Повторение обычного 2

или Улица как место неожиданного повторения

Душа обязана сердиться, очередная вольность с моей стороны.
…
В порядке компенсации, я о душе, не только обязана, но может веселиться. А что в нее может вселиться, каждый решает сам, потому сам предоставляет свои душевные хоромы, кому? Небольшая картинка. Известный писатель прошлого века выводит, ведет главного героя, куда? Куда можно вывести его из тесной комнатки на втором или третьем этаже, верно, на столь же тесную улицу. В тесноте. Встреч не избежать. Всегда кто-то будет идти навстречу. Даже. На пустынной улице? Даже. Для того писатель и выводит своего героя, вышел, идет, но не бродить же ему просто так, в праздном состоянии, чуть иначе, состояние бессмысленности, куда деваться, придется дать главному персонажу какую-то роль, не самую главную, по крайней мере, внешне. Для чего? На время оставить его в роли наблюдателя, наблюдающего за развитием событий, чтобы? через какое-то время вмешаться в сие развитие, стать активным участником процесса, о каком процессе речь? Философском, на мой взгляд, точнее будет сказать, метафизическом.
Соединить себя с началом.
К сему картинка. Главная улица. Праздничная долина. Чудесный воздух.
К сему. Солнце. Атмосфера. Тончайшее благоухание, кавычки опущу. Прямо-таки подготовка чуда, или к чуду, кого? При чем тут читатель, забота о герое, пусть расслабится, чем сильнее, тем просторнее окажутся его душевные хоромы.
…
Ритм. Ритмика. А-ритмика. Небольшой такой набор. Или подбор. А если привычное. Неритмичность.
Далее. И вовсе какой-нибудь сбой. Но душа главного героя предпочитает ритм спокойный, размеренный, проще говоря, неторопливый. Чему способствуют малые размеры городка, по улочке которого волей автора и вышагивает главный герой. Автор подводит его, к чему? Наверно, к смене ритма. Очередная картинка. Впереди показались двое? Нет, конечно, это герой нагнал двух мужчин, приблизился к ним, уставился на них, конечно, они обернулись, а как же иначе. Три героя, по-проще, три персонажа. В сборе. Далее. Двое обернулись, один из них знаком главному персонажу. Второй, естественно, незнаком. Далее лица. Лицо главного персонажа, улыбка. Знакомое лицо, попытка закрыть лицо улыбкой, понятно, попытка эта должна быть не слишком успешной. И третье лицо, незнакомое, пытается реагировать встречной улыбкой. Незнакомец улыбается. Знакомец вздыхает. Не слишком радостно, придется знакомить.
Недолгое знакомство, роль статиста, опять за главным персонажем.
А двое прохожих возобновляют прерванный на пару минут разговор. Как обычно, с первых же слов, сопровождаются должными жестами, разговор превращается в спор, как говаривали, ученый спор, что такого, есть слушатель, автор подчеркивает, заинтересованный слушатель. С чего бы? Придется уточнить, я о споре, не часто встречается такой спор, да еще на улице какого-то захудалого городка.
…
Обозвать, назвать, короче, дать заголовок, тем самым превратить заголовок в некое изложение.
Конечно, спорное. Тем самым превратить заголовок в начало. Конечно, бесспорное. А как иначе, спор имеет метафизический характер. И двое? Дают два изложения, до заголовка дело не доходит, не дойдет. Да и зачем им заголовок, по сути дела, заголовок уже присутствует в незримой форме: мир, что тебя ждет, хочешь знать, не спрашивают, утверждают. Мы скажем тебе, мир, с чем ты встретишься! Мы скажем так, чтобы ты смог понять, мир, что именно тебя ждет. От формы стороны желают перейти к содержанию, вы-дать что-то похожее на содержание, еще немного, и возьмутся дать содержание всему миру.
На мировой вершине, что там.
Два спорщика, таких двух спорщиков достаточно для бесконечного спора.
У каждого спорщика своя картина мира, того мира, который идет на смену. Чему? Как они ждут, каждый, когда же начнется смена, когда этот гнилой мир, наконец, станет прошлым. Ждут? А если сказать, что каждый привязан к миру, который есть, от которого они жаждут избавиться. И что? Хорошо знакомое: за ценой... нет, до этого они, к счастью, не доходят. Еще раз, каждый привязан. К миру, помимо своей воли. Что касается их самих, их собственных персон. Привязаны ли? Во всяком случае, обязаны. Несколько раздражает, кого более, кого менее. Отделаться от самих себя, не так просто, чтобы подобное стало реальностью, должно что-то случиться, что-то очень резкое, масштабное, на фоне которого их собственные личности резко уменьшились бы, потеряли свой привычный размер, так, блошки. Разменная монета? Нет, до этого они никогда не дойдут, забегая вперед, можно сказать, они доказали это, когда оба оказались ближе к концу своих личных историй, ближе? В самом конце, более того, сами решили поставить последнюю точку.
…
Вот так спорили два человека, встретились, заспорили, разошлись, до следующей встречи.
Встреча? Возможность продолжить спор. Два человека? Если угодно. Два представителя общественных сил, так точнее. Между тем. До Первой мировой совсем недалеко, недолго. Пока же. На мировой сцене. Война слов. Война слез. Слова тонут в слезах? Скорее, обратный поток, слезы — в словах. Почему бы не ограничиться словами. Всякая настоящая война начинается со слов, резко вежливых, известно. Мечи? Век 18-й махал ими весьма усиленно. Пытался передать веку следующему. А иначе для чего затевать походы через весь континент, речь о Старом континенте. Слова достались 19-ому веку, новый век продолжил традицию, подбирал слова, укрощал слова, украшал словами. На то и 19-й век, по крайней мере, вторая половина, играла словами, блистала речами, любовалась, оставила их себе. Слезы остались слезами, достались уже 20-ому. На то и 20-й век, по крайней мере, первая его половина.
…
Два века. Начало каждого, что-то обещает, пылают речи, костры. Что получилось.
19-й век. Если коротко, великий разбег. Век 20-й. По крайней мере, начало, опять же коротко, великий прыжок. И где мы оказались. Вернее, где мы показались. Не только мы. Весь мир. Победители, что им сказать миру. Говорить, тратить время на слова. Диктуют. Миру. Много слов не требуется. О мире. Надорвался. О себе. Прорвались, была такая уверенность.
Два персонажа под рукой того писателя, жертвы, если так, то жертвы чего?
Неужели истории. Не верится. Да и писатель не дает оснований для столь категорического вывода.  Жертвы? Да. Своих же необузданных страстей. Плюс возможность проявить свои страсти, себя?.. не где-нибудь на окраине, чего будоражить захолустье, на большом поприще.
Никто не отвечает за то, что он существует.
Никто не отвечает за то, что он видит свое начало.
Никто не отвечает за то, что он яростно спорит. За свое рождение? За свою ярость?
Такой небольшой виток, проще говоря, перекос, где? Конечно, на историческом поле. Такой перенос, со своего существования на свою же страсть, парадокс, да и только. Пока на поле истории, можно не отвечать, только дерзать. Или дерзить. Кому-то ближе, дразнить. Но как только столкнули, спихнули, выпихнули, будь любезен, подставляй известное место.

Необязательное
Прорыв. Надрыв. То и это. В связке. В результате. Кто-то прорывается. Кто-то надрывается.
Кто-то? Видит вершину, на которой страдания уже немыслимы, на то и конечное состояние, чтобы преодолеть временное, и сколько длится это временное? Если вспомнить РИМ, время перехода, две тысячи лет. Как не вспомнить, нет ничего более вечного, чем временное.
Если есть всемирный смысл, то весь мир должен осмыслить себя, сам себя? Войти в единый Храм.
В том же 17-ом, если есть мировая революция, то весь мир поднимется на последний бой? Объединится вокруг истинно революционной партии. Какой еще храм, когда есть партия, преобразующая весь мир. И та партия объясняет, доводит до каждого, единый мир должен быть единым. И заявляет, вернуть единому миру его единство, его истинно человеческое начало, эту задачу партия берет на себя. Взяла.
Жизнь станет насквозь солнечной, кавычки опущу, говорил философ.
И она стала. Насквозь партийной. Продолжая. Без тьмы нет света. А если есть партия, высший уровень, тот же свет, быть и тьме, и кому же тогда быть во тьме.
…
Сейчас начнет теплеть. Радость.
Сейчас начнет терпеть. Страдание. Подумать только, предложили диалектику радости и страдания.