продолжение

Пятровна кособочась, аккурат в начале дня… без очков, подслеповато - крутилась вкруг гвоздя. Зацепилась вязанным носком… что по чем- не поняла. Позу трупа приняла…вот незадача, в роль вошла, полетела как могла. /Так летает и метла. / Влёт, не ангел, а овца… с высоченного   крыльца. Пошатнув бурьянный ряд, подперев ежовый «сад». Всюду рыбья чешуя… от селедки и леща.
 Тело в тяжести свинца, не коснулась кирпича. Её ветром отнесло. Это бабу и спасло. Так бьется пойманный карась, когда червей наелся всласть. Когда подсек его Ерема, порвал губу принес до дому и бросил в таз.
Глазенки выпучив моргает…желает все и сразу знать: -Я где? Не лечь, не встать… едрена мать, кто соизволил мне летать? Круговорот воды в природе. Оставим сказки, по природе, наивность, притча ко всему. И дуракам, и королю.
 Круговорот, в необозримом плывет народец нынче вспять. Навоза кучу, разгребая… землю коленями вращая…стараясь приподнять свой зад. Душа тоскует по земле. Пятровна-рыба, гороскоп, ей не сулил сегодня бедствий… сулил немного сумасшествий. -Так я наверно вся в отца.
И не пьяна, а пот с лица…крест вот на мне… а я с крыльца. Хотя за завтраком пол рюмки отхлебнула.  Есть малый грех. Наперсток, он не в счет, давно уж отрыгнула. Совсем забыла: я самогоном полоскала рот,- зуб свой лечила… это ли в зачет?
 В глазах сплошная мошкара, кузнечики летят, в ушах стрекочут. Летят в просвет, и душу впрямь выносят. Взглянула ввысь, на миг померк и свет.  Видать земля чуть по оси сместилась…возможно даже опустилась. Ушибла баба ногу, в колене не согнуть …нет мочи сесть. Двор носом   расчертила пополам. Нерасторопность- кабала. Фартук порвала, он превратился в ветхий хлам. порван в трех местах. Вот не задача… теперь придется штопать, нить вдевать…  очки искать.  Последний раз, очки я Нюре одолжила. Она же дура. - Пошто? Ведь я же дура. Очки дала и кубарем скатилась… вот дела…ума у бабы нет, и истинный совет. «Свисти, перди и радуйся сейчас… какая боль в костях!»
 В наклоне почесав себе колено, сплюнув в руку, растерла натруженные  вены. И троекратно   сплюнула в бурьян. Негоже бабе пыль глотать. Двор надо подметать. Кого ругать? - конечно ведь себя. Как обмишурилась здесь я? А, вон он мой виновник. Мамона ведь просила: выдерни, или загни. Счас-счас. Вот идиот господи прости… придется делать все самой. Где взять мне гвоздодер? А я ведром пустым пока накрою…подожду часок. Умаялся Мамон-бедняга. Который день… в зобе клокочет брага. Здесь слышно… как бегемот храпит в хлеву.
Боль смыслом наполняет жизнь. Время отнимает, заботы прибавляет, лазейку оставляет… я встаю.
Какая же я клуша.  Конечно, плохо жить без мужа…-где мужика путевого найдешь. И я не Рембрандта «Даная», но телом ничего…не коса, не хромая…а вот обижена судьбой. Земля меня не обижает… в объятье приняла легко. Правда ноги как полено, согнуть я не могу колено.  К ночи, зуд- боль не прекратиться, хоть лезь на стену, смерть с косой встречай… по имени злодейку величай. На окрик Нюры отвечай. Она как полоумная меня средь ночи кличет: -«Ты там жива!» Что ей ответить? –Я схожу с ума! 
-Сдюжишь до утра
Включаю дурака: - Я тебя не слышу…  засерелась, в ушах пыжи.  А она Мамону: -У неё запор.
Мамон, он острослов…- Медведи так орут весной, с запором под сосной. Ты Нюра «медик» - помоги…- клизму в зад вверни. Послушай, педик: -Я, не медик, это все по твоей части. Так до утра и препираются… заснуть мне не дают. А бывало, как оглашенные орут.
                * * *
-Не ставлю молодость в вину. Мы все прошли через «войну». И Коль кондрашка меня хватит, как обязательство приму. Что мог понять тогда «ребенок», он только вылез из пеленок, и оторвался от груди. Чуть подросли, осмыслив что и как. А в государстве вновь немыслимый бардак.  Какими были мы. Стыдливые, в веселье – перепелках, советовали нам: - поменьше хохотать и говорить, а больше слушать…-дольше жить.
/-Кого слушать? - Родную маму. / Сама себя не тереби. И нерв побереги. А маму помяни,- на кладбище сходи. Так устыдив себя любя, коснулась баба бытия.
- Я ведь разборчива в делах, что розы куст с шипом в цветах. Во мне душа благоухает, спец аромата прибавляет. Совокупляясь,- вся в огне, не наяву, теперь во сне.  Кто бы помог сейчас привстать… я полетела бы опять. Хоть не легко, без стона встала, в стекле сама себя признала. Присела рядом у гвоздя. Вся жизнь от этого крыльца. Верней от папина гвоздя.
Из певчих птиц, я жаворонок. А пьяный черт, -  в уме ребенок, седлом опять сидит на мне. хвостом мотая в вышине. Так в мираже прошла и жизнь. Мираж растаял в бабий визг.
Как перст прилюдный, я одна. Попутчик вера и луна. У Нюры жизнь повеселей.
Мамону не сравнится с ней. Он весь в шурупах, средь гвоздей. На грабли часто наступает, не отступает, - наступает. Пред женской логикой, скорей, он «эскулап» - «труп» видит в ней.
Ощупать прежде чем войти. Заправить в брюки и уйти. При лень- задорности своей, он пожиратель чувств у «змей».      
Он для неё дозатор пены, пьянь- берендей от Мельпомены, курсивный гений, он подчас посулом удивлял и нас.  Бабенка терпит,- почему? Ответ здесь ясен, - он согласен: - в избытке чувств мужик опасен.
 Не все по жизни гладко - сладко.  Жизнь из разряда тем -  загадка. Круговорот, он не для нас. И потому ведя рассказ, о суете скажу не раз. Что в суете мирском такого? В вой поминаем мы рябого. Мусолим пьяницу подчас… Вот так поносят где-то нас.
Немного звякну о судьбе, не все грехи тянуть к себе… Соседка ягодка греха. Все ждет с шипами - петуха.
Среди цветов, не девка,- баба. В расцвете лет, глазенки краба… лицом, роман можно писать, прочесть…  потом уж осуждать. В дробь конопатки мелким крапом. Меж острых игл она одна, мечты-мечты, сойдешь с ума, в ночи останешься без сна. Крученый лист в отрыв осенний, напомнит ей еще не раз…, как жизнь нещадно крутит нас.  Как нестерпимо в суховей.  И как ей холодно без мамы. Осталась память скорби в ней…и нет величий больше драмы…потеря матери своей.
С предчувствий гендерной беды, ожог панический внутри.  Меж фото матери- отца, распятье с образом Христа.  Свеча горит заупокойно. А кто в поклоне,- тот живой. 
Покой она не обрела. Сума сойти, опять война. Как мы от них удалены. Нет осязания вины.
Осталась баба на бабах…  колени согнуты, в слезах. И некому её понять, с глаз пелену годов убрать. И не бренчать, собачить понапрасну… того, и каяться несчастно… кляня весь свет.
Ей помолится в полдень надо, в поклон склонившись троекратно,- просить: «О господи прости!» Не кое как… не душу отвести, а веру обрести.  И в кокон свой обратно.  Господь её простит. Прощу и я, целуя троекратно.
Желание вынашивалось долго… увидеть ангела желала, коль возможно. Крыла коснутся нежно для себя. Он рядом? Или посыл не миражный, мне ненужный, уводит ангела подальше от меня. В последний раз, без лишних фраз… чтоб встрепенулась господи душа… я ведь дитя. Ведь оторопь берет, когда бель птица озаряет род. Воронье, их карканье в три горла… сведет меня с ума… и доведет до морга. /Тошнит и нас, ком горечи в подкат, торопиться гнев вывернуть из нас. /
Наступит осень, взвихрит листопад… река покроется ледком, и иней нежный серебром в проталине окна, напомнит: - что я уже в годах… в цвет инея седа. Капризная в летах, а иглы? -для фурора.  Шип в сердце заживет не скоро…так уж суждено. Который год, как сердце скачет в мяч… и кровоточит,- значит пробил час.  Мы лишь спустя осознаем, в какое время мы живем.
                * * *
Село в распадке, вдоль реки, трава, осока камыши, на пнях ночные светлячки… в созвездье вперились они. Никто в селе не жнет, не пашет.  Скотины нет, зарос покос. Все заросло стареют хаты. В хлам превратилось все в селе. А люди где? Кто мне подскажет, или указкой след укажет. Кто проживает здесь в селе?
Мамон, Чалдон… за ними Квит, он как всегда на них сердит.  Хотя и в ссоре- рюмка в доле. Меж них растет чертополох. С бравадой песня: «Чтоб ты сдох!» В своей среде, они ведь «боги», иным бессмертие в зачет, хотя посмертная ограда, садок для нищих и господ. Скрадок для кумушки лисы.  У бога точные весы.
По - лево, рядышком с Мамоном, хлопочет во дворе Пятровна. Хотя хозяюшка умна, но в треть извилины изба. В селе с рожденья три кумы, у каждой мысли сосуны. Сосут их в радости и горе…хотя бывают и в засоре…застрянет мысль, внутри гниёт, пока Мамон их не помнет. Помнет, и сразу полегчает. Жена на мужа не серчает… сковородою лишь грозит,- грозит омлетом угостить. Не воробья, а бабу в клик. Мамон подобен осьминогу, он присосаться норовит, как будто баба общепит.   А что жена всю ночь зудит, и будоражит дали чувства… пущай она поговорит, уснет под храп его под утро.  Встает не раненько село, от солнца птицам весело. Но человеку не до смеха, судьба всегда не к солнцу мехом. От сюда нравственный конфуз. Лжи эротический союз. Минорный ряд порядок в строе. Грех как хомут, на бирже Ноя.  Кому хомут здесь пойдет? - Кто в бабе вишенку найдет?
Ведь нет ума у мужика. Ведь баба вишенка сама.  И нет отнюдь и козырей, чтобы Асоль признали в ней. Скорей всего наоборот, кто сзади приступом возьмет, тому она поклоны бьет. Способен ли понять мужчина? Отнюдь, с кого теперь спросить? По действию, нечистоплотен он «скотина», -авангардист.  Без сущности, орел в нем не живет…сейчас вам поясню. В формате женщина сласть мягкая, в объятьях сразу тает, страсть, страстью побеждают. А семя в борозду…как видим, возбуждает. А трепет на виду. По формуле Мамона, местного гурмана. достаточно лишь руку протянуть и притянуть…  Воспоминание иного рода, по разуму его, быть недостойны. Коль волчий аппетит, и формы для него.  Он смотрит, смотрит-давится слюной, глазами девственника, видит в ней не женщину,- «путану». Фабула ему ведь не
к чему. И он не у иконы храма. Он в качестве барана.
Малозначительно –нелепо под рампой солнечного света, он в игровом сейчас кино. Сигарку вынул –закурил… чуть подымил… о ней забыл. Вдохнул всей грудью чабреца. Жену за «вымя» ущипнул, она под гогот жеребца, разбила в чашку два яйца. Сковорода ведь на плите… не торопи, минутки две… - омлет представила ему. Жри людоед! А я пойду, себе сам рюмочку налей. Скабрезно улыбнувшись ей, с колен столкнув кота под стол, сам как за праздничным столом… налил стакан, поморщив лоб и выпил,- это не в зачет. Кусочек хлеба надкусил… желудок водки попросил. Так чередуя водку- хлеб… Мамон и начал свой разбег. Блаженства ради закурил. В ладошку плюнул, потушил. О бабий вытерев рушник… бутылка кончилась-он сник. Не чинно, встав из-под стола… пошел искать он пятый угол. В сарае присмирев упал, и захрапел… Как он устал.
                ***
Стареет дом, сарай и хаты… но не стареют притчи с матом. Коль кто-то в ночь вора помянет… мат за рекою эхом станет, вернется, в сложности речей, лишь вор поймет… –беги скорей! И поглотит его туман…  коль не впервой, - держи карман. Село название имеет, кто здесь рожден…- о чем жалеет? О рабстве наших матерей, средь узловатых божьих дней. Их судей, чина вензелей, в окрасе трутней- козырей.  Чьи пальцы- когти гнутся сами, гребут к себе, они с усами. А вы навозные жуки, при членстве, просто батраки.  Селяне мне всегда родней. По ним история видней.
Преклонных лет здесь мил народ, баклуши бьет, немного пьет, но   не батрачит на господ. А что воистину имеет? Работы нет. О том жалеет. Коль сила есть, и флаг вам в руки. Ум в думе зреет… не до скуки. В мозг нормативно врос сорняк. Его не выдумал дурак. Его взрастил наш местный враг. Селянин мыслями натружен. На выбор стукачом разбужен. Закон-  напасть, для губ помада. Нет не туда. Там климакс ада. Не надо бабушку смешить, не надо время торопить.   Мы все помрем. С любого края нас годы властно подпирая, слегка нашептывают нам… душа не банк, а божий храм. И как бы тихо ненароком, Иуду с горстью серебра, смахнет… как Ирода вчера.
                * * *
Пятровна дерзкая в словах, ей суматоха больше враг, обида вижу не к чему. Привыкла видно ко всему, душой приближена к нему. А он ведь рядом, недалече. В небесные гущи облаков. А сколько ей сейчас годков? Всех пальцев, сложенных не хватит. Коль мама с бабушкой добавят… то в самый раз. Струна судьбы её тревожит, и не напрасно, совесть гложет, звон ядерный в ушах стоит…хоть грустно, но ей ясно… стреножена она, и с участью согласна. /история невнятностью горчит. /
И потому, у дома пред собой, плетет венок из глав судьбы иной.  Гусиный гогот за рекой, напомнил ропот вековой. А паутинная кудель, очаровав союз ветвей… с ракит сползает на сирень, в просвете света до корней.
Отмахиваясь от непутевых мух.  От редких пчел и вредных слепней. В поклон приблизилась к ограде. И приложив ладонь ко лбу, чего бы- ради? -пыталась жизни смысл понять. Как уберечь людское «стадо». Не сможет бог всех в рай принять…-  для нас достаточно и ада.

продолжение следует.