Дороги любви непросты часть 2 глава 3

 АВТОР - МАРИНА БЕЛУХИНА: http://proza.ru/avtor/uevfybnfhbq
Публикую на своей странице по её просьбе.

     Молчание сына не давало Анне Петровне покоя. Вот уже три письма послала ему, а ответа ни на одно нет. Скоро год, как молчит Митя. Последний раз приехал как раз на свадьбу Илюши, поздравил молодых, а на другой день, ранним утром засобирался в дорогу, как не просила она его погостить, наотрез отказался.  Потом нет-нет да и пришлёт письмецо, что жив и здоров, чего и им желает, а здесь тишина… Сердцем своим она понимала, почему Митя не приезжает, но верить в это отказывалась. Хотя и грех за собой чувствовала. Знала, что оба сына полюбили Людмилу Миронову, противилась, незавидная партия-то, а поделать ничего не смогла.

Пожалела Илью, он тогда больше нуждался в поддержке, скрыла от Мити, что уговорила Людмилу выйти за брата замуж, пусть и хитростью где-то, но уговорила ведь.  О свадьбе ничего сообщать не стала. А он в аккурат в тот день и заявился. Разумеется, не на свадьбу ехал Митя с цветами и с перстнем, который она ночью обнаружила в кармане его брюк. Случайно совсем! Перекинула их на стул, брюки-то эти, а он возьми да и выпади из кармана… Красивый! Долго держала в руках, но не любовалась, а больше корила себя.

Знала, что Людмила не по любви замуж за Илью пошла, а вот живут поди-ка! И не хуже других! Остепенились оба. Не пьют, работают, Илюша в партию вступил, в совхозе его уважают. Людмила уж четвёртый курс института закончила, работает на железной дороге, видно, что нелегко ей, с ночи в ночь ходит, семьи не видит. Дом им свой Хромов отдал, сам перешёл к Прасковье, им двоим много ли места надо. У Людмилы всегда чистота и порядок, чего уж тут говорить, аккуратная она, чистоплотная. А что обед не всегда приготовлен, так ей лишний раз праздник – сынок забежит перекусить.

Со временем злоба на невестку прошла, бывает, конечно, всколыхнёт где-то там внутри обида, но здесь же и уляжется. Счастлив сын, что ещё матери надо?! Только вот Господь детей не даёт, ну да какие ещё их годы. Авось всё и наладится.

«Наладится ли?» - обожгла Аннушку мысль. – «Ох, вряд ли! Ледяная вода своё гиблое дело сделала!».

Жалко Илюшу, как уж он хочет ребёночка-то! Извёлся весь, только виду не показывает. Вон, с Ванюшкой – сыном Юрки Золотова, сколько возится! В баню его постоянно с собой таскает, мол, нечего пацанёнку с вместе с бабами мыться. Мужик растёт, с мужиком и париться должен!

Один счастлив, а с другим-то что? О плохом думать не хотелось. Да и повода не было. Нашлись бы добрые люди, если что, сообщили. Митя сильный! Он справится! Будет ещё и на его улице праздник! Не сошёлся же клином белый свет на Людмиле?! Встретит хорошую девушку, полюбит и женится. А там, глядишь, и детишки пойдут. Вот радость для неё будет! Годы летят, много ли ещё осталось, а внучат понянчить хочется. Зойка – она чужая. К ней не заглядывает. Что с того, что зовёт её баба Аня? Она так сызмальства её называла.  Илью Илюшей кличет. Она раз встряла было, сделала замечание, на что сын сурово ответил, что не её это дело. Они в своей семье сами разберутся. Как Зойке удобнее, пусть так и зовёт. Разбаловали совсем девчонку. Недавно учительница её, Мария Савельевна, прихворнула, так в здравпункт заходила и жаловалась, что Зоя плохо учится, к урокам не готовится, просила больше внимания учёбе уделять, заставлять читать. А так девочка хорошая. Бойкая, правда, чересчур и подвижная, но это и неплохо.

Ох, надо собираться в Ленинград… Митю навестить, посмотреть, где и как живёт. Прасковья поможет со скотиной, да и Илюша с Людмилой, все вместе справятся. Потом уже не до поездок будет. Сенокос.  Телеграмму дать не забыть! Вдруг да Митя встретить сможет. Надо ему огурчиков да помидорчиков отвезти. Хоть и прошлогодние, но хорошие получились.  Огурцы хрустящие, соли в меру, помидоры в своём соку сладкие, сами во рту тают. Сметаны с маслом, всё своё, не магазинное. Давно Митя не ел такого.  Да вот ещё! Гуся у Надежды Золотовой выпросить! Она добрая, не откажет, коли для Мити.  Сало старое, куда такое брать.

«Дай, Бог, чтобы всё хорошо у Митеньки было!» - смотря в правый пустой угол, перекрестилась Анна Петровна.

Уложив свои когда-то русые, а теперь почти седые, но всё ещё густые волосы в тугой узел, она поспешила на почту.

**********************************************************

Электричка прибывала на Московский вокзал точь-в-точь по расписанию. Анна Петровна разволновалась не на шутку. А вдруг Митя не сможет встретить? А ещё хуже – не получил телеграмму?! Куда она со своими котомками тогда? Вот ведь всё спешка её никому не нужная! Надо было дождаться ответа от сына, а не лететь сломя голову в дорогу. Она даже не знает, как добраться до Митиного дома, хоть и говорят, что «язык до Киева доведёт».

Не мигая, смотрела на проплывающий в окне перрон вокзала. Митю трудно не разглядеть, его рыжая грива всегда выделялась в толпе. Не увидела.

Собирая в кучу багаж, мысленно ругала себя последними словами. Толкнула локтем откуда-то взявшегося возле неё мужчину, чуть не выругавшись в его адрес. Встал рядом толстый какой-то, неповоротливый болван в шляпе, заслонил проход, ни пройти ни проехать!

- Мать, да ты чего?! – услышала позади себя. – Неужели не узнала?!

Обернулась и обомлела. Толстым болваном оказался сынок родимый!

- Митенька! Сыночек мой! Да где же тебя признать? – здесь же, бросив в проходе сумки, кинулась обнимать. – В шляпе, представительный такой!

- Так и скажи, что толстый! – разразился своим густым смехом Митя.

- Представительный! – поправила его Аннушка, вытирая крупные слёзы радости от встречи.

- Ну-ну, чего ты? – склонился над ней сын, целуя в уже начавшие покрываться сеточкой морщин щёки.

- Это я от счастья! Столько лет не видела тебя!

- Всего-то четыре года, - отводя от матери смущённый взгляд, ответил Митя. – Некогда всё, мам. Работа много времени отнимает. Ты уж прости!

Митька схватился за сумки и быстрым шагом направился к выходу.  Мать с трудом успевала за сыном, боялась отстать.

Высокий, широкоплечий, без невидимого сзади живота, он оказался всё тем же вечно торопившимся Митькой.

- Сынок, не беги ты так! Не поспеваю я за тобой, - тяжело дыша, наконец, взмолилась она при выходе с вокзала.

Митя остановился и, не выпуская из рук тяжёлые сумки, дал возможность матери передохнуть.

- Сейчас в метро! До «Финляндского вокзала» доедем, оттуда троллейбусом. Ты только держись за меня. Вечером народу в метро много.

Аннушка согласно закивала. Платок с головы съехал, но поправлять его не стала, так и пошла с платком на шее, крепко вцепившись в Митину руку.

Прохлада в метро быстро остудила лицо и тело, дышать стало легче, несмотря на огромный поток людей, быстро снующих в одну и другую сторону.

- Как ты здесь живёшь, сынок? Столько народу! Того и гляди задавят! – ахала не привыкшая к такой толпе Аннушка.

- К этому быстро привыкаешь, мама! Где я живу, там тихо и спокойно. Недалеко лесок, там даже белки по деревьям скачут, с рук еду берут.

Район, где жил Митя, и правда, был тихий и спокойный, весь в зелени. Народу немного. Никто не толкается, не бежит сломя голову, как в центре города. Квартира его была на втором этаже нового пятиэтажного дома.

- Располагайся! Отдохни с дороги, – поставив на пол сумки, гостеприимно махнул рукой Митя. -  А я на кухню! Кормить тебя сейчас буду.

- Может помочь чего надо, сыночек?  Не устала я, в электричке столько времени сидела, потом в троллейбусе вашем.

- Отдыхай! Я мигом всё подогрею! – сказал, выходя Митя.

Аннушка огляделась. Комнатёнка небольшая, но светлая. Балкон. Мебели немного: вдоль одной стены диван и шкаф, в углу телевизор на ножках, вдоль другой – кресло, стол, два стула, маленькая тумбочка, на которой огромный магнитофон. Стены оклеены жёлтыми в коричневую полоску обоями, на которых отчётливо просматриваются приблизительно одного размера тёмные пятна.

- Митя, а что обои-то пятнами? Так дОлжно быть? – спросила она входящего в комнату с тарелками сына.

- Картины здесь висели, мама. Садись ближе к столу давай, обедать будем!
Из кухни доносился аромат жареной картошки и котлет. Аннушка вытащила из сумки трёхлитровые банки с огурцами и помидорами и несколько небольших банок с вареньем.  Потопталась у двери, но всё же любопытство взяло верх, и она вышла из комнаты.

С левой стороны была ещё одна дверь, явно в комнату соседей, с правой стороны проход на кухню.

- Митенька, банку открыть бы надо. Здесь огурчики хрустящие, ты такие любишь.

Беглым взглядом осмотрела кухню. Два стола, стерильная чистота вокруг.
Взгляд матери не укрылся от Мити.

- Соседка у меня одна, мама! Я тебя с ней обязательно познакомлю! – весело рассмеялся он. – Мой руки и за стол!

Вот уже час сидела она со своим Митенькой за одним столом и не могла на него насмотреться. Вроде бы близнецы, а какие же они разные! В детстве не было такого сильного отличия – лицо одно, а характер у каждого свой. Тихий, спокойный Илюша и ураган Митя, сметавший всё на своём пути. Оба рыжие и лохматые, с лицами, усыпанными крупными веснушками, которые тускнели глубокой зимой, а уже к весне широко улыбались рыжему, как они, яркому солнышку. А сегодня и веснушек у Мити почти не разглядеть, точно по лицу размазались, слились в одно целое рыже-коричневое пятно. Непривычно коротко состриженные волосы гладко зачёсаны назад, по сравнению с Илюшей подобрел, животик прилично из-под брюк выпирает. Опрятный. Рубашка отглажена, брюки отпарены так, что об стрелочку пораниться можно. Обоим передался дар отца рисовать. Илья не стал его развивать, может, оно и правильно, конечно, у него были только способности, когда у Мити талант.  Он видел в невидимом видимое и смело переносил это на лист бумаги. Это уже позднее появились у него холсты, хорошие краски, кисти. А начинал с самых простых листов бумаги, даже на газетах умудрялся создавать свои детские шедевры.

- Митенька, а что картины-то больше не рисуешь? – ещё раз оглядев стены, спросила Анна.

- Некогда, мама. Да и на работе афиш хватает, к тому же выставки в фойе кинотеатра оформляю.

- Нравится работа-то?

- Я доволен!

- Ну, слава Богу! Главное, чтобы работалось с душой.

Аккуратно промокнув вытянутые вперёд губы, Аннушка поднялась из-за стола.

- Давай, сынок, посуду вымою, а то сижу, что барыня на именинах.

- Отдыхай с дороги, мама! Я сам всё сделаю.

- Не доверяешь что ли? – чуть обиженно протянула она.

- Что ты?! Я просто привык сам всё делать, даже готовить научился. Вроде получается неплохо, - рассмеялся Митя.

- Вкусно, Митенька! Я, грешным делом, подумала, что помогал тебе кто, - осторожно и в то же время пытливо посмотрела она на сына.

- Нет, всё сам! Даже котлеты моей лепнины!

- Пора бы тебе, сыночек, хозяйку в дом привести. Годы идут…

- Всему своё время, мать! – не дал ей договорить Митя.

Аннушка заметила, как враз исчезли вечно прыгающие в его карих глазах зелёные чертенята. Тяжело вздохнула. Значит, не утряслось…

 – Но, если не сидится, пойдём на кухню, - собирая со стола посуду, сказал Митя.

Она с удовольствием мыла посуду тёплой водой, льющейся из соединенного между кранами резинового шланга.

- Благодать какая! Так бы и не отходила от раковины, - вымытая тарелка давно уже скрипела от чистоты в её натруженных нелёгкой крестьянской жизнью руках, но отставлять её в сторону не хотелось.

Увидев в руках сына полотенце, замахала руками.

- Сама! Дай хоть немного поберечь тебя!

- Илюша как, мама? – каким-то глухим, чужим голосом спросил Митя.

Она ждала этого вопроса, ответ заранее готовила, обдумывая его всю дорогу в электричке.

- Всё хорошо, Митенька, у Илюши. Да я же отписывала тебе в письме. Уважают его в совхозе, в партию вступил. Зовут в город, в райком. Людмила… - искоса глянув на сына, продолжила, - тоже за ум взялась.  Четвёртый курс института закончила, ушла на железную дорогу. Зоя уж больно балованная стала, учится плохо. Давеча учительница на неё жаловалась. Меня-то она не больно воспринимает. Чужая я ей. А уж как мне своих-то внучат хочется! Пока силы есть, я бы попестовала…

- Людмиле институт закончить надо, а потом о детях думать, - резануло сухо произнесённое «Людмила», раньше Митя никогда так не называл. Милка и только Милка.

«Плохо дело, ежели так».

- Вряд ли, Митенька… Ох, вряд ли! В проруби-то не ваша водица из-под крана… Застудился, похоже, Илья, - незаметно смахнула со щеки одинокую слезу. – Вся беда от водки этой проклятой! Трезвый бы выкарабкался, а так инвалидом на всю жизнь остался! Людмиле по гроб жизни благодарна буду! Не она – пропал бы Илюша! Как пить дать пропал! – ей захотелось выговориться, рассказать, как вовремя поспела домой, когда Илья стоял в сарае с верёвкой на шее, с пустыми, заволочёнными пьянством глазами, ничего не понимающий, только мычавший, что не хочет жить инвалидом. Как тряслись её руки, освобождая сына от страшной удавки, которая в одночасье могла лишить его жизни. Сгоряча выбросила из дома все верёвки, чтобы не попадались Илье на глаза.  Сколько ночей не спала, стерегла… Много чего хотелось ей рассказать, поделиться пережитым, и в то же время дать понять Мите, что всё сделано не зря, иначе могло бы и не быть у него брата. А куда ни кинь – родной человек, кровинушка.  Но, услышав шебуршание ключа во входной двери, спросила:

- Соседка?

- Валюшка с работы возвращается, - утвердительно кивнув головой, Митя посмотрел на часы, - что-то рановато сегодня.

С чисто женским любопытством Аннушка рассматривала появившуюся на кухне даже не маленькую, а крошечную, худенькую женщину.  Расходившиеся вокруг глаз лучиками морщинки намекали на уже зрелый возраст, в то время как короткая, под мальчишку стрижка, с прядью, закрывающей брови чёлки, делала её совсем молоденькой. С виду невзрачная, но несимпатичной не назовёшь. Из-под короткой юбчонки торчат неровные палочки, которые и ногами-то язык назвать не поворачивался.

- Познакомься, Валюша, это моя мама – Анна Петровна!

Тщательно вытерев полотенцем, Аннушка протянула для знакомства руку. Тонкая, что птичья лапка, рука Валюшки с длинными пальцами, моментально утонула в её ладони.

- Очень приятно, Анна Петровна. Я - Валентина! – пискнула она детским голоском.

«Женщина, по всему видать, хорошая, но Мите не пара!» - подумалось Аннушке.

- Картошка жареная с котлетами, с мамиными хрустящими огурчиками, под домашней сметаной! – шутливо отрапортовал Митя, накладывая в тарелку еду.

- Спасибо! У меня уже слюнки побежали! – шутливо отозвалась Валюша.

От взгляда матери не ускользнуло, с какой нежностью, явно не соседской, дотронулась женщина до спины Мити.

«Господи, спаси и помилуй! Ей же явно за сорок! Митенька-то совсем молодой для неё…».

Зато у её молодого Митеньки по-доброму светились глаза. Она видела. И переживала всё внутри себя. Не сложилась жизнь у Мити, явно не сложилась. Её вина, ничья больше. Желание переложить этот груз на чьи-то плечи подняло утихшую не так давно волну злобы на Людмилу. Эх, если бы не она! Вспомнилась приехавшая к ней с испуганными глазами пузатая Прасковья. Если бы знала, где соломку для себя подстелить…  Разве приняла бы она тогда боевую подругу?

Пока Митя с соседкой ворковали на кухне, Аннушка одна сидела в комнате, угрюмо свесив голову.  С другой стороны, ведь никто иной, как Прасковья, приютила её детей, когда сослали её в лагеря. Против правды не попрёшь! Как ни крути, а много Прасковья для неё сделала, самое святое сберегла. Так откуда в ней злость эта непроходящая? Утихает на время, а потом, при первом удобном случае, вновь выползает на волю и давит своей тяжестью.

- Мать, чего сумерничаешь?  - вошёл в комнату Митя, включив одновременно свет и телевизор. – Телевизор посмотри, дома, наверное, некогда.

- Когда там смотреть-то его? То работа, то хозяйство, то огород. Скоро сенокос. Одна надежда на Илюшу. Поможет, наверное. В прошлом году, дай ему Господь здоровья, здорово помог мне! Сена не убрать было, сколько накосили! В этом-то году не знаю, чего ожидать. У нас ведь как: то дожди зарядят, то солнце сожжёт.

Перейдя на свои повседневные будни, Аннушка успокоилась, забылась в привычных хлопотах. Потеплели глаза. Вроде и фильм посмотрела краем глаза и на сыночка налюбовалась.

Митя разобрал диван, застелив его свежим, ещё пахнувшим утюгом бельём.

- Ложись, мама, спать!

- А ты куда ляжешь, сыночек? – стараясь не показать тревогу в голосе, спросила она.

- Так у меня кресло раздвижное! - понимая материно беспокойство, улыбнулся про себя Митя.

Спала она тревожно. До поздней ночи доносился звон трамваев, а ранним утром опять загромыхало, зазвенело, задребезжали в окне стёкла.

«Как жить в таком шуме?! – думалось Аннушке. – «То ли дело дома! Покой дорогой! И чего молодёжь в города рвётся?».

Бесшумно поднявшись с постели, она вышла на кухню, поставила на плиту чайник.  С непривычки болела голова. Хорошо бы свежезаваренного чайку, но рыться в столе у Мити было неловко. Мало ли чего подумает!  В маленьком заварочном чайнике осталось со вчерашнего вечера, им и воспользовалась. Жалко было будить сладко похрапывающего сыночка, с трудом уместившегося на узком кресле.

Чай показался ей невкусным, с запахом то ли хлорки, то ли ещё какой гадости, намешенной в воду. Вчера она и не почувствовала, может, потому, что свежий был и горячий, а сегодня ровно помои какие-то. Недопив до конца, Аннушка слила остатки в раковину, намыла чашку и присела у окна ждать пробуждения сына.

Где-то через час на кухню стремительно вошла Валентина.

- Ой! – испуганно произнесла она, увидев сидящую возле окна Аннушку.

- Доброе утро, Валюша! Испугала?

- Доброе, Анна Петровна! Простите, я просто не ожидала…

- Ничего, ничего! Не спится мне, старой. Шумно уж больно у вас. Дороги не видно, - Аннушка махнула в сторону окна, - а стёкла-то так и дребезжат!

- К этому быстро привыкаешь, Анна Петровна! Я ведь первое время тоже спать не могла, а сейчас и не замечаю этого шума, - добродушно улыбнулась Валюшка, посматривая на Аннушку мягкими, ласковыми глазами.

- Так ты тоже не ленинградка?

- Нет! Я из Рязанской области, город Скопин, не слышали?

Анна Петровна отрицательно покачала головой.

- Выучилась на парикмахера, потом сюда приехала по приглашению. Понравилось, осталась.

- Это не простой парикмахер, мама! Её причёски настоящие шедевры! – пояснил Митя, выходя из комнаты. – Кого только она не стригла! Сама Людмила Зыкина у неё была!

- Зыкина? Сама? – с придыханием спросила Аннушка, прижимая к груди руки.

- Скажешь тоже, Дима! Всего-то один раз и была! – засмущалась Валюша и тут же выбежала из кухни.

- Скромная женщина какая, - тихо проговорила Анна Петровна.

- Хорошая она, мама! Поближе познакомишься, поймёшь.

- Когда знакомиться-то, Митенька! Тебя увидела, пора и домой собираться.

- Выдумала тоже мне! Домой! Не отпущу, даже не думай! Вечером приду с работы, в парк пойдём гулять.

- Жалко мне тебя, сыночек! Кресло меньше тебя! Ютишься не пойми как, а я что барыня!

- Ты гостья, мама! Сейчас позавтракаем, я на работу пойду, а ты пока ванну прими. Никогда ведь по-настоящему не мылась в ней. Всё баня да баня! Почувствуй себя королевой! – весело рассмеялся Митя, разбивая на сковородку яйца. – А потом и я на обед прибегу.

После завтрака Митя умчался на работу, а она, следуя его совету, пошла в ванну. И правда, чего не помыться, когда вода сама из крана льётся.

- Я чай заварила, Анна Петровна! Садитесь! – встретила её в кухне после ванны Валюшка.

- Гляжу, вы мирно соседствуете между собой! - решилась на разговор Аннушка, наливая чай.

- А чего нам делить? – удивлённо посмотрела на неё Валентина.  – Митя у вас добрый очень. С ним и поссориться-то невозможно!

Добрые слова о сыне приятно отозвались в сердце. Хорошие у неё сыновья, что ни говори. Все хвалят.

- Жениться бы пора Мите, а он, смотрю, не торопится, - не зная, как лучше подойти к мучающему её разговору, издалека начала Аннушка.

Валентина только испуганно посмотрела на неё своими изумрудными глазами и ничего не ответила.

- Приводит, наверное, кого? Дело-то молодое, - настойчиво продолжала она.

- Нет, Митя никого не водит! – уверенно ответила Валентина, и вдруг сникла как-то и тихонько добавила, - во всяком случае, я не видела.

- Присмотрела бы за ним, Валюша! Ты всё же женщина взрослая, в людях поди разбираешься. Приведёт проныру какую, та и позарится на жильё!

- Что вы, Анна Петровна! Как я могу в Димину жизнь вмешиваться?! – сверкнув своими изумрудами, ответила Валентина, и тут же постаралась переменить тему разговора. – А давайте я вам причёску сделаю? Волосы у вас необыкновенно красивые!

«В жизнь-то пока, может, и не лезешь, а в койку точнёхонько забралась!» - подумала про себя Аннушка, а вслух сказала другое:

- По молодости хорошими были, а сейчас все седыми стали. Ушла красота с годами.

- Что вы?! Они у вас шикарные просто! Такие стричь - рука не поднимется! Но стрижка вам будет к лицу! Вы помолодеете на двадцать лет сразу! Согласны, Анна Петровна?

- Ежели на двадцать, тогда согласна! Стриги, Валюша! Сама давно хотела, да всё времени не было в город съездить.

-Пойдёмте ко мне, у меня зеркало удобное, -пригласила её Валя.

Анна Петровна сразу обратила внимание на то, что в комнате у Валентины светло и чисто. Женская рука чувствовалась во всём: небольшая тахта, застеленная бархатным, медового цвета, покрывалом, журнальный столик с небольшой хрустальной вазой на нём, шкаф и огромный аквариум с подсветкой, в котором плавали блестящие небольшие рыбки. Женщина усадила её напротив большого зеркала на мягкий удобный стул и принялась колдовать над волосами. Руки её словно бабочки порхали над головой Аннушки, почти не касаясь головы, в то время как волосы от каждого движения ножниц, становились всё короче и короче. Она прикрыла глаза. Не хотелось видеть, как покрывается её некогда роскошными волосами под ногами пол. Вроде бы и не дремала, а видела себя молодой и счастливой, с длинной русой косой, толщиной с руку, бегущей в медицинский институт на лекции.  Когда же это было? До войны… Тогда вся жизнь казалась безоблачной! Жила в ожидании любви – единственной и неповторимой. Верила в светлое будущее, видела себя врачом в известной клинике, мечтала… Всё рухнуло в одночасье с голосом Левитана по радио:

«Внимание! Говорит Москва! Передаём важное правительственное сообщение…»  - она и сейчас, спустя столько лет, как наяву слышит. – «Граждане и гражданки Советского Союза, сегодня в 4 часа утра германские вооружённые силы атаковали границы Советского Союза…».

- Анна Петровна, можете посмотреть! – откуда-то издалека услышала она детский голос Валюшки.

Посмотрела и обомлела! Ведь и вправду волшебница соседка-то у Митеньки! Из зеркала на неё смотрела совсем ещё не старая женщина, с красиво уложенными в невысокую причёску волосами.

- Я длину до плеч оставила. Вам так легче будет волосы подбирать. Несколько шпилек и волосы уложены.

- Руки у тебя золотые и глаз – алмаз! Спасибо, Валюша! Ведь и вправду помолодела! – продолжая на себя любоваться, довольная Анна Петровна поднялась со стула. – Себя не узнала!