Гл. 8 Об эстетических предпочтениях Тень Единорога

Аполог двадцать первый об эстетических предпочтениях

Выставляет месяц рожки острые
Вечереет на сердце твоем.
На каком-то позабытом острове
очарованные мы вдвоем. (1)

Веронике было неприятно читать о себе и их отношениях с Беном разный вздор. Да и в самом деле, что же за отношения у них и (главное) почему? Иногда задумывалась об этом и не понимала, что все это значит? Вот уже скоро год как она жила в этом доме, пользовалась по-прежнему его расположением и помощью. Правда, теперь сама неплохо зарабатывала и в любой момент могла снять собственное жилье. Однажды даже пыталась заговорить с ним об этом, но он только отмахнулся и сказал, чтобы не торопилась, ведь вскоре состоится его отъезд и лучше, чтобы дом не пустовал. Вик не стала упорствовать, предпочитая не возобновлять разговор и ничего не менять. К тому же,она старалась быть незаметной и не смущать его покой. Действительно, большую часть времени художница была занята в своей мастерской, а с заказчиками встречалась где-нибудь на нейтральной территории. Друг тоже вел вполне независимый образ жизни, если не считать их совместных проектов, приносящих дивиденды. Бухгалтерию вел он, инициатива и вложения тоже его, художницу все устраивало. Её главным интересом оставалось собственное творчество. Вероника не имела пристрастия к роскоши, и не относилась к тому типу женщин, которые все измеряют достатком. В одежде предпочитала спортивный или деловой стиль, стремилась к минимализму, находила удовольствие от общения с природой, искусством и собственным делом. Любила красивое и эстетичное во всем: в окружающей   действительности, в людях, в человеческих отношениях.  По мировосприятию ей был близок холизм, а творчество согласовывалось со всеми особенностями ее внутреннего состояния. Часто ее увлекал импрессионистический подход к созданию образа, главным представлялось передать свое впечатление, свое проникновение в натуру или фантазию. И все-таки картины получались разные по стилю и жанру, ей был интересен постоянный поиск, поэтому доверяла своему наитию, как путеводной нити Ариадны. Правда, на заключительном этапе всегда пыталась «проверить алгеброй гармонию». Вик любила созерцать величественную природу, грациозных животных и красивых людей. При этом ей всегда хотелось, чтобы любой образ был совершенным в совокупности внешних и внутренних качеств и выбирала калокагатию. Такую же согласованность ей хотелось находить в себе самой. Но, увы! Это было не всегда возможно. Хотя девушка обожала просыпаться под пение соловья, живущего в тенистом саду, любила купаться в жаркий день в холодной воде, ездить по дорожкам на велосипеде, вдыхать аромат цветов и трав, любила писать под музыку. То существование, которое вела здесь и сейчас, вполне ее устраивало, временами даже делало счастливой. Но бывали минуты какой-то стягивающей сердце тоски, когда думалось о том, что не только журналистам, но и ей самой неизвестны факты собственной биографии. И более того, состояние «клубящейся» памяти иногда приводило ее в большое замешательство. Однажды ей вспомнились слова какого-то древнего текста, созвучные ее сердечному состоянию:"...прислушиваясь, к той тяжести, что, словно змеиное кольцо сдавливало грудь и мешало дышать, не то, что петь, она ощущала, что ей нЕчего противопоставить этому глухому бредовому бормотанью за дверью. Змея, лежащая на груди, сказала: «Не смей плакать!» И тогда принцесса посмотрела своими сухими глазами в блестящие как брильянты глаза змеи и промолчала". Из каких глубин памяти пришли эти строки? Почему она знала их наизусть? Кому принадлежали? Ей не всегда удавалось перебороть внезапно подступающую печаль, внутренняя гармония умолкала, и она вновь, и вновь спрашивала себя о том, есть ли где-нибудь близкие ей люди? Ищут ли ее? Любят ли? Существует ли хоть один человек, тоскующий о ней? Или хотя бы знающий,кто она такая? По-прежнему  не находилось никакого ответа...
Вик бросилась с головой в работу еще и оттого, что это давало ей ощущение некоей определенности, стабильности. Работа возвышалась в ее жизни, словно остров посреди безбрежного океана неизвестности и неопределенности. Она жила одним днем и решала проблемы «по мере их поступления», не загадывая наперед. «Не так уж плохо, - рассуждала она, - если верить психологам, призывающим жить «здесь и сейчас». Конечно, не последнюю роль во всем этом сыграло присутствие в ее жизни Бена. Иногда она задумывалась о том, насколько сложнее бы пришлось, если бы ни счастливый случай их встречи. Как-то она даже пыталась поговорить с ним об этом, потому что в сердце жила благодарность и плескалась, как теплое море. Но он быстро остудил ее порыв, назвав свой поступок "вполне тривиальным": «Любой поступил бы также»! Разумеется, попыталась ему возразить. Тогда,словно оправдываясь,ответил: «Всегда разумнее полагаться на высший смысл происходящего и говорить, как написано в одной мудрой книге: «мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать»!(2)  При этом он улыбался и смотрел на нее через бокал красного вина, слегка прищурившись, что замечательно снижало пафос высказывания. Торжественность они оба не любили, считая, что обычно ее используют лицемеры... Девушка прикидывала, насколько серьезен Бен сейчас? И ее одолевали смешанные чувства. Конечно, весьма великодушно с его стороны сказать так, чтобы она не чувствовала себя слишком обязанной за заботу. Но в то же время этот ответ как бы выстраивал между ними некую дистанцию и, похоже, он не хотел, чтобы она сокращалась. Время шло, между ними ничего не менялось, и казалось, они по-прежнему в молчании мчатся в машине сквозь ночь и мглу, бесконечно далекие друг другу.  Но навстречу чему (кому?) они мчались? Ответа Вик не находила. Сложность заключалась еще и в том, что Бен был весьма хорош собой, хотя и несколько старше. И как художник, и как женщина она не могла этого не замечать, оставлять без внимания, без всякого “сочувствия”. Девушке казалось, что его сковывает какая-то глубокая тайна, не дающая их отношениям приобрести какой-нибудь новый обертон, какую-нибудь перспективу развития. Впрочем, чаще она одергивала себя, называя это «романтическими бреднями», поскольку в то же время восхищалась его деловой хваткой и практицизмом, его уважительным отношением к ней. И все-таки как-то странно: на фоне всеобщего мужского интереса такое бесчувствие?.. Возможно, этим немного задевалось самолюбие?  Несмотря на свой юный возраст, (предположительно, лет 20 -24?) она была довольно разумна по жизни и не склонна к истеричности или эпатажу, невзирая на весь свой артистизм и уязвимость. Скорее уж, она была временами экстатична в работе или танце. Но придерживалась той житейской мудрости, что не следует «смешивать сцену и жизнь».




примечание (1) Софья Парнок (2)  Евангелие от Лк. 17.10