18. Руки судьбы

Высоко-высоко над землёй, на верхнем этаже надвратной башни крепости Скар стоял человек и смотрел на причудливо извивающуюся у подножия гор ленту реки Саны. Шум и суета привычного дня растворились в закате, и пришедший вместе с сумерками ласковый ветер нанна1 мягко обнимал его за плечи. Свет закатной луны Ины освещал лицо воина, знавшего не один десяток лет сражений. Алая лента пути доблести была искусно вплетена в серебряные волосы, словно воды великой реки проложили себе русло на его голове. Только воды Саны были серебряными, но такое отличие напомнило воину о временах, когда и они становились красными от пролитой крови.
Много лет прошло с тех пор, но тот день воин помнил, как сейчас. Яркие картины безжалостной битвы не раз тревожили его сон, и боль от утраты близких всякий раз заставляла проснуться. Казалось, он так и не вышел из той сечи насовсем, словно она продолжалась и ныне. С течением времени картины прошлого размывались, но иногда они вспыхивали ярко, и он вновь погружался в прошлое, которое не мог изменить. Вот и сейчас мимолетная мысль задела за живое, и лавина воспоминаний обрушилась на него бешеной ордой харгов2.

Он стоял тогда в первом ряду, вместе с наставником Воном, когда тяжёлые плети Хлещущих3 обрушились на его сотню и разметали её в едином порыве степного урагана. Удар харгов был страшен. Огромные степные быки сметали всё на своём пути, и остановить их не было никакой возможности. Надо было вовсе не становиться на их пути, но разве такое было возможно? Когда войско Вольного края двинулось к берегам Саны разве могли они знать, что в набег на них пошёл не только кочевой народ Великой степи, но и бесчисленные рати владык дальнего запада? Поначалу набег представлялся обычным наскоком молодняка, ради которого не стоило и беспокоить воинов края. С таким обычно справлялись и разъездные сотни Неистовых4, легко отгоняя зарвавшихся юнцов, жаждущих дурной славы. Но постепенно приграничные схватки стали перерастать в настоящие сражения, за которыми уже было трудно скрывать повседневные стычки и вскоре огонь противостояния полыхнул по всей границе, превратившись в пожар полноценного набега.

Две сотни племён Великой степи были, конечно, серьёзной угрозой, но ничего страшного, в общем-то, не было. Это была привычная жизнь края. Раз в несколько десятков лет степняки собирались в крупный отряд и единым наскоком пытались пересечь воды великой реки, чтобы обрушиться на земли Харама. Изредка им удавалось, побив несколько степных застав, малыми отрядами просочиться за преграду великой реки, но дальше этого дело не шло. Непреодолимым заслоном на их пути становились воины вольного края. В каждом поселении обычно стоял отряд защитников, который быстро объединялся со своими соседями и, прекрасно зная особенности местности, загонял степняков в ловушку, выбраться из которой удавалось немногим. А если степняки сбивались в орду, то её обычно замечали заранее, встречали на берегах великой реки, воды которой были сильной преградой, и преодолеть которую без существенных потерь было невозможно. Вот так обычно и обстояли дела: если степняков было много – их встречали объединённые силы Заречного края, потому что не заметить такую прорву народа было нельзя, а если мало, то сил приграничных застав было достаточно, чтобы отбить любой наскок зарвавшихся коневодов. Да только не сейчас.

Хар сразу понял, что в этот раз всё будет по-другому. Разведчики храма Доблести доносили, что за отрядами кочевников чувствуется наличие иной силы. Слишком уж упорядоченными стали действия степняков, словно кто-то другой управлял ими железной рукой. Обычно безрассудные они стали проявлять чудеса воинской мудрости, не свойственной им ранее. Набеги продолжались постоянно и вскоре Хар осознал, что основной целью их было собрать всё войско Вольного края воедино. Вроде в этом не было ничего необычного, да только сейчас он чувствовал, что собираются они на раздольном перекате Саны не по своей воле. Уж слишком умелыми были действия кочевников, как бы случайно собравших всё войско Вольного края в одном месте. И слишком наивными казались их вожди, чтобы не понимать, что объединённые силы Харама легко разобьют даже вчетверо превосходящие силы и на ровном поле, а уж на берегах реки и вдесятеро большее войско легковооружённых и неорганизованных наездников не останется без поражения.

Степняков было много, но всё же недостаточно, чтобы одержать уверенную победу. Они словно ждали чего-то, не понимая, что дают защитником Вольного края время собрать все свои силы и дать отпор народу степи. А может, в этом и была их цель? Лучшей преградой, чем воды великой реки были разве что неприступные стены Харама и уж если там соберётся всё войско защитников, то выбить их оттуда не получится и у сил, в сотни раз превосходящих по численности. Стены города были высоки и крепки, запасов продуктов хватило бы на долгие годы, даже если бы в гарнизон пришло всё население края, а воды Саны делали бесполезной любую попытку взять их измором. Город был неприступен, только если в нём были защитники. И когда за спинами кочевников он увидел столбы пыли от неизмеримого войска, Хар понял, что они проиграли.

Правый берег Саны был высок и с него он сначала заметил облако пыли, словно со степи шла пыльная буря, но отсутствие ветра и радостные крики степняков лучше глаз подсказали ему, что теперь в битву вступает новая сила. Давний, исконный враг всего живого шёл на земли Харама и трубный глас харлонгов5 пробудил Хара ото сна. Словно пелена спала с его глаз, и зоркий взгляд духа воина показал ему степь, заполненную от края до края полчищами марунджей6. Отступать было бессмысленно, они всё равно не успели бы достичь ворот города. Степняки, воодушевлённые давно ожидаемой подмогой, бросились в воды реки и по камням самого широкого переката стали перебираться на давно вожделенный берег. Войско Вольного края вступило в битву, победить в которой ему было не суждено. Обойдя за полдня двумя широкими лентами степняков, связавших силы воинов края на перекате, войско марунджей бросилось вплавь и к вечеру взяло защитников Харама в клещи. Владыки Мара предпочитали начинать битву на закате, словно свет солнца мешал им творить свои чёрные дела. А к утру третьего дня всё было кончено. В тот день серебряные воды Саны стали красными от крови. В тот день Хар потерял своих лучших друзей и единственного по-настоящему близкого ему человека – наставника Вона, подарившего ему жизнь.

Воины Храма доблести, в котором наставником служил Хар, не чуждались и обычной мирской жизни. У многих из них были семьи и, отслужив положенный срок, они выходили в запас навечно оставаясь самыми сильными защитниками края. Воинские умения, впитанные не одним десятком лет служения, давали удивительный результат: бойцы алой ветви не боялись вступать в бой с вдесятеро превосходящими силами противника, а их мастера и в одиночку могли разметать малую орду степняков. Так, широко был известен случай, когда мастера и два ученика Храма Доблести защитили караван вольных торговцев, на который напали воины клана огненного вепря. Три сотни свирепых бойцов, бросившихся на караван в ожидании лёгкой добычи, прожили свой самый страшный день жизни, потому что мастер Вон и два его сына карающим мечом судьбы встали у них на пути. Жаркая лава степняков разбилась о воинов храма словно глиняная чашка о скальной утёс. Неутомимый прибой дикой степной волны раз за разом набрасывался на тройку обоеруких бойцов, но через три части7 от них ни осталось никого, кто мог бы держать оружие в руках и продолжать битву. Монахи храма никого не лишали жизни намеренно, не в их привычках было убивать тех, кого сам Единый наделил правом обрести свободу, но и они имели своё право на жизнь, которое защищали так, как умели.

Защитниками всего живого почитали себя воины Алого Храма. Вступая в жизнь8, они давали обет служить Единому, сохраняя и преумножая всё разнообразие его творений. Но если для защиты жизни надо было даровать смерть – они никогда не отказывали Ему в этом праве. Умелыми клинками оставались они в руках Единого, отказывая себе в праве поступать по собственной воле. Лишь только воля Отца текла в тех, кто почитал себя служителями жизни к какой бы сфере бытия они не относились. Много было из них тех, кто врачевал жизнь телесную, меньше тех, кто помогал хранить дух людей, но были и те, кто защищали жизнь во всех её проявлениях, оставаясь всего лишь простыми руками судьбы — ласковыми как руки матери или жёсткими как руки отца.

Вот и в этот раз монахи алой ветви остались верны себе и той клятве, которую давали единожды, вступая на свой путь. Хранить жизнь – таков был единственный обет служителей храма. И когда бесчисленное войско степняков смяло защитников тонкой алой лентой окружили выживших воинов монахи братства и увели высоко в горы. Сколько бы ни пытались степняки разорвать эту тонкую нить у них не хватало ни сил, ни умения, словно спряла её сама судьба, ведь то, что соткано руками богов человеку не суждено разорвать. Каких трудов стоило Хранительнице9 спрясть эту нить нам не дано рассказать, слова человека бессильны передать неведомое, но о человеческих руках, сотворивших чудо, стоит поведать миру.

Когда битва подходила к концу и разбитое войско защитников Вольного края начало отступать монахи тонкой алой линией отделили живых от мёртвых. Марунджи никого не оставляли в живых, сражённых на поле боя воинов добивали или подвергали невыносимым пыткам, итогом которых всегда была смерть. Служителями смерти считало себя всё племя маров. Их бог, мастер смерти Ваал долгие годы взращивал воинов-жрецов, способных отбросить любое представление о милосердии и возносящих в культ нечеловеческую силу и кровожадность. Но дикарями они не были, наоборот, многие из них были весьма образованными и неглупыми людьми, однажды сделавшими выбор и ставшими на тропу смерти. Многих из них прельстила власть над себе подобными, и для того, чтобы её обрести они отказались от самих себя, став безликими и безвольными жнецами смерти.

Более страшной участи разумному человеку сложно было и представить. Как это можно отказаться от самого себя? Как можно отказаться от того, что ты ещё толком и не знаешь? Разве можно отбросить словно пустую, ненужную тряпку свою жизнь? Можно. Если только захотеть безграничной власти над себе подобными. Вот только чья это была власть? Жрецы полагали, что над ними была власть Ваала и его госпожи, но правда состояла в том, что и над ними была власть и воля одного хозяина, который управлял всем в этом Закатном мире и присутствовал в каждом. Но как бы то ни было, они понимали, что выбор был сделан и платить за него рано или поздно придётся, но только не сейчас, не в это самое мгновение, когда они обрели такую желанную победу. А потому пока впавшие в боевое безумие воины маров отвлеклись на добивание отдельных групп противников, монахи братства смогли организовать и прикрыть отступление остатков войска защитников края.

Их было немного, всего пять сотен человек, которые смогли задержать тысячи свирепых наездников, топтавших копытами своих быков поверженных воинов, многие из которых были ещё живы. Всё смешалось на поле боя и невиданная доблесть защитников, и безрассудная храбрость нападавших. Силы противников казались примерно равными, несмотря на подавляющее превосходство объединённого войска степняков и маров в людях. Один простой воин-монах братства стоил десяти кочевников, а мастера не могла остановить и сотня безжалостных жрецов-убийц, но всё портил один человек в войске марунджей. Вернее, нечеловек — маг предводитель Ваал, обладающий неимоверной силой. Словно мягкий пух расшвыривал он окружавших его противников. Покорные чёрной воле люди падали замертво от одного взгляда демона в человеческом обличье. Что за силой обладал этот маг было ясно только самым искушённым мастерам алого братства. Подобно свирепому пустынному урагану вокруг Ваала закручивалась сила воздушных стихий и чёрная воронка смерча пожирала посмевших оказаться на его пути воинов. Огромная пыльная буря пришла вместе с войском маров, обрушив на защитников разряды молний и удары сшибавшего с ног пустынного ветра с песком. И вскоре земля стала кроваво-красной от пролитой крови, а воды серебряной Саны окрасились в алый цвет.

Это момент Хар помнил особенно отчётливо, потому что утром третьего дня на поле боя оставалось в живых немногим более трёх десятков его братьев, да две полусотни выживших воинов-защитников. Разгром войска Вольного края был ужасающим и даже беспримерная доблесть и сила монахов братства не смогла его остановить. Им оставалось только одно — спасти тех, кого ещё можно было спасти. Войско марунджей, ведомое волей своего вождя, повернуло на Закатный тракт – широкую дорогу к Славному Хараму и быстрым маршем отправилось на север, а остатки войска защитников отступили на восток, к перевалу Харат-ал-Тор, к Алой крепости тарков – одному из монастырей Храма Доблести. Братство монахов-отшельников, поклоняющихся Великому Духу Х’Амма, были единственными, кто смог бы дать им защиту, крепость была неприступна, только до неё оставалось ещё два дня пути.

Храм Алых врат располагался в верховьях реки Саны на единственной дороге, ведущей путников через отроги Закатных гор к долинам Дальнего Востока. Храм называли алым не потому, что в окружавших его скалах содержались примеси железа, дававшие им красноватый оттенок, а потому, что на закате огненно-алым раскрывшимся цветком пылали его башни и стены. Единственный проход в горах Санны, который охраняла крепость, был тонкой нитью, связывающей два мира — мир Огня дальнего Запада и мир Воды дальнего Востока. И другой дороги через горы не было. Если путник хотел пройти этим путем, то ему было не миновать возвышенную крепость братства, построенную, по преданию, древними исполинами.

В те далёкие годы, когда мир был юн, а люди ожившей водой от истока пробились на свет этого мира и была построена алая крепость тарков. Ратар ал Таррат, первый строитель храма пробил в горах дорогу к этому месту. Поначалу тропа была узка и пройти по ней одновременно могли не более двух человек, да и то им приходилось проходить друг мимо друга боком. Потом её расширили и превратили в широкий караванный путь. Каждый караван, проходящий здесь, расчищал проход и постепенно тропа стала проходимой и для верховых животных и для повозок, но всё же оставаясь достаточно опасной дорогой. Часто обвалы и снежные заносы делали её непроходимой и тогда попавшим в каменный плен путникам помогали выбраться монахи братства. Они приходили на помощь всякий раз, как слышали утробный звук горных лавин и обвалов.

Дыхание гор сметало всё, что находилось на его пути и только быстрый проход через горные кряжи обещал путь без потерь. Но как оно будет на этот раз, Хар не знал. Горы дышали неравномерно. Иногда они словно путник, поднимающийся на затяжной подъём, заходились в отдышке, и тогда мелкая дрожь вызывала слабые камнепады, которые можно было переждать. Другой раз внезапный выдох мог повлечь за собой сильную каменную лавину, но и её можно было обойти поверху, по заполнявшим камням ущелье. И крайне редко, примерно раз в тысячу лет горы рождали крик или, вернее, стон, который был предвестником большого землетрясения, после чего снова засыпали на сотни лет. Но сейчас горы ворочались, словно сон, навеянный долгими годами забвенья, подходил к концу, и они просыпались. Но что или кто разбудил горы Хар не знал, он просто чувствовал, что эта тихая, предутренняя тишина сладких грёз кончилась и вместо неё горам словно снился кошмар, от которого они хотели скорее встряхнуться и проснуться. А потому воин вёл выживших кратчайшей дорогой к громовому перевалу ал-Тор, за которым начиналась широкая дорога к храму Алых врат.

Враг был силён и вдогонку за отступавшими вождь марунджей отправил три тысячи «человеколюбивых» дикарей хангов, славящихся своей любовью к человеческому мясу. Людоеды были быстры и неутомимы в беге, а потому встреча с ними была неизбежна, ведь поражённые в битве воины шли медленно, многих из них братья несли на руках и недолгий путь в два дня вскоре для всех них превратится в путь в вечность. Лучше других Хар понимал, что сопротивление бесполезно, дикари выкосили бы обессилевших от долгой сечи и ран бойцов даже не замедлив бега, а потом бросились бы на штурм Алых врат. Впрочем, и насчёт него у Хара не было и тени сомнений. Как бы ни были сильны монахи братства им не устоять в битве против трёх тысяч свирепых дикарей. Врата храма были открыты каждому входящему, а запирающий их камень Хамира давно уже прирос к своему месту и скатить его с пьедестала не было никакой возможности. Воин знал, что искусство неумолчного крика было давно утеряно и ничто в силах человеческих не способно было сдвинуть его со своего места. Но это была задача монахов храма, а его битва должна была наступить очень скоро.

Короткие полдня, которые ханги потратили на сбор трофеев и добивание выживших минули и вот уже на тропу за беглецами вышли охотники за головами. Вечер наступил быстро и всё преимущество, которое подарил им световой день таяло на глазах. Воины остановились на неизбежный отдых, братьям надо было перевязать раны и похоронить павших, чтобы их тела не достались на съедение падали в человеческом обличье, а Хару предстояло сделать самый трудный выбор в его жизни — отделить живых от мёртвых.

Он думал и никак не находил выход. Его немногословные братья, не задумываясь ни на мгновение стали бы с ним плечом к плечу на защиту раненых, но и их сил было недостаточно, чтобы остановить многочисленного врага. Что с того, что можно было выставить заслон из монахов, ханги смяли бы его на лету и быстро догнали бы отступающих воинов. Нужно было найти другое решение, то, которое было по силам более развитому человеку. Ах, как просто справился бы с хангами первый мастер храма Ратар. Только от одного его взгляда дикари бросились бы прочь и бежали без остановки до степей Солнечной Лузии. Какими только словами не корил себя Хар за своё недостаточное усердие на тренировках и телесную слабость, но он понимал, что нет силы человеческой, способной им помочь, а значит надо было рассчитывать на силу небесную, надо было лишь только помочь ей проявиться. И Хар стал молиться тому, кто мог бы откликнуться на его просьбу и указать путь к спасению.
 
Монахи алой ветви почитали лишь одного бога, того, кого называли Единый, поскольку точно знали, что нет никаких богов кроме него. Много было имён – эпитетов, которым называли Его: Ра, Х’Амма, все они отражали единую суть бесконечного света, дарующую жизнь этому и всем иных мирам и созданиям. Но были среди множества существ мира те, кто прошёл путём жизни раньше и дальше, и теперь они служили Единому, оставаясь навеки проводниками божественной воли. Много было достойных людей, что обрели вечную жизнь прежде и остались служить на Гейре, но кто из них мог откликнуться на его зов Хар не знал, и тогда он обратился глубоко внутрь себя к той бесконечно малой части единого Бога, что носит в себе каждый человек. Он обратил взгляд в душу и застыл в безмолвии, погружаясь в блаженство и покой, не принадлежащие этому миру, и когда почувствовал неописуемое, всей силой своего духа взмолился о помощи, и его мольба не осталась безответной. Глубокое спокойствие наполнило всё его существо, и он ощутил присутствие, которое не смог бы описать никакими словами, в нём их просто не было. Не было ничего, кроме знания бесконечного света истины, которое накрыло его целиком и позволило стать частью от части целого, раствориться в присутствии, которое было всем и которое нельзя было описать словами.

Хар замер, со стороны казалось, что усталый воин на миг обрёл краткий сон, но что на самом деле происходило с ним в эти мгновения он не смог бы описать никому. Да и мгновением была лишь его жизнь в этом мире, а вот там, где он был сейчас, он жил вечно, и, пожалуй, это было единственное, что он мог бы сказать людям, если б его спросили. И когда краткое прикосновение вечности минуло, он понял, что ему следовало делать. Воин встал, подхватил с собой железный шест, служивший ему посохом для воспитания нерадивых, и отправился в горы. Теперь он точно знал, что за приметным камнем небесно-синего света, вмороженного в одинокую скалу, находится узкий лаз, проникнув в который он окажется в череде пещер внутри горной гряды и пройдя ближайший отрог насквозь, выйдет прямо над лагерем хангов, остановившихся на ночёвку.

Он шёл в темноте, не видя препятствий. Воля к жизни заставляла его пробивать себе проход, сбивая тело и руки в кровь, но воин упрямо и непреклонно двигался к цели и ничто не могло его остановить, поскольку в этот час он вел битву с самим собой. И она была упоительна. Он шёл вперед, раскалывая твёрдыми как камень руками горную породу, словно простой песчаник, а там, где не справлялись руки его выручал длинный металлический шест, которым он выламывал мешавшие ему пройти камни. Каждый удар кулака в стену был его ударом по врагу, каждый удар шестом поражал внутри него демонов, которые пугали его темнотой и кричали ему остановиться. Каждый удар он вкладывал в цель, которую не видел, но знал и чувствовал свой кахир10. Можно сказать, что его и вёл удар, который он наносил стоящему перед ним препятствию, в котором тьма невежества, боли и отчаяния не была самой сильной преградой на пути к свету. Воин боролся в тот миг со своим самым сильным страхом и искушением, ведь более всего в этой жизни он боялся потерять себя, не успеть дойти до цели вовремя, боялся, что ему не хватит времени обрести настоящую жизнь. И сейчас, когда всё было поставлено на грань выбора, он вдруг с радостью понял, что разрушил этот липкий страх, вбивая его в стены ударами своих кулаков, навеки взяв свою судьбу в собственные руки.

Хар не мог бы сказать, что он понял сейчас, какая грань жизни приоткрылась ему вновь, но это понимание было ценным, он словно увидел, что всё, что мы делаем в этой жизни мы делаем сами, даже если и вовсе не прилагаем для этого рук. Добрый взгляд, доброе слово, правильная мысль и верный выбор были залогом обретения истины, а руки оставались всего лишь земным продолжением духа воина, которым он творил свою собственную судьбу. А потому, когда последние преграды сознания пали, перед ним открылась удивительная картина, которую он увидел целиком и сразу со всех сторон и видение это было совершенным. Войдя в последнюю пещеру, он сразу понял, что перед ним стоит отвесная стена старой крепости, построенной неведомыми великанами. Изнутри скала представляла собой ровную кладку гигантских плит, которую снаружи вода и ветер превратили в ничем не примечательную стенку горной гряды. Но внутри картина была совершенно иной.

Хар сразу увидел, что время всё же оставило свой след на этой стене. Ветер, вода и лёд раскрошили отдельные куски кладки и в паре мест глыбы обрушились и образовали навал, за которым в пещеру едва пробивался предутренний свет. В этот миг Хар понял, что тот, кто идёт прямо к цели всегда приходит вовремя и эта нехитрая истина раскрасила улыбкой тень на его лице, потому что он увидел прямо перед собой выход. Многотонная каменная стенка держалась на честном слове строителей и на одном запорном камне, который они вмонтировали в стену изнутри, чтобы в случае крайней опасности его можно было выбить и обрушить стены крепости на наступающих врагов. Бросив взгляд вверх Хар увидел, что искусство неведомых исполинов было таково, что разрушение стены вело к обрушению купола и стоящего за ним яруса скалы, на которой держалась вся верхушка горы. Не медля ни мгновения воин воткнул свой железный шест в щель у запорного камня и выворотил его из стены.

Последняя преграда рухнула и в этот миг всё вокруг него пришло в движение. Трущиеся друг о друга камни породили скрежещущий звук вызова врага на бой, словно горы, как древние великаны сами теперь вступали в битву. Стена крепости двинулась и со страшным грохотом рухнула вниз, увлекая за собой купол горной гряды, который и похоронил под собой лагерь хангов. А Хар наблюдал это зрелище изнутри, ощущая, что он стоит в коконе белого света, который укрывал его подобно цветку от бушующих за ним теней, и который так был похож на его собственные, сложенные в мольбе руки, только в сотни раз более крупные. А когда тени минули, руки раскрылись и внутри них от луча восходящего солнца загорелся огненный лепесток воина духа, взявшего судьбу в свои руки и заслужившего право на вечную жизнь.

1 — Нанна — западный ветер, дующий преимущественно на закате дня.
2 — Харги — крупные степные быки, достигающие в холке 3 метров.
3 — Хлещущие — воины-наезники на степных быках.
4 — Неистовые — дозорные сотни воинов Вольного края.
5 — Харлонги – медные трубы
6 — марунджи — воины степей Дальнего запада.
7 — Часть — в данном случае мера времени суток.
8 — Вступать в жизнь — становиться на путь жизни, то есть принимать монашеский обет.
9 — Хранительница — ипостась богини  Жизни и Судьбы Х'Анны.
10 - Кахир - исток, дух, суть воина, ведущая его в правильном направлении.