Библиотекарь. Глава 8. И невозможное возможно...

 БИБЛИОТЕКАРЬ. Философско-художественный роман с элементами мистики и физики.

     ГЛАВА 8. У МИХЕИЧА. "И НЕВОЗМОЖНОЕ ВОЗМОЖНО..."

  Студенты попрощались с Глафирой, предварительно договорившись завтра вме-
сте пойти к Михеичу. Она жила на краю села, в «раскольничьей слободе» - это были
несколько домов, где компактно проживали старообрядческие семьи. На предло-
жение помочь отнести сумку, она ответила, мол, сумка лёгкая и тятя заругается.
Улыбнулась, помахала рукой и пошла восвояси.
- Вишь как у них строго: «Тятя заругается»! Да, Акинфий Артемич мужик суровый, но
справедливый. Мои родители простые работяги: отец - механизатор, мать - доярка. Ни-
когда не отказываются от сверхурочных, ну, всякие там соцсоревнования и инициативы
всякие. А они – ни в какую. Свою работу делают честно и добросовестно, а вот остальное
игнорируют… субботники, маёвки… А уж в воскресенье у них общий молебен. Тут даже
в уборочную не подкатывай. Ладно. Пойдем в дом, со своими познакомлю.
Они пошли в Юрин дом. Коля поймал себя на том, что ему непрерывно хочется
улыбаться. Какой-то весёлый огонек зажёгся, какой-то прекрасный цветок распу-
стился в его груди. Он понимал, что связано это с Глафирой. Ему было просто хоро-
шо от того, что есть такая девушка Глафира. Что он с ней знаком и может общаться,
смотреть в её глаза. Глафира… - это новое имя он про себя повторял многократно, и
казалось ему, что прекраснее имени на свете нет. Еще день назад спроси его про имя
«Глафира» - он бы подумал странное, «старорежимное» и ещё чего-нибудь, даже
«неблагозвучное». А теперь! Что ты! Гла-фи-ра! Музыка, да и только…
Дом Юриной семьи был добротным, одноэтажным, с пятью комнатами и про-
сторной верандой. Их сразу пригласили за стол, который уже был накрыт. С кухни
неслись аппетитные запахи чего-то печёного. Познакомились, сели, начались разго-
воры «про дождь, про лён, про скотный двор…». Раньше бы от таких разговоров у
Коли быстро бы начало сводить скулы и тоска разлилась бы, как желчь по организ-
му (как он понимал, почему Онегин так разозлился на Ленского!). Но сейчас он си-
дел сияющий и был благодарен судьбе за то, что она занесла его в это далекое село,
в котором родилось, выросло и живёт такое удивительное создание, как Глафира,
что они увидятся завтра…

    Им постелили в Юриной комнате. Коля долго не мог уснуть, вспоминая весь день,
начиная со встречи около общежития. Юра тоже ворочался. Стал задавать вопросы:
- Слышь, Коля! Не спишь?
- Угу.
- Я вот задумался. Когда ты сказал, что если вселенная перестанет двигаться в
четвертом измерении, то все заряды исчезнут!
- Ну, да. Это моя гипотеза, которая следует из работы Калуцы.
- Ну, допустим, твоя гипотеза верна.
- Допустим!
- Так как без зарядов не может существовать атом, а значит, всякое вещество, то
вселенная не должна останавливаться в своем расширении. А ведь ты сам говорил,
что вначале Эйнштейн думал, что она стационарна.

- Да. Я как раз в автобусе не успел договорить. Математик Фридман сумел ре-
шить уравнения Эйнштейна для случая однородной и изотропной вселенной в
общем виде. И у него получилось, что вселенная не может быть стационарной, а
должна либо расширяться, либо сжиматься, либо пульсировать. Он послал статью
Эйнштейну, написав, что как математик за расчётную сторону он ручается полно-
стью, а вот физические выводы его смущают, мол, проверьте… Эйнштейн, конечно,
сразу не поверил в эти выводы и, прикинь, два года проверял с помощью знакомых
математиков верность решения Фридмана. Когда ошибок не было найдено, то при-
шлось опубликовать статью с положительными комментариями Эйнштейна. Ведь
он сам породил эти уравнения, пришлось считаться с последствиями из них. Он
убрал это свое «лямбда» слагаемое из уравнений, ну, описывающее силу отталки-
вания, и потом назвал его введение в уравнения самой большой своей ошибкой.

- Любопытно.., интересно «девки пляшут»… Все пока что сходится! Вся эта мно-
гомерность. Ну, ладно. Давай спать. Наши обычно рано встают. В селе долго спать
некогда. Однако нам, думаю, выспаться дадут.
    Но Николай, всё равно ещё долго «всматривался» в свой «огонек», возникший
там в душе, который имел имя Глафира, любовался, улыбался... Но постепенно ус-
нул. Утром он проснулся от какой-то неясной тревоги. Словно кто-то толкнул его.
Было ещё рано, на улице темно. В доме тихо. Похоже, что часов пять-шесть утра,
не более. Но тревожная мысль, которая, конечно, была связана с Глафирой, не да-
вала уснуть. Дело в том, что он вдруг подумал, а что, если этот, как его, Кирилл Ме-
фодьевич, ну, Глафирин «тятя», который строгих нравов, не пустит Глафиру с ними
к Михеичу?! Тогда ему её завтра не увидать? Как быть? У кого спросить? Ему очень
нужно было это узнать! Юра мирно посапывал в своей теплой постельке. Коля по-
вертелся, встал. Свет фонаря с улицы немножко освещал комнату. Он подкрался к
Юриной постели. Положил ему руку на плечо. – Не чует! - немножко потряс.
- А!? Че…?! Который час?! Юра увидел склонившегося над ним друга. - Че случи-
лось?! Мы че-то проспали?
— Юрка! - заговорщическим тоном произнес Николай. – А вдруг ваш этот Ки-
рилл Мефодьич …
- Какой такой Кирилл Мефодьич?..
- Ну, Глафирин «тятя», не отпустит её с нами к Михеичу?
- А, Акинфий Артемич!
- Ну, он же строгий! Ты сам говорил. Домострой!... «Убоится жена мужа своего»,
а уж дочь тем более!
Юра сел на кровати. Потер глаза. Протянул руку к будильнику, который стоял
рядом на тумбочке. Повернул его к свету уличного фонаря.
- Николай, ну ты рехнулся! Полшестого! Ещё даже наши, похоже, не встали! Ло-
жись еще поспи, а…
С этими словами Юра завалился снова под одеяло. Коля отошел в сторону, но
ложиться не стал. Стал искать тапочки под кроватью. Оперся о комод, свалил со
стуком какого-то «слоника». Юра повернулся, снова сел на кровать.
- Ну, всё, блин! Теперь уж весь сон сбит! Ладно, пойдем потихоньку на кухню.
Кофейку дерябнем, я тебе все расскажу.

Они прошли на кухню, тихо пробираясь мимо закрытых комнат. Там было прохладно.
Юра затопил печь, зажег газовую плиту. Поставил кипятить воду. Начал рассказывать.
- Наши староверы Михеича тоже уважают. До одного момента относились к
нему так же, как и ко всем, кого считали «властью». Для них любой конторский
– «власть». Библиотекарь – тоже «власть». А власть для них - чуть ли не слуги
сатаны. Конечно, приходится с ней считаться, но в вопросах веры не уступать ни на
чуть. Но однажды сгорел у них основной дом, где они молились. Они даже книги
не успели вынести. Все там, все их библии, евангелия, псалтыри… - всё сгорело.
Ох, как они горевали! Ведь сейчас такой литературы нигде не сыщешь. Там же имя
«Иисус» как «Исус» написано, через одну «и» и всё на старославянском.
- Вот как ты в их книгах разбираешься!
- Староверы ведь от того и откололись от церкви, что Никон провёл реформу, где
написания изменил… В общем, порассказал мне Никишка, дружок мой школьный,
он из ихних… Я немного да разбираюсь.
- Из-за буковки и откололись?! Это вот, я помню, «Боярыня Морозова»..?
- Ну ещё крестятся они двумя перстами, а нынешние верующие – тремя.
- И они терпели все гонения, даже самосожжения устраивали - всё из-за буквы и
перстов?!!

-Да, представь себе! Ну, ладно, я не о том. Так вот, Михеич достал им из запас-
ников своей библиотеки старинные книги, богослужебные, в которых всё еще как
до Никона было по-старославянски. «Паки-паки иже херувимы…». И отдал им
в бессрочное пользование! Вот как они его зауважали! Всё стремились помочь
как-нибудь, то продуктов с огородика ему своих подкинут, да разносолов всяких.
То ремонт в библиотеке какой. Забор кованный с воротами отгрохали. А то он не-
известно на какие шиши живёт. Зарплата у библиотекаря какая!? Гроши. Правда,
Михеич пасеку держал, но все раздавал бесплатно. Нас, ребятишек, вечно медом
потчевал и разными другими продуктами. В общем, к нему свободно отпускают
детей и староверы, и все остальные наши селяне. Так что не беспокойся! Глафира
завтра с нами пойдет, никто ей препятствовать не будет.

   У Николая словно камень с души отвалился. Он опять заулыбался, как вчера
вечером, предвкушая встречу с Глафирой.
Часов около девяти, как они договорились, ребята стояли у ворот своего дома,
возле дороги, которая вела к библиотеке. Светало.
- Вон гляди, Глафира твоя идет! – указал направо Юра.
- Что значит «твоя»? Юрка, не болтай ерунды!
- Ну, ладно, ладно.
- Здрасьте! – сказала Глафира, чуть запыхавшись на свежем осеннем воздухе. Она
заторопилась, когда издали увидала ребят у ворот. – Я не опоздала? Давно ждете?
- Да не, только что вышли.
Глафира была одета почти как вчера, только на ногах были высокие резиновые
сапоги. Она слегка раскраснелась, отчего выглядела еще очаровательней. У Николая
сердце забилось быстрее.
- Ну, вот, – показал Юра рукой, – видишь там сад? В конце дороги. Присмотрись,
там из-за деревьев шпиль такой торчит, это над куполом библиотеки.
Они подошли к саду. Он выглядел довольно ухоженным. Все листья уже облете-
ли, лишь кое-где виднелись желтые и красные обрывки. Солнце показалось над го-
ризонтом. И сад заиграл новыми красками. В центре были ажурные кованые воро-
та. Такой же ажурный забор, претендующий даже на некое изящество, окружал сад.
- Это кузнец из наших… - провела рукой Глафира.
- Из староверов, – подсказал Юра.
- Полуян Матвеич. Старался! Красиво? Год работал. - Николай кивнул. Остано-
вился, втянул поглубже в себя это чистейший бодрящий воздух.
- Лепота! - ему вдруг захотелось поговорить по-старославянски. Но он, как и
Юра, знал только несколько слов и то из фильма «Иван Васильевич меняет про-
фессию».
- По нашим рисункам, по детским изготовлено. Мы в изостудию ходили. Так там
даже конкурс объявили на лучший эскиз к воротам и забору.
- Это Глафира намекает, что её рисунок и выиграл! – сказал Юра.
- Правда? Удивительно! Лепота! – Коля положил ладонь на чугун ворот. Погла-
дил.
- Глафира, я не удивлюсь, если откроется, что у вас есть еще какие-то скрытые
таланты!
- Удивишься, – вставил Юра, – если они нам с Михеичем сегодня небольшой
концерт устроят.
- Вы поёте?! – Николай невольно перешел на «вы». Все их общение располагало
к какому-то «высокому штилю». Что-то дореволюционное дворянское начиналось
прямо за этими воротами.
Глаша не ответила, а только склонила голову вниз и негромко усмехнулась, опять
покраснев.

  Центральная тропинка была усыпана мелким гравием и выметена. Она была
аккуратно обрамлена невысоким парапетом. Наконец, из-за веток деревьев от-
крылся вид на библиотеку. Очень простое в стиле классицизма одноэтажное здание
дореволюционной постройки. Над круглым центральным корпусом с колоннами
возвышался полусферический купол голубого, как небо, цвета со шпилем. Влево
и вправо шли ответвления, которые заканчивались аккуратными флигелями. Сам
дом был зелёным, колонны белыми. Всё с таким скромным, но стильным вкусом.
Окна были большими. Было много стекла. Дом озарило солнце. Шпиль блеснул
жёлтым металлом.
- Ну, не золото, конечно, - подумал Коля.
Везде было аккуратно и чисто. Никаких «облезлостей» и «опрелостей», как будто
его вчера ремонтировали и привели в порядок.

  На крыльцо вышел невысокий худощавый дедок. Не очень седой и не очень ста-
рый, на первый взгляд. Волосы длинные, небольшая бородка и усы. Густые брови,
из-под которых выглядывали «острые» и цепкие глаза, многочисленные лучистые
морщинки возле которых показывали, что человек любил много улыбаться. Оде-
жда напоминала рясу священника или монаха. Чёрная, длинная. Дедок улыбнулся,
держа руки со сложенными ладошками на груди.

- Здрасте! Степан Михеич! Здрасте! – ребята наперебой стали приветствовать
хозяина библиотеки.
- Здравствуйте, мои родненькие, здравствуйте, гость дорогой! Давно вас жду.
Проходьте. Ну-ка, Глашенька, дай я на тебя поближе погляжу. Ай, похорошела де-
вушка! Подросла! Давненько у дедушки-то не бывала.
Глашенька смущенно смотрела в пол.
- Там тапочки, знаете где, и гостю покажите.
Они зашли в «залу» - в читальный зал библиотеки. Чистое опрятное помещение.
Стены задрапированы тканью! Прямо как в музее. Несколько столов со стульями
и настольными лампами. В центре, прямо напротив входа- вделанный в стену ши-
карный камин. Нет, без излишеств, не из мрамора, а обыкновенного кирпича, но
большой и аккуратно вписанный в интерьер, как всё вокруг. Тонкий запах цветов
и мёда растекался по всей зале, а ещё, кажется, ладана. Вдоль стен высокие (под
потолок) стеллажи с книгами. И чего Николай никак не ожидал здесь увидеть –
рояль. Да-да, в глухой сельской библиотеке – рояль! Коля застопорил свой взгляд на
этом предмете, в нём чувствовалось явное недоумение и вопрос. Юра успел увидеть
ситуацию и быстро прокомментировал:
- Остался от барина, так, почти обломки. Но из города приехали специалисты и по-
чинили, это когда нашу библиотеку расхвалили в областной газете. А зданию библио-
теки дали статус – памятник архитектуры 18 века. Охраняется государством! Степан
Михеич у нас по совместительству библиотекарь и пианист, и еще директор музея!

- Ну, ладно, пойдемте во флигель. Там сообразим чайку и поговорим. Глаша, под-
собишь?
Они прошли по коридору, в котором по одну сторону были двери в какие-то
комнаты, а другая стена была сплошь застеклена с видом на сад. Во флигеле всё
было скромно и так же чисто и аккуратно, как везде. Как в 18 веке. В кабинете
Михеича был кожаный диван, пара кресел, стол с лампой, роскошной антикварной
чернильницей и парой аналогичных подсвечников. Вдоль стен - всё книги, книги…
Большое окно также выходило в сад.
- Глашенька! На кухне у меня почти все готово. Возьми поднос и чашки, ты же
знаешь где.
Юра сел в одно из кресел:
- Моё любимое! - он покачался вверх-вниз. Коля сел на диван. А Степан Михеич
– в другое кресло.

     Глаша быстро принесла на подносе чай в антикварных же чашечках.
- Не переживайте, это не музейное – это подарок, - усмехнулся Михеич, как бы
прочитав мысли Николая про «роскошь за казённый счёт».
  Николай поднёс чашку ко рту и остановился. Он просто успел вдохнуть аромат
чая и обалдел. Его бронхи и легкие как будто расширились, стали невесомыми, даже
ему показалось, что они чуть приподняли его вверх! Он замер на вдохе и ему совсем
не хотелось выдыхать.
- Как аромат?! – спросил Михеич, глядя на гостя с загадочной улыбкой.
- Обалденный! – Коля ещё раз вдохнул и эффект опять повторился. – Этот чай
можно не пить, а просто вдыхать! Удовольствие просто космическое!
- Это в чае бальзам. Я его настаиваю на меду, спирте и 33 травах. Главная из них
– «золотой корень». Мне один турист из города каждый год привозит. Он всякий
свой отпуск сплавляется по реке Чусовой, что на Урале, и там по ходу собирает
травы в одному ему известных местах. Места держит в секрете, а то, говорит, всё
повырвут, повытопчут…

- Ну, ладно, милостивые государи, чай, мы здесь не о чае собрались говорить.
Извините, люблю каламбуры! – он снова заулыбался.
- Многомерность, действительно мостик между наукой и религией, как, впро-
чем, и философией. Ведь что такое «религия»? «Ре-лигио» можно перевести с ла-
тыни как «воссоединяю». Религия есть общественный институт, предназначенный
для воссоединения человека и человечества с иными невидимыми мирами и сущ-
ностями, в пределе – с Богом-Творцом. Мы, рождаясь в нашем мире, утрачиваем
на определенных этапах развития эту связь. Её нужно поддерживать и восстанав-
ливать, для чего и предназначены разные религии. Не только христианская литур-
гия или мусульманский намаз или медитация буддиста, но и такие «примитивные»
культовые действия, как камлание шамана – всё это служит налаживанию «мостов»
между мирами разной материальности. Да, вы не ослышались, я говорю именно не
о духовности, а о материальностях, но иных материальностях. Я хочу процитировать
вам одно важное откровение нашего времени.

  У ребят застыло на лицах недоумение. Слово «ОТКРОВЕНИЕ» употребляла в пра-
вильном смысле в своей жизни только Глафира. Она знала про «Откровение Иоан-
на Богослова», но не всё понимала… Поэтому Михеич сделал паузу, посмотрев на
лица гостей и решил пояснить.
- ОТКРОВЕНИЕ – это то, что Высшие силы или Бог открывает про Себя, про Свой
Замысел, про Свои творения и планы нам, людям.

   Михеич подошёл к полке с книгами. Достал большой «широкого формата» фо-
лиант. Он был в красном кожаном переплете.
- Один вестник не так давно закончил сей труд и уже находится не вместе с нами,
а в мирах иных. Но труд этот будет положен в основу синтетического учения, где
будут непротиворечиво сочетаться НАУКА, РЕЛИГИЯ и ФИЛОСОФИЯ и которое ляжет в
основу идеологии будущей светлой цивилизации человечества. Правда, цивилиза-
ция эта просуществует недолго по историческим меркам.

   Михеич произносил все фразы вдохновенно и приподнято, через него как будто
лился поток света. И только последняя фраза была сказана им с небольшой доса-
дой, как бы на нисходящей ноте этой поэтической импровизации.
Он раскрыл красную книгу. И стал слегка торжественно зачитывать оттуда ци-
тату. Коля успел заметить на обложке название «Роза Мира». А автора разглядеть
не сумел.
- «ИСХОДНАЯ КОНЦЕПЦИЯ. МНОГОСЛОЙНОСТЬ».

  «Наш физический слой - понятие, равнозначное понятию астрономической Все-
ленной, - характеризуется, как известно, тем, что его Пространство обладает тремя
координатами, а Время, в котором он существует, - одной. Этот физический слой в
терминологии Розы Мира носит наименование ЭНРОФ.
  Понятие многослойности Вселенной лежит в основе концепции Розы Мира. Под
каждым слоем понимается при этом такой материальный мир, материальность ко-
торого отлична от других либо числом пространственных, либо числом времен-
ных координат. Рядом с нами сосуществуют, например, смежные слои, Простран-
ство которых измеряется по тем же трём координатам, но Время которых имеет не
одно, как у нас, а несколько измерений. Это значит, что в таких слоях Время течёт
несколькими параллельными потоками различных темпов. Событие в таком слое
происходит синхронически во всех его временных измерениях, но центр события
находится в одном или в двух из них. Ощутительно представить себе это, конеч-
но, нелегко. Обитатели такого слоя, хотя действуют преимущественно в одном или
двух временных измерениях, но существуют во всех них и сознают их все. Эта син-
хроничность бытия даёт особое ощущение полноты жизни, не известное у нас.

  За редкими исключениями, вроде Энрофа, число временных измерений пре-
вышает, и намного, число пространственных. Слоёв, имеющих свыше шести про-
странственных измерений, в Шаданакаре, кажется, нет. Число же временных до-
стигает в высших из этих слоёв брамфатуры огромной цифры - двести тридцать
шесть».

- Очень много новых терминов на такой небольшой кусок текста – подумал
Николай – «Энроф», эта, как её, «брахмапутра»… «Шаданакар»… - это придавало
тексту оттенок магического заклинания. Но сам смысл был глубоким и необыкно-
венным. Не успел Николай еще обвыкнуться с четвёртым измерением, как вдруг
тут и пятое, и шестое, и ещё (это уже совсем тяжело понималось, а точнее, совсем
не воспринималось) – «многомерное время»!

  Похоже, Михеич заметил такую реакцию ребят. Возможно, он её предвидел. Он
не стал читать «красную книгу» дальше. Закрыл её. Поставил обратно на полку.
- Ладно, не буду вас перегружать сегодня этим сложным для неподготовленного
восприятия Откровением. Предлагаю вернуться к Гегелю и законам диалектики.

  У Николая, а возможно и у Юры, появилось впечатление, что Михеич каким-то
странным образом в курсе всех их полемических стычек на семинарах по диамату.
- Глаша! Ты же учишься на историческом?
- Да. Потому что тятя… – она споткнулась, понимая, что в данной среде такое
слово не совсем уместно и поправилась – …Отец благословил меня на этот факуль-
тет. Говорит, станешь учительшей…, учительницей – расскажешь ребятам в школе
всю правду о нас, о староверах, а то ведь всего-то про нас наговорено, а правды нет.
- Да, нынешняя концепция истории грешит многими неточностями, особенно
касательно древнего мира. В нынешней концепции истории довлеет принцип не-
прерывного прогресса человеческого развития. Это, так или иначе, связано с ГЕГЕЛЕМ. Он окончательно оформил эту идею как центральную идею классической
западной философии.
- А разве это не так?! – взволновано спросил Юра.
- И так, и не так. Вот Глаша, как будущий историк, может нам сказать, что гово-
рят нам дошедшие до нас исторические источники? Откуда взялись в древности
знания о мире, основы наук, архитектуры, земледелия? Откуда взялась, например,
пшеница?

- Откуда? В природе много диких злаков, они были окультурены людьми, вот
вам и пшеница, рожь, овес… - Юра загибал пальцы на руке.
Михеич подошел к нему. Обнял своей ладонью его согнутые пальцы.
- Не торопись. Генетикой доказано, что пшеница не имеет предшественников
в дикой природе. Кукуруза не может произрастать в дикой природе сама по себе,
если её не обихаживает человек, то она быстро погибает. Много есть еще загадок, и
не только в земледелии. У современных учёных нет на них ответа. А вот у древних
людей ответ был!

    Михеич видел на лицах ребят заинтересованность и доверие к своим словам.
- Ответы эти просто не принимаются современной наукой, так как это противо-
речит этой самой теории непрерывного исторического прогресса. В ней считается,
что высокие технологии человек узнал только сейчас, в последних веках истори-
ческого развития, благодаря творческой, научной и технической деятельности. А
ранее были только каменный век, да деревянная соха… Примитивный детский не-
развитый ум древнего человека. Детские фантазии этих недоразвитых хомо сапи-
енс выдавали «на гора» всякие легенды и мифы, в которых говорилось, что первые
технологии, знания, культурные злаки и много еще чего принесли им некие «боги»,
высокоразвитые существа из иных миров…

- Но ведь всё это разве не сказки?! – Николай пожал плечами.
- Ну, теперь ты можешь уже сказать, что не всё в этих сказках ненаучно?! Не так
ли? И иные миры, скорее всего, существуют. Но сказал «А», нужно говорить и «Б».
Если древние правы были в одном, то, вероятно, они были правы и в другом… И в
основе их легенд и мифов лежат какие-то реальные события, явления и прототипы?

- Глаша, обращаюсь к тебе как к будущему историку. Относись бережно не толь-
ко к найденным в земле артефактам, но и к мифам и легендам прошлого. В них, раз-
умеется, образы и события переданы согласно уровню развития сознания древних.
Вот Юра, ты остроумно предложил, как дикарю, видевшему в своей жизни только
корову, рассказать про лошадь, сравнивая её с коровой. А если древний человек
увидел бы космический корабль, садящийся на землю, то он мог бы сравнить его
только с сияющим облаком или летающей скалой.

  Юру и Колю в этом рассказе Михеича больше всего поразило то, что он словно
слышал их разговор после первого семинара по диамату. Они переглянулись, делая
удивлённые выражения лиц. Михеич опять загадочно улыбнулся, так… себе в усы,
опустив глаза.
- Сказка ложь, да в ней намёк…
- Добрым молодцам урок! – продолжил Юра.
- Как поступили с древними мифами, легендами и сказками вообще?! Уничто-
жить их все! Истребить под корень – нереально! Устранить традицию – рассказы-
вать детям сказки – непосильная задача любой власти, любого режима. А ведь они
закладывают архетипы сознания, дают основу нравственности, когда ребенок ещё
формируется. Определяют жизненные перспективы… Но, в определённом воз-
расте ребенку начинают внушать, что все это – враньё! Отличное «противоядие»
придумано в современной цивилизации против «сказочного отравления» юного
сознания. Так и в современной исторической науке априори принято, что все объ-
яснения древних — зачем они, например, сооружали пирамиды, огромные мегали-
тические храмы и обсерватории, почему интересовались положением планет среди
звёздного неба – все эти объяснения признаются бредом воспаленного недоразви-
того разума древних!

- А какие же такие глубокие истины в сказках? Вы их нам много рассказывали.
В них про разное говорится!? – Юра привстал с кресла и поставил пустую чашку
на поднос.
- Да, они имеют порой очень разные сюжеты, но они объединены одной идеей:
идеей постоянной и всеобщей борьбы добра и зла, а также неизбежной победы до-
бра!
- Ну, это же как у Гегеля, закон единства и борьбы противоположностей, – разо-
чаровано произнес Коля.
- Не совсем, и даже совсем не так. Конечно, идея всеобщего прогресса очень вер-
ная, но Гегель намеренно связал её с борьбой на уничтожение противоположных
начал. Отсюда и плоды этого учения – большинство огромных трагедий нашего
века. Непримиримая классовая борьба, уничтожение многих людей только за то,
что они принадлежат к другому классу. Слепая ненависть бедных к богатым. «По
плодам их узнаете их» - это еще евангельский критерий истины.

  Глафира закивала головой. Коля был удивлен такой ее позицией, продолжая меж
тем любоваться Глафирой.
- Коммунизм разве не достойный плод такого учения? – возразил Юра.
- А вы сами-то верите в коммунизм?..

  Вопрос повис в воздухе. Воцарилась пауза. Ребятам в полемическом задоре хоте-
лось бы сказать так, как их учили на курсе «Истории партии»: «Учение Маркса все-
сильно, потому что оно верно!» Но в душе каждый из них уже задавал себе вопрос о
перспективах коммунизма и честно отвечал на него отрицательно. С Михеичем ни
в коем разе не хотелось быть неискренними.

- Вот то-то, — сказал Михеич. — Как-то ко Христу привели женщину, уличённую
в блуде. А Он сидел и чертил что-то на песке… Глаша, дальше знаешь?
У Глаши загорелись глаза! Запылали щеки. Она снова закивала головой.
- Конечно, Степан Михеич! По закону Иудеи её нужно было побить камнями на-
смерть. Но фарисеи решили искусить Христа и, зная, что Он всех прощает, думали,
что Он нарушит закон и не даст им казнить женщину. Но Он сказал: «Кто из вас без
греха, тот пусть первый кинет в неё камень». Люди в этот момент устыдылись, каж-
дый в присутствии Христа ощущал свою греховность. И никто не посмел кинуть
камень в женщину… В общем, все разошлись.

   Опять повисла тишина. Николай увидел прямую параллель между этой древней
и красивой историей и сегодняшним разговором.
- Развитие и настоящий прогресс не требуют в качестве стимула непримиримую
борьбу враждующих начал. Гегель был ставленником тех самых сил зла, и его мис-
сией было – заразить человечество именно такой теорией. Он в этом преуспел. И
это совсем не сказки.

  Последнее предложение Михеич сказал, глядя прямо в глаза Николаю, у которо-
го до этого в мозгу проскочило: «Ну, вот опять сказочки начались про зло и добро!»
- В древности не было никакого «отрицания отрицанием».
- Это вы сейчас про третий закон диалектики Гегеля?
- Да! Отрицание появилось только в эпоху Возрождения, точнее, начало наби-
рать силу с появлением протестантизма. До этого человечество, жившее наследием
древних эпох, в которые оно получило «первоначальный капитал» в виде научных
знаний, религиозных откровений и технологий от более развитых сущностей, ува-
жало это наследие и относилось к нему со священным трепетом. Не дай Бог, было
отступить от древних учений, от традиционного, освященного многими поколе-
ниями предков, уклада жизни. Вот почему в философии довлел метафизический
подход – все должно быть неизменным, из поколения в поколение, иначе – гибель!
Никаких пересмотров, никакого критического подхода! За такое вольнодумство, за
это самое «отрицание» можно было и жизнью поплатиться! Но благодаря этому
жизнь людей в компактных сообществах не потрясали внутренние конфликты и
социальные катастрофы. Хорошо это или нет – другой вопрос. Это сейчас крити-
ческий подход считается основой прогрессивного взгляда на вещи. Всяк стремится
что-то улучшить, но как?! Согласно Гегелю, нужно сначала отрицать всё бывшее,
прошлое и даже нынешнее, настоящее... Весь старый мир разрушить! До основанья!
А уж потом, понастроить, понатворить... Про «Черный квадрат» Малевича знаете?

Конечно, они знали. У Юры на философском вообще был курс эстетики, где всё
это подробнейшим образом изучалось. Николай знал «из-за широты взглядов», а
Глаша, может быть, и не слышала.
- Художники сначала начали отрицать схожесть форм на картинах и в реальном
мире, стали эти формы намеренно искажать. Затем стали отрицать и естествен-
ные цвета. Потом, вообще стали рисовать что-то «абстрактное», то есть полностью
оторванное от реального мира. Но Малевичу и этого показалось мало. Даже в аб-
страктных полотнах был какой-то «сюжет», какая-то мысль. И от этого он решил
отказаться. И вот вам результат тотального отрицания – сплошная чернота залила
полотно: «тьма кромешная и скрежет зубовный». Никакого прогресса живописи
(хотя есть чудаки, считающие иначе). «По плодам их узнаете их» - всё это бесы жи-
вописи! - Михеич поставил свою чашку на поднос таким жестом, как судья бьет
молотком, перед тем как объявить приговор.

- Роман Достоевского «Бесы» читали?
Ребятки пожали плечами, наклонили головы набок, поджали губы… Видно
было, что не читали, только Юра закивал головой.
— Ну, какие ваши годы. Просто Достоевский там такой тип людей, разрушите-
лей-революционеров хорошо описал.
Возникла небольшая пауза.

- Ладно, ребятки, мы тут с Глашей для вас сюрприз приготовили! Хотите послушать?
Ребята, слегка обалдевшие от всей этой беседы, закивали головами, заулыбались.
- Ну, тогда пойдемте в залу!
В зале Михеич сел за рояль. Глафира встала с другой стороны, одной рукой каса-
ясь рояля, как бы для поддержки, другой – придерживала свою роскошную косу...
Михеич кивнул. И полилась дивная музыка – то был «Вокализ» Рахманинова. Глаша
низким грудным голосом, но очень чисто и красиво выводила звуки, летевшие под
купол и звавшие за собой.

«А ты всё та же, лес да поле, да плат узорный до бровей…» Николай снова не-
вольно вспомнил стихотворение Блока, которое называлось «Россия». Сейчас ему
казалось, что Глафира олицетворяет всю необъятную Россию, что голос её – это
голос самой русской души, летящей над безграничными полями и лесами, морями
и горами… «Тятя» - это мягкое слово он почему-то теперь повторял снова и снова и
улыбался, и слезы текли по его щекам. И голос Глафиры тоже плакал по всем убиен-
ным сыновьям и дочерям земли русской, он страдал и болезновал, он рыдал, но он
и поднимал до высот небывалой стойкости и мужественности, он звал к подвигу…

  Он утешал. Он ласково проникал в сердце, он согревал… Он поднимал на какие-то
невидимые крылья и нёс, нёс с собой вдаль. Как она извлекала эти звуки из своей
груди?! Как она вся превращалась в музыку, в бессловесную песню, в молитву?! По-
чему ему пришло в голову о молитве, ведь он был неверующим, но именно с молит-
вой теперь представлял он Глафиру в другой обстановке, в храме при свечах, когда
лицо ее озарено сияющими огоньками, когда ангельские ее глаза обращены к небу,
а руки сложены «лодочкой» на груди…

  Музыка окончилась. Николай не мог произнести ни звука. Юра несколько раз
хлопнул в ладоши, повернулся, ожидая поддержки от Николая, но тот опустил го-
лову вниз, чтобы слез не было видно и ладонью зажал глаза. Юра понял состояние
друга и не стал приставать с вопросами.

  Засобирались домой. Михеич подошёл к ним, пока Глаша переодевала обувь. Ти-
хонько сказал:
- Завтра приходите без Глаши. Я вам про опасность расскажу. Это уже будет кон-
фиденциальный разговор для вас двоих.
- Хорошо, Степан Михеич! Завтра придем! – громко ответил Юрий.
- А я завтра не смогу. У нас в общине праздник и молебен будет. Так что извиняй-
те! - издали, услышав приглашение на завтра, прокричала Глаша.
- Ну и ладно. Вот и слава Богу! – Михеич осенил их крестным знамением на
крыльце. – Ступайте.

Николай подошел к Глафире:
- А вы поёте просто божественно! Где-то учились?
- Нет, я у нас на богослужениях постоянно в хоре пою.
- Но там же у вас Рахманинова не исполняют?
- Это Михеич меня научил. Он многому из музыки меня учил. Давал слушать
классику в самом высококачественном исполнении. Потом за роялем играл, а я
пела… как на пластинках! - Глаша засмеялась заливистым смехом, чтобы скрыть
своё смущение. И при этом несколько раз повернулась над одной ноге, как будто в
танце, это было так грациозно. Вот только резиновые сапоги портили всю картину.
Коля глаз не мог оторвать. Какая она всё же… А дальше у него не было слов для
каких-либо сравнений. Юра шел чуть поодаль и думал о чем-то своем. Так дошли
они снова до Юриных ворот.
- Ладно! Мне пора!
- Тятя?
- Ага!
- Строгий!?
- Угу.
- А проводить можно?
- Нельзя! – Глаша опять заливисто засмеялась, чуть подпрыгнула и побежала в
сторону своей слободки.
- Вот егоза! – произнес Юра, глядя вместе с Николаем вслед быстро удалявшейся
фигурке, - Девчонка ещё.

- «И невозможное возможно. Дорога долгая легка, когда блеснет вдали дорож-
ной мгновенный взор из-под платка…» - Коля, глядя вслед убегающей Глаше, вслух
прочел стих, который не выходил у него из головы.
- «Когда звенит тоской острожной глухая песня ямщика», - подхватил Юра.
– Всё в сегодняшнем дне кажется мне невозможным, точнее, казалось бы, если
бы я сам не услышал, не пережил все это! – Коля развел руками.
- С Михеичем часто так. Сказка становится былью…
- «Многомерное время». Как тебе?! Невероятно, невозможно!..
- Ага! Так и хочется сказать: «Этого не может быть, потому что не может быть
никогда».
- Верно, верить не хочется, а аргументов против – ноль. Ведь что мы знаем про
время? Практически НИЧЕГО!
- Ну, разве что Кант полагал его одной из априорных форм познания.
- Ну да. Опять что-то фундаментальное, исходное, но что именно? В теории от-
носительности часто время геометризируют, то есть полагают как четвертое изме-
рение пространства, но с особенностями…

Вопросов после беседы с Михеичем стало еще больше.
           ***       ***        ***