А вы хляли в цирк-шапито?

                «Из всех искусств для нас важнейшим
               является кино (и цирк?)». Ульянов-Ленин.

     – В Таганрог приехал цирк-шапито!
Осенью 1957 года это прозвучало из уст Юрки Рудкина, как призыв к волшебному приключению. И это чудо будет в 100 метрах от дома, в котором мы живём? Мы тут же помчались на площадь Старого базара, где воздвигались два опорных столба, по кругу размещались многоярусные скамейки, натягивались тросы и канаты, и всё это покрывалось большими кусками брезента, хлопающими на ветру.

     А ещё много расписных домиков на колесах, запахи зверинца и трубные крики слонов. Красочные афиши, весёлый проезд конной кибитки с трубачом, клоунами, жонглёром и акробатками в трико с блёстками.

     И вот вечером с родителями я иду на представление. Было всё и всё было как впервые: шпрехшталмейстер, парад-алле, оркестр не в яме, а над выходом на арену, круглая арена с опилками, униформисты, канатоходцы, дрессированные собаки, голуби и кони, джигиты, фокусник-мнемоник и Чемпионат Французской борьбы. Но всё затмили клоуны. Эх, хоть бы ещё разик посмотреть. Родителям второй раз не интересно, а самих не отпустят, да и денег нет.

     А у Юрки уже готов план: – Пойдём, прохляем как-нибудь! Только оденься во что-то поношенное.

     И мы пошли хлять. Для начала обошли цирк по окружности, и Юрка выбрал самую нерасторопную тётку-билетёршу. Потом проинструктировал меня по технике хляния.
Тётка-контроллёр стояла на нижних ступенях входной лесенки. Мы выждали момент наплыва народа и, когда она отвернулась от очереди, чтобы отдать билеты с оторванной контролькой тем, кто уже прошёл мимо неё, зашли ей за спину, в «слепую зону».

     Когда же она повернулась за билетами к следующим зрителям, мы, подтянувшись на поручне-поперечене, забросили себя (благодаря упражнениям на шелковке) на третью ступеньку и нырнули между поднимающимися к откинутому пологу входа на ярусы.

     Никто нас не выдал ни здесь, ни потом. Прижимаясь к чужим взрослым, уступая незаконно занимаемые места зрителям с билетами, мы, в конце концов, угнездились на верхнем, 14 ряду, и облегчённо выдохнули лишь, когда погас свет.

     В другой раз тётка попалась проворная, успела прихватить нас за пальто, разжалобить её и других тоже не получилось: таких как мы оказалось в этот день многовато.

     Но Юрка нашёл слабое место в креплении полога к земле, и в расковырянную брешь мы проникли в подлавочное пространство, дождались темноты перед парадом-алле и всё равно просочились на зрительские места. Юрка каждый раз придумывал какие-то уловки. Цирк мы посещали регулярно, и я твёрдо решил, что стану клоуном.

     Во дворе мы пытались повторить цирковые номера: баланс на бруске или верёвке, дрессировка дворовых псов и котов, жонглирование, скручивание друг друга в «женщину-змею», акробатические прыжки, раскачивание вниз головой на горизонтальной ветви дерева вместо трапеции. Метание ножей в деревянные стенки сараев по понятным причинам пресеклось сразу.

     Массовое развитие получило хождение на ходулях, но ненадолго. Дольше всего продержался чемпионат по борьбе. Конечно, возникло имя Поддубного, как самого сильного русского борца в мире. В семейном общении тоже велись разговоры о цирке вообще и Турнирах борцов в частности, и бабушка Шура неожиданно поведала, что не только видела живого Ивана Поддубного, но и жила в его доме в Ейске. Мама, похоже, уже не раз слышала эту историю, относилась к ней как к небылице и развивать тему не стала.

     Со временем победило кино и ТВ, но любовь к цирку не исчезла. И лишь представление цирка лилипутов я посмотрел всего один раз. В детстве. Уж больно жалко мне стало этих маленьких человечков со сморщенными лицами и тонкими голосами, похожих на состарившихся детей. Подобную жалость я испытывал к калекам и уродцам, просящим милостыню на подходах к рынку, Парку, набережной. Мама давала мне мелкие медные монетки, и я опускал их в кружку, кепку-шапку или в протянутую ладонь.

     Потом, уже в 3-м классе я прочитал «Чашу гладиатора» Льва Кассиля, всей семьёй мы посмотрели фильм «Борец и клоун», а осенью гастрольное представление Московского цирка. Турнира борцов уже не было, но был тот самый Карандаш и, то ли Филатов с медведями, то ли Вальтер Запашный с хищникам, то ли Новак с гирями...

     В ближайшее воскресенье, когда вся семья собралась за обеденным столом, заговорили о цирке, и второй раз возникла тема «Поддубный и бабушка». Теперь у меня уже появилось право голоса и возможность задавать вопросы.

     – Сколько тебе было тогда лет? – Наверно лет 13-14. – А почему ты не осталась жить в их доме? – Так была ж Гражданская война, Ейск то ли красные, то ли белые собирались захватить, вот Поддубные собрали самые ценные вещи и сбежали за границу. А у меня паспорта не было, я и осталась. Потом пробиралась к «маме Тане» и попала в Таганрог.

     Я в то время ещё не силён был в датах и географии Гражданской войны. До учебной книги для 4-го класса «История СССР», по которой Гражданская война закончилась в 1922 году, я ещё не дорос. А так всё в рассказе вроде похоже на правду. Папа с мамой не предложили съездить в Ейск и разобраться на месте. На том все и успокоились. Но не я. Цирк меня не отпускал.

      (Эту тягу хорошо объяснил Олег Попов в последнем интервью в 2016 году:
– Цирковое искусство самое честное. В большинстве цирковых специальностей невозможно пристроиться по блату. «Волосатая рука» не удержит на трапеции под куполом цирка. Можно получить в наследство группу дрессированных животных или несколько иллюзионных номеров, но это не надолго.)

     Видя мои попытки повторить цирковые номера, бабушка взяла из вазы два яблока и начала жонглировать одной рукой. Потом добавила ещё одно и показала, как жонглировать двумя руками. Яблоки не цирковой привычный реквизит – разной формы и веса, но на третьей-четвёртой попытке бабушка несколько минут почти не сбивалась с ритма. Я пришёл в изумление и тут же попытался повторить. Конечно, безуспешно.

     Бабушка показала ещё несколько раз, но долго заниматься со мной ей было некогда. Трёх или хотя бы двух одинаковых предметов, годных для жонглирования в доме не нашлось, и чтобы не бить яблоки об пол, я некоторое время подбрасывал их над кроватью. Позже время от времени я возобновлял попытки с другими предметами, но бабушкиного уровня не достиг и близко. Как не добился и внятного ответа, где она этому научилась. О своей жизни до замужества (кроме Ейского момента) ничего не рассказывала. О революции и Гражданской войне говорила: – Не помню.

     Я удивлялся, ведь я помнил кое-что с четырёх лет, а уж с шести до десяти – много чего. Но не знал, как разговорить бабушку на рассказ о событиях хотя бы с 1924 до 1930-х годов, до её замужества. Как живут родители после рождения ребёнка, я видел по себе и соседям. Ничего интересного кроме цирка и кино.

     Позже прикинул, что четырнадцать лет бабушке исполнилось в 1924 году, через два года после окончания Гражданской войны и этого хватило, чтобы принять версию бабушки как фантазию. При случае вспоминал бабушкин рассказ, но свои проблемы казались мне важнее и интереснее. Про музей в Ейске узнал поздно.

     Вернула к теме книга Д.А. Жукова «Иван Поддубный», ФиС, 1975 г.
     И это будет «Третий рассказ бабушки Шуры о Поддубном», но позже.