Тот человек

Тот человек с лицом Дон Кихота, может быть, и не создан для ветряных мельниц. Или, вернее, для великанов. Он мог бы, но чтобы всерьез вонзить тонкое как спичка копье в размах великанских лап, со скрипом загребающих воздух, в них, прежде всего, нужно верить…. А он спросил бы «Кто создает? Кто говорит? Кто верит?» Речь его текла бы мягко, как река, и все вокруг казалось бы течением, в котором слова превращаются в звуки и тонут в водовороте пустоты, будто их никогда и не было. Как не было никогда никаких великанов и ветряных мельниц, никаких Дон Кихотов, с именем Дульсинеи несущихся в бой, отчаянно пришпоривая худого коня и вздымая в небо облака пыли…
- Не было ни в одном из миров, - скажет двойник человека с лицом Дон Кихота, - только слова о них, но и слова не твои, хотя ты привыкла присваивать все, что однажды любила. У тебя нет ничего твоего. Слова и не Сервантеса (уж он наверняка это знал!).
Двойник более разговорчив, у него то же лицо Дон Кихота, та же улыбка, широкая и чуть безумная, тот же взгляд серых глаз, то беззаботный, то как будто печальный. Стоит ли ему верить? Не насмешка ли это? Но кто смеется? Кто верит?
Вопросы мелькают в сознании, словно лопасти мельниц. Мир смешивается и замирает. Я пытаюсь вспомнить имя своей Дульсинеи. Как ее звали? Правда? Надежда? Тот человек говорит, что все это слова, за которыми открывается пустота, а в пустоте - блаженство. Но почему блаженство, а не ужас? И разве блаженство и ужас тоже не только слова?
Все, что есть, смешивается и соединяется в одной точке, в которой Бытие впервые осознало себя, отделило от не бытия. Оно все и кроме него ничего нет.
Мягкий голос в наушниках продолжает задавать вопросы. Я иду домой, но уже не знаю, есть ли у меня дом и что значит «иду». Случайная встреча прерывает течение. Человек, которого я когда-то знала, останавливает меня, берет за руку, обращается ко мне по имени. Он говорит так, будто делает это впервые за очень долгое время, торопится высказать проблемы и трудности, страх будущего, свое одиночество… Не прямо, он ни за что не сказал бы… Но все – и нарочито уверенный голос, призванный защитить от жалости, скрыть уязвимость, и закрытость его позы, происходящая от внутренней скованности, от привычки бежать от объятий, и протертые до дыр воротнички его рубашки, и даже те обвинения, которые он бросает в мой адрес – все говорит мне об одиночестве, которое невозможно высказать.
Человек с лицом Дон Кихота прав, разве этот случайный встречный не осколок от Бытия, которое впервые отделило себя от не бытия, осознало, что Оно - все и кроме него ничего нет? Разве я не осколок? Так кто и кого обвиняет? Кто и у кого ищет ответа? 
Глупо, по-детски расплакавшись, я порывисто его обнимаю, когда он уже готов, кажется, сорваться на крик.
Может быть и нет в реальности никаких великанов и ветряных мельниц, никаких Дон Кихотов, впечатлительных девушек, пожилых музыкантов и мудрых философов, - может быть все это только образы, вспыхивающие в Вечности менее чем на мгновение… ну и что? Может быть, это способ справить ошибку, высказать одиночество… я понимаю, что говорю о себе, но кто это – я? Мне хочется верить, что во всем этом есть смысл. И для меня он есть. По крайней мере, в этой истории.