Вторая. Тело

Жил да был счастливый человек. Всё у него было так, что не нужно было ничего менять. То есть когда-то, в пору первой юности, ему довелось испытать некую нужду и несогласие с окружающей его обстановкой жизни, совершенно не отвечавшей его счастливому и лёгкому характеру, но в ходе разумно поставленного и своевременного взросления он без какого-либо напряжения сил сумел избежать тех дешёвых соблазнов, которыми простолюдинов сманивает с благополучной дороги Богиня быстрых наслаждений, сумел противостоять и злости, и отчуждению, и даже, напротив, умудрился вовремя окружить себя такими же, как он, счастливыми, хотя и рождёнными и воспитанными в других, гораздо более благоприятных обстоятельствах людьми – людьми, которым были чужды пороки и близки добродетели, людьми простыми, но старательными и спокойными, людьми приятными и достойными. Несмотря на то, что это новое общество было совсем отлично от того, к которому ему надлежало отнести себя по праву рождения, он вписался в него сразу как свой, без расхождений и нареканий.

Вместе со своими новыми друзьями он шаг за шагом приближал своё счастье, ища какой из его природных задатков лучше и выгоднее всего будет реализовать и использовать в этом мире, не вмешиваясь в дела мира и ничего в нём не меняя, но целиком под него подстроившись и став его вернейшим и точнейшим воплощением. Так он стал дизайнером интерьеров, или персональным коучем, или копирайтером, или продюсером – то есть кем-то, кто, сохраняя относительную независимость в распоряжении своим временем и выборе клиента, всегда в итоге оказывается обязан продать своё время и таки выбрать клиента…

В общем, он стал и без промедления принялся расти профессионально, получать и обрабатывать заказы, выковывать себе имя и репутацию, стараясь каждый раз сделать лучше, чем делал до того. Он осваивал новые техники, приобретал новые навыки и компетенции, ездил на дополнительные курсы и много путешествовал, расширяя кругозор и практическую эрудицию, профессионально обогащался и каждый день чуточку поднимался над самим собой. Он встречался с красивыми, весёлыми девушками, с которыми знакомился на шумных и прикольных вечеринках, проводил с ними красивые и полные веселья ночи, легко сходился и так же легко прощался. Он часто переезжал, нигде не стараясь задерживаться более года и даже в пределах одного города стараясь как можно чаще перебираться на новые квартиры. Собственности, приковывающей человека к земле, он старался не иметь и семьи до поры до времени не заводил – а когда пришло время, так же легко, как до того веселился и порхал по жизни, он осел и освоился в ней, заведя и собственность, и семью, включив в свой тёплый и снисходительный мир красивую жену и полных достоинства и благообразия жёниных родителей и друзей. Дети тоже у них родились красивые и счастливые, все сплошь ясноглазые, с добрыми улыбками…

Здесь, наверное, следовало бы поставить некое «но», сделать небольшую приступочку к истории: что-то произошло, какое-то страшное, трагическое событие, которое перевернуло его мировоззрение, что-то безвозвратно было отнято у него, и утрата заставила его задуматься и нащупать иные, непривычные в теле жизни фрагменты –через мягкость мира ощутить очертившиеся его острые грани, некие осколки незапамятной шрапнели, давно заросшей доброй и здоровой плотью, некий проступивший сквозь гладкую загорелую кожу узелок, который неясно к чему отнести: то ли к лимфатической системе, то ли к метастазам…

Но нет, такого «но» не случилось в его жизни – даже кончина близких людей, ненароком заявлявшаяся незваной гостьей и в его счастливое существование, воспринималась не иначе как разумный и достойный итог разумно и богато прожитой, на полную катушку использованной, в целом счастливо отжитой жизни. Лёгкая грусть, связанная с таким уходом всегда смягчалась пышными воспоминаниями от ярких и тёплых моментов, проведённых вместе с ушедшим, от осознания и своего неминуемого, такого же благородного и достойного ухода, от близости семьи и продолжателей рода – счастливых и добрых, резвящихся ещё в непосредственности своей на песчаных пляжах Ривьеры, в уютных улочках средневекового Базеля и лучших лаунж-зонах самых стильных отелей Сингапура детей.

Страдания мира, его неряшливые язвы, демонстрируемые счастливому нашему герою в изредка навещаемых им подземных переходах, на площадях вокзалов и в репортажах телеканала НТВ, не могли отнять у него убеждённости в своём и чужом счастье, его осознанного упорства быть счастливым несмотря ни на что. Единственно недоумение вызывал у него вид ползущего по асфальту, измазанного слюной и жидкой грязью наркомана, лишь вопросительно поднятую бровь возбуждал вид избитой мужем-алкоголиком толстухи, лишь удивлённое потряхивание головой – культи тоскливого попрошайки-инвалида или слёзы забившегося под водосточную трубу дворника-таджика. «Что мешает всем этим людям быть счастливыми? Что мешает им взяться за дело и изменить свою жизнь?» - недоумённо спрашивал он у большого мира вслух и про себя, но дальше этого недоумения не шёл и скоро забывал виденные сцены несчастья, потому что несчастье как таковое было вовсе невозможно в его тёплом и уютном мирке.

Впрочем, были также и приятные моменты узнавания себя в несчастных: так, однажды счастливый человек встретился с безногим человеком, который при всей безногости казался весьма бодрым, не плакал и не жалел себя. «Вот же, вот же, вот оно доказательство силы духа человеческого и воли к счастью!» - возликовал счастливый человек и бросился вызнавать у безногого, как тот ноги потерял, да счастье сохранил, причём вызнавать на камеру, потому что вёл блог о своей счастливой жизни и всё туда выкладывал с чиловой музыкой и красивыми переходами. Безногий, сильно краснея и сбиваясь, всё же с заметным удовольствием улыбался и, поддёргивая штанины, предъявлял чудесные карбоновые протезы, которые помогали ему сохранять душевное равновесие. Всем миром собирали мне на эти превосходные протезы, говорил он. Большие благотворители помогли. Корпорация Найк зовётся. Большие люди! Многим я им обязан и бренд их пожизненно в карбоновых слепках на культях своих ношу… Без них было бы мне сложно и горько. А с ними – just do it.

Видео поставило рекорд просмотров на канале, и счастливый человек был рад как никогда – он созвал конференцию прочих счастливых людей, которым незамедлительно следовало предъявить безногого обладателя протезов. Конференция та называлась TED-talk. Вообще несчастных на такие собрания раньше допускали только в качестве иллюстративного материала к какому-нибудь драматично пробивающему дно графику, потому что уж очень невразумительно и даже вовсе непонятно звучат их жалобы вживую. Но, слава богу, наросло уже поколение говорящих уродов, которых не стыдно выставить в свет рампы – да и потом, так далеко их уродство уже ушло из жизни нормальных и счастливых людей, что волей-неволей адвокатам уродства самолично на конференции TED показаться надо, чтобы счастливые убедились, что не искоренено ещё несчастье, ещё есть бедствия на свете, не всем ещё окончательно хорошо.

Но волноваться нечего, рай не за горами: несчастные полны ущербной бодрости и готовы непокорность ударам судьбы выказать. Страдалец, который поделится приключившимся с ним несчастьем, с юмором и в деталях объяснит его и доходчиво на графиках продемонстрирует – вот истинный пример для подражания, образец несгибаемой целеустремлённости человеческой, гордости духа и неподдельного равенства возможностей. Целый символ уже, а не человек! Счастливые сразу же примут его в свои ряды, облагодетельствуют и будут с ним совершенно как с равным, на равной ноге, так сказать.

Счастливый человек взял своего безногого друга на яхту (у него была уже небольшая яхта), и они сделали тур по счастливым местам Европы и Америки, в каждом из которых была дана TED-конференция, на которой безногий счастливец сентиментально и выразительно поведал о своём несчастном случае: он упал, прыгая на велосипеде через работающую бензопилу ради смешного видео в ютубе, сулившего ему не менее трёх тысяч лайков и десяти тысяч новых подписчиков. Видео вышло несмешное, но тоже собрало много просмотров и лайков, и всем, его обсудившим и артистично на него отреагировавшим, новых подписчиков добавило весьма прилично.
Выйдя, условно говоря, из больничной палаты, безногий ютубер не отчаялся, а обзавёлся парой восхитительных протезов, специально разработанных для него корпорацией Найк (здесь снова скажем большое спасибо компании Найк, которая заботится о нас и налоговые вычеты получить не забывает!), и залез на них на все самые высокие горы мира. Счастливые люди исступлённо рукоплескали на обоих континентах, ставили его друг другу в пример, звали героя на свои фуршеты и покупали кроссовки Найк в поддержку всех безногих мира.

А счастливый человек был рад тому, что смог открыть миру такое сокровище духа. Очень уж ловко его новый друг уместился в привычную картину счастья – комар носу не подточит. Безногий же и сам был рад оказаться принятым в общество приличных, не замаранных несчастьем людей и даже пытался рассказать и передать им боль и страдания прочих, не таких счастливых людей, с которыми его свела неприятная, но популярная в ютубе часть его судьбы. Слушатели и собеседники охотно кивали его историям о травматических ампутантах-мотоциклистах и лишившихся пищеводов кисло-щелочных самоубийцах. Они с радостью давали ему вспоможение для несчастных мира сего, которых не позовёшь на конференции из-за их непрезентабельного вида и неспособности толково и с юмором объяснить своё несчастье. Высшим делом, которому теперь должна быть посвящена жизнь этого во всём им равного безногого человека, счастливые люди видели восстановление презентабельности оставшихся за бортом круизного лайнера человечества физических лиц. И безногий счастливец старался как мог, собирал вспоможения, вёл кассу и основал в итоге свою филантропическую милосердную организацию с неплохим штатом счастливых и одарённых людей, которым приходилось за солидные зарплаты денно и нощно работать над улучшением лайфстайла нагих и безногих.

Постепенно безногий счастливый человек стал замечать, что ему и самому невдомёк, что мешает несчастным стать, как и он, счастливыми. Всё больше предпочитал он проводить время в компании таких же, как он, весёлых и улыбчивых существ, всё меньше вспоминал о прошлом, всё меньше и сам обращал внимание на свой физический недостаток. Окружающие с пониманием относились к его выбору: благотворительная организация работала сама по себе, так почему бы и ему не поесть вкусных омаров на морском берегу, не полетать с парашютом или не прокатиться на яхте до Монако вместо изматывающего общения с людьми, не желающими становиться счастливыми – даже сознательно игнорирующими все предоставляемые им возможности для счастья, грубо, неблагодарно отвергающими их, запирающимися и упорствующими в своём угрюмом одиночестве и боли? 

Да и плевать на них.

Постепенно безногий человек стал выпивать. Он стал спать с сомнительными женщинами. Он стал употреблять кокаин и сквернословить. Отчего-то ему захотелось при встрече плюнуть самому уважаемому из знакомых людей в лицо. Но сила того запала счастья, который он продемонстрировал ещё в начале своей безногой карьеры, до сих пор была жива, и репутация держала его на плаву: всё прощалось и всё понималось в его эксцессах. А они становились всё ярче и злее. Всё больше начинал он метаться по жизни, всё грубее отвечал останавливающим его за превышение скорости полицейским, всё яростнее бросал в папарацци бутылки из-под шампанского, всё крепче бил по щекам сомнительных женщин. Всё сильнее хотел он вернуться в свой мир безногих, но чувствовал, что не принадлежит больше ему и не сможет ужиться в нём, как не мог теперь ужиться и в мире счастливых ногастых…
Счастливые люди стали поговаривать о нём. О нём стали неодобрительно качать головами. Имя его почти уже стало неприличным произносить на светских мероприятиях, и все ждали только того последнего проступка, после которого его поведение можно будет признать абсолютно непростительным и окончательно с ним порвать, но безногому счастливцу снова повезло: пьяный, упоённый наркотиками, он вылетел на своём порше на встречную полосу и врезался в седельный тягач. Когда он очнулся в больничной палате, он был окружён счастливыми людьми, сочувственно качавшими головой, поправлявшими ему подушку и распоряжавшимися действиями медсестёр: спинной мозг его был надорван, и всё тело счастливца оказалось парализовано.

Была созвана конференция TED. На ней он недвижимой головой со специальной вертикальной каталки, к которой был пристёгнут экокожаными (в рамках заботы о коровках) ремнями, покаялся в своих прегрешениях и заверил, что с новой силой возьмётся за дело счастья, что ничто не потеряно, что дух его сильнее, чем когда-либо прежде. Бурными овациями и искренними слезами сочувствия ответил зал на его откровения. Корпорация Найк выделила огромные средства на создание карбоновой электрокаталки с логотипом Найк и словами Just Do It. Вскоре была основана новая ассоциация помощи паралитикам-тетраплегам. Множество счастливых и юрких молодых людей пришли работать в ней, помощь от множества добрых и благонамеренных старых людей потекла на банковские счета. Безногий паралитик с удвоенной энергией, засучив рукава, так сказать, принялся за дело и облагодетельствовал многие и многие важные и полезные социальные проекты своим неусыпным вниманием и авторитетом.

Снова окрепла его репутация. Снова ему стали доверять. На волшебной электрокаталке корпорации Найк (господи, да это же чудо что за корпорация такая, а Адидас – срань мерзкая для лузеров, ни копейки не дали!) он вкатывается на собрания счастливых людей – и тут же улыбки, приветствия, чествование. Он – свой. Никому и в голову не придёт обратить внимание на его физический недостаток. Даже и не видно, что с ним что-то не так: одет всегда с иголочки, улыбка до ушей, только подбородком джойстик двигает, чтобы ездить, а так здоровейший из людей! Только по лестнице на второй этаж подниматься не получается, и все почему-то частенько туда от него сбегают, но это ничего… Главное – что равен всем и во всём, первый из рыцарей Короля Счастье!

Но время шло и, чу, что слышу я?.. Не винными ли парами дышит трубка питательного коктейля, который приготовляет его медсестра? Не чересчур ли раздражён его исчиханный, раскрасневшийся нос? Не слишком ли налились его глаза тяжестью подспудной мысли? Ведь не может же быть, недопустимо же ведь, чтобы из счастливого безногого паралитика наружу, как из сдавливаемого тисками жизни тюбика боли, снова полезло то родное и самое драгоценное ему несчастье, которое всем миром хоронили мы в нём?.. Нет, это невообразимо. Несуразно это. Более того, даже неприлично было бы такое написать! А впрочем…

Впрочем, не он герой этой истории. А герой её не слишком тяжело переживал всё случившееся с его другом: сначала ободряя и поддерживая все его начинания, он затем лишь с неудовольствием гнул бровь, глядя на чудачества и расточаемый потенциал счастья. Возвращения блудного парализованного сына он и вовсе не застал, так как к тому времени занимался иными, не менее важными общественными и деловыми проектами, которые тоже ещё надо было поставить на ноги и как следует, в самом презентабельном и достойном виде, подать почтенной публике.

Так и проходила его жизнь и, хотя один или два раза его всё же и посещали мысли о неминуемости конца и некой смутной безысходности, с ним связанной (о, это был лишь тихий отголосок некоего инопланетного, совершенно неправдоподобного несчастья, но даже отголосок может греметь громом, а крохотная капля – казаться ливнем в счастливой жизни), но такое настроение мгновенно разрешалось весёлым и ярким путешествием, будто бы спонтанной, а на самом деле хорошо спланированной эскападой из городской среды, или встречей с каким-нибудь мудрым и признанным человеком, который бы приветливо тряхнул его за плечо и одним своим непоколебимым видом подтвердил, что он как раз на правильном пути и нечего искать в жизни противительные союзы, коли она так плотно соединена. Да на самом деле и не требовалось такого подтверждения. Он и сам знал, что всё у него правильно, что он истинно счастлив, и что одно – признак другого, и наоборот.

И вот, когда счастливый человек достиг полной активных жизненных сил старости, отпутешествовал, отвидал и отведал всё, что мог увидеть и познать, когда силы уже стали покидать и его, такое здоровое и прекрасно содержащееся на протяжении всего жизненного цикла, тело, когда зима дней его склонилась над ним и окружила его заботливыми и любящими родственниками, подросшими детьми и их семьями с молоденькими и совсем маленькими ещё внуками и внучатками, когда кровать его – а ему, как человеку состоявшемуся и достойному, дозволено было проводить этот мир в последний путь дома, в окружении семьи, а не в больничном номере для убывающих под контролем ненасытных эмоциональных вампиров, которым только бы чужую смерть наблюдать, а потом о ней в столовой судачить, как кто ушёл, красиво или не очень, - когда кровать его стала центром семейных вечерних посиделок, на которых всегда было шумно и весело, и все без умолку говорили, шутили, смеялись и обсуждали всё на свете, когда уже вечный сон потянул вниз его смыкающиеся веки, а бледнеющая щека с застывшим полумесяцем улыбки прижалась к мягкому полистиролу подушки, он успел подумать с удовольствием: «А хорошо я всё-таки пожил».

И так и умер без всяких «но».