Оазисы непослушания

От автора:
В этом рассказе упоминается легенда о раскаявшемся грешнике. По ее мотивам  у меня есть стихотворение « Непроглядная, как оникс... » и вы можете прочитать его на моей стихотворной странице в Стихи.ру.

ОАЗИСЫ НЕПОСЛУШАНИЯ.

-Да нет же! Не так все было...
-Я тебе говорю, его жена с горя утопилась. А потом он...
-Что ты мне рассказываешь! Он был главарем банды ...

У нас над головами шелестят сухие листья финиковой пальмы, из которых сложена крыша навеса, скрывающего нас от послеполуденного солнца. Море светящееся разомлевшее, ленивое. Размеренный шум прибоя смешивается с шелестом листьев. Мне бы хотелось, чтобы мои собеседники немного помолчали. После вкуснейшего обеда и выпитого бокала Кефрайи(1) меня тянет в сон, но голоса спорщиков не дают расслабиться. Меня совсем не волнует, кто из них прав. Эту легенду я слышала в разных вариантах и не раз.

Жил-был когда-то один грешник. По версии романтической, он изменил возлюбленной и она утопилась. По другой, он был разбойником с большой дороги, награбил много богатств. Как бы там ни было, но, однажды,  раскаявшись, он приковал себя цепью к прибрежным каменным плитам и, выбросив ключ от своих оков в море, проводил дни и ночи в покаянии. Его бывшие жертвы приходили и избивали его до полусмерти, а сердобольные монахи-отшельники лечили. Однажды, рыбак выловил поблизости рыбу, у которой в животе был тот самый ключ. Приняв это за знак прощения Свыше, раскаявшийся грешник пустил все награбленные средства на постройку монастыря в честь Пресвятой Богородицы.

Этой легендой местные жители объясняют появление храма Дейр эль-Натур на пустынном берегу между столицей северного Ливана Триполи и небольшим православным поселением Анфи. Исторические факты никак не подверждают эту легенду, но и не отрицают. Все возможно. Mонастырь, так же как и церковь Баламанд, расположенная на одной из вершин окрестных гор и построенная монахами цистерцианцами(2) в 1157 году, возведен тем же монашеским орденом.
 
 Дейр эль-Натур уже давно стал православным, а церковь Баламанд, утопающая в зарослях итальянской сосны, розах, дикой герани и бугенвилии; обросшая целым комплексом зданий и построек, из которых самыми важными являются частная престижная школа и университет,  даже является православным богословским центром.
 
Hазвание монастыря Дейр эль-Натур переводится с арабского как « Дом Cтражa ». Как страж, он одиноко стоит на берегу между морем и дорогой, пролегающей по узкому, в несколько километров, равнинному участку, зажатому между Средиземным морем и длинной цепью Ливанских гор. Эта дорога тянется между оливковыми рощами и апельсиновыми садами от северной границы Израиля до южной границы Сирии. Лишь  в районе небольшого прибрежного городка Шикка, горная гряда, поросшая лесом, упирается в море и прерывает дорогу. Сейчас для быстрого сообщения между cеверным и центральным Ливаном в этой скалистой преграде проделан современный тоннель.

Приморской дороге, наверное, столько же тысячелетий, сколько существует человеческая цивилизация. Она повидала много на своем веку - и завоевания шумеров, и процветание финикийских городов, с их легендарными мореплавателями и первым на земле полноценным алфавитом. Она утоптана тяжелой поступью армии Александра Македонского и римских легионеров;  исхожена ногами святых апостолов и самого Спасителя. Здесь, в  VII веке, с переменным успехом, проходили ожесточенные бои между Византией, контролировавшей финикийские порты, и последователями пророка Мохаммеда, рвавшимися к морскому  побережью. По ней гарцевали кони исламских завоевателей, тащились в Святую Землю измотанные паломники; наступали в 1103 году на хорошо укрепленный Триполи войска графа Раймуна Сэн-Жиля(3). Эта же дорога видела разбитые Салах ад-Дином(4) остатки армии крестоносцев и спасающихся из Иерусaлима паломников. На ней с незапамятных времен стоит древнейший порт на земле Библос, или Жбейль, на современный лад.
 
Затянутая в  асфальт, обсаженная электрическими опорами, она не вызывает мыслей о своем славном прошлом. Но не для тех, кто умеет видеть. Если сидеть тихо у самой кромки воды, омывающей застывшую, обросшую водорослями и морскими ежами, вулканическую лаву заснувшего Турболя (5), можно увидеть многое.

Вот, узнав, что Сам Спаситель пришел в « пределы Тиские и Сидонские », спешит с последней надеждой в сердце та самая сирофиникиянка, что просила у Христа излечить ее дочь. « ... И псы под столом едят крохи у детей. »(6)

A вот апостол Павел, присел на берегу и, блаженно опустив натертые ноги в теплую соленую воду, преломляeт хлеб и благословляeт Создателя…

Мои видения прерывают спорщики. Жорж, маленький круглый человечек лет сорока пяти, с огромными, как у всех ливанцев, глазами, - форман(7) нашей механической бригады. Он привез нас  сюда, в этот рыбацкий ресторанчик, расположенный недалеко от выхода из тоннеля за Шиккой, на своеобразный « корпоратив ».

Ресторан - это громко сказано. Его хозяин, самовольно захвативший небольшой  участок в расселине скалистого  необитаемого побережья, построил крохотную кухню из бетонных блоков, установил навес из пальмовых листьев и залил бетоном каменистый берег, создав подобие  неглубокой, по щиколотку, ванны, в которую прилив периодически загоняет морскую воду. Белые, видавшие виды, пластиковые столы и стулья, а также пятки  клиентов ресторана омываются ласковой средиземноморской водой.

Пиратский захват территорий - дело совсем обычное для Ливана, с 1975 -ого по 1990- ый годы  раздираемого сначала иностранной интервенцией, a затем продолжительной гражданско-религиозной войной. Фауда! Или хаос, по-нашему. Этим словом ливанцы объясняют многое в послевоенной неустроице. Мне приходит на ум булгаковское: « Разруха, товарищи! » 

Bо время войны, пока патриоты проливали кровь за свободу родины, предприимчивые « земляные пираты » строили туристические центры, гостиницы, рестораны, выбирая самые удобные участки морского побережья. Как только война закончилась, патриотам поставили памятник, а самостройщики, нажившиеся разными способами, благополучно легализовали свои владения. Не бесплатно, конечно. Коррупция процветала и еще, вероятно,  долго будет цвести пышнее, чем бугенвилии цвета маджента и сольферино. Фауда!

Обескровленная  войной, страна встречала первых иностранных специалистов и путешественников  кварталами Бейрута, напоминающими разбомбленную Гернику,  невероятными горами скопившегося мусора и соответствующими « ароматами». Фауда! Через несколько лет, в конце девяностых, предприимчивый Рафик Харири(8) на своем перерабатывающем заводe превратил эти горы в грунт для расширения побережья страны.

С этой фаудой, как с неизбежным злом, все давно смирились. Никого не удивляют чумазые, как чертенята, девятилетние механики, способные отремонтировать двигатель вашего « мерседеса », плохо читающие, зато отлично подсчитывающие гонорары. Или малолетки за рулем какого-нибудь разбитого, бренчащего на ходу « Рено » на скоростной трассе между Триполи и Бейрутом. Фауда! И то, что бедняки скорее отдадут своего семилетнего сорванца в обучение родственнику  в механический гараж, чем отправят в школу - тоже фауда.
 
Bместо светофоров, движение на перекрестках регулируется системой жестов. Hи один уважaющий себя ливанец не преминет остановиться и уступить дорогу старику или мамаше с детьми. Зато, на мою попытку притормозить на красный свет первого установленного в Триполи светофора, на меня из всех следующих за мной машин обрушился шквал сочных труднопереводимых оборотов, главным смыслом которых были сомнения в моей дееспособности. Жаловаться в суд на оскoрбление личности? Здесь о таком не слышали. Фауда!  Но, однажды, когда мой случайный попутчик в такси оказался неджентельменом, водитель выскочил из машины и гнался за моим обидчиком, обещая ему все кары небесные. Вот тебе и фауда!

Скорость на трассах здесь регулируется исключительно личными амбициями водителя. « Какой же ливанец не любит быстрой езды! ». Если бы в « испорченной » цивилизацией стране я вздумала водить на ливанский манер, то подверглась бы не только пожизненному лишению прав, но и принудительной психиатрической экспертизе. Я невольно ловлю себя на мысли, что нашему  русскому духу чем-то сладка эта самая фауда.

С официально заявленной, как демократическая республика, Ливан связывает только название. По сути, эта страна живет феодально-родовым строем, где все являются вассалами каких-нибудь  политических и религиозных сюзеренов или членами родовой общины, определяющей поведение человека. Дружеские и родственные отношения, взаимная выгода или междуусобная вражда решают все. Фауда.

Время от времени государство пытается напомнить о себе. Так у хозяина ресторанчика, где мы  уютно устроились, проблемы с легализацией своего бизнеса. Не хватает денег на взятки правительственным чиновникам и его скоро прикроют. Как и везде, сухими из воды выходят только те, кто ворует по-крупному. Мелкий воришка « должен сидеть в тюрьме ».  Все это я краем уха ловлю из разговоров моих сотрапезников. Что-то мне это напоминает…

На столе замечательные блюда ливанской кухни : традиционный табули(9) и знаменитый хаммос  в сопровождении маринованных овощей: оливок, жгучих перцев, подкрашенной свекольным соком репки. Eго слабую имитацию  я пробовала в разных частях мира. Вот мои любимые самбусек - миниатюрные хрустящие пирожки с начинкой на любой вкус. Я люблю те, что с расплавленным сыром.  Вкусно! Ливанской кухне столько же лет, сколько самой стране - было время продумать меню.

Мы плотно пообедали жареными свежевыловленными абу-ибри(10) и осьминогами. Солнечная терпкая Кефрайя 1998-ого года сделала свое дело. Разговоры становятся ленивее. Всех разморилa майская послеполуденная жара. Я жду, когда подадут кофе. Tогда можно будет, не обидев никого, отправиться домой.

Рядом с нами загорают черноволосые зеленоглазые ливанские красавицы сo светящейся бронзовой кожей и ослепительными улыбками. Когда-то, далекая прабабка этих сирен сбила с пути праведного прославленного своей мудростью царя Соломона.
То ли от вина, то ли от вида купальщиц,  мои спутники немного петушатся, стараясь переспорить друг друга. Теперь дискуссия коснулась варак aннаб, знаменитой ливанской долмы(11), которую в разных частях Ливана готовят по-разному.
 
Абу-Мохаммед, вечный оппонент  Жоржа в спорах, из Триполи, большинство жителей которого мусульмане-сунниты. Триполи, без преувеличeния, город мастеров, знаменитый своими резчиками по дереву и кулинарами, и вкуснее, чем там, не готовят нигде в Ливане. И потому, внутренне, я на стороне Абу-Мохаммеда, но из дипломатических соображений предпочитаю промолчать.

В этой стране кулинарные тонкости слишком тесно переплетены с нюансами религии, а та, в свою очередь, с щепетильными деталями запутанной, как Гордиев узел, ливанской политической жизни. Поэтому на приглашение моих спутников рассудить их, я уклончиво хвалю оба варианта. В душе-то я знаю, что вкуснее моей свекрови это блюдо не готовит никто. Она не спит всю ночь, следя за огнем под огромной стальной кастюлей, в которой томятся виноградные « пальчики », а под ними жирные сочные куски свежей баранины. В фарш она, как  положено в Триполи, добавляет розовые лепестки и снубар - так называют кедровые орехи, очень популярные в ливанской кухне

 Но об этом я умолчу перед Жоржем. Он из католической Шикки, а там варак аннеб томят в оливковом масле без добавления баранины. « Восток дело тонкое »,- напоминаю я себе бессмертную мудрость товарища Сухова.

Перед католическим рождеством, у нас с Жоржем произошел « обмен дипломатическими нотами ». Он оказался единственным во всей бригаде, кто открыто не принял в качестве нового заместителя управляющего какую-то « бабу » да еще и иностранку. И выразил свою позицию, используя вполне железные, на его взгляд, аргументы о традиционной роли женщины в обществе. На что я, в свою очередь, предложила ему заняться прямыми его обязанностями или выбрать сторону света, где его ждет счастье.

Наше выяснение субординационных тонкостей продолжалось минут двадцать и вызвало живой интерес у остальных коллег, которые из предусмотрительности предпочитали ждать исхода нашей субстанциальной дискуссии на безопасном растоянии. При этом аргументационная база с обеих сторон была подкреплена  эмоционально окрашенными оборотaми левантийского(12) арабского. Со стороны Жоржa, надо признать, по вполне очевидным причинам, было больше разнообразия.

Однако, приняв весомость моих аргументов, он, наконец, удалился и вернулся через полтора часа с коробкой арабских сладостей . « К Рождеству », - объяснил он. Сразу сообразив, что, следуя мудрому примеру султана Салах ад-Дина, я должна обеcпечить противнику достойный отход разбитых войск, я приняла подношение вместе с его смятыми извинениями. А на следующее утро он, как ни в чем не бывало, явился спозаранку в мой кабинет и пригласил меня прогуляться по сайту.
 
Натянув защитные наушники и каски (белая у меня, желтая у Жоржа - субординация) мы идем между работающими дизель -генераторами, объясняясь и приветствуя коллег знаками. Шум от установок около ста десяти децибелов и находиться в машинном зале с открытыми ушами небезопасно.

Профессиональная жизнь в Ливане имеет свои тонкости. Здесь не принято торопиться, все делается на удивление медленно. Осмотрев наше хозяйство, включая причал для судов, поставляющих мазут и дизельное топливо для нашей мини-электростанции, мы побывали и на крыше, где установлено вентиляционное охлаждение. Bыпив с коллегами на складе запчастей по наперстку крепчайшего  кофе с кардамоном,  я уже знала многие подробности богатой профессиональной и житейской биографии Жоржа и поняла, что мы будем друзьями.

Он олицетворяет для меня авантюрный дух этой страны. Пожив и в Европе, и в Канаде, побывав в Австралии, он вернулся в родную Шикку, как древний финикиец, с богатым опытом и твердым убеждением, что свобода осталась только здесь…

 Веселые крики купающихся возвращают меня кo дню сегодняшнему и вызывают желание присоединиться. Bода в мае месяце уже комфортная. Но я только слегка закатываю джинсы, чтобы уберечь их от кристалликов соли, и сижу не раздеваясь, хотя ресторан больше напоминает дикий пляж. Выдерживаю aвторитет – восток дело тонкое.
 
Разговор опять возвращается к Дейр эль-Натур. Теперь механик Пьер, он какой-то дальний родственник Жоржа, рассказывает о своей встрече с сестрой Катериной. Про нее знают все, даже в мусульманском Триполи. Это старушка-монахиня, поселившаяся в опустевшем в годы войны монастыре и взявшая на себя все его хозяйственные заботы. Очень многие идут к ней за советами и ее святыми молитвами.

Его рассказ напомнил мне как, однажды, в июльскую послеполуденную жару, проезжая по приморской дороге, я свернула с трассы и, оставив свою серенькую Мазду 626 на площадке перед монастырем, зашла под каменные древние своды. В « прихожей », перед видавшими виды кедровыми воротами обитыми металлом, хорошо прятаться от жары. Здесь предусмотрительно поставлены длинные скамьи для паломников, ожидающих открытия. Правда, я ни разу не видела, чтобы ворота закрывали.

Вот и сегодня я прохожу в залитый солнцем внутренний дворик, обставленный цветочными горшками, заросший геранью, розами и жасмином. На маленьком столике стоит трехлитровая стеклянная банка, до половины наполненная денежными пожертвованиями прихожан и туристов. Из всех звуков - только шум моря и мои негромкие шаги по каменным плитам.

Направо от ворот вход в церковный зал. Там сейчас никого и я могу спокойно рассмотреть новые, послевоенные росписи сводчатого потолка. Церковь православная, но, по ливанской традиции, зал заставлен длинными деревянными скамейками, как у католиков. Лучше сидя думать о Боге, чем стоя о больных ногах.

Налево от входных ворот гостинный зал. Дверь открыта. Внутри убранство в восточном стиле:  по периметру зала длинные диваны и скамьи, покрытые персидскими коврами. Тaкие же, но сильно вытертые ногами паломников, устилают полы. Падающие из решетчатых окон лучи света выхватывают из полумрака комнаты  пляшущие пылинки,  играют на перламутровой инкрустации низких кофейных столиков, установленных перед диванами.

Тишина. Хорошо бы тут прилечь и переждать жару. Вдруг я замечаю на ближайшем ко мне диване какое-то шевеление. То, что я приняла в начале за груду черных выцвевших тряпок, оказалось женской фигурой. Сморшенная миниатюрная старушоночка спит на диване головой ко входу в зал. Она не может  меня видеть, но, видимо, мои шаги ее разбудили. Взглянув на электронные наручные часики, она решает, что время терпит, переворачивается на другой бок и продолжает свою сиесту. На цыпочках, боясь спугнуть сон монахини, я выбираюсь из комнаты во внутренний двор. Фауда чувствуется и здесь - в отсутствии камер слежения, охранников, замков, гидов.

Тишина. Ощущение нереальности происходящего. Там, по приморской трассе гоняют так любимые ливанцами « мерседесы » и « BMW ». Совсем рядом, в Триполи, Каламуне и Анфи, кипит каждодневная жизнь. А здесь время будто остановилось. Ворота открыты. Устав от утренних хозяйственных дел, под мерный шум прибоя спит монашенка размером с восьмилетнего ребенка. Спит безмятежно, как спят только дети и святые.

Это воспоминание будит что-то теплое в сердце. Для меня, приехавшей в Ливан из страны, наивно занимавшейся богоборчеством в течении семидесяти лет, этa страна-загадка с ее многотысячной историей, стала моим личным телепортом в духовный мир. Оставаться атеистом здесь, где все дышит религиозным опытом; где мусульмане, православные и католики славят Господа с утра и до вечера, может только особо бесчувственный субъект.

Удивительно, но и у набожной сестры Катерины из монастыря Дейр эль-Натур, и у прошедшего полмира формана механической бригады Жоржа есть одно роднящее их качество - доверие к жизни. Мне кажется, это одна из ливанских национальных черт. Откуда оно происходит, из древних генетических глубин или из мистического религиозного опыта, кто знает?

Возможно, эта земля, пропитанная кровью и духом всех побывавших здесь  завоевателей, пророков и предпринимателей, рождает и подпитывает этот особый дух, смесь святости и авантюризма, религиозного смирения и системного непослушания. Древние финикиянки, отпускавшие своих мужей и братьев в морские плавания, хорошо усвоили простую истину: послушные мальчики не совершают открытий и не дарят бриллиантовых ожерелий.

Это редчайшее качество, доверие к жизни, я встречала только у младенцев и людей прошедших какие-нибудь невероятные испытания. Оно практически не цветет среди нежных оранжерейных цветов городской цивилизации, где забота о безопасности и комфорте разъедает душу, как ржа.

Теперь, по прошествии многих лет, когда я вспоминаю годы, прожитые в этой удивительной своей нелогичностью стране, я думаю о том, что мне повезло увидеть один из тех « оазисов непослушания », где всё подминающая под себя, как римский легионер,  « система » пока еще терпит неудачу.

Система - в ней любая человеческая инициатива моментально и скрупулезно изучается, контролируется, ужимается, а лучше сразу, удушается на корню. « Как бы чего не вышло »(13). Иногда система  представляется мне чем-то вроде гидры, опутывающeй своими щупальцами личную жизнь человека, оплетающей его горло, связывающей по рукам и ногам, лишающей инициативы, воли и желания жить.

Система - это своего рода симбиоз власти и человека, где страх является одним из основных элементом, поддерживаюших структуру. Власть боится потерять контроль над человеком. А человек, дрожа перед властью, все же отдает в ее распоряжение и силы, и свободы в обмен на обещание системы защитить его от ужасов хаоса. В разных частях цивилизованного мира этот симбиоз окрашен национальным колоритом. Но во всех странах власть  всегда тесно связана с « серыми зонами », где «наболевшие » вопросы решаются быстро и без сентиментальных демократических проволочек. Без существования этих теневых структур, обеспечивающих необходимый элемент запугивания, ни один разумный обыватель не понесет заработанное тяжким трудом на хранение банкам. Другими словами, система порождается и питается нашими человеческими слабостями.

На чем же еще держатся эти « оазисы непослушания » ? Что же мешает полной победе  системы ? Может быть та самая фауда? А может быть доверие к жизни - мистическая вера в  благожелательность Вселенной и порождаемая ею вера в свои силы ? Как бы то ни было, есть еще точки на карте, где человек забыт государством, предоствлен самому себе и разными способами устанавливает порядок практически без участия официальных структур. Хорошо или плохо? По-разному…

Доверие к жизни, качество противоположное страху, объединяющее святых и авантюристов, создает и поддерживает маленьние « оазисы непослушания ».  Kак праведник отгоняeт молитвами бесовские наваждения, так человек, находя в себе силу духа, заставляет систему отступить и вернуть ему часть утерянных прав.

Может быть я сгущаю краски и мы пользуемся той же свободой, что и наши предки? Современные аргонавты столкнулись бы с большими затруднениями по части международных виз, ковидных тестов, проверок по безопасности плавсредств, трудового законодательства, налогообложения на золотое руно...

Практичные умы утверждают, что человечеству свойственно романтизировать прошлое.  Но разве только этим объясняется наша тоска по исчезающим уголкам дикой природы или по ускользающей от нас свободе от всеобщей неумолимой слежки ? Разве человек, все больше уступающий системе  свои права на личное пространство, не становится изнеженнее и безвольнее? Разве не ведет всеобщая погоня за комфортом  к усреднению личности, а значит, к возможности замены одного « болтика » другим? Разве личность человека не проявляется тем ярче, чем дальше от центров современной цивилизации он находится? 

Куда бы ни занесла меня жизнь, я везде видела подтверждение древней как мир поговорке: лучше быть первым в деревне, чем последним в Риме. И дело не только в растущей жесточайшей конкуренции за « маленькое офисное счастье ».  Закатав под системный асфальт последние « оазисы непослушания », с их недостатками, войнами, разрухой, боюсь мы выплеснем и младенца вместе с водой. На благоустроенных, усредненно однообразных территориях с полным контролем безопасности, искуственным микроклиматом и тотальной слежкой, человек потеряет всякий вкус к самой жизни, потому что исчезнет тот самый дух, который толкал его « бороться и искать, найти и не сдаваться »(14).

Примечания:
1. Кефрайя- местная марка вина и название местечка в долине Бекаа, где его производят.

2. Цистерцианцы- католический монашеский орден, с  XI века отделившийся  от бенедектинцев.

3. Раймунд Сэн-Жиль, граф Тулузский - один из предводителей 1-го крестового похода. Замок, носящий его имя, до сих пор стоит на скалистом берегу в городе Триполи, нависая  над речкой Кадиша. До похода в страны Леванта, он был участником испанской Реконкисты, войны за освобождение Испании от последователей пророка Мохаммеда.

4. Салах ад-Дин (или Саладин, в европейском произношении) - султан Египта и Сирии, знаменитый мусульманский лидер и военачальник, в 1187 году отбивший у крестоносцев Иерусалим. За свое мужество и великодушие к побежденному противнику, снискал уважение даже среди христианских воинов. Известно, что знаменитый Ричард Львиное Сердце, один из главных вождей крестоносцев, и Салах ад-Дин с уважением отзывались о друг друге.

5. Турболь- заснувший вулкан  к северу от города Триполи

6. « ... И псы под столом едят крохи у детей. » - Евангелие от Марка, 7:24.

7. Форман (foreman)- англ., бригадир.

8. Рафик Харири - после войны был премьер-министром Ливана. Убит в 2005 году. Миллиардер и предприниматель, личный друг Жака Ширака, бывшего президента Франции. Фигура неоднозначная в истории Ливана.

9. Tабули - салат, основу которого составляет мелкорубленная петрушка с добавлением помидоров, огурцов, листьев салата, лука и распаренного булгура. Все это солится и заливается свежевыжатым лимонным соком и местным, самым лучшим  в мире, на мой взляд, оливковым маслом.

10. Абу-ибри - рыба напоминающая миниатюрную рыбу-меч. « Абу » - отец. « Ибри » - по-арабски значит игла. Дословно переводится как « отец иглы ».

11. Долма - блюдо из виноградных листьев, фаршированных мясом и рисом. Готовится во многих странах Юго-Восточной Европы и Ближнего Востока.

12. Левантийский - относящийся к странам Леванта - общее название территории стран , относящихся к восточному среднеземноморью. т.е. Сирия, Ливан, Палестина, Израиль, Иордан.

13. « Как бы чего не вышло » - из рассказа А.П.Чехова « Человек в футляре ».

14. « Бороться и искать, найти и не сдаваться » - кредо главного героя романа Вениамина Каверина « Два капитана ».