   - Так что же главное? – Михаил остановил машину на маленькой площади, выключил зажигание и развернулся ко мне в пол оборота.

   - Они  больны личной исключительностью,  они  людей не любят. Понимаешь?  И у тех и у других  энергия одинаковая – разрушительная. Они все время пытаются разнести  мир до основания, но потом не знают, как его выстроить, восстановить, чтобы людям жилось хорошо. И не смогут. Потому что  созидание – это оттуда.
 
Я посмотрела на Храм. Сколько лет простоял он на этой горе? Сколько поколений сменилось? Сколько правителей ушло и пришло? Но заповеди любви, которые  были даны две с лишним тысячи лет назад, обучают людей и сегодня  создавать совсем другую жизнь и строить мир по иным законам.  Так почему человеку так сложно понять: «Не убий», «Не пожелай дома ближнего своего», «Не кради»?   Что заставляет нас  повторять один и тот же эксперимент, который уже  однажды завершился всемирным потопом? Мы сами рубим дерево, на котором живем.
    
   - Вот и я выбрал свою жизнь с Богом, - тихо сказал Михаил. -  Я очень рад,  Аришка, что между нами  больше нет секретов.

   - Так их и не было. Мне мама еще в Москве рассказала о своем разговоре с Клавдией Ивановной.

   - И что ты думаешь по этому поводу?

   - Я думаю, что ты выбрал правильно.

   - А ты?

   - Что я?

   - Ты со мной?

Я ждала этого разговора. И очень не хотела его. Неужели мне в который раз предстоит сделать ему больно?  Есть правило: если выбираешь не ты, выбирают за тебя. Такую роскошь, уж, точно нельзя себе позволить в моем-то возрасте.  Как же я устала  плавать против течения среди тех обстоятельств, которые мне предлагают.   Теплота, о которой я думала каждый день, не напрасно  предварила этот разговор.  И если мне придется выбирать...
 
   - Миша, можно мне подумать?
 
Он болезненно улыбнулся:

   - Конечно. Ты  столько лет думаешь. Десять лет в одну сторону, двадцать - в другую.  Какие мелочи.

Арсеньев включил зажигание  и долго манипулировал кнопкой на магнитоле. Чей-то знакомый голос неожиданно громко запел: « Ну почему ты не слышишь, как плачет с тобой рядом сердце мое?  Почему мы близки, если только в разлуке и так далеки? Почему мы не помним что делать, когда остаемся вдвоем?  Я не могу, я не хочу верить, что мы друг с другом одиноки».
 
Я, настолько далекая от романтики, удивленно взглянула ему в лицо. Оно выглядело крайне расстроенным. Нужно срочно что-то предпринять. Правило:  "лучше ужасный конец, чем ужас без конца" еще никто не отменял.



   Прошло еще  три дня. Вечерняя тяжелая духота продлевала дневную жару.  Мы с мамой сидели в саду и  говорили о всякой ерунде, лениво и неспешно, словно пытаясь, во что бы то ни стало,  отложить давно назревший разговор.   Мама сдалась первой.
 
   - Миша просил у меня твоей руки, - голос у нее был печальный и тихий.

   - Я знаю. У меня тоже просил.
 
   - И что ты ответила?

   - Как  все добропорядочные невесты взяла время на раздумье.

   - Подумала?

Я молчала. Она тоже меня не торопила,  проявляя  свойственную ей  деликатность.

   - Мам, помнишь все наши разговоры о том, что каждый человек  полезен, нужен и счастлив только тогда, когда занимает свое место, а не чужое?
 
   - Это ты к чему?

   - Арсеньев выбрал свой путь. И, кажется,  на этот раз  не ошибся. Но ты же меня знаешь: какая из меня матушка? Из тебя бы она скорее получилась. А мне придется меняться коренным образом, ломать свою жизнь. И себя. А потом?  В худшем случае  -  играть роль, слыть, а не быть. И мне это глубоко противно.  Богу я нужна искренней, настоящей,   честной,  до самого донышка. А иначе – зачем? Ну, устрою я свою жизнь, спрячусь за каменную стену замужества, перестану работать и начну кашу варить и детей воспитывать. Тебе не кажется, что все это нужно было начинать гораздо раньше? Что я уже в том возрасте, когда камни собирают, а не разбрасывают?

   -  Искушение...  Какое тяжкое искушение... Но я не собираюсь с тобой спорить. Просто предлагаю посмотреть на это иначе.  Егор Иванович и Клавдия Ивановна не вечны, они уйдут,  и Мишенька останется один.

   - Он останется с Богом.
 
Мы с мамой встретились взглядом. Она не часто смотрела на меня так: как на старшую.
 
   - Знаешь, Аришка, из тебя получился очень хороший человек.
 
Мы обе замолчали, продолжая вслушиваться в души друг друга. Это было уважительное безмолвие, объединенное чем-то бОльшим, чем родственные отношения.    «Когда двое или трое соберутся во имя Мое, то и Я буду посреди них», - пообещал Господь.  Мне отчего-то показалось, что именно теперь, когда я делала выбор,  Он мог реально быть рядом и ждать.    Я выбирала честность, чтобы между Им и мной не было даже намека на лукавство. И вдруг, в этот самый момент, по груди разлилось  тепло. То самое, я ни с чем другим   его не спутаю. У меня перехватило дыхание...

   Мы обе долго молчали. Нас дважды позвали к чаю. Мама поднялась первой.

   - Мам, догадываешься, за что я тебе очень благодарна? Если бы можно было формулировать, за что люди любят друг друга, то в нашем с тобой случае  я точно знаю одну из причин:  ты ни разу не воспользовалась своей материнской властью во вред моей душе.
 
И я увидела, как ее самые любимые глаза в мире, наполнились слезами.

   Потом мы  вернулись в дом,  и я  поднялась в свою комнату, отказавшись от чая с ватрушками.   Разговор, с Мишей, который мне предстоял,  не выходил из головы. Как отказать, чтобы смягчить удар?  Проверила сотовый: денег на счету было достаточно. Набрала номер Илоны. Ведь   говорить – это один из способов  думать вслух. Мы с ней часто  пользовались этим испытанным приемом.

   - Привет, - услышала я в трубке  утомленный  голос подруги.
 
Похоже, в Москве тоже жарко. Илона  не любила жгучее солнце.

   - Иля, меня замуж позвали.

   - Кто бы сомневался. Но судя по голосу, ты не в восторге?

   - Не в восторге. Я не знаю, как  отказать. Слов не подберу. Мыслей нет...

   - Воспользуйся чужими, раз своих нет. Ты у нас девушка начитанная.  Что там говорит великая литература?

   - Здесь не литература нужна, а великая психология.

   - Я тебе без всякой психологии скажу: любишь ты энергию попусту тратить.
 
   - Зачем я тебе позвонила?

   - Чтобы  я лишний раз убедила тебя в том,  что больше всего на свете ты ценишь и любишь свое уединение.
 
   - А почему?

   - Тебе в возвышенном стиле? Или в уже привычном для тебя, провинциальном?

   - Попробуй в возвышенном.

   - Хорошо.

Какое-то время она молчала, а потом изрекла:
   
   - Что-то ничего великое не вспоминается. Мозг совсем расплавился.Аришка, ты - человек уединения. Оно тебе для чего-то необходимо. Но и без людей ты не сможешь. Тебе не замуж нужно, а к ногам учителя какой-нибудь уникальной общины.Хотя...  Ты и там начнешь что-нибудь редактировать.

Она рассмеялась.

   - Но как донести мою суть до Арсеньева? Он видит мир совсем иначе:  никогда не остается один, ему с утра до вечера нужны люди, и он им тоже нужен. Он – другой. И думаю, что меня не понимает.

   - Вот именно это ему и скажи.  Кстати, женщину не всегда нужно понимать. Достаточно любить. Как я вижу, с этим у вас все в порядке. Слушай, приезжай домой, хватит уже этих чеховских метаний . В Москву! В Москву! В Москву!

   - Скоро приеду. Пока.

   - Пока.

Окончательно  решила, что поговорю  с Мишей перед отъездом. Пора все расставить по местам. 




Продолжение следует...