Субару 6. 11 черновик. Автор имеет право приврать

длинный заголовок не вмещается. автор привирает, укорачивая некоторые события, спихивая в один день, или меняя местами. а также выпуская часть событий


— А где же твои косы русые?

— А косами своими я тебя из погреба вытащила!

(м/ф «Василиса Микулишна»)


Было больно от разочарования в "новом". Он давал ей чувство поддержки от мира, иллюзии значимости, возможности вызывать ревность, ощущение, что нужна кому-то. По-нормальному, по по-настоящему нужна. Надо же было так все испортить циничным предложением приезжать к нему просто на "случку", иначе не назовёшь, даже не скрывая этого. Красивые избитые слова ничего не значили, за ними не стояло чувств. Противно. Хорошо хоть у нее хватило твёрдости расстаться.
 Парадокс - Ване, например, она не говорила, что не хочет больше встречаться, хотя там ничего не было изначально. Нечем было очаровываться, не было и разочарования. Здесь же человек ей даже понравился, и, окажись он более умным в эмоциональном плане (в обычном - интеллекта хватало, даже с избытком), вполне мог бы стать объектом ее чувств. Возможно. Каких-то чувств. Конечно, не тех, что к Максиму - такое не повторяется. И не надо такого больше. Здесь могли создаться нормальные достойные отношения, как ей казалось. Показалось.
Пришла беда - отворяй ворота. Мир словно ополчился против нее, во всем перестало везти. Она погрузилась в чёрное уныние. Хотелось забиться в уголок и не общаться ни с кем. С трудом она отвечала на самые простые сообщения самых близких, не сообщая причину печали. В таком убитом состоянии и к Максиму идти не хотелось. Ужасно. Даже с дочерью она еле говорит дохлым голосом. И погода под стать настроению - ураганистый ветер с дождем. Если она...если она ничего не сделает, то так и будет сидеть без движения, оцепенеет совсем. Может быть, если она услышит его голос - полегчает?
Он же НЕ ЗНАЕТ, в каком она поражении.
Собрав в комок остатки воли, она вышла на улицу и набрала номер. Ветер хлестал в ушах, все казалось беспросветным, хуже уже быть не могло. Он спит, наверное.
- Да, але.
Она провалилась в его мягкий, неожиданно тёплый голос. Совсем не сонный, и не слишком спешащий.
- Але... Не слышно. Ветер уносит.
- Да, ветер жуткий.
- Могу прийти завтра. Утром или вечером, лучше утром, - постаралась, чтобы вышло бодро и весело.
- Хорошо, давай, - просто как-то непривычно тепло и радостно. Не к добру, наверное... - Во сколько утром?
- В десять?
- Давай чуть позже, в десять тридцать?
- Хорошо.
Надо же... Неожиданно. Теперь у нее есть дело на сегодня - голову помыть, самой помыться, спать лечь пораньше. Как же ей не хочется шевелиться. Настроение ужасное, значит, вряд ли ее ждет что-то хорошее. Никак не исправляется. Несмотря на то, что звонок ее утешил: хотя бы здесь все в порядке. Не шикарно, но нормально. Она ведь уже черти-чего навыдумывала. Раз все так плохо, то наверняка он или умер, или бросил ее. Нет, вот его голос в трубке...
Медленно, не сразу, но подействовало. К вечеру она уже вновь могла напевать счастливо-радостную "Pasadena" и  тоскливо-нежную, жалостливо-страстную до сладких слез "Friday night", - подаренные ей им вместе с переводом и какой-то необычной значимостью для него.  Она знает, как это бывает. Для нее тоже есть песни, которые значат много. И очень важно, чтобы они послушали их вместе.

Что за глупости она придумала, что весь мир против нее? Новый кандидат - просто психопатическая личность, сразу было видно. Не бывает такой бурной влюбленности у практически незнакомого человека. А вывод средств в "толоке" блокировали уже не раз, это вовсе не дьявольские козни; наладят. Ребра муж ломает не впервые, и сидит на больничных - тоже. Со старой подругой они замолкают не в первый раз тоже. Новая подруга вовсе не обязана ходить с ней на те мероприятия, которые нужны Лиле.
Главное, завтра она пойдёт к Максиму
.
- Ты уже встаёшь? Куда-то идёшь? - заглянул в спальню муж.
"Оставь меня в покое!"
- Я просто проснулась в туалет сходить пока! Я не знаю, может и встану, может и нет...
- Опять зовут в женский клуб?
- Да.
Как хорошо, он сам все сказал. Ей не надо ничего объяснять. В воскресенье, правда, она тоже в "клуб" ходила, откуда пришла расстроенная и пропахшая мужским парфюмом, вызывавшим такое отторжение, что она перестирала всю одежду. Ну и ладно. Самое смешное, что ее и впрямь приглашали на мероприятия в эти дни. Хорошо, что есть женский клуб. Если честно, она еще ни разу там не была. Надо хоть как-то сходить.
Спокойно и не торопясь она вышла, чтобы поспеть к одиннадцати. Позвонит сразу, зачем идти к остановке?
- Я только вышла. Такси возьму?
- Подожди, я что-то перепутал дни. Думал, пятница, как обычно. Я приеду только минут через сорок. Постараюсь. Не могу сейчас.
- Ээ.. так идти или нет? Я могу еще в магазин заглянуть, но сильно то тянуть время... Ты выезжаешь?
- Нет пока, - спокойным голосом. - Постараюсь скоро, говорю же.
Да что у него там происходит?!
Неужели все только ради того, чтобы не платить за такси? А сам на месте? Как бы то ни было - деваться некуда, кроме как медленно идти на автобус. Погода вполне ничего, скользко лишь. Но, с учётом того, что ей надо идти как можно медленнее - это даже на руку. И все же - обидно, настроения - как ни бывало.
Очутившись на остановке, она решила направиться в банк. Не хотелось прийти раньше него. В банке было что спросить - приложение заглючило, и она не могла понять, прошли ли вчерашние операции. Весьма кстати оказалась она здесь. Пообщалась с приветливым сотрудником мужского пола, настроение немного улучшилось.
Субару стояла у помойки, а Максим уже, конечно, принимал пациентку, и даже не сразу открыл дверь.
- Проходи, проходи, чай пей, - изрек он радостно, а сам удалился в кабинет - жужжать бормашинкой и разговаривать. Как ее раздражают эти его разговоры, когда он знает, что она ждёт! "Чай пей" - издевается? Ничего нет к чаю. Она заварила пакетик, конечно, и села на диван, включила обогреватель. Было скучно. Проверить, что у него есть, пока он там занят? Открыла дверь раздевалки. В кармане куртки торчал какой-то то круассан в пакете. Но не вытащит же она из кармана, хоть и наверняка для нее. Залезла во внутренний карман. Мало ли, что там может быть интересного. Собственно, ничего ИНТЕРЕСНОГО она не хотела найти - и не дай бог... Просто любопытно взглянуть на его паспорт, например,  давно не любовалась. Рука нащупала два длинных чека. Ну, попробуем посмотреть, что ли. Чеки за счета за электроэнергию. На семнадцать тысяч, и еще на три. Да-а... Значит, правда. Столько приходится платить за электричество в служебном помещении.
Пациентка удалилась, когда Лиля успела уже совсем соскучиться.
 
- Порезался недавно, два часа кровь не останавливалась. Совсем плохая свёртываемость, да? То есть, если вдруг инсульт, то сразу - все?
- Так это лучше. Для себя, конечно, не для близких. - Лиля превозмогла желание закудахтать, выспрашивая подробности, уговаривая сдать анализы, и так далее.
- Лучше сразу, да. А то кому потом надо возить тебя в кресле, судна выносить.
- Когда как. Иногда родным лучше возить и выносить... У тебя все же есть, кому. В отличие от меня.
Печально, но она уже привыкла удерживаться от реплик, которые просились на язык: "У тебя-то точно есть люди, которые предпочли бы хоть какого тебя - живого. И делали бы все, если бы им разрешили. У тебя есть я."  Но не может, не смеет она говорить ему такие вещи. Очень хочет, но нельзя. Достаточно уже наговорила когда-то лишнего - в первый год знакомства.
- Мало Рите бабки... Не, лучше сразу.
- Конечно.
Максим торопливо скинул с себя форму, налил чай себе, выложил перед Лилиной чашкой круассан, и разложил на диване матрас с покрывалом.
- Вот, новое принес. Потом чай попьём?
- Нет, я есть хочу. Меня тошнит, и голод одновременно.
- Береме... Вот и у меня так же! Это панкреатит, да?
- Не знаю я. Часто так, когда не высплюсь. Знобит, тошнит и голод...
Она отломила половинку круассана. Наверное, он тоже будет. Но он жевал что-то другое. Что ж, тогда она доест круассан.
- Включи свет здесь. Экономить надо.
- А какая разница, где?
- Там три лампочки, здесь одна. Заплатил сегодня. Застрял там, в "Энергокомфорте", потому и не мог раньше приехать. Пожирательнца света! - усмехнулся. Обогреватель включался только для нее, да. Хотя в помещении определённо было прохладно. Пациенты одетые, конечно, но он-то сам в тонком костюме. Лиля мерзла, если оставалась в одном шерстяном платье, без кардигана.

- Он снова вышел на больничный. Первый день, а я уже вою. Когда работал, был мужик как мужик, даже думала, чего я придиралась? А тут.. целыми днями за спиной, следом ходит. "Ты этим ножом будешь еще резать, или его в раковину положить? Приделать ручку к венику? Куда крышечку от бутылки положить?" Соберется курить, стоит у двери, и не уходит, целую лекцию еще прочтёт.
- А у меня бабка, типа, пол помоет, - повозит тряпкой по полу, - и выльет грязь в раковину.
- Зачем в раковину?
- Не знаю. Наверное, потому что я ее мою каждый вечер. 
- А я не каждый. Через раз. Сил нет. А они пачкают и пачкают.
- Мне еще ряпушку сегодня готовить, всех кормить...
- Будто мне не надо!
- Да, тяжела ты, наша женская доля! - засмеялся.

- Толстый я, ужас... - Демонстративно втянул живот, и стал очень даже симпатично выглядеть. Ну, на ее взгляд.
- Толще, чем был в прошлый раз? - (подразумевая: "Ну что ты вечно одно и то же?")
- Толще, - грустно. - Зима такая, на лыжах никак не походить, двигаюсь мало.
- А есть хочется, - поддержала она. - От холода. Ну и что... Я вон не могу не есть, особенно на ночь, если холод. Мне кажется просто умру от голода, так что теперь? Я тоже потолстела.
- Ты потолстела? Где? Дай-ка проверю, - сграбастал ее в родные и уютные обьятия; каждая клеточка тела прижалась к привычной для себя выпуклости и углублению.
- Нисколько не потолстела. Очень даже красивая и приятная...
- Да там-то ладно, - пытаясь снять его руки со своих бёдер. А талия должна быть осиной или муравьиной, - засмеялась. - Вот куда ты лезешь опять? Ты в прошлый раз на груди след оставил! Синяк.
Синяк был крошечным, едва заметным, но все же испугал ее.
- И тебе сделали замечание? Сказали, мол, стоматолог оставляет следы не там, где надо?
- Даже если бы кто-то мог... хотя ты знаешь... Никто не посмел бы делать мне никаких замечаний. Но на груди это же опасно!
- Здесь? - прижался губами к левой груди.
- Нет, справа. Да и нет его уже.
- Не буду... Может, я хотел как-то проявиться?
- Проявляйся другим способом! Например, шоколадкой ты прекрасно проявился, мы со Стасей ели, и это было очень приятно.
Он наклонился расправить покрывало, она выскочила в туалет.
- Ну вот, убежала...
- Сейчас вернусь.
Метнулась в подсобку глотнуть воды и обнаружила новую шоколадку возле чашки. На этот раз "Молочный", той же фабрики "Победа". Он, видимо, хотел, чтобы она обнаружила ее позже, но она заметила. Да, какая разница! Приятно...
- Уже не тошнит?
- Нет, - удивилась она. - Прошло.
- Правда? Совсем прошла тошнота? - отчего-то заволновался он. - После еды.
- Да. Здесь еще воздуха больше. Ну, так бывает.
- Очень похоже все...
Ее неизменная музыка играет на пределе слышимости.
С дивана его срывает телефонный звонок. Не успели полежать.
- Укрыть тебя? - накрывает ее плотной, похожей на фланелевую, простынкой с мелким рисунком. - Спи.
- Как в морге, - ляпает она первое, что просится в дурную голову.
- Ну, ты скажешь. Как... - задумывается на секунду, - как детская кроватка.
Ладно, пусть так. Диван все больше проваливается, то есть перекашивается в сторону спинки. Но пока тепло и можно отдохнуть, уткнувшись носом в выпуклость матраса, имитирующую подушку. Она чувствует его взгляд. Наверное, думает, хотелось ли бы видеть ему такую картину по утрам рядом с собой. Взвешивает все "за" и "против".
Обидно, что не засыпается. Почему? Нет бы поспать хоть несколько минут.
Он набирает номер пациентки, ответить которой так и не успел, и увлекается длительной беседой о мышах. О том, как появилась в доме эта напасть после травли в соседнем бомбоубежище. О том, что Рита видела их в подъезде. О мышеловках в подвале. О том, как он не спал, прислушиваясь к шороху, оказавшимся подметающим дворником.
Лиля помнила точно такой же ужас. Приятно, что это ужас и для него, но - почему он тоже не может справиться с ситуацией? Конечно, у них-то наглые твари лезли прямо в квартиру. С домом трудно что-то сделать. Хотя, она вон терроризировала ЖКХ, пока те не приехали, рапортуя ей и отдавая честь, умоляя не жаловаться больше в городскую администрацию...
Но больше всего неприятно, что с пациенткой он говорит дольше, чем с ней.
- Я замёрзла, - говорит она. Правда, замёрзла, несмотря на простынку и обогреватель. - Иди сюда.
Он ложится рядом, но спиной к ней. Обняла.
- Так не греешь.
- А спина - самое тёплое. Живот остыл уже, пока там говорил.
...
Субару везла ее домой.
- Знаешь, когда ты сказал: "Я не сравниваю тебя с бабушкой, но..." -  мне не было обидно, даже если сравниваешь. Не в бабушке дело. Здесь просто мужское-женское, характерное для всех. Вы ненавидите, если вас  переспрашивают, как бы не доверяя ответу. Муж тоже так, еще противней... Типа, я же ответил, и все, без вариантов. А женщина говорит: "Ой, да точно ли? А если вот так, или еще так сделать...  А у вас: я же тебе ответил, значит все! Молчи и не подвергай сомнению. Вы не понимаете, что женщина ваш ответ услышала и прекрасно поняла, но она ему не верит, или он кажется ей ахинеей. Но она культурно переспрашивает, вместо того чтобы сказать "вы несёте пургу". Настаивает.
- Ну, что ты хочешь... - Субару затормозила перед светофором. У мужиков армия в крови. Все по приказу командира. Да или нет, середины быть не может.
- Ты же не был..
- Ой, да все равно. Войны возьми, все. С древнего Рима начиная. Их развязывают мужики.
- Значит феминистки правы. Если бы у власти были женщины, наступил бы мир.
- Неа. И среди них нашлись бы маскулинные тетки, и власть забрали бы именно такие.

- Значит, ты сегодня в женском клубе была? Даже врать не пришлось, сам сказал?
- Ну да. Как Сара, умная женщина. С анекдота.
- Расскажи?
- Да я не помню весь. Там муж возвращается с трехдневного загула. Жена ворчит, что-то вроде: "значит, после работы пошли в бар, да? И там напились? А потом пошли к Моне, позвали ребят, подрались, не смогли дойти до дому? А потом пришел кто-то там, и принес еще три бутылки? Так?" - "Так"... - "Изя, а почему на тебе женские трусы?" - "Ой, Сарочка, ты же умная женщина, придумай сама что-нибудь..."
- Хороший анекдот, надо запомнить!
...
Голова болела уже неделю. Лиля не знала, куда себя деть. Больничный мужа казался вечностью, несмотря на обилие событий, дни тянулись. Она изматывала себя. На выходных уехали к маме с дочкой, но как этого оказалось мало. Ночью он довёл ее до нервного приступа и скрежета зубов, когда в третьем часу ночи сообщил, что собирается жарить картошку. То есть не будет спать еще часа три, будет грохотать на кухне и пачкать ее вымытую плиту (мало она и так каждое утро убирает за ним со стола, вытирает крошки, подметает пол, потому что крошить только на стол он не умеет; уносит в стирку вонючую потом одежду, и делает еще множество крайне неприятных вещей). Значит, будет пахнуть жареной картошкой, и спать она не сможет, ей захочется есть. Придется пить снотворное. Хотя сердце колотится так, что ни одно успокоительное уже не подействует. Хоть об стенку головой... А еще он постоянно скулит, воет, орет, стонет, или хотя бы громко сопит, чтобы все слышали, как ему трудно, больно. Или угрожает вещам, которые "не желают слушаться" (ежеминутно), причем угрозы эти звучат так, что от  интонации Лиля с дочкой испуганно сжимаются. Не прикажешь психике не реагировать на это, воспринимать белым шумом, раз не относится непосредственно к ним. Иногда, когда дочь начинает плакать, он спохватывается и замолкает.
Активная подруга позвала ее на боулинг от женского клуба.
- Пойду, - написала Лиля.
Хотя голова не проходила, но так хочется хоть куда-то уйти одной, хоть куда-нибудь! Отвлечься. И без всякой романтики. Не думая о мужчинах, не переживая ни о чем.
Боулинг, по иронии судьбы,  оказался расположен в торговом центре напротив стоматологии. Ну, вот... И все же она действительно отдыхала душой и телом в весёлой компании. Только вот шумно очень, грохочут тяжёлые шары, установки с кеглями. Странно, подруга даже не заметила ее стрижку. Ну и хорошо. Не было настроения обсуждать внешность, хотелось отдохнуть. Зато она сама чувствовала себя обновлённой, другой. Вначале ей не понравилось короткое каре, показалось, что срезали последнюю красоту - волосы, и она стала тёткой. Утешилась, что волосы отрастут. А потом поняла, что напоминает стильную, спортивную и нежную девушку из кинофильма о двадцатых годах, что-то такое Фицджеральдовское, Вальтер Скоттовское... Лиле никогда не были близки эти героини, такой стиль, но тем более интересной показалась перемена в себе. И боулинг, кстати, - одно из самых подходящих мест для подобных героинь. Будто, заметив новый образ главной актрисы, сразу же сменились декорации.
- Кажется, это десятка отьезжает, - заявила подруга.
- Кажется, или ты видишь? - уточнила Лиля.
- Уверена. Пошли на семнадцатый. Следующую десятку не дождаться.
- Я знаю. Но, что мы стоим? Может, успеем?
Подруги лениво пробежали несколько шагов, но автобус отчалил от остановки. Десятка ли это была, осталось невыясненным.
- Не, я так не могу, - засмеялась Лиля. - Я все-таки посмотрю, стоит ли машина. Находиться здесь, и не посмотреть... Возьми телефон в руку и смотри автобус. Сразу звони, если. Успею? Сбегаю.
Лиля поразилась собственной прыти. За десять секунд она добежала до места, откуда виднелась помойка, увидела субару, и вернулась на остановку.
- Стоит, родимая. Ах, лучше бы я не смотрела!
- Так позвони ему? Останешься здесь, скажешь, задержались еще. Может, он нас...
- Не. Если он здесь - значит, с пациентом. В лучшем случае согласится, чтобы я ждала, пока все не разойдутся. А тут мы, такие, заваливаем: "Бросай всех и отвези нас!". Вот скажи, все-таки это не те отношения, когда ты боишься так просто зайти? И мало ли что. А вдруг там... не пациент? Конечно, девяносто девять процентов, что пациент, но всегда и у всех может такое быть, даже в тех парах, где идеальное доверие. Иначе не было бы таких историй "Возвращаюсь я домой раньше, а там..." . Но дело не в том, я не об этом думаю, от этого, правда, никто не застрахован. Просто не хочу оказаться не в тему, не в настроение, и так далее. Даже услышать отказ - нормально. Ненормальна моя реакция, страх его услышать. Я хотела бы сейчас только, чтобы он нас отвёз. А не оставаться с ним. Не помню, какие там на мне трусы, - засмеялась.
- Ой, да это ерунда. Не смотрят они, это мы, как дуры, думаем, что имеет значение. Я раньше заморачивалась.
- Конечно. Это больше для себя. Стимул просто надеть красивое белье, и вообще хоть помыться иногда! Шучу. Нет, честно, просто сегодня не то настроение тоже. И голова не проходит, и устала уже, домой хочется. Не хочу так. Просто бы зайти, да. Но просто не будет...
В автобусе они хохотали, придумывая эвфемизмы для любовных похождений, чтобы не слышали чужие уши. Затем еще простояли на остановке около часа, прежде чем разойтись по домам.
- Три пожарки с сиренами. Лишь бы не к нам. Ой, к нам заворачивают!
Женщины побежали в сторону от перехода, всматриваясь в очертания лилиного дома. Никакого дыма не было.
- Зачем мы туда бежим? Вот дуры. Все равно надо на переход. Да и они остановились за аптекой, дальше не едут.
- А дыма нет, ничего не горит.
- Пойду, замёрзла. Заодно посмотрю, что они там делают.
Они ничего не делали. Сколько ни всматривалась Лиля, так и не поняла - даже признаков потухшего пожара не наблюдалось. Толпа зевак смотрела на пожарки возле подъезда соседнего дома, и только.
"Позвоню сейчас. Больше некогда. Только желания звонить так и нет, не ответит он, ничего хорошего не будет, я это чувствую. Но дальше тянуть нельзя, если я хочу прийти завтра. Проверим интуицию."
Не ответил. Стало резко, забыто-обидно. Интуиция интуицией, но машина там, он с кем-то, и не отвечает. Перезвонит? Но почему всегда именно она на последнем месте? Ведь при ней он снимает трубку, говорит с другими. А их разговоры редко бывают длинными. И не перезванивает. И домой пришла, собрала дочь прогуляться вечером до "Пятерочки", а он так и не звонит. Может, утром. Ладно, она может и послезавтра прийти. И все-же становилось все грустнее.
Звонок раздался, когда она уже отвлеклась, принялась готовить. Не успела взять, телефон зазвонил вновь. Сорвался. Набрала сама. Занято. Пожала плечами, и довольная, продолжила вытирать липкий пол в кухне. Еще звонок.
- Привет! Что с мегафоном творится, я не могу тебе дозвониться. А сейчас ты меня набирала или нет?
- Набирала, было занято.
- А у меня гудки, и все! И реклама сразу в эсэмэсках. Гороскопы, новости...
- Меня только новый автоответчик раздражает, тупой. Два сигнала, и включается "Скажите, у вас срочный звонок? Говорите, я передам!". Приходится по десять раз набирать.
- А у меня такого нет, вроде. Или не на все номера?..
- Уфф, только домой пришла, - голос ее стал игривым, радостно-возбужденным.
- Так ты дома сейчас?
Он привык, что свободно она разговаривает лишь с улицы.
А ей внезапно стало все равно. Что такого она говорит, и мало ли, с кем. Да, муж слышит. И, наверное, слышит интонацию - какой говорят с близкими людьми. Но разве кто в ответе за интонацию?
- Да ты прямо ведёшь светскую жизнь...
- Ну, вот так вот! Мимо шла, видела твою машину.
- Да? А мы там с мальчиком сидели. И что не зашла?
- Да мы с подругой.
- Зашли бы с подругой!
- К тебе зайдёшь... В дверь не достучаться, не дозвониться.
- Ну да, я часто не слышу.
- Хоть звонок бы приделал на дверь.
- Так а толку? Будешь звонить, а меня нет.
- Но если машина стоит.
- Так иногда машина стоит, а я где-то бегаю. А как это вы мимо шли? Боулинг же на Горького. То есть обратно шли и заглянули?
"Вот вредный, все-то знает!"
- В смысле обратно? Откуда? Ничего не поняла. Короче, мы прошли вниз, думали на пятёрку сесть, но оказалось далеко, и решили ехать на семнадцатом, прошли двором.
"Ох, и научилась же я выкручиваться..."
- Могу завтра прийти, вечером. Или послезавтра.
- Лучше завтра. Может, утром? Вечером я никакой.
- Утром я никакая. Не, не встану. Я то так, то этак теперь...
...
- Я пошла к стоматологу. А потом в монастырь. Достало все! Всем пока.
Голова продолжала болеть. Зато она нравилась себе. Стрижка, реснички, и старое-престарое обтягивающее платье цвета топлёного молока.
Только холодно. И ни одной субару. И... ни одного автобуса. Надо звонить.
"Абонент еще не ответил. Скажите, у вас срочный вопрос? Я передам." Заткнулась бы ты, идиотка! Передаст она. Что за чушь, если звонок срочный, кому нужны твои голосовые сообщения, кто их услышит, если он звонка не слышит?! Приходится сбрасывать и набирать снова и снова. Нет, это ни в какие ворота! Может, едет и не слышит? Или вычислил, что так она звонит, когда хочет такси, и нарочно не отвечает? Это нельзя прощать. Нет автобуса. И уже не будет, похоже. Сколько она уже ждет, невыносимо. Но не домой же идти. Что за день... Тащиться на семнадцатый? Ехать так долго, и там еще идти. Надо было сразу. Теперь уже поздно. Вызвать такси? У нее есть рублей четыреста. Но... если он так упорно молчит, вдруг что-то случилось? С бабушкой, с ним? Так, что даже не успел предупредить? А она потратит деньги на такси, приедет туда, а там никого нет, и обратно уехать будет не на чем. На такси не хватит, а общественный транспорт уже закончится. Уйти домой? Все знаки говорят за это, но разве она их когда-то слушает, если речь идет о нем? Она отключила эмоции. Теперь это стало получаться само. Словно смотрит на себя со стороны, на весь "ужас-ужас", и ей интересно, как она выпутается. Почему она сразу не пошла на семнадцатый, теперь и его не дождаться!
Сколько раз она набирала его номер, не счесть. Все равно уже. После двух неотвеченных количество теряет значение. Играет роль только один или больше. Если один - это как бы - не очень-то ты и нужен, звякнула, захочешь - перезвонишь. А два, три или тридцать три - в экстренной ситуации не важно. Что-то случилось. Не может он нарочно ТАК издеваться. А если его там нет, придется звонить Рите? Если он так и не ответит. Потом подумает. Гулкая пустота в голове. Ни музыки, ничего. Какая там музыка... Зато она играла в автобусе, и неплохая. Наконец-то она хотя бы едет. Будь что будет. Если бы еще не детские песенки из компьютерной игры с чьего-то телефона позади нее, было бы комфортно. Она не чайлдфри, зато временами она чувствует в себе приступы чайлдхэйтерства. Почему вечерами все куда-то тащится с детишками, почему нельзя хоть в автобусе не играть в игры, отключать интернет?! Взрослые тоже уткнулись носом в смартфоны, но те хоть не издают никаких звуков. Ей так не хочется слышать  сейчас ничего детского-тупого-смартфонного...

Странно, у нее еще есть силы. Конечно, без сигареты она бы не дошла. Тёмный проулок двора. Что, если там нет субару? Как будто нет. Вот что-то похожее, серебристое. Нет, это ниссан. Да ладно тебе, он же не паркуется здесь. Господи, вчера она была здесь и не зашла. Неужели нет...
Стоит. Грустная, тусклая, усталая, одинокая. У помойки. Замороженная чёрной машиной, оттого не сразу заметная. Но стоит же! Даже радости не возникло, наверное, она просто не поверила в это. Убедила себя, что ее нет, что точно что-то случилось так качественно, что не поверила глазам.
Зато спокойно пошла дальше, зная уже, что дверь открыта. Хоть здесь не обмануло чутье. Вид субару сказал ей, что дверь открыта, и пациентов нет.
...
- Ты совсем? Какого лешего трубку не берёшь?! Я сто раз звонила, больше часа стояла, автобусов нет вообще! Триста рублей давай! - хотела крикнуть "за моральный ущерб", но язык сам вывернулся, и сказал гораздо лучше, - сама заплатила, последние! Думала черти-что! Не знала, ехать, или нет, если тебя здесь нет, если случилось что. И домой не вернуться, не скажу ведь, что стоматолог исчез!
- Я не слышал. Вообще не слышал. Мы с мальчиком сидели, стерилизатор гудел. Я там тебе банку огурцов принес, в машине лежит. - Торопливо проговорил, видимо, чтобы она не сильно расстроилась, увидев почти пустой "стол": потемневшее авокадо и коробку сладкой соломки. Не тянуло на романтическое угощение. - Где я его оставил? В раздевалке. Еще и шапку сверху кинул. - Протянул триста рублей. - С ума сойти, шестнадцать пропущенных!
- Будет, что поудалять. И на втором тоже увидишь. Эта погань не дает дозвониться, сразу лезет со своим авто ответчиком, начинает запись. Посмотри, голосовые записались? Раньше, не успеешь сбросить - сразу пишет, и деньги сдирает.
- Нет, сообщений нет.
- А я наберу и сброшу, он, видимо, долго и не звенит. Ну как можно не слышать, орет же громко у тебя!
- Когда мы с тобой здесь. А не когда я в кабинете лечу.
- Ну хоть проверял бы. Не знаю теперь, все поздно. Не знаю, зачем ехала. Узнать хоть. Мало ли, хоть на похороны попала бы... Устроил эмоциональные качели!
- Чайник ставить?
- Конечно! Замёрзла, как...
Он включил чайник и переместился ко входу, закрывая дверь, она раздевалась у шкафа. Сняла шапочку, кинула на полку. И услышала изумленное, оторопевшее: "А-ах!" Кажется, задохнулся просто.
- Ты подстриглась!
Она начисто забыла про стрижку. Какая там стрижка, она ехала в никуда, отгоняя от себя ужас. За это "А-ах!" можно было отдать жизнь. Никогда муж, в самые лучшие времена, не относился так к ее внешности, как бы она не менялась - стриглась, красилась. Спокойные комплименты, галантность правильного мужа - что бы она ни сделала - все "хорошо". Совет еще даст порой, дизайнерский. Словно друг.
Сейчас она впервые почувствовала себя чьей-то женщиной в смысле принадлежности, звериного инстинкта. Это было ЕГО имущество, ценность - ее волосы. Ему не все равно! Да так, что, похоже, дыхание перехватило. Пока они были - все шутил, что сейчас даст ножницы, или ворчал, что всюду ее волосы. Он просто молчит, и не высказывает ничего романтического вслух. Потому что официально она - не его, или не любит патетику, не любит банальности. Да ладно, вообще со своими тараканами - то поздравляет с праздниками, то нет, и так далее...
Она даже испугалась на миг. Но счастливо испугалась, если так можно выразиться. Как человек, выигравший миллион, за которым идет подозрительный типа в переулке. Может, и нормальный тип, а может, и убийца. Но радость от выигрыша еще бурлит в крови. Вдруг она непоправимое сделала? Но зато вызвала такие эмоции!
- Жалко. Вот, если честно, - жалко! - его глаза все еще были огромными, а челюсти он уже успел придать нужное положение. Голос звучал как-то иначе. Совсем иначе. Молодо, чувственно, и эмоционально близко. Для него ее волосы значили не меньше, чем для нее самой, вот оно что!
- Отрастут, - ответила Лиля равнодушно, наслаждаясь эффектом. Смотрел он тоже как-то особенно, оглядывал ее со всех сторон.
- Нет, ну хорошо тебе. Но жалко...
Он отреагировал так, как надо! Как она сама. Да, ей нравится. Другая стала. Но жалко.
Впервые в жизни она ела авокадо ложкой и без соли, которую он так и не нашел, хоть и перерыл все шкафчики. Вприкуску с соломкой. Хот  немного надо было утолить голод. Он возбуждено ходил вокруг нее, рассказывая о том, что впервые заморозил авокадо, и это вышло нормально. Стелил постель, включал обогреватель.
- Садись сюда, что ты стоишь...
Обнял. Крепко-крепко.
- Зато теперь удобнее шейку массировать, - она тряхнула головой.
- Конечно, удобнее, - руки гладили и обнимали, а голос был совсем необычный. Звонкий, юный, взволнованный, нежный. Без привычной насмешки.
- Добилась ведь, - говорил, будто сам себе.
Она уже поняла, что это значит, всей кожей почувствовала, но сделала вид, что ничего не понимает.
- Добилась? кто? - пробормотала сонно и равнодушно, словно не слушая. (Ах, она научилась играть в его игры. И знает, как много значат совсем негромкие, непатетичные слова от скрывающих эмоции Стрельцов, особенно некоторых насмешников). - Ничего не поняла, ну и ладно.
Она пока что только позволяла себя обнимать, не шевелясь.
- Скучать начал.
...
Через день.
- Достало меня уже жить одному...
- Ты не один, ты с бабушкой.

Субару очень быстро, без всякой романтики, неслась в школу за Стасей, и тут же летела обратно, чтобы принять хоть одного из забытых пациентов.