Отшельник с Подкаменной Тунгуски. Книга 1

 
 
ПРОЛОГ.
   
              Почти пять лет минуло с той поры, как я ступил за территорию колонии общего режима в городе Н., лежащем в верховьях могучей сибирской реки Е. Хотелось бы надеяться, что эти две буквы уже не вспомнятся моему случайному читателю, и не поставят мне в упрек их недосказанность. Ведь именно тогда случилось начать повествование череды моих скитаний, о которых на закате своих лет решился рассказать неизвестно кому, ибо в тех местах, где пребываю теперь, вряд ли найдется рядом живая душа, способная к прочтению.
             В колонии отсидел почти восемь лет, и вина моя была бесконечной и невосполнимой. Погибли люди, от тягача, оставленного мною второпях на пригорке, рядом с автобусной остановкой. Не довелось увидеть трагедию воочию - патруль забрал меня спустя полчаса из дорожного кафе, где в тот вечер угощали дальнобойщики, и только через полгода, проведенных в психушке, состоялся мой суд. Пал Палыч, начальник караульной смены, последнее время уговаривал остаться у него – следить за домом в тайге, и развозить по окрестностям его боевых товарищей.  И я уж было поддался уговору, но вспомнилось вдруг, как на суде когда - то клялся всему залу никогда больше не держать баранку в руках.
            Путь на свободу казался плохой затеей начальника колонии – никто меня там не ждал. Единственный сын давно сгинул в Афгане, а жена подала на развод сразу после заключения. От колонии до речвокзала путь был неблизкий, и я решился осилить его своим ходом за пару дней. Как давно не ходили мои ноги за пределами трех сотен гектаров обжитой территории последнего земного периода! Тяжелый рюкзак за плечами, казалось, тянул меня обратно – вернись, останься, есть работа вне лагеря, да и годов уж немало - на шестой десяток. Но красный солнечный диск в полгоризонта манил к себе своими протуберанцами.
            Спустя час задержался на соседнем кургане и огляделся – вечерело, вдали зажигались огни на смотровых вышках колонии, самое время для лагерного ужина и поверки. А я вот здесь. Развязал рюкзак и достал сверху завязанный узлом пакет. Собирался бросить его сразу же куда-нибудь в канаву, да забыл, и вот сейчас, разведя костер, решился напоследок подержать в руках его содержимое. Метровая капроновая веревка с петлей в палец толщиной – из нее вытащил меня сокамерник в первый же месяц отсидки. Толстая пачка грузинского чая – я так и не пристрастился к нему, но от воспалений в глазах он не раз спасал меня долгой зимою. Потрепанные первые пятьдесят страниц томика Дюма «Граф Монте-Кристо» - зеки давно скурили продолжение, а я так и не узнал, чем все закончилось. Эти вещицы казались мне родными и дорогими, но на уме пребывала нелепая мысль – поскорее избавиться, и, не раздумывая, бросил в костер. Все остальное - и одежда, и обувь, и рюкзак с содержимым, были новыми, спасибо Палычу, отблагодарил за труды мои грешные.

           На пристани было немноголюдно. И сыро. Прошли обильные дожди, и мимо по реке проносились лиственные кругляки. Наверное, в верховьях снесло лесопилку. Зимою доводилось бывать в тех местах. Теплохода никто не ждал. По большой воде ему не пробраться сюда – извещатель на пристани уже в который раз доносил эту новость для собравшихся. Вдоль берега к вечеру выстроились палатки и костры, запахло жареным мясом и можжевельником. Вода спадет через день – два и, по моему наблюдению, ничего трагичного в этом не пребывало, народ был готов ждать и подольше. Куда податься – даже и не предполагал. Вниз по течению на воде болтались на цепях плоскодонки, бросил в ближайшую рюкзак, и перешагнул за борт. Сидеть и тупо смотреть на вечерние в тумане сумерки не хотелось. Опустился на корточки, достал пиджак что бы накрыться, а все остальное нажитое сунул под голову…

          Яркое солнце случилось на смену первым снам на воле. Звенящая тишина и плавное покачивание казались продолжением того повествования, что сотворил мне мой мозг в уходящем временном стоянии. Я приподнял голову и, в восхищении, опустил ее подбородком на край борта. Лодку несло по течению, а вокруг пребывала невероятная картина, сотворенная всевышним за миллионы лет до моего явления в этот грешный мир. Жаль, что не ходил молиться в лагерную часовню – авось разглядел бы сейчас и святого архангела над собою. По положению светила выходило часов восемь утра, я готов был по минутам разложить его движение на небосводе, распорядок в лагере к тому располагал. Это было одно из немногих моих открытий в зоне, даже сам начальник обозвал меня однажды часовым мастером, а коллеги - зэки – часовщиком.
            Второй раз в жизни плыл по живой реке, первый раз - в зону, сейчас – в неведомое, а потому как ни крути - опыта на такие времяпрепровожденья совсем не было.  Первым делом осмотрел содержимое лодки – пусто. Стянул штаны с ботинками и сунул сверху в рюкзак, натянул рюкзак на плечи и обвязал шнурком вдоль пояса – на всякий случай. Подгребать руками не было смысла при таком течении, да и берега были усыпаны острыми камнями и корнями деревьев. Вода за бортом оказалась теплой. Самый разгар лета! На пристани сегодня утром обязательно искупался бы. Этому я был любитель. Там, где проживал ранее, было крупное малосоленое озеро, знакомое и любимое с детства. Теперь же оставалось сидеть и созерцать череду событий малых и больших рек России – матушки. Есть не хотелось, только пить. Это все лагерная привычка – никогда с утра не ел, наверное, от того, что, по заключению лагерного фельдшера, страдал какой - то странной болезнью.
            К полудню река стала шире и спокойнее. По берегам стеною пребывала тайга, и лишь изредка можно было углядеть отножки с узкими ручейками. Жильем и не пахло. Я пытался вспомнить рассказы местного зэка, кажется, что вверх по течению полдня плавания до первого поселения, а про вниз так ничего и не вспомнил. Была карта у начальника на стене, видел однажды на оформлении документов на освобождение, вот знать бы…

           Ближе к полудню случилась гроза, и вновь пошел сильный дождь. Я повалился на спину, что бы не промочило рюкзак, и с тревогой наблюдал, как дно лодки понемногу скрывается под небесной влагой. Корма, под моим весом, и от поступающей воды, понемногу проваливалась вниз, а из - за выступающего носа не было возможности что – либо разглядеть по курсу.  Я постарался принять вертикальное положение, чтобы пытаться ладошками вычерпывать воду, но, видимо, за этим времяпровождением не углядел надвигающуюся опасность. Лодка сначала взлетела на невесть откуда взявшийся бурелом, поднялась носом кверху, а затем, повернувшись назад, накрыла все свое содержимое. Слегка оглушенный, некоторое время я продолжал плыть на спине ногами вперед, но спустя полдюжины невероятных мгновений, увлекаемый промокшим грузом за спиною, продолжил свое путешествие, погружаясь все глубже и глубже…

Глава 1. Спасение.

          Косые потоки света отражались от ближайшего гольца и скользили между макушек сосен, посреди которых на утоптанной площадке резвилась Альфа со своим месячным выводком. Первый снег в горах выпал накануне, и после полумрака, пребывающего в зимовье, смотреть на сверкающую вершину казалось невыносимым. Псина, завидев меня, оставила самим кувыркаться в снегу мелкую троицу, и с радостным лаем неслась в объятия своего хозяина. Я присел на колено и потрепал ее по холке, на что получил горячий сноп брызг в лицо, и шершавый язык от бороды до лба. Не уговаривай меня, завтра ты опять остаешься дома, - хотелось сказать ей, но она и так все понимала, нельзя бросать щенят, малы еще.
         Двигаться собирался с рассветом, осталось дописать еще несколько строк, да собрать мешок. Путь был неблизким, и новым. По этому маршруту еще не ходил, если не случится снегов, то за пару недель управлюсь. Жаль, что без Альфы, и где она отыскала кобеля? Это было большой загадкой. Вернулся обратно и зажег фонарь. Исписанная тетрадь напоминала замысловатый узор на столе вместо скатерти. Так и оставлю ее здесь под окном, как показало время – это оказалось доброй приметой. Прилег рядом и закрыл глаза. Много воды утекло за пять лет, но случай на большой реке часто всплывал в памяти, и я каждый раз проживал его заново, осознавая, что шанс остаться тогда в живых оказался одним из тысячи.

        …первой мыслью было добраться до ножа, но он был припрятан в самом укромном месте внутри рюкзака, на случай проверки или шмона, второй – постараться изо всех сил махать ногами и руками. Но сил не было, как и не было воздуха в легких. Открыл напоследок глаза, и отчетливо углядел над собою большие и желтые круги над головой. Сколько раз потом нырял на горной реке в воду – ничего подобного больше не видел! В следующий миг тупая боль пронзила правое колено, а левая ступня уперлась во что - то круглое и скользкое. В детстве, ныряя на глубину, любил в кристально чистой воде толкаться от песчаного дна, чтобы пулей взлетать над водою. Вот и сейчас, собрав остатки воли, рванулся вверх. Но не вышло, ноги опять уперлись в круглые, обточенные водою камни, сжались и разжались вновь, и только проведению известно – после какой попытки моя голова образовалась над водою.
          Я больше не плыл, я стоял в воде, назад тянул тяжелый рюкзак, а вперед – как казалось, - совсем слабое течение. Берег, усыпанный блестящей от дождя галькой, казался в нескольких метрах. Вот и все, на сегодня плавание по этой реке закончилось, - выдало мое рациональное мышление, и я шагнул вперед.

          Промокший узел на поясе долго не хотел развязываться. Руки тряслись, но не от холода, я ухватил два камня, и сжал их в запястьях, а по телу пронесся пульсирующий разряд и ударил в голову. Этой череды событий оказалось предостаточно, чтобы осознать свое невероятное спасение, издать гортанный рык гладиатора на арене, и повалиться на такой же спасенный груз. О содержимом рюкзака мне было известно далеко не все, половину собирали и укладывали сокамерники, по старой традиции перед освобождением, другую половину собирали вместе с Палычем, в боковой карман упаковал шесть тысяч, старую трудовую книжку и справку об отбытии наказания. Старый просроченный паспорт не выдали, а новый получить не успел. Эта процедура в колонии случалась раз в год, да и по закону новый паспорт мне обязаны были выдать в любом ОВД по месту новой прописки. Половину заработанных денег за восемь лет оставил сокамерникам, другой половины хватило бы на маленький домик в поселке вверх по течению.

          Солнце недавно минуло зенит, и я пожалел, что оставил в колонии на гвоздике свои ручные часы. Хотя в этом была традиция – оставлять в камере после отсидки на видном месте личную вещь, и пока она пребывает нетронутой, судьба ведет хозяина к его дому. Значит, еще висят, иначе бы и не всплыл. Из одежды имелись костюм, три рубашки, две пары носков с ботинками, да кепка, не считая нижнего белья. Продуктов было дней на пять, а подарками зэков явились два читка водки, самодельная зажигалка с бензином, небольшой разборный топор ручной работы, финка и колода карт с непристойными картинками. А ведь ящик у моей тумбочки был завален всякими таблетками, бинтами и флаконами. После работы случалось залечивать раны сокамерникам. Почему не додумал что-либо захватить в дорогу? 
            Потрогал колено, опухоль начала спадать, но стоять оказалось больно, а ходить даже и не пробовал. Все то, что успело намокнуть, я разложил на солнцепеке. Сам же, пребывая в одних трусах, набрал у берега грязи вперемешку с тиной и обмазал колено. Самое время напиться, я мог за раз выпить двухлитровую банку, а после еды редко чем запивал. Зэки, когда не было работы, могли по пять раз в день заваривать чифирь, я же первое время этим пользовался – остатки заварки ссыпал в носки, и тем самым снимал иногда боли в ступнях, делал примочки на глаза, чем приводил в ступор своих сокамерников. Банки с консервами решил пока поберечь, и это была единственная посуда в ближайшем окружении. Пить из реки или ручья было делом привычным, на зоне зимой воду добывали из снега, а летом возили с реки, кипятили в столовой, и флягами разносили по колонии. Никто никогда от этого не заболел, по крайней мере на моей памяти.
            Речная вода оказалась вперемежку с мелким песком, но быстро отстаивалась в ладошках. Пахла береговой травой и какой - то щелочью, не иначе в верховьях размыло известняк. Недалеко от пристани гасили известь, и из колонии случалось с конвоем бывать там. Да и вся колония была побелена, как внутри, так и снаружи. Зэки смастерили над главным входом красивую фантастическую птицу и за глаза свою обитель называли «белым лебедем».

           Последующий день провел на берегу. Были по реке несколько моторов, но и те ближе к тому берегу. Видимо – там было поглубже, а у меня заводь, и кое где камни над водою. Кричать было бесполезно, вряд ли услышат, а костер на берегу – обычное дело на реке. Оставалось двигаться вдоль берега, но только куда? Почти за полдня, проведенных на воде, не заметил даже признаков жилища, а до пристани, скорее всего, не менее сотни километров. По такому берегу – неделя пути. Дождей больше не случилось, и по моим наблюдениям за местной природой, выходило, что солнечные дни пришли надолго.
           Ночь случилась у воды, на теплом песке. Укрывшись с головой лапником, я пытался свыкнуться с неестественным шумом большой реки.  Первая опасность поджидала не там, где ожидал - мелкая мошка при заходе солнца слетелась со всей округи и кружила надо мною черным столбом. Лапник едва помогал, а дым от костра не имел успеха. Помнится, на лесоразработках выдавали сетки-балахоны на головы, и прятались от нее в густых зарослях. Первого у меня не наблюдалось, а зарослей было предостаточно. Боли в ноге почти прошли, и завтра с утра засобирался в путь. Вдоль реки, вверх по течению оказался сплошной бурелом, и двигаться не было никакой возможности. С берега, метрах в ста углядел спадающий в реку ручей, он то и станет моим первым направлением движения. Еще до вечера отыскал на берегу сухую и ровную палку, обстрогал сучки, а к концу примотал финку – на случай встречи с лесными обитателями.
    
Глава 2. В тайге.

        Вышел еще на рассвете. До ближайшего кордона день пути. Там и планировал первую ночевку. Корм для собаки уложил в нору под зимовьем, медведь не достанет, а кто помельче - вряд ли сунется. Лето прошло не зря. В этом году травы выросли на славу – мешок с уложенными пакетами тянул почти на десять килограмм.  Где теперь обменяю свой груз на золотой песок - пока не знал. В прошлый раз чуть не вышел на егерей, теперь же буду осторожней, да и карта с конечной точкой должна меня поджидать в укромном месте у кордона. Золото менял в основном на одежду, продукты и патроны, с этим проблем не было, пока не было.
         Начало пути было под гору, и я почти полдня наслаждался тем, чего ожидал с прошлой осени. По большим снегам не прокатишься, а сейчас лыжи сами несли меня вниз. Метрах в трех позади подгоняли нагруженные сани, и пока я почти не чувствовал их противодействия. Из ручной поклажи - лишь палки в руках, да вертикалка за плечами. В это лето много исходил, северяне выдали заказ посерьезнее, чем в прошлый раз. Третий сезон уже промышляю от Нижней Тунгуски до Подкаменной, и знаю каждый уголок в тайге. В этот же раз путь лежал на север к эвенкам, они обещали еще в придачу строганины и черной икры.

          Внизу снега внезапно закончились, и я перешел на ручную тягу. Промерзшая трава ничем не отличалась от снега, а временами двигаться было даже полегче. У кордона меня ожидал человек, но появляться там было нельзя – каждый новый пришлый был мишенью для охочих людей или егерей. Как и было условлено – развел два костра по линии пути, и сразу же засобирался ночевать. Для большой дороги требовался немалый отдых, тем более для меня. Завтра утром найду тайник с картой по прямой в ста шагах от кострища, в прошлый раз он оказался еще и с недельным провиантом. Сани закидал ельником, а сам расположился у костра. Через час он погаснет, постелю брезент и накроюсь сверху. А пока растоплю воды и заварю трав. Три года назад раскопал в заброшенной избе старую книгу Махова «Зеленая аптека», и осилил за одну ночь все триста страниц. С нее все и началось, но об этом сейчас старался уже не думать – так, видимо, сложилась судьба. Набрал во флягу кипятка, и по привычке, мелкими глотками пытался согревать уже подстывающее тело. Над ближайшим гольцом зажигался Волопас, а мысли нежданно вновь устремились к большой реке.

         …но лесных обитателей не предвиделось, узкий ручей то пробивал себе дорогу, то надолго пропадал среди камней. Я удалялся от реки все дальше и дальше, иногда оглядываясь в надежде услышать за спиной любой звук, который бы заставил меня поменять свой маршрут. Но уже совсем скоро перестал различать и шум воды, и ее величественное движение, лишь однажды, на открытом пригорке, явилась мне водная гладь, и пропала, уже навсегда. Первый привал случился совсем скоро, новые ботинки содрали свежий мозоль на большом пальце, а хромать мне совсем не хотелось. Из положения вышел просто – натянул еще одну пару носков, а ботинки сунул за плечи.
          Путь среди сосен и других выступающих на пути растениях оказался довольно легким и приятным. Ноги иногда по щиколотку проваливались в мягкий мох, а встречающиеся на пути редкие острые камни старался перешагивать или обходить стороной. Неожиданным случился на пути кедровый лес, и горы прошлогодних шишек по окрестностям. Орешки оказались вполне съедобными, и я набил себе карманы этим первым таежным лакомством. Если до этого времени я стремился в гору, то за кедрачом внизу открылась величавая равнина, укрытая редколесьем. По первым, знакомым мне по зоне признакам, угадывалась старая деляна, но разработки не проводились уже много лет. Неплохо было бы обойти территорию – по опыту знал, что должны остаться укрытия или заброшенные жилища. Но только растратил силы, кроме ржавого бесколёсного прицепа, ничто больше не напоминало о давнем присутствии человека.

          Новых ручьев не наблюдалось, да и пить особо не хотелось. Носки поначалу казались промокшими, но чем дальше в лес, тем меньше было у земли влаги. Так что натягивать ботинки пока не решался. Почему я не растоптал их по пути к пристани?  На равнине надолго решил не задерживаться, и направился в сторону уходящего вправо и на восток распадка. Заросшая со временем дорога, видимо туда и уводила. Где-то вдали однажды послышались раскаты грома, а вослед прокричала неведомая птица. Чем дальше я перемещался в ущелье, тем больше случалось всяких голосов. Совсем неожиданно впереди раздался то ли рев, то ли треск неведомо какой лесной нечисти, и я от неожиданности попятился обратно за какой – то колючий куст. Треск приближался, и вскоре над ближайшими кустами проявилась сначала темно – рыжая морда, а вослед свинцовое ожерелье над головой. Лось-самец пробирался сквозь кусты параллельным курсом, а за ним, пофыркивая, двигалась лосиха. Я присел на корточки, не смея шелохнуться. Не понаслышке знал, что после медведя в лесу, такая встреча не сулит ничего хорошего.

          А посему настроился не двигаться дальше, а подождать, пока парочка удалится куда подальше. В трех шагах справа просматривалось углубление, и, ступив вниз, к изумлению, обнаружил старую, полуразрушенную землянку. Лаз в нее поднимался в гору, а вместо одной стены было нагромождение из истлевших от времени чурок. Здесь и заночую, - явилась своевременная мысль, ибо в этот раз раскаты грома случились уже совсем рядом, а ночевать под дождем даже и не планировал. Из целлофанового пакета соорудил воронку в земле для воды, собрал в окрестностях охапку сухих веток, и разместился внутри первобытного жилища. Дождь пошел вскоре, его напора оказалось достаточно, чтобы напиться из ладошек, и оказаться в потоке стекающей сверху вонючей жижи. Пробрался поглубже и, видимо из старых досок, обнаружил сухую и ровную площадку. То, что надо! В читке оставалась еще половина живительной влаги, первую истратил на обработку ран на берегу, второй промыл красный мозоль и свои пульсирующие внутренности. Вот теперь можно и уснуть, в первую мою таежную ночь…

Глава 3. Находка.

    К утру пошел снег, и ельник, которым закидывал сани, накрылся белой пушистой массой. Раскрывать сейчас – значит потом очищать еще и поклажу от снега. Свернул в рулон брезентовое одеяло и бросил вблизи укрытия. Вертикалка всегда ночевала рядом, это была привычка с тех некоторых пор, когда случилось оставить ее в зимовье, и отлучиться к реке за водою. Медведь вышел сверху, перекрыв мне дорогу обратно. До сих пор удивляюсь – почему он не пошел на меня, а ограничился погромом у зимовья. Вниз по склону еще дымилось дальнее кострище, я отмерил еще шестьдесят шагов и остановился в недоумении – никаких следов и признаков пребывания человека. Либо прошел до снега, либо что произошло, других вариантов не было. Вернулся обратно и раскидал ельник, сзади к саням была привязана незнакомая мне кожаная торба. Накрыл все брезентом, обвязался веревкой и двинулся на северо – восток, в единственно возможном направлении. В укромном месте разберусь с подарком, и все обдумаю, сейчас же, на восходе солнца, я как на ладони, до кордона километров пять, а до распадка побольше будет. Карта оказалась выдранной из школьного атласа, место помечено синим крестом, а внизу красовалась корявая надпись – «на третьей горе». Провианта не было, только меховые, с красивыми узорами, унты, шапка и рукавицы. Ну вот, в таком обличии точно сойду за коренного северянина.

     Шел весь день, почти не отдыхая. Отдых в тайге противопоказан, стоит присесть, как разом приходит странное состояние апатии, с которым все - таки научился бороться в первых своих заходах. Поэтому все привык исполнять на ходу, на груди в карманах всегда был дневной запас соленого мяса, сухарей и травянки – так я обозвал свое изобретение из травяных сборов и ледяной воды. А по нужде ходил лишь в темное время. Места все еще были знакомы, вскоре покажется заброшенный шахтерский поселок, а за ним потянутся обжитые трассы для «Буранов». Прошлый год впервые довелось увидеть это чудо техники на лыжах с мотором, егеря, да залетные браконьеры соревновались в скорости перемещения по тайге, и выступающими над нею сопками. От таких не убежишь, но и повстречался пока только раз – подъехали, обшмонали поклажу, но ружье и патроны не тронули, таков закон тайги. Попался бы с мясом, тогда бы и с собой прокатили. Пока это был самый рисковый участок пути, дальше начинались распадки с мелкими речушками, вдоль которых не то, чтобы ехать, но и своим ходом мало кто решался. Я вот решился, в который уже раз, но километров через пятьдесят должны открыться мне места новые и неизведанные. Первая по пути заимка была знакома, приходилось ночевать в ней и зимой, и летом, и каждый раз она встречала меня в разных обличьях. Видимо, последними посетителями стали лихие туристы или бродяги, охотники или старатели не позволяли себе оставлять жилище в таком плачевном состоянии. Пол был загажен, а по лежанкам и на столе – битое стекло. Первым делом вырыл неглубокую яму в пока еще мягкой земле, собрал и закопал все лишнее в этих местах, нагрел кипятка на почти живой печке, заварил лапником, и обдал пол с единственной пригодной лежанкой. Ночевать в убранном жилище в тайге – это был непреложный закон для представителей моего сословия, и, расположившись у потрескивающей печки, я в который раз возгордился собою, что бы затем уже, перед сном, предаться воспоминаниям…

   … дождь закончился перед рассветом, и новоявленное укрытие выполнило свое предназначение – защитило и обогрело своего долгожданного гостя. Я расположился по соседству на украшенном мхом валуне, и с сожалением рассматривал свои нижние конечности. Двигаться дальше в одних носках не было никакой возможности и, куда ни взгляни, все укрыто сверкающей в первых солнечных лучах живительной влагой. Я разделся догола, и погрузился в углубление между камней, где было достаточно воды, и куда сверху продолжали стекать тонкие струйки. За последние десять лет не приходилось еще с утра принимать водяные ванны, и мне вдруг явилось осознание исключительности своего пребывание в местах, отличных от не столь отдаленных. Костер поддался не сразу, и я уже знал, что предстоящий день станет самым трудным, а посему за всем уже случившимся должен последовать хороший завтрак. Согрел на углях раскрытую банку тушенки, напихал в нее сухарей, и с удовольствием поглотил всю образовавшуюся массу.  Пищу по привычке запивать не стал – пил лишь тогда, когда действительно подступала жажда, и может быть поэтому сохранил еще свой желудок, язвы в колонии были обычным явлением. Причину натертого пальца отыскал сразу – нос левого ботинка оказался твердым и грубым, и после дюжины ударов по нему камнем, вроде бы пришел в норму. Оглядев на прощание свое укрытие, взвалил за спину ничуть не полегчавший рюкзак, и двинулся в гору, стараясь держать свою правую часть тела всегда под солнцем.

     От былой просеки, по которой доставляли когда - то к реке лес, не осталось и следа, все поросло тонким и густым ельником, пробираться сквозь который не было никакой возможности. Я попробовал подняться чуть выше, но причудливые каменные россыпи явили собой неприступную преграду, и лишь в направлении под прямым углом от моего движения угадывались очертания темнеющей пустоты. Это была звериная тропа, уходящая вниз на восток, и видимо, что по ней поднималась пара сохатых. Но где потерялась тропа в моих новых владениях – даже не представлял.  Спускаться вниз не требовало многих сил, это было единственным удобным местом для перемещений для местных обитателей, и почему бы не воспользоваться творением местной фауны. Большой палец на ноге уже свыкся с новой обстановкой, а пиджак требовал другого места пребывания, но вот двигаться по лесу в одной майке пока не решился. Духота в тайге после дождя стала казаться невыносимой, а местная мошка определила наконец объект своего исследования в моем лице. Спасаться от нее каким-либо способом не было возможности, я собрал по кустам мохнатый веник, и, сжимая в одной руке свою палку, а другой описывая восьмерки над головой, спешил вниз в надежде определиться с каким – то укрытием. Вскоре оно случилось, и я расположился в тени высокой мохнатой ели. Внутри было сухо, и совсем не донимала мошка. Оперев голову на ствол, я наслаждался созерцанием местного разнообразия природы, белеющими вдали гольцами, лучами света, скользящими по макушкам сосен, а так же парой колес, вносящих во все увиденное некое противостояние.

      Вертолет лежал на спине, если можно так выразиться, а я стоял от него в пяти шагах, испытывая тот вселенский ужас, который, наверное ощущал, впервые проявившись в этом свете. Двигаться дальше не было сил, картина представлялась столь нереальной, что первым осмысленным действием время спустя явилось вдруг желание спрятаться от увиденного опять под ель, или в другой точке окрестностей. Модель казалось незнакомой, мне приходилось развозить грузы и с аэродромов, но таких малых там не видывал. С обратной стороны кабина была открытой, и что бы заглянуть во внутрь, нужно было взобраться еще хотя бы на полметра вверх. Подложил свой рюкзак, и этого оказалось достаточно. Увиденное внутри потрясло как никогда еще в жизни, и я свалился спиною на острые камни. Внутри головою вниз висел летчик, а сквозь стекла его шлемофона белели на меня пустые глазницы. Вторая, с другой стороны, дверь оказалась пониже, но открыть ее с первой попытки не получилось. Достав топорик, попробовал зацепить ее через тонкую щель, дверь поддалась, и мне, стоящему в полный рост, открылось все внутреннее содержание. Операция по спасению экспедиции, - так я спустя время вспоминал свои последующие действия, - заняла остаток дня. В кабине было двое, и судя по сохранности предметов и останков, авария случилась очень давно. По табличке внутри кабины определил и модель вертолета – Ми-4, в мое время такие уже не летали. Что делать с останками - было ясно, а вот что со всем остальным – возникли определенные сложности. Я собрал почти все, и разложил в тени под своею елью. Два комплекта неплохо сохранившейся кожаной зимней одежды, пятизарядка и два пистолета ТТ с боекомплектом, мешок с пачками по пятьдесят рублей, бинокль, медицинская сумка, рация с разряженными аккумуляторами, и планшет с подробной картой прилегающих окрестностей.

Глава 4. Выстрел.

      Утром опять навалило снега, и сани, оставленные у входа, пришлось откапывать и заносить вовнутрь, что бы подсохли. Снег был мокрым, и шел вперемешку с дождем, двигаться по такой погоде сейчас – значит обрекать себя на непредвиденные действия. Хотя всякое случалось в тайге, и хорошо, если сохранится оттепель, а вдруг потянет с севера, то дорога станет непреодолимой преградой. Если судить по карте – до конечной точки пять дней пути, и два в запасе, ожидать же меня должны лишь через неделю. Можно, конечно, переждать до завтра, но кто знает, что будет дальше, уходящая осень в горах непредсказуема. Вскипятил воды и заварил трав, литровой фляги мне хватало иногда и на два дня, сейчас же, перед дорогой обойдусь и кружкой – старый рецепт еще ни разу не подвел. Солнце и юго-западный ветер не предвещали холодов, и я засобирался в путь. Лыжи, натертые рыбьим жиром, хорошо держали на спуске, и не отдавали назад при подъеме в гору. Если похолодает - придется сгонять жир ножом, иначе покроются шершавой коркой, и придется разжигать костер, а это - потерянное время.

        К вечеру я должен подняться на перевал, там в скале поджидала обжитая пещера, был то в ней всего пару раз, и в каждом - непрошенным гостем. Первый раз напугал росомаху, и она полдня поджидала в сторонке, пока я не покинул ее владения, во второй - целую ночь проухал над головою филин, не решаясь, видимо, спасаться бегством. Наверное, и сейчас кто - нибудь облюбовал это теплое местечко, - с такой, согревающей душу, мыслью я приближался к финальной точке сегодняшнего дня.

      Неожиданно разогнало тучи и потянуло на мороз. Казалось, что сама природа благоволила моим помыслам – за перевалом начинаются водные преграды, и похолодание только облегчит мою экскурсию по северным землям. С трудом поднимаясь в гору, замечал разительные отличия от тех мест, где случилось пребывать день – два назад. Сверху в лицо ударял колючий ветер, а снежный наст казался трехлетней давности. Все меньше встречалось растительности, а та, что когда – то присутствовала на вершине, казалась нереальной и фантастической. До пещеры оставалось совсем немного, но я уже понимал, что не доберусь засветло. Отстегнув от саней пустой мешок, собрался заполнить его сухой травой для костра, и в тот момент, когда отстегивал вторую лыжу, прозвучал выстрел. То, что это был действительно выстрел – сомнения не было, а раскаты звука, разнесшиеся по окрестностям, рассказали мне все о его источнике. Оставив поклажу и, наспех нацепив лыжи, поспешил к пещере. Выстрел был с той стороны, и я был уверен в этом, ибо за годы, проведенные в тайге, научился распознавать большую часть звуков, присутствующих в здешних широтах. У входа не заметил никаких следов, а изнутри потягивало гарью. Скинул из-за плеч вертикалку и взвел курки. Сумеречного света было пока достаточно, что – бы усмотреть, что происходит на входе, но дальше был поворот, за которым метрах в пяти было углубление. Звук от выстрела был глухим, и если бы стреляли снаружи, то обязательно разнеслись бы раскаты по окрестностям. Значит, пещера – это единственное место, где все случилось.

- Кто здесь?! – я послал свой долгожданный голос в темноту, но ответа не последовало.  Достал маленький плоский фонарик, и посветил вперед. Сразу за поворотом, рядом с кострищем, просматривалось нагромождение одежды, рядом с которой, головой к выходу, неподвижно лежал человек. Тело было совсем теплым, в груди проступала кровоточащая дыра, а рядом валялась «белка», почти такая же, как и моя.

    Спустя час я вернулся к пещере вместе с санями, и той немногой травой, что удалось собрать по окрестностям. Дровами в дорогу собирался запастись завтра – послезавтра, ночевать же сегодня планировал среди угасающего тепла этого каменного пристанища. Огня хватило совсем на немного, а разряжать батареи в самом начале пути не хотелось. Это было самоубийство, и причина проявилась сразу. Нестарый еще эвенк оказался до пояса голым, а правая нога была синей и распухшей. Я не решился трогать его конечности – перелом, либо что еще, не давали ему шансов. И судя по следам у входа, бедняга не меньше недели пролежал в пещере. В дальнем углу было углубление, перетащил туда тело и все его снаряжение, и, пока догорал костер, таскал и таскал вовнутрь большие и поменьше камни, закладывая тело от зверей и другой местной нечисти. Сам же, завалив вход санями, расположился поблизости. Ночевать рядом с покойником приходилось не впервой, но первый раз в тайге случилось это у вертолета…

…останки летчиков я закопал тут же, под елью. В планшете оказались полетные документы, и последней датой в них значилось «24 января 1971 года». Почти пятнадцать лет пролежали в тайге, и почему не нашли? Место вроде открытое. Признаков горения тоже не обнаружил, баки оказались целыми и пустыми, видимо заблудились и закончилось топливо, или еще что. В медицинской сумке были только вата и истлевшая марля. Выбрал, что получше, может защитит меня от мошки. Унты по размеру, и куртку поменьше, собрался оставить себе, в другую же завернул мешок с деньгами, и два пистолета с патронами. Сначала тоже хотел закопать, но передумал – лучшим укрытием было бы дерево, и я потратил половину своих сил, чтобы доставить на ель, и закрепить почти у вершины эту драгоценную поклажу. Три обоймы к пятизарядке были почти как новые, но само ружье казалось ржавым и непригодным. Я ни разу не держал в руках простую одностволку, но с этой расставаться не хотелось, видимо кто – то среди моих предках пребывал стрелком, либо охотником. В моторном отсеке кое - где еще сохранилась смазка, и, лишь, наверное, с пятого раза мне удалось собрать и зарядить ружье. Куда стрелять сначала – определялся уже лежа, вращая дулом по окрестностям. Сухой щелчок, и пуля ушла куда – то вверх бродить по распадку среди сосен. Наутро я продолжал путь вниз, с потяжелевшим рюкзаком за спиною, свисающим ружьем на шее, мешающим шагать биноклем у пояса, и грозной палкой с торчащей из нее блестящей финкой.

Глава 5. Противостояние.

    С вершины совсем голого от снега перевала открывался величественный вид на лежащую внизу равнину. Начинался последний, пятый день пути, и к вечеру мне следует оказаться на той стороне этой удивительной таежной территории. Почти круглая чаша, начисто лишенная вековых деревьев, предстала перед моим взором, и оторваться не было ни сил, ни даже желания – такой красоты не приходилось еще наблюдать в былых маршрутах. Это был путь в неизведанное, и если бы не Альфа со своим выводком, то остался бы здесь до весны, как когда – то на берегу Подкаменной Тунгуски! Солнце висело совсем низко над горизонтом, и его цвет не предвещал ничего доброго – к обеду разыграется пурга, и где ее переждать в пути – даже не представлял. Обычно откапывал в снегу нору, укрывался палаткой, и в относительном тепле пережидал до завершения. Теперь же явились сомнения – снегов почти не было, и на открытой равнине мне угрожала смертельная опасность. Оставался еще один путь – в обход, вдоль кряжа, покрытого редколесьем, но это лишний день по горам, а силы мои были почти на исходе. В этот раз переход случился труднее, чем ожидал, перепады высоты в здешних широтах имели свое особое действие, и даже отвар из левзеи и элеутерококка не восполнял мои силы.

      Собравшись с духом и последними силами, выбрал путь вниз по равнине, и к середине дня уже приближался к ее нижней точке. На этот раз случился самый трудный переход, снегов почти не было, а дорога, сплошь усеянная битым камнем, тормозила и без того потяжелевшие сани. Я уже наблюдал приближающее белое облако с противоположной стороны, до него оставалось еще километров двадцать, и через полчаса оно накроет меня и мой груз. Нужно успеть подготовиться, я перевернул по ветру сани вверх полозьями, и наложил на них тяжелых камней. Постелил рядом палатку, и также накидал по углам несколько булыжников полегче, привязал палатку к полозьям, и со всей своей ручной кладью забрался во внутрь. Ветер налетел внезапно, я только что успел переодеться во все теплое, как мой лагерь накрыло лавиной из снега и мелких веток, уколы от которых ощущал даже сквозь брезентовую стенку.  Вся надежда была на снег – чем быстрее меня заметет, тем легче будет пережить великое противостояние со стихией. Совсем скоро плечи ощутили на себе снежную поклажу, и я уперся мешком в палатку, чтобы отжать пространство для дальнейшего существования. Пока не завалило снегом совсем, подпер лыжами ветреный угол, положил под них рюкзак, и свернулся эмбрионом в этом, все еще не отвоеванном у природы, пространстве.

      Ветер стих также внезапно, как и случился. Время пребывания пришлого человека в снежном плену растянулось в бесконечность, хотя прошло и не более трех часов. Я лежал зажатый со всех сторон, не в силах пошевелиться, казалось, что при первом же порыве освободиться от спустившейся с небес массы, меня задавит здесь окончательно и непременно. Вспомнилось вдруг первое лето в тайге, желание поскорее добраться до людей, и полное разочарование от той самой встречи. Лучше сгинуть сейчас, в снежном плену, чем повторить еще раз то, что случилось в тот год на таежной тропе…

    …минула почти неделя, как я покинул место крушения вертолета, и чем дальше удалялся от большой реки, тем чаще различал след пребывания человека, однажды даже разглядел пару всадников на лошадях, но не осмелился к ним приблизиться. Заранее решил для себя, что если кого и увижу, то сначала присмотрюсь, а уж потом соберусь на свидания. К тому же мой внешний вид был явно «не по погоде». Пребывание человека в костюме, светлой рубахе и кепке, посреди бескрайней тайги – это у любого местного вызовет удивление и подозрение. Провизия была на исходе, да и добытчик из меня оказался никудышный, пару раз стрелял по глухарям – мимо, встретил за кустами то ли козу, то ли оленя – побоялся и пожалел. Зато рюкзак был совсем легкий, кроме лётной одежды, да кое какого белья, почти ничего не осталось. Справку об освобождении уничтожил при первом же случае, мало ли на кого нарвусь, оставил лишь трудовую книжку, хотя последняя запись в ней значилась девятилетней давности.

     Наконец – то я вышел к большой воде. Шум перекатов заслышал еще издали, но подойти сразу к реке не было никакой возможности. Берега проявились крутыми и обрывистыми, а мутные потоки быстрой воды, казалось, были прорисованы местным художником — вот они, рядом, но руками не потрогать. Я сбросил с себя всю поклажу и пиджак, ружье прислонил к дереву по – соседству, и, свесив ноги к ниспадающей с гор воде, предался сладостному созерцанию местных достопримечательностей. Последнее, что потом вспоминалось, это тупой удар в затылок, и ощущение свободного полета, дальше – провал в сознании, и новый отсчет времени по обычаям местного времяисчисления.

Глава 6. Встреча.

      Развязал полог палатки, и свежий рыхлый снег тоненькой струйкой двинулся в мою сторону. Я видел свет, и значит надуло не более, чем на полметра. Накинул на голову капюшон, и, упираясь ногами, отправился на свет божий. Ветер почти затих, а редкие снежинки продолжали кружиться над только что сотворенным белым покрывалом. Напротив меня, метрах в двух, расположилось светло-серое лохматое существо и, склонив голову, изучала новоявленное ему образование.  А чуть подальше пара веселых лыжников, размахивая руками, стремительно сокращала дистанцию между моим лагерем и своим пребыванием.
     - Живой, бродяга! – заговорил первый, и приступил к освобождению той части моего тела, которая располагалась пониже головы.
    - Так, выходит, - констатировало мое «я», выбираясь из сугроба и распрямляясь над местной действительностью. Лохматый пес первым оценил проявление гостя и, обняв меня лапами за грудь, приступил к освобождению своим языком моего заросшего лица от налипшего снега. Не ожидал я такой встречи, но два товарища, наблюдая за всей картиной, уже собрались было помирать от хохота, а мне ничего не оставалось, как тоже присоединиться к этому времяпрепровождению.

       Оказалось, что они караулили с утра, и совсем не ожидали, что я рискну пересекать плато в такую непогоду. Мою точку на горизонте разглядели в последний момент, перед тем как все накрыло снежным зарядом, а пес уже почти час, как обнаружил укрытие, и караулил окрестности, истоптав весь периметр. По дороге в лагерь эвенки поведали мне, что если бы я сегодня не появился, то завтра они бы сняли лагерь, и отправились на восток вместе со своим стадом. Что ожидало меня в этом случае – даже не представлял. Лагерь расположился в ложбине, и представлял собою полдюжины чумов, из которых почти вертикально поднимались белые столбики дыма. В отдалении наблюдались три холма, и на одном из них просматривалось каменное сооружение в мой рост – видимо это и был знак. Внутри было натоплено, и пол был сплошь выложен оленьими шкурами. Такого укрытия мне еще не приходилось наблюдать. Гришка, так представился хозяин чума, первым делом налил мне еще теплой браги из оленьего молока, и хитровато улыбаясь, поинтересовался – гостю хочется постарше или помоложе? Я уже встречался с этим обычаем местных аборигенов, поэтому, сославшись на усталость, отрицательно отмахнулся рукой. К ночи набился полный чум и, за обильным угощением, мы завели беседы – я, перебрав браги, все рассказывал и объяснял, как пользоваться той или иной травкой, а местные охали и ахали, удивляясь, как белый и старый человек без собачьей упряжки надумал отправиться в такой путь. Кажется, уже засыпая, я поделился своей находкой в пещере, чем вызвал удивление и одобрение всех собравшихся. Но они никого не теряли, и кто это – им было неведомо. Укрывшись теплой меховой накидкой, я собрался спать до завтрашнего полудня – именно в эту минуту разберут мой чум по местному обычаю, а пока не уснул, решился в последний раз перенестись на берег той быстрой реки…

…наверное, спасло меня то, что падал в воду лицом вниз, и если бы как –то иначе, то вряд ли когда еще вернулось осознание бытия в этом враждебном мире. Удар о поверхность реки пересилил тот, что случился мгновениями ранее наверху, и бурный поток подхватил уже не бездыханное тело, а существо, осознавшее случившееся, и собравшееся уйти под воду хотя бы до ближайшего изгиба реки. Течение несло меня уже так долго, что такой процесс передвижения по тайге начинал нравиться, видимо, и правду говорят, что бог любит троицу, отправляя меня в очередное земное плавание. Враждебный левый берег по-прежнему был высоким и недосягаемым, а вдоль правого в отдалении проявилась песчаная отмель. Я ступил на ее теплый песок, и упал навзничь – теперь можно и отделить свое сознание от оболочки, а последнюю предоставить местному таежному хранителю.

      Очнулся от того, что кто – то тянул меня за ногу, наверное, опять к воде. Глаза не хотели открываться, а из головы еще не выветрился такой родной речной шум. Я лежал на спине, а ребенок лет трех – четырех сжимал в своей ладошке большой палец моей ноги. Чем – то он был похож на ангела – белая рубашка до пола, волнистый чуб, но разве что пустышка во рту сообщала о его земном предназначении. Повернул голову вбок – накрытый полотенцем стол, горящая где –то за окном лампочка и, нарушающее тишину, движение настенных ходиков. Присел без особого труда, наверное, случился все-таки отдых в этом, приютившем меня, заведении. Дитя, завидев изменения в моем пребывании, протянуло ко мне руки и попросилось на колени. В этой позе архангела с восседающим на нем ангелом и застал меня хозяин местной таежной ассоциации. Небольшого роста, в одних трико, завернутых до колен, в дверном проеме стоял и улыбался мужчина лет тридцати и, почему – то, с култышкой вместо левой руки.
     - Ну доброе утро, что ль, разбудил тебя мой Андрюшка? – расслышал я первые в этих краях слова за последние две недели, и, единственным, что и смог промычать в ответ, было:
     -Андрюшка?  - и уставился на вполне надежное расположение мальчонки у себя на коленях.
    - Ну давайте, Андрюшки, двигайте к столу, за завтраком и расскажешь – кто таков будешь!
   Я рассказал почти все – как с пристани унесла лодка, как потерял мешок с документами, как шел по тайге, и случайно сорвался в реку. То, что бывший зек, про вертолет, про встречу на берегу – этого сказать не хватило смелости, да и зачем. Последовавший затем вопрос – А вернуться не хочешь обратно? -послал меня в ступор, и я в сей же миг завертел головой по сторонам. Хозяин хитровато усмехнулся, потрепал сынишку за вихрь на голове, а спустя минуту раздумья, определил мое предназначение на много дней вперед:
   - Тогда поживи пока с нами…

 Глава 7. Альфа.

      Проснулся позже тех немногих, кто с вечера оставался заночевать в этом чуме. Топить печь, видимо, уже не собирались, и лишь остатки вчерашнего тепла напомнили о нашей былой и шумной вечеринке. Внутри было пусто, а снаружи разносились резкие прерывистые окрики, и я решил присоединиться к собранию местной ассоциации.  Стойбище понемногу приходило в движение, каждый был занят только ему ведомым предназначением – женщины кормили собак, и увязывали узлы, мужчины уже начали раскрывать ближайший от сопок чум.  Рассматривая все вокруг, удивлялся разнообразию масти собак, привязанных у саней, и большому серому пятну в отдалении – видимо, это и было стадо.  Я не собирался уходить первым, еще вчера надумал задержаться, чтобы пробраться к изваянию на горе, Гришка много чего интересного рассказал про это сооружение. Верить ему или нет – даже и не представлял. Еще их прадеды соорудили на горе знак в честь давнего события в здешних местах, будто бы упал с неба огненный шар, и много скота тогда погибло, а в месте падения нашли чужеродные тяжелые камни, из них и соорудили. Моя поклажа была уже собрана, и приторочена к саням, а про золото Гришка сказал так – придешь домой, там и найдешь, где лежит, а в дороге знать не следует, мало ли что. Не обидели и с провиантом – местных деликатесов здесь было в избытке.

      Солнце склонялось к горизонту, и с вершины горы мне казалось, что оно зависло в своем местопребывании, и не собирается больше радовать другие северные народности. Я слышал о полярной ночи и бесконечном дне в этих широтах, но наблюдать приходилось впервые. Впрочем, закат все-таки намечался, и я поспешил развести костер. Ночевать буду здесь, на вершине этого северного мира, дарованного мне по воле судьбы и, наверное, случая. Пусть эта точка станет крайней в моих скитаниях, то, о чем думал последнее время – свершилось, а ходить дальше не было уже ни смысла, ни сил. Камни были уложены пирамидами – одна на другую, а по центру, толщиною с руку, вставлена кедровая жердь. Её острая макушка, в свете огня от костра, казалась измазанной бурой краской, а вниз по камням свисали лоскуты разноцветной материи. Гришка повязал мне на шею такую же, и попросил задобрить богов перед дорогой домой, и не забыть помолиться. Этому я не был приучен, но к местной всевышней силе решил все же прислушаться и, вот уже пятый час, лежал у костра, всматриваясь в такие близкие звезды, и такие далекие и, наверное, живые на них миры. Возвращаться домой буду другим путем – завтра по свежему следу кочевников спущусь к реке, по руслу поверну на юго-восток и тем самым сэкономлю свои силы. Двигаться напрямик по горам больше не хотелось.

       Путь домой вышел на переход длиннее, да и куда было спешить. А посему сделал крюк, и заглянул к своему старому знакомому на дальнем кордоне. Еще в прошлую встречу он зазывал меня в гости, да все как - то не выпадала оказия. Знал, что больше не бывать в тех краях, и поэтому решился таежному жителю сделать сюрприз. Три года тому назад прогостил у него почти месяц, в самый разгар весны, и на то была своя причина – при переходе ручья поскользнулся и разбил колено, кое как выбрался из воды на берег, где он и подобрал меня. А на прощание, вдобавок еще подарил мне крохотного щенка, из которого выросла моя верная спутница Альфа. Наверное, былая благодарность за собаку и побудила меня решиться на такой крюк. Владимир Иванович поджидал меня на опушке, в ста метрах от своего жилища, а о приближающемся госте его сожители сообщили заблаговременно. Мы обнялись, полюбовались на взаимную старость и по местному обычаю разрядили в воздух по паре залежавшихся зарядов. Старый охотник серьезно болел, и проживал свою последнюю зимовку, а к весне думал перебираться в город к дочери насовсем. Предлагал мне занять его место, но я как-то сразу не решился, и пообещал обдумать. Расставаясь, как и прежде, обменялись дарами – я преподнес пакет с мороженой олениной, а мне выпала литровка с женьшеневой настойкой. Он то и научил меня в тот раз собирать травы.

       Приближаясь к своему зимовью, еще издали заметил нечто необычное – на берегу реки, у самого обрыва, резвилась парочка серых существ. Они то гонялись друг за другом, то сцеплялись в клубок и катились по снегу. Прислонился к сосне, и поднес к глазам бинокль – одна из них точно Альфа, а вот другая…неужели волк? Я сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул, парочка замерла, но затем мужская половина скачками умчалась под берег, а моя хранительница зимовья уселась на заднюю точку, и пока не спешила приветствовать возвращение своего хозяина. Так вот откуда щенята! Ах проказница, - хотелось кричать ей, но она уже услышала мои помыслы, и, со всех ног, с радостным лаем неслась навстречу. А спустя минуты потащила меня в пристройку, где посапывали на сене все три подросших волчонка.  Ну вот, а я к вам с угощением! Изголодались, наверное, и вряд ли лесной друг приносил что с собою... Спустя полчаса, я распаковал поклажу и все снес вовнутрь. Топить – не натопить, - сказал, разговорившись, Альфе, и поднес спичку к заранее наложенным в печь дровам. Огонь вспыхнул мгновенно, и легкий дымок начал расстилаться по над полом - не иначе как в трубу навалило снега. Но вскоре печь затрещала, и я приступил к созерцанию привезенных с собою грузов. Несколько свежих оленьих шкур, расшитая малица с капюшоном, замороженная оленина, икра, и старая винтовка с оптикой, что на прощание мне кое – как вручил Иванович. Где золото – даже не представлял, да утром при свете найду, уговор был на сто граммов, и даже было интересно – где?

       К вечеру вышел во двор, накормить теплой похлебкой собак, да накидать свежего снега на зимовье. Со стороны леса немного не успел за лето доделать высокий частоколом забор, и теперь он стеной закрывал от меня лежащие в отдалении просторы. Нужен ли он? – подумалось мне, - стоило ли столько потратить сил?  Ничего, понемногу обживусь, да глядишь и отвыкну от преследующей меня в последние дни бесконечности. Погода менялась, и я чувствовал это, скоро и надолго придут морозы и длинные вечера у окна под керосиновой лампой. За ушедший год исписал три тетрадки, и вот уже начал четвертую, многое есть что еще вспомнить, да вот кому читать - то? Уже все заранее обдумал – как когда - то несло меня течением по Тунгуске, так и в последний свой час отправлю в плавание по реке деревянный кораблик со своими писульками, авось кто поймает…
 
Глава 8. Рустам.

          Хозяин приютившего меня жилища оказался совсем неразговорчивым. Молча сунул мне старое потертое трико, и, подняв на руки Андрюшку, направился вниз к реке. Я последовал за ним, собрав в охапку свои грязные брюки и рубашку. У берега на камнях обнаружил кусок хозяйственного мыла, видимо тут и умывались, и стирали белье. Вода была чистой и теплой, для середины лета это казалось нормой.  Бывая на лесосплаве, иногда приходилось возить с реки воду в тюремную баню на берегу, мылись тогда, почти не согревая. Разложив сушиться белье тут же на валунах, побрел вниз по течению к хозяину, пытавшемуся спустить вниз к воде старую металлическую лодку. Посудина оказалась без дна, и, посадив внутрь плюхаться мальчонку, сам присел на борт и повернулся ко мне:
  - Пацан на мне, а родители в тайге, скоро будут.
  - А ты?
  - А я с ними, посмотри за малым, полчаса и домой, - наказал мне, а сам отправился обратно к жилищу.

       Мальчонка был приучен к воде, и казалось, что я здесь совсем лишний, но вскоре, накупавшись, он сам протянул ко мне ручонки. Я поднял его на руки, и, осторожно ступая босыми ногами по острым камням, направился вверх. Гул мотора сзади заставил оглянуться и остановиться – из-за поворота реки приближалась моторная лодка. Из нее вышли двое – мужчина и женщина, и, собрав поклажу, направились в мою сторону. За плечами у мужика торчала двустволка, а в руке - моя пятизарядка, женщина, согнувшись, тащила знакомый рюкзак.
     - Ты кто? – уставился на меня мужик.
     - Егор…
     - Еще одного доходягу принесло, - констатировал оруженосец, и проследовал дальше.
     Баба сунула мне в руки рюкзак и, забрав Андрюшку, поспешила следом. Я присел на песок, соображая, что делать дальше, но ненадолго – однорукий уже свистел и махал сверху своей култышкой. В этот день со мною больше никто не обмолвился, либо убогий сам про меня все рассказал, либо что еще, да мне как - то было уж все равно. Но ближе к вечеру женский голос позвал к столу, я натянул на себя подсохшую рубаху, и, пересиливая в себе страх и дрожь, приблизился к местной кампании. Присел с краю и уставился себе под ноги. Поэтому совсем не заметил, как сбоку подкрался мальчонка и потянул меня за руку:
  - Па - па.
  - Ну вот, теперь еще и этот будет папой, все, только не я, - с досадой в голосе выдал хозяин, и рассмеялся, - ты третий будешь, этот вот тоже возомнил его своим сынком, и когда ты мать со всеми успеваешь?
       Новый хозяин еще раз оглядел новоявленных пап – меня и убогого, и приступил к трапезе. Я тоже. Никакой опасности даже не чувствовалось, поживу еще…

     Ночевать меня отправили по лестнице вверх на крышу, объявившаяся парочка расположилась внизу в доме, а Рустам – так прозвали убогого, - до темна копался на берегу с моторкой. Ближе к полуночи, уже засыпая, обнаружил парочку у крыльца за разговором, из которого осознал то, что они сильно сожалели, что утопили в реке непрошенного гостя, и еще озадачены тем, откуда у него среди лета оказалась зимняя лётная форма, планшет с маршрутной картой, деньги, и оружие, которое выдавалось только военизированной охране. И если его будут искать, то им несдобровать, а поэтому лучше все схоронить подальше. Наутро парочка снова засобиралась в плавание и, со слов убогого, как минимум, на неделю. И наверняка вместе с сыном, ибо Рустам просил донести до лодки коробку, устеленную тряпками и детской одеждой. Когда гул мотора стих за ближайшим перекатом, Рустам засобирался в тайгу и, кажется, что и меня брал в придачу. На носилках уже покоилась вся поклажа, а под рваным одеялом угадывался мой походный рюкзак. Рустам шел первым, держась одной рукой за носилки, а под мышками другой удерживая саперную лопатку.
        Мы спустились в темную лощину и спешились, убогий сразу же отмерил три шага и принялся снимать дерн. Вскоре я сменил его, и когда мой пояс сравнялся с землей, услышал позади металлический щелчок. Повернул голову – сверху на меня смотрело круглое отверстие, а Рустам пытался одной рукой перезарядить магазин. Я-то знал, что из трех старых патронов два били с осечкой, но на память еще пришло и другое - как -то случилось в зоне схлестнуться с уркой, и, хорошо, что была в руках ножовка – полоснул ему по ноге. Вот и сейчас рубанул лопаткой ему ниже колена, и дернул к себе. Еще один сухой щелчок отправил пулю далеко в лес, а убогого головой вниз. Я прыгнул на него сверху и ударил подвернувшимся камнем сбоку по голове. А уже через минуту сидел, прислонившись спиной к стене, поскуливая, и стараясь не смотреть на бездыханное тело.
   
       Все мое осталось в рюкзаке, не было только денег и трудовой книжки – это плохо. Не было и патронов, только те, что остались в патроннике. Одежду снимать с убогого побрезговал, хотя и подошла бы, закопал не спеша тело с носилками, а место закидал лапником. Если и будут искать, то вряд ли найдут, хотя, может у них про все и был уговор. Но случившегося не вернуть. Я обулся в просторные унты, застегнул молнию лётной куртки, забросил за плечи рюкзак, и взглянул на Солнце. Если двигаться от него, то пойду на юго – восток, подальше от реки, и это было сейчас единственным моим направлением. Сделав несколько шагов, остановился – в жилище оставался провиант, и кто знает, что ждет меня впереди. Загнав заряд в патронник, вернулся на берег. Все, что показалось мне съедобным, рассовал по карманам рюкзака, из одежды взял резиновые сапоги и болоньевую куртку, приглядел и заточенный тесак на столе. В сенях валялись канистры, поднял одну – тяжелая, а что если? Напоследок еще раз обшарил полки и карманы развешенной по углам одежды. Так и есть! Моя трудовая книжка и старый исписанный блокнот!  Огонь задался сразу, я еще постоял несколько минут на опушке и, уже не оглядываясь, поспешил углубиться в так породнившуюся со мною лесную чащу.
 
Глава 9. Андрюшка.

        Первый привал случился ближе к вечеру, и лишь потому, что опять вышел к реке. По карте, что держал в руках несколько дней назад, выходило, что в этих местах русло было необычайно извилистым, и подумалось тогда – наверное, так распорядились местные горные вершины. С обеих сторон берега оказались каменистыми, а течение изобиловало частыми порогами. По такой реке на моторе мог пройти лишь опытный сплавщик, проживший в этих краях ни один десяток лет. Помнится - местный сокамерник по зоне хвалился, что не раз поднимался к верховьям притоков большой реки, и ему не было равных на сплаве, на том и залетел. Пересекать реку пока не хотелось, все одинаково, что на том берегу, что здесь, хотя и можно было – спустился к месту, где течение казалось вполне спокойным. Скинул с себя одежду, и из лётного мастера воплотился в водного – за день блуждания по тайге в таком снаряжении тело требовало освободиться от высохшей соли на коже и снять мышечное напряжение. Пожалуй, за все дни, проведенные в тайге, не испытывал такого блаженства, а вода сделала свое дело – через час я уже готов был двигаться дальше, и лишь на закате искать место для ночлега и трапезы.

           К исходу второго дня своего пешего времяпрепровождения, и в направлении почти хаотичного блуждания, наметились значительные изменения. Лес преобразился, и на многих участках временами пропадал вовсе.  Река расширилась до уже пугающей величины, а высокие горные кряжи остались далеко позади. Передвигаться стало намного легче, а иногда по берегам проявлялись вытоптанные скотом тропинки. Я высматривал лощину, либо углубление на берегу, чтобы развести огонь и заночевать, не привлекая к себе внимания. Сооружение из досок и кусков шифера на берегу открылось мне совсем внезапно, рядом еще дымились угли от костра, а у берега проявлялась полузатопленная и знакомая мне лодка. Я завалился под стоящий на берегу куст, и приступил к созерцанию внезапно открывшейся мне береговой действительности. Мотора на лодке не наблюдалось, как и какого-либо движения на берегу. Носовая цепь казалась не привязанной, а наполовину валялась в воде, двери были приоткрыты, и с еле слышным скрипом раскачивались от слабого речного бриза. Среди этого звука еле угадывался и другой - будто бы кто насвистывал, или напевал колыбельную песенку…Мистика какая – то, - подумалось мне, и захотелось поскорее удалиться прочь, и двигаться в сторону подальше от реки. Неожиданным образом мелодия переросла то ли в поскуливание, то ли в мычание. Однако, там бросили собачонку, - подумалось мне, а следом явилась и мысль на исследование близлежащей окрестности. Картина, увиденная за углом хижины, повергла меня в ужас и прострацию, прямо у входа лежал знакомый мужик с простреленной головой вперед, а в глубине - истерзанное тело его бабы, возле которого с камешками играл Андрюшка.

     Спустя минуты, я, то ли бежал, то ли трусил с мальчонкой на руках к ближайшему горному нагромождению, и, лишь очутившись в тени густых деревьев, вдали от жестокой реки, разжал свои объятия, и посадил легкую ношу на мягкую подстилку у подножия. Я смотрел на Андрюшку, как на теленка, которым только что разродилась корова – трехлетка. Точно так, как когда – то в колонии на ферме наблюдал за родами тех видов животных, что обитали по соседству с зэками.  Никаких личных вещей от парочки, тем более оружия или провианта, я не обнаружил. Видимо, все случилось прошедшей ночью, либо с утра, костер еще не погас, а кровь на полу не совсем запеклась. За что? Ну и порядки на реке! В колонии как – то все было попроще.  Из остатков воды и печенья намешал похлебку, и предложил новоявленному спутнику. Видимо, он был привычный к походной еде – запустив ладошку в кружку, доставал мякиши и запихивал себе за щеки. Я накрыл его курткой, и уставился в ту область пространства, из которой минутами ранее бежали мы с новым теперь товарищем. Километровая равнина отделяла лес от реки, и прожить сегодняшнюю ночь казалось мне сейчас самым невероятным испытанием в жизни.

      До утра не сомкнул глаз, и надумал на рассвете еще раз пробраться к месту трагедии на реке. Укутал покрепче спящего мальчонку, и обвязал вокруг, что бы случайно не выбрался. Я знал, что новый путь теперь будет с ребенком на руках, и у меня не должно быть ни каких вещей, напоминающих о произошедших ранее событиях. Блокнот был исписан именами и фамилиями, числами и датами. Одни имена повторялись несколько раз, а последняя запись и дата значились накануне моего появления в речном лагере. Если я, конечно, не потерялся во времени. Дно лодки оказалось пробито, а у самого берега в воде просматривалось и орудие – ржавый стальной топор. Блокнот я бросил внутри хижины, вдруг выведет на убийцу, а ружье забросил далеко в воду – лишняя поклажа в дороге, да и пользы никакой. Осмотрел все еще раз внутри, и, ни чего больше не трогая, отправился восвояси. С собою – запас воды на два дня, к реке больше не вернусь, из еды – банка шпрот и немного сухого хлеба. Тяжелую половину содержимого рюкзака – лётную куртку, сапоги бросил в огонь, оставил только тесак, белье, да немного из аптечной сумки. Осторожно уложил спящего Андрюшку в рюкзак, закрепил за плечами, поднял первую попавшуюся палку, и на трех ногах двинулся вдоль уходящей на восток горной гряды.

      В тайге начинался ягодный сезон, и мне никогда еще не приходилось наблюдать такое изобилие земляники и разноцвета других ягод за все то время, пока пребывал на свободе. Вскоре пришлось спешиться, мальчонка заворочался, и попытался издавать на своем языке непонятные мне звуки. Еще в лагере подметил его отсталое развитие, и почти отсутствие умения выражаться. Набрал в ладошку маленьких красных ягод, и присел на корточки к Андрюшке. Моя затея ему явно пришлась по душе, но ненадолго – на четвереньках он поспешил на ближайшую полянку, чтобы принять личное участие в сборе урожая в местных окрестностях. Наблюдая всю эту историю, вдруг припомнил свою, как в детстве мать отсылала нас с сестрой в местный сад за смородиной, чтобы заработать на сборах лишнюю копейку и собраться в школу. Но вот земляники в наших краях не произрастало, и я сам присоединился к мальчонке, и ползали мы по траве, соревнуясь за звание самого лучшего в этих краях специалиста по ягодному сбору. После того как Андрюшка насытился, и переключился на другие местные достопримечательности, я откинулся телом на сосну и прикрыл глаза.  Как вышло так, что я вписался в череду этих всех трагических событий? Может быть всевышний послал мне мальчонку, чтобы загладить вину за свершенное убийство? Я не знал…

         К вечеру мы случайным образом вышли на дорогу, и этот знак внес в мои думы значительное облегчение, но не добавил уверенности. Куда двигаться, в какую сторону? До запланированной ночлежки оставалась еще пара часов и, окончательно сбившись с курса, пошел по дороге в сторону склоняющегося к горизонту светила. Пацан первое время просиживал за спиною, но внезапно занимался криком, и пришлось все-таки переложить его в руки, и двигаться дальше, поочередно пересаживая его с левой стороны на другую. Дорога казалась уезженной, но явно нетяжелой техникой, и вроде бы разглядел несколько следов от мотоцикла, или велосипеда. Значит, где – то поблизости может быть поселок или что другое. Мальчонка уже посапывал на руках, и я осторожно переложил его в рюкзак – так двигаться мне было сподручнее, и решился, что пока различаю дорогу, буду шагать вперед. Внезапно дорога забрала круто вверх, и через пару минут я стоял на возвышенности, с удивлением рассматривая в отдалении множество ярких и разноцветных огней. Внизу открывалось довольно большое селение, и значит, что сегодня – завтра получится накормить мальчонку, и передать в добрые руки.

Глава 10. Сусанин.

       Я не осмелился второй раз ночевать с ребенком в лесу, тем более, что с полудня кормить было нечем, и еще помнилось, что малых детей хоть иногда, но следует купать. До селения было километров пять, и все под гору. В участок, если он там есть, обращаться нельзя – себе дороже, замучают вопросами, и, скорее всего, задержат до выяснения личности. Вот бы какой детдом или интернат! Андрюшка спать и не собирался, сначала попросился на руки, но под гору его укачало, и пришлось опять переложить за спину. Хотя чувствовал, что не спит и ворочается, да еще мурлычет что-то себе под нос. Окраины встретили меня вполне приветливо, на кругляках расположилась местная молодежь, и, явно была навеселе. При виде меня примолкли, но затем кучей последовали вослед, посылая неприятные словечки. Я присел от греха подальше, и положил мальчонку себе на руки, тем более он начинал хныкать. Местные уставились на меня, и, чтобы снять напряжение, спросил первым:
    -Ребята, помогите, внук заболел, тут есть больница?
        Из толпы вытолкнули молодую девчонку, и, потеряв ко мне интерес, остальные дружно последовали в обратную сторону. Первым делом она подхватила Андрюшку к себе на руки и вопросительно уставилась на меня.
    - Животик поди, неделю в туалет не ходил, и плачет, - изобразил я несчастного родственника.

      Мальчонка вовремя надумал проявить со мною солидарность, и закатился почти беззвучным плачем. Новоявленная носильщица резко повернулась от меня, и засеменила вдоль улицы с ребенком на руках. Я еле поспевал за нею, и метров через пятьсот разглядел, как она быстро заскочила вверх по ступеням и заколотила в светящееся окно. Дверь открылась, и впустила во внутрь, а я остался сидеть на рядом стоящей чугунной клумбе. Осознание произошедшего приходило ко мне постепенно, но не настолько, чтобы не прочитать табличку на стене – «районная больница», и, сначала переместиться в тень, а затем бежать вдоль домов, изредка оглядываясь и подтягивая спадающий рюкзак. Дорога вывела сначала к глухим неосвещенным строениям, а затем снова к реке, на берегу которой на волнах покачивались безмоторные деревянные лодки.  Ночевать в одной такой мне уже приходилось, но только не в этот раз!  Весла были уложены вдоль бортов, а льняная веревка поддалась при первом взмахе ножа.  Течение подхватило легкую посудину со своим кормчим, и через полчаса я уже не различал огни случившегося селения, а вполне спокойное течение несло меня вдоль светлой дорожки на воде, оставленной ночным светилом.

       Рассвет впервые встречал на реке, и если это была та самая, то скоро вернет меня в те места, откуда я бежал пару дней тому назад.  Загребая вправо, нацелился на противолежащий берег. Там, среди береговых зарослей, угадывались какие – то строения. Медленно проплывая мимо, уже наметанным глазом бывалого таежника, усмотрел, что они нежилые и заросшие травой. Направил лодку в открывшуюся узкую протоку и причалил к берегу. Лодка может пригодиться, - подумалось мне, и приложив большую часть своих сил, затащил ее в кусты и замаскировал со стороны берега. Строениями оказалась заброшенная лесопилка, это я определил сразу, на зоне приходилось иметь дело с такими сооружениями. Следов пребывания человека, как ни присматривался, так и не нашел. Кто –то забросил все не по-человечески, столько доброго леса валялось кругом, но от механизмов остались лишь пара ржавых и тупых пил, да дырявая цистерна из-под солярки. Здесь можно было бы задержаться и пожить первое время. Лодка есть, можно сплавать вниз на разведку, из раскиданного в избытке леса срубить времянку. Вот только как быть с провиантом? В таких думах, я не заметил, как прилег на мягкую траву и задремал, ведь ночь не спал, да и натерпелся всего…

     Проснулся от горячего дыхания в лицо. Рядом расположилось одноухое, да к тому же черное и лохматое существо. Чуть поодаль, с капюшоном на голове, кудрявой и рыжей бородкой, а также двустволкой на коленях – представитель уже моего семейства многосложных. Быстро нашли вора, - подумалось мне, и, глубоко вздохнув, я расположился напротив в позе сидящего за доказанное уже нарушение.
   - Отколь будешь? - спросили меня по существу.
   - Оттуда, - сказал я, и указал пальцем вверх по течению.
   -Это понятно, что оттуда, такие как ты, вверх по течению на моторах ходят, а ты вот без мотора…
      Новый встречный встал и выпрямился предо мною. Головы на две выше будет, однако. За плечами набольшая холщовая сумка, а на поясе мертвая и незнакомая мне птица.
    - Ну, пойдем, что ли, - продолжил хозяин тайги, и свистнув, то ли мне, то ли псу, направился вглубь леса. Я помнил, что спал недавно, и решив наконец, что сон вернулся, засеменил следом. Но чем дальше углублялся в чащу, тем отчетливее осознавал, что моя судьба на ближайшие дни будет зависеть от этого человека, вот только куда мы идем? Я читал в лагерной библиотеке про Ивана Сусанина – как он был на него похож. Вскоре мы вышли на опушку, где нас дожидалась запряженная в телегу лошадь. В телеге валялась еще парочка таких же птичек, да стеклянная бутыль с молоком. Старик посмотрел на меня, и спросил – есть ли кружка. Кружка была, я подал, и он налил мне белой манящей жидкости, которую я пробовал последний раз еще до отсидки. Налил еще, и еще. Уселись в телегу, хозяин спереди, а я сзади, спиной вперед, и медленно затряслись по еле различимой лесной дороге. Такой экскурсии я даже и не предполагал, черный пес бежал у моих ног, иногда тыкаясь своею мордой в мою утепленную лётную обувку. Через некоторое время вдруг осознал в горле ком, и, открыв рот, пронаблюдал белый фонтан в сторону, противоположную нашему движению. Пес отскочил на край дороги, но вскоре вернулся на свою траекторию, а я выпучив глаза, вдыхал и выдыхал остатки предназначенного мне воздуха.

     Пришел в себя от укола в руку. Рядом сидел мой недавний спутник, и тыкал по руке какой – то иголкой.
  -Очнулся, бедолага, на-ка попей, - и протянул мне мою же кружку. Я взял ее в руки, и покосился во внутрь. Горячая, и пахнет вкусно.  Старик рассмеялся, и заговорил на успокаивающем меня наречии:
  - Нельзя тебе было молоко сразу, я и не подумал. Вот попей отвару и все образуется.
     Я выпил до дна, и попытался присесть на лежанке. В голове шумело, а по телу растекалось благодатное тепло. Хозяин поднялся и направился во двор, а я предался созерцанию окружающей действительности. Комната казалась низкой, но широкой, срубленной совсем недавно, по углам на полу кое -где еще валялась стружка, а единственное окно светилось насквозь. Пол наспех устелен лапником, а боковая стена по всей длине увешана пучками из трав. Обувки моей не наблюдалось, и я босиком отправился наружу, вслед за хозяином. Напротив, у входа стояла телега, а в отдалении паслась спутанная лошадь. Через небольшую поляну наблюдалось добротное сооружение, с шиферной крышей и стеклянными окнами, напоминающее мне гостевой домик Пал Палыча. Внезапно дверь на той стороне распахнулась, и появившийся в пролете знакомый человек позвал меня к себе руками. Подтянув вдруг повисшие штаны, я, осторожно ступая босиком по траве, отправился через поляну.
Глава 11. Егорка.

        Он и впрямь оказался Иваном, а о фамилии я не стал выспрашивать. За полчаса выложил ему всю свою историю, включая вертолет, трагедию на берегу у хижины, и про мальчонку, которого оставил вчера в больнице. Наверное, мой слушатель обладал даром гипноза, у нас был один такой на зоне, который за пачку чая предлагал судьбу на год вперед, да помер вдруг от аппендицита. Теперь же мне ничего не оставалось, как открыться этому человеку, спокойно сидевшему в углу напротив меня и потягивающему «Беломор».  Когда я наконец закончил свое повествование, Иван пересел ко мне поближе и, нагнувшись, достал откуда – то сбоку бутылку с темной жидкостью:
- Ну вот, давай – ка выпьем за знакомство, давно я ни с кем не говорил, а тут вдруг…
    Я выпил, и сразу не понял – что?  Бурая маслянистая жидкость сначала заполнила и обожгла гортань, а после отправилась покорять мой беспокойный желудочный орган. Хозяин разлил по второй, и спустя минуту предоставил себе слово:
    - Я слыхивал про вертолет, в то время промысловал еще на реке, а вот, что не нашли – про это не писали. Дела… А родители этого мальчонки мне известны, пересекались не раз, он залетный, судимый был, а жинка местная, поговаривали, что они золото мыли в верховьях, на том и смерть приняли. Тебе с такой историей нет нужды в люди соваться, поживешь пока у меня, а там что и придумаем.

      Наутро Иван засобирался в райцентр за продуктами. Так сказал мне. Ниже по течению был брод, и можно было с лошадью перебраться на другой берег. Я вызвался проводить до реки, и спустя час, свесив вновь с берега ноги, наблюдал за удаляющейся на той стороне повозкой. Что – то он быстро засобирался в район, не иначе по мою душу, - думалось мне, но гнал от себя такую мысль, так хотелось верить этому последнему встречному. Возвращаясь обратно, чуть не заблудился – в некоторых местах дорога петляла и раздваивалась, и только по свежим собачьим следам на песке нашел ориентир на возвращение. В дом идти не решился, а отправился во времянку, где случилось отлеживаться накануне. На месте своего пребывания обнаружил ворох подсыхающей травы, а в углу какое – то необычное устройство с ручкой и деревянными шестернями внутри. У стены стояла набитая коса, и я потянулся к ней руками. На зоне случалось, и не раз, косить траву по периметру, этому делу я был обучен, а посему – почему бы не припомнить навык, и не поиграть худыми мускулами. К вечеру из свежескошенной травы на краю поляны выложил небольшой стожок, и прилег рядом передохнуть. Не мешало бы раскидать да подсушить на Солнце, а если случится дождь? Отдохну, и сношу под навес, да и лошади будет угощение.

        Собачий лай заслышал издалека. Сначала из леса проявилась лохматая псина, а следом и повозка, на которой теперь уже восседали двое – Иван и белобрысый пацан лет десяти. Спешившись у крыльца, хозяин оглядел окрестности и, ухмыльнувшись в бороду, поднял с повозки картонный ящик и отправился в дом. Пацан, ухватив за уздцы, повел лошадь под навес. Я же решил проявиться и, подцепив охапку скошенной травы, тоже собрался переместиться в этом же направлении. Завидев мое незнакомое шествие, ребенок бросился через поляну и вмиг скрылся в доме. Ну дела, наверное, про меня и не знал, - подумалось на секунду, и в тот же миг от дома ударил выстрел. Картечь просвистела совсем рядом, а я же, в отличие от неподвижной лошади, уже лежал под повозкой. Через минуту две пары ног явились у колес, а милое улыбающееся личико с красным ухом явило мне свое знакомство. Далее, за разговором, Иван напомнил мне, что бог любит троицу- за последнее время в меня стреляли уже два раза, - и что, мол, нужно поостеречься. Я помог разгрузить повозку, перетаскал остальное сено под навес, занес на место косу, и все это время с той стороны поляны за мною следила пара любопытных детских глаз.
 - Он все время со мною, мать - лишенка, а отца никто не видывал. Летом у меня, а с осени отвожу в интернат, да ненадолго – сбегает, да опять отвожу. Не родной мне, а вот свыклись, и вроде бы как родные. А стрелять я его научил, в тайге без этого нельзя. Хочешь, и тебя научу, или умеешь? – хозяин сам завел разговор, присев на скамейку у времянки. Пацан оказался моим тезкой – Егоркой, и это меня успокоило. Мы сидели молча, и наблюдали, как парочка развлекалась посреди поляны – мальчонка хватал за лапы пса и валил его на траву, а тот сам пытался подмять под себя соперника. Вспомнилось вдруг детство – у нас дома не было ни собак, ни кошек, хотя и жили на селе. Почему было так – не припоминалось. Вот если случится зажить одному, то обязательно заведу себе щенка…

     На другой день вдруг надумали в лес, на охоту. На глухарей, тех самых птичек, что наблюдал вчера в повозке. Выезжать настроились еще с вечера, что бы устроить хатку – так пояснил мне Егорка, а слов его я так и не понял. Лошадь привязали в самой гуще, и почти час двигались пешком. Егорка казался возбужденным и разговорчивым, и хозяин по ходу все на него покрикивал. Хаткой оказался шалаш, сооруженный на краю опушки, и вся компания разместилась в нем в тот последний момент, когда за ближней сопкой занялся рассвет. Все мероприятие требовало тишины, и я в полудреме дожидался развязки этого познавательного события. Сначала мне послышалось стрекотание, как от сороки, затем пощелкивание странных ударных инструментов на поляне, а в заключении дуплетом из ружья. А следом восторженный Егоркин крик, и его же бегство от нас в сторону улета зарядов. Два красавца – глухаря доставил через минуту наш главный охотник, и мы засобирались обратно. Как пояснил мне Иван – охота закончилась, и больше здесь делать нечего. Да я и рад был, казалось, что устал неимоверно, и хотелось поскорее уснуть. Что и сделал по дороге домой, под Егоркин рассказ деду, как он зараз подстрелил одним махом двух глухарей.

Глава 12. Шерхан.

       Конец лета в тайге случился незаметно, по крайней мере так однажды представилось мне, прожившему почти два месяца в компании двоих, ставших такими родными, сожителей. Два дня тому назад Иван увез Егорку в районный интернат, и обещал вернуться еще накануне. С утра зарядил моросящий дождь, и вот уже весь день ему нет конца и края. Наверное, не решился двигаться в непогоду, и задержался где, а может и другие на то были причины. Я в который уже раз вернулся с реки, где находился брод, и к ночи растопил в доме печь. Не мешало бы согреться и просушить брезентовый дождевик. Керосин был на исходе, а дизельный генератор в непогоду заводить не решился. Мы провозились с ним почти неделю, но все-таки оживили, пригодилась мне былая школа работы в автопарке. И как Иван радовался, даже собрался раздобыть телевизор к зиме, но вот теперь куда-то запропастился. Я так ни разу и не выбрался с ним в район, прошло больше месяца как уж должен был стать на учет, теперь жди неприятностей. Собака последнее время занедужила, может где с нею возится? Я вскипятил чайник, и заварил в банке травы – довелось последнее время походить по окрестностям и приобщиться к этому делу. Егорка оказался добрым знатоком, возвращались под вечер с полными охапками, а вот половину собранного Иван, усмехаясь, скармливал нашей лошадке.

     Никто не объявился и через неделю. В один из прошедших дней я спустился к реке, перешел брод, и направился вверх по дороге. Случайного путника здесь вряд ли встретишь, а вот бывалые или рыбаки должны бы когда проявиться. До райцентра километров двадцать будет, и ходить туда я пока не собирался, просто от безысходности пустился в эту дорогу. Шум мотора услышал издалека и, принимая случившееся как должное, расположился на камне у дороги. Урал с коляской выскочил из леса почти неожиданно, и я углядел, что это все были пацаны, наверное, рванули на рыбалку. Среди них, двоих, был и Егорка. Он спрыгнул с заднего седла и бегом кинулся ко мне. Я даже не успел его приласкать и обнять, как он протараторил:
   - Дед Иван помер в больнице, а это тебе передал, - и сунул в руки мне скрученную бумагу. Я попытался что выспросить, но он вскочил назад в седло, а юный водитель, круто рванув с места, направил свой аппарат обратно.

     Иван писал, что его прихватило с сердцем, что меня видели в районе с мальчонкой и теперь ищут, не только милиция, но и другие. Просил собраться поскорее, и уходить в тайгу. На листе бумаги была нарисована какая – то схема, а в правом углу стояла жирная точка с непонятным словом на букву «м». Я почти бегом вернулся обратно, и через час собрал все то, что смог унести с собою. Дед никогда не брал в район ружье, и теперь оно мне ох как было необходимо! Уходить нужно было на восток, на схеме стояла стрелка с северным направлением, а вот кривой извилиной была совсем другая река, и где-то за нею загадочное место, отмеченное точкой. Выходило, что меня посчитали причастным к убийству той парочки, а по опыту знал, что повесить такое на бывшего зэка – дело нехитрое. Сверху в мешок напихал пакетов с травами- как без них в тайге, прижался на прощание телом к ставшему таким родным жилищу, и поспешил в лесную чащу. И вовремя! Откуда – то издалека приближался вибрирующий звук от вертолета, а вдруг за мною?   

      Усиливающийся дождь стеной стоял у меня за спиною, и к лучшему. Я уничтожил следы своего пребывания в доме и времянке, что можно – бросил в печь, остальное забрал в дорогу. И был уже не тем беспомощным первооткрывателем, что представлял собою пару месяцев тому назад. Запасов еды было на неделю, да с ружьем и огнем в тайге теперь не пропаду! И обучили меня товарищи немного читать еле заметные знаки тайги. Как жаль было Ивана, вроде здоров был, а может Егорка что натворил, не зря ведь он так быстро улизнул при встрече? Этого мне теперь не узнать. Мой путь лежал на восток, туда, где начиналась еще одна Тунгуска, и куда вело нежданное провидение.

      Я шел весь остаток дня, и почти всю случившуюся ночь. Только на рассвете, в глухой лощине, развел огонь и развесил по кустам промокшую насквозь одежду. Фляга с дедовым самогоном оказалась так кстати. Пить в тайге, — это последнее дело, - говорил мне Иван, - разве что на привале, или при простуде. Я сделал пару глотков, и полил немного на шею и грудь. Втирать он тоже меня обучил, пару раз Егорку спасал этим средством от лихорадки. Дождь прекратился, и день вырисовывался с Солнцем. Это было мне на руку, можно теперь вздремнуть и поднакопить силы на новый переход. До вечера решил не двигаться дальше, а осмотреться по окрестностям, мало ли что. Гул того самого вертолета слышал и пару часов назад, если летают в непогоду – то неспроста. Затушил костер и раскидал угли, что бы не дымили. Подсушенную слегка одежду сложил под кустами и сам расположился рядышком, накрывшись тонким метровым одеялом.

       Лай собаки услышал еще во сне, но не придал этому значения. А пробудившись, схватился за ружье и метнулся в сторону от лагеря. Метрах в ста действительно раздавался собачий голос, не приближающийся, а как –бы застывший на месте.  Потом он перешел в жалобное поскуливание, и, вконец, совсем пропал. Это меня насторожило еще больше, я взвел курки, и решился обойти источник звука слева, будь что будет. Это лучше, чем уходить, не зная, что ожидает тебя следом. Между камнями чернело чуть шевелящееся пятно, с головой, со знакомым рваным и черным ухом. Шерхан? - издал я вопль и бросился к собаке. Это был наш пес! Откуда? Неужто пошел за мною?  Он радостно смотрел на меня, а я непонимающим взглядом рассматривал образовавшегося друга. Вот в чем дело – передняя правая лапа казалась неестественно вывернута назад, но крови не было. Я повернул пса на бок и дернул за лапу. Легкий хруст и сустав вернулся на место, а пес уже облизывал мои докторские конечности. Шерханом его прозвал Егорка, еще когда щенком приволок с реки к деду. Ну вот, будет теперь с кем коротать время в тайге.  Пес уже мог двигаться, и я настрого запретил ему лаять. Эту команду он понимал отлично, бывалый был из него охотник. Неужто Егорка привез тогда его с собою, или сам нашел меня? Я не представлял даже…
Глава 13. Болото.

         К исходу следующего дня мы вышли к большой впадине, и я не сразу определил ее содержание. Дальше пути не было. Влево и вправо уходили оконца, затопленные водою, из которых торчали иссохшие стволы деревьев. Болото, я читал, где–то о знаменитых сибирских лесных топях, неужели это они? Начинала донимать мошка, особенно все это не нравилось псу, и я не мог ничего поделать. Вот бы настоящую карту, да где ее возьмешь. Если верить посланию Ивана, то в этом месте должна бы случиться река, или я все -таки заблудился. Солнце собиралось скрываться за далеким кряжем, а с болота занимался серый туман. Оставаться на одном месте все еще казалось опасным, часом назад в отдалении слышал собачий лай и выстрелы, Шерхан было рванул в ту сторону, но я вовремя его остановил. Теперь же вырезал из голенища кусок, и соорудил ошейник, а веревку обмотал себе у пояса – так будет спокойнее. Дедовы болотники оказались мне слегка маловаты, и, сняв носки, погрузился почти до пояса в резиновую прохладу. Как догадался захватить с собою? Шерхан сначала не понял моих намерений, но через минуту уже тянул куда – то вперед. Трясина под ногами оказалась столь необычна, что через сотню метров у меня от колебательных движений начала кружиться голова. Я двигался по тонкому травяному настилу, и при каждом новом шаге казалось, что вот-вот провалюсь по пояс, и тогда все. Но этого не случалось, а, по прошествии неопределенного промежутка во времени, туман вдруг рассеялся, и на небе образовались яркие созвездия и нарождающаяся Луна.

          Я стоял в центре удивительного и незнакомого мне мира, к тому же еще пока почти дружелюбного. Гигантская чаша подсвечивалась ночными светилами, а тусклая тень от моего тела, как казалось, вселяла некие сомнения в своего спутника. Пес расположился у ног, и совсем не хотел продолжать наше повествование. Ночевать на болоте еще не случалось, но и светить сейчас огнем я не решился. Луна поднималась все выше и выше, и вскоре я мог увидеть все за полкилометра вперед. Это был знак свыше, потрепал притихшего пса по холке – пора, друг. Шерхан шел теперь рядом, а я старался своей палкой прощупывать подступающие у ног случайные образования. Временами дорога случалась твердой, и мне казалось, что наконец вышли на грунт, но через десяток шагов, в новом оконце, палка вновь уходила на всю глубину и более. Вскоре образовались другие препятствия – нагромождения из поваленного березняка и сухих, явно старых и толстых деревьев. Большая их половина казалась направленной в одну сторону, как будто – бы по ним прошелся ураган, и снес все на своем пути. Псу вся эта история явно пришлась не по душе, он то и дело зависал на буреломах, и мне пришлось отвязать его на свободу. Он тут же скрылся из виду, а через пару минут разнесся радостным лаем.

         Уходящий вверх берег был усыпан желтыми соцветиями, а еще выше в темноте просматривалось нагромождение из серых валунов. Я упал на траву, так хотелось давно уже выполнить это свое предназначение, и лицом уткнулся в мелкие мокрые лепестки. Шерхан кружил рядом, и всем своим видом пытался доказать своему провожатому о случившемся на его шальную голову открытии. Над валунами кто – то заботливо выложил полусгнившие доски, местами засыпанные проросшей землей. Внутри же, кроме истлевшей материи, больше ничего не наблюдалось. Первым делом я обошел все вокруг – мы вышли на остров, заботливо выполненный высшими силами в виде камней. Мои же силы были на исходе, и двигаться дальше не было никакой возможности. Теплая вода из фляги, да краюха хлеба случились нашими долгожданными и обедом, и ужином. Шерхан облизал даже мои руки напоследок, прежде чем расположиться в дальнем углу.  Привязывать его я не решился, но настрого наказал больше не кричать без моего ведома, и, загнав заряд в патронник, расположился ближе к выходу.

          К утру снова начал накрапывать дождь, и пес переместился ко мне поближе. Я давно уже заметил за ним эту слабость – соваться в воду лишь по воле хозяина. Сам же он никогда не лез, разве лишь языком, наверное, боялся измочить свою пышную шевелюру. Мелких веток и сушняка в округе оказалось предостаточно, и с восходом дневного светила в камнях заплясал огонь. В котелок с бурлящей водой бросил две пригоршни крупы, пол пачки маргарина, да немного соли. В литровой кружке заварил зверобоя и душицы, второй день пошел, как был без горячего, а это непорядок – так говаривал мне Иван, - нутро требует тепла. Двигаться дальше большого желания не наблюдалось, да и небо заволокло тучами. Пес, казалось, почувствовал мое настроение и забился опять в свой угол. Я перебрал и уложил все свое снаряжение, тогда, второпях, рассовал как попало, теперь же сума образовалась поменьше в объеме, да и кое - что пришлось отправить в огонь. Спичек оказалось всего две коробки, и я их заботливо завернул в пленку и засунул в нагрудный карман. В патронташе ровно восемь патронов, но есть еще мешочки с порохом и дробью. Вот бы что подстрелить, пес на каше долго не протянет. Как ни странно, но с острова вглубь уводила узкая тропинка, исхоженная местным зверьем. По следам выходил то ли барсук, то ли росомаха. Оба были съедобными, и я держал ружье на изготовке. Вскоре тропинка превратилась в заполненную водою колею, временами проступающую до колен. Шерхан заплывал вперед и при первой же возможности молча ожидал моего появления. В сторону ступать не решался – поросшие травою кочки, да бурелом не давали шансов на продвижение. Начинало подогревать Солнце, и стаи мошкары сопровождали наше передвижение. От укусов руки и лицо покрылись красными пятнами, да еще хотелось почесать да помахать руками. У Ивана всегда с собою была банка с соком какого-то растения, и мы обильно натирали им открытые места, когда случались походы в лес. Вот бы знать – что за трава.

         К полудню мы наконец покинули болото. Я сидел на поваленном дереве и рассматривал сверху природную карту нашего передвижения. Однако, километров двадцать будет, если не больше. Котловина казалась мне кратером гигантского вулкана, жаль, что не было с собою ручки или карандаша – обязательно зарисовал бы на долгую память. Шерхан ожил, и временами скрывался из виду. В какой – то момент пропал вовсе, и я решил не искушать судьбу, а присесть под елью и поджидать товарища. Вскорости он вернулся, с каплями крови на морде и огоньком в глазах. Наверное, отыскал у земли птицу, либо лесную мышку, такое с ним бывало. Дорога теперь шла только вверх, как таковой ее не наблюдалось, но я ощущал, что временами здесь случались следы человека. Вот и сейчас на просеке углядел спиленные деревья и гусеничный след. Он был несвежим и размытым от недавнего дождя. Колея уходила вглубь леса, и я двинулся в ту сторону. Неужели заблудился? – все чаще и чаще являлось мне это заключение души, и уже в который раз перекладывал все на случившееся провидение. На пригорке след круто поворачивал влево и вниз, а в отрывшуюся вдали прогалину сверкнула водная гладь. Я поспешил, и через минуту оказался на отвесном берегу, с которого вверх по течению просматривался съезд к реке, а почти напротив, на высокой скале, кто-то предусмотрительно выстроил треногу с деревянным флагом в верхней ее части. Я опознал, что это - высшая точка на реке, по берегам, их помечают всякими знаками. В лагерной столярке случалось сколачивать такие, и мы называли их маяками, на букву «м» …

 
   Глава 14. Тревога.

            Спуск к реке вышел неудачным. Поскользнувшись на случайном и мокром камне, завалился набок и сильно ударился плечом о торчащую у воды корягу. Пока лежал на песке, Шерхан успел облизать мне лицо и первым испить из образовавшейся водной преграды. Рука не поднималась, а в суставе чувствовалась непонятная боль. Сбросил с себя понемногу куртку, и стащил через голову рубаху. Вот незадача - упасть в такой момент, а еще ведь пса тащить за реку, сам - то он вряд ли в воду сунется, да и течение на середине неслабое. Значит, придется переждать и заняться самолечением. Обработал самогоном небольшую ссадину, и попробовал покрутить рукою – никакого хруста, только тупая боль. Значит ушибся, а это поправимо. Сделал компресс и наложил тугую повязку. Если сначала перенести мешок и вещи, то и полегче будет собаку переправлять. На том и порешил, только вначале собрался развести костер и приготовить хоть какой – то еды. Шерхан успел пробежаться вдоль берега за переезд, и теперь решился разведать противоположные окрестности вниз по течению.  Его явление обратно случилось вместе с мотором на реке. Вдоль того берега шла моторная лодка и, поравнявшись с переездом, круто взяла в нашу сторону. Я присел на мешок, и собрался созерцать первую встречу с живым человеком на новых берегах. Мотор заглох, и лодка со скрежетом наползла на каменистый берег.
   - Шерхан! Ко мне! - изрек хозяин местных водных артерий и ступил за борт. Пес, описав дугу вокруг меня, уткнулся носом в новоявленного, а я с открытым ртом продолжил заполнять свое сознание неожиданно случившейся сценой.
    - А я то думаю, кто это там ко мне пожаловал? – продолжил незнакомец, - давайте, грузитесь, а то еще и хозяйка за нами прибудет.

         Ничего не понимая, я собрал все свое и уложил на нос посудины. Возбужденный пес примостился рядом, а водитель мотора резко толкнул лодку на воду и перебрался в ее начало. Мы быстро проскочили скалу с маяком, и почти сразу пристали к берегу. На нем нас поджидала хозяйка – ушастая белая лайка, и Шерхан первым рванул ей навстречу. Я помог вытащить лодку на берег, и мы сразу направились вглубь леса. Дорожка была усыпана мелким камнем, а в ее окончании просматривались ступени, уходящие куда-то вверх. Мой встречный двигался впереди не оглядываясь, а я еле поспевал следом со своей сумкой. Вскоре мы поднялись на площадку, с которой как на ладони просматривался противоположный берег и место нашего появления.
      - А мне Иван говорил, что у него пришлый завелся. Ты и будешь?
- Выходит, что я.
- А что вдруг тебя послал? Я ждал гостей к зиме.
- Нет его, я не знаю точно, Егорка сказал, что помер в больнице.

      На этом наш диалог и закончился, мы посидели минут пять молча, после чего мой новый знакомый представился Владимиром Ивановичем и поведал мне о дедовой болезни – у него года два назад признали атрофию сердечного клапана, и нужна была срочная операция, а он все тянул да тянул. Я рассказал о последних часах пребывания на прежнем месте, о нашем путешествии, и Ивановом письме. На что получил такой ответ – поживешь у меня пару дней, а потом переправлю в безопасное место. На том и остановились. Сегодня хозяин собрался прокатиться по реке и вернуться лишь к завтрашнему вечеру, а мне наказал долечивать плечо, да присматривать за хозяйством и собаками. Хозяйством оказалась небольшая метеостанция, расположившаяся у подножия верхней точки местных окрестностей. Рядом - рубленая деревянная хижина, в которой я углядел рацию и несколько непонятных приборов. Сам же дом стоял в отдалении, и мне показался сказочным таежным теремом – неведомый мастер раскрасил белой резьбой все наличники и прилегающую к дому веранду.

       Наутро еще раз обошел все хозяйство. За домом в пристройке расположились полтора десятка мелких рыжих курочек, а поодаль меня удивил вырытый в камнях свинарник. Еще с вечера обнаружил эту нору, из которой поглядывали несколько пар глаз непонятного поросячьего сословия. Одним сыпанул пшеничных отходов, другим только налил воды. Черно-белая парочка пока не проявлялась, наверное, опять убежали на берег. Поднялся на смотровую площадку и еще раз оглядел маяк. Нет, такие мы не сбивали. Этот был сварен из металлических уголков, а наверху красовался вращающийся набалдашник.  Вот и сейчас он крутился, хотя ветер не так уж и гулял по вершине. Владимир Иванович назвал его погодным флюгером, и таковых, по его сведениям, в округе было премножество. Я набрал в ведро вчера еще сваренной на жиру каши, и двинулся на поиски собак. Шерхан лежал у крыльца дома, а его подружка не проявлялась. Сунул ему миску с едой, и решился спуститься к реке. Лайка стояла у воды, и посматривала вдаль, наверное, в ожидании хозяина. Я позвал ее, но она даже не шелохнулась. Поставил на нижнюю ступеньку такую же миску и двинулся обратно. Шерхан даже не притронулся к еде. Такое с ним случалось последнее время, и Иван говорил, что это от болезни, и что нужно свозить к ветеринару.  Попробовал поставить на ноги, но он тут же обмяк и жалобно заскулил. Вот незадача – правая щека распухла, и он даже не мог повернуть голову в другую сторону, не то, чтобы принимать пищу.

       Хозяин вернулся действительно под вечер, и я первым делом поделился образовавшейся собачьей болезнью.
 — Значит, поедем вдвоем, - констатировал Владимир Иванович, и мы принялись разгружать лодку. В носу расположились несколько перетянутых ремнями мешков, и мы их наоборот плотно укрыли брезентом.
-Это тебе на первое время, приедем на место – все расскажу.
        Через час моторная лодка бодро скакала по бурунам вниз по течению, а я накрывшись с головой, лежал у ее основания. Владимир Иванович кое – что выяснил- оказывается, нашли блокнот с моими отпечатками пальцев, и на досках объявления по району расклеены мои лица. Поэтому чужого с лодочником с берегов не должно было наблюдаться, и мы выехали в ночь. Местные даже рассказывали про вознаграждение за мою голову, на что у моего товарища случилось свое мнение – если меня поймают, то до суда не доживу, милиция со старателями заодно. Никогда еще так долго не приходилось мне дрожать на дне речной посудины, и даже вспомнилось первое, такое приятное, путешествие с пристани. Все повторялось на этой реке, и что еще ждет меня впереди?

       Удар о дно реки случился внезапно, а значит – мы прибыли на место. Стаскали все мешки и другие вещи поглубже в кусты, и замаскировали лодку в образовавшемся в отдалении ручье. Остатки ночи ушли на наши многоразовые экскурсии за несколько километров вглубь леса, где под горою расположилось совсем неприметное зимовье. Мне не пришлось долго выслушивать своего спасителя, и обстоятельства случившегося события мне виделись такими очевидными. На прощание Владимир Иванович сообщил мне следующее:
   - К реке не ходи при любом случае, если что услышишь в отдалении – уходи в тайгу. И будь готов ко всяким неожиданностям. Я тебе здесь уже не помощник. Постарайся протянуть до холодов, если река станет, то сюда уже никто не сунется, кроме меня.
    Мы попрощались на краю начинающего желтеть леса, и через минуту я ступил на порог своего нового пристанища…

 Глава 15. Один.

            Первым делом разложил по местам доставленные вещи, да ознакомился с внутренним убранством зимовья. Вторым же, предался удивлению и размышлению – с какой целью все это было выстроено? С пяти метров из леса даже не распознать, что за непроходимой чащей скрывается жилище человека. К реке вела лишь одна тропа, да и та представляла собою каскад каменных нагромождений среди густого леса. Не всякий наудачу рискнет скакать по таким камням! Сзади и сбоку к строению подступали отвесные скалы, и лишь в сторону, противоположную от реки, была выложена дорога из мелкого кругляка. Это был путь в горы, - так определил мне Владимир Иванович, - и наказал до первых снегов туда не шастать, да я и не горел желанием. Так хотелось уже посидеть да полежать в тишине и покое! Зимовье оказалось двухъярусным, и такого жилища мне еще не приходилось видывать на своем веку. На входе стояла каменная печь, выложенная наполовину из кирпича и непонятного содержания брусков, квадратная труба пробивала невысокий потолок и следовала далее. От печной площадки наблюдался небольшой спуск, в конце которого я обнаружил обитый жестью ящик для продуктов, в который аккуратно с утра выложил все, что было в мешках. Длинный и дощатый, давно не чищенный, стол вдоль стены и ни единого стула. Как в карцере, - подумалось мне. Другая же часть явилась двумя половинами, в одной всякое барахло от былых жильцов, в другой – все мое снаряжение. Вверх вела сбитая из кругляка лестница, и там я обнаружил подобие лежанки в Ивановой времянке, в изголовье которого просматривалось единственное оконце.

           Мое ружье Владимир Иванович, по непонятной мне причине, оставил у себя, а выдал какое – то чудное, ранее не виданное, дуло на дуле, одно под патрон другое для пули. Почти новое, или мне так казалось? Зарядов было предостаточно, а вот стрелять без надобности не советовал – не по кому, да и река близко. Ружье, и к нему снаряжение, поднял на лежанку и выложил у стены.  Ко всему этому прилагались два новых топора, ножовка и коробка с ножами. В пристройке обнаружил банку с гвоздями, керосиновую лампу и моток мягкой проволоки. Я замолвился было про охоту, на что Владимир Иванович посмеялся, и направил меня на путь истинный – пока лист не сошел и не выпал первый снег, я никого в лесу не найду, да и искать особо некого, разве что куропатку или горностая. «Лучше, - сказал напоследок, — займись дровами, зима будет долгая, еще замерзнешь тут». Дров действительно не наблюдалось в отдалении, видимо последний раз тут зимовали еще до моей отсидки. Кто бы сказал полгода назад, что мое заточение продлится в таком месте, не поверил бы, а запросился на сверхсрочное. Сидел бы сейчас у Пал Палыча в его приюте и не помышлял о завтрашнем дне. Уже собравшись уходить, Владимир Иванович спохватился и похлопал себя по голове:
    -Всю дорогу помнил, а тут забыл, и ты не спрашиваешь! Вверх по тропе, метров через сто найдешь яму в камнях – там раньше был родник, копнешь поглубже и с водой.

           Весь последующий день я занимался мелкой домашней работой, и через каждый час присаживался и прислушивался. Печка дымила, и светилась по бокам огоньками. Крыша тоже требовала ремонта, и я не представлял даже, как буду заделывать дыру, выходящую прямо на лежанку. Владимир Иванович подбросил мне подшивку журналов «Уральский следопыт», видимо так пытаясь приободрить мое неизбежное одиночество, и вот теперь, вырвав оттуда почище лист, я меж строчек настроился писать план своего бытия на месяц вперед. Карандаши оказались цветными, целая пачка, семь штук, будет чем заняться по вечерам – в журналах много черно-белых картинок. Первый огонь в новом месте случился в яме за зимовьем. После того, как наскучило мне все это неумелое безобразие с благоустройством, я установил пустую треногу с котелком и сходил за водою. Яма была полна, но сплошь покрыта листьями и мелкими ветками. Завтра почищу, а пока спасибо повелителю гор за любезно предоставленную влагу! Постараюсь отблагодарить тебя тем же!  Удивительно, но прошел уже целый день, а не было ни мошки, ни дождя, сверху над соснами пробивалось Солнце, а по окрестностям расположилась пугающая тишина. Я должен смириться со своим положением, и отдаться его величеству Провидению, иначе не дождусь прихода своего смотрителя. Если сложить все скорости – моторки и воды, да помножить на время, то выходило километров за пятьдесят, и как же он навестит меня? Были большие сомнения.

     Минула целая неделя, как меня определили на пребывание в этом невероятном крае. А в том, что он такой и есть, я убедился только сегодня, ступив за километр от своего жилища на вершину прилегающей горы. Это была верхняя точка в радиусе многих тысяч метров, и можно было рисовать карту окрестностей для предстоящих зимних походов. Середина октября в здешних местах казалась суровее, чем в лагере. Там не каждый год случался снег в ноябре, и дули пронизывающие ветра. Здесь же, как будто, царило вечное безмолвие в ожидании прихода зимы. Где –то далеко внизу расположилось мое зимовье, а подальше, за лесом, угадывалась извилина реки, на востоке же стеной стоял вековой лес. Под ногами что – то блеснуло. Нагнувшись, поднял кусок зеркала – откуда оно здесь? Наверное, случайный путник посылал с вершины солнечные зайчики местному населению, а может еще что…На реку путь был закрыт, а с другой стороны – непроходимая тайга, казавшаяся мне еще большей стеной своего места обитания. Как в капкане, да и к лучшему, подальше от людского глаза.

      Сегодня наконец – то залатал крышу. Сначала, пару дней назад, сколотил длинную лестницу, что - бы забраться наверх и разузнать там про все. Даже непонятно – откуда взялась дыра? Уложил в два ряда кругляками, присыпал землей вперемежку с мхом, а сверху приколотил рубероидом, случайно обнаруженном среди старого хлама. Подожду дождей, авось не пробежит, хотя сверху нависали вековые ели, и сам их вид казался мне гигантским неестественным зонтом. Глины с песком накопал внутри, обмазанная печь теперь не дымила, и в первый же натопленный день я спать разделся почти догола. Оставалась только проблема с дверью, за много лет она рассохлась и болталась в косяке. Пока навешал на нее всякого тряпья, да перебил навесы. Буду, наверное, снимать при первом удобном случае и колотить заново. Керосина была пятилитровая канистра, и я к нему еще не притрагивался, если растягивать до весны, то еще не пришло время. Хватало и одной свечи. Совсем неожиданно, в последнем мешке, среди прочего белья, обнаружил школьный географический атлас, и вот теперь, в перерывах между отдыхом, все гадал – зачем Владимир Иванович подложил его мне? Я нашел на карте примерное место своей отсидки, город, в котором работал в прошлой своей жизни, но вот где нахожусь сейчас – даже не различал…

Глава 16. В снежном плену.

        Первый снег случился неожиданно, я даже на обложке журнала записал число – 23. 10. Наверное, открылась старая привычка, еще при работе в карьере почти каждый день заполнял путевые листы, да расписывался в разных технических журналах. Жаль не догадался с метеостанции захватить пару приборов – еще бы температуру с давлением записывал. Ну, в следующий раз захвачу. Если так все случится и дальше, то понемногу буду превращаться в нытика или откроются доселе невиданные фобии. Дров напилил предостаточно, кругляками обложил зимовье с трех сторон и добрую часть исколол. Еще на зоне я трудился истопником в котельной, пока не перевели в мастерскую, и там и там все топили дровами. Вот только незадача – затупилась ножовка, а точило то где возьмешь? Вчера закончил с баней, такую мы устраивали себе на лесопилке – из лапника делали конусом шалаш, внутри разжигали огонь и обкладывали камнем, рассаживались по кругу и поддавали на раскаленные булыжники, а потом голышом выпрыгивали в сугробы. Сегодня истоплю, и попарю свои натруженные телеса. Снега навалило в покалено, и я надумал испытать единственную свою зимнюю обувку – прошитые валенки. Помнится, Владимир Иванович спросил – носил ли я валенки? Носил один раз, да и то в детстве. Они оказались на толстой резиновой подложке, и казались мягкими и теплыми, в самый раз под лыжи…

         Печка быстро разогревала воздух внутри зимовья, но к утру температура иногда опускалась до нуля, и вода покрывалась тонким слоем льда. Поддувало от двери и от стен, да и пола как такового не наблюдалось. Я уже привык просыпаться среди ночи и подкидывать дров, а потом в раздумьях просиживать у разгорающегося огня. Курить бросил давно и сразу же, как закашлял на зоне. Фельдшер тогда определил какую - то болезнь и напугал чахоткой. Потом с полгода, по два раза в день, пил еловый отвар.  Когда через день еще подвалило снега, раскидал все поленницы от стен, и за два дня отсыпал почти до крыши снежные завалины. Внутри стало заметно теплее, оставалось еще бы обшить дверь, но не находил пока решения, как это можно сделать. С первыми солнечными лучами вставал на лыжи, брал ружье и поднимался в гору. Тайга преображалась на глазах – на зеленой чаще набросили белоснежное покрывало, а в редких промежутках просматривались угловатые граниты. На обратном пути набирал канистру водою и возвращался в лагерь. Завтракать садился ближе к полудню, а второй, и последний раз, принимал пищу на самом закате. Организм не требовал лишнего прихода энергии, да и запасы еды казались ограниченными. К вечеру вновь поднимался в гору, и провожал в печали Солнце за далекую сопку. И так уже почти второй месяц…

        Однажды проснулся от ночного шума. Ветер гнал со стороны реки заряды снега, а еловые лапы, цепляя своими конечностями за непрочную крышу, добавляли внутрь случившегося жилища невероятных звуков блуждающего по соседству зверя. Я разжег фонарь и спустился вниз. Огонек от фитиля изогнулся, и вытянулся в сторону двери – видимо, вместе с теплом, из зимовья решились улететь и последние крупицы моего воздуха. Снял одеяло и набросил его поверх двери, так и не утеплил вход в жилище, и теперь вот пожинаю плоды своей лености. Время лишь чуть за полночь, а ветер разгулялся не на шутку, и вряд ли теперь удастся сомкнуть глаза. Шум нарастал, и временами казалось, что даже начинают дрожать стены, в унисон с моими ногами и руками.
       Подложил дров на тлеющие от ветряной тяги угли, и тем самым еще добавил в жилище звука. Печь загудела как никогда, а мне вдруг явилось осознание явления дыры в крыше – ее надорвал ураган – батюшка. Я не был готов к таким природным событиям, и в душе собрался испытать те мгновения ужаса, что случились однажды со мною на реке под водою. Тогда все закончилось внезапно, сейчас же финал был далек в моих ожиданиях. Стены зимовья и впрямь казались тонкими и слабыми, хорошо еще, что засыпал кругом снегом, иначе могло случиться непоправимое. Я поднялся наверх, и прильнул к оконцу, уходящему в подветренную сторону, и в направлении горной тропы. В тусклом ночном свете проявились невероятные сугробы и завихрения из местной замерзшей влаги, а чуть выше, над горою, зажигалась знакомая звезда.

       Значит заряд пошел на спад, и скоро потянет на мороз. Такое в лагере бывало часто. Местная природа тем и славилась, что снежные оттепели резко переходили в сорокоградусные морозы, и утрамбованный снежный наст приходилось рубить штыковыми лопатами. Такой штуки у меня не было, только небольшой кусок фанеры, да жестяной бак в яме. Вот из них и сколочу лопату. К утру все затихло, но дверь не поддалась. Стянул одеяло и глянул через щель наружу – искрящийся на восходящем солнце снег под самую крышу опоясал мое новообразовавшееся заключение. Поднялся к себе наверх и оценил оконце – мало для моего тела, да и стекло закреплено непонятно как, а если разбить, то другого не предвиделось. Дверь же чуть ниже моего роста, а загнутые гвозди от петель – вот они, перед глазами. Отогнул и мелкими ударами топора выгнал наружу.
       Дверь пошатнулась, но не поддалась. Разбежался с двух шагов и ударился плечом раз, потом еще пару раз. Дверь наклонилась своим верхом от меня, и наклонив ее вбок, потянул к себе. Снега нанесло по самые глаза, и что с ним делать – даже не представлял. Первым делом зачерпнул полное ведро и поставил на еще горячую печь. Все равно придется как-то выбираться, дров всего две охапки, а ближайшая поленница за углом у скалы. Снег был рыхлым и хрустящим, насыпал кучу вовнутрь, а по образовавшемуся косогору кое-как выбрался наружу. С подветренной стороны снесло все, и стена образовалась совсем голой. С этого места и начну, вернулся обратно за фанерным листом и приступил к отделочным работам. Дальше открывшегося входа копать не стал, оставлю это удовольствие на потом, лучше займусь дверью. Занес ее вовнутрь и прихватил двумя гвоздями – теперь открывать буду в жилище, да и сидела она на новом месте как-то совсем ровно. Добил в навесы остальные гвозди, подпер изнутри, и подбросил в печь последние дрова.

       Как поступить после всего случившегося – даже не строил планов, еще один такой заряд и зимовье может не выдержать удара стихии. По лестнице поднялся на крышу – рубероид местами выдран, а от насыпанной земли не видно и следа. Остается только закидывать снегом, да рубленым лапником. Путь в гору оказался закрыт двухметровым валом, а от бани сохранилась лишь груда бурых камней. Зато по направлению к реке стелилась ровная и выглаженная снежная равнина. Я совсем позабыл, что в той стороне ожидается явление моего последнего встреченного. Но когда?

 Глава 17. Таежные будни.

          На смену снежного периода нежданно пришли морозы. Я не стал откапывать с подветренной стороны путь в горы – надобности не было удаляться вверх от зимовья, да еще по пояс в снегу, а родник, наверное, перемерз и тоже завален. Добрую половину дров перенес вовнутрь, и даже не собирался колоть, разве что те чурки, что не пролазили в печную дверку. Встав с утра на лыжи, протоптал неширокую дорогу к ельнику – мне нравилось, когда в печи начинали трещать еловые ветки, а их аромат разносился во все уголки зимовья. Вместе с холодами добавились и таежные звуки – то треснет на морозе мохнатая зеленая лапа, то прокричит несчастная замерзшая птица. Наконец утеплил дверь, из тех немногих мешков, в которых хранились продукты, собрал в палец толщиной рулон, раскатал по двери и приколотил тонкими березовыми сучками. Дуть стало поменьше, и только утренняя изморось у самого низа двери донесла до меня весть о случившемся похолодании. Ветер выдувал последнее тепло, мороз же прожигал нетолстые стены, и к полудню они покрылись мелкими каплями охлажденного воздуха. Наскоро перекусив, засобирался в лес, идея посетила внезапно, и так захотелось до сумерек попробовать ее разрешить.  Рубил мохнатые еловые лапы, и таскал вовнутрь до тех пор, пока не осталось свободного места. А потом до изнеможения колотил на ветреную стену из этих лап еловую рубашку. Получился сплошной вертикально-зеленый ковер, и я невольно залюбовался своим случившимся творением. Те немногие, что остались, ветки изрубил помельче и выложил повдоль своей лежанки, а поверху накрыл старым овчинным тулупом.

        К концу третьего дня морозы немного спали и пришел ноябрь. Владимир Иванович обещал явиться по первому же льду, и я впервые, наверное, от безысходности, засобирался на реку. Каменная дорога покрылась прочным снежным настом, и лыжи охотно несли меня вниз. Впервые на пути попались следы какого-то зверя, и чем ближе к реке, тем больше виделось мне исхоженной местным населением поверхности. Я не пошел сразу напрямую, а забрал влево – в прошлый раз просматривался в той стороне крутой берег. На пути попадались как мелкие, птичьи, так и побольше следы, наверное, зайца или лисы. Я не обучен был этому знанию, а потому особо не вникая, двигался к проявившемуся обрыву. Вид на реку удивил меня и озадачил. Вдоль берега наблюдалась пара следов, оставленных неведомым мне средством, а реку почти посередине делила водная полынья. Оставаться больше на берегу не решился, и тем же путем поспешил в обратную сторону. Значит, совсем недавно по реке прошли люди, и мне нужно быть настороже. Стрелять уж точно пока не буду, а так хотелось!  И если река не стала окончательно, то и двигаться по ней опасно. Я не мог себе представить, что бы Владимир Иванович решился на лыжах навестить меня, да и зачем? Что – то не сходилось в моих сомнениях, продукты были на исходе, и нужно наконец, вопреки всему, решиться заняться охотой, но только в другой стороне.

        В зимовье и впрямь потеплело. Остатки дня я потратил на продолжение утепления жилища, но только снаружи. Тем же лапником вокруг, по периметру, выложил завалины, слегка притоптал и засыпал снегом. Отошел к лесу и залюбовался своим творением. У горы, под елями, наблюдался снежный сугроб, с квадратным основанием из двери, и тонкой полоской дыма сверху. Если завалить дверь, то и не приметишь. Вот бы ее перенести на обратную сторону! В другой раз, пожалуй, что и решусь, а пока попробую разведать новый путь в гору.  За поворотом все еще угадывалась старая тропа, и лыжи совсем не проваливались, как раньше, в снег. Двигаться было даже легче, чем в прошлые разы пешком, а опыт хождения к реке подсказывал выбирать путь поближе к деревьям. Совсем неожиданно из-под ног выпорхнула птица и побежала вглубь леса. Я последовал за нею, и вскоре следы оборвались рядом с норкой в снегу, размером с коленку. Зарядил дробью, и с трех метров выстрелил, впервые за последние месяцы. Выстрел случился глухим, наверное, звук забрал окружающий лес, или таким явился заряд. Разгреб снег, и почти сразу обнаружил обмякшую птицу, наполовину белую, наполовину серую. Я знал про рябчиков и куропаток, наверное, это была она. Совсем как мелкая курица. Засунул ее себе под куртку, и обошел окрестности. Следов было множество, а это значило, что явились теперь некоторые изменения в распорядке моего пребывания в здешних широтах.

         Весь вечер провозился с первой своей добычей. Вскипятил воды, обдал и общипал тушку. Килограмм точно будет! Потрошки вынес, и подвесил на стену зимовья, а тушку настроился варить в кипятке. Соли было предостаточно, а это значило, что теперь период моей кулинарной экскурсии по здешним местам можно растянуть и подольше. В булькающую воду бросил горсть пшенной крупы и искрошил луковицу - такую похлебку с дичью еще не приходилось готовить в уходящем земном периоде. Когда наконец, как показалось, все проварилось, я перенес котелок на стол и засобирался к торжественному ужину. Кажется, что сегодня седьмое ноября, семидесятая годовщина великой революции, и по случаю этого праздника на зоне пекли большой и сладкий торт. А я вот теперь приготовил себе мясо, да и от сладкого бы не отказался. В литровую алюминиевую кружку налил себе похлебку и бросил несколько сухарей. Вкус оказался невероятным, такого питания не приходилось получать еще в ближайшем прошлом, а нежные и тонкие косточки перемолол своими наскучившими клыками, и отправил вниз по назначению. Случившаяся затем кружка сладковатого и ароматного чая закончила мою вечернюю трапезу, и я засобирался наверх. Захватил с собою фонарь, пару журналов и желтый карандаш. Наверное, от переизбытка еды и чувств, возникло на ночь глядя у меня желание раскрасить пару страниц в желтое – до того добрым и ярким случился сегодняшний день.

      Наутро повалил мелкий, но густой снег. Думы о следах на берегу воплотились в сновидения, и я проснулся с осознанием приближения большого и белого парохода, с разноцветными огнями на борту и большой трубой посередине. На таком меня доставляли в лагерь, и на нем же я собрался покинуть свое местопребывание, во сне. Пойду к реке, разведаю последние события на берегах, да, пока не замело, ознакомлюсь с оставленными следами. В лесу было тихо, я шел, иногда постукивая единственной палкой по стволам деревьев, а в ответ случались на голову снежные шапки, да перелеты редкой птицы. След оказался тройным, и совсем мне непонятным, как будто бы прошел трехногий лыжник, а вот в какую сторону – то было мне неведомо. Возвращаться домой в такую погоду совсем не хотелось, если и случится кто на реке, то вряд ли разглядит меня среди снежных хлопьев и посреди густого леса. Дошел до того места, где высадились у ручья, и прятали лодку. Глубокая лощина, покрытая мелким редколесьем, поднималась вверх. Где-то там бьет мой родник, может и ручей получился из тех самых камней, и ямы, спрятанной между ними. Ровный нарастающий гул разнесся внезапно, как будто бы снова вертолет случился на мою голову. Я поспешил укрыться среди деревьев, но картина реки внизу была как на ладони. Вдоль ближнего берега приближалась чудо-машина, совсем с другой стороны, а значит это мог быть только чужой, и мне незнакомый посетитель. На носу одна большая лыжина, а по бокам еще две, сверху короб с оконцами, а позади круглый движитель. Машина замедлила ход и пристала к моему берегу. Первой на берег ступила белая лайка, а следом за ней, в пелене ниспадающего снега, я углядел профиль смотрителя маяка.

Глава 18. Чужак.

       Владимир Иванович вытащил лыжу, и собрался было заняться второй, но завидев приближающегося с берега лыжника, отложил это дело на потом.

-Здорово, отшельник! И что тебе дома не сидится, а я хотел сделать сюрприз!

      Мы обнялись, и что бы не мокнуть лишний раз на снегу, нежданный гость повлек меня вовнутрь своей бесовой машины. Я глядел на нее во все глаза, а Владимир Иванович уже пытался рассказать мне про свое чудо на лыжах. Аэросани еще не приходилось видывать, и даже не слышал про такое средство передвижения. Мы залезли в кабину, и я узнал вкратце цель появления на этих берегах своего гостя. Еще вчера он проехал мимо в сторону кордона вниз по течению, там пропал, и не выходил на связь его коллега, молодой парень лед тридцати. Так и не узнав, что случилось, теперь возвращался обратно, оставив тому на двери сообщение. Относительно моей истории имелись новости – задержали настоящих убийц, и отправили в край, еще про меня делился местный участковый, и с его слов выходило, что и меня, как свидетеля, где - то закопали тоже. А раз такое дело, то меня уже нет в живых и нужно родиться заново, но с другими документами. У Владимира Ивановича были мысли на этот счет, но просил немного повременить. Я рассказал ему про свои таежные будни, на что получил хвалебное слово:
      -Молодец, не ожидал даже, а что, если тебя направить на дальний кордон смотрителем? Начальство, думаю будет не против! Да и место сейчас там не занято!
     Оставив пол-ящика рыбных консервов и мешок сухарей, Владимир Иванович засобирался в путь. Мое изумленное молчание он расценил как согласие, и пообещал через пару недель за мною вернуться. Ну дела, не зря, выходит, сходил к реке! А почему сейчас меня не забрать? Ответ на вопрос уже скрывался за дальним изгибом реки.

        Все унести зараз не получилось, пришлось возвращаться еще, но уже с пустым мешком. Ящик тоже понес с собою – лишняя дощечка в хозяйстве не помешает. Так хотелось поскорее отведать соленой килечки, моего любимого на зоне угощения! В тюремной лавке, кроме нее, да карамели, больше ничего не брал, на что зэки угорали, и однажды подсунули мне ловко закатанную банку с рассолом и круглыми конфетками. Налегать на свалившуюся еду особо не насмелился – поотвык уже от соленого, да и печень последнее время пошаливала. А быстро бегают эти сани! И внутри просторно! Не ожидал даже такого средства на реке. Огонь в печке погас, пока я проводил время во встречах и расставаниях, вот спичек забыл попросить, осталась одна коробка, значит не буду больше экономить керосин, все равно скоро обратно. Во всяких раздумьях, не заметил, как за окном стемнелось, а в доме еще не топлено. Огонь занялся не сразу, и пришлось подлить немного горючего. Через полчаса заварил себе травяной чай, подбросил еще три полешка, и поднялся к себе на лежанку. Ружье с патронами постоянно пребывало здесь, и это вошло у меня в местную привычку. Поэтому даже не удивился, когда рука инстинктивно дернулась к оружию, а ушам во второй раз послышались на крыше шаги.

         Шаги разносились недолго, на смену им вдруг явилась вверху возня и царапанье прямо над головою. До потолка не более полуметра, а над ним кто-то пытается исследовать внутреннее содержимое моего укрытия. Первой же ответной мыслью было спуститься и подпереть дверь, но она и так подперта. Второй и окончательной – вооружиться. Я поднял оба топора и зарядил оба ствола, если кто и проникнет через дверь, то будет у меня как на ладони. А если начнет ломать крышу, то буду сразу стрелять. В какой –то момент мне послышался и голос нежданного гостя – то ли мяуканье, то ли чихание. Страшнее нежданного человека нет в лесу, а это был явно какой-то зверь, и я понемногу успокоился. И даже с интересом приступил к наблюдению за происходящими вдруг событиями. Но непрошенный гость вдруг переместился вдоль крыши к моим ногам и, как мне показалось, спрыгнул на землю. Как больше ни вслушивался, до утра ничего интересного так и не случилось. Да, на сегодня гостей мне было предостаточно, но, как говорится, бог любит троицу.

       С утра осторожно выбрался наружу, держа наизготовку свое средство самообороны. С подветренной стороны снег казался истоптанным, а две узких полоски следов уходили в тайгу. В половину моей ладошки будут. Я начал перебирать известных мне животных с такими лапами – волк, тигр, кабан, может быть рысь. Но не медведь же? Вот бы Шерхан был поблизости, облаял бы хоть чужака. Поставил на левый край лестницу, и поднялся наверх. Лапник раскидан, а по круглякам проявляются свежие царапины. Неожиданное открытие заставило меня кубарем скатиться вниз, и вернуться в зимовье. Никак во мне открылся инстинкт охотника, и как долго он там скрывался! В ближней половинке, под лежанкой, я еще в первый раз среди хлама разглядел это изделие – капкан, да какой! Ушло полдня, чтобы изучить и испробовать это устройство, свободно перешибающее ветку в палец толщиной. Исследовав еще раз окрестности, пришел к выводу – зверь приходил два раза, и оба с нависшей ели. На крыше, ровно в том самом месте, разложил и настроил капкан, предварительно измазав его остатками сала, а на пятак пристроил птичьи потрошки. Оставалось только дождаться ночи, и тогда, может быть, все повторится. Но я напрасно прождал почти до рассвета, так и заснул с ружьем в руках, и топором в ногах.

       От нежданного рева над головою под утро ударился все тем же органом о добрый кругляк, и мгновенно переместился в угол напротив. На крыше была борьба, и как я смел предположить спросонья – железа и зверя. Участником этого мероприятия я пока не решился быть, а предался своим, познающим мир, чувствительным органам. Схватка переместилась с крыши на землю и продолжилась где - то в отдалении. Вступать и теперь я поостерегся, а дождался, пока Солнце не коснется отметки в девять часов. Размазанный по снегу след уходил в сторону реки. Я надел лыжи, перезарядил ружье, и пошел следом, держась в стороне на несколько метров. Зверя увидел вскоре, обе передние лапы были зажаты зубами капкана, а два его острых черных ушка напоминали картинку из школьного учебника по зоологии. Наверное, это рысь! И нужно стрелять, вот только куда? Я еще раз проверил пулю и прицелился ровно в туловище. Несчастное животное пыталось зубами разорвать сплетение на ногах и даже не замечало меня. И к лучшему! Выстрел, кажется, достиг цели, и зверь задергал теперь уже задними лапами. Наблюдать за всем этим было выше моих сил, и я побрел к зимовью.

Глава 19. Ночной гость.

        Минула неделя, как я подстрелил рысь, и больше не ходил на охоту. Какое-то мучительное чувство закралось тем вечером, и пока не отступало. Не был в прошлой жизни я охотником, скорее - бродягой, да к тому же неудачным. В тот день лишь к полудню вернулся к месту своего преступления – именно таким казалось это действо. Закоченевшую тушу зверя, уже слегка потрепанную местным населением, припорошило снегом, и я не представлял даже – куда ее деть. Разогнул капкан. Рысь лежала передо мною, вытянувшись в сторону реки, и лишь маленькое красное пятнышко на шкуре напоминало о случившихся с утра событиях. Привязал веревку к задней ноге, и не спеша перетащил тушу к устью ручья. Было бы лето – обязательно закопал бы, а теперь просто закидал снегом. Владимиру Ивановичу уж точно не скажу о разыгравшейся трагедии. Возвращаясь обратно, пытался представить схватку с волком или медведем, но как, ведь я вживую еще не видывал ни того, ни другого? Скорее бы приехал и забрал меня!

         За неделю случилось лишь одно примечательное событие – я проспал всю ночь и половину пришедшего дня. А потому свой скудный завтрак переложил на ужин, а сэкономленные дрова скидал в дальний угол. Наверное, все-таки шалят нервы, и если хандра не пройдет, то опять придется идти на реку, а так не хотелось. Достал последнюю банку с минтаем, и поставил на еще горячую печку. Всю неделю продлился рыбный период, наверное, так истосковался по этим представителям земноводных, что совсем забыл о походах в лес. Недобрую шутку преподнес мне Владимир Иванович, наделив этим нескоропортящимся продуктом. Разобрал, промазал салом, собрал свое ружье. Било оно точно, два выстрела, и все в цель, правда лишь с нескольких метров. Вот и определил себе занятие – собрал накопившиеся в углу пустые банки, взял ружье и направился к лесу. На поваленное дерево выставил образовавшиеся мишени, и отсчитал двадцать шагов. Первая пуля ушла в молоко, а дробью снес добрую треть. В доме, на лежанке две пачки по двадцать пуль, и четыре - по десять патронов. Почему бы не потренировать свои руку и глаз? Все закончилось, когда на дереве не осталось ни одной банки. Больше выставлять желания не было, да и голова от выстрелов начинала трещать. Наверное, итак уже распугал местное зверье в округе, или привлек случайного человека. Мне было все равно.

         К концу ноября опять завьюжило. К этому событию я уже подготовился, запасся дровами, натопил в канистру снега, и еще раз удачно выбрался на охоту. На этот раз подстрелил целых три куропатки, а можно было и поболе, таким нетронутым казался мне животный мир за горою. Ветер начался еще с утра, и лишь к обеду к нему подстроились набежавшие снежные тучи. В маленькое оконце сверху я наблюдал за размахами ближайших елей, как заполняются снегом протоптанные дорожки, и рыжее Солнце посылает мне свой прощальный привет. А вместе с этим и осознание того, что Владимир Иванович вряд ли появится здесь завтра или послезавтра, а когда – только провидению дано про это знать. Интересно, светится ли мое оконце в ночи? Когда-нибудь надо понаблюдать, столько живу здесь, а ни разу в темноте не бродил по окрестностям. Внезапно вдали промелькнул огонек, и я напрягся – не привиделось ли? Наверное, чей – то глаз, слышал, что у кошачьих есть такая особенность, но не верил. Но огонек горел, и приближался, а путь его случился со стороны горы. Оттуда я никого не ждал! Глухой стук в дверь случился через минуту, наверное, ногой или телом. И далее – тишина. А вдруг Владимир Иванович? Я схватил топор и бросился вниз. Потянул к себе дверь, и вовнутрь к моим ногам упал совсем незнакомый мне человек. Я дернул его вовнутрь, подпер дверь, и поднес к лицу незнакомца фонарь. Молодое и улыбающееся лицо поспешило с разъяснениями:
      - Я дошел…Ты кто?
      - Живу здесь, третий месяц.
      — Значит, теперь будем жить вместе, - и вызывающе засмеялся.

       Я стащил с гостя мокрую одежду, постелил старый тулуп рядом с печкой, и усадил на него засыпающего ночного путника. Руки – ноги вроде целы, не обморожены, да и на вид - великан какой – то. Схватил фонарь, и выглянул наружу - рядом со входом валяются пара лыж и тощий рюкзак. Собрал в охапку и бросил в зимовье. Первым делом подкинул еще дров, и стащил сверху все свои тряпки, да теплую одежду. Сунул под голову твердую подушку, укрыл одеялом и новым полушубком. Как пригодился, я его еще ни разу даже не надел! Мне показалось, что ночной пришлый, перед тем как заснуть окончательно, что –то пробормотал, или позвал кого – то. В его рюкзаке, кроме пачки печенья и мотка проволоки, ничего не было. Выходит, что он знал про это место, и шел именно сюда, но на что надеялся? Я убрал все оружие наверх, а при себе оставил лишь небольшой нож. Завтра он проснется, и я должен его хотя бы накормить. Две оставшиеся тушки были закапаны у входа, и я поставил на огонь котелок с водою. Буду угощать своего гостя с утра! Вода закипела быстро, и через минуту добрая половина оставшихся запасов крупы уже пребывала на дне сосуда.  Сварю кашу на воде и маргарине, но и не помешал бы куриный бульон. Литровой кружки, пожалуй, хватит. Впервые за много дней у меня в меню были и первое и второе.

       К утру тоже задремал, прислонившись к стене с лапником. Новый герой не подавал признаков бессонницы, и вдруг представился мне вернувшимся с ночной смены сокамерником. Мы так и работали в зоне – то днем, то по ночам. Это была заслуга начальника колонии, еще до меня в ночную смену определяли новобранцев, что бы паханы не занимались их членовредительством в темное время суток. Первый год я тоже работал ночью, а днем отсыпался в бараке. И сейчас, впервые за много лет, вдруг почувствовал заботу и ответственность за невесть откуда взявшегося человека. Ветер гуляет уже целые сутки, да и утро случилось не лучше, а образовавшееся вдруг неравновесие в моем жилище породило череду самых противоречивых суждений. Во – первых, откуда он ко мне явился, а во-вторых – надолго ли? Продуктов практически уже не осталось, лишь сухари да немного соли. Но и это не главное, представляет ли он для меня опасность, ведь за ушедшее время всякое бывало. Я подошел поближе и заглянул в лицо. Вроде спит, и лихорадки нет. В моей сумке была коробка с таблетками, а что там есть - пока не наблюдал. Приоткрыл печную дверку и скрипнул железом, на что вблизи проявилась реакция – визитер приподнял голову, и чуть облокотился на руки.

Глава 20. К новым берегам.

        На меня смотрело радостное и улыбающееся лицо, как будто - бы ему приснился невероятный сон, или оно выиграло в спортлото:
    - Чем у тебя тут так вкусно пахнет? – последовал мне необычный вопрос от губ, проросших трехдневной щетиной, и, не дождавшись моего ответа, новообразовавшийся сожитель тут же склонился над печью. Даже не приблизившись, я созерцал поглощение еще теплого угощения, и спустя несколько минут меня все же удостоили предъявлением к знакомству:
    - Гена, Пряхин, твой сосед слева! А ты, как вижу, с зоны сбежал!
    - Отпустили, - выдал я, но спохватившись, продолжил свое повествование, - меня сюда привез Владимир Иванович, пожить…
    - О, тогда другое дело, а то ты мне показался совсем не местным, чужих здесь не бывает!
         Мы проговорили с ним до полудня. Оказалось, что Владимир Иванович проезжал именно к нему, да не вовремя. Задумал его коллега испытать судьбу, и пешком, по тайге, отправился к своему давнему другу за сто верст. Да не рассчитал немного сил, и поэтому вышел на меня, что - бы передохнуть, и подсушиться. А видел я огонек от его папиросы, кстати последней, о чем Гена сейчас больше всего и сожалел.

        За разговорами мы не услышали приближение еще одного гостя, и когда он постучал, то сначала уставились друг на друга, а затем на дверь. Первой вбежала лайка, прыгнув по-хозяйски с порога. Следом Владимир Иванович с ружьем на шее, и уже снятым рюкзаком. Увидеть сразу двоих он явно не ожидал, и, если бы помещение было побольше, то я бы смог наблюдать соревнование на длинную дистанцию.
 -Ах ты, пострел! – Владимир Иванович потянулся за стоявшей в углу палкой, а мой новоявленный в ночи в один прыжок заскочил на лежанку и уже оттуда подавал свой осмелевший голос:
-У меня ружье и топор! Я буду защищаться!
       Такой трагикомедии мне наблюдать еще не приходилось, и я уж было собрался вступить, но последний гость повернулся спиной к лежанке, и начал раздеваться. Присев, оглядел все вокруг, и запросил чая.  А пес, примостившись у печки, видимо, ждал продолжения случившегося этюда, и вертел по сторонам своею пятнистой мордой. Мы сидели по бокам и ждали последнего слова, и оно последовало:
    - У вас пять минут на сборы, иначе передумаю!

         Через полчаса вместительные аэросани уносили наши тела вниз по течению, совсем в другую сторону от прежних моих пребываний. Низкий шум от винта не располагал к диалогам, а виды из окна настраивали на осмысление бескрайности следующих по курсу берегов. Гена сидел спереди, рядом с Владимиром Ивановичем, а меня кое-как протиснули сзади, среди нагромождения мешков и ящиков. Я в последний раз вернул в память уходящие от зимовья наши следы, и теперь, двигаясь ногами вперед, пребывал в приятной меланхолии.  Наш старт случился уже за полуднем, и вот уже пошел второй час, как снежное путешествие приближалось к своей середине. У самого берега проявилась небольшая хижина, рядом с которой лежали вверх дном две, наполовину присыпанные снегом, лодки. Сани пристали в отдалении, и Гена любезно засобирался приглашать нас к себе в гости. Его кордон был в километре от берега, и с реки не просматривался. Я собрался было заправлять штаны в валенки, но водитель саней остудил мою тягу к новым пешим прогулкам:
  - Завтра заеду, будет серьезный разговор.

       Еще минуты три в боковое окно мне маячил профиль второго человека за этот день, а в ногах неожиданно проявилось малое и лохматое движение. Я сунул вниз руку, и в ту же секунду отдернул обратно. Оно меня укусило, а затем заскреблось о правый валенок. Я совсем осмелел, и поднял в руки месячного щенка, точь-в-точь похожего на лайку, расположившуюся на втором сидении. Он, кажется, был не прочь облизать мне лицо и руки, на что я, конечно не сразу, но дал согласие. Минуту спустя, пригревшись на коленях, маленькое существо раззевалось и задремало. За окном начинало темнеть, и Владимир Иванович включил мощный прожектор. Небольшие снежинки неслись нам навстречу, а мне привиделось, как я на своем КрАЗе мчусь из карьера навстречу своей судьбе.
      Неожиданно мотор заглох, и погас свет. Владимир Иванович повернулся и сообщил, что приехали. Затем забрал у меня щенка и положил на свое сидение.  Лайка облизала, видимо, своего детеныша и выскочила наружу. Кромешная тьма окружала новоявленный мне мир, а суета в передней части саней случилась от налипания снега на руль.
   -Ну, будем разгружаться, - сообщил водитель речного транспорта, и включил карманный фонарик.

      Мы достали все то, что оказывается было столь необходимым в этих местах, и налегке двинулись вверх. Владимир Иванович с огнем в руках, а я - со щенком. Снега по пути оказалось немного, и иногда я пытался даже спотыкаться о проступающие валуны. Пройдя метров сто, уперлись в ограду. Такое сооружение мне впервые приходилось наблюдать, и у Ивана, и у Владимира Ивановича строения были открытыми и свободными для всякого лесного жителя. Казалось, заметив во мне замешательство, мой спутник привнёс свои пояснения:
    - Старый хозяин начудил, все боялся поначалу выходить из дому.
    Почему старый, - закралось во мне вдруг сомнение относительно своего здесь пребывания, - а еще вспомнился последний разговор с Владимиром Ивановичем относительно повышения моей квалификации. В глубине двора проявился довольно большой дом, а вдали несколько строений поменьше. Оставив меня наедине со своими мыслями, мой спутник пропал в одном из них, и через минуту разнесся ровный и плавный рокот, а на углу вспыхнула мощная лампа. За час мы управились, весь груз перенесли в дом, разожги огромную русскую печь, а облегченные сани подогнали поближе к дому. Внутри тоже горел свет, а две больших комнаты и одна поменьше совсем лишили меня ощущения реальности происходящего. И уже за полночь, за крепким травяным чаем с ореховым щербетом, Владимир Иванович выложил наконец мою дорожную карту. До весны поживу и поработаю здесь. Что делать – узнаю завтра, с руководством все согласовано, да и конкурса на это место уже с лета не наблюдалось. Но первым делом я ознакомился с видавшим виды и события паспортом, с вполне благозвучным именем, и подозрительно смахивающим на меня портретом…

  Глава 21. Сборы.

           Отодвинул к окну почти исписанную тетрадь, и задул огонь. Пойду пройдусь. Легкий ветерок взлетел из-под крутого берега и, описав восьмерки среди редких сосен, приземлился напротив моего пришествия. Именно так мне виделось свое возвращение домой, в этот раз силы оказались совсем истрачены, и несколько дней пролежал в раздумьях и записях. В тот год, пять лет назад мне неимоверно повезло, что встретил такого дорогого человека – Владимира Ивановича. Наше общение продлилось до самого лета, пока не закрыли ту самую станцию, и ко мне не подселили двоих, то ли геодезистов, то ли картографистов, но точно любителей выпить. Владимир Иванович забрал меня с Альфой сначала к себе, а уж после переправил на Подкаменную Тунгуску, где я и нашел свое последнее пристанище. С обрыва открывалось замечательное зрелище! Как я любил это место, и этот край! Казалось, что все бытие случилось на этих берегах, а прошлая жизнь почти окончательно стерлась из памяти. Посреди реки, в наступающих сумерках, еще можно различить кусок острого камня, выпирающего изо льда, и я окрестил его Клыком. Напротив же, вдоль берега стояли вековые каменные столбы, и я насчитал их числом ровно в двенадцать. Летом часто там пристают моторки с туристами, иногда заглядывают и ко мне, наверное, прослышав про мои лечебные травы. За спиною опять проухал филин – где-то живет поблизости, и почти каждый вечер приветствует мое появление в своих владениях, да я и не противлюсь, здесь каждый себе хозяин.

         Через месяц щенята подрастут и окрепнут, я уже сговорился с поселковыми - кому, и за сколько отдать. Альфа же мне будет нужна свободной и сильной спутницей. Свой последний поход в неизведанное я задумал более года назад, и еще ни с кем не делился планами, даже с Владимиром Ивановичем. Однажды, в свое третье лето на этих берегах, вышел на странного вида парочку, расположившуюся на привал в тени отвесной скалы. С их стороны тогда случилась великая радость от встречи с человеком, а мне же пришлось почти месяц выхаживать старшего из них. Младший на другой же день уплыл в город, но так и не вернулся, и только спустя несколько дней от нашей встречи я ознакомился с историей их путешествия. Два преподавателя новосибирского вуза, начитавшись архивных историй, отправились на поиски пещеры древнего человека за тысячу километров на север, но не пройдя и трети, вернулись обратно. Я уж было согласился стать их проводником на следующее лето, но, видимо, решили обойтись без меня. Только остались от них на память копии тех самых архивов столетней давности, а мне, к тому времени уже ставшему любителем к написанию всяких историй, запала в душу первопричина, повлекшая их на такое самопожертвование. Если в той летописи и была хоть частица правды, то я был поражён возможностью проживания наших предков в суровом северном крае, и долго размышлял по этому поводу.

       Путь до ближайшего райцентра был неблизким, и за две недели я исходил его дважды. Сдал в заготконтору оставшиеся травы, поменял у лихих людей добытое золото на патроны и походное снаряжение, удалил так мучивший меня зуб. Впереди еще десять дней, а до прихода нового года – чуть меньше месяца. Денег на все не хватит, а вырученные за щенков захвачу с собою – на пути еще будут кордоны, где можно подкупить продуктов. Часто вспоминался вертолет, и пачки новеньких купюр, спрятанные на вершине, ели. Уже год, как они потеряли свою ценность, жаль, что никого не навел тогда на них, и, видимо, побоялся, что завладеют оставленным там оружием. Альфу последнее время держал на привязи и взаперти, что бы не сбежала к своему лесному сожителю, да он и сам больше не появлялся. Щенки подросли, уже вовсю лакали из миски, через пару дней собрался снести их за реку в поселок. Начисто переделал свои сани, сделал чуть длиннее и уже, а полозья слепил из легких листов дюрали, найденной однажды недалеко у берега. Для Альфы сделал упряжку, еще в прошлом году пытался ее натаскивать в санях, да не было особой надобности. Теперь же ей суждена была роль моего главного спутника и помощника в пути.

        Перед тем, как двинуться на север, оставалось еще одно незавершенное дело. Вниз по реке второй год проживали странные люди. Появились они внезапно, два мужика и две бабы, да пацан с ними лет семи. Сколотили себе шалаш, и проживали в контакте с природой. Мальчонка был обезножен, и они постоянно таскали его с собою, то в тайгу, то на реку. Из разговоров с ними я понял то, что прибыли они из дальнего города по научению своей секты, однажды решившей найти исцеление на этих берегах. Мою помощь не отвергали, ибо были наслышаны, и, сегодня, собрав заготовленные настои и измельченные корешки, я с утра выдвинулся по реке. К вечеру должен вернуться, поэтому Альфа остается дома на хозяйстве, а большой замок на двери известит об отсутствии хозяина. Путь был недолгим, и к полудню я уже был на месте. Мальчонка называл себя Сергей Сергеичем, и ножками он перестал ходить после какой – то семейной драмы, то ли напугали, то ли еще что. Я мог помочь только укрепить силы, да добавить духа в тело, а все остальное он сделает сам, лишь бы родители не мешали. Так им и объяснил, и как поить наказал на прощание. Еще оставил ключ от зимовья, и почти уговорил их через пару дней перебраться ко мне.

       В этих широтах декабрь, по моим наблюдениям, казался самым спокойным и малоснежным месяцем. На смену осенним ветрам приходило холодное январское противостояние, а между ними природа вдруг замирала. В это уготовленное мне оконце я и собрался проскочить на первых порах своего пути, а что там далее – то было неведомо. К концу второго от своего возвращения из гостей дня я осмотрел вконец собранную поклажу. Кажется, что учел все, хотя по опыту сознавал, что всякое может случиться. Однажды даже сломал лыжу, и теперь новая запасная красовалась на правом боку. Двигаться настроился в легкой и удобной одежде, в которой уже не раз хаживал, все было из натурального меха – кухлянка, штаны, унты. В доме оставил недельный запас продуктов на случай, если залетный путник найдет себе в нем приют, или родители с мальчонкой решатся на переезд. Два дня, как Альфа кружит вокруг дома в поисках своих детенышей, но не находит. Еще не пойдет со мною. Я уж ей и нашептывал на ухо – не помогает. Вспомнил, что еще не положил законченные тетради, хотел отослать Владимиру Ивановичу, да ему сейчас не до чтения – плох совсем. В райцентре углядел на витрине школьный альбом, и не удержался, взял даже два. Еще на старом месте пробовал рисовать окружающие причуды, а там, куда направляюсь, этого добра должно быть предостаточно…

Глава 22. Кочечум.

          К концу девятого дня вышел к Нижней Тунгуске. На ней я когда – то провел целых полгода, а вверх по течению, километрах в ста, проживал Владимир Иванович. Сейчас он у сына в городе, а к весне обещал вернуться назад. По моим планам выходило, что на обратном пути явлюсь у его зимовья, и стану ожидать с ним встречи. Путь дальше лежал вниз по реке, и, к моему удивлению, вдоль берегов дорога была изъезжена всяким зимним транспортом. Еще на подходе к реке я продолжил сомневаться в своей затее, и сейчас, стоя на гладкой и утоптанной трассе, задумчиво всматривался вдаль. Пока еще можно вернуться, или уйти по реке. Но не ступал выше этого поворота Нижней Тунгуски, и меня неудержимо влекло вдруг открывшееся в этих краях любопытство, иначе бы давно уже переселился на равнины, или уехал на восток. Вчерашний путь к реке оказался простым, видимо, местные боги заманивали меня в свою ловушку, а так случалось ни в первый раз. Как и ожидал, Альфа старалась вовсю, наверное, сознаваясь в своей измене, и в первые дни я старался жалеть ее, и больше часа не запрягаться. Да и с ночевками проблем не случилось, лишь дважды пришлось коротать сон в палатке. Теперь же все будет иначе, через пару переходов уйду от реки вправо, а там все земли новые и неизведанные. Если двигаться таким же темпом, то потрачу еще не менее десяти дней. Знаки на карте, и описания неведомого автора, конечной точкой определили мне место среди двух белков, у извилины неведомой реки в виде вытянутой восьмерки. Условным знаком была прописана каменная ниспадающая насыпь, случившаяся, видимо, после древнего землетрясения.

         К вечеру следующего дня началось похолодание, а значит нужно успеть до темна оборудовать лагерь. Завтра к полудню уйду с реки, так показывали мне карты. Их было две, одна подробная, свернутая в восемь частей, с ручьями и даже указателями высот, другая – географическая, из путеводителя по Сибири. Ртутный компас, подаренный мне однажды водными туристами, безошибочно вел меня пока на северо – восток. В снегу выкопал до камней яму и выложил лапником, а сверху поставил армейскую мини-палатку и почти на полвысоты обложил пластами снега. Подстилка и накидка из оленьих шкур спасали в любую стужу, да и Альфа всегда ночевала под боком, если что – обогреет хозяина. Ужинал всегда плотно, и жидкости почти не пил, чтобы не выстужать ночью жилище по случаю. Но в этот раз не удержался, и заварил травы, что – то голова приболела, наверное, давление в этих широтах случилось меньше обычного.  Перед тем как заснуть, еще раз в свете керосиновой горелки прошелся по карте. Будет практически невозможно найти отмеченное место, река и камни скрыты под сплошным снежным покрывалом. Но если там что и есть, то по опыту знал, что местные духи явят мне свои указатели. Альфа свернулась рядышком в клубок, и я накинул на образовавшуюся ко сну компанию оленью шкуру. В палатке чуть ниже нуля, а под одеялом намного теплее. Я приучил себя в зимних походах просыпаться через каждый час, и по выдыхаемому воздуху решался, что делать дальше. Если температура опускалась за двадцать градусов – разжигал огонь.

       Устье притока Нижней Тунгуски случилось с полыньей. Зеленая вода местами замирала в причудливых формах, а там, где ее потоки не смогла еще сломить стужа, в глубине играла стайка мелкого ленка. Я невольно залюбовался неожиданной картиной, вот бы закинуть снасти, да не было в поклаже. Это был Кочечум, и вдоль него лежал мой путь. Я ни разу еще не ходил по узкой и быстрой зимней реке, и, не понаслышке, знал, что таковая затея хранит в себе коварную опасность однажды провалиться в воду. Но другой тропы не наблюдалось – свежевыпавший по берегам снег поглощал меня по пояс, а сани увязали в снегу. Температура сегодня опустилась за тридцать градусов, и это состояние природы настраивало меня окончательно на ход вдоль реки, и однажды прорубленный лед случился толщиною в ладонь. Где – то там, у самого ее истока лежит то самое плато, о котором мне открылся заблудший ученый. И по его словам – это место не раз пролетали вертолетчики – нефтяники, рассказывая, что наблюдали даже летом две шапки снегов на острых гольцах. Чем дальше я удалялся от Тунгуски, тем меньше становилось снегов, растительность по берегам вдруг уменьшилась в размерах, а Солнце в своем движении неподвижно висело в одной точке. Я слышал про лесотундру, но не ожидал так быстро выбраться на нее. Видимо, это был лишь ее малый затерявшийся кусок, а впереди меня еще поджидают и горы, и непроходимый лес.

          К исходу третьего дня пути вдоль почти оголившегося притока случилось происшествие с Альфой. После упряжки я отпускал ее в свободное движение, и в этот раз, на самом подъеме в небольшую гору, она пропала из виду. Уклон оказался небольшим, и местами просматривался потрескавшийся лед. Видимо, я ступил на пороги, которые выпирали из воды, сверкая на солнце кристаллами застывшей влаги.  Собачий лай сверху заставил меня ускориться, и через минуту моему взору предстала удивительная картина. Альфа, припав на передние лапы, описывала своим задом причудливые фигуры, а перед ее мордой в стойке расположилось белое и незнакомое мне существо. Завидев меня, оно сделало через собаку прыжок, и в том же духе продолжило свой ход подальше от непрошенных гостей. Я перебрал в памяти виданных лесных обитателей, и остановился на одном – горностай!  Очень редкий встречный, и как он столкнулся с Альфой?  Она и не думала его преследовать, а на ее, также белом, носу проявились капельки красной влаги, значит - схватка была проиграна. Я поспешил набросить на нее упряжку, от греха подальше, всякое может случиться при забегах по такой пересеченной местности. Как тогда с Шерханом, жаль было пса, Владимир Иванович возил его к ветеринару, но усилия оказались напрасными. Представшая перед нами замерзшая река случилась в виде причудливой формы ледяного катка. Я снял лыжи, и продолжил свой путь таким легким и свободным пешим ходом. Сани скользили без каких-либо усилий, и только лишь лапы пса временами уезжали друг от друга, видимо, в который раз рассказывая местным обитателям о неудачном пришествии зверя собачьей породы.

      Солнце висело в двух градусах над горизонтом, и его прямые лучи, казалось, прокалывали насквозь мое левое плечо. Тишина была неописуемая, даже холодный вечерний воздух хранил в себе молчание, а глади замерзшей воды не было и конца. По берегам просматривались редкие сосны и серые околки березняка. Только там мог случиться наш приют, и я пристегнул лыжи. Альфа уже изведала окрестности и кружила в отдалении. Небольшая возвышенность среди сосен могла служить защитой от возможной поземки, а густые заросли кустарника послужат долгожданной периной в палатке. Но очередным удивлением в новых берегах, на месте возвышенности, явилось, присыпанное снегом, то ли укрытие, то ли древнее погребение. Нечто подобное приходилось встречать уже в тайге, и лесные люди обходили их стороною.

Глава 23. Случайный отдых.

       Камни оказались выложенными по кругу, а внутрь вел узкий проход. Высота – мне до плеч будет, но если подобрать всякие внутренности, то, пожалуй, накроет и с головою. Затратил полчаса, чтобы выбросить залежалый снег, и очистить круглое отверстие у самого основания. Северная сторона каменной кладки оказалась скрыта сухим мхом, а у отверстия случился снаружи выход, метрах в двух от стены. В голове пока не образовалось суждений относительно назначения этого сооружения, и я приступил к обустройству ночлега. Но прежде собрал по окрестностям все, что еще могло гореть, и развел внутри костер. Дым почему-то не спешил уноситься вверх, а стелился к земле и пропадал в откопанном отверстии. Я вышел наружу – так и есть - из дыры поднималась голубая полоска и уносилась к реке. Невероятно, неведомый мне архитектор когда – то соорудил себе здесь печь! Идея пришла внезапно, и я отправился к близлежащему березняку.  Срубил полдюжины трехметровых кругляков и снес к укрытию. Уже на месте подогнал по ширине крыши, накрыл сверху своею палаткой, а по углам привязал бечевкой. Костер передвинул поближе к отверстию и занялся обустройством треноги. Сегодня, пожалуй, случится торжественный ужин по случаю такого ночлега, а завтра останусь еще на сутки. Местные боги послали мне укрытие, где можно отдохнуть после тяжелого перехода, и запастись силами. А, если позволит еще и погода, то отправиться наконец на охоту. Альфа и так на меня уже косо смотрит после каши с сушеными грибами.

          Впервые за много дней я ночевал в тепле. Даже ближе к рассвету красные огоньки от углей еще дышали мне в лицо своими приятными потоками, а Альфа порывалась выползти наружу, скребясь о закрывающую проход оленью шкуру. Выпустил собаку, и выбрался сам. Притороченные сани слегка покрылись искрящимся на восходящем Солнце инеем, а с реки разносилась стреляющая трескотня, наверное, от раздающихся вширь от мороза кусков льда. Взял котелок и топор, загнул на место полог, и спустился к реке. Альфа уже рыскала на той стороне и внимательно изучала неведомые ей следы. Отколол пару кусков льда, тут же искрошил, и наполнил котелок. На юге кромка неба подсвечивала темно – синим, значит к полудню сменится ветер и можно ожидать снегов. Свистнул собаку, и отправился обратно. Альфе разогрею тушенку, сам же ограничусь кружкой чая с сухарями, если уж собрался поохотиться, то налегке. Авось повезет, и к обеду будем со свежим мясом.  Первые свежие следы проявились уже за соседним березняком. Заячья стайка, видимо, резвилась здесь весь вчерашний день, и теперь пропала в ближайших зарослях. Обойдя с подветренной стороны прилегающие кусты, вышел к новым следам. Первые нельзя было спутать ни с чем – дня два назад прошла пара волков. Вторые же ввели в растерянность – миниатюрные копытца змейкой уходили к ближайшим каменным скоплениям. По длине шага – точно не козел, молодой олень или кабарга. Больше некому, первых двух приходилось уже отстреливать, с кабаргой же не довелось еще повстречаться.

        Пристегнул собаку к поводку, и засеменил по уходящим вверх следам. Альфа могла почуять запах зверя, но не всякого. Наверное, ее сознание, в отличие от моего, различало братьев своих меньших по своим особенным признакам, и я не мог полностью на нее положиться. Внезапно она натянула поводок, и потащила меня вперед, упираясь задними лапами о все возможное. Я зарядил оба ствола, и взял ружье на изготовку. Следы пропадали в каменной россыпи, и я отстегнул собаку. Она умчалась вперед, и через мгновение разразилась яростным лаем. Внизу, среди камней проявились следы уже разыгравшейся трагедия, видимо здесь хищники поджидали свою добычу, и у нее не было шансов на спасение. Осталась нетронутой голова, да пара копыт, остальное, скорее всего, растащили по окрестностям. По застывшим бурым пятнам и остаткам выходило, что все случилось более суток тому назад. Осмотрел в монокуляр прилегающие к лесу камни – именно туда уходили следы, и в ту же сторону случится мой завтрашний путь. В районе Тунгуски волк – редкий встречный, в последние годы была объявлена на них охота, и, видимо, что они переместились ближе к северу.  Альфа подобрала одну лапу, и теперь смотрела на меня вопросительно. Я развернулся, и пошел боковым курсом в сторону лагеря. Где – то там должна быть заячья лежка, а лучшей добычи и не нужно. Поднялся на пригорок, внизу в паре километров, как на ладони – река, и темный квадрат нашего пристанища, а от невероятных размеров дневного светила выступают на глазах маленькие капельки влаги.

        Видимо, наспех насладившись чужой добычей, Альфа неслась скачками в гору, и не дождавшись ее явления, я оттолкнулся палками, и заскользил вниз. Первого русака она взяла почти сразу же. Я еще удивился его окрасу – белая шерстка, и серые лапы. Сквозь стекло монокля успел рассмотреть, как пес сбил несчастного на бок, но получив лапой по ушам, отскочил в сторону. Я свистнул пару раз, тем самым известив новообразовавшегося хищника, что пришла моя очередь. Заряд дроби зацепил задние лапы, и, пробежав еще с сотню метров, зайчишка, обессилев, верещал в окружавших его непрошенных гостей. Второй вылетел у самых ног, и я не дал ему шансов. Это была удача, почти восемь килограмм нежного мяса обеспечат энергией и меня, и пса на добрых три дня. И мы поспешили в лагерь. Сегодня к вечеру разыграется ветер, лучше бы со снегом, ибо тот путь, что случился накануне, требовал лишних усилий при движении по голым камням и реке. Первую тушку разделил пополам, и часть бросил в кипящую воду, остальное же сунул в кожаный мешок, притороченный сверху саней. Собаке не позволял есть сырое – мало ли что, еще подавится, или подхватит какую инфекцию. Да и варил почти час. Однажды, от той же зайчатины, провисевшей на холоде больше месяца, отпаивал Альфу и колол пенициллином почти месяц. Но нет-нет, да перепадала ей все же свеженина, но только домашней птицы или кроликов.

        Сначала пошел снег, а потом завьюжило. Я успел наложить на крышу камней на тот случай, если наскочат вдруг порывы ветра, а часть снаряжения затащил вовнутрь. Изловчившись, придавил санями снаружи оленью шкуру – так будет понадежнее, если пребудет пурга. Снег на полу вытаял еще вчера, и приятная сухая подстилка располагала к длительному времяпровождению. Я достал альбом и цветные карандаши. Последнее время в своих тетрадях каждое повествование начинал и заканчивал чьим – то рисунком, и в прошлый раз случился тот самый мальчонка, плывущий в лодке один по реке. Где он сейчас, и сбылись ли мои наставления? Вывел на первом листе сегодняшнюю дату, хотя и не был уверен в ней, и приступил к сканированию своего теперешнего жилища, камень за камнем, слово за словом. Порывы ветра временами усиливались, и сверху неслась череда похлопываний брезента о крышу, да поскрипывание непрочно уложенных кругляков. Все, как в тайге, в случайной промерзшей хижине, и я предавался в этот миг спокойствию и равновесию – такая родная стихия явилась в гости, что даже Альфа с закрытыми глазами наблюдала за моим новым представлением. Совсем скоро нас немного задует, а завтра, в который уже раз первым делом на морозный воздух вытолкну пса, а следом уж выберусь сам, что бы продолжить случившееся накануне повествование…

Глава 24. По ледяной реке.

         Расставание с таким необычным пристанищем вышло ближе к полудню. Снег действительно накрыл и реку, и все прилегающие окрестности, а случившийся мороз и новоявленное светило сотворили из всего увиденного сказочное царствие. Я уж было настроился остаться здесь до весны, как нередко случалось в прошлых походах, но протяжный и далекий рев возвестил о возможности продолжения пути по все тому же маршруту. Неужели олень? Всегда удивлялся в стойбищах у кочевников – почему их подопечные кричат по утрам, а ответ получал вполне своевременный – встречают Солнце. До конечной точки еще три перехода, а дорога домой в пять раз длиннее. Выходит, что вернуться суждено под Крещение, а хотелось бы успеть пораньше, в середине января случаются лютые холода. Санный след был пошире, чем лыжный, и на спусках я старался раздвигать ноги, что бы груженый спутник за спиною не создавал противостояния. Скатился к реке, и повернул голову вспять – за поросшим холмом потерялось обескровленное сооружение, к которому еще предстоит вернуться, и, в знак благодарности за предоставленный им ночлег, я разрядил в небо пару зарядов. Пусть знают местные обитатели, что в их владения явился человек, хоть и не царь природы, но и не простой соглядатай. Альфа уже отреагировала на мои сигналы и неслась обратно. Больше решил не привязывать ее, пусть маячит впереди, мало ли кто поджидает за тем поворотом, и у меня еще совсем нет опыта передвигаться по таким территориям.

         Местность преображалась на глазах. Если в последние дни река спокойно изгибалась среди равнины, поросшей мелким редколесьем, то теперь же, миновав метровый и почти замёрзший водопад, я обнаружил странные нововведения. Череда острых каменных выступов по правому берегу вступала в противостояние с заросшими густым ельником сопками с левой стороны. Как будто бы миллион лет назад река разорвала это местечко на две половинки, и каждая стала жить по своим законам. Летом здесь трудно пройти, даже у самого опытного таежника немного шансов преодолеть эти естественные преграды, да и сейчас я уже начинал испытывать первые трудности. Следующий каскад водопадов явил мне настоящую воду, и я смотрел на нее теперь, как на случившийся бы пароход по Подкаменной Тунгуске. Дороги вперед не было, переместился на ровную каменную площадку и развернул карту. Через три - четыре километра река сделает крутой изгиб на восток и станет пошире, и, скорее всего, будет укрыта льдом. Остается один путь – через горы, пройти напрямую, что бы миновать это ущелье, и выбраться вновь на равнину. Но как? С санями мне не пройти. А если двигаться налегке через лес, то уйду неизвестно куда. Значит, пойдем через горы. Сани вместе с лыжами припрятал в расщелине у реки, а самое необходимое уложил в рюкзак. Носил и потяжелей! Вся надежда была на то, что за горою случится не много снега, в другом случае – придется возвращаться обратно.

         Больше всего переживал за Альфу – об острые камни может порвать себе лапы, и это станет трагедией. Как я раньше об этом не позаботился, может и для ее ног смастерил бы маленькие унтики. Подъем в гору действительно прошел с трудностями, метровые ступени не позволяли тащить груз за плечами, и пришлось, где волоком, а где и в руках передвигать вдруг потяжелевший рюкзак. Альфа каждый раз поджидала меня наверху, и я первым делом осматривал темные подушечки ее лап. На такой высокой горе давно не бывал, серая нитка образовавшейся воды виделась далеко внизу, а впереди – череда бесконечных подъемов и спусков. Надел рюкзак, и осторожно пошел вперед. Подвернуть сейчас ногу – верная погибель, поэтому каждый шаг случался с ощущением маленькой победы над замыслами судьбы, а неожиданное падение может враз лишить верного пса своего одержимого хозяина. Неожиданно Альфа спугнула черную птицу. В самый последний момент своим свистом успел остановить ее порывы, иначе даже не мог и представить, как далеко улетела бы за ней. Это была крупная ворона. Откуда она здесь? Сейчас вот присела в отдалении, и своим карканьем отправляет нас подальше. Где - то слышал, что вороны проживают поближе к человеку, тогда, наверное, скоро выйду к поселению. Ближе к спуску, на склоне, скопилась снежная шапка, и двигаться по ней совсем не хотелось. Однажды уже случалось скатываться с горы вместе со снегом, и закончилось то действие плачевно – изодрал в клочья щеку и вывихнул плечо. Альфа, изучив мои мысли, была уже далеко внизу, и, поднимая пар, своим языком зазывала меня спускаться.

       Мои предположения начинали сбываться, снегов у реки оказалось не более, чем по колено, а ледяная гладь в который уже раз определяла дальнейший путь. Двигаться по гладкому и замерзшему льду было немногим легче, чем скакать по горам и, сделав вынужденный привал, я решился впервые в этом походе вооружить свою обувку. Совсем новые «кошки», купленные в спортивном отделе, испытал еще на своей реке, и чуть не забыл про них перед самым уходом. Ледоходы из них получились отменные, и на обратном пути обязательно прогуляюсь в них по горам. Да и Альфа оценила мое новое состояние, и уже не возвращалась обратно, а лишь присаживалась у кромки и дожидалась моего прибытия. Река действительно стала шире, и частенько посреди замерзшей воды выпирали валуны в мой рост, а однажды пришлось выйти на гигантский выступ, который с обеих сторон огибала вода.  Следов пребывания местного населения почти не наблюдалось, лишь единожды углядел узкую дорожку от невесть кого, бредущего вдоль берега. Ночевать на таких берегах еще не случалось, сплошные камни да лед, а редкие деревья просматривались высоко над головою. Это было узкое и мрачное ущелье, непомеченное на карте, и уходящее почти по прямой к северному полюсу. Это я определил по уже блестящей Полярной звезде, да и компас был с нею согласен. Дальнейшее пребывание в таком некомфортном окружении заставляло передвигаться все быстрее, пока не стало совсем темно. А в таком расположении гор это должно было случится неминуемо.

         Очередной выступ среди реки привлек и мое внимание, и пса. Глубокая трещина со стороны течения была сплошь завалена нанесенным валежником, из глубины которого в нашу сторону наблюдала пара светящихся точек. Я не решился выяснять отношения с хозяином образовавшегося звериного жилья, а предоставил эту миссию Альфе. Но почти сразу же черная молния метнулась вверх, а сверху вернулись несколько упавших камней. Значит добро на аренду помещения было получено, и я приступил к его обустройству. Первым делом выбросил все дерево на лед, и обнаружил мягкую песчаную насыпь, окруженную с трех сторон отвесными камнями. Если развести огонь у самого входа, то будет и четвертая стена, только огненная. Вскоре напротив выставленной палатки полыхал яркий костер, которого еще не доводилось разжигать в местных широтах, да и редкий встречный на этой реке был бы несколько удивлен проявившемуся в ночи такому возгоранию. Накормив пса, и заварив себе чая, расположился у входа в палатку. Не зарисовать подобное – было выше моих сил. Уже четыре листа из десяти были наполнены росписями картин моего странствия, раскрасить в цвета, которые осмелюсь при первом же удобном случае. Огонь от костра доставал и во внутрь палатки, на что Альфа ответила отрицательно и забилась подальше в угол. Я постелил себе шкуру, выложил рядом все свое походное вооружение, и расположился в ожидании того состояния равновесия, которое, наверное, испытывает человек, погруженный в состояние транса. Случалось такое однажды – в чуме у эвенков, после горячей браги, под голоса гостеприимного семейства.

   
   Глава 25. Восхождение.

          Незадолго до рассвета я вышел на речной лед. Разжигать огонь пока не стану, хотелось постоять в тишине у основания этого безмолвного мира, и насладиться неестественным и незнакомым содержанием своей кочующей души. Сегодня почти не сомкнул глаз, и вовсе не от холода. В палатке даже не успела замерзнуть вода, да и морда у Альфы, которая обычно покрывалась легкой изморосью, была сухой и теплой. Если верить историям залетных ученых, то давным – давно в этих краях было тепло, расцветала жизнь, а по густым лесам бродили стада неведомых мне животных. Эта проза обитания была мне знакома и понятна, может быть поэтому я и пустился в такое авантюрное путешествие, и сейчас стою в этой чаше из замерзшей воды в окружении каменных исполинов. Высоко над головою продолжали кружить звезды, мне помнились со школы самые яркие, и в выпадающие чистые ночи нередко всматривался в мерцающую пустоту. Что там? Неужели боги придумали и другие обитаемые миры, где подобные мне существа бродят в поисках рожденных еще в детстве мечтаний. А как – же иначе? Вернулся в палатку и достал градусник. Стало заметно теплее, а остатки дыма от костра стелились за отвал утеса. Где –то там, за дальним поворотом реки, находится то самое неведомое мне место, и лучше бы ступить к нему еще до заката.

           Река понемногу ширилась, и вскоре раздалась на полдюжины узких рукавов, рожденных в глубине открывшейся мне широкой равнины. Восставшее за спиною дневное светило явило снегу от непрошенного гостя предлинную тень, ставшую враз для меня указательным знаком. Там, вдалеке, отчетливо проступали два высоких белка, унесенных друг от друга на немалые метры, и река плотно подступала к ним, теряясь в столь высоких берегах. Это и есть то самое место! Другого было не разглядеть в прилегающих окрестностях, а они казались невероятными! Широкая и глубокая низменность граничила с трех сторон вековой тайгой, а над северной ее частью возвышались белоснежные пики. Я снял рюкзак и присел на висевшее над водою дерево. С этого места открывалась картина, достойная для моих пейзажей, и я потянулся к рюкзаку. На фоне двух гольцов нарисую Альфу, а чуть в сторонке - восседающего на своем рюкзаке путника, смотрящего вдаль. И обязательно сделаю надпись, потом, когда вернусь, и подберу слова. Альфа, отыскав впереди некое движение, унеслась вперед, а я, прищурясь, вглядывался в почти голый от снега пологий берег. Какая – то беглая птица то опускалась на снег, то на взмах крыла отрывалась от него, создавая иллюзию неожиданного представления на новых берегах. Вскоре сам оторву свое тело от случившейся опоры, и напрошусь на исполнение той, назначенной мне свыше, роли, ради которой шел все эти дни.

           Уж минул час, как определил свой путь, но горы все еще казались далекими и недоступными. Каким обманчивым случилось местное расположение, и как нехотя, но величественно приближалась ко мне эта парочка, ради которой я преодолел не одну сотню километров. Слева, почти у самых гор начинало просматриваться ледяное озеро, и кажется, что о его наличии я уже различал на карте.  Река сначала увела меня вправо, а теперь вернула почти на прежнее место, и я шел вдоль петли той самой восьмерки, о которой поведал мне старый ученый. Судя по цвету льда, озеро было глубоким, а сколы от трещин просматривались почти в полметра. До ближайшего леса у другой стороны не менее десятка километров, а в этой округе - ни единого деревца. Через пару часов начнет темнеть, и как я не догадался захватить с прежней стоянки хотя бы охапку дров. Бывало, полагая о таких местах, нагружал в сани добрую дюжину кругляков. Ночевать на льду не хотелось, на берегу тоже, а если подняться немного в гору, то можно отыскать какое -нибудь углубление или нору в камнях. Так и сделал, отпустил Альфу вперед, а следом и сам направился к правому гольцу. До его подножия еще идти и идти, и помнится, что красная метка на старых картах была именно на его стороне, хотя мы в тот раз так и не пришли к общему мнению – что это за знак. Солнце уже приблизилось к междугорью, и через пару минут мне доведется наблюдать его закат ровно посередине двух белоснежных и совсем одинаковых вершин.

          Ледоходы снимать не стал, подниматься с ними в гору оказалось удобнее, и ноги теперь совсем не скользили по камням. Альфа держалась рядом, наверное, из страха оставить своего хозяина одного в подступающей темноте, да еще где - то поблизости витают горные духи. С соседнего гольца свет, отражаясь от его вершины, невероятным образом подсвечивал нам дорогу, и вскоре мы ступили на мелкий битый камень. Наверное, это и есть та самая насыпь, о которой рассказывал ученый, и выше которой он указывал мне на знаки. Передвигаться по такой сыпучей поверхности явилось почти невыполнимой задачей. Я снял ружье, и, припав на колено, попробовал, отталкиваясь прикладом, двигаться не вертикально, а под уклоном. Кажется, что удалось, и Альфа, отметив мое удачное передвижение, неожиданно надумала оторваться. Через несколько десятков метров уперся в отвесно уходящую скалу, и, немного отдышавшись, повернул влево и вверх под таким же углом. Затем еще раз, и еще. Пес наконец вернулся, и принес с собою в зубах перо, похожее на куриное. Как своевременно, - я усмехнулся про себя поднесенной добыче, - и если воткнуть себе в кухлянку, то сойду за местного аборигена. Силы стремились к своему пределу, и в наступившей темноте даже не представлял – сколько еще продлиться мое движение. Вот сделаю еще пару зигзагов и достану фонарь. Но Альфа, вдруг отвернувшись от своего спутника, исполнила затяжной прыжок и пропала из видимости.

          Прыгать за нею тоже я не решился, а просто выполз на ровную и гладкую площадку. Вот теперь можно и посветить. Желтый широкий луч вначале распознал блестящие глаза приближающегося пса, а затем все прелести случившейся каменной территории. Как будто –бы громадным скребком прошлись по горному склону, сотворив гигантскую ступень для местного «Гулливера».  Свет доставал до краев справа и слева, но что впереди – то было неведомо. Повесил фонарь на шею и зарядил ружье. Если бы поблизости случилась дикая кошка или кто другой, то Альфа бы уже подала свой голос, но кроме птиц здесь, видимо, не предполагалось местного населения. Описал лучом впереди себя полукруг и не обнаружил собаки. Свистнул пару раз – безрезультатно! Ну не стрелять же! Продолжая осторожно передвигаться вдоль левой стены, вдруг засомневался в безопасности нашего мероприятия – еще сорвалась в расщелину или пропасть. Но Альфа уже спешила мне навстречу, только теперь вся ее морда оказалась в белом пуху, а в глазах проявлялся азарт хищницы. Я посветил в том направлении, откуда вернулся пес, и моему удивленному взору открылся широкий проем внутрь горы, а на самом входе истерзанная тушка полярной совы. Так вот кто, оказывается, явился нашим проводником с реки в такую высь!

      
ЭПИЛОГ

         Альфа уже расправилась со своею добычей, а я все еще ожидал приглашения на экскурсию по столь неожиданным местам. Два огромных валуна укрывали проход от стороннего наблюдателя, и если бы кто надумал что разглядеть от края площадки, то его затея оказалась бы неудачной. Высота отверстия случилась чуть больше моего роста, а шириною оно было не менее сажени. Решимости двигаться дальше в моей голове совсем не наблюдалось, и я присел на подвернувшийся камень. Столько преодолел путей по тайге и по горам, а такого мандража, как сейчас, еще не испытывал. Был бы день, но не ждать же у этого места рассвета! Имелась еще одна запасная батарея для фонаря, да прихватил с саней толстую свечу на случай обогрева в палатке. Настроил луч на самый широкий фокус, и ступил внутрь. Альфа, как бывалый старожил открытых мною территорий, маячила где – то впереди, а я осторожно пробирался вперед, обходя нагромождения из камней и случающиеся провалы.  Чем дальше мы углублялись в гору, тем становилось теплее, или мне так казалось! Лоб покрывала испарина, а спина казалась влажной и липкой. Неожиданно путь случился с уклоном, и через несколько шагов я предстал перед большим камнем, как когда-то герой в своей сказке. Налево и направо уходили две, уже почти не пугающие меня дороги, и, положившись вновь на своего верного спутника, повернул вправо.

           Вскоре пришлось пожалеть, что не решился отсчитывать череду наших шагов. Так далеко по пещерам еще не хаживал! Случались такие ночевки в былых походах, но каждый раз, забираясь внутрь горы, наблюдал и обратный выход, и в любой момент мог бежать от нее в случае камнепада. Теперь же я двигался по ровному проходу, который с каждым шагом уводил нас все дальше и дальше вглубь горы, а в эту минуту начинал еще расширяться и раздаваться ввысь. Луч света блуждал по стенам и потолку, создавая иногда очертания невероятных и причудливых теней. Даже Альфа в эти моменты притормаживала, и вопросительно поглядывала на меня. Внутри было влажно и действительно тепло, теперь я это чувствовал утвердительно, и вскоре решился сбросить с головы на спину свой капюшон. Внезапно Альфа упала на передние колени и склонила свою морду куда-то вниз. Затем последовало знакомое чавканье, и я поспешил к ней. Собака спокойно лакала из новоявленного колодца, а мне осталось лишь примоститься рядом. Вода оказалось теплой и странной по вкусу, помнится, что чем – то похожим из стеклянных бутылок угощал меня Владимир Иванович. Ну, если псу можно, то годится и мне. Мы впервые за весь день утолили жажду, и, кажется, что нашли себе подходящее укрытие. Дальше пути не было, да и сил тоже. Я сбросил с себя рюкзак, и отвязал притороченный мешок с палаткой. Ставить ее не было смысла, температура внутри горы была не менее десяти градусов, рядом пребывало живительное озеро, а значит, что теперь будем только отдыхать и принимать ванны.

           Достал свечу с толстым фитилем, и примостил ее на ближайшем выступе у стены. Свет от нее был поярче, и охватывал почти все внутреннее окружение. Стянул с себя немногую одежду, и котелком зачерпнул воды. Так хотелось по такому случаю помыться - под мышками и на шее кожа уже давно покрылась корками соли, да и тело чесалось невыносимо. Приятная теплая влага стекала по волосам, огибала изгибы моих конечностей и уносила прочь накопившуюся за многие дни усталость. Я закрыл от удовольствия глаза, и представил себя властелином горы, не на вечность, конечно, лишь на миг. А когда открыл, то почувствовал, как мои короткие и мокрые волосы вдруг стали сухими и прямыми – на меня смотрело неведомое чудовище. Хорошо, что всего лишь со стены! Бросив котелок, нагишом подошел к освещенной ее части. Как же я сразу не углядел! Взял в руки свечу, и поднял над головою. Со всех сторон на меня взирали виданные и невиданные образы невероятных существ. Но среди их великого множества я узнавал очертания и знакомых мне рыб, лохматых быков, оленей и даже длинные шеи лебедей. Рисунков было не менее сотни, и выполнены они были в трех цветах – черном, красном и желтом. В последних двух я почти сомневался, но других оттенков подобрать не мог. Так вот что искали новосибирские ученые в этих краях! Я сидел на своей одежде оглушенный и подавленный случившимся, и понимал, что это не единственное содержание этой пещеры, и что я не вправе вносить в этот мир какие - либо свои действия.

            Оставшееся время, отведенное горными духами нам для ночлега, я провел в том времяпровождении, ради которого и стремился в эти края. Разложил перед собою на каменном полу цветные карандаши, и, подбирая оттенки, пытался перенести на альбомные листы содержимое невероятной настенной галереи. Эта мысль пришла давно и неожиданно, когда перед самым походом заглянул в районный книжный магазин в поисках липкой ленты. На видном месте развесили школьные плакаты с наскальными рисунками, и мне вдруг вспомнились повествования ученых. И то, что случилось на подсознательном уровне, теперь обращалось в реальность. Я не копировал повторяющиеся картины, но старался передать динамику и последовательность нанесенных рисунков. А то, что в их череде закрался какой – то скрытый смысл, я не сомневался. Незадолго до рассвета, сверяясь со своими внутренними часами, мы заснули – Альфа, свернувшись клубком недалеко от огня, я же, наклонившись спиною к теплой каменной подушке. А когда проснулись, то свеча уже почти догорела, а со стороны колодца разносилось хлопанье газовых пузырей, вырывающихся на поверхность. Пора возвращаться, я достал свои исписанные тетради и еще раз огляделся. Пусть пристанище моей истории на многих берегах случится в этом местечке, как когда – то наши предки пытались донести до нас свое повествование, так и я осмелюсь на подобное действо. Наполнил горной влагой литровую флягу и притушил фитиль. Ничто не должно напоминать здесь о нашем визите, и будущий исследователь явится в мир первозданной чистоты.

         На перекрестке подождал Альфу, она выглядела расслабленной и непохожей на себя. Да я и сам был не лучше – сказались длинные пешие переходы и отсутствие полноценной пищи. Только через два дня мы выберемся к саням, где есть и мясо, и мед, а пока придется довольствоваться малым. Проход влево манил меня своею неизведанностью, и я решился. Через две сотни шагов показался просвет, и мы ступили на широкий горный выступ, усыпанный костями гигантских, и поменьше, животных. Вчерашний мой ступор сменился на сегодняшний, просветленное утреннее сознание отказывалось воспринимать явившуюся действительность. Я видел то, чего не мог наблюдать ни один из знакомых мне смертных, я стоял на краю мира, в котором тысячи лет тому назад процветала другая, совсем не похожая на мою, жизнь…

         Ближе к полудню брел по льду, не в силах оглянуться на удаляющийся за спиною изведанный край. Верный пес, почуяв скорую дорогу домой, постоянно маячил впереди, провоцируя меня на действия против местного населения. Но не быть мне вершителем судеб еще сохранившихся в этом мире божьих тварей, как и не стать проводником сюда для чужого человека – искателя сенсаций и славы.  Если доведется случай еще повстречаться с теми учеными, то откроюсь и покажу рисунки, иначе эта история останется навсегда со мною, до самых последних дней. Совсем скоро за поворотом, посреди реки, откроется одинокий горный утес, у ног которого мне проявится пылающий костер, разведенный одиноким скитальцем и отшельником в ожидании путника с севера, следующего вслед за Полярной звездой…