Дневник. Июнь 1970

6.06.1970 Суббота.

До сих пор нахожусь в таком счастливом настроении, чудо просто. Вчера
поиграли так хорошо. Я была рада, что меня выбрал Женька в свою команду,
что неплохо я играла, что ребята ко мне вроде бы относятся  хорошо. Я вчера
с ними тренировалась. Выставкин Сашка меня спросил: "Ну что, Наташ,
переходишь к нам тренироваться?"

Я засмеялась: "Не знаю, наверное"

Называют меня "Натальей". А Сашка (не знаю, как его фамилия) налетел на
меня в игре, обнял и не выпускает. Это за ним уже второй раз наблюдается.
В прошлом году на баскетболе тоже также, вот паразитик, нечаянно он что ли,
или удобный момент не упускает.

Булыгина не было, он такой грубый в любом отношении, вообще очень
неприятный. Как трактор прет на людей, искалечить готов из-за мяча.
Его ребята не любят, а мы с Надеждой и подавно.

Хочется написать о Бодровой, о работе, о стихах и пр. Но о чем тут напишешь,
когда перерыв мой кончился, скоро на занятия ехать к Ирине. Много примеров
не получилось.

Дневник - заманчивое дело оказывается. Ужасно хочется писать. Даже удивительно,
как меняется человеческая жизнь: то она прекрасна, то отвратительна. То плохо
ему, даже жить не хочется, а то вдруг радость огромная, непередаваемая уносит
его в небеса счастья. И поэты подмечали эту закономерность в своих стихах.

...Я все плачу, я все плачу,
Плачу за каждый шаг.
Но вдруг - бывает! - я хочу
пожить денек не так.
И жизнь навстречу мне идет,
подарки дарит мне,
Но исподволь подводит счет,
Чтоб через месяц, через год
Спросить с меня вдвойне.
 
Взяла свою записную книжку. Там у меня всего много, особенно адресов.
Открыла листочек на букву "Е" и вижу надпись вверху: "Емельянцев Гена -
август 1949 год." И больше ничего, ни адреса, ни телефона.

Я не хочу, чтобы на этой страничке было пусто, и не хочу занимать ее другими
фамилиями и адресами. На этом листочке я и написала чуть пониже имени его.

...Нет, он мне не нравится ничуть,
Я в него ничуть не влюблена.
Почему же ударяет в грудь
Жаркая веселая волна?
Что на истинную глубину
Помогает выйти кораблю.
Подарите мне еще одну
Жизнь на свете, -
Я его люблю!
 
Есть прекрасный мир, в котором живешь ты, и неугасимая, вечная, как звезда,
любовь к тебе переполняет мое сердце.

Я люблю тебя, я счастлива. И мне хочется смеяться, танцевать, радоваться жизни,
солнцу, всему, что вокруг. Любовь в разлуке должна стать крепче и сильнее,
правда Генка. Как хорошо любить, как это замечательно!

7.06.1970 Воскресенье.

Как некстати все мои шариковые ручки остались, наконец, без заправки,
приходится писать незаменимой. Она, правда, хорошо пишет, когда в ней
чуть-чуть чернила.

Да, о чем я хотела написать.

Приходила Люся Сафонова со своим Сережкой. Нет слов. Я даже не знала,
как их принять и о чем с ними разговаривать. Забежали на минутку, спешили
в кино на "Черного тюльпана". Ой, Ален Делон там бесподобен.

Прислала Мартинка письмо и спрашивает: "Где служит твой Генка? Через год
он вернется к тебе, да? Вы так любите друг друга, что вам не страшна разлука..."

Ой, Гешенька, зачем я тебя впутала. Наврала, что ты мой, что люблю тебя и жду
из армии. Уж врала бы про кого-нибудь другого, незнакомого. Не сказала ей, что
я твоя навеки, а вот ты не мой.

Ну что же мне делать, Гешка. Ты прости, ладно. Семь бед - один ответ. Я написала
ей, что ты служишь в Германии.

Это жутко: не  иметь ни малейшего представления о том, что с тобой и где ты,
совершенно ни о чем, ничего  о тебе не знать. А где мне узнать, у кого? Умру
скорее, чем узнаю.

Снова позор на душу брать, снова "бегать" за тобой, как в школе. Нет. Лучше
не надо. Пусть ты будешь рядом. О том, что тебя нет, пока никто не узнает.
И мы с тобой будем вместе все это время. Я буду всех и себя обманывать и
тешить этим обманом.

Знаешь, Ген, почему так получилось? У меня никого нет, а мне уже 20 лет.
Много, правда? В 20 лет никого не любить. А я люблю. хочу тебя любить,
слышишь? У меня ведь тоже жизнь одна, другой не будет... Я ведь ничего
от тебя не требую, только не ругай меня за этот обман. Милый, хороший, я
прошу, не сердись.

Я им живу. У меня спрашивают, как ты живешь, какой ты, даже, представляешь,
рост твой, вес. Что ты любишь, какие у тебя глаза и волосы. А я отвечаю так,
как будто ты живой сидишь передо мной, и мне так легко описать твою улыбку,
цвет глаз, лицо, руки, одежду твою.  Ты рядом и мне никакого труда не составляет
написать, что ты ешь, какие любишь цветы, кем работаешь, куда мы с тобой ходим
в выходные дни и куда собираемся поехать в отпуск.

Правда, до этого еще не дошло, ты ведь не вернулся из армии, еще целый год.
Но когда ты вернешься, мне надо будет подробнее о тебе рассказать. Марта просит,
ей интересно. Ведь она-то пишет мне про своего Ярду все, даже фотографию
прислала. Вот, Генка, понимай, как хочешь.

Сегодня с Надеждой загорали в саду у нас. Хорошо вообще-то. Вторая парилка.
Смотрю на себя в зеркало и удивляюсь: здорово меня поле подчернило.
Коричневенькая стала, правда, не вся, руки, ноги и шея, но надеюсь, в выходные
подзагорю, только бы погода хорошая была.

12.06.1970 Пятница.

Редко берусь за дневник, да и то уставшая, как тут в охоточку напишешь?
А новостей накапливается. Приехали родители, привезли мне столько
подарков! Больше всего мне нравится ремешок из колец, сейчас это очень
модно, к тому же, он оригинален. А потом, эти незаменимые камни.

У меня уже целый мешок этих самоцветов, такая коллекция самых красивых,
настоящих южных камней. В этом году не довелось поехать на юг, ну что же,
надо пережить и с тоской перебрать прошлогодние камешки, вспоминая.

Как раз в это время я была там, я восхищалась, любовалась, наслаждалась -
жила и брала от жизни все.

За что ни возьмешься - камни морские, дневник, фотографии - сразу вспоминается
все, все до мелочей. Тоскливо сжимается сердце, зовет и манит в прекрасное.
А тут еще Гомали во сне приснился - совсем уж некстати.

14.06.1970 Воскресенье.

Проголосовали с мулей, позанималась всласть (какое неуместное слово),
сходила в баньку, насладилась грозовым ливнем, который наконец не обошел
наши края. Очень засушливо было, ждали дождя. Деревья налились свежестью,
задышали, и начался обильный рост. Скоро у нас на работе начнется
кастрация растений и опыление - гибридизация.

В общем-то я не жалею, что поступила работать в с/х — ничего. И потом,
Бодрова Валька - интересная особа. Мы с ней почти дружим.

Она много мне рассказывает о своей молодости, о ребятах самого разного
склада и характера. Прогулки при луне, слова любви, письма - содержательное
прошлое. А теперь огни и воды пройдены, она вышла замуж.

Детей у них нет, она больна. Всегда у хороших людей какое-нибудь
серьезное несчастье. Я поражаюсь, как она любит жизнь. Как-то давно еще
я сказала ей, что не дорожу жизнью и не пожалев, ушла бы из нее. Она не
могла и не хотела меня понимать.

А в один из рабочих дней мы вдвоем с ней пололи Бовкисов гибридный
питомник. Никого не было кругом - ни начальства, ни бабок. Они извели
нас своим извечным наблюдением и замечаниями, и недовольством нашей
работой и поведением.

Так и хочется спросить: "Что ж, не помирать же теперь на грядке?"
Мы были одни, устали, рабочий день кончался.  Я дошла до межи, положила
мотыжку и присела на траву.

А Валька подошла ко мне, оперлась на ручку своей мотыги и мечтательно
сказала: "Наталь, посмотри, какая красота! Как хорошо, что мы живем, видим
все это, прекрасное, невозможное. Ну, посмотри вокруг..." Я понимала ее
и чувствовала то же. Да, да, да! Широченный простор русских полей.
Колосится рожь, озимая пшеница зеленая, синяя, голубая, как море и
колышется от ветра.

Далеко-далеко виден в тумане и облаках МГУ. Там - Москва. Я повернула
голову. Пруд, окруженный тополями.

А в другой стороне теплицы, цветы, много цветов. И все сливается с воздухом,
с солнцем, с цветущим лугом, ароматом природы, пением птиц — жизнь!

Я улыбнулась, упала на спину, увидела много неба и света. А потом мы снова
взялись за мотыжки, рабочий день ведь еще не кончился.

Я была благодарна Бодровой за мгновение, в которое я почувствовала себя
счастливой. Она, как педагог, может рассказать стих, повесть, сказку,
заставить поверить, заставить любить, ненавидеть, плакать и звонко, раскатисто
хохотать до боли в животе и груди. Много в ней романтической восторженности,
лукавой фантазии, неподражаемого юмора и остроумия, без которого она
и минутки не проживет. Есть и пустая болтология, но она лишь дополняет
глубокомысленные фразы, как будто невзначай сказанные.

Возьмет и скажет первое, что на ум придет: "Миш, сколько детей у тебя будет?"
- Не знаю, не считал.
- Да я не спрашиваю, сколько у тебя есть, а сколько будет.

Частушку поет задорно, весело, а песню - задушевно, тихо. С ней как-то легче
все переносится, спокойнее.
 
Позвонила вчера Володьке. Сказал, что грамоты мне какие-то там, призы.
Господи, уж скоро новая зима наступит, а мне все награды оформляют, ну,
комедия.

И еще, достал мне Коля лыжи "Эстония", палки и костюм. Надо покупать.
В понедельник надо будет с ним встретиться.

Ходила недавно в кино, "Мама вышла замуж" смотрела. Очень хорошо артисты
играют, особенно Боря (Бурляев), талантливый паренек.

А дождь все идет, как будто извиняется за то, что позволил солнцу и ветру
так иссушить землю. И я вместе с природой радуюсь дождю и под стук капелек
хочу спать, заниматься, думать и писать.

Ген, ты на меня не рассердишься? Я рассказала о тебе Бодровой. Вообще-то я о
себе рассказывала, но ты незаметно вклинился в мой рассказ и дополнил его.
А ты сам виноват. Зачем снишься?

Приснился мне вчера. Сидим мы с тобой в лесу. Страшно до ужаса, я прижалась
к тебе, а ты гладишь шею, грудь и молчишь. А я шепчу тебе тихо-тихо:
"Геночка, какой ты ласковый, нежный..." И вдруг все исчезло, зазвенел
будильник, как порося, визгливо, и снова я одна, тебя нет.

А недавно Гомали приснился. Будто он сохранил какие-то вещи, даже пепел
от моей сигареты (боже, он и не знал, что я курю) и воспоминания обо мне.

Хм, мы с Валькой не сводили глаз с одного парня в картофелеводстве, грузина
с усиками.  До чего же красивый. Мы его так и зовем "Красавчик". Какую красоту
может подарить человеку жизнь. Он, конечно, женат, серьезный и не изменит ей.
Но нам этого и не надо, только бы полюбоваться на него, лучше так, чтоб он не видел.

Хочется выдать чужую тайну. Наташа Доброхлеб (с нами практикантка работает)
написала своему Толику письмо, в котором сама бросается ему на шею. "...Толик,
ты забываешь, что я молодая, мне хочется гулять, любить, хочется, чтобы ты
прикасался ко мне, целовал меня. Я - живая, понимаешь, живая, а не богиня Ника,
которую можно только обожествлять..."

15.06.1970 Понедельник.

Ну, Юрий Александрович просто хам, бабник. Девчонки все жалуются, за грудь
мол хватает и вообще, прикосновения всякие. Я им не верила, меня-то ведь не трогает.
И все же убедилась.

Иду сегодня со снопами в сарай, он навстречу, взял снопик. Сарай открываю, а он
меня взял за талию и не отпускает руку. Ну я ничего. Впереди сарай, в руках снопы,
сзади он, некуда отпрянуть.

Начали работать. Сижу я за журналом, он разбирает. Непонятно написано — спросила.
Подошел и ласково, осторожно положил мне руки на плечи. Я так растерялась, отвела
его руки с возгласом: "Юрий Александрович!"

Он ничего, сразу успокоился и продолжал мне диктовать, как ни в чем не бывало.
Даже неприятно как-то.

А потом, о боже мой. Кандидат наук задает вопросы своей лаборантке:
- Ты не была замужем?
- Ну что вы, не дай бог.
- А почему?
- Да вообще не собираюсь, к вашему сведению.
- Почему?
- Эгоисты вы все!
- Наверное, у тебя была трагическая любовь, поэтому ты так говоришь. Да?
- Нет, трагической не было.
- А средняя была?
- Средняя, конечно.
- Ну и что, не сошлись характерами?
- А мне не надо средней, Юрий Александрович, мне надо "красивой-красивой",
"большой-большой" - и далее стих...
- Такая любовь только в книгах бывает. А когда ты в первый раз влюбилась?
- В 13 лет.
- В каком же классе?
- В седьмом.
- Да, в седьмом все влюбляются. Так сколько тебе лет?
- Как вы думаете, Юрий Александрович?
- Много, но меньше, чем мне.
- О, тогда мало! ("Вы же старик", - подумала я).

Ему хотелось посмотреть какую-нибудь цифру, я поворачивала к нему журнал.
А он каждый раз говорил: "Ну не трожь. Я и так увижу." Мне хотелось сказать:
"Лучше я буду трогать журнал, Юрий Александрович, чем вы будете меня
трогать."

19.06.1970 Пятница.

Наконец-то заправила ручки, теперь имею полную свободу выбора. Сегодня
Бодрова приносила мне фотографии свои. Разные, интересные, красивые, удачные
и не очень, но меня поразили ее голые виды.

Бодров фотографировал ее голую. Лежит на кровати распростертое женское тело.
И это Валька. Все ее прелести и бесстыдное лицо.

По ее словам, Генка любит голое женское тело. Обыкновенное дело: раздел ее
и сфотографировал. Как коллекция фотографий проституток, на которых они
в разных видах демонстрируют свои бедра, бюсты и бока.

Я не осуждаю Вальку, у меня нет отвращения к ней, просто непонятно.
Неужели вот так, выйдя замуж, можно перед мужем раздеваться и лежать
голой, а он будет смотреть, прикасаться.

В кругу знакомых говорить всякие пошлости, шутить с ребятами на острые темы.
И нет стеснения, совсем нет, куда же оно делось?

21.06.1970 Воскресенье.

С утра идет дождик. Еще вчера я намечала на сегодня сгонять вес  (снова 69 кг.,
а нужно 64), но утром проснулась и решила поехать в салон постричься. Замысел
свой я осуществила и сижу перед зеркалом, собираясь начать заниматься. В первый
раз я подстриглась 29 мая перед отъездом в Грузию. И вот обкорналась снова под
шарик, так здорово!

Вчера смотрела фильм "Белые волки", продолжение "Чингачгук-Большой змей".
Про индейцев. "Смелый сокол" там сильный и смелый, а здесь ко всему еще и
вождь племени индейцев.

Я в восторге от этого геракла и расстроилась, что он погибает в конце, его
безжалостно расстреливают бледнолицые. Убили его девушку и он, отомстив
за нее, тоже погиб.

Я до последней секундочки надеялась, что он как-нибудь выпутается.
Но только индейцы спасают и выручают, а белые на это неспособны.

22.06.1970 Понедельник.

Сижу на работе в пятой комнате в обеденный перерыв, отдыхаю. Передо мной
всевозможные примеры на логарифмы, тетради, шпаргалки, черновики. А я сижу
и любуюсь своей головкой в зеркале. Как все-таки мне идет эта стрижка под шарик.
Не знаю, как окружающим, а мне она положительно нравится.

Хочется, чтобы Генка увидел меня именно сейчас, когда я такая симпатичная.
Когда-то сооружала немыслимый пучок или этот дурацкий хвост, другое дело теперь.

А на улице опять дождь и собачий холод.  Кастрирую на широкоряднике у Бовкиса
и в зимнем пальто замерзаю. Сидим с Наталкой как рыбаки. Вся эта хреновина
именуется гибридизацией.

Хорошая работка, спокойная и приятная. Сижу песни пою, с тобой, Генка,
разговариваю, вспоминаю о Грузии, мечтаю. А время проходит быстро и незаметно.

Сафонова вчера приходила, без Сережки. Сообщила, что наши идут в поход в
середине июля. Вообще, мне очень бы хотелось, надо подумать. Если удастся
Машкову с Лариной сагитировать, то пойду, соскучилась я по походам.

Костер, палатки, лес, тишина, песни, горячий чай, разговоры в темноте
и мечтательные лица, освещенные пламенем костра, сигаретный дым против
комаров, бутылка водки или вина, которое я все равно не пью, всякие приятные
вещи в ночной темноте и бодрящая свежесть наступающего утра.

Ночное пение соловьев, запахи лесных цветов и трав, бренчание гитары.
Да, это поход... Хорошо! И уходишь от суеты, от всего.

И там, среди сказочной природы можно позволить себе лечь на спину, раскинуть
руки и видеть перед собой небо, красивое, голубое, далекое, чистое незабываемое,
дивное, божественное.

Господи! Какое наслаждение, счастье, жизнь!

24.06.1970 Среда.

Много раз писала сегодня в тетради по гибридизации эту дату. И вот последний
раз пишу уже в дневнике, день кончается и скоро наступит светлое и доброе
завтрашнее утро.

У Ирины я проторчала сегодня три часа с лишним, опоздала в кино, но
посмотрела по телевизору отличный фильм о несчастной девчоночьей любви.

...Звезды в ночи светили,
Детям глаза слепили.
Ох, как они любили,
Эх, как они любили...!

Не могу не написать о Юрии Александровиче. Он мне уже надоел своей заботой,
лаской, взглядами, ухаживаниями. На старости лет не может без женщины, даже
девчонка его умиляет.

Он не дает меня Бовкису, которому я должна опылить растения, Софье Романовне -
у нее по горло работы, с собой таскает по чердакам и сараям. Там у него снопы с
мышами висят. Мы их с места на место перевешиваем, перекладываем.

А сегодня пластинки металлические вешали по обеим сторонам снопов от мышей.
Так он мне и заявляет: "Наташ, давай я тебя подсажу, ты повесишь."
- О, нет, Юрий Александрович, вы сами уж вешайте...
- Что ты, боишься не удержу тебя?
- Нет, не боюсь.

А на чердаке встал напротив меня и ждет, когда я посмотрю на него, а я и не
думаю на него смотреть, опустила глаза и не поднимаю, пока не отошел.

Возвращались на гибридный питомник, ему вздумалось руки помыть.
Пиджак снял, подошел ко мне сзади и бережно так накинул. И стою я, как
чучело, в его пиджаке, боюсь, как бы бабы не увидели.

И так уж сочиняют небось про меня всякие сволочные небылицы. Подхожу
к ним, а они смотрят на меня так, будто я валялась с ним где-нибудь на его
чердаке.

Хочется отвернуться от таких их взглядов, сесть на траву и заплакать, как в
детстве, когда несправедливо обижают, но я не ребенок и приходится сдерживать
свое недовольство, улыбаться с ними и разделять шуточки.

Дура я, еще Бодровой рассказала, что и меня обнял Юрий Ксаныч. А она Софье
Романовне рассказала, а та возмутилась, мол, пожаловаться надо Григорию
Данилычу, девчонку ... Ой, черт бы их всех побрал!

28.06.1970 Воскресенье.

Безалаберно прошли выходные, особенно сегодняшний день.

С утра с Катюшей загорелись желанием позагорать и отправились  на пляж
Филевский. В Филевском парке я была зимой, самостоятельно каталась на лыжах
после работы. Да и летом я когда-то бегала здесь 1000 м. с Машковой.

Летом здесь очень красиво. Сбегаешь по обрыву вниз к Москва реке. А вокруг
деревья, как в настоящем лесу, травка, кусты. На пляже грязный песочек.
Я искупалась (Катюше, наверное, скучно со мной было, без ребят), наигрались
в карты, почитали, погрели пузо и спину, вообще, подзагорели.

Часа в два тучи обложили небо, пошел дождь и пришлось сматывать  удочки.
Катюше очень хотелось на лодочке покататься. У меня совершенно не было
такого желания. Я лучше бы в волейбол пошла играть.

Катька здорово изменилась, вернее, перевоспиталась под условием рабочей
среды. Скучно и неинтересно ее слушать. Я ей ничего  не рассказывала, потому
что неинтересно слушать про людей, которых не знаешь.

Катьке замуж хочется, она боится, что ей уже много лет и ее никто не возьмет.
Глупенькая... А может и правда надо тревожиться.

Надежда вон моя как-то сказала задумчиво и грустно: "Да, Наташ, до 20 лет я
все думала: "Какой он?" От двадцати до 30-ти думала: "Кто он?" А теперь уж
думаю: "Где он?"

И так стало ее жалко! Значит, она не оригинал, она тоже ждала Его, она хотела
счастья, как все девчонки его хотят.

Я не знаю, искала ли она свое счастье, но оно не пришло к ней. И не знаю я,
была ли у нее любовь, страдала ли она, звала ли Его ночами, целовалась ли
вообще с кем-нибудь. Этого я не знаю, но мне кажется, что у меня так же все
получится.

Но черт возьми, если уж мне в 40 лет будет горько и жутко,  я напишу Генке
письмо и рожу от него ребенка.

Вообще, я сама не понимаю, что говорю, дурочка.